Отдел. Протокол чувств

1. Терапия делом

Вести машину через пелену слез — тяжело. Громкую музыку не включить — на заднем сидении спит собака. Приходится, не часто, но останавливаться на обочине и, проплакавшись, дышать. Как учил психолог — долгий вдох, долгий выдох. Три таких вдоха и снова подступает истерика. Она не курит, от этого, кажется сложнее. Нет, наверное, Здоровье и все дела… Пару раз на таких остановках дыхание не помогает — успокаивает истерику только пинание колеса машины. Во второй раз собака проснулась и удивлённо смотрела на хозяйку через стекло.

В следующий раз она остановилась на заправочной станции. Собаке требовалось размяться, а ей срочно нужен был кофе и что-то съесть. Магистральные заправочные радовали выбором и приветливым отношением, даже ближе к полуночи. Дальнобойная стоянка не была битком и это обнадеживало — девушка надеялась, что и людей не очень много, все же не хотелось разгуливать с красным носом и глазами при всех. А солнечные очки ночью — подозрительно. От такой мысли она хмыкнула, закрывая машину и отправляясь за кофе и оплатить бензин. Собаку было решено выгулять после всех покупок.

Эта остановка была необходима. Как для питомца, так и для нее. Потому что хотелось наконец доехать до гостиницы, переночевать и оставшуюся половину пути доехать максимально быстро.

«Кир, не дури. Открой мне» — его контакт девушка переименовала, но не убрала в спам. Почему — сама еще не понимала.

«Сложно открыть что-то за 340км» — быстрыми движениями пальцев по клавиатуре девушка уже была готова отправить сообщение, но что-то мешало.

«я вижу, что ты прочитала. Вижу, что пишешь»

— Какой ты, сука, проницательный. — пробурчала девушка

— Добрый вечер.

— Простите. — щипая переносицу, чтобы немного вернуться в реальность, — девяносто пятого, до полного, третья колонка.

— У нас обновление, оплата на колонке, после того, как заправитесь, — мальчик на кассе улыбнулся, — Что-нибудь еще?

— Да, три эспрессо, две сосиски в тесте и три хот-дога без теста. — подобный заказ на заправочной вряд ли необычен, но она продолжила — сосиски для собаки. И воды еще без газа, не из холодильника.

Расплатившись за кофе и еду, девушка вернулась к машине. Собака, до этого лениво лежавшая на заднем сидении, теперь смотрела на хозяйку в лобовое стекло и радостно виляла хвостом.

— Держи, прожорливое животное, — просовывая через приоткрытое стекло сосиску, девушка улыбнулась скорости, с которой еда пропала в машине.

Осталось одно из самых сложных и в то же время простых дел — заправить автомобиль, при этом не разлив кофе.

— Вам помочь? — из-за спины появился работник заправочной, мужчина в световом жилете, — У нас только ввели новую систему, не все сразу справляются.

— Да, пожалуйста. — она протянула купюру в благодарность и была готова приложить карту для оплаты бензина, — девяносто пятого, на пару тысяч.

— Оплата после заправки. — мужчина улыбнулся и начал работу.

«Кир, прекращай дуться» — пришло новое сообщение.

«Я уехала домой. НЕ пиши мне больше» — девушка отправила сообщение и заблокировала контакт. Вдыхая аромат напитка и отдавая питомцу очередную сосиску, она наконец не чувствовала предательского кома в горле.

«Дашка, я завтра приеду, к вечеру. С собакой» — отправила другое сообщение, когда расплатилась за бензин и, отогнав машину на стоянку, наконец вывела собаку на прогулку.

***

Парная гудела. Раскаленные камни, шипели от ледяной воды, которую плеснули из дубовой кадки, Пар обжигал. Он был густой, сладковатый, пахнущий распаренным дубовым листом и березовой почкой. Три человека, привыкшие за сорок лет службы к худшему, чем эта, покорно принимали ее, раскинувшись на полках из потемневшего, потрескавшегося от времени дерева.

Кожа, покрытая отметинами пулевых ранений, ножевыми ранами и видевшая годы нервного напряжения, краснела, распаривалась, открывая поры, чтобы выпустить наружу всю накопленную усталость мегаполиса.

— Ну-ка, добавляем, господа хорошие, — сиплым, намертво прокуренным голосом произнес Жаров Николай Георгиевич.

Он, самый жилистый и подвижный из троицы, легко, почти по-кошачьи, спрыгнул с верхнего полка, подошел к каменке и с размаху плеснул на нее из дубового ковша. Парная взвыла — белая, слепая пелена стала абсолютно непроницаемой, обжигающе-густой. Жар, казалось, проникал уже не в кожу, а в самые кости, вытапливая из них многолетнюю усталость, городскую копоть, кислый привкус бесконечных совещаний и вечное, неотпускающее напряжение оперативной и преподавательской работы.

— Ты нас тут, Жаров, в фарш превратишь, а не пропаришь, — раздался из белого марева низкий, обстоятельный, насквозь басовитый голос Панфилова Дмитрия Фёдоровича. Он лежал навзничь, его мощная, покрытая седыми волосами и старыми, побелевшими шрамами грудь, тяжело вздымалась. Один шрам, длинный и аккуратный, тянулся от ключицы к ребрам — память о задержании вора в законе на авторынке в лихие девяностые. — Сорок лет паримся, а ты все никак режим вычислить не можешь. То холодно, то горячо, а теперь вот вообще, до руды прожариваешь.

— Молчи, дядь Дим, терпи, — отозвался Жаров, уже взобравшись обратно на свою полку. Его тело было сухим, жилистым, с рельефными мышцами, не утратившими упругости. — Это тебе не в академии лекции читать заботливым курсантам. Здесь, как на долгой, многосуточной засаде, — терпи и молчи. Жар очищает. Не только тело. Мозги прочищает. Совесть, говорят, тоже. Вот и думай сейчас о своем подшефном, о племяннике генеральском. Пусть этот жар выжжет из тебя всю досаду на него.

В воздухе повисла нехорошая, густая пауза, которую заполнил только шипящий пар и тяжелое, ровное дыхание мужчин.

Третий из друзей, Григорьев Дмитрий Николаевич, начальник отдела, сидел, сгорбившись, опустив голову между колен. Капли пота, словно слезы усталого исполина, стекали с его лысеющей макушки по загрубевшим щекам, забивались в седые, щетинистые усы. Он был тем стержнем, на котором держался весь их отдел, и сейчас этот стержень изгибался под непосильной тяжестью административной дури.

2. Синий шёлк

Кабинет оперативного состава напоминал растревоженный улей. За своим компьютером, отгородившись от общего хаоса монитором, сидел капитан Лушин Сергей. Его лицо, испещренное сеточкой мелких морщин у глаз от постоянного прищура, было сосредоточено. Пальцы с обкусанными ногтями быстро стучали по клавиатуре, готовя отчет о вчерашнем задержании. На полу у его ног, дремал служебный пес, немецкая овчарка по кличке Пёс. Его ухо время от времени подрагивало, улавливая знакомые и тревожные звуки оперативной работы.

Напротив, развалившись в кресле и болтая по телефону, сидел майор Константинов Алексей. Крупный, широкоплечий, с густыми темными волосами и насмешливым прищуром карих глаз. Он что-то уверенно объяснял, в такт речи покручивая в свободной руке шариковую ручку.

— Да, ясно всё, ясно. Скажи им, что по статье 158, часть вторая, им светит, а не по первой. Пускай радуются, что мы им предлагают сделку… Ага… Ладно, жду.

Он бросил трубку и удовлетворенно хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. Его взгляд скользнул по Лушину, потом упал на спящего Пса.

— Серёж, твой хвостатый сегодня на выезд готов? А то у нас тут «Радужник» новый фокус выкинул.

Лушин не отрываясь от монитора, мотнул головой:

— Пёс всегда готов. Только вот с кем работать — вопрос. С тем, — он кивком головы указал на дальний угол кабинета, где за новеньким, сверкающим чистотой компьютером сидел капитан Халявин, — даже он работать отказывается. Вчера на осмотр места выезжали, так он от тела на пять метров шарахался. Говорит, «у меня аналитический склад ума, мне запахи мешают концентрироваться».

Константинов фыркнул:

— А я бы на его месте от тебя шарахался. Ты после вчерашней засады в подвале на Автозаводской месяц проветриваться будешь. Ну да ладно, не наше дело. Начальство его любит, лелеет. О, а вот и наш любимый начальник.

В кабинет вошел Вахтанг Леонов. Его лицо было усталым и озабоченным. Он нес под мышкой толстую, запыленную папку с опознавательной надписью «Фарфоровый клоун. №1258/3. Приостановлено».

— Вах, привет! — крикнул Константинов. — Что это ты там архивную пыль поднимаешь? Призраков ловить собрался?

Вахтанг положил папку на свой стол и тяжело вздохнул.

— Не я. Григорьев. Приказал реанимировать. И для Халявина, и для… нового специалиста.

В кабинете наступила короткая пауза. Даже Халявин оторвался от своего экрана, на котором он, судя по всему, изучал что-то связанное с корпоративным этикетом.

— Какого нового специалиста? — настороженно спросил Лушин, прекращая стучать по клавиатуре.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Кира. Она была в темных джинсах, простой футболке и кожаной куртке, из-под куртки выглядывала усовершенствованная кобура, ремнями немного приминая футболку на ребрах. Волосы были убраны в строгий хвост, в руках — планшет и сумка через плечо. Она выглядела собранной, подтянутой, и только в глазах от чего-то не было огня, было что-то нечитаемое. За ее ногами, как тень, следовала Малина. Собака настороженно обвела кабинет взглядом, оценивая обстановку и его обитателей.

Все замолчали, уставившись на новоприбывшую. Первым опомнился Вахтанг.

— Мужики, это капитан Кира Панфилова. Из Питера. Прибыла к нам… для обмена опытом. Будет консультироваться по некоторым старым делам.

Кира кивнула, ее взгляд скользнул по лицам присутствующих, останавливаясь на каждом на секунду. Профессиональная оценка. Лушин — напряженный, уставший, но собранный. Константинов — самоуверенный, наблюдательный, с долей цинизм, именно такой, каким она его помнила. Халявин — удивленный, немного напуганный ее появлением и видом еще одной служебной собаки.

— Привет.

— О, Кирюха. — оживился Константинов, и на его лице расплылась улыбка. — Как Питер? Ну ты даешь, Вах, такую новость скрывал! Мы ж с Кирой в одной академии, но на разных курсах были! Ну, ты тогда еще лейтенантом младшим была, а я уже старлеем ходил. Как дела?

Кира холодно кивнула, встречая его насмешливый взгляд.

— Дела нормально, Леш. Рада, что ты преуспел.

Его улыбкаа стала еще шире.

— Ага, до майора дослужился. В отличие от некоторых, — он бросил взгляд на Лушина, который снова уткнулся в монитор, но по напряженной спине было видно, что он слушает.

Халявин, тем временем, поднялся из-за стола и с напускной уверенностью подошел к Кире.

— Капитан Халявин. Очень приятно. Вы к нам надолго? Я, кстати, тоже питерский, с Васильевского. Может, земляки?

Его рука была вытянута для рукопожатия, но Кира лишь кивнула, не протягивая своей.

— Панфилова. Я тебя помню. Мы были в разных группах. Но московская, я скорее местная. Отец здесь служил.

— А, понятно, — не смущаясь, убрал руку Халявин. — Ну, добро пожаловать в наш скромный коллектив. Если что по корпоративной культуре, адаптации — обращайтесь. Я тут как раз курирую эти вопросы.

Вахтанг с трудом сдержал вздох. Лушин тихо фыркнул. Константинов усмехнулся.

— Да уж, Кирусь, наш Халявин — главный по галстукам и рукопожатиям. Ну, ладно, по рабочим моментам ко мне или к Сергею обращайся. Он у нас хоть и бухой иногда, но оперативник от бога. Правда, Серёж?

— Я в завязке уже пять лет — буркнул мужчина и с силой нажал на клавиатуре на Enter. Пёс поднял голову и укоризненно посмотрел на Константинова.

Кира почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Напряжение в кабинете висело почти осязаемое. Она положила сумку на свободный стул у стола Вахтанга.

— Я, пожалуй, приступлю. Вахтанг, ты говорили, дело лежит тут или мне к Григорьеву?

Вахтанг молча протянул ей папку «Фарфоровый клоун». Кира взяла ее, почувствовав вес пыльной истории, и пристроилась за соседним столом. Малина улеглась у ее ног, положив голову на лапы, но глаза ее были открыты и внимательно следили за всеми.

3. Личное дело

Безмятежность длилась ровно три дня. Ровно столько, сколько потребовалось Кириллу, чтобы через общих знакомых выяснить ее московский номер.

Первый звонок она проигнорировала, списав на неизвестного абонента.

Второй — с питерского кода — заставил сжаться сердце.

Третьим пришло сообщение. Короткое, без знаков препинания, будто выдохнутое в порыве отчаяния или наигранной страсти: «Кир я знаю что это ты прости пожалуйста нужно поговорить очень»

Кира удалила СМС, будто обожглась. Палец дрогнул, отправляя номер в черный список. Но ощущение неприятной паутины, уже опутало ее снова. Он нашел ее. Он не отпускал.

Она сидела на кухне у Дарьи, сжимая в пальцах кружку с остывшим чаем. За окном моросил противный осенний дождь, превращающий все в серое, мокрое месиво. Идеальная метафора ее текущего состояния души.

— Опять он? — тихо спросила Дарья, присаживаясь рядом. Она бросила взгляд на лежащий на столе телефон Киры.

Кира лишь кивнула, не в силах сказать и слова. Сказать вслух — значит, снова признать, что этот человек существует в ее реальности.

— Брось его к черту, Кир. Окончательно. Он не имеет права тебя терзать. Особенно сейчас.

«Особенно сейчас».

Эти слова висели в воздухе тяжелым, не озвученным грузом. О беременности пока знали только они вдвоем. Дарья хранила секрет, но напряжение читалось в ее глазах. Особенно когда вечером приходил Вахтанг. Он чувствовал, что между сестрами что-то происходит, но списывал на последствия отравления и общую усталость.

Развязка наступила в пятницу. Вахтанг приехал раньше обычного, с огромным пакетом отменных чебуреков из той самой столовой, что облюбовали все оперативники района. Он был в хорошем настроении, рассказывал какой-то забавный случай с Халявиным, который пытался провести лекцию по этикету для задержанных карманников.

Кира сидела в гостиной, листая каталог аренды жилья, и лишь краем уха слушала его рассказ. Она наткнулась на вполне симпатичную однушку недалеко от метро «Аэропорт». Цена кусалась, но не бешеная. Нужно было звонить, договариваться о просмотре. А для этого требовались силы, которых не было.

— ...и он им такое про «социальные лифты и невербальные сигналы в криминальной среде» понес, что те, кажется, сами не поняли, кого поймали — умников или хулиганов, — смеялся Вахтанг, расставляя на столе тарелки. Дарья хлопотала у плиты, подогревая суп.

— И чем кончилось? — спросила она, улыбаясь.

— Кончилось тем, что Лушин зашел, услышал эту ахинею, сказал: «Леха, они у тебя тут или задержанные, или на тренинге мотивационном? Если второе, я тоже послушаю, а то у меня с невербальными сигналами туго — я обычно рычу, и все понятно». Халявин аж побагровел!

Кира невольно усмехнулась. Представила эту сцену. Лушин с его прямолинейностью был идеальным антиподом Халявину. Ядовитый замечание было как раз в его стиле.

Вахтанг, довольный, что развеселил ее, подошел к дивану.

— Ну что, капитан, оживаешь потихоньку? Что это ты изучаешь? План побега?

— План обретения личного пространства, — поправила она, показывая ему планшет. — Смотрю квартиры. Не могу же я вечно у Дашки на шее сидеть.

— Да я не против! — тут же отозвалась Дарья с кухни.

— Я знаю. Но я против.

Вахтанг взял планшет, пролистал объявления, свистнул.

— Цены... конечно. Ну, ничего, если что, поможем. Взнос поможем сделать. Правда, Даш?

В этот момент телефон Киры, лежавший на диване, снова завибрировал. На экране всплыло уведомление о новом сообщении в мессенджере от неизвестного номера.

«Кир, прошу тебя, выйди на связь. Я все узнал...»

Кира застыла. Сердце ушло в пятки. «Я все узнал». Что он мог узнать? Питер... общие знакомые... болтливая медсестра из больницы? Паническая мысль пронеслась в голове, заставляя кровь стынуть в жилах.

Она резко потянулась к телефону, чтобы погасить экран, но было поздно. Вахтанг, стоявший рядом, непроизвольно взглянул на подсветившийся экран. Он не был любопытным, не стремился читать чужие сообщения, но короткой фразы хватило. Он видел, как побледнела Кира, как дрогнули ее пальцы. Он видел.

Наступила неловкая пауза. Дарья, почувствовав неладное, вышла из кухни, вытирая руки.

— Что-то случилось?

— Нет, — слишком быстро ответила Кира, хватая телефон и запихивая его в карман джинс. — Спам какой-то.

Вахтанг смотрел на нее внимательно, его добродушное выражение лица сменилось на настороженное, профессиональное. Он был опером, он видел ложь за версту.

— Кира, — сказал он тихо, но твердо. — Это он? Тот... питерский?

Дарья замерла у порога, ее глаза расширились. Кира опустила голову, сжав кулаки. Молчание было красноречивее любых слов.

— Он достает тебя? Угрожает? — голос Вахтанга стал жестче, в нем зазвучали нотки, которые он использовал на допросах. — Дай его номер. Мы с ним поговорим. На языке, который он поймет.

— Нет! — вырвалось у Киры. — Вах, не надо. Никаких разговоров. Я сама разберусь.

— Как ты разберешься? Он пишет, что «все узнал». Что он имел в виду?

Кира закрыла глаза. Давление стало невыносимым. Тайное всегда становится явным. Особенно в кругу близких людей, которые любят и волнуются. Она чувствовала на себе взгляд сестры — полный сочувствия и ужаса, и взгляд Вахтанга — суровый, требующий ответа.

— Он... — она сглотнула ком в горле. — Он мог узнать, что я в Москве. И все.

— Врешь, — мягко, но беспощадно констатировал Вахтанг. Он подошел к ней, опустился на корточки перед диваном, заглядывая в опущенное лицо. — Кира, я тебя как родную знаю. Я видел, как ты смотрела на это сообщение. Это был не просто испуг. Это был ужас. Что он узнал? Про ребенка?

4. Почерк прошлого

Темнота была густой, липкой и абсолютной. Сознание возвращалось к Кире обрывками, как будто кто-то рвал пленку на куски. Сначала — только ощущения. Резкая, ноющая боль в висках. Холодный, влажный бетон под щекой. Запах плесени, пыли и чего-то еще… Слабый, но отчетливый запах хлорки и лекарств. Антисептик.

Она попыталась пошевелиться, но тело не слушалось. Руки были грубо стянуты за спиной, ноги онемели. На голове все еще болтался тот самый тканевый мешок, затрудняя дыхание. Память накрыла волной: парковка, темная «Ауди», двое мужчин в масках, укол в шею… И голос. Тот самый, знакомый, из женской консультации. Врач.

Ужас, холодный и пронзительный, заставил ее сердце бешено заколотиться. Она замерла, прислушиваясь. Где-то поблизости капала вода. Эхо шагов где-то далеко. И тихий, натужный гул, похожий на работу старого холодильника или вентиляции.

Он был здесь. Тот самый маньяк. И она была его пленницей.

Мысль о ребенке пронзила ее острой, физической болью. Она инстинктивно попыталась согнуться, прикрыть живот, но веревки впились в запястья. «Успокойся, — приказала она себе мысленно, чувствуя, как паника подступает к горлу. — Дыши. Думай. Они ищут. Они уже ищут тебя».

***

Тишина в кабинете оперативной группы была звенящей и густой, как смог. Воздух был пропитан запахом холодного кофе, пота и невысказанного напряжения. Сергей Лушин, откинувшись на стуле, жевал пустую зубочистку, его взгляд был прикован к большой карте Москвы, утыканной разноцветными кнопками. Вахтанг Леонов, сидевший напротив, с силой тер виски, будто пытаясь вдавить в череп навязчивую мысль. Они молчали уже минут десять. Слов не было. Была только одна, обжигающая душу реальность: Кира Панфилова пропала.

Ее телефон лежал на столе, найденный на пустой ночной парковке у здания управления. Возле ее машины. Рядом — следы борьбы, упаковка от стерильного шприца и… крошечная, почти невидимая ниточка от медицинской маски. Стандартная, одноразовая. Та, что используют врачи.

— Мой косяк, — хрипло прервал молчание Вахтанг. — Я не должен был ее отпускать. Должен был отвезти к Дашке и оставить там, под присмотром. Она же ходила в ту самую консультацию! Она идеально подходила под его профиль!

— Хватит самобичевания, — отрезал Лушин, швыряя зубочистку в урну. — Винить себя будем потом. Сейчас надо работать. Она жива. Он не станет убивать сразу. У него… ритуал.

Последнее слово он произнес с отвращением. Мысль о том, что сейчас происходит с Кирой, заставляла сжиматься кулаки до хруста. Лушин встал, подошел к карте.

— Итак. Связь между жертвами — женская консультация на Савеловской. Все жертвы были там на учете. Всех их в разное время смотрел один и тот же врач — Юрий Хоритонов. Идеальный кандидат. Возраст подходит, образование — акушер-гинеколог. Уволился сегодня утром, формально — по собственному желанию. Реальная причина — жалобы пациенток на странное поведение, излишнюю… навязчивость.

— Проверили его адрес? — спросил Вахтанг.

— Пусто. Квартира продана месяц назад. Соседи сказали, что уехал с матерью, Ниной Викторовной. Куда — неизвестно. Ни банковских операций, ни мобильной активности. Как в воду канул.

Дверь кабинета распахнулась, влетел Алексей Халявин. Его лицо было бледным, но глаза горели холодным, сосредоточенным огнем. В руках он сжимал распечатку.

— Нашел! — выдохнул он, кладя листок на стол перед оперативниками. — Психологический портрет из Питера. Заказывал его по своим каналам, пока вы… пока все это. Профайлер указала на ключевые моменты.

Лушин и Леонов наклонились над распечаткой.

— «Субъект, — зачитал Вахтанг, — обладает глубокой психологической травмой, связанной с потерей ребенка или невозможностью иметь детей. Вероятно, пережил трагедию с партнершей. Видит в своих действиях извращенную форму восстановления справедливости. Может находиться под сильным влиянием доминирующей фигуры, вероятно, матери…» Матери… — он посмотрел на Лушина. — Его мать. Нина Викторовна.

— И еще, — вмешался Халявин, переключая их внимание на свой ноутбук. — Я проанализировал все места обнаружения тел. Не только по районам, но и по типу местности. И нашел аномалию. Все они находятся в радиусе трех километров от заброшенной школы в Бескудниково. Школу должны были сносить, но проект заморозили. Идеальное укрытие.

— Есть данные по школе? — резко спросил Лушин.

— Кадастровый номер, план здания, — Халявин щелкнул мышкой. — Построена в 70-х. Подвал, два этажа. Коммуникации давно отключены.

Вахтанг уже хватал куртку.

— Собираем группу! Без сирен. Подъезжаем тихо, оцепляем периметр. Лушин, ты со мной на вход. Берем штурмом. Халявин, ты остаешься здесь, на связи.

— Нет! — неожиданно твердо сказал Халявин. — Я еду с вами. Мне нужен прямой доступ к базе, если что-то пойдет не так. И… я знаю его почерк. Могу помочь.

Лушин и Леонов переглянулись. В глазах Алексея была не просто решимость, а та самая «полевая» хватка, которой ему так не хватало раньше.

— Ладно, — кивнул Вахтанг. — Но строго за спиной. Понял?

Через пятнадцать минут три машины без опознавательных знаков мчались по ночному шоссе в сторону Бескудниково. Вахтанг вел первую, его лицо в свете фонарей было каменным. Лушин молча проверял оружие. На заднем сиденье Халявин, пристегнутый, лихорадочно пролистывал на планшете план школы и данные на Хоритонова.

— Смотрите, — он показал планшет Лушину. — Его мать, Нина Викторовна, десять лет назад лечилась в 5-м психоневрологическом стационаре. Диагноз — параноидная шизофрения с бредовыми идеями ревности и ущерба. Выписана под наблюдение сына.

— Вот оно, — мрачно прошептал Лушин. — Доминирующая фигура. Она и есть его главный двигатель. Он это все для нее делает.

***

Сознание Киры прояснялось, с каждой минутой боль становилась острее, а холод — пронзительнее. Она лежала на полу в какой-то подсобке или подвале. Сквозь ткань мешка пробивался слабый свет от одинокой лампочки где-то под потолком.