Отчим. Куколка для Монстра

Пролог

— Назовите вашу фамилию, имя и отчество.

— Я уже говорила.

— Начнем сначала, мы ведь никуда не торопимся?

В маленьком тесном кабинете сильно накурено, окно открыто, но даже оно не дает свежего воздуха. На нем решетка, а за ним, снаружи — февральская морозная ночь.

Стол завален бумагами, папками, там же стоит недопитая кружка чая с красной звездой на белом фоне. Мужчина морщится, делая глубокую затяжку, смотрит на меня сквозь сигаретный дым и что-то, не глядя, чиркает в блокноте. Рисует, что ли, понять не могу.

— Это допрос? Вы допрашиваете меня? На каком основании?

— Мне повторить вопрос? Или сказать его громче?

Повторять не надо, я девушка не тупая. Но упорно молчу, рассматривая мужика через отросшую темную челку. Ему около сорока, но я бы дала больше. Усталый, обросший и заросший, под глазами мешки — наверняка проблемы с почками на фоне алкоголизма.

Черная водолазка, на спинке стула потертая кожанка-авиатор. Такой стандартный мент, опер, замученный работой и начальством, которое требует больше раскрытых преступлений. А статистика хромает, все из-за того же алкоголя.

А для меня все происходящее, как второсортное кино или дешевый сериал. Там такие же замученные менты сидят в таких же прокуренных кабинетах и допрашивают вот таких, как я, глупых куриц. Сейчас он добрый, все так вежливо… почти. Мол, назовите свою фамилию, словно он ее не знает: недавно только крутил паспорт в руках, читая и сканируя каждую страницу.

— Фамилия, имя, отчество?

— Туманова Виталина Робертовна.

Мужчина снова делает жадную затяжку— почти до фильтра, — выпуская дым в сторону окна, тушит окурок в переполненной пепельнице:

— Та самая Туманова? Неужели?

Морщусь, опускаю глаза, смотрю на руки, начинает бить озноб. Засохшие пятна крови на руках, одежде, пальцы от нее розового цвета, пытаюсь оттереть, не получается.

Его вопрос про «ту самую Туманову» вполне уместен, фамилия достаточно знаменитая была в свое время.

— Место рождения?

— В паспорте написано.

— Я тебя спросил, Туманова.

— Город N.

— Дата рождения?

— Первое января две тысячи пятого года.

— Совершеннолетняя уже?

— Да.

— Значит, сядешь на всю катушку за убийство.

— Я не убивала! Я никого не убивала! Это я вызвала полицию, это я обо всем сообщила, я не убийца!

Поднимаю голову, смотрю открыто, убирая с лица волосы, срываюсь на крик, слезы наворачиваются на глаза, кусаю губы. Я так хочу, чтобы он мне верил!

Мужик зависает на долю секунды, кашляет, тянется за новой сигаретой. Всегда нравилась мужчинам постарше, даже когда совсем была малолеткой. Не знаю, что во мне так или, наоборот, не так, но удовольствия от этого мало, точнее, одни проблемы.

— В таком случае, как ты оказалась рядом с трупом?

Молчу. Часто дышу. Прикрываю глаза на несколько секунд, в сознании вспыхивают яркие картинки. В гостиной полумрак, на полу что-то лежит, в луже крови отражается свет фонарей за окном.

Нервы сдают, в горле ком, слезы текут по щекам сами собой. Это как некий транс и непринятие ситуации. Нет, это все не со мной произошло, этого не может быть на самом деле, это сон, бред. Чья-то злая шутка.

Смотрю на кружку с красной звездой — копия кремлевской. Сжимаю кулаки, ногти до боли впиваются в кожу. Хочу хоть как-то прийти в себя и мыслить здраво.

— Ну, чего замолчала, Виталина Туманова? А я тебе расскажу, подробно расскажу. В красках, чтобы ты тут не сидела и не моргала ресницами, строя из себя невинную девочку. Я тебе расскажу наизусть статью, по которой ты сядешь.

Мужчина говорит четко, повышая с каждым произнесенным словом голос, а меня вновь накрывает истерика, потому что я не виновата.

Я ни в чем не виновата. Лишь в том, что родилась, и то не просила об этом.

Этого не может быть. Потому что не может быть со мной.

— Я никого не убивала. Я никого не убивала, никого…

В груди кольнуло, уже в третий раз за ночь, но сейчас должно пройти, так теперь часто бывало.

— Да ладно? Точно?

— Я сказала! Нет!

— Ого-го, да ты не овца, как прикидывалась до этого. Крутая, да? Вся в папашу своего крутая? А напомнить, как он кончил?

— Нет, мне не надо ни о чем напоминать! Но все, что со мной сейчас здесь происходит, это называется беспределом! Вы не имеете права меня допрашивать без адвоката и предъявлять обвинения без доказательств! —Я вскакиваю со стула, упираясь кулаками в стол.

— А ну сядь и рот закрой! В папашу своего решила поиграть? Не выйдет!

— Я требую звонок и адвоката!

— Сядь, сказал, и рот закрой! —Мужчина стучит по столу ладонью, чуть не опрокидывая пепельницу на пол. — За тобой уже едут, но это не говорит о том, что ты невиновна. Все вы овцы невинные, ничего не делали и ничего не видели. Думаешь, ты одна такая сидела напротив меня и лила слезы? Только вчера девица одна так же плакала, говорила, ничего не делала, а сама сожителя топором зарубила, пока он спал.

Глава 1

«У каждого своя одержимость…»

За месяц до описанных в прологе событий

— Что там?

— Полный зал.

— Господи, я так волнуюсь, даже ладошки вспотели, не представляю, как мы будем танцевать выпускной спектакль!

— И я не представляю, а народ все идет и идет.

Девочки толпились около кулисы, подглядывая сквозь тонкую щель за зрительным залом, переминаясь в пуантах с ноги на ногу. Тонкие, легкие, красивые, как мотыльки.

— Туманова, ты готова? Мы надеемся, ты не облажаешься, как на последнем прогоне, а то стыдно будет запороть рождественский концерт твоим падением, но будет забавно, да, девчонки?

Блондинка перестала подглядывать за зрительным залом, посмотрела на меня. Разминаюсь в темном углу, не обращая ни на кого внимания. Со стороны может казаться, что мне совсем неинтересно, что там происходит и сколько собралось гостей, но это не так.

— Афанасьева, ты за себя волнуйся, смотри под ноги, мало ли что там будет рассыпано.

Даже не оборачиваюсь, не удостаиваю вниманием сделавшую колкий выпад блондинку, продолжая разминаться. Но волнение нарастает с каждой секундой… Плох тот актер, который не боится сцены, я боялась, но боролась с этим.

Положила влажные ладони на талию, чувствуя, как пот стекает по обнаженной спине, переживаю жутко. Мне дали главную роль, и ее нельзя исполнить плохо. Будет реально стремно, если я облажаюсь.

Странно, что руководство выбрало в качестве ежегодного благотворительного рождественского спектакля в этом году «Ромео и Джульетту», а еще странно, что именно я исполняю главную партию — повезло, можно сказать.

Такое себе было везение, но я должна показать всем, на что я способна, выложиться на сто процентов. Сделать первый шаг в будущее, в мир балета, в мир моей мечты, где я, безусловно, должна блистать на лучших сценах мира. И неважно, какие у тебя данные, нужно верить, идти вперед и ни на кого не обращать внимания, например на таких, как выскочка Афанасьева.

Но я еще не знала, даже предположить не могла, с кем меня ждет встреча этим вечером.

— Слушай, Туманова, все спросить хотела, это правда, что твой папаша был бандитом, и его грохнул киллер? А то слухи ходят разные. —Блондинка спросила как бы между прочим, понимая, что заденет, выведет меня из равновесия.

Но вопрос так и остался без ответа — появилась директриса, промчалась мимо, крикнула, что прозвенел первый звонок, всем быть максимально собранными и не позорить академию. Я мазнула по Афанасьевой взглядом, ее подружки продолжали смотреть за кулисы, отошла в сторону, взяла бутылку с водой, сделала несколько мелких глотков.

Вот бы папа был жив и на самом деле увидел, он бы гордился своей дочерью. Но у меня никого нет, значит, и гордиться некому. Матери я давно уже не нужна, никому не нужна. А может, это даже и хорошо: меньше нервов и проблем с родственниками, с их мнением.

За кулисами была суета, я отошла в угол, посмотрела на себя в потускневшее от времени зеркало. В нем отражалась невысокая худощавая девушка, темные волосы собраны в тугой низкий пучок, яркий грим, накладные ресницы, белая кожа, выпирающие ключицы, тонкие руки, стройные длинные ноги; ярко-красное струящееся легкое платье с асимметричным подолом.

Джульетта готова идти на бал, не хватает только маски. На бал, где она встретит своего Ромео, но это все впереди. В груди кольнуло, боль растеклась по телу, я поморщилась, глубоко вздохнула, втягивая воздух носом.

Нужно успокоиться, это все нервы, это сейчас пройдет.

— Так, уже второй звонок, всем занять свои места. Туманова, где твой Ромео, где его черти носят? Авдеев! Где Авдеев? Костя!

— Да здесь я, Мария Кирилловна, от вас оглохнуть можно.

— Поговори мне еще, быстро собрался и все сделал как надо, у нас полный зал меценатов и бизнесменов. Если нам не дадут денег, останемся без новых компьютеров и бального зала.

— Хорошо все будет, да, Туманова, ты же не рухнешь на меня?

— Нет, Авдеев, если что и рухнет, так это твое огромное самомнение и чувство юмора.

Костик был вполне безобидным, а сказанное — шуткой, но вот от кого стоило ждать гадости, так это от его подружки. Это она должна была танцевать партию Джульетты, но на катке вывихнула лодыжку. Досадный и обидный случай, не повезло, не судьба.

— Чувство юмора у тебя ужасное.

— Да пошел ты!

— Все, закончили, Афанасьева, девочки, на свои места. Не подведите меня, а то я вам устрою каникулы. Никто никуда не поедет, будете пахать у станка до седьмого пота.

Директриса убежала, прозвенел третий звонок, но тяжелый занавес еще не поднимали несколько минут, все стали переглядываться, не понимая, что происходит. Но когда наконец раздались аплодисменты, все успокоились и заняли свои места. Я снова поморщилась от боли в груди, но уже не такой сильной, надела маску, Авдеев подмигнул.

Музыка прошлась вибрациями по телу, пошла массовка, я прикрыла на секунду глаза, расслабилась, легко выбежала на сцену, делая гран жете. Так же легко приземлилась, улыбаясь в ярких лучах софитов.

***

Глава 2

Если бы не музыка, то тишина за столом была бы оглушительной.

Держу спину ровно, смотрю в тарелку, перебираю вилкой и ножом рыбу. Не хочу есть, даже тошнит. Не от еды, а от ситуации, от этого странного ужина.

А еще больше от матери, которая вот так просто может ворваться в жизнь уже взрослого и совершеннолетнего ребенка, устанавливать свои правила и что-то требовать. Не просто просить, а ставить условия, и все это делать с милой улыбкой доброго ангела.

Я даже не ожидала ее увидеть после завершения концерта. Перед этим не было ни звонка, ни сообщения о том, что она прилетит. Но выступление прошло на удивление хорошо, поэтому появление Инны Тумановой вызвало не такие сильные эмоции и не настолько яркую реакцию, какую можно было ожидать.

Мать удивила потом. Сильно удивила.

Я отработала свою партию хорошо, конечно, были небольшие помарки, от укоризненного взгляда Симоны было не спрятаться. По мимике, по тому, как слегка приподнималась ее левая бровь и губы сливались в одну линию, было видно, что она чем-то недовольна. Впрочем, это было ее обычное состояние.

Симона Марковна требовала от всех нас выкладываться на пределе своих возможностей. На каждом уроке выжимала последние соки, закаляя хрупких тонких девочек и мальчиков, как горячую сталь, раскаляя докрасна, а потом окуная в ледяную воду.

Воспитывая оловянных солдатиков, безупречных, совершенных куколок-балерин, что по одному движению ручки и поворотному механизму на шкатулке должны танцевать и радовать. Но в то же время твердила о том, что мы должны быть индивидуальны, что в каждом взмахе руки и повороте головы должны быть чувственность, душа, характер.

Не все пойдут в эту профессию, но все о ней мечтают. Мест хватит не для каждого, а те места, которые есть, достанутся самым трудолюбивым. Самым достойным, упорным, готовым пойти на самоотречение ради сцены, ослепительного света софитов и взрывов аплодисментов.

Когда во время тех самых аплодисментов и поклона на сцену вынесли огромную корзину багрово-красных роз, удивились, кажется, все, кроме меня. Я решила, что это цветы Симоне, нашему балетмейстеру и педагогу по хореографии, или директрисе от каких-нибудь богатых спонсоров.

Оказалось, что они для меня.

За кулисами долго не могла отдышаться, мелкими глотками пила воду из бутылки. Афанасьева прошла мимо, нарочно задев плечом, Авдеев дернул ее за руку и крикнул в спину, что она сучка.

— Ты как, нормально?

— Да, хорошо все.

— Ты молодец, Вита, мне понравилось.

— Из твоих уст это звучит как что-то неприличное. Но спасибо, было круто, и ты, Авдеев, тоже молодец.

Костя — неплохой парень, с ним приятно общаться, когда его заносчивой подружки нет на горизонте.

— Туманова, я не собираюсь таскать за тебя этот веник. И я тебя предупредила, я всех предупреждаю: чтобы никаких мужиков в академии! А тот мужик, который принес сюда эти цветы, явно не из бедных.

Мария Кирилловна поставила у ног корзину, начала отчитывать и грозить отчислением, а я понятия не имела, от кого мог быть этот букет.

— Он для меня?

— Оказалось, что да, дядечка один шепнул на ухо, кому передать.

— Вам шепнул? Кто?

— Мне откуда знать кто? Это я должна у тебя спросить. И я тебя предупредила: если узнаю, если что-то пикантное и порочащее академию всплывет наружу, ты первая полетишь отсюда к чертям.

Директриса убежала, оставив нас с Авдеевым рассматривать розы.

— Да ты крутая, Туманова, реально от поклонника?

— Нет, я не знаю. У меня нет поклонников.

— Такие букеты дарят за талант. Завидую. Помочь донести?

— Может, тут его оставить? Я правда не знаю, от кого он.

— Виталина!

По спине пробежал холодок, я резко обернулась на голос, встретившись взглядом с миниатюрной брюнеткой в светлом брючном костюме и с норковой шубой на плечах.

— Мама?

— Ну я же просила называть меня просто Инна. Иди же ко мне, обнимемся. Какая же ты стала красавица, а танцевала просто восхитительно!

Мать кидается на шею, от приторно-сладкого парфюма становится нечем дышать. Обнимает, Авдеев многозначительно заводит глаза под лоб, кивает в знак того, что ему нужно идти, берет корзину с розами.

— Ты что здесь делаешь?

— Как что? Прилетела посмотреть, как моя прелестная дочь танцует главную партию — и делает это великолепно!

— А если серьезно?

Мать отошла на шаг, поправляя одновременно прическу и шубу на плечах. Для кого-то было нормально видеть своих родителей на рождественском концерте, это вообще нормально, но только не для меня. Последний раз мы виделись чуть больше года назад, мать была занята чем-то более важным, чем выступление ребенка, но звонила первого числа, поздравляла с днем рождения и ни слова не сказала, что приедет.

— Вита, ты не рада?

Не знаю, как выразить ей свои эмоции. Рада ли я? Мне все равно, давно уже все равно на то, приедет она или нет. За семь лет в академии я привыкла к тому, что у меня нет матери. Что у меня вообще никого нет.

Глава 3

Теоретически я предполагала, что моя мать когда-нибудь снова выйдет замуж. Она еще молодая, здоровая женщина, ей незачем носить всю жизнь черный платок вдовы.

Но новость немного шокировала.

Может быть, я просто не была к ней готова и считала, что прошло слишком мало времени? Но нет, времени после гибели отца прошло достаточно. Восемь лет — немаленький срок. Пора уже ей было над этим задуматься, и как раньше не вышла, странно даже… Она имеет на это полное право.

Но мужчина пугал.

От него шел холод, он пробирался в самую душу, впитываясь через кончики пальцев, проникая все глубже по капиллярам и дальше, до самого сердца, окутывая морозом.

Но в то же время стоило посмотреть ему в глаза, как лицо обдавало жаром.

Мужчина не произнес ни слова за то время, что мать доносила до меня фантастическую новость, что вышла замуж, представляла нас друг другу. Говорила что-то еще, улыбалась, не убирая своей ладони с крупным бриллиантом на безымянном пальце с руки своего мужа.

Я практически не слышала ее, в голове все было как в тумане, в груди слева какая-то нехорошая боль.

— Извините, мне надо выйти.—Голос хрипит.

Громко отодвинув стул, привлекаю к себе внимание других гостей, быстро иду в сторону, даже не понимаю, где находится уборная.

С третьего раза нашла нужную дверь, слишком пафосное помещение было для туалета: полумрак, хрусталь, зеркала. Подошла к раковине, открыла воду, начала согревать холодные пальцы.

Непонятно было, отчего меня так накрыло? Ну, вышла Инна замуж, да и черт с ней.

Ее муж — Дмитрий Горн — меня напрягал.

Было в нем что-то дьявольски-мистическое, отталкивающее, но в то же время безумно притягательное. Мать даже можно понять, почему она за него вышла замуж, Горн — привлекательный мужчина. Но вот непонятно, для чего она ему.

Посмотрела на себя в зеркало, поправила распущенные волосы, большую часть своей жизни я собираю их в тугой пучок на макушке. Надо было и сегодня не распускать, не наносить макияж, не красить так ярко губы и не надевать красное короткое платье, чтобы специально насолить матери.

Ничего, нужно просто досидеть этот ужин, сделать глоток шампанского за счастье молодых, и пусть они катятся в пропасть, у меня на каникулы свои планы. Но лучше бы мне вообще в тот вечер не принимать приглашение на ужин.

— С вами все в порядке?

Вздрагиваю от тихого голоса, оборачиваюсь, у дверей стоит высокий худощавый мужчина. Темные волосы с пробором зачесаны налево, костюм-тройка с бордовой жилеткой и такого же цвета бабочка. Тонкая шея, торчащий кадык, усики, гладко выбритый подбородок.

— Это женский туалет, вам сюда нельзя.

— Так у вас все хорошо?

— Вы официант или кто? Какое вам дело, все ли со мной хорошо?

— Дмитрий Германович послал меня справиться о вашем здоровье.

— Кто это?— доходит не сразу.

Мужчина чуть склоняет голову, изучая, шучу я или нет:

— Дмитрий Германович Горн.

— А-а-а.

Значит, Дмитрия Германовича какого-то черта волнует мое здоровье и состояние, как интересно. Вытираю руки, подхожу ближе, мужчина рассматривает меня с интересом, как странную зверушку.

— А вы кто такой?

— Пройдемте, Виталина Робертовна, вас ждут.

Он галантно открывает двери, пропуская вперед, не ответив на вопрос.

Черт с ним, нужно прощаться и ехать в академию, завтра начинаются каникулы, у нас они в этом году запоздалые из-за карантина. В начале декабря две девочки заболели краснухой, пришлось всем сидеть в изоляции и репетировать спектакль. Но все-таки удавалось сбежать на ночь или пару часов, есть свои лазейки.

Захожу в зал, иду к своему месту, но ладони начинают потеть, а по коже бегут мурашки от взгляда моего отчима.

Он ведь мне отчим теперь, нового мужа матери именно так стоит называть? Или как-то иначе?

— Все в порядке? — Мать интересуется первой, фальшиво изображая заботу и волнение.

— Да, все хорошо, просто устала. У нас, знаете ли, режим, много занятий, а сегодня был спектакль, я устала.

Моя недоеденная рыба исчезла со стола, появилось какое-то причудливое пирожное.

— Да-да, конечно, ты устала, значит, переходим к главному, чтобы тебя не утомлять, да, Дима?

— Разве твое объявление о том, что вы поженились, не главное? Есть что-то еще? Я пока к этому не готова, давай с сюрпризами дозированно как-то быть.

Смотрю на мать, перевожу взгляд на ее мужа. Горн ухмыляется, этому гаду понравилась моя шутка. Но лучше бы я этого не делала. В его глазах нет ничего того, за что можно было зацепиться и назвать его добродушным и приветливым.

— Нет, это не главное.

— Что же тогда главное?

У него зеленые глаза, да, именно зеленые, ведет правой бровью, двигается вперед, даже не смотрит на звонящий на столе телефон, который лишь мигает экраном.

Глава 4

Иду по темному коридору.

Ночь.

Пальцы скользят по шершавой стене, под голыми ступнями прохладный пол. В конце коридора приоткрытая дверь, из-за нее пробивается свет. Я иду именно туда, словно меня тянет что-то сверхъестественное.

Но мне надо знать, что происходит за этой дверью, кто там в такой поздний час и чем занимается. Остается всего несколько шагов, когда начинаю слышать тяжелые вздохи.

Надо бы не идти, остановиться, повернуть назад, но мне необходимо знать, что происходит в этой комнате. Кусаю губы, замедляю шаг, но когда подхожу почти вплотную, зажмуриваюсь, делаю шаг.

Примерно представляю, что там происходит, не хочу это видеть, но распахиваю глаза и задерживаю дыхание.

Меня бьет током, ладони потеют, кончики пальцев покалывает.

Мужчина.

Он стоит спиной. Высокий, подтянутый, ноги широко расставлены, спина напряжена, плечи расправлены. Тусклый свет настольной лампы оставляет блики на блестящей коже, под ней играют мышцы. Упругие ягодицы, мощные бедра, мужчина напряжен, часто дышит, издавая те самые хрипы, которые я слышала.

На полу у его ног на коленях стоит девушка. Но меня удивляет не это, а то, как выглядит его спина. Не могу оторвать от нее взгляд.

Ее левая половина изуродована ожогами, кожа бугристая, неровная, а другая полностью забита татуировкой. Не могу понять, что за рисунок, а когда приглядываюсь, зажимаю рот рукой, чтобы не издать ни звука.

Это образ дьявола с ветвистыми рогами и звериным оскалом. Но это лишь половина головы, часть его образа, страшного, отвратительного, отталкивающего, но в то же время притягательного.

Татуировка тянется дальше, уходя узорами на правое плечо и руку, словно языки пламени скользят по коже, делят мужчину на две половины — светлую и темную. Опускаю глаза ниже, у его ног на коленях стоит девушка. Он держит ее за волосы, сжимая их пальцами, а она сосет его член, издавая сдавленные стоны.

Воздуха не хватает, судорожно делаю большой вдох. Не знаю, что это за девушка, кто она такая, как выглядит, мужчина закрывает ее собой. Начинаю дышать чаще, понимая, что являюсь свидетелем очень интимной сцены. Всегда считала, что это такая пошлость, когда женщина сосет мужчине член, делая минет, но, оказывается, это может быть даже… красиво?

Надо бы уйти, но я продолжаю стоять и смотреть, сама не понимая, зачем это делаю. Голова идет кругом, пальцы дрожат, впиваясь в дверной косяк, где-то в солнечном сплетении разрастается огонь моего возбуждения.

Облизываю пересохшие губы, вновь скольжу взглядом по телу мужчины, по его спине, плечам, останавливаюсь на руке, неотрывно смотрю на кисть с татуировкой. Это череп с огненными впалыми глазницами, пальцы сжимают темные длинные волосы девушки, пока мужчина трахает ее рот.

Но вот он медленно оборачивается в мою сторону, смотрит, приковывая взглядом, а я, кажется, начинаю падать в глубокую, темную бездну моего подсознания. Воронка закручивается сильнее, он затягивает меня в пропасть порока.

Я понимаю, кто этот мужчина.

И кто перед ним стоит на коленях.

— Вита, Вита, проснись, хорош стонать, тебе что, кошмар снится, порнография какая?

Резко просыпаюсь, сажусь, выныривая из глубины своего странного сна, испуганно смотрю по сторонам. Я в своей комнате в академии, Ксюша трясет за плечи. Это был всего лишь странный, даже немного страшный, порочный и такой реалистичный сон.

Снова откидываюсь на подушку, жарко, футболка прилипла к телу, Ксюша смотрит взволнованно:

— Все нормально?

— Да, все хорошо.

— Сон, да? Мне тоже иногда снятся кошмары. В них меня похищают, прикинь? Совсем можно кукушкой поехать, кому я нужна, чтобы меня похищать?

— Ну, мало ли, может, кто влюбится в тебя и похитит.

— Да, в том году, помнишь, Серову так якобы похитили, она и рада была, а потом залетела. Хорошо хоть восемнадцать уже исполнилось, а то директрису бы затаскали по судам родители Серовой.

Снова сажусь на кровати, горит ночник, беру с пола бутылку минералки, долго пью, прокручивая в голове сон и ужин с матерью и ее новым мужем.

— Ты как себя чувствуешь, Ксюш?

— Нормально, температуры почти нет, а розы классные, пахнут на всю комнату. Кто подарил? Точно не мой братец, хотя он от тебя без ума, ну, ты знаешь.

Ксюша закашлялась, ушла на свою кровать. Ей, можно сказать, в чем-то повезло — схватила вирусную пневмонию, отлежалась в больнице неделю и не принимала участия в рождественском спектакле. Это почти везение. Вот бы мне так, но факт болезни явно не спас бы меня от знакомства с Дмитрием Горном.

— Отчим подарил.

— Отчим? Твоя мать вышла замуж? Вот это новости!

— Да, сама в шоке.

— И кто он? Что за мужик?

— Не знаю.

— Крутой, наверно.

Не хочу грузить Ксюшу своими проблемами, до приезда матери и ее мужа у меня их практически не было. Не считая вражды с Афанасьевой и собственным прошлым, которое не опускает и не отпустит никогда, пока я жива.

Глава 5

— Почему нельзя было заказать частный самолет? Теперь придется четыре часа ютиться целой толпой в замкнутом пространстве.

Инна снова возмущалась. Она это делала всю дорогу до аэропорта, потом в зале ожидания для VIP-персон, а теперь продолжила в бизнес-классе. Горн, кажется, не замечал или делал вид, что не слышит свою жену.

Идеальная позиция.

Мужчина все больше смотрел в телефон, отходил, кому-то звонил, разговаривал. Чаще звонили ему, а я изучала его, прикрывшись журналом, как шпионка. Но, мне кажется, он все чувствовал. Он знал, что я делаю, и когда поворачивался в мою сторону, отрываясь от телефона, то сразу встречался со мной взглядом, а я — уже не как шпионка, а как школьница — прятала глаза и кусала губы.

Бред какой-то.

Практически не спала. Немного поговорила с Ксюшей, мы обсудили спектакль, то, как я выступила, подруга сказала, что все прошло отлично. Симона, как всегда, была с недовольным лицом, так что после каникул стоит ждать разбор полетов, но мне не стоит обращать на нее внимания и зацикливаться на этом сейчас.

Ксюша заснула, а я еще долго смотрела в темное окно на падающие пушистые снежинки и вспоминала свой сон. Мне раньше такое никогда не снилось, не было повода. Я ни в кого не была влюблена. Ни к кому не испытывала сексуального влечения, я даже, можно сказать, ни с кем не целовалась.

Ксюшин Борька не в счет. Его поцелуй месяц назад вышел смазанным, влажным и не вызывал таких эмоций. Я даже не ответила, не была к нему готова. Так что мне в свои девятнадцать лет даже не понять, что это такое.

Кто-то скажет «поздно». Некоторые девочки лишились девственности гораздо раньше, им даже удавалось встречаться с парнями, но мне — нет. Как-то было не до этого, не до них.

Чемодан собирала ранним утром, выходило много вещей. Я словно подсознательно была готова уехать из академии навсегда, хотя мои каникулы в отчем доме должны были продлиться всего неделю. Но все получалось машинально, мысли были где-то далеко, а еще каждый раз я замечала, что у меня дрожат пальцы и слишком часто бьется сердце.

— Привет. Я Паша. Давай, как взлетим, попросим стюардессу принести шампанского?

Парень, сидевший впереди меня, обернулся. У него была задорная улыбка, взъерошенная челка русых волос, карие глаза, яркая толстовка, в ушах наушники. Я видела его зале ожидания, с ним был мужчина, но в салоне я его не видела.

— Эй, ты меня слышишь? А ты красивая. Даже очень. Модель?

Откровенные комплименты, тем более от незнакомых людей и мужчин, меня обескураживают. Я слышу их нечасто, практически всю мою такую недолгую сознательную жизнь, которую уже прожила, я общаюсь с женским полом. Те парни, что учатся в академии, не считаются, поэтому к комплиментам от лиц мужского пола отношение странное.

— Так как тебя зовут? Я тебя еще в зале ожидания заметил.

— Виталина.

— У тебя даже имя красивое.

Парень улыбнулся, подмигнул, даже забрался коленями на сиденье.

— Молодой человек, сядьте на свое место и пристегнитесь.

В наш разговор влез Вальтер. Было бы странно, если бы он летел в эконом-классе и не сидел рядом со мной. Он вообще весь странный и необычный. Сегодня на нем тот же костюм-тройка, но не бордовая жилетка, а цвета бутылочного стекла, с маленьким кармашком, из которого свисает золотая цепочка часов.

Он словно из прошлого века, осталось на голову надеть шляпу-котелок, на нос нацепить пенсне. Занятный персонаж. Опасный взгляд исподлобья, острые скулы, обтянутые кожей, поджатые сухие губы.

— Это кто? — Парень кивнул, указывая на своего соседа.

— Понятия не имею, — пожала плечами. — Но ты будь с ним аккуратней, он странный.

Вальтер выполнит все приказы своего хозяина, как верный пес, словно Горн подобрал его когда-то давно на помойке, обогрел, помыл, научил хорошим манерам. И теперь тот достойно служит ему. Страшное дело, от таких фанатиков можно ожидать все что угодно.

— Можно я сама разберусь, с кем мне знакомиться, а с кем нет? И вы не будете мне указывать, я вижу вас второй раз в жизни.—Я решила показать, что я не предмет интерьера. — Вы кто? Слуга, вот и сидите рядом молча.

— Ого. Да ты еще и крутая. Да, дед, сиди тихо и не мешай. Так что, по шампанскому, как взлетим? Слушай, а может, мы поменяемся с этим стариком? Рядом со мной милая бабулька, они найдут общий язык. Мужчина, вы как на это смотрите?

Вальтеру не понравилось сравнение его с дедом и тем более идея подсадить его к какой-то бабульке. Я думала, он сейчас откусит этому забавному Паше голову и проглотит ее.

Странная парочка Горн и Вальтер. Хозяин и камердинер, который приносит каждую ночь ему новых девственниц. А мой отчим медленно высасывает из них всю кровь, потом ложится в гроб и мирно спит до следующего вечера. Но сегодня при солнечном свете он не покрылся пятнами, не испепелился и не исчез. Значит, тему с Дракулой и вампирами можно не рассматривать.

Нашу перепалку с Вальтером услышал Горн. Взгляд обжег правую щеку, она начала гореть, пульс участился, кончики пальцев закололо острыми иголками. Странная реакция, не понимаю ее, но мой организм говорит об опасности, о том, что нужно держаться подальше от этого мужчины или бежать без оглядки.

Глава 6

— Ваше шампанское.

Беру из рук стюардессы принесенный напиток, смотрю на струйки пузырьков внутри золотистой жидкости. Сосед Паша, как обещал, угостил меня шампанским, после того как разрешили передвигаться по салону и отстегнуть ремни безопасности.

Почему бы и нет? Я воспользовалась предложением, несмотря на укоризненный взгляд Вальтера, пусть так смотрит на своего хозяина. Сделав глоток, зажмурилась, алкоголь был охлажденным и сладким. Третий, нет, четвертый раз в жизни пробую его.

Второй раз был веселым, но с печальными последствиями. Кто-то из девочек два года назад принес бутылку текилы, нас было пятеро, а она одна, но хватило всем. Взяли в столовой соли, купили лайма, решили все делать по правилам. Сыпали соль, слизывали с кожи, выпивали залпом, закусывая кусочками лайма.

Утром блевали все, по очереди обнимая унитаз. Нет, скорее всего, текила была отличной. Это наши неокрепшие организмы не приняли столь крепкий алкоголь. Шампанское вот в самый раз сейчас.

Вальтер вновь посмотрел с осуждением, но ничего не сказал, откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза, делая вид, что спит. Но не думаю, что он спал на самом деле.

— Слушай, а ты давно не была в городе? Я вот полгода не был.

— Давно. Наверное, лет пять.

— Ого. Ничего себе тебя занесло на пять лет. Даже интересно, чем ты занимаешься. Нет, ты не говори. Я хочу сам угадать. Так что давай выпьем за знакомство, хороший полет и мягкую посадку.

Паша коснулся моего бокала своим, улыбнулся, он вообще много улыбался и был достаточно приятным молодым человеком на первый взгляд. Ему, наверное, года двадцать два. Может быть, плюс-минус еще пару лет. Но точно меньше двадцати пяти.

— А чем занимаешься ты?

— Учусь… иногда. Работаю у отчима.

— Это он тебя провожал?

— Да, работаю у него в отделе рекламы. Знаешь, пара молодых креативных ребят пытаются вытащить одну неплохую фирму на поверхность, а еще удержать ее на плаву своими идеями. Вот этим примерно и занимаемся, еще я вел свой блог о путешествиях — до того, как все сели на карантин.

— К кому летишь? К девушке?

Странно, зачем вообще об этом спросила, но стало любопытно, есть ли у него девушка и как она выглядит.

— К отцу, думал, на Новый год махнем с ним в Тай, но он немного приболел, поэтому пришлось отложить поездку. И полететь к нему сейчас.

Паша только с виду казался несерьезным и ветреным, но по мне, так это очень о многом говорит, когда человек хочет провести время со своими родителями, когда он о них волнуется, переживает. У нас с мамой не было такого, после смерти отца мы стали далеки друг от друга. Я тянулась к ней, ждала поддержки, добрых слов, утешения, разве много было надо десятилетнему ребенку?

Но нет, ничего такого не было, и, судя по тому, как мы общаемся сейчас, уже поздно. Время ушло, уже нет желания, хочу жить своей жизнью, не оборачиваться назад, не вспоминать прошлое и не видеть тех, кто заставляет меня вспоминать.

— Давай встретимся, ты сколько там будешь? Я — неделю.

— Я примерно тоже.

— Мы обязаны увидеться. Я тебе покажу несколько интересных мест. Поверь мне, ты не узнаешь город. Забудь его таким, каким ты его знала, сейчас он другой. Там куча интересных мест, где можно потусить, пообщаться, классно провести время, даже за город можно съездить. У моего друга своя турбаза, там ездовые собаки, хаски, такие, знаешь, белые, лохматые, с голубыми глазами. Лошади, даже есть олени и… Как они там? На Алтае живут в горах.

— Маралы?

— Да-да. Вот они. Ты не представляешь, какие они нереальные. Я, когда в первый раз их увидел в том году, испытал такие классные эмоции!

— Было бы здорово.

— Да я отвечаю, что так и будет. Давайдиктуй свой номер, обменяемся цифрами.

— Да ты просто мастер пикапа. Часто с хасками и маралами подкатываешь к девушкам?

— Ты первая. Вообще, я им втираю про Амстердам и Париж.

Продиктовала, Паша набрал номер, потом имя.

— Чем же ты занимаешься?

— Угадай, ты ведь хотел.

Улыбаюсь. Половина шампанского выпита, я спокойна и расслабленна, забралась с ногами в кресло. Даже забыла на эти минуты, пока мы общались с малознакомым парнем, куда я лечу, зачем я лечу. О матери, Вальтере, отчиме.

Реально, словно мой мозг переключился и сфокусировался на этом молодом человеке. Нет, мое сердце не стало биться чаще, да и дыхание не перехватило, как описывают первую любовь в романах или показывают в сериалах. Но мне было приятно общаться с ним.

— Так, а ты вообще совершеннолетняя? Я надеюсь, да.

— Мне девятнадцать.

— Маленькая, конечно, но ничего. Значит, ты у нас учишься на каком-нибудь экономическом факультете или журналистики… или, может быть, на врача. Стоматолога, это сейчас модно.

— Нет, не угадал.

— Тогда, должно быть, что-то более творческое. Такие черты лица, как у тебя, только у творческих людей.

Глава 7

— Ой, извините.

Шторка резко открылась, девушка-бортпроводник хотела пройти вперед, но мы не давали ей этого сделать.

— Прошу вас, займите, пожалуйста, свои места. Через пару минут вам будет предложен обед.

Дмитрий Горн даже не пошевелился. Когда я дернулась в сторону от неожиданности и испуга, на его лице вообще ничего не отразилось, ни одна эмоция, его пальцы все так же держали меня за горло, не давая сделать шага от него.

Сглотнула, сфокусировала взгляд на нем. Да, эта женщина была права, у него черные глаза. Они именно такие в полумраке, и если в них смотреть очень долго, они будут затягивать, засасывать тебя в свою черноту, подобно воронке.

В его глазах читалось все, что он хотел мне сказать еще. Хотя и сказанного до этого вполне хватило, чтобы понять, что ему не нравятся мой новый знакомый и наша беседа.

А еще прозвучала вполне ощутимая угроза — не в мой адрес, а в адрес Павла. Что ему это может грозить чем-то плачевным, что продолжение нашей беседы или дальнейшее развитие каких-либо отношений может для него кончиться плохо.

— Принесите воды, а моей жене шампанское.—Это было сказано стюардессе, даже не глядя на нее.

Горн убрал от меня руку, поправил пиджак, не спеша пошел на свое место, оставив меня наедине с собственными эмоциями и мыслями.

Стюардесса, посмотрев на меня, покачала головой, скрылась из виду, а я, придя в себя, сделала глубокий вдох. Хотела было снова дернуть дверь туалета, но она сама резко открылась, оттуда вышел мужчина, что-то проворчал. А я, оказавшись в тесном пространстве, опершись на раковину, взглянула на себя в зеркало.

Глаза огромные, кожа бледная, губы приоткрыты, волосы выбились из пучка, дыхание все еще сбито.

Кто вообще он такой?

Кто такой Дмитрий Горн?

Почему я так реагирую на своего отчима?

Нет, я не боюсь его. Точнее, у меня нет понятия того, что он может причинить мне физическую боль. Я вполне скептически отношусь к его роману с матерью, мне вообще все равно, что там у них происходит.

Но когда он находится рядом, так близко, как сейчас, когда касается меня, я реагирую странно. В этот момент происходит некий всплеск эмоций, гормонов, выброс адреналина, мое тело начинает вести себя иначе. Да, только так я могу объяснить свою реакцию на этого странного мужчину.

А эти угрозы, для чего они? Что он этим добивается? Неужели правда он может как-то навредить Павлу только из-за того, что я с ним общаюсь?

Бред какой-то.

Но меня не должен ни в каком виде волновать новый муж матери. Которого, может быть, через пару месяцев не будет в ее жизни. Он просто обчистит ее, как наивную дурочку, до нитки, Инна отдаст ему бизнес отца и последние сбережения, а он выкинет ее на помойку.

Мне все равно, пусть делает что хочет, плевать. Я знаю, что отец оставил мне деньги, счет, на котором должна быть приличная сумма, адвокат говорил, когда зачитывал завещание. Туманов Роберт Аркадьевич словно предчувствовал свою смерть и составил завещание, говорят, что очень хитрое.

Право распоряжаться своим счетом я получила на следующий день после того, как мне исполнилось девятнадцать лет. Странно, что не восемнадцать, не шестнадцать или двадцать, а именно девятнадцать. Он как знал, что я именно в этом возрасте закончу академию, хотя должна была раньше.

Меня не брали по возрасту, говорили, что опоздала и уже поздно, но деньги решили все, я поступила и всегда была на год старше своих одноклассниц. Но теперь я почти свободная девушка, летом выпуск, а там как пойдет, решила, что все равно пойду учиться дальше, если не возьмут никуда.

Так, все хорошо, надо успокоиться. Он ничего никому не сделает. Это всего лишь слова. Дешевые понты, на которые я повелась. И Паша мне нравится, он веселый, забавный, обещал развлечь. Надо провести эти каникулы максимально хорошо, рассказать о нем Ксюше, даже показать его фотографию. Нечасто у меня появляются поклонники.

Сделала в туалете все необходимые процедуры, вытерла руки, вышла. Стараясь не смотреть в ту сторону, где сидели отчим и мать, прошла мимо, улыбнулась Паше, села на свое место. Вальтер уже проснулся, читал какую-то книгу, начали разносить обед.

— Все нормально?

— Да, все хорошо.

— Ты бледная.

— Не заметила.

Поморщилась, именно в этот момент легко кольнуло в груди, но боль тут же исчезла.

— Я тут накидал несколько вариантов, чем ты можешь заниматься.

— Слушаю.

— Художница, актриса, певица.

— Нет, но это ближе, чем журналист.

— Лететь еще два часа, чем займемся?

— Не знаю. Давай просто пообедаем. И надо поспать. Я очень рано проснулась.

— Да, ты права, тогда приятного аппетита.

Подошла стюардесса, Вальтер отложил книгу, я прочла название, это был «Идиот». Интересный выбор. Да и сам мужчина очень странный, я бы не удивилась, если бы Достоевского он читал на китайском.

После обеда натянула маску для сна на глаза, устроилась удобнее в кресле, попыталась заснуть. Но спустя тридцать минут поняла, что ничего не получится. Пассажиры немного успокоились, снова приглушили свет, решила опять сходить в туалет.

Глава 8

— Я спрашиваю тебя, тупица, где наш багаж? Мало того что мы летели в этом сраном самолете, нас кормили отвратительной едой, подавали поганое шампанское, так еще не могут выдать вовремя багаж! Ты хоть знаешь, кто я такая? Знаешь, как меня зовут? Ты вообще понимаешь, что с тобой может быть? Что ты можешь вылететь отсюда как пробка?

Узнаю свою мать. Вот оно, истинное лицо Инны Тумановой. Небольшая поправка, она теперь Горн.

Багаж задержали всем, но почему-то именно Инна самая нервная и дерганая из всех пассажиров. Бедной девушке досталась сполна. Она не знала, что ответить, как объяснить этой дерганой особе, что погодные условия не дают возможность оперативно обслужить рейс.

Но мать это не волнует, хоть ураган, хоть шторм и апокалипсис, ей нужен багаж прямо сейчас, сию минуту. Стоит, размахивает руками, топает ножками на высоких каблуках и грозит всем отрубить головы.

— Странная дамочка.

— Мать моя.

— Да ладно? Я даже не видел, чтобы вы общались в самолете.

— У нас особенные отношения.

Родной город встретил снегом, метелью и затянутым серым небом.

Горн с невозмутимым спокойствием не обращает на свою истеричную жену внимания. Вроде бы после секса женщина должна быть более спокойной, но с матерью что-то не то, или это шампанское в ней говорит, или на самом деле она стала сукой, какой еще не была.

Вальтер просто стоит рядом, смотрит по сторонам. Паша мог бы ехать, не ждать со всеми багаж, у него всего одна спортивная сумка. Но он ждет отца, который застрял в пробке по дороге к аэропорту. Поэтому нам приходится общаться, как бы Дмитрию Германовичу это не нравилось.

А мне нравится то, что ему не нравится. Заметила, что мне вообще нравится его раздражать и бесить.

— Так ты мне все-таки скажешь, чем ты занимаешься?

Павел все так же полон энергии поговорить, все обо мне узнать. Десять минут назад звал на свидание, я обещала подумать.

— Я учусь в академии балета, так что я в будущем артистка балета или преподаватель.

— Вот это да! Ничего себе! И ты умеешь стоять на пальцах и крутить все эти пируэты?

— Да, умею, только не на пальцах, а на пуантах.

— И делать шпагат в воздухе?

— Да, это тоже, это называется grand jete.

— Обалдеть.— Павел был искренне удивлен, словно я ему сказала, что я инопланетянка. — Никогда раньше не был знаком с балеринами. Блин, танцовщицы, пара стриптизерш, но чтобы настоящая балерина, такого не было никогда.

— Я рада, что смогла тебя удивить.

— Ну, ты, Виталина, даешь. Ты просто жемчужина, нет, бриллиант в моей коллекции красивых девушек.

— Что? Вот еще! Я им не стану, так что успокойся.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Паша отвлекся, ему позвонили, я вновь посмотрела на мать, та уже немного успокоилась и стояла около Горна, смиренно опустив голову, кусая губы. Видимо, получила моральный выговор.

— Вам не кажется, Виталина Робертовна, что ваш новый знакомый слегка недалекий?

Вальтер влез со своим наблюдением. Нет, мне так не казалось, Паша был нормальным для своего возраста, активный, веселый, умел клеить девчонок. Такими и должны быть парни в двадцать два года. Только вот я девчонка со своими тараканами и причудами.

— А вам не кажется, Вальтер, что ваш хозяин абьюзер?

Мужчина не ответил, лишь достал из маленького кармана жилетки круглые часы, открыл их, посмотрел на время, потом на большие окна аэропорта:

— Что, мы куда-то опаздываем или гроб еще не привезли?

— Гроб? Какой гроб?

— Тот, в котором спит Горн.

— Несмешная шутка.

— Я и не шучу.

Паша толкнул меня в плечо, улыбнулся, в нем было море обаяния. Да, на такого девчонки клюют сразу, такой заболтает, охмурит, напоит и увезет к себе домой. А по дороге будет рассказывать сказки, и все, девушка пропала, но нет, я пока не готова пропадать.

Я точно не готова для серьезных отношений, да вообще для каких-либо отношений. Мне кажется, что я не способна кого-то любить и сама не знаю, по сути, что такое любовь. Кто-то скажет, у меня какой-нибудь комплекс или психическое отклонение, не знаю, может быть, но пока я об этом не думаю.

— О, а вот и отец. Папа, я здесь! Привет!

Павел кинулся обниматься с высоким, крепким мужчиной в короткой дубленке, без шапки. Короткая стрижка, даже снежинки еще не растаяли на его волосах, слегка тронутых на висках сединой. Было приятно на них смотреть.

— Отец, пойдем, я тебя познакомлю с самой красивой и замечательной девушкой. Нам надо будет обязательно уговорить ее приехать к нам в гости. Это Виталина, это мой отец, Сергей Викторович.

— Очень приятно, Виталина, мой сын меня еще никогда не знакомил, можно сказать, так официально со своими девушками.

У мужчины были низкий голос, твердое рукопожатие, шершавая ладонь, сдержанная улыбка, а в серых глазах интерес. Резкие черты лица, нахмуренные брови, небритый несколько дней, усталый.

Глава 9

Два черных «линкольна» медленно, как два хищных зверя, ползли по городским дорогам.

То, что это был именно «линкольн», я знала точно, запомнила, как Ксюшин Борька совсем недавно показывал мне фотографию этого автомобиля, говоря о том, что он скоро станет успешным бизнесменом и непременно купит себе такую крутую машину.

Значит, степень крутости моего отчима зашкаливает, по оценке Бориса. Непонятно только, чем он занимается, даже предположить не могу. Но тем интереснее будут мои каникулы.

Будет чем заняться в доме, где я жила одиннадцать лет, воспоминания о котором заставляют сердце биться чаще. Я помню в нем каждую ступеньку, каждую дверь, поворот и что я за ним находится. Даже мое тайное место на чердаке, о котором знал только отец, а я знала его тайное место, но он об этом даже не догадывался.

Вальтер сказал, что в нескольких комнатах дома сделали ремонт, даже интересно, что получилось. А еще я не знаю, хотела бы я видеть свою старую комнату в том обличье, в котором ее запомнила?

С легкими розовыми шторами, серым ковром на полу, большой полкой, заставленной фотографиями, безделушками и книгами, которые я читала в то время. Даже игрушки, и те остались в прошлом — когда уехала в академию, как-то резко повзрослела, меня перестало все это интересовать. Трагедия и все последующие события очень сильно повлияли на меня.

Мы ехали с Вальтером вдвоем, не считая водителя, мать и отчим были в другой машине. Можно было сказать спасибо за то, что я избавилась от истерик мамаши и пристального взгляда Горна. Он реально был какой-то странный. Я все пыталась оправдать его поведение, но внешность и повадки четко ассоциировались с графом Дракулой. Этот образ засел в голове, и уже никак невозможно было его оттуда вытравить.

В салоне автомобиля было тепло, я сняла пуховик, развязала шарф, достала свой телефон, посмотрела на темный экран. Полезла в рюкзак искать зарядку, для этого пришлось выложить несколько вещей. Вальтер обратил на это внимание, но мне все равно, пусть думает что хочет.

— Могу зарядить телефон?

Я протянула своему сопровождающему шнур, но он лишь оценивающе на него посмотрел, потом перевел взгляд на телефон в моих руках, что-то там себе подумал.

— Нет, думаю, что такое невозможно.

— Невозможно? В этом автомобиле за кучу тысяч долларов не найдется зарядного устройства для моего телефона?

— Боюсь, что адаптер, который есть у водителя, несовместим с вашей моделью телефона.

Убрала все обратно в рюкзак, откинулась на спинку, скрестив руки на груди. Черт с ним, без телефона поеду, буду просто смотреть вокруг. Все вокруг злые, странные, что-то постоянно недоговаривают, а если говорят, то говорят загадками.

«Линкольн» монотонно плыл по городской дороге, снег все так же валил с неба, словно его прорвало и оно решило высыпать на людей все, что у него накопилось. В салоне играла какая-то классическая нудная музыка. Мне она до жути надоела в академии, но еще и здесь приходится ее слушать.

Но, сама того не замечая, я под нее задремала. Снился кошмар. Я ходила, как в лабиринте, по бесконечным коридорам дома отца, заглядывала в каждую дверь, словно кого-то или что-то искала и не могла найти.

А потом я была на сцене. Танцевала одна, в красном рваном платье, порывисто передвигаясь в темноте, и лишь яркий свет софита освещал мою фигуру. Взмывала в воздух, опускалась, едва не выворачивая суставы, но поднималась и снова продолжала танцевать, превозмогая боль.

Когда музыка остановилась, я без сил рухнула на пол, тяжело дыша, пытаясь успокоить вырывающееся из груди сердце. Взгляд остановился на руках, они были в крови по самые локти, а ее брызги покрывали все тело.

Проснулась резко, как от удара, так же тяжело дыша, огляделась по сторонам. Вальтер смотрел с безмятежным интересом:

— Вам приснился кошмар? Что же так вас напугало?

Хотелось пить, взяла из подстаканника бутылку, открыла, начала жадно глотать воду, но лишь потом только сообразила, что не надо было этого делать. Нельзя пить и есть в незнакомых местах, кто знает, что там подсыпано или накапано, но было уже поздно. Поморщилась, делая еще несколько глотков.

— Какое вам дело? Вас приставили ко мне, чтобы следить или что, я вот не понимаю. В чем заключается ваша функция? Вы слуга своего хозяина? Так идите и служите ему и охраняйте его. Беспокоиться о моих снах не стоит.

Ответила грубо, потому что надоел и достал. Сидит, смотрит, молчит, разглядывая меня, как разглядывают под микроскопом какую-то маленькую, ничтожную личинку.

— Вам не идет быть такой, Виталина Робертовна.

— Какой такой?

Выпила почти половину маленькой бутылки, вытерла мокрые губы тыльной стороной ладони, закрыла. Посмотрела в окно, мы уже были за городом. Машина теперь пробиралась по заснеженной лесной дороге.

Я помню ее. Я любила лежать на заднем сиденье внедорожника отца и смотреть через окно на верхушки огромных кедров. Они были все облеплены снегом, и на фоне всего этого было безумно красивое морозное синее небо.

Я никогда не задумывалась, чем конкретно занимается мой отец. Ребенку это неважно. Главное, чтобы он был рядом и любил. А еще баловал, носил на руках, подбрасывая высоко, а ты при этом смеешься и захлебываешься от счастья.

Глава 10

Никто не остановился и не выпустил меня. Этого следовало ожидать. Истерике взбалмошной девицы никто не придал значения.

Автомобиль так же медленно пробирался по заснеженной дороге вслед тому, что ехал впереди с отчимом и матерью. Водитель никак не отреагировал на мое требование, Вальтер лишь устало вздохнул и, достав часы из маленького кармашка жилетки, посмотрел на циферблат, словно мое общество его утомилои он считает минуты до приезда.

Да и я как-то погорячилась, потребовав остановить и выпустить меня. Куда бы я пошла? В лес к зайцам? Просто вперед через метровые сугробы с севшим телефоном и без шапки? Молодец, Виталина, это ты здорово придумала, самое время было устроить истерику перед непробиваемым, равнодушным Вальтером и ни за что не отвечающим шофером.

Ничего, доеду до дома, там разберусь. Мне еще, наверное, несколько раз озвучат условия моего пребывания в моем же доме и то, как мне себя стоит вести. Я еще успею высказать все, что думаю по этому поводу.

Вздохнула, попыталась успокоиться, начала рассматривать свои коротко остриженные ногти. Прошло еще минут семь, когда мы наконец подъехали к высокому забору. Сердце забилось чаще, не думала, что возвращение вызовет такие бурные эмоции, три года не была здесь. Да, именно три, а когда приезжала, впадала в грусть и тоску по отцу.

Вытянув шею, старалась рассмотреть, что там, за открывающимися воротами. Словно выглядывая папу, который все это время ждал меня.

— Вы успокоились, Виталина Робертовна? — Вальтер выбешивал своим спокойствием и учтивостью.

— Идите к черту, я не хочу с вами разговаривать. Вы, как только открываете свой рот, несете что-то непонятное и не даете объяснений.

— Разговаривать со мной придется, а сейчас мы приехали, поэтому прошу выходить.

Водитель вышел первым, открыл дверь, но руки не подал. Да и не надо, быстро надела пуховик, взяла шарф, прижала к груди рюкзак, вышла, оглядываясь по сторонам.

Снегопад прекратился, небо прояснилось, морозный воздух обжигал легкие, но вокруг было так красиво, что захватывало дух. Огромный белоснежный особняк с колоннами и широким крыльцом, окруженный внушительным каменным забором и пронзающими небо высокими кедрами, напоминал замок Снежной королевы.

Отцу нравилось, что дом находится вдали от города — можно сказать, от цивилизации — и окружен лесом. Он говорил, что особняк станет нашим родовым гнездом, как у помещиков в старину, о котором он всегда мечтал.

Он купил его у какого-то помешанного на старине банкира, который строил его для своей семьи по найденным в архиве чертежам. Даже был нанят архитектор, приехавший из Санкт-Петербурга, он-то и руководил процессом.

И вот когда особняк уже был построен и все было готово для счастливой жизни, в семье банкира случилась трагедия — погибла единственная дочь. При каких обстоятельствах я не знаю, папа не рассказывал. Банкир потерял смысл жизни, дом стал не нужен, было решено его продать, и мой отец купил.

Мать говорила, что отец всегда хотел большой шикарный особняк, грезил им, но подходящих не было. Он всегда стремился к высокому статусу и положению, а когда добился этого, то, значит, и все остальное у него должно быть самое лучшее, самое дорогое. Я тогда не понимала этих слов, но сейчас могла бы с ним поспорить и сказать, что счастье не в количестве денег, а совсем в другом.

Огляделась по сторонам, дом остался в том же цвете и стиле, на входной группе стояли две голубые ели в кадках, такие же росли вдоль дома. А на новой двери черного дерева висел рождественский венок, украшенный красной лентой. В его середине был дверной молоток в виде черепа с изогнутыми рогами и металлическим кольцом в зубах.

Как странно, кто-то верит в Рождество и в то же время в дьявола. Не похоже это на Дмитрия Германовича. Венок и лента — точно идея матери, а вот череп — Горна.

— Где мой багаж? Дима, прикажи, чтобы чемоданы отнесли в комнату, хотя нет, я сама. Федор… Федор, где вас носит? А, вот вы где, немедленно займитесь багажом.

К наводившей около автомобиля панику матери подбежал невысокий плотный мужчина в темно-бордовом костюме. Он начал принимать приказы, которые Инна с радостью отдавала. Федор нервно кивал, постоянно поддакивал, словно боялся, что за невыполнение его высекут за амбаром плетьми. А мать так неплохо вжилась в роль помещицы.

— Все будет сделано, Инна Андреевна.

— Возьмите мой багаж и багаж Дмитрия Германовича, отнесите в нашу спальню. И да, все ли готово для ужина?

— Да, госпожа Горн, все готово, как приказывали. Капрезе, салат из теплой телятины, утиная грудка в ягодном соусе и с микс-салатом, а на десерт желе-шоты из шампанского и белое вино.

Ох, ни хрена себе, утка и какая-то штука из шампанского, шикарно живут.

— Отлично, все отлично. Виталина! Виталина, подойди, пожалуйста. Такой тяжелый день, перелет, потом проблемы с багажом, я вся измотана… Федор проводит тебя в твою комнату, я надеюсь, тебе она понравится. Я сама, лично выбирала обои. Это так здорово, что мы будем жить вместе, как одна семья.

Мать улыбалась, трясла меня за плечи, выглядела она странно и нервно, постоянно что-то поправляя, то свои волосы, то мой шарф. Но, скорее всего, это ее обычное состояние, потому что последние несколько лет я видела ее редко и не могу судить, что с ней не так.

Глава 11

В дом зашла позже всех, даже Вальтер опередил меня.

Охрана занесла весь багаж, Федор суетился, указывая, куда его нести, и ворчал по поводу испачканных полов. А я, лишь переступив порог дома и подняв голову, потеряла до речи, смотря на это «безобразие», но мама сказала «великолепие», что стояло в середине холла.

Новогодняя ель.

Точнее, ее извращенное, по моему мнению, исполнение. Высокая, серебристая, пушистая, как туалетный ершик, обмотанная красной лентой, с хаотично по ней разбросанными такими же красными бантами и новогодними игрушками в виде хрустальных сосулек.

Психоделика какая-то. Какой идиот вообще мог поставить серебристую елку? За забором полный лес живых, натуральных и красивых. Точно идея матери, только ее воспаленная фантазия могла выдумать такое.

— Позвольте представиться, милая леди, меня зовут Федор Степанович.

Ко мне подошел тот самый суетливый мужчина в темно-бордовом костюме, который совсем недавно отчитывался перед матерью.

— Здравствуйте. Я Виталина.

— Я знаю, Инна Андреевна меня предупредила, что приедет дочь. Очень рад вас видеть.

— Вы давно работаете в этом доме? Я вас здесь раньше не видела.

— Совсем недавно, около полугода.

— А как давно в доме появился Дмитрий Германович?

Я давно не появлялась здесь, конечно, многие и многое могло измениться. До этого Федора у матери была чопорная тетка Белла Францевна, она наводила на меня ужас.

— Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.

Федор посмотрел на меня, поджал полные губы, потом и причмокнул ими, но на вопрос не ответил.

Сплошные загадки, может быть, здесь в каждом шкафу по скелету, которые Горн привез откуда-то с собой? Или где-то есть его тайная комната, в которой отчим высасывает из девственниц кровь и купается в ней?

— Пойдемте, ваш багаж уже в комнате.

Нарядная ель резала глаз, но я нашла в себе силы отвернуться от нее и посмотреть по сторонам.

Сильно, ничего не скажешь. От прежнего уютного холла не осталось ничего. Белые мраморные полы, из мрамора же, но только в черном исполнении, широкая винтовая лестница на второй этаж. Кованые перила под бронзу, несколько зеркал, большая хрустальная люстра.

Я попала не домой, а в холл дорогого частного отеля, не хватало стойки ресепшена и рекламных буклетов, приглашающих на экскурсии по местным достопримечательностям. Справа был проход в гостиную, я ничего толком не разглядела, кроме части камина.

Слева, как я помню, была кухня, а дальше служебные помещения, кладовая комната, где хранился инвентарь для уборки. Много чего было, я этот дом знала как свои пять пальцев. Но сейчас даже неизвестно, что появится за поворотом и что я увижу за очередной дверью.

Моя комната всегда находилась на втором этаже в левом крыле, третья крайняя дверь по коридору, там она и осталась. Но пока мы шли и Федор цокал по полу каблуками лакированных туфель, складывалось впечатление, что меня словно специально отослали подальше от покоев новобрачных, чтобы я кому-то или чему-то не мешала.

В коридоре остались те же светлые обои, темный ламинат, несколько бра по стенам, две картины, которые я тоже помнила с детства. На одной было море, небольшой кораблик с алым парусом на фоне заходящего солнца. А на берегу была изображена тонкая фигура девушки. Я иногда представляла, что это я та самая Ассоль, которая ждет своего капитана, и он специально для меня сделал алый парус.

Вторая — репродукция одного азиатского художника, имя которого я так и не смогла запомнить. Девушка, одетая в темно-бордовое балетное платье, стояла на фоне панорамного окна, выходящего в сад, лицом к нему.

Левая ее нога лежала на спинке стула, она склонилась корпусом в ее сторону, изящно вскинув руку, стоя на пуантах, погруженная в свои мысли. Она не тренировалась, она жила в своем увлечении и любви к балету. Она была прекрасна.

Я любила эту картину, представляла, что я тоже вот так буду стоять в своей комнате или в классе, который оборудует мне папа. Так же изящно и высоко вскидывать ноги, повторять пируэты, парить в воздухе, оттолкнувшись от пола, растянувшись в воздухе в шпагате.

Хорошо, что картины не выкинули, надо будет забрать их, как буду уезжать.

— Прошу вас.

Федор открыл дверь моей комнаты, но я не спешила входить. Подошла к мужчине ближе, рассматривая его, отчего тот засмущался и покраснел. Простое круглое лицо, нос картошкой, полные губы, сейчас Федор был взволнован, даже немного на взводе.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

Часто заморгал светлыми ресницами, вопросительно уставился на меня голубыми глазами. Вот оно, слабое звено этого дома и его обитателей, я сделала правильный выбор, хотя выбирать было не из кого.

Задавать вопросы Вальтеру будет бесполезно, уже пробовала, чего-либо добиться от него пока было невозможно. Он вообще, мне кажется, маньяк, скрытый извращенец и фетишист. Ну кто еще будет носить странных цветов жилетки и проверять время по карманному циферблату? Не иначе как извращенец.

С матерью разговаривать не хочется — наш разговор всегда кончался ее истерикой и обвинением меня во всех грехах. Она себе выбрала удобную позицию жертвы, которая, как может, отдает себя всем, но ничего не получает взамен, даже любви и благодарности от дочери.

Глава 12

Холодно.

Я абсолютно обнажена, лежу, вытянувшись на гладкой и ровной поверхности. На глазах тугая повязка, хочу пошевелиться, но не могу. Все тело словно налито свинцом или парализовано, но я чувствую легкий холодок.

Паника накрывает моментально, как только я начинаю понимать, что нахожусь не у себя в комнате, не дома и даже не в академии. Сама не знаю, где я могу лежать голая, беззащитная, с завязанными глазами, не в состоянии пошевелить руками и ногами.

Озноб и страх пробирают до костей. По телу идет дрожь, хочу кричать, но не получается, словно горло сжато железными тисками. Паника накрывает такая, что кажется, еще немного, еще пара секунд, и я потеряю сознание. Так, наверное, себя чувствуют заживо погребенные люди, что очнулись в гробу, не в силах пошевелиться и выбраться из него.

Запах.

Первое, что улавливает истеричное сознание. Запах чего-то неприятного, тяжелого, концентрированного. Хочу отвернуться в другую сторону, но не получается, а еще слышу шаги. Кто-то медленно подходит, задерживаю дыхание, слушая шаги и шорох.

Касание. Чьи-то пальцы упираются в ключицу, а потом медленно скользят по телу, вдоль груди, до пупка, ниже, останавливаясь на лобке.

Маньяк? Кто это? Что со мной хотят сделать? Явно не в здравом уме человек задумал все это и разложил меня здесь.

Звук. От человека, что рядом со мной, исходит низкий грудной сдавленный звук. Длинный, протяжный… Не знаю, что делать, как себя вести. Не в силах пошевелиться, что-либо сказать, а сознание, лишенное зрения, рисует ужасные картинки. Мне и так безумно страшно, до ужаса.

Когда неожиданно с глаз сняли повязку, я зажмурилась, а потом посмотрела наверх. Из горла вырвался крик, лучше бы я этого не видела, лучше бы я дальше продолжала лежать с закрытыми глазами.

В свете факела за спиной стоял мужчина с голым торсом, на его голове была маска, точнее, не маска. Это был череп, надетый сверху, с двумя ветвистыми рогами. В руках он держал чашу и продолжал что-то мычать и бормотать. Именно от нее исходил смрадный запах.

Ритуал? Я что, часть какого-то ритуала и меня сейчас, как курицу или барашка, принесут в жертву?

Мужчина поднял чашу над головой, задрал голову, продолжая издавать странные звуки. Заметила на правой руке татуировки, рисунок шел от плеча до кисти, я уже видела такой, заканчивающийся на кисти черепом с огненными пустыми глазницами.

От этого стало еще страшнее. Неужели это он, мой отчим, Дмитрий Горн? Нет, этого не может быть.

Что вообще происходит? Что за фильм ужасов, в котором я сейчас играю главную роль, да и вообще какая она, моя роль?

Кто он такойи что я здесь делаю?

А когда сверху, из чаши, на мое обнаженное тело полилась жидкость, я почти потеряла сознание. Это была кровь. Густая, теплая, практически черного цвета кровь.

Она растекалась по всему телу от груди до ног, при этом мужчина все громче издавал страшные звуки. Выкрикивал какие-то слова, значения которых я не понимала. Раскачиваясь из стороны в сторону в некоем трансе, продолжал свой ритуал; зачерпнув остатки крови, он откинул чашу на пол, начал обмазывать себя.

От ужаса воздуха стало не хватать. Я начала задыхаться, и в этот самый момент меня выдернули из моего кошмара. Кто-то держит меня за плечи, вытаскивая из-под воды. Смотрю широко открытыми глазами, моргаю, отплевываюсь. Пытаюсь сообразить, где я, но все еще понимаю мало.

Пальцы впиваются в кожу, причиняя боль, но мне кажется, что я все еще нахожусь в той, параллельной, непонятной мне реальности. Паникую, барахтаясь в остывшей воде, наполняющей ванну, пытаюсь освободиться.

— Нет… нет… не надо. Нет… нет, отпустите…

— Вита! Очнись! Что с тобой? Смотри на меня… на меня, Вита! Посмотри на меня!

Не могу понять, кто передо мной, но в глазах мужчины тревога, он еще сильнее дергает меня на себя, заставляет подняться. Сопротивляюсь, отталкиваюсь ногами от дна ванны, упираюсь в его грудь руками, чтобы не дать себя убить, облить кровью, принести в жертву.

Это он, я чувствую, я знаю. Отчим. Только без маски демона.

— Эй, Вита, посмотри на меня. Да прекрати, Виталина!

Истерика, самая натуральная, яркая, неосознанная. Она парализует и лишает способности здраво мыслить.

Рывок. Мужчина прижимает меня к себе, хватает правой рукой за волосы на затылке, сдавливает, а потом впивается в мои губы долгим, голодным поцелуем. Я все еще продолжаю мычать, бить кулаками в грудь, но вялые попытки сопротивления ломает его напор.

Меня никогда так не целовали.

Требовательно, жестко, настойчиво, болезненно, кусая губы. Да меня вообще никогда не целовали, Борька не считается. Расслабляю мышцы, позволяя проникнуть в рот языком, прикрывая глаза. Удовольствие растекается в груди, при этом хватка на затылке становится сильнее. Этот контраст боли и наслаждения убивает истерику окончательно.

Вот сейчас точно не хватает воздуха, отчим отрывается от меня, наши глаза и губы буквально в нескольких сантиметрах друг от друга. Сейчас у него черные глаза, да, абсолютно черные, со всполохами огня где-то глубоко в зрачках.

Я даже не понимаю, что сейчас голая перед ним, не пытаюсь прикрыться, лишь часто дышу, голова идет кругом. Его черная рубашка промокла насквозь, а Горн все еще удерживает меня около себя, прожигая взглядом, играя желваками на скулах.

Глава 13

— Виталина, ну наконец-то! Я уже состарилась тебя ждать! Сколько можно собираться? Давай быстрее за стол. Федор, подавай горячее! Федор, где тебя носит?

Мать окончательно вжилась в роль рабовладелицы, оглушила всех громким криком. Идти на ужин не хотелось, после ванны и визита отчима голова разрывалась от мыслей. Но я понимала, если останусь одна со своими мыслями, начну накручивать себя еще больше.

Да и не думала я, что все собравшиеся за столом ждали только меня, вообще не было планов сюда идти. Но вот пошла, в голове полный сумбур от напряженности, недосыпа, от усталости и перелета.

Постоянно присутствует чувство, что за мной кто-то наблюдает. Не удивлюсь, если дом напичкан камерами. Я так отчетливо помню взгляд отчима, который выворачивал нутро наизнанку, а еще то видение или сон, в котором меня почти принесли в жертву.

Не говорю о поцелуе, от которого у меня до сих пор горят губы. Я непроизвольно облизываю их, прикусывая место укуса.

— Добрый вечер.

— Почему ты в джинсах? Я же просила надеть платье. У тебя нет ни одного платья? Виталина! Это ужин, праздничный семейный ужин, а ты вырядилась, как будто пошла в местную бургерную.

— Не люблю платья, мне комфортно в джинсах.

— А что с волосами?

— Не высохли, пришлось собрать в пучок.

Сажусь за стол, укладываю салфетку на колени и только потом поднимаю глаза, смотрю вперед. Естественно, на другом конце стола отчим. Дмитрий Германович удобно расположился на стуле, откинувшись на высокую спинку. Наблюдает за мной, держа между пальцев тонкую черную сигарету, дым от которой тонкой струйкой поднимается к потолку.

Такое чувство, что я, да и все мы, здесь собравшиеся, для него всего лишь муравьи в стеклянном аквариуме. Что-то делаем, копошимся, таскаем на себе палочки, а он просто сидит и наблюдает за нами с легкой ухмылкой на губах. Я даже не пойму, о чем он думает. Нечитаемый взгляд, ненависти нет, да и откровенного эротического интереса тоже.

Или мне это тоже снова кажется? Слишком много сомнений и «кажется». Интересно, это лечится?

Гостиная тоже изменилась, как и практически все в доме, не похоже на легкий ремонт. Но кое-что осталось из прежней жизни, это радует. Несколько картин, два серванта, в них богемское стекло и китайский фарфор, отец любил покупать что-то дорогое и странное на аукционах. Говорил, что некоторым чашкам или бокалам нет цены, что я потом на этом могу разбогатеть.

А я любила воровать их тайком, когда никого не было дома, и устраивать с куклами чаепитие. Мать ругалась, отец лишь качал головой, но я была счастлива, что шкаф не закрывали на замок.

Большая люстра над головой с тяжелыми хрустальными каплями. Кто помешан на таких объемах и формах? Неужели мать? Контрастные обои с позолотой, практически черный пол, начищенный до блеска, и огромный овальный стол в середине гостиной.

Нас за столом четверо. Появился еще один персонаж.

Пока Федор суетился, расставляя горячее, Инна движением руки указала на сидящего недалеко от меня молодого человека:

— Виталина, познакомься. Это Антон.

Хотела ответить в рифму, но не стала. Я девушка воспитанная и все-таки учусь в академии балета.

— Антон — племянник Дмитрия, единственный близкий родственник, но теперь у него есть я и ты, у него есть мы, так что поэтому мы теперь семья.

Не разделяла я энтузиазма матери, да и не нужна мне такая семья.

Антон тоже был странный, как его дядя, но на него совсем не похож. Задрот — так бы назвала его Ксюша. Диаметрально противоположные два человека внешне, насчет характера не знаю.

Светлые волосы зачесаны назад, гладко выбрит, тонкие черты лица, голубые глаза, светлые ресницы и брови. Худощавый, с тонкой шеей и острым кадыком, но на лице неестественно пухлые губы. Темная рубашка, пиджак… явно копирует своего дядюшку, получается плохо.

Тонкие пальцы держали вилку с ножом, он смотрел на меня, а мне хотелось кинуть в него что-нибудь тяжелое или плюнуть. Ну, это был бы верх демонстрации моего воспитания, даже посмеялась в душе.

Сооружение в центре стола в виде рождественского венка подошло бы идеально. Кто вообще его сюда поставил рядом с вампиром? Зря я думала, что Вальтер маньяк, на самом деле это Антон дрочит, наверное, перед сном на порнуху.

— Антон, это Виталина, моя дочь.

— Ты правда балерина?

Господи, у него даже голос отвратительный.

— Нет, неправда. Я танцовщица в стрип-клубе, совсем недавно там работаю. Обычно по сменам, чтобы не мешать учебе, я на лаборанта учусь в колледже химическом. Балерина — мое сценическое имя, номер у меня в балетной пачке, но без верха. Если надо, могу приват, пять тысяч стоит.

Мать подавилась вином, чуть не вылила себе его в декольте. Федор застыл, раздавая горячее, рука замерла в воздухе, не донеся кусок утки до тарелки. Антон заморгал, не понимая, шучу я или нет. Дмитрий Германович снова улыбнулся краешками губ, сделал глубокую затяжку, выпуская кольца дыма перед собой. Ну ладно, пусть улыбается.

— Реально? — Антон почти поверил.

Глава 14

Долго не могла заснуть. Смотрела на люстру, на блики света фонарей на улице, что отражались от ее хрустальных капель. Прислушивалась, не понимая, чего боюсь — что-то услышать или, наоборот, этой звенящей тишины?

Нервы ни к черту. Но в свете последних событий это неудивительно. А еще эти странные видения и сны. Максимально реалистичные, мистические, кошмарные. По мне психушка тоскует; если расскажу Ксюхе, не поверит.

А вдруг правда мой отчий — сатанист? Вообще, не исключаю такую возможность, в нашем современном и немного диком мире какой только дичи нет. Надо будет почитать об этом, но точно не на ночь.

Не давала покоя не только моя фантазия, но и поцелуй. Но воспоминания о нем гнала прочь.

Может, зря я так дернулась и ушла с ужина? Сидела бы, разглядывала публику, на десерт обещали что-то вкусное. Но я не выношу, когда мне указывают и что-то навязывают, Горн делал именно это, словно ему известно больше, чем мне. Словно он всемогущий правитель всего и всех.

Я почти с двенадцати лет самостоятельно принимаю решения, академия не в счет, там мы все подчиняемся правилам добровольно. Но вне ее стен я не позволю управлять своей судьбой.

Не засну сейчас, бесполезно. Взяла телефон, он наконец зарядился, было несколько пропущенных от Ксюши и сообщения от её брата Борьки и Павла. Не стала никому отвечать, но подруге позвонила, хотя та не взяла трубку. Набрала ее снова:

— Алло, Ксюха, куда пропала?

— Витка, привет, извини, телефон сдох, вот от слова «совсем», уронила, а он разлетелся на несколько частей, так обидно. Выпросила у отца новый, пришлось ему вспомнить о том, что у него есть хоть и незаконнорожденная, но дочь. Боря говорил, чтобы не смела просить, ну, ты знаешь, он у меня гордый капец какой.

— Я решила, что ты загуляла.

— Да куда там? Ты же не осталась, гулять не с кем, да и Борька не позволит. Как ты там? Как добралась? Что мать с новым мужем?

— Долетели хорошо, здесь зима настоящая, я уже отвыкла от такой, когда снег белый и он все валит и валит с небес.

Прошла к окну, даже его поменяли, но широкий низкий подоконник оставили, даже подушка лежит декоративная. Я любила на нем в детстве сидеть, мечтать, смотреть на лес и звезды. Забралась с ногами, поправляя короткий топ, продолжая разговаривать с подругой.

— А сам отчим, как он, что за дядька? Старый, поди, и страшный?

— Нет, я думаю, он моложе матери. Очень странный, довольно привлекательный мужик, кстати. Знаешь, вот ему бы рекламировать туалетную воду в готическом антураже, со сценарием дьявольской мессы, во всем черном. У него даже татуха на кисти — череп с огненными глазницами.

— Ого, вот это типаж. И где Инна такого нашла, в СПА?

— Вот это надо узнать. Еще они сделали в доме ремонт, он словно чужой мне стал, ты бы видела елку в холле, это «привет, психушка», она серебристая. Еще есть Антон, это племянник отчима, со взглядом латентного извращенца. Я в серпентарии, кругом ядовитые гады.

— Так тебе не скучно там. Отчим Дракула, братишка Чикатило. — Ксюша засмеялась.

Я не стала распространяться о своих странных снах и видениях, а еще поцелуе того самого порочного и чертовски привлекательного отчима. Ксюха с ума сойдет.

— А еще в самолете познакомилась с парнем.

— Он-то нормальный?

— Вроде да.

— Симпатичный?

— О, да, и веселый.

— Борькино сердце будет разбито.

— Мы ему не скажем.

— И что парень? На свидание звал?

— Почти. Звал показать город и его хорошие места.

— А еще к себе посмотреть кино, да?

— Нет, так далеко не звал.

Немного расслабилась, болтая с подружкой, пока Ксюха шутила и фантазировала, что и как у нас должно быть с Пашей, посмотрела вниз и вправо, на снегу был красный свет. Приподнялась, чуть не свернула шею, но больше увидеть не смогла. Что может светить красным? Фонарь? Гирлянда?

— Ладно, Ксюш, спать буду, у нас уже полночь.

— Давай, как что, пиши и звони, у меня теперь новый крутой телефон. Пока.

— Хорошо, пока.

Свет на снегу не давал покоя. Убрала телефон, открыла окно, морозный воздух обжег лицо и грудь, но я высунулась наружу. Точно, из окна на первом этаже пробивался красный свет. Это кабинет отца, да, точно, там раньше был именно он. Сейчас не знаю, Горн с мамашей могли все перестроить.

Вздрогнула от испуга, ударилась виском о раму, когда на телефон пришло сообщение.

— Черт! — прошипела я и закрыла окно.

«Спишь или решила меня игнорировать? Но я парень наглый, я буду писать, пока не ответишь».

Паша был милым, даже улыбнулась.

Надела толстовку, взяла телефон, прошла до двери, стараясь быть как можно тише, начала проворачивать дверной замок. Закрылась, чтобы не ходили всякие и не пугали меня, а еще не целовали. Прежде чем выглянуть в коридор, выключила на телефоне звук, заправила за уши распущенные волосы.