Особенности Гаванской рыбалки

Папа Хэм вонзил штык лопаты в иссохшую комковатую землю. Нажал ногой. Саженец розы для его сада, ждал рядом с растущей ямкой.

- Олла, сосед! Работаешь?

Из-за забора выглядывала физиономия владельца соседней виллы.

- Олла, сосед. Отдыхаю.

Папа Хэм поплевал на ладони, крякнул и снова вонзил лопату в землю. Если все сделать правильно, новая чайная роза укоренится в его гаванском саду. У ног вился ужом и терся круглой одноухой башкой один из многочисленных хэмовских котов.

Писатель засыпал на дно лунки несколько пригоршней мягких опилок, плеснул из банки разведенного до состояния густой сметаны гуано, подсыпал земелькой. Штык лопаты, словно большая ложка перемешал получившийся питательный коктейль. Одноухий снова ткнулся лобастой головой в локоть, опустившегося на корточки Папы Хэма.

- Думаешь, возьмется розочка? – поинтересовался мужчина у кота.

- Мр-р-мя-а…

Хемингуэй засыпал корень розы землей, притоптал вокруг поплотнее.

- Сеньор Хемингуэй! Ваша посылка! – от ворот сверкал белозубой улыбкой на шоколадном лице молоденький почтальон-мулат. Почтарь держал в руке плотный сверток заказной бандероли.

Папа Хэм воткнул штык лопаты в землю рядом с только что посаженным розовым ростком, и быстрым шагом направился к воротам. Одноухий котяра засеменил следом.

Увесистый свёрток в плотной крафтовой бумаге с почтовыми марками экзотических стран перекочевал в испачканные землёй руки писателя. А в руки, в дочерна смуглые руки парнишки-почтальона перекочевали честно заработанный серебряный квотер – двадцать пять сентаво.

- Храни вас, мадонна, добрый сеньор Хемингуэй! – сверкнул зубами юный почтальон и умчался дальше по улице, шлёпая босыми пятками по лёгкой, как тополиный пух пыли.

Пальцы, привычные к пишущей машинке, авторучке, нарезному «винчестеру» 22-го калибра, удилищу, рассчитанного на могучего тунца или рыбу-меча, азартно рвали крафтовые бока почтового свёртка. Из дыры блеснуло золотом. Лазурью и серебром старой красочной книжной обложки. И проступили буквы, сложившиеся в слова:

Alexander Pushkin
A Tale about a Fisherman and a Fish

Он уже изготовился развернуть страницы книги…

- Папа!

От дома к нему шла высокая худощавая блондинка с короткой стрижкой.

- Я здесь, Мери… - Хемингуэй повернулся к жене и помахал книгой. Остатки обёртки слетели с тома, и теперь лежали у него под ногами, словно старая шкура, сброшенная змеёй при линьке.

- Какая жара… - женщина обняла своего мужчину, крепко прижавшись к нему. Взгляд глаза в глаза, лёгкая улыбка касается подведённых помадой губ, - Ты смешаешь нам пару коктейлей?

- Легко. Тебе маргариту?

- М-м-м… Сегодня предпочту твой фирменный «Смерть в полдень».

Он обнял ее за талию. Она положила голову ему на плечо.

Книга шлёпнулась на барную стойку. Писатель выцепил два высоких бокала под шампанское. Мери открыла дверку холодильника.

- Абсент… Брют…

Из шкафчика на барную стойку перекочевала бутылка с сахарным сиропом.

- Лёд?

- Обойдёмся. Вино хорошо охладилось.

Изумрудный абсент медленно и тягуче сползал по стенкам на дно бокалов. Сверху его накрыл сахарный сироп – буквально по десертной ложке в каждый из бокалов. Хлопнула пробка. Тонкой струйкой писатель вливал в бокалы шампанское. Пока Папа Хем священнодействовал с коктейлями, Мери развернула книгу и принялась читать нараспев:

- By the very edge of the blue sea
lived an old man and his old woman.
For three and thirty years they had lived
in a tumbledown hut made of mud.
The old man caught fish in his fishing net;
the old woman span with her spinning wheel.
(Жил старик со своею старухой
У самого синего моря;
Они жили в ветхой землянке
Ровно тридцать лет и три года.
Старик ловил неводом рыбу,
Старуха пряла свою пряжу.)

Хемингуэй придвинул один из бокалов жене. Поднял свой, словно салютуя.

- Сheers.

- Я помню, милый, большими глотками.

Коктейль приятным холодом прошёлся по пищеводу, и уже в желудке неожиданно расцвёл огненным тёплым цветком.

- Какие планы, Папа?

- Наполеоновские. Прошвырнусь в Гавану…

- Из бара в бар перетекая? Как в молодости, в Париже?

- Обойдусь одним «Эль Флордидита». Париж остался в Париже.

***

Второй раз Хемингуэй открыл книгу уже в такси. Машина плавно покачивалась на рессорах – словно лодка на небольших волнах. Таксист, бурно жестикулируя и то и дело обращаясь к авторитету Божьей Матери, рассказывал историю своей семьи с самого открытия острова испанцами. Глаза Папы скользили по строчкам.

One day the old man cast his net
and all he caught in his net was slime.
The old man cast his net a second time
and all he caught in his net was weed.
A third time the old man cast his net
and what he found in his net was a fish —
no ordinary fish, but a golden fish.(
Раз он в море закинул невод, —
Пришел невод с одною тиной.
Он в другой раз закинул невод,
Пришел невод с травой морскою.
В третий раз закинул он невод, —
Пришел невод с одною рыбкой,
С непростою рыбкой, — золотою.)

- А таксую я так, для души, - словоохотливый таксист остановил машину у входа в полутораэтажное здание, выкрашенное розовой краской с надписью «Эль Флоридита» на вывеске над входом, - Приехали, сеньор.

Когда-то здесь Хэм за раз на спор выпил тринадцать дайкири подряд. С тех пор этот рекорд много кто пытался повторить. Но Хем так и оставался рекордсменом. Войдя в бар, он обнаружил зверски пьяного европейца. Тот мычал что-то не то по-шведски, не то по-голландски, обняв барную стойку. Хемингуэй вопросительно посмотрел на хозяина заведения, невозмутимо протиравшего бокалы.

- Еще один пытался повторить ваш рекорд, сеньор, но сломался на десятой порции, - старый катлонский эмигрант усмехнулся, - Не хотите улучшить результат?