Я проснулась от того, что соленый влажный ветер терся об мою щеку, как кот, требующий внимания. Песок был тёплым и мелким, прилипал к коже, и на вдохе я вдруг почувствовала запах йода — резкий, чужой, как вынужденная близость с незнакомцем. Я приоткрыла глаза. Даже такое простое движение давалось с трудом. Осторожно провела рукой и коснулась странной бархатной травы. Запах усилился.
Я не сразу поняла, что слышу море. Не плоский плеск, а настоящий тяжёлый вздох прибоя, который катился через меня неторопливо и властно, так, будто это он и был хозяином моего тела, а не я. Перевернулась на спину, распахнула глаза и мир оказался слишком ярким.
Небо было цвета разбавленного молока, с тонкими серебристыми прожилками облаков, как трещины в эмали. Пальмы и зубчатые папоротники росли прямо из чёрного камня, и листья у них были огромные, как паруса, с красными прожилками. Могло показаться, что в них течёт кровь. По песку у самой воды бегали белые, почти прозрачные птицы, а в отдалении, на синей кромке, плавало что-то большое — не то обломки судна, не то кости вылупившегося чуда.
Меня затошнило. И не от боли, а от спутавшейся памяти и неестественного окружения. Последнее, что я помнила до этого света, запаха и нескромного ветра — это лестничная клетка нашего офиса, вечно мутные стеклянные двери и я, зависающая в телефоне.
«Отправьте бриф до шести, пожалуйста. Угу. Нет. Да. Восемь таблиц. Я сделаю».
Я шла домой, таща за собой по асфальту тяжесть собственного вечера: тоску, обещание горячей ванны, новой серии любимого сериала и дешёвого суши сета, которые могли бы обмануть меня на ближайший час, а потом обрушить обратно в пустоту. Я помнила, как светофор сварливо мигнул желтым, как я шагнула в подземный переход, и как на меня легла чужая тень.
А потом — ничего.
Я села слишком резко, потому что голова тут же откликнулась сдавливающей пульсацией и мир качнулся. Меня отвлекла чужая, непривычная ткань, которая странным образом на мне скрипнула. Я опустила взгляд и, честно, обомлела.
На мне был не мой серый пиджак, не мои джинсы, не мои нелюбимые кроссовки. Меня будто переодели в чью-то фантазию. Тонкая рубаха цвета сырой глины, полупрозрачная на солнце; сложный кожаный лиф с переплетающимися ремнями, стянутый по талии так туго, что я ощущала, как грудь от этого давления, поднимается и опускается неохотно. Юбка — спереди короткая, с высоким разрезом, сзади спадающая почти до лодыжки. Ее ткань мягкая, но плотная, как если бы её ткали из гибкой окрашенной травы. На бёдрах два маленьких чехла, на ремешках, в них удобнее всего было бы вложить ножи. На голенях мягкие сапоги, плотно обхватывающие и прочные, с усиленным носком. На плечах накидка из чего-то вроде сотканной лианы, лёгкая, с капюшоном и должно быть хорошо спасающая и от дождя, и от солнца.
Я с трудом оторвала взгляд от своего облачения, потому что дальше было страннее. На правой руке, высоко над запястьем, сидел браслет. Он был как будто сделан из чешуи. Каждое звено непонятным способом поблескивало. И при этом, стоит коснуться пальцем, оно казалось живым: тёплым, эластичным, как кожа. Там, где чешуйки соединялись, тонко светились линии, как если бы кто-то рисовал молнией в тёмной воде. На груди, на длинной крепкой цепочке, висел амулет. Он был тяжелее, чем ожидаешь. Капля из тёмного камня, пересеченная тонкими золотыми нитями. Капля казалась тёплой, и когда я сжала её ладонью, откуда-то из глубины камня поднялась волна. Не тепла, нет, какого-то другого ощущения, похожего на то, как кровь добегает до онемевшей руки.
Я резко отпустила его. Не хватало ещё, чтобы вещи на мне оказались живыми. Торопливо ощупала себя, с трудом удерживаясь, чтобы не сорвать странный браслет и кулон и не выбросить их прочь. И вдруг застыла на том, что не потеряешь: свое лицо. Я провела ладонью по щеке, по линии скул, ощутила знакомую ямочку на подбородке. В волосах песок и соль, они были распущены, спутанные, тяжелые, но мои, с все тем же рыжим оттенком: «рыжая бестия, Маринка». На сгибе локтя две старые царапины, которые я помнила с детства, и одна новая, длинная, на левом предплечье, с запекшейся корочкой. Синяки на коленях и рисунок от ремней, на которых я лежала.
Я встала, и ноги, к моему удивлению, держали меня уверенно. Мир вокруг пах морем, разогретым камнем и чем-то сладковато-горьким, как дым от измельченных трав. Я шагнула к воде, чтобы утолить жажду, потом остановилась и рассмеялась. Если это бред или сон, смогу ли я пить море? Но если так, я не хочу просыпаться. Если это что-то настоящее, то почему на мне украшения, а в голове лишь пустая улица и нелюбимая работа?
Но до самого моря я не дошла. Увидела небольшой источник между черных камней. Вода была не солёной. Она текла из-под огромных валунов, тонкой струйкой, образуя маленькую прозрачную лужу в одном из них, поодаль от прибоя. Я наклонилась, набрала полные ладони, подержала и выпила, прислушиваясь к ощущениям. Я пила, как будто пыталась запомнить вкус, ощущение прохлады на языке, словно эти ощущения дадут мне понять, что это за место и как я здесь очутилась.
Издали донесся скрежет, как если бы огромной цепью провели по камню. Я подняла голову. На другом конце пляжа, в белой дымке, мне показалось, что-то двинулось. Выше деревьев проскользнула тень. Птица? Но такое чёрное крыло, с костяным просветом вдоль, я видела разве что в ночных кошмарах. Амулет на груди вдруг тихо чиркнул о кожу. Или это мне тоже показалось? Тонкая вибрация, как от телефонного звонка, на который мне не хотелось отвечать. Я положила на него ладонь. Камень отозвался теплом, как если бы мне ответили дыханием.
— Кто здесь? — спросила я глупо, в пустоту, и тут же сама себе же ответила: — Я.
Смешно. И страшно.
Я хотела двинуться вдоль кромки, там, где песок уплотнился от воды, но не успела сделать и пяти шагов. В зарослях справа что-то со свистом вылетело — яркое, горячее, ослепительное — и вонзилось в песок там, где только что была моя нога. Он взвился, как оживший зверь, и раздался звук, на который тело ответило раньше сознания. Я отскочила, плечом вписываясь в шершавый ствол. Еще один шар. На этот раз он ударил в ствол, и кора вспыхнула, так легко, будто древесина была вымазана маслом.