(от) Давшие жизнь

Глава 1. Два года войны

Был тёплый солнечный день — вторая половина июня, и лето во всю заявляло о своих правах. Где-то далеко от передовой цветущие поля колыхались под лёгким ветерком, реки мирно несли свои воды, дети бегали босиком по траве, а здесь, в этих сырых окопах, на линии фронта, лето ощущалось только жаркими днями и пыльной землёй, прилипшей к потным лицам.

Начался третий год войны. Войны кровавой, народной, беспощадной. Вся страна встала на борьбу с врагом, и миллионы таких, как Александр, держали оборону, цепляясь за каждую пядь родной земли.

Александр сидел в окопе, прислонившись спиной к земляной стенке. Его товарищ, Сергей, устраивался рядом, прикрыв глаза и пуская в воздух сизоватый дым самокрутки. Александр смотрел вдаль, на линию горизонта, откуда, он знал, рано или поздно снова пойдут немцы.

— Серый, — негромко позвал он.

Сергей приоткрыл один глаз, лениво затянулся.

— Чего?

Александр, не меняя позы, слегка скосил глаза на товарища, продолжая держать в руке винтовку, упёртую прикладом в землю.

— Вот скажи, какого хрена они всё лезут и лезут сюда? — он кивнул куда-то вперёд, на вражескую сторону. — Земли им, что ли, своей мало?

Сергей почесал затылок, раздумывая.

— Да хрен их знает... Наверное, хотят захватить весь мир. Будет у них тут арийское государство, монопольное.

Александр хмыкнул.

— Вот хрен им, а не государство.

Он поправил ремень на плече, бросил короткий взгляд на небо, чистое, почти безоблачное, будто сама природа не ведала, что творится здесь, внизу.

— У нас за спинами наши семьи. Пусть и далеко, в Сибири, но, если их здесь не остановить, дальше — малонаселённые районы, потом за Урал покатятся, а там до самого Дальнего Востока.

Сергей согласно кивнул.

— Это да. За Уралом благодать, но людей не так много, как здесь, в разы меньше.

Несколько мгновений оба молчали, каждый думая о чём-то своём. Вокруг слышались голоса других бойцов, кто-то шептался, кто-то пытался пошутить, один из солдат сидел чуть в стороне и что-то тихо писал в письме.

Александр посмотрел на него и задумчиво спросил:

— Ты своим-то писал письма?

Сергей вздохнул, смахнул с лица пот.

— Да я писать-то умею по два слова в час… Нет, не писал. Что я им напишу? Что всё хорошо? Так это же не так. Тут каждый день — как последний. Только зря расстраивать.

Александр покачал головой.

— Это да… Я вот тоже не писал. Но мне интересно, как там дети мои, жена...

Сергей взглянул на друга и усмехнулся.

— Да твоя Лиза в колхозе работает, уж с голода не пропадут.

— Да, с голода не пропадут… — кивнул Александр, задумчиво вглядываясь в землю у своих сапог. — Просто, когда я уходил в сорок первом, Валюшке было три с половиной, а Вовке всего годик. Сейчас они уже большие... Дочка, наверное, помощница матери, да и Вовка, поди, бегает во всю.

Сергей улыбнулся.

— Дети — наше всё. Моему Ваньке тоже уже пять лет. Сорванец, небось… Вот ради их судеб мы с тобой и здесь.

Александр кивнул.

И где-то далеко снова зашумела война.

Июнь 1941 года

Поле простиралось широким золотисто-зелёным ковром, запах свежескошенной травы смешивался с тёплым летним воздухом. Где-то вдалеке слышались птичьи крики, тихое жужжание насекомых, а вблизи — размеренный шелест кос, которыми мужики Краснореченского колхоза не спеша косили траву для многочисленного колхозного стада.

Александр выпрямился, вытер со лба пот рукавом рубахи и привычным движением провёл рукой по лезвию косы, проверяя, не затупилась ли. В этот момент он заметил, как со стороны деревни на лошади несётся бригадир — Михаил Михайлович, которого в деревне просто звали Михалыч.

— Гляньте-ка, мужики, — кивнул Александр в его сторону, — что это он не по графику несется?

Обычно бригадир приезжал ближе к вечеру, проверял, сколько накосили, делал замечания и распределял работу на следующий день. Сейчас же он мчался сломя голову, и чем ближе он становился, тем больше появлялось ощущение тревоги.

— Может, проверить хочет, успеваем норму выполнить или нет? — хмыкнул Александр, облокотившись на косу.

— Чего-то не верится, — пробормотал Андрей, один из старших бригады, — обычно он так не торопится... Может, случилось чего?

— Да что у нас может случиться? — хмыкнул Александр. — Если только бык осеменил не ту корову.

Мужики рассмеялись, но смех был какой-то натянутый. Бригадир был уже совсем рядом, и на его лице читался страх. Лошадь под ним вся была в пене, будто он гнал её без остановки.

— Нет, тут что-то серьёзное, — Андрей бросил косу и первым шагнул вперёд.

Остальные последовали за ним, двинулись навстречу бригадиру, оставив позади сенокос.

— Мужики! — крикнул Михалыч, не дожидаясь, пока они подойдут. — Война началась!

Колхозники замерли.

— Какая война? — не сразу понял кто-то из молодых.

— Немцы на нас напали!

— Где?! Когда?!

— Сегодня утром, гады, без объявления, без всего! — голос бригадира срывался, он быстро спрыгнул с лошади, достал папиросу, дрожащими пальцами прикурил и шумно затянулся. — Вот по радио передали. Я как услышал, сразу к вам!

Мужики переглянулись, каждый обдумывал услышанное.

Кто-то первым достал портсигар, закурил. За ним — другой, третий. В воздухе расползался терпкий запах махорки.

Повисла тишина.

Первым её нарушил Александр.

— Ну что, братцы... пи**дец. Готовимся воевать.

Кто-то выдохнул, кто-то сжал зубы.

— Может, не дойдёт до нас? — подал голос один из стариков. — Под Москвой миллионы, пока сюда доберутся за нами, может, и воевать не с кем будет.

Михалыч покачал головой.

— Вряд ли. Эти твари полмира уже захватили. Они так просто не уйдут.

Никто не ответил.

Все снова молча закурили.

Бригадир постоял немного, задумчиво наблюдая, как молодая трава, которую ещё недокосили, колышется под лёгким ветерком, как будто ничего не произошло.

Глава 2. Сборы

Александр вместе с бригадой мерным шагом вышел на пригорок за кладбищем. С этого места открывался чудесный вид на родную деревню Красная Речка, уютно расположившуюся вдоль берега реки Чулым. Река, словно извивающаяся змея, делала плавный изгиб вокруг хребта Арга, покрытого густым хвойным лесом, а затем, отдалившись на несколько километров, приближалась к его родной деревне, унося свои воды дальше, вглубь Сибири в Обь.

Александр остановился, вдохнул полной грудью запах тёплого летнего дня. Над деревней ярко светило солнце, добравшееся до пиковой точки зенита, заливая всё вокруг своим светом, дающим радоваться всему живому. Где-то вдалеке слышался лай собак, а в тишине полей, высоко над головой раздавался щебет ласточек.

Красная Речка была со своей старой историей. Когда-то здесь стояла церковь, в которую со всей округи крестьяне приезжали на молебен. Теперь на её месте находился сельсовет, а там, где раньше звучали колокола, теперь устраивали свои собрания колхозники. Организовался колхоз, и бывшие крестьяне стали трудиться на благо страны.

Александр с грустью оглядел окрестности. В этом месте было столько воспоминаний… Как он, мальчишкой, с друзьями наперегонки переплывал Чулым, споря, кто сделает больше кругов, а затем ныряли с парома, который переправлял скот и технику на правый берег реки. Как зимой носились с Крутояра — высокой двадцатиметровой горы, которую все в деревне звали Кармакул. Как ранним утром рыбачил с отцом, вдыхая свежий туман над водой, слушая, как плещется рыба у самого берега.

И теперь всё это может исчезнуть.

Где-то там, за тысячи километров, враг уже топчет родную землю.

Мужики шли рядом и молчали, каждый думая о своём.

"Наверное, о том же, о чём и я", — подумал Александр.

Они спустились с пригорка, перепрыгнули небольшой ручей, который гордо назывался речкой, но летом представлял собой лишь тонкую струйку воды, глубиной по колено и шириной не больше метра. Добравшись до огородов, Александр шагнул к своему дому.

Когда он открыл дверь, навстречу ему тут же бросилась Елизавета — его жена. В глазах у неё стояли слёзы, руки дрожали, но она всё же крепко обняла его за шею.

— Сашенька… Да что же это делается, а? — её голос срывался, в нём была тревога, страх. — Война… Говорят, всех мужиков заберут…

Александр молча снял куртку, повесил её на гвоздь у двери, потом повернулся к жене, обнял её и легко провёл рукой по её плечам.

— Да ладно тебе причитать-то… Пока ведь не забрали.

Елизавета всхлипнула, вытерла краем платка глаза и робко кивнула.

— Есть дома чего выпить да поесть?

Она быстро кивнула.

— Конечно… Картошка с мясом на печи, в чугунке. Да и самогон вроде остался в сенях.

— Вот и хорошо. — Александр тяжело сел за стол. — Давай, Лизок, бахнем немного. За смерть этих чертей.

Елизавета взглянула на Валю, которая бегала по комнате, и на Вовку, ползающего под столом, но ничего не сказала. Она подошла к печи, взяла чугунок, ловко поставила его на стол, затем достала из сеней бутылку самогона.

Александр молча смотрел на жену, на детей. Ему хотелось запомнить их такими.

Пока ещё он был дома. Пока ещё он был с ними.

Сентябрь 1941 года

Два летних месяца пролетели в одно мгновение. Казалось, только вчера он стоял на пригорке, глядя на родную деревню, а теперь пришла пора покидать её.

Военные сборы шли полным ходом. Районный комиссар лично приезжал в деревню, сверяя списки всех пригодных к службе. Документы составили быстро, разнарядки вручили председателю колхоза.

— В сентябре пятого числа в 8 утра всем быть в Боготоле с вещами, — объявил комиссар. — Оттуда отправка на фронт.

Мужики переглянулись. Каждый воспринимал это по-своему.

Кто-то не хотел оставлять семью. Кто-то, напротив, рвался на фронт — как можно быстрее, пока враг не ушёл далеко вглубь страны. Но все понимали одно: если не они, то кто? Кто ещё сможет защитить их семьи, дома, родную землю?

В назначенный день бригадир выделил десяток повозок с лошадьми.

Почти вся деревня собралась у сельсовета — провожать своих сыновей, мужей, отцов.

Стоял шум, плач, люди говорили наперебой, пытались что-то сказать друг другу, уцепиться за последние мгновения вместе. Дети жались к матерям, женщины прижимались к мужьям, матери гладили сыновей по щекам, словно в последний раз.

Когда мужчины начали садиться в повозки, толпа двинулась за ними, провожая, кто как мог. Кто-то шёл рядом, кто-то махал вслед платком, кто-то, не выдержав, бросался к своим, снова обнимая, удерживая хоть на секунду дольше.

Александр стоял у своей повозки, когда Лиза подошла к нему, держа на руках Вовку. Валя, прижавшись к матери, держалась за подол её платья.

Александр не хотел поддаваться эмоциям. Не тому его учила жизнь.

Но когда Лиза подняла Валю, он крепко обнял дочь, поцеловал в макушку. Затем притянул к себе жену, чуть дольше задержался, вдыхая её родной запах, а после этого коснулся рукой головы маленького Вовки.

— Ты смотри тут у меня, — сказал он Лизе, пытаясь придать голосу строгости. — Узнаю, что бегала к кому-то — прибью.

Лиза всхлипнула, не ответила.

— И не реви, — добавил он уже мягче. — Береги детей.

Она вытерла слёзы платком, с трудом сглотнула ком в горле и едва слышно прошептала:

— Возвращайся...

Александр молча кивнул.

Лошади рванули с места, повозки тронулись в путь.

Лиза с детьми шла рядом, пока могла. Потом замерла на месте, держа Валю за руку, а Вовка всё ещё тянулся к отцу, чего-то бормоча на своём детском языке.

Александр больше не оборачивался.

Деревня оставалась позади.

А впереди была неизвестность.

Путь на фронт

Всё прошло быстро, почти стремительно.

На железнодорожной станции в Боготоле толпились сотни человек — со всех окрестных деревень, посёлков и самого города. Мужчины с мешками и котомками, женщины с детьми, старики, пришедшие проводить сыновей и внуков. Время от времени подъезжали новые повозки, и с них спрыгивали новые призывники, крестясь на дорогу или молча сжимая кулаки.