Остров выживших

Глава 1

Адриана

Шампанское в бокале искрится так же ярко, как блёстки на моём новом топе. Я делаю глоток, медленно провожу языком по губам, пробуя вкус. Слишком сладко, но настроение требует именно сладкого.

Музыка в моей комнате играет на полную громкость. Я в ворохе из шёлковых платьев и купальников, выбираю, что именно взять с собой в мой долгожданный идеальный отпуск.

Кручу в руках короткий топ с нежным принтом, прикладываю к телу. Нет, слишком просто. Снимаю, надеваю вместо него бежевое платье на тонких бретелях. В нём я выгляжу как дочь очень богатого человека, которой я, собственно, и являюсь. Чемодан открыт настежь, из него торчат бирки брендов, а на кресле рядом ждут две пары очков Chanel и третьи — просто на случай. Я кладу сверху дорожный несессер с логотипом, маленькую бутылочку любимых духов и два купальника, на случай, если захочу сменить настроение с «тихая роскошь» на «я здесь, чтобы все смотрели».

Я делаю ещё глоток шампанского, ощущая, как приятно холодит горло. В комнате пахнет клубникой и косметикой. На заднем плане звучит песня, которую я включила по привычке: лёгкий французский поп про солнце, пляж и золотую кожу.

Этот отпуск я ждала долго. Иногда хочется сбежать даже из самой красивой жизни. Особенно когда она слишком правильная, слишком богатая, слишком строго выстроенная по папиным правилам. Тем более мой последний отпуск был вместе с родителями.
В этот раз всё будет иначе. Частный остров, свежий отель только для нас, тёплое море, солнце и полное отсутствие посторонних. Папа строил этот отель почти два года. Остров недалеко от Коста‑Рики: кусочек земли, окружённый тёплым океаном и пальмами, с белым песком, на который до нас не ступала нога туриста.

Всё сделано на редкость красиво и, как он любит, «со вкусом»: прозрачные бассейны, которые будто стекают прямо в море; деревянные бунгало с панорамными окнами; огромный спа‑центр, где пахнет свежесрубленным тиковым деревом; ресторан с шефом, которого папа переманил из Лазурного Берега. Но самое главное — не считая персонала, мы будем там одни. Папа хочет, чтобы мы протестировали сервис, комнаты, бассейн, еду, интернет, музыку на пляже, даже запах свечей в лобби. И написали ему, что не так.

Ну, и заодно сняли красивые сториз и показали всему миру, как выглядит «первый отель, где отдыхает семья владельца».

Я в восторге! Целый остров в нашем распоряжении! Это не просто каникулы, это мой личный рай!

Я кладу в чемодан последний купальник, делаю последний глоток шампанского и задумчиво смотрю в сторону окна. За ним быстро мелькает тень и я снова хмурюсь. Господи! Ну когда всё это уже закончится! Я подхожу к окну и резким движением зашториваю его тяжелыми, глухими портьерами. В комнате тут же становится темно и мрачно. Падаю на кровать и захожу в наш чат. «Элита».

Адриана: Ну что народ, все готовы?

Пишу и улыбаюсь, предвкушаю как буду нежиться под солнцем и плескаться в тёплой воде.

Китти: Я — нет! Мне нечего надеть! Совершенно нечего! Под какими веществами я покупала эту одежду?

Раста: Ахаха! С этого момента поподробнее!

Адриана: А ты собрался?

Раста: Я за минимализм! Две пары шорт, две футболки и аптечка.

Все мы прекрасно понимаем, что Раста подразумевает под словом «аптечка». Если он опять объестся своих галлюциногенных таблеток и испортит мне отдых — больше я его никуда с собой не возьму! Хотя, наши родители бизнес партнеры. И вряд ли это возможно.

Тони: Я полностью готов уже с утра.

Отправляю ему поцелуйчик и сердечко. Не могу дождаться! Представляю, как нам будет здорово на берегу океана, вдвоем.

Лиза: Я сейчас на маникюре! Не отвлекайте! Нет времени переделывать!

Миша: Ребят, сорри! Мы с Виолеттой не успели взять билеты на ваш рейс.

Миша: Но мы прилетим следующим, часов через четырнадцать после вас.

Раста: Та-ак, значит, первую вечеринку устраиваем без вас?

Миша: Только берегите отель до нашего приезда!

Китти: У кого-нибудь есть номер выездного стилиста, чтобы приехал и собрал меня?

Адриана: Сейчас скину.

Прикрепить контакт «Домиано».

Раста: Домиано? Ухаха! Сейчас тоже ему напишу, пусть и меня соберет!

Тони: Пид@рас! Пид@расина!

Раста: Могло быть и так. Но он почему-то Домиано…

Адриана: Всё! Я пошла собираться дальше! До встречи в аэропорту! ✈️✨

Закрываю мессенджер и на секунду прикрываю глаза.
Скорее бы вечер. Скорее бы оказаться там, где всё идеально. Где только мы, солнце, океан и наш маленький, эксклюзивный рай.

В дверь кто‑то стучит. Я вздрагиваю и машинально прикрываю экран телефона ладонью.

— Да? — чуть раздражённо бросаю я.

В комнату осторожно заглядывает Нина Петровна, наша помощница по дому.
— Адрианочка, отец просил вас зайти.

— Сейчас иду, — вздыхаю, быстро проверяю, всё ли сложено, и выхожу из комнаты.

Дом у нас огромный, и пока я иду по коридору, слышу, как где‑то вдали работает газонокосилка, и как играет тихая музыка из гостиной. Я останавливаюсь у двери отцовского кабинета и стучу.

— Заходи, — доносится голос отца.

Я вхожу. Отец сидит за массивным столом, наклонившись к экрану ноутбука. Когда я подхожу ближе, он отрывается от экрана и смотрит на меня чуть усталым, но внимательным взглядом.

— Ну как? Всё собрано? Настроение боевое?

Я вздыхаю и выдавливаю лёгкую улыбку:
— Всё идеально. Жду не дождусь.

Он кивает, проводит рукой по подбородку, как всегда, когда хочет сказать что‑то более серьёзное.

— Хотел ещё раз тебя попросить, — он опускает глаза и снова смотрит на меня. — Чтобы вы с ребятами не обижали Родиона. Будьте с ним полюбезнее что ли…

Глава 2

Родион

Футболка. Шорты. Трико. Толстовка. Бельё. Бритва. Мыло. Зажигалка. Нож.
Что ещё?

Бегло осматриваю рюкзак и морщусь. Собираюсь, будто в поход, а не на остров для богатых. Добавляю несколько пластин аспирина и ибупрофена. Не уверен, что пригодится. Но пусть будет.

Меня сильно напрягает эта «командировка». Но шеф хороший человек. Он всегда обращается с нами по‑человечески, в отличии от его жены или Ри. Никогда не орет без причины, платит вовремя, иногда даже благодарит вслух — редкость для людей такого уровня. Теоретически, я лишний в этом доме, не смотря на то, что держать в штате ещё одного человека — для них ничего не стоит, своё содержание нужно как-то оправдывать. Пока я был маленьким, я просто слонялся по территории, но так, чтобы лишний раз не попадаться на глаза хозяевам, вырос и стал помогать, а теперь — для меня нашлась своя работёнка.

Дверь тихо скрипит, в комнату заходит мама. В её руках небольшая белая тряпичная сумка.

— Родя, возьми вот, — она кладёт на стол свёрток с пирожками и два яблока. — Там тебя никто кормить не будет. Детки будут в бизнес зале попивать шампанское, а потом ещё столько лететь…

— Мам, — цежу сквозь зубы, — В самолете будут раздавать еду.

— Всё равно возьми, говорю! И не хмурься так!

Да я не хмурюсь! У меня такое лицо. Слышу, как за тонкой стенкой покашливает отец, что‑то бормочет. У нас крошечный домик: моя комната, кухонный уголок, санузел и комната родителей. Всё старое, потёртое, но чистое. Мама всё время всё драит, как будто кто‑то из «большого дома» может зайти и проверить.

— И покажи себя с хорошей стороны, ладно? Шеф тебе доверил. Не подведи его.

Я отвожу глаза. Молчу. Засовываю в рюкзак белый сверток. Потом выброшу. Ещё не хватало с ним позориться.

До выезда в аэропорт ещё несколько часов. Я сижу на диванчике, уставившись в одну точку. Не могу сказать, что волнуюсь, но я никогда не летал и не был заграницей. Почти вся моя жизнь прошла на закрытой территории. Без друзей и школы, на домашнем обучении. Наблюдая за чужой красивой жизнью. Зато здесь очень красивый сосновый бор. Я буду по нему скучать. Страшно представить, сколько времени я в нем провёл.

В назначенное время подхожу к хозяйской машине, молча топчусь на месте, разглядывая свои кроссовки. Шеф и Ри совсем не пунктуальны, опаздывают уже на пятнадцать минут, но потом вместе выходят из большого дома с высокими колоннами. Они катят два огромных чемодана. На сколько она едет? На две недели? Мой скромный рюкзак за спиной выглядит комично, по сравнению с её багажом, а у меня даже нет обратного билета. Шеф щелкает ключом и открывает багажник. Один чемодан убирает сам, второй укладываю я.

— Родион, ты же поможешь Адриане с чемоданами?

— Угу, — бурчу еле слышно и киваю.

— Не надо мне помогать! — Ри несется к пассажирской двери, — Мне поможет Тони!

Куда мне садиться? К ней, назад, или вперед к шефу? Это неловко и странно, будто сегодня мы меняемся местами.

Я подхожу к двери машины и секунду мну ладонь о ладонь, будто стираю невидимую пыль. Не могу решиться, но в итоге открываю заднюю дверь и сажусь рядом с Ри. Она сразу дергается, резко, с такой вспышкой раздражения, что я невольно отвожу взгляд.

— А почему он сел сюда? — голос тонкий, колючий.

— Адриана, пусть садится куда хочет, — спокойно отвечает шеф.

Я сжимаю плечи, опускаю голову и смотрю в колени. У меня есть привычка занимать как можно меньше места, будто меня тут вообще нет. Но Ри всё равно дергается, как будто моё присутствие — это заноза под кожей. Я сдвигаюсь ещё, но дальше уже некуда: между нами остаётся широкая полоска кожаного сиденья, на которой смог бы разместиться ещё один человек.

Она раздражённо вздыхает, перебирает волосы тонкими пальцами, поджимает губы. Телефон в руке, экран светится: вспыхивают уведомления из чата.

— Можешь, пожалуйста, не смотреть на меня? — шипит сквозь зубы.

— Я и не смотрю, — бурчу еле слышно и отвожу взгляд к окну.

Я даже дышу в сторону, но всё равно чувствую, как её парфюм обволакивает: сладкий, тяжёлый, слишком притягательный. Машина трогается, и от каждого поворота нас немного качает. Ри всё время нервно ёрзает, закидывает ногу на ногу, вздыхает. Мне некуда деться, и чем дольше мы едем, тем сильнее сжимаются пальцы в кулаки.

Сидим рядом, но между нами пропасть.
И мы оба это чувствуем. И так было всегда. За исключением одного дня — её семнадцатого дня рождения.

***

Подъезжаем к терминалу. Машина останавливается, и Ри тут же дёргает ручку двери, будто не может усидеть. Шеф выходит первым, обходит машину, открывает багажник.

Адриана выскакивает, поправляет волосы, отходит в сторону и достает телефон. Шеф обнимает её за плечи, что‑то тихо говорит. Она кивает, но почти не слушает, взгляд у неё скользит мимо — к дверям терминала, к толпе.

— Ты чего? — шеф хмурится, — Тони ещё не добрался?
— Должен вот-вот приехать, — отвечает она, голос дрогнул, но она тут же возвращает себе холодный вид.

Я стою в стороне, за багажником, держу в руках ручку её огромного чемодана, но не решаюсь поднять. Кажется, она только и ждёт повода рявкнуть, чтобы не трогал.

Ветер тянет футболку, луч прожектора бьёт в глаза, а она всё стоит и смотрит, прищурившись, будто высматривает кого‑то. Две минуты. Пять. Шеф смотрит на часы, потом снова на неё.

Ри продолжает вертеть телефоном в руках, пишет кому‑то, потом смотрит на экран и снова пишет. Лицо у неё всё более колючее, губы плотно сжаты.

Я топчусь рядом с багажником, держу чемодан, не зная, отпускать или нет.

— Родион, ты давай… — говорит шеф, но она резко оборачивается:
— Не надо! Я сама!

Он вздыхает, разводит руками.
— Ладно… Только ты нас задерживаешь.

Она кивает, но даже не смотрит в нашу сторону — всё внимание приковано к входу в терминал.

Шеф ещё раз обнимает её, гладит по спине.
— Всё будет хорошо. Пиши, как долетите.

Визуализация

Глава 3

Адриана

Перелёт оказался хуже, чем я ожидала. Долгий, опустошающий, словно бесконечный коридор из стальных кресел, сухого воздуха и раздражающих чужих голосов. Мы летели часами, сменили самолет, потом снова ждали в унылом транзитном зале с ковром цвета засохшей травы.

Я, конечно, привыкла к дорогим перелётам — когда кресло раскладывается в кровать, тебе приносят шампанское в хрустальном бокале и спрашивают, не нужен ли плед. Но даже это не спасает, когда ты просто устала. Устала сидеть, устала ждать, устала дышать одним воздухом с другими людьми. От унылого вида не спасают ни патчи, ни увлажнение, ни маска для сна.

Мы в Сан- Хосе. Остался последний рывок — добраться до небольшого острова, где нас ждет наша сказка. Но этот рывок никак не получается сделать. Мы сидим в маленьком зале аэропорта, который, называется «кафе», но на деле это несколько столиков у огромного окна и стойка с выдохшейся газировкой, парой кексов под колпаком и кислым кофе. За стеклом бушует ливень — тропический, яростный, с густыми потоками воды, что стекают по стеклу, размывая всё, будто кто-то провёл мокрой кистью. Далеко на взлётной полосе темнеют силуэты самолётов, мокнущих под дождём. Небо низкое, тёмное, словно сгорбленное над нами, и ветер швыряет капли почти горизонтально. Мы ждём больше часа. Говорят, как только погода немного утихнет, мы сможем вылететь. «Погода наладится» звучит как пустое обещание.

Я сижу, обхватив руками чашку с невкусным латте. Пальцы зябнут, и я изредка подношу ладони к лицу, будто пытаюсь вдохнуть тепло. Волосы растрёпаны, макияж стёрся, а вместе с ним куда-то делась и вся моя привычная гладкая уверенность. Мои друзья сидят рядом, скучают, листают ленту в телефонах. Разговаривать мы уже устали.

Человек- невидимка сидит в стороне, у самого дальнего столика. Молча жует привезенную с собой еду, низко склонившись над каким-то позорным пакетом. Он посчитал свои несчастные три копейки и не стал ничего заказывать. Это было забавно.

К нам подходит мужчина в форме представителя аэропорта — высокий, сухой, с влажными пятнами на плечах пиджака, будто он только что вышел из-под дождя. Его голос звучит поверх глухого шума ливня:

— I’m terribly sorry, the weather isn’t clearing tonight. The flight is postponed till tomorrow. We can arrange a hotel for you nearby, breakfast included.

*(Мне ужасно жаль, но погода не улучшается. Рейс переносится на завтра. Мы можем организовать для вас проживание в близлежащем отеле с включенным завтраком.)

На секунду за нашим столом возникает пауза. Никто не хочет говорить первым. В груди сразу поднимается тяжёлое раздражение: завтра! Мы уже сутки в дороге, я мечтала добраться, снять всё это с себя, нырнуть в бассейн, почувствовать наконец тепло острова и свободу.

Тони громко выдыхает, Лиза закатывает глаза, Китти поднимает голову с сонным, растерянным лицом. Даже Раста, всегда беззаботный, коротко чертыхается.

— Fine, — говорит Тони за всех, с небрежным жестом руки. — Just let’s get to the hotel.

Я поджимаю губы и киваю. У нас просто нет другого выбора. Мужчина улыбается дежурной вежливой улыбкой, достаёт из папки несколько бланков для заполнения. Мы начинаем шарить по сумкам в поисках паспортов, с усталым раздражением. А за огромным стеклом дождь всё так же льёт, не думая останавливаться.

— Эй, иди сюда, — Тони оборачивается на Родиона, — Нужно заполнить бумаги. Писать умеешь?

За нашим столиком сразу становится веселее, тихая волна хохота прокатывается над чашками и паспортами. Из-за густой, низкой челки сверкают две яркие, острые молнии. Боже… Этот парень вылитый псих, что живет по соседству, который постоянно молчаливо следует тенью где-то неподалеку, а потом выясняется из новостей, что он ночью вырезал пол улицы. Я толкаю Тони ногой под столом и поджимаю губы в смешке.

***

В отеле нас разместили довольно быстро. Нас встретили стандартные номера с кондиционером, узкой кроватью, ковролином не первой свежести и видом на ливень за окном. Мне досталась отдельная комната, и, едва захлопнув за собой дверь, я рухнула на постель, чувствуя, как усталость вжимает меня в матрас тяжелым грузом.

Утром, за завтраком, небо по‑прежнему висит тяжёлой, рваной ватой. Сквозь редкие прорехи проглядывает бледный свет, но не солнце — только его тусклый отблеск.

Мы сидим за длинным столом, над белыми чашками с кофе. Лиза листает ленту, Китти беззвучно играет на телефоне в какую‑то игру, Тони, откинувшись на спинку стула, барабанит пальцами по столешнице. Раста расковырял круассан, так и не притронувшись к нему, смотрит в окно, где дождь по‑прежнему бьёт по мокрому асфальту. А чуть поодаль, будто нарочно отделённый пустым пространством, стоит Родион. Прислонился к колонне, у самого выхода, с дешевым рюкзаком, который смотрится нелепо рядом с нашими фирменными дорожными сумками. Он даже не сел. Делает вид, что не слышит нас, но я чувствую его взгляд — колючий, тёмный, настороженный, как у животного, которое не понимает, ждать ли удара.

К нам подходит администратор — молодой человек в форменной жилетке, с вежливой улыбкой, но на лице читается нервозность.
— I’m sorry, the flight might be delayed again because of the weather. We’ll know more closer to noon.
*(Извините, рейс может снова задержаться из‑за погоды. Мы узнаем ближе к полудню.)

На секунду за столом сгущается тишина, тяжёлая и колкая, как низкий потолок туч. Лиза закатывает глаза, роняя телефон на стол, Китти недовольно и громко цокает, а Раста лишь качает головой. Внутри меня всё сжимается: мы двое суток в пути, а конца не видно. Не о таком отпуске я мечтала! Какое-то наказание!

Тони поднимает глаза, и я сразу вижу знакомое выражение — лёгкую ухмылку, за которой всегда кроется интересная идея. Не всегда законная, но всегда решительная.
— А если арендовать частный самолёт? — говорит он медленно и азартно — Маленький борт. Тогда мы не будем зависеть от этого балагана.

Глава 4

Родион

Почему я не удивлен, что всё вышло именно так? При первом взгляде на старый, местами прогнивший самолёт, внутри образовался тревожный ком. Я бы не рискнул садиться в такой, но у меня не было выбора. Здесь, я лишний баласт, челядь, плетущаяся следом, пока великие господа решают как потратить деньги родителей. У меня нет права голоса. Я бы и не сел, дождался официального рейса, если бы в самолёт не полезла Ри. Она сидела в середине этого ржавого воздушного судна, вместе со своим Тони. Я в хвосте, один. Ри очень быстро отключилась. Спали ли остальные девчонки, я не видел, они уложили головы друг на друга и сидели спокойно. А я почти с самого начала понял, что что-то идет не так.

Мне не понравился пилот, престарелый, загорелый мужик, от которого неприятно пахло. Я пытался унять тревогу, не смотря на то, что эти чертовы посудины должны летать в любую непогоду. Ливень приутих, шторма не было, хотя небо довольно быстро заволокло. Мы пролетели десять или пятнадцать минут, и пилот начал нервно оборачиваться, он громко говорил на испанском, я совершенно ничего не понимал. С ним разговаривал Тони, потом обсуждал это с Растой. По тем обрывкам, что до меня долетали, я понял, что пилот пытается уточнить координаты. Он неверно понял куда нужно лететь. Двигатель тарахтел так сильно, что разобрать, что именно происходит было сложно. Но если я расслышал верно, то этот мужик и Тони не верно друг друга поняли с самого начала, Тони называл ему название резиденции и гостиницы — Санта Гвиана. Пилот уточнял, что Санты Гвианы поблизости нет, есть Сан Лукас и Гуано или Хубано. Тони гуглил координаты, выяснилось, что мы движемся совершенно в другую сторону. Время шло, а мы продолжали куда-то лететь.
Я чувствовал, как ветер снаружи бесится всё сильнее, крыло мелко дрожало, фюзеляж начинало шатать. Пилот снова что-то прокричал, уже с явной злостью. Я взглянул вперёд — вот теперь Тони напрягся, а Раста пытался шутить. Казалось, погода портится слишком быстро, буквально в секунды. Самолет стало бросать ещё сильней, но мы продолжили полёт. Я смотрел вперед, в кусок маленького иллюминатора — никакой видимости. Тони опять что-то кричал, потом переводил на русский, насколько я понял, он просил посадить самолет, но похоже было не куда. Я не понимал, разворачиваемся ли мы или летим к первому попавшемуся острову, меня била дикая тревога. А Ри мирно сопела в своем кресле. Внутри завоняло керосином и чем‑то горелым. Я ухватился за железную перекладину, но ладонь съехала — металл был мокрым, конденсат или дождь пробрался внутрь. Девчонки начали кричать, кто‑то из них вскрикнул совсем тонко. Тони рявкнул на пилота, но тот даже не повернулся. Единственное, что я слышал: «viento, viento, viento», повторяющееся много раз.

В какой‑то момент самолёт резко накренился вниз, как будто нас зацепили за хвост и дёрнули. Моя голова откинулась к стенке, дыхание перехватило, я снова посмотрел на Ри — она всё ещё спала. А потом всё случилось так резко, что я даже не успел ничего сообразить. Вспышка, громкий рёв мотора и удар. Меня выкинуло вперед по проходу, первые секунды тело пронзала боль, такая, что крики паники вокруг звучали приглушенно, а потом хлынула вода и я вообще перестал понимать, что делаю. Я захлебнулся водой и воздухом одновременно, тело в панике цеплялось за остатки сознания. Самолёт кренился, в салон рвалась холодная морская вода, грохот, треск обшивки и обрывки криков.

Последнее, что я увидел в этой мутной, дрожащей картинке: Тони выдрал пряжку ремня, рывком отстегнулся, упёрся рукой об переднее сиденье и грубо толкнул Ри в бок. Её глаза распахнулись от ужаса и боли, а он опёрся кроссовком ей в голень, будто отталкивался от неё, и рванулся вперёд, между сиденьями, туда, где была иллюзия выхода. Вода заполнила салон и стало совсем темно. Вокруг творилось что‑то хаотичное и звериное. Я почувствовал, как чья‑то рука вцепилась мне в ребра, кто‑то другой наступил на плечо, отталкиваясь, как от трупа. Паника, каша из тел, чужие локти и колени. Меня дернуло вниз, холодом стиснуло грудь, сердце лупило так, что в висках звенело. Но я думал только об одном: где Ри? Отстегнула ли она свой ремень? Я оттолкнул чью‑то руку, дернул чьё‑то плечо, не видел ничего в этой мутной, темной воде, только наощупь лез назад, в середину салона. Уцепился за что‑то твёрдое, потерял равновесие, но наткнулся на её руку. Я точно знал, что это именно её рука, я слишком хорошо её запомнил. Я схватил её очень крепко и потянул на себя. Воздуха не было, в груди горело, меня вели только инстинкты.

Когда нас наконец выкинуло наверх, я вдохнул так, что лёгкие загорелись изнутри. Грудь свело, голова кружилась, в ушах стучало. Я плохо держался на воде, уходил на глубину, потому что крепко держал Ри и тянул её вверх. Я ещё ничего не видел, только слышал её громкий, суетливый кашель. Она билась, царапалась, её ногти вонзались в мои плечи. Что-то помогало нам удержаться на воде и, немного переведя дыхание, я открыл глаза. Ри тоже смотрела на меня — растерянно, испуганно, будто не веря, что мы всё ещё дышим.

А потом она резко рванулась ко мне, вцепилась в меня ещё крепче, словно боялась снова уйти под воду. Навалилась всем телом, обхватила за шею, повисла на мне, передавая мне весь свой вес и всю дрожь. Возможно, я фантазирую, но я почувствовал как бьется её сердце — быстро, сбито, и так близко к моему. Как четыре года назад, когда она точно так же висела на моей шее.

Ощущаю резкий рывок вниз и боль в районе бедра, этот толчок такой силы, что я ухожу под воду и выпускаю из рук Ри. Тут же всплываю, цепляясь за жизнь, и вижу перед собой рыжую голову. Бульк, удар в плечо, и я снова под водой. Пытаюсь отодрать от себя цепкие холодные руки и ноги, но по мне пытаются карабкаться как по лестнице. Изо всех сил отпихиваю от себя девчонку, которая запуталась в своих волосах и испуганно смотрю, как Ри уносит в сторону, но она всё ещё держится на поверхности. Вокруг небольшие обломки фюзеляжа, ветер, волны, чужие крики и кашель. Брызги солёной воды липнут к лицу и сбивают дыхание. Продолжаю вертеть головой, глаза жжёт солью и керосином. Ри относит волной всего на несколько метров, но моё сердце проваливается, будто на километр. Делаю рывок, захлёбываюсь, но продолжаю грести, разбрасывая руками обломки и мусор. Ри мечется в воде, глаза огромные, губы что-то пытаются крикнуть. Вдруг сбоку к ней рвётся Раста — такой же бледный, с бешеными глазами. Он хватает её за предплечье, подтягивает к себе, почти обнимает, другой рукой цепляется за обломок фюзеляжа. Она дёргается от неожиданности, пальцы Расты вцепляются в неё, а она, кажется, даже не сразу понимает, кто её держит. На миг я выдыхаю от облегчения, почти останавливаюсь и тоже хочу за что-то схватиться, только, кажется, не за что. Смотрю вправо, влево, назад — передо мной только неспокойная серая вода, качающаяся в похоронном марше. Мы где-то в открытом океане.

Глава 5

Адриана

Солнце садится, медленно окрашивая море в густое золото. Вода вокруг будто горит, и от этой красоты почему‑то становится только страшнее. Мы дрейфуем на рваном, скользком крыле, сбившись в две шеренги, по трое, друг на против друга. Ветер стих, но волны всё равно нас покачивают, каждая отдаётся в мышцах болью и усталостью. Очень хочется пить. Губы сухие, язык похож на наждачную бумагу, в голове глухо стучит от обезвоживания и страха. Все молчат. Даже Тони, который ещё пытался командовать и приободрял нас, теперь просто смотрит куда‑то в сторону, стиснув зубы. Истерика только у Китти. Она плачет, но тихо, бессильно, дрожащими руками цепляется за край крыла и бормочет, что не хочет умирать, что мы все здесь скоро умрём. Я не знаю, что ей сказать. Хочется, чтобы она просто замолчала.

Взгляд то и дело цепляется за мрачную тучку, висящую на крыле, напротив. Он полностью белый, лицо в солёных подтеках и ссадинах, волосы разбросаны хаотично и открывают его темные, грустные глаза. Правую ладонь покалывает, в голове всплывает воспоминание, которое хотелось бы забыть навсегда — я провожу пальцами по его челке, касаюсь лба и смахиваю её набок.

Периодически наши взгляды встречаются, и мне становится не по себе. Потому что я точно знаю, что это Родион вытащил меня из самолёта. Именно он. Когда нас найдут, я расскажу об этом отцу. Расскажу, чтобы он щедро отблагодарил Родиона — настолько щедро, чтобы тот смог наконец уйти из нашего дома. Чтобы я его больше не видела.

Время от времени я задираю голову к небу, щурюсь на закатное солнце, ищу взглядом чёрный силуэт вертолёта. Кажется, если очень сильно хотеть — он появится.

А потом я замечаю впереди на горизонте тёмное пятно. Пытаюсь рассмотреть его получше, глаза режет соль. Пятно не исчезает. Я часто моргаю, сначала мне кажется, что это пятно — плод моей фантазии или мираж, но оно остается на месте.

— Там… там что‑то есть! — мой голос звучит чужим, хриплым от жажды.

Рядом со мной поворачиваются головы.

— Это… остров? — сипит Раста.

Я не знаю, остров это или просто камень. Главное — там что-то есть, и это что-то — твердое. Земля. Надежда.

— Гребём, — срывается Тони.

И мы, совсем выжатые, трясущимися руками начинаем медленно тянуть это крыло к тёмной полоске на горизонте, а я всё так же не могу перестать поглядывать в небо — жду, когда где‑то там покажется спасение.

Остров виден уже отчётливо: тёмный контур скал, будто кусок суши, брошенный посреди золотой воды. Кажется, если протянуть руку — дотянешься. Но течение всё время тянет нас в сторону, и крыло почти не сдвигается. Руки онемели, плечи горят огнём, пальцы не слушаются. Мы гребём рывками, каждый раз надеясь, что вот-вот приблизимся, но расстояние не сокращается.

— Блядь… — сипит кто-то из ребят, и крыло бессильно замирает, едва не разворачиваясь боком к волне.

Слышу непонятный жалобны скулёж, с каждой секундой он становится громче, я свожу брови к переносице и напряженно смотрю на Лизу. Она отпускает одну руку, держится ей за лицо и всхлипывает. Мы не приближаемся. Очень стараемся грести синхронно, но нас сбивает течение. Надежда тает на глазах. Остров так близко, но кажется недосягаемым.

— Перестань! — Раста шипит на сестру, — Мы доплывем!

Лиза захлёбывается своими рыданиями, а я чувствую, как моё горло тоже саднит от сдержанных слёз. Вслед за ней начинает хрипло всхлипывать Китти. Её голос надтреснутый, истеричный, и от этого он звучит ещё страшнее.

Парни психуют, Тони, сжав зубы, почти рычит:
— Заткнитесь, нахуй! Гребите!

Раста оглядывается, хмурится, кусает губы, закрывает глаза и несколько раз протяжно выдыхает.

— Слушайте… Давайте успокоимся! Все! — он выуживает из кармана стеклянную колбу с надписью «Но-шпа», — У меня кое-что есть… Эти штуки дают силы, чувство эйфории и снимают страх!

— Давай! — Китти сразу закидывает свою руку на крыло, не дожидаясь пока Раста откроет колбу, протягивает ему ладонь.

Лиза тоже довольно быстро замолкает, ждет свою очередь. Тони не колеблется — закидывает голову и глотает какую-то маленькую таблетку.

Следующую Раста протягивает Родиону, но тот качает головой и опускает глаза вниз. Я остаюсь последней. Вижу как на влажной ладони маленьким пятном маячит белый кругляшок. Думаю. Прикусываю щеку до боли, потом быстро мотаю головой. Мне кажется, я ещё могу грести, а какая реакция будет на эти таблетки — я не знаю.

— Поехали! — собрано командует Раста.

Мы снова цепляемся за крыло, гребём изо всех сил, с новым энтузиазмом. В ушах шумит кровь, в горле першит соль, а впереди всё тот же остров, манящий и пугающий. В этот раз выходит и правда лучше. Но долго. Смертельно долго. Суша так близко и далеко одновременно. Чувствую, как выдыхаюсь, но не сдаюсь. Когда становится понятно, что мы прилично приблизились, затыкаю чувство усталости глубоко в горло, выравниваю дыхание и смотрю на заветную землю, как на мишень в тире. Взмах рукой — выдох, взмах рукой — выдох. Когда до берега остается около ста метров, крыло вдруг теряет баланс и выскальзывает, от неожиданности ухожу с головой под воду, но сразу выныриваю и пытаюсь снова схватиться. Жмурюсь, часто моргаю, стараясь стряхнуть капли с ресниц, и вижу, как впереди, в свете закатного солнца к берегу плывёт Тони. Он отпустил крыло, чтобы добраться быстрее. Вслед за ним отцепляется Китти, испуганно барахтается и плывет с совершенно другой скоростью. Я пытаюсь встретится глазами с остальными ребятами, но вижу, как в воду тут же бросаются Раста и Лиза, и мой взгляд спотыкается только о мрачную тучку. Я медлю с секунду, а потом тоже отпускаю пальцы. Собираю в себе последние силы, карабкаюсь по воде, будто забираюсь на гору, вижу, как Тони выбирается на землю и падает в песок, это придает мне уверенности, что теоретически добраться — реально. Передо мной три удаляющиеся головы, движущиеся с разными скоростями, как на тараканьих бегах. Родиона не вижу, оборачиваюсь, но сталкиваюсь с волной, опять кашляю, замечаю что он медленно плывет следом за мной. Сейчас нужно успокоиться и просто двигать руками и ногами, пока не остановится сердце или пока не почувствую под собой дно.

Глава 6

Родион

Затылок покалывает и сводит, во рту — пустыня, на лбу — испарина. Я поднимаю ресницы и вижу яркое солнце, бьющее прямо в глаза. Почему оно светит так ярко, если ещё не в зените, а только встает? Мне жарко, душно и очень хочется сполоснуться. Только кожу всё ещё тянет от ссадин, разъедаемых солью. Тело затекло, рюкзак сегодня служил мне подушкой, но он слишком высокий и спать на нем было совсем неудобно. Я поднимаюсь, разглядываю людей, спящих на песке. При взгляде на Ри сводит челюсти, она лежит, высоко поджав ноги, в коротком голубом платье и прижимается спиной к своему крысенышу. Он обвивает руками её тело. На её ноге гигантский сиреневый синяк. Уверен, она и не помнит, как его получила, зато я помню очень хорошо. Встаю на ноги и оглядываю берег. Пустота, волны плещут о песок, впереди — спокойная водная гладь. Смотрю влево — на покосившейся пальме сушатся вещи из рюкзака, как единственный намёк, что этот остров заселён. Вчера мы обошли его полностью и ужасно расстроились. Остров маленький, он похож на отрезанную половинку белого хлеба — вытянутый, но узкий. Я ободрал все руки, пробираясь сквозь заросли, но ничего подбадривающего тут не нашел. Ни озера, ни водопада, ни хотя бы ручья. А значит тут нет животных, которых можно было бы поймать. Не уверен, что смог бы убить ради пропитания, но со мной целая толпа других хищников, которые, на первый взгляд, готовы разорвать дичь голыми руками.

Ощупываю вещи — всё ещё влажные. Черт! Да на таком солнце они должны были высохнуть в считанные минуты, видимо, влажность делает свое дело. Очень неудобно, что у всех на виду сушатся мои трусы и носки, но лучшего места я для них пока не нашел. Чиркаю зажигалкой — пока не работает.

Я беру пустую бутылку и опять отправляюсь в джунгли. Надо внимательно смотреть под ноги, возможно попадается какой-то ручей. Обхожу примерно половину и понимаю, что искать тут нечего, зато замечаю крупные капли росы на листьях. Сначала собираю их в бутылку, но потом выливаю. Я не знаю насколько ядовитые эти растения, лучше использовать листья пальмы. На северной стороне острова пальмы низкие и поваленные, наверно, их регулярно клонит ветер. Приходится изрядно попотеть, но треть бутылки набирается. Выпиваю без раздумий, быстро и жадно. Привкус немного странный, но пить можно, надеюсь, не пронесет. Нужно набрать ещё. Роса, испепеляемая солнцем, буквально растворяется на моих глазах, приходится ускоряться. В этот раз набирается ещё меньше, и я лезу по небольшому скалистому утесу, в тень, туда, куда ещё не пробралось солнце. Чтобы наполнить бутылку под горлышко у меня уходит больше часа, но в целом, я доволен. Пятьсот миллилитров — по сто на каждого в лагере. Не густо, но лучше, чем ничего. Мой рот все еще сушит, я делаю ещё несколько глотков и закрываю крышку. Теперь точно по сто, на производстве линия розлива куда ниже, чем получилось у меня.

Возвращаюсь на берег тем же маршрутом, издалека слышу какую-то перепалку, и очень сильно напрягаюсь. Я вообще не очень люблю людей, а когда они ссорятся, совсем подвисаю. Я сбавляю шаг, иду медленней, но накал растет и голоса становятся громче. Выйдя из зарослей, замираю. На берегу друг на против друга стоят рыжая Лиза и Тони, они агрессивно орут и тычут друг в друга пальцами.

— Просто признай, что ты обосрался!

— А что же ты радовалась, хлопала в ладоши и лезла в самолет? — рычит Тони.

— Я думала ты можешь разрулить проблему, а не создать её!

— Я просто предложил, вы сами согласились! Хочешь теперь оставить меня крайним? Охереть!

— Я тоже привыкла, что мужчины знают, что делают! — влезает Китти писклявым голосом.

Смотрю на Ри, она насуплено стоит за спиной Тони, скрестив руки на груди.

— Из-за тебя мы все умрем! — верещит Лиза.

— Да что тебе будет! Наконец-то, скинешь пару килограмм, потом ещё спасибо скажешь! — Тони кривляется, — Нас скоро найдут, мы улетели не настолько далеко!

— Ах ты сука! — Лиза рвётся вперед, но ее хватает брат.

— Тише, тише, систер!

— В какую сторону мы вообще улетели? — пищит Китти, — Где нас будут искать?

— Там работают профессионалы, а не идиоты, думаю, разберутся! — Тони отбивается от пикировок, но девчонки продолжают истерику.

Я осторожно обхожу их со стороны зарослей, тихонько подхожу к Ри, наблюдающей за этим непрекращающимся собачим лаем, и протягиваю ей бутылку. Тут же опускаю голову, челка бьет по глазам, я слегка прикусываю нижнюю губу и смотрю на свои ноги в песке. Ничего не происходит, бутылка все ещё в моей руке. Поднимаю голову и гляжу на нее из-под волос. Ри смотрит мне прямо в глаза, внимательно, сосредоточено и колюче. Если она на меня смотрит — то исключительно так. Но в большинстве своем, старается избегать зрительного контакта, как и я. Ри поднимает руку и легким движением пальцев смахивает набок мою челку. Меня как будто прошибает молнией.

— Ты все таки нашел воду? — она берет бутылку.

— Это роса, — я качаю головой и тут же её опускаю.

Вполоборота вижу, как Ри принюхивается и подозрительно щурится.

— Нормально, я уже пил, — говорю тихо.

— Спасибо, — отвечает Ри и я хмыкаю.

Это «спасибо» звучало настолько высокомерно, что это слово полностью теряет свой смысл.

— Эй, ребят! Завязывайте! — произносит громко, — Родион нашел какую-то жидкость.

Срач прекращается мгновенно, к нам тут же подходят остальные. Бормочу что-то про росу и отхожу в сторону. Вижу как они жадно глотают по очереди. Блондинка опять выхлебала больше всех. Это и не удивительно, у нее самый большой свисток. Бутылка бесцеремонно летит в песок и это страшно меня бесит.

— Молодец, Родион! — радостно говорит Раста, — Мы могли бы догадаться…

— Да, парень, красавчик! — подозрительно нормально произносит Тони. Он укладывает руку на плечо Ри, притягивает её к себе и целует в щеку. И это бесит меня ещё больше, — Принеси ещё.

Я теряюсь. Хочется ответить ему резко, но отчего-то слова не находятся. Тони поднимает бутылку и тянет её в мою сторону. Не делает шаг, просто протягивает, чтобы я сам подошел.

Глава 7

Адриана

— Адри, а он вообще… нормальный? — спрашивает Лиза немного неуверенно.

Я перевожу взгляд со своих босых ног, присыпанных песком на мрачную тучку.

Он сидит один, вдалеке от всех, и грызёт кусок зеленого, совершенно несъедобного кокоса. У нас полный провал по всем фронтам — ни рыбы, ни нормальной жидкости, а от съеденных «в крысу» сухарей — во рту ещё хуже. Так выглядит мгновенная карма.

— Я имею ввиду … — продолжает Лиза, — У него все живы, здоровы? Почему он такой мрачный?

Я жму плечами, вообще не хочу его обсуждать.

— Он ещё какой-то дерганый … — Лиза продолжает изучать Родиона, — В глаза не смотрит, шарахается… Я думаю, может, у него какое-то расстройство…

— Да не, — я морщусь, — Нет у него никакого расстройства. Просто слегка… шизик…

— Может какая-то легкая степень аутизма…

— А Адриана с ним целовалась! — Китти улыбается как гиена и пакостно ржет.

Сука! Я остервенело на неё шиплю и судорожно оборачиваюсь, чтобы понять, не услышал ли это кто-то ещё. Парни разговаривают неподалеку, к счастью, они не застали этого позорного откровения.

— Чего? — Лиза заходится хохотом.

— Да-да! – Китти почти хрюкает.

Я луплю эту стерву по бедру и мгновенно надуваюсь.

— На спор! — злобно чеканю, – Спор — дело святое!

— Ужас какой, — Лиза продолжает смеяться.

Конечно, ужас! Ещё какой ужас! Как вспомню тот день!

Моя первая самостоятельная вечеринка по случаю дня рождения. Мне стукнуло семнадцать, я считала себя очень взрослой и умоляла родителей переночевать в отеле, чтобы дом остался в моем полном распоряжении. По нынешним меркам, тогда мы гуляли скромно, но мне казалась, что вечеринка — просто отвал башки! Припрятанное шампанское, полный дом подруг, дикие танцы. Китти моя последняя «выжившая» подружка с тех времен, с остальными нашими я стала общаться немного позже. Вернее, Лизу и Расту я знала с детства, но сблизились мы только, когда стали шататься по клубам.

Мы пили, давились пузырьками, много смеялись, раскладывали таро, писали всем дурацкие смс, снимали сториз, а потом стали играть в «Правду или действие». Я даже не помню, кто загадал мне немного совратить маленького грустного парня, наблюдающего за нашей вечеринкой исподтишка, из-за дерева. Скорее всего, зараза- Китти, но тогда мне это тоже показалось жутко смешным. И я: отчаянная, горячая и самоуверенная, гордо вышла в сад. Родион был совсем ребенком. Не физически, он даже тогда был выше меня ростом, просто — мелким, по-детски наивным, он выглядел, как сын тоски и депрессии, но тогда в его глазах, помимо вечной грусти, было что-то ещё. Блеск, энтузиазм. Я поманила его пальцем, широко улыбнулась и кивнула ему в сторону беседки, обвитой вьюном, обернулась на подруг, наблюдающих за мной из окна, дернулась от переполняющего меня приступа истерического хохота и вошла в беседку.

Его тень прошуршала откуда-то сбоку, а потом он появился передо мной из темноты, я обвила руками его шею, сжала губы в шкодной улыбке и спросила:

— Родион… Ты же Родион? Слушай… А ты целоваться умеешь?

Он ничего мне не ответил. Просто смотрел мне в глаза, сосредоточенно и серьезно, но я хорошо помню, как они блестели из-за темных, спадающих со лба прядей. Я осторожно провела по волосам пальцами и отбросила их вбок. Он дернулся, но стал смотреть на меня еще пронзительнее.

— Хочешь научу? — я продолжила, слегка запинаясь.

Мой голос дрожал, то ли от смеха, то ли от неловкости, что он так на меня смотрит.

Помню, как колотилось моё сердце, когда я положила ладонь на его затылок и враз передумала. Только отступать было уже поздно, я немного подтянулась и коснулась его губами. Как же это было странно! Его губы были сухими и немного дрожали, он не знал что делать, и я не знала, хотя целовалась уже не раз. Надо бы было просто отпустить его и быстро исчезнуть в тени сада, но я шла туда слишком уверенной и заряженной. А ещё пообещала научить его целоваться… и я попыталась как-то реабилитировать это бедственное положение дел. Не помню, что именно я делала, но помню, что очень старалась, а ещё много шипела, когда он делал что-то не так. Агрессивное : «шшшш», как змея — и он тут же исправлялся. Поцелуй стал выходить лучше, сначала немного, потом… намного лучше. А потом ученик превзошел учителя, и увлекся слишком сильно. Я поняла, что мы перебарщиваем, отпустила свои руки и собиралась сдавать назад, но одной рукой Родион обхватил мою голову, второй — запястье, и тоже возмущенно на меня зашипел, а я растерялась. В общем, это продолжалось ещё какое-то время… Не помню сколько. Как будто, намного дольше, чем должно было быть. Мои губы обдавало его горячее, жадное дыхание, и я будто забыла, что целуюсь с депрессивным ребенком наших работников. А когда вспомнила — позорно бежала из беседки под беззвучный звук аплодисментов, раздающихся из дома. Утром было особенно стыдно, я очень боялась, что к нам завалится полиция, и меня арестуют за совращение малолетних. Еще и этот грустный стал ещё грустнее смотреть на меня из-за дерева. Или из-за гаража. Или из-за газонокосилки. Не то что бы он стоял и выглядывал меня, как псих, но как не посмотришь куда-нибудь — он постоянно где-то рядом, как моя собственная тень. Пришлось проводить пояснительную беседу. И ждать. Когда время сотрет мою память об этом инциденте. Вот такой вышел кошмар… Как замечательно, что моя прекрасная подруга мне об этом напомнила, заодно и растрепала постороннему человеку!

Не могу сказать, что я очень жестокая и мне доставляет большое удовольствие рычать на него. Я не позволяю себе так общаться с персоналом. Хотя, по малолетству чудила, но отец выбивал из меня эту спесь, лишая карманных денег. Но Родион — не просто персонал. Он… он… везде, куда бы я не отправилась. Даже сейчас. И я не понимаю, как ещё от него избавиться. Я не собираюсь уходить из родного дома. На его месте, я давно бы отправилась искать новую работу, если бы со мной так разговаривали. Надеюсь, когда нас отсюда вытащат, он обоснуется в Санто-Гуано, и я задышу. А сейчас, я опять ловлю на себе его беглый взгляд и морщусь. Я почти согласилась ограбить его… В самый последний момент передумала, и Тони пошел один. Только ограбления не вышло, Родион спал на своём рюкзаке. А если бы не спал, что бы взял у него Тони? Пачку снеков, которую тучка разделил со мной в лесу? Бутылку, которую он для нас наполнил? Я собиралась красть у человека, который спас мне жизнь…