Основание

Часть 1 Глава 1

«Sword (англ.) — шпага, меч, сабля»

«Сause, root, occasion (англ.) — причина, корень, повод».

От автора: Практически все, описанное здесь, — художественный вымысел. Да, некоторые имена реальны, а некоторые события на самом деле имели место, но не стоит ссылаться на меня как на достоверный источник информации, дабы не давать повода историкам потешаться над вами. Да…, и не ищите здесь своей правды…

Уважаемый читатель, в данном произведении автор, отдавая дань старым правилам русского языка и желая поэкспериментировать, использует приставку «без» как указание на отсутствие чего-либо, а «бес» как знак присутствия Темных Сил.

Если царица Судьба отковала твою суть будто шпагу, можешь быть абсолютно уверен в том, что основополагающим для тебя в жизни будет урок фехтования… Но! Похоже на то, что у кого-то появилось ОСНОВАНИЕ считать иначе!

Часть 1

Глава 1

Сквозь опускающуюся пелену предсмертной слабости он продолжал видеть свою возлюбленную. Горячие слезы Михалины капали на его лицо, стекали в глазницы, и от этого мир, прощаясь с Ричи, расплывался бесформенными темными кляксами…

Едва Ласт Пранк осознал, что ступил на порог своего исхода, тяжелая реальность его последних минут сдвинулась куда-то в сторону. Он понял это, когда вдруг ясно почувствовал себя каким-то крохотным существом, беспомощно ползающим по дну неестественно глубокого, вытянутого, словно колодец, жестяного ведра! С неба на него хлынул шумный темный поток, мир запа́х землей и погрузился во тьму.

Тело Ричи с тяжелым хрустом стало продавливать жирную, переплетенную тысячами корней почву. Земная кора разверзлась! Ласт Пранк вздрогнул, готовясь рухнуть в заслуженные объятия испепеляющего адского пламени, но вместо красочно описываемого святошами пекла, грешная сущность пирата жестко ударилась о каменный пол затхлого подземелья, в котором ему уже пришлось побывать в тот день, когда погиб Эшенбурк.

«Врут епископы, — осматриваясь, изумлялся Свод, — все врут! Да и откуда им знать, что из себя представляет ад? Не-е-ет, все здесь не так, — заключил он, чувствуя неимоверную легкость от того, что вдруг отступила острая, жгучая боль, переполнявшая его до того. — Теперь я точно знаю: смерть одинаково далека и от рая, и от ада, смерть — это нечто третье, нечто иное. А это место? Наверное, просто Чистилище — привход в царство смерти…»

— Они пришли-и-и-и, — отчаянно заскулил кто-то во мраке, и в голове Свода словно выстрелило: «Бог мой! Это же Никаляус Эшенбурк! Это его голос!»

Сердце Ричи похолодело: ведь именно это и предрекала ему старая ведунья! Он снова угодил в место, в которое приходят Жнецы — охотники за душами.

— Не-е-е-е-ет! — продолжал отчаянно выть где-то исстрадавшийся призрак Никаляуса, и Свод увидел, как из черных расщелин каменного пола беззвучно начали подниматься огромные, безликие и зыбкие фигуры. Так рыщут у корчмы ноные разбойники, прячутся, таясь, чтобы в глухой ночи вспороть брюхо случайному прохожему и первым схватить его тощий кошелек. Не было сомнений, Жнецы пришли либо за Сводом, либо за беднягой Никаляусом Эшенбурком.

Свод шагнул назад и прижался к стене. Даже очутившись в этом жутком месте, он ничуть не потерял привычки сопротивляться неблагоприятным обстоятельствам. Страшные гости подземелья почувствовали его решимость. Перестав шнырять по углам, они, вытянувшись до потолка и выстроились перед Ричмондом полукругом.

Свод внутренне готовился отразить нападение, но едва ли он мог себе представить, как можно это сделать, — бить или разить то, что по своей сути бесплотно? Что им его кулаки или даже сабля? «Эх, — подумал он с сожалением, — сабля. Где она сейчас, моя сабля?»

Всё вокруг погрузилось в тишину. Ее нарушали лишь глухие стоны Эшенбурка, доносившиеся из глубины подземелья, да мерная водная капель в черном теле коридора. Вскоре к этим горестным звукам прибавился странный шорох тихих, неторопливых шагов. Звук, хорошо отражаясь от массивных каменных стен, беспрепятственно долетал до Ласт Пранка. Сквозь металлическую решетку, заграждающую выход из комнаты со Жнецами, стал слышен слабый женский голос, а затем...

— …за мной? — глухо отозвался издалека голос Эшенбурка. — Ты пришла за мной?

— Не твой черёд, — ответил Никаляусу уже более различимый женский голос. — Будешь маяться здесь, пока тот, кого держат Жнецы, не распутает твой клубок. Натворил дел? Вот и получай!

— Панночка, вельможная панночка, — взмолился Никаляус, — оставь мне свечу!

— А ты ее видишь? — холодно удивилась женщина. — Право, это чудо! Но не моли меня, неприкаянный. Ты навязал столько узлов в судьбах людских, что тебе еще долго ждать своего часа. И свечи моей не проси, не тебе ее несу.

В тот же миг дрогнули в слабых сполохах света толстые железные прутья. Стал заметным проем решетчатой двери. Посланцы преисподней беззвучно расплылись в стороны.

В коридоре становилось все светлее. Прекрасная женщина в белом, скорбном наряде, искрящемся, будто заиндевелое на морозе покрывало, несла перед собой горящую свечу. Вошла, стала напротив, и поочередно осветила черных Жнецов так, словно знала каждого из них.

— Чего ждете? — властно прозвучал ее голос. — Делайте то, что должны. Многие черти так же ходят по черте, и этот такой же. Или вы не видите его пути? Что, нет исхода? — Она повернулась к Своду и смерила того заинтересованным взглядом. — Ох, каков! Артачится. Ишь ты, кулаками хрустит, ярится!..

Часть 1 Глава 2

Глава 2

Якуб Война и Сусанна сидели у камина. Рука об руку в жестких дубовых креслах, укрывшись колючими войлочными покрывалами, каким-то чудом уцелевшими после недавнего грабежа. В топке потрескивали поленья, давая благодатное тепло широкому пустому залу.

Обычно здесь в это время уже не жгли огня. Знаток истопной науки Антось уверял, что в случае прихода холодов печь либо должна топиться постоянно, либо не должна топиться вообще. В противном случае на добротно отделанных потолках и стенах гостевого зала замка станет собираться влага, и тогда дорогостоящего ремонта пану не избежать.

С хозяйственным и бережливым истопником не поспоришь, гостиная пана на самом деле с холодами практически не использовалась, а потому из нее убирали мебель до самой весны, но сейчас был другой случай.

После налета рассенских солдат многие слуги и работники Мельницкого маентка не вернулись на панский двор. Их можно было понять: погром в замке, а до того – в Патковицах и других селениях виделся им началом войны польской Короны с Россией. Все войны касаются панов и по ним же и бьют, а потому находиться рядом с паном было опасно: можно было угодить под бердыши соседей.

Горстка прислуги и работников, что все же осталась в замке, в большей своей части начинала служить здесь еще при бабушке Якуба: кто-то с детства, кто-то нанялся позже, а кого-то привез сюда отец Войны. Истопник Антось был как раз из таких.

Кто знает, какими обязательствами или тайными клятвами Антось Шыски и еще четверо мужиков из панской прислуги были связаны с королевским подскарбием паном Криштофом, однако Антось, знакомясь с молодым паном, принимающим не так давно во владения Мельник, тихо шепнул, что если пану понадобятся даже их жизни, он всецело может ими располагать.

Так уж вышло, что судьба тут же решила проверить на деле обещание слуг. Пришла к пану беда с востока, и вся клявшаяся в верности пятерка, вместе с самим Антосем, без всякого зазрения совести в страхе покинула замок и ушла вместе с другими людьми в Мельник – отсиживаться в стороне от чинимого Василевыми солдатами разбоя.

Якуб не судил их за это строго. Куда им до цепных псов русского царя? Да и кто знает, возможно, когда-то раньше их жизни и на самом деле целиком принадлежали панам? Шло время, все пятеро обросли семьями, хозяйством и так уж выходило, что жизни собственных семей стали им куда дороже панского сына и его имущества.

Сидя у огня Война, рассуждал еще и о том, что, доведись ему погибнуть от рук налетевших на его замок солдат, еще неизвестно, стали ли бы стоять в стороне Антось и его друзья или поступили бы так же, как некоторые из крестьян, бросившись растаскивать все, что еще оставалось целым в его имении. К слову сказать, у соседей, в тех же Патковицах, где был дом родителей его невесты, селяне «прибрались» идеально чисто и смели всё, что осталось после пожара.

Якуб бросил взгляд на Сусанну и тяжело вздохнул. В отличие от хозяев Патковиц, он, с божьей помощью, всё же уцелел. А еще, мало того, что спас Сусанну, так и сына клятвоотступника Антося Шыского – Казика.

Почти наверняка именно из-за этого теперь чувствующий вину истопник, вместе с несколькими вернувшимися работниками, взвалил на свои плечи всю тяжесть наведения порядка в окру́ге и замке, а еще сегодняшние похороны Ядвиги Патковской и того, что осталось от ее сына Андрея. Потянуть это в одиночку Война был бы не в силах.

Пожар, вспыхнувший в имении его любимой, ничего не оставил от небогатого приданого девушки. Да и что там приданое? На данный момент не было даже кому благословить ее на замужество. Мать похоронена, а останки брата… От дома, в котором стоял его гроб, остались лишь головешки да остовы печей. Как тут разберешь, где в пепелище еще дымящаяся панская кость, а где чернеют мощи несчастных слуг, не успевших выбраться из пылающего здания? Посудило траурное посольство во главе с Антосем так и эдак, а после собрало все к одному месту и, с позволения панны Сусанны, разделило все по-христиански между усопшими примерно поровну. С тем всех и похоронили.

Жить несчастной девушке было негде, но и разделить ложе с любимым она тоже пока не могла. Потому сидели они сейчас у камина, глядя то на огонь, то на две заткнутые подушками дыры в раме гостевого зала. И кому надо было выбивать привезенные отцом из немецких земель цветные стекла? Позволено грабить – грабьте! Но зачем бить рамы или посуду?

Якуб невольно дернулся, и тут же ощутил боль в раненом предплечье. Вспомнились трупы валявшихся во дворе солдат, лужи крови. «Ох, Свод! — с горечью подумал молодой пан. — Безумец, безумец… А ведь сдержал свое слово! Защитил друга, как мог. Сполна спросил с Василевых солдат и за Патковицы, и за Мельник…»

За окном, будто отзвук вчерашнего пожара, пылал яркий закат. За стенами, в коридорах было слышно, как двигают оставшуюся мебель, гремят дровами у печей. Это Антось с женой и его подручные заканчивали убирать и обустраивать пану и его гостье захламленные беспорядком комнаты. Мертвым мертвое, а живым – живое… В мельницкий замок снова возвращалась жизнь.

Якуб, не желая показать любимой то, что рана доставляет ему страдания, взял ее холодную ладонь и поцеловал. И, словно в сказке, вдруг начали затихать за стеной звуки, смолкать голоса, шаги…

В дверь гостиной постучали. «Комнаты готовы, — устало улыбаясь, подумал Война. — Наверняка Антось уже и воды принес. Боже мой, как же я хочу помыться и лечь спать! Нам обоим надо поспать, — глядя на бледное, заплаканное личико Сусанны, на золото ее чудесных густых волос, заключил Якуб. — Завтра наступит новый день. Теперь всё будет иначе…»

Часть 1 Глава 3

Глава 3

Тебе сейчас очень важно слышать хотя бы одного из них. Так ты быстрей исполнишь свой урок.

— Почему только одного? И что за урок?

— Если дать тебе слышать не всех, а только тех, кто находится «рядом», ты подвинешься рассудком. А что до урока?..

Древо призадумалось:

— Одни сущности приходят в явь для того, чтобы наполнять свой ум опытом только проявленного мира; другие, кому дано познавать что-либо из миров соседних, набираются опыта и там. Но есть и те, что не доработали или сделали что-то такое, что изменило Судьбу других сущностей и ход игры Богов. Сейчас такой ты.

Есть те, чей урок просто поднять камень у дороги и забросить его в реку, а есть те, чей урок быть камнем, а есть и те, чей урок быть рекой.

У меня нет возможности встретиться с Чайтанья, а у тебя она появилась. Давая тебе пруток с рунами, он знал, что тебя вынесет ко мне. Тем самым он и меня за труды долгие сполна отблагодарил, поскольку образы, отображенные в рунах на прутке просто безценны. Он говорил тебе про то, что откроются пути?

— Говорил, — вспоминая встречу с пастушком, ответил Свод.

— Я их открою, — заверило Дерево…

В эту ночь Война спал плохо. Не то чтобы его беспокоила раненая рука, или он ворочался, или просыпался… Свалившиеся на него сны всю ночь вертелись вокруг какой-то мрачной лесной поляны и стоящего посреди нее огромного дерева. Будто кто-то специально привязал отбывающую куда-то на ночь сущность Якуба к этому старому, испещренному глубокими морщинами стволу.

К моменту, когда серый свет сделал различимыми очертания предметов в его комнате, молодой пан настолько был измотан этими однообразными картинками с поляной, что решил не искушать судьбу далее, снова пытаясь погрузиться в сон, а тихо оделся, перебросил через шею косынку, подвязал руку и вышел в коридор.

Замок был тих и загадочно прекрасен в этот час. Едва заметный свет от дальних окон добавлял широкому коридору завораживающей пустынной мистики. Возникало чувство, что ты бродишь где-то в привходе ночного костела или даже кладбищенской часовни. Второе виделось куда как ближе, если учесть, что гладкую плоскость пола в дальней части коридора перескали бледно-желтые клинышки света. Они пробивались через приоткрытые двери комнаты раненого Свода и из-под рамки покоев Сусанны. Свет в расположении англичанина был вполне объясним: рядом с ним был оставлен на бдение Казик, а вот то, что не спала его возлюбленная, Войну тревожило.

Молодой хозяин мельницкого замка осторожно постучал в дверь. Тихо скрипнула древняя дубовая кровать в глубине комнаты.

— Якуб, — прозвучал откуда-то издалека голос Сусанны, — это ты?

— Я, — тихо ответил он. — Ты не спишь?

— Нет, — произнесла девушка, торопливо поправляя постель. — Входи.

Война, стараясь не шуметь, потянул на себя массивную створку и боком, дабы не открывать ее полностью, проник к любимой. В комнате горел масляный ночник и пахло какими-то травами.

— Я сегодня почти не спала, — призналась, стыдливо натягивая до подбородка одеяло Сусанна. — Сходила к Гражине, та дала какие-то успокаивающие травяные порошки. Говорит, что остались еще от иностранного лекаря, что приезжал когда-то к твоей бабушке. Наверное, они старые, не помогают. Мне всё равно не спится.

Знаешь, около полуночи Климиха приводила к Своду какого-то великана с бородой. Я не знаю, что они там делали, но странно всё это. Дверь была приоткрыта. За всю ночь в коридор не просочилось ни слова, а где-то за час до рассвета сюда, справиться о том, не стало ли мне легче, приходила Гражина. Я спросила ее про космача. Оказывается, она по пути заглядывала и к Казику на огонек. Никого там не-е-ет, — с дрожью в голосе протянула Сусанна, — ни Климихи, ни ее косматого гостя. Гражина говорит, что мне это все привиделось. Разве такое может быть, Якуб? Я ведь его ясно видела. Страшно даже думать об этом. Хотя я потом немного поспала, — едва заметно улыбнулась Сусанна, — да только и во сне я видела этого великана! Глаза закрою, и – как наваждение – передо мной он стоит стоит как дерево. Большое, раскидистое…

— Дерево? — не поверил своим ушам Война.

— Да, — принимая его удивление за простое участие, снова вздохнула Сусанна, — дерево. Смешно, правда?

— Ты, — неловко дернулся к выходу Якуб, — …подожди меня. Я сейчас. Нужно проверить Казика, вдруг Свод очнулся?

— Я с тобой, — отбросила Сусанна одеяло.

— Нет, — остановил ее Война, — не нужно. Это же Казик. Мало ли, твои прелестные глазки заметят то, что не пристало видеть панночке? Я скоро…

Он беззвучно проскользнул в коридор и на цыпочках подобрался к двери Свода. Взору предстала вполне себе мирная картина: скрутившись калачиком и поджав руки к раненым бокам, на краю широкой кровати глухо храпел англичанин, а на приземистом кресле, обычно стоявшем у камина в гостиной, его «песне» раскатисто вторил младший Шыски. Глядя на это, можно было подумать, что пламя масляного светоча, который Казику еще с вечера было запрещено тушить, несмотря на царившее в замке разорение, пляшет не от тянувшего из окна и коридора сквозняка, а целиком от трубных вариаций этой парочки.

Молодой пан мог бы вполне этим утешиться и вернуться, чтобы успокоить любимую, если бы только он не знал, как умело эти двое могут маскировать свои темные делишки.

Часть 1 Глава 4

Глава 4

— …Вот так, мой друг, — горько вздохнул англичанин, глядя на то, как реагирует собеседник на поступающую информацию. — Помните, некогда в шутку вы высказались об ограниченности английского языка? Стоит теперь признать, вы были абсолютно правы. Мне очень сложно всё это вам объяснить…

Выводы, которые лезут в мою голову в связи с тем, что происходит в этом подвале Чистилища, просто переворачивают человеческое мироустройство. Уверяю вас, там нет ничего общего с тем, что говорят нам епископы. Богам и прочим сущностям, что живут рядом с нами известен каждый наш шаг – в былом ли, в будущем. То, что мы высокопарно называем «непознаваемый рок» или «судьба», для них просто открытая книга.

И если кто-то из нас, людей, не пошел предначертанным путем или серьезно ошибся, или погиб раньше времени, искривив тем самым линии других судеб, — Ричи смахнул со лба проступающие капельки пота, — тогда великаны Жнецы или, противостоящая им очень красивая женщина возвращает их назад… За порогом нашей жизни такое вполне возможно, и я – яркий тому пример.

— Но я не могу понять, Свод, — выглядя подавленным, наконец-то произнес хоть что-то Война. — Пусть все будет так, как вы говорите, только почему такого грешника как вы отпустили, а вполне безобидного Никаляуса, держат? И еще: при чем тут этот человек-дерево, что пришел с Параскевой Климовной?

— С кем?

— С миссис Климиган, — уточнил Война, вспомнив, что славянские имена-отчества для англичанина являются весьма трудно дающейся штукой.

— Миссис Климиган тут не при чем, — ответил Ласт Пранк, — всему виной тот пастуший пруток, что я принес с собой. На нем были какие-то знаки. Мне кажется, эта старая женщина лишь догадывалась о том, что там написано. Но она отнесла и показала ветку тому, кто знает в этом толк – человеку-дереву. Вот от того, что рассказал мне этот ночной гость, я до сих пор еще не в себе.

— Не думаю, что Бог мог написать кому-то такую Судьбу – шагать по жизни и нанизывать на клинок всех, кто перешел тебе дорогу! — Стоял на своем Якуб. — Вы в своей жизни отправили на тот свет огромное количество людей, оборвали множество жизненных путей, Свод, почему тогда в подвале не было тех, кого, по вашим словам, должны были воскресить? Они ведь закончили свой земной путь раньше положенного срока! Почему вдруг завернули только вас – того, что по определению должен был бы сразу провалиться в самое Пекло?

Свод горестно потянул уголки губ вниз:

— На это, мой друг, — вздохнул он, — мне вам ответить нечего. Я просто не знаю.

— А почему не отпустили на небеса Эшенбурка? — продолжал рассуждать Война. — Он-то что сделал не так?

— Я, — неуверенно ответил Ричи, — подозреваю, что нас с ним зачем-то свели еще при жизни. Вернее, теперь уже я точно знаю зачем. Более того, глядя на все это, я сделал совсем уж крамольный вывод: там, наверху, с нами попросту забавляются. Нет, на самом деле! В нашем понимании они, эти Высшие Силы, живут где-то веками, тысячелетиями, им просто нельзя не развлекаться. Зная, что никто из нас, людей, никак не проскочит мимо Чистилища, они попросту играют с нами, как дети с куклами. При этом я уверен, в этих забавах они обязательно преследуют какие-то свои цели…

— Свод, — предупредительно поднял здоровую руку Война, — не надо мне больше философии. Ей-богу, от нее уже дурно становится. Вы можете, в конце концов, объяснить, что с Эшенбурком было не так, или вам запрещено говорить об этом?

— Могу, — ответил англичанин, — но не всё.

— И?

— Наш друг, — неохотно начал Ласт Пранк, — персонаж неоднозначный. До того, как стать «Никаляусом Эшенбурком – умницей, добряком и образованным человеком», он, находясь в Англии, был посвящен в дела страшных людей. Страшных, Якуб!

Сейчас у них в руках находится нечто ценное, что привезено было к ним издалека. Это следует вернуть сюда и отдать человеку-дереву, иначе многие и многие нити Судьбы на земле перепутаются так, что наступит всеобщий хаос.

— Что «это» надо вернуть? — не удержался от вопроса Война.

— Я, конечно, не должен вам говорить, но всё же рискну. «Это» — ящик с золотыми пластинами, на которых начертаны какие-то древние письмена.

Дело в том, что взявшие еще при жизни в оборот Эшенбурка люди хотят разделить запечатленную там Мудрость, а, как известно, всё имеет свою ценность только при соблюдении целостности. К примеру, разбей вазу на куски, и она перестанет быть вазой.

Кто-то имеет сильное желание не дать услышать нам, людям, далекие голоса из прошлого. Отобрать у нас мудрость и сделать податливыми и глупыми. На этих табличках запечатлен призыв старых богов. Как сказало Дерево – их обманом погрузили в туман забытья, потому сейчас так тяжко и живется. Люди, что владеют табличками вскоре найдут их и переплавят на золото, обезличат призыв. Наделают из всего этого брошек или монет. Надо спешить, пока они не сделали этого.

Если не помешать тому, наши потомки станут безумными. Многие будут даже выглядеть и вести себя, как обезьяны. Вы видели обезьян, Война?

— Да, — погруженный в свои мысли, ответил молодой пан, — они забавные.

— Они противные, Якуб, — возразил пират, — вонючие, злопамятные, шкодливые и все, как одна, — ворюги. Так вот представьте, бывшие «друзья» Эшенбурка добьются того, что люди станут считать себя потомками обезьян!

Часть 1 Глава 5

Глава 5

Примас Англии Уолси коротко метнул в говорившего гневный взгляд, но тут же взял себя в руки и смирил эмоции. В его голове зазвучали слова короля: «Томас Мор много сделал для нас. Его дипломатические решения практически усмирили бунтовщиков, нападающих на иностранцев, а за его воистину нечеловеческие усилия в урегулировании торговых дел с сукном, его впору вообще ввести в ранг спасителей страны. Запомните, Уолси, Англия в неоплатном долгу перед Мором, а потому окажите ему всяческое содействие и дайте всё, что он ни попросит…»

— Те письмена, — не без желчи в голосе неохотно начал кардинал, — суть бесовское колдовство. Разум человеческий не в силах понять того, что там начертано. Будто сам дьявол выводил когтем эти знаки. Мистер Мор, зачем они вам? Не придется ли в скором времени и вас так же очищать огнем, как пять с лишним десятков «Желтых стежков», спятивших в одночасье? Наши «Белые фартуки» и перчатки левитов не нуждаются ни в каких других стежках, кроме белых, — ни в желтых, ни в красных.

— У меня и мысли не было, Ваше Высокопреосвященство, бросить тень на благопристойные цели вашей ложи. Именно благодаря ей, мы сейчас имеем в стране тот порядок, которого трудно было добиться ранее. Однако неразумно искать что-то бесовское в том, что просто не смогли прочесть!

— Вот как! — заинтересованно вскинул густые брови Уолси. — А вы можете?

— Не я, — уточнил Мор, — мой друг и компаньон мистер Герхардс может прочесть. Но нам нужно кое-что уточнить.

— И что же?

— Крукед, снимая копии, не обратил внимания на буквы и знаки, означающие номер пластинки и порядок ее прочтения. — Пояснил Томас Мор. — Без этого понять смысл достаточно увесистого текста крайне сложно.

— Номер? — не понял Уолси.

— Это древние письмена вендов, или славян, как их часто называют, — уточнил Мор, — они не знали цифр и записывали числа буквами.

— Воистину – дикари.

— Вынужден с вами не согласиться, сэр, — возразил Мор. — Мистер Герхардс, чей почтенный род является очень древним и ведет свое начало из южных земель русов, может легко доказать обратное. Они до сих пор владеют умением читать эти письмена. Не так ли, Праэт?

— Это так, Ваше Высокопреосвященство, — подтвердил голландец.

— Надо же? — удивился Уолси. — Вы из вендов? А я, признаться, считал вас правоверным иудеем. Мой отец тесно сотрудничал с ними, и я…

— Это не так, сэр, — заверил Герхардс, обрывая слова Примаса. — Старое имя нашего рода – Ван Гард. С нами сыграло злую шутку соседство с поселением евреев и близкое родство со свеями, присовокупившее к нашей фамилии окончание «сон». Однако внутри рода передаваемые по наследству древние имена остались. К примеру, мой прадед, в честь которого были названы мой дядя и я, тоже звался Праэт.

— Как же всё это сложно у вас, — вздохнул озадаченный архиепископ.

— Что поделать? — не стал спорить голландец, уточняя про себя, что сложным это может представиться только сыну мясника из Ипсуича, ставшему, через вложения и тесные связи отца с еврейской общиной, Йоркским архиепископом.

Потомственный резник[1], а ныне второй, хотя и младший по значимости священнослужитель Англии, сумел заметить тщательно скрытый налет высокомерия в этих словах. Уолси был очень хитер. Дипломат, великий мастер интриги, он никогда ничего не оставлял без внимания. Его жизненный принцип легко умещался в девиз рыбака: «Тяни в лодку все, что попало в сеть! Пусть потом на суше выбросишь кучу мусора, зато во время ловли ни один малек мимо тебя не проскользнет».

— Так расскажите мне тогда, — тоном, не терпящим отказа, произнес Уолси, — какой прок от этих ваших пластинок? Я просто не могу понять, какую ценность они могут из себя представлять, если вы готовы даже компенсировать их золотой вес?

— Вы же знаете, — уловив нотки подозрительности в голосе кардинала, ответил Мор, — мы с Эразмом глубоко изучаем греческую и римскую культуру.

— Мне всегда это было безынтересно, — признался канцлер, — но все же я осведомлен об этом. И что же далее?

— Проникая в глубь веков, мы с моим другом не раз приходили к выводу, что ссылки на древние тексты, равно, как и сами древние тексты, порой крайне противоречивы.

— Какое это имеет отношение к золотым пластинкам язычников-вендов?

— Самое прямое, Ваше Преосвященство. Корневые, самые древние повествования греков и римлян странным образом указывают на то, что эти язычники в прошлом населяли все пространство Европы! Это именно они дали ей древнее название Венэя.

— Вздор, мистер Мор! В Европе было полно своих дикарей, и по своей кровожадности они были на голову выше своих инфантильных соседей, живущих в лесных чащах. Вы можете сколь вам угодно изучать историю Греции и Рима, но оставьте свои безуспешные попытки обелить тех, кто и веру Христа не желал впускать к себе целую тысячу лет! Их скудного ума даже не хватило на то, чтобы понять всю чистоту его учения, глубину его слов, свет Завета Ветхого и мудрость Нового.

— Ваше Преосвященство, — вступил в разговор Эразм Роттердамский, — нужно верить фактам.

— Каким еще фактам? — вознегодовал кардинал.

— Лежащим на поверхности. Нам и вам доподлинно известно, что эти пластины привезены из Индии, где они находились в одном из древних храмов. Ведь так? Многие столетия, или даже тысячелетия, местные священники по канонам их безусловно странной, языческой, веры проводили по ним свои малопонятные нам обряды. Но лишь на миг задайтесь вопросом: как могли попасть к индусам эти пластинки с древними письменами вендов-славян, если мы в просвещенной Европе полагаем, что их, а стало быть, и мои предки жили, как обезьяны в лесу и не имели никакой письменности?

Часть 1 Глава 6

Глава 6

Вечером того же дня глава старшинского совета вернулся домой и заперся в пустующей комнате старшей дочери. Супруге Энни и все еще жившей с родителями Синтии не нужно было объяснять, что, когда отец поступает подобным образом, ужинать матери с младшей дочкой придется в одиночестве. На этот раз дело пошло дальше обычной, разорванной на части вечерней трапезы. Приехал их зять, Джонатан и Энни пришлось оставить дочь за столом с мужем, а самой подняться наверх и постучать в дверь супруга-затворника:

— Уил, слышишь? Приехал Эдванс. Ужинать отказывается, спешит домой и спрашивает, как у тебя прошел первый день на службе? Что я могу ему ответить? Я ведь и сама этого не знаю. Мы все, Уил, не знаем. Ну же, хватит прятаться, мистер старшина, — Энни улыбнулась, — выйди, поговори с нами.

— Нет, — всхлипнул за дверью расстроенный супруг, — мне нужно побыть одному, впрочем, позови сюда Джо. И, пожалуйста, дай ему бутылочку наливки и что-нибудь перекусить. Жутко хочется есть.

— Ты что это там? — сдвинула брови Энни. — Пьешь?

— Дорогая, — пробасил Шеллоу Райдер, не открывая двери, — если бы я здесь ел, то не просил бы тебя принести еды, верно? Конечно, пью. Позови зятя, и сделай то, что я просил.

— Вы с ним сильно не напивайтесь, слышишь? — Продолжала выглядеть строгой супруга, будто Уил мог сейчас ее видеть. — Тебе завтра на службу. Что скажут люди, Уилли, если новый глава совета старшин начнет ходить на рынок навеселе? — Энни легонько похлопала ладошкой по двери.

Не получив ответа, она поправила сползающую с плеча шаль, добавила света в светильнике и стала спускаться. Вскоре ее место у двери занял зять Эдванс. Он поставил на пол небольшой деревянный поднос с графинчиком наливки, закуской и постучал.

— Уил, — откашлялся отставной офицер секретного приказа короля, — это Эдванс.

Шумно отошла в сторону задвижка, и дверь приоткрылась. Джонатан поднял поднос и вошел в комнату, в которой выросла его Мериан. Уилфрид, не дожидаясь приветствий зятя, отошел к окну. На подоконнике стоял вытянутый глиняный кувшинчик, в каких обычно в местных пабах продавали ром.

— Я почти все выпил, Джо, — утирая мокрый нос, плаксиво заявил великан Шеллоу Райдер, — прости.

Эдванс поставил поднос на подоконник, затем вернулся, забрал от двери лампу, запер дверь, поставил светоч на пол и, плеснув в кружки наливки, протянул одну из них тестю.

— Что происходит, Уил? — спросил он. — Ваше состояние тревожит меня. Как бы мне не пришлось сегодня здесь заночевать.

— Я напился, Джо, — вздохнул Шеллоу Райдер, — и виной тому то, что мы с тобой затеяли! Мне становится страшно, Эдванс.

— Страшно? — удивился Джонатан. — Человеку, у которого кулак размером с мою голову?

Уилфрид скорчил кислую мину:

— Не то, Джо. Все это не то. Я жил бы спокойно, пек хлеб. Ты… У тебя есть земля, замок, люди, жена, а ты вкладываешь деньги в меня.

— Что в этом дурного? — поинтересовался Эдванс, подозревая непростой разговор и оттого наливая себе двойную меру. — Для всех я, используя свои связи, помогаю отцу моей возлюбленной. Что тут особенного? Хочу также напомнить вам, мистер глава совета старшин, что деньги эти больше ваши, чем мои. Ваш сын не оставил лично мне ни пенни. Все предназначалось только вам.

— Ну зачем ты так, — мягко возразил пекарь, — ты же говорил с ним, видел его! Он совсем не чудовище, мой мальчик.

— Вашему мальчику, — напомнил Эдванс, — где-то уже за тридцать?

— Тридцать четыре, — горько уточнил Уил, — но какое это имеет значение? Я лишь хочу сказать, что раз он беспокоился за своих родных, он далеко не тот кровожадный зверь, каким его пытаются выставить.

— Я не могу понять, — насторожился Джонатан, — кто-то приходил к вам? Что-то спрашивал? Откуда подобные мысли?

— Нет, — вздохнул седовласый великан, — просто на удивление – нет! Ничего подобного не происходило и не происходит. Все слепо верят в то, что мои деньги родились от всевозрастающих продаж хлеба. Более того, от всех этих вложений мой оборот на самом деле растет, Джо. Я уже не знаю, во что еще вкладывать? Хорошо, что придумал давать в долг. Всего на год. И даю только тем, кому на самом деле трудно, и только порядочным людям. Но на то они и порядочные! Вот уже двое все отдали. День в день, пенни в пенни. Джо, ведь тебе эти деньги были бы нужнее…

— Мы же уже не раз говорили об этом, мистер Уилфрид, — Эдванс выпил и, отломив кусок от хлебного каравая, прижал к нему пятак мясного рулета и закусил. — Нельзя так. Меня могут заподозрить, понимаете? Мне ведь дали только землю и замок. Любой из работающих в нем людей может оказаться шпионом, донесет кому надо, и цепочка, следующая за вашим сыном, снова натянется. Для постороннего глаза все должно выглядеть безупречно! Официально именно то, что вы с Энни подняли свое дело, то, что, будучи главой совета рыночных старшин, вы стали получать хорошее жалование, должно позволить нам с Мериан нормально обустроиться на нашей земле.

То, что я являюсь для всех эсквайром, еще не дает мне прибыли. Надо, чтобы все выглядело натурально, понимаете? Вы заработали и дали денег дочке с зятем, чувствующим нужду. А до этого я, чем мог, помогал вам. Это ведь святое дело! Мы с вашей помощью вкладываемся в землю и замок, потом якобы получаем прибыль от земли и так далее. Ни тени фальши, мистер Уилфрид!