Ольга
Родители всегда учили меня быть честной. Послушной. Правильной. Работящей. Как молитву, я повторяла эти слова, пока они не въелись в кожу, не стали клетками моего тела. Ходить в церковь по воскресеньям — даже когда болит горло. Звать соседей на пироги — даже если они сплетничают за моей спиной. Отучиться, получить диплом — но не для карьеры, а для галочки. Найти «достойного» человека — то есть того, у кого есть дом, машина и готовность заплатить за меня выкуп. Выйти замуж. Лишиться девственности в первую брачную ночь. Нарожать мужу кучу детей. Молчать. Терпеть. Не роптать.
Но что, если я больше не могу?
Мне восемнадцать. В этом году я заканчиваю колледж по специальности «программирование» — единственное, на что я настояла в своей жизни. Родители кричали, что это «не женское дело», что я опозорю семью. А потом… отомстили. Уже подыскали мужа. Тридцать пять лет, владелец магазина стройматериалов. Говорят, он «надёжный». А я вижу его глаза — холодные, как лезвие ножа. Вижу, как он смотрит на мои руки, будто оценивает товар. Я не хочу быть его товаром.
Иногда мне кажется, что я задыхаюсь. Воздух в нашем доме густой от ожиданий, от вздохов матери: «Ты эгоистка, Оля. Мы столько для тебя сделали». По ночам я крадусь к окну, распахиваю его и вдыхаю запах свободы — дождь, асфальт, чьи-то далёкие сигареты. Я представляю, как убегу. Куплю билет на поезд до города, где никто не знает моего имени. Устроюсь на работу, буду писать код до рассвета, а потом пить кофе на крыше, слушая шум мегаполиса. Но… страшно. Страшно, что они найдут. Страшно, что не найдут. Страшно, что я сломаюсь и вернусь.
Они даже не спросили, чего хочу я. Не спросили, мечтаю ли я о любви. О том, чтобы первый поцелуй был не с чужим ртом, а с тем, от кого сердце замирает. Чтобы первая ночь не стала унижением, а была… нежностью. Но у них есть план. И я в нём — винтик. Винтик, который должен молчать и крутиться.
Остался месяц до защиты диплома и два месяца до моей свадьбы. И мне так хотелось успеть насладиться свободой, как делают мои подруги. Дни тянулись медленно, словно мёд, стекающий по стенкам вазы. Я чувствовала, как невидимые цепи родительских ожиданий всё туже стягивают мою жизнь. Каждое утро начиналось с их наставлений, каждый вечер заканчивался проверкой, где я была и с кем разговаривала.
Из этих мыслей меня вырвал телефонный звонок. Я лежала на кровати в позе звезды, уставившись в потолок, где последние на сегодня солнечные лучи рисовали причудливые узоры на штукатурке. Мои волосы разметались по подушке, а в руках я держала дипломный проект, который уже выучила наизусть. На экране телефона высветилось имя «Поля» — моя единственная подруга, которая понимала моё отчаянное желание вырваться на свободу.
— Привет, — ответила я, стараясь скрыть волнение в голосе. Мои пальцы дрожали, когда я нажимала на кнопку приёма вызова.
— Привет! — её голос звучал возбуждённо и радостно, словно она уже находилась в клубе. — Пойдём сегодня со мной в клуб? Там будет костюмированная вечеринка!
Я глубоко вздохнула, перед глазами тут же возникли строгие лица родителей, их осуждающие взгляды и бесконечные нотации.
— Родители ни за что не отпустят. А если знакомых встречу? И они разболтают… Что будет, если мама узнает? Она же запретит мне видеться с тобой!
— Мы поедем в соседний город! — быстро заговорила Поля, её голос становился всё более настойчивым. — И плюс там будет костюмированная вечеринка, никто даже не поймёт, что ты там была. Всё будет хорошо, Оль. Ты ведь и сама хотела вырваться от родителей. Представь: музыка, огни, танцы до утра!
Её слова звучали так соблазнительно. Свобода. Настоящая, пьянящая свобода. Всего одна ночь. Всего одна возможность почувствовать себя живой, настоящей. Я представила, как танцую в толпе, как смеюсь, как забываю обо всех правилах и запретах.
— Я… попробую, — прошептала я, сама не веря своим словам. Моё сердце билось так сильно, что, казалось, его стук можно было услышать через телефон.
— Отлично! — воскликнула Поля, её голос звенел от радости. — Я знала, что ты согласишься! Буду ждать тебя в семь у твоего дома. Приедешь, мы подберем тебе что-нибудь красивое, но не слишком вызывающее — всё-таки маскарад!
Связь прервалась, а я всё ещё лежала, глядя в потолок. Одна ночь. Всего одна ночь свободы перед тем, как моя жизнь окончательно изменится. И я действительно хотела этого. Хотела почувствовать вкус запретного плода, хотела доказать себе, что я способна на большее, чем просто следовать чужим правилам.
Но страх всё ещё жил внутри, холодный и липкий, как утренняя роса. Что, если родители узнают? Что, если всё пойдёт не по плану? А если я не смогу вернуться вовремя? Но желание вырваться, хоть на миг стать свободной, было сильнее.
Я медленно села на кровати, чувствуя, как колотится сердце. Одна ночь. Всего одна ночь перед свадьбой. И я должна её прожить. Должна почувствовать, что значит быть собой, что значит жить, а не существовать по указке других.
Я оглядела свою комнату — стены, увешанные фотографиями «идеальной» жизни, книги по домоводству на полке, вышитые мамой салфетки на столе. Всё это казалось таким чужим, таким далёким от той жизни, о которой я мечтала.
Одна ночь. И я сделаю всё, чтобы она стала незабываемой.
Я вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, чтобы скрип петли не выдал моего волнения. В прихожей пахло лавандой — мама всегда клала саше в шкаф с бельём. Тишину нарушало лишь мерное тиканье дедовских часов, их маятник качался словно метроном, отсчитывая секунды до моего маленького предательства.
Я переоделась в рабочую форму — серый свитер с логотипом кинотеатра и чёрные брюки, которые мама называла «мужскими». Зеркало отразило бледное лицо и слишком яркий румянец на щеках.
— Спокойно, всё как обычно, — прошептала я, поправляя воротник.
В карман куртки сунула свёрнутое платье — чёрное, с кружевными рукавами, купленное тайком на распродаже. Оно жгло пальцы, словно напоминая: ты лжёшь.
На улице майский вечер обнял меня теплом, пропитанным ароматом сирени. Фонари уже зажглись, отбрасывая на асфальт длинные тени, будто дорожку из чёрного бархата. Я шла, ускоряя шаг, пока не услышала гул автобуса. Его фары мелькнули вдали, как два жёлтых глаза, готовых поглотить мою тайну.
В салоне пахло пластиком и чьими-то духами с ноткой ванили. Я села у окна, в зоне, где свет фонарей падал рваными пятнами. Наушники в ушах заиграли мелодию — трек из рекомендаций, грустный и одновременно бунтарский. Музыка всегда была моим щитом: в ней не было родительских упрёков, только биты, бившие в такт сердцу.
Автобус плыл через город, словно призрак. За окном мелькали витрины с манекенами в свадебных платьях, пары, держащиеся за руки, старушка с тележкой, полной продукто. Я смотрела на них, но видела другое: отражение Полины в зеркале её квартиры, где мы красили губы помадой «Красный бунт» и мечтали сбежать в Париж.
Вскоре показалась нужная остановка. Выйдя из автобуса, я направилась к современному жилому комплексу, где жила Полина. Новые высотные дома впечатляюще возвышались над старыми кварталами, словно символы другой, более свободной жизни.
Полина переехала сюда сразу после выпускного — родители подарили ей двухкомнатную квартиру. Я часто завидовала её счастью, тому, как повезло ей с родителями. Правда, сама Поля иногда жаловалась на их чрезмерную опеку, но я не могла её понять. Моя зависть была светлой — я искренне радовалась за подругу, за то, что у неё есть такая поддержка и забота.
Лифт поднимался медленно. Я прижала к груди свёрток с платьем, будто оно могло раствориться. Дверь Полиной квартиры была приоткрыта.
— Оль! — Поля выскочила в прихожую в костюме пиратки — корсет, сапоги до бёдер, и повязка с пером. — Ты приехала!
Её голос звенел, как шампанское, а я стояла на пороге, внезапно осознав контраст: её свобода — моя клетка.
— Мама поверила? — спросила Поля, нанося блеск на губы перед зеркалом в прихожей.
— Да… — я кивнула, разворачивая платье.
Я развернула платье, и Полина взглянула на него с явным разочарованием. Её брови взлетели вверх, а губы скривились в лёгкой усмешке.
— Никуда не годится, — бросила она, резко поднимаясь. Не дожидаясь моего ответа, подруга схватила меня под руку и потащила в спальню.
Там, в её гардеробе, полном ярких красок и смелых фасонов, Полина извлекла платье — красное, короткое, с тонкими лямочками, которые казались почти невесомыми. Оно сверкало, как сигнальный огонь для отчаявшихся душ.
— Ты серьёзно? — я попыталась сопротивляться, чувствуя себя так, будто мне предложили прыгнуть с парашютом без подготовки. — Я в этом буду выглядеть как… как…
— Как королева ночи! — перебила Полина, надевая платье на меня с ловкостью фокусника. — Представь, как все будут оборачиваться!
Я посмотрела в зеркало и едва узнала себя. Платье облегало тело, как вторая кожа, а цвет казался криком протеста против серых будней.
— Ну что, готова к революции? — Полина подмигнула, доставая рыжий парик. — Сейчас добавим огня!
Она водрузила парик на мою голову, и я невольно рассмеялась:
— Я похожа на героиню боевика!
— Именно! — Полина схватила кисть для макияжа. — Теперь глаза — как у кошки, готовой к прыжку.
Пока она рисовала стрелки, я шутила:
— А если мама увидит? Скажет, что я готовлюсь к Хэллоуину!
— Скажет: «Оля, иди умойся!» — парировала Полина, нанося ярко-красную помаду. — Ну вот, последний штрих!
Она надела на меня маску, прикрывающую часть лица, добавляя образу загадочности.
— Теперь ты — тайный агент свободы! — провозгласила она, отступая на шаг.
Я снова посмотрела в зеркало. На меня смотрела смелая, свободная девушка с дерзким взглядом.
— Не узнаю себя… — прошептала я, касаясь маски.
— Узнаешь, когда начнёшь жить! — Полина хлопнула меня по плечу. — Пошли покорять мир!
Но я всё ещё колебалась. В голове крутились мысли о том, что скажут родители, если узнают. Полина, словно прочитав мои мысли, подошла ближе и сказала:
— Слушай, ты же всегда мечтала о свободе. Это твой шанс. Сегодня ты можешь быть той, кем хочешь, без всяких ограничений.
Её слова звучали как мантра, и я почувствовала, как внутри что-то меняется. Страх постепенно уступал место решимости.
— Ладно, давай продолжим, — сказала я, стараясь скрыть волнение. — Но только сегодня.
Полина улыбнулась и начала подбирать аксессуары. Она достала серьги-кольца и браслет с яркими камнями.
— Это добавит образу дерзости, — сказала она, надевая серьги на меня.
Полина нетерпеливо постукивала каблуком, пока приложение показывало приближение такси. Через пять минут чёрный седан плавно притормозил у подъезда. Водитель, оценив наш экстравагантный вид, вежливо открыл двери.
— Ну что, готова к приключениям? — подруга театрально взмахнула рукой, будто мы отправлялись на бал к королю.
— Как никогда! — я постаралась, чтобы голос не дрожал.
Салон такси наполнился ароматом парфюма Полины и моим волнением. Водитель включил музыку, но мы её почти не слышали — наши сердца отбивали собственный ритм.
— Представляешь, там будет такая тусовка! Руслан, Инга и Ваня – уже там. Я вас познакомлю, — Полина закинула ногу на ногу, её корсет опасно натянулся. — Руслан — просто бомба! Высокий, как модель, блондин с глазами цвета моря на закате.
— И что за Инга? — я старалась скрыть любопытство.
— О, Инга… — подруга закатила глаза. — Симпатичная, но с характером. Если кто-то посмотрит на её Руслана — берегись! Она может и в глаз дать.
Я не смогла сдержать смешок:
— Прямо как телохранитель!
— Ага, только с маникюром и в туфлях на шпильке!
Полина вдруг замолчала, уставившись в окно.
— А Ваня… — начала она, и её голос стал тише. — Ваня — это отдельная история.
— Что с ним? — я наклонилась ближе.
— Он… особенный. — Подруга прикусила губу. — Не красавчик в обычном смысле, но есть в нём что-то такое… надёжное. Спокойный, не болтает попусту, но если скажет — значит, так и будет.
— И что в нём такого? — я приподняла бровь.
— Он как скала. — Полина вздохнула. — Не ищет проблем, но если надо — встанет горой. Настоящий мужчина, понимаешь?
— Так значит, мы едем, чтобы ты его очаровала? — я подмигнула. — Тогда зачем этот пиратский костюм? Надела бы красное платье!
— Ха! — Полина рассмеялась. — Ваня не из тех, кто ведётся на блеск. Ему нужна настоящая я.
— А ты не настоящая? — я приподняла маску.
— С ним — да. — Подруга вдруг стала серьёзной. — С ним я хочу быть собой.
Машина плавно затормозила у ярко освещённого дома. Музыка становилась всё громче с каждым метром.
— Ну что, готова? — Полина поправила парик.
— Как никогда! — я сжала её руку. — Только обещай — никаких глупостей!
— Обещаю! — она подмигнула. — Но ты тоже обещай — не флиртуй с Русланом!
— Договорились! — мы рассмеялись.
Водитель открыл дверь, и ночной воздух ударил в лицо — свежий, пахнущий свободой и приключениями. Впереди ждала новая жизнь, и мы были готовы её встретить.
— Погнали! — Полина первой выскочила из машины, и я последовала за ней, чувствуя, как сердце колотится в груди.
У входа в клуб нас встретила невероятная атмосфера. Яркие неоновые вывески освещали фасад здания, а музыка, доносившаяся изнутри, заставляла вибрировать стёкла. Руслан стоял у входа, его белая футболка эффектно подчёркивала загорелую кожу, а боевой раскрас индейцев на лице делал его похожим на персонажа из фильма про древних воинов.
Рядом с ним стояла Инга — настоящая амазонка в костюме, дополняющем образ Руслана. Её волосы были уложены в сложную причёску с перьями, а на коже тоже красовался замысловатый грим. Она окинула нас оценивающим взглядом, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от её пронзительного взгляда.
И тут мой взгляд упал на Ваню. Он был одет в костюм пирата — потёртый камзол, повязка на глазу и сабля на поясе. Теперь я поняла, почему Полина выбрала именно такой костюм.
— Знакомьтесь! — Полина сияла, словно новогодняя ёлка. — Это Оля, моя лучшая подруга. А это Руслан, Инга и Ваня — мои замечательные друзья.
Руслан галантно поклонился, его движения были плавными, почти театральными:
— Очень приятно, Оля. Вы прекрасно выглядите в этом образе.
Инга кивнула, её губы тронула лёгкая улыбка:
— Рада знакомству. Надеюсь, вам у нас понравится.
А Ваня… Он просто улыбнулся, и эта улыбка будто осветила всё вокруг:
— Добро пожаловать. Мы давно ждали вас.
Внутри клуба царил настоящий хаос красок и звуков. Дым-машина создавала причудливые фигуры, лазеры рисовали узоры на стенах, а люди в самых невероятных костюмах и масках танцевали, смеялись, общались. Кто-то был в образе вампиров, кто-то — в костюмах супергероев, а некоторые настолько искусно загримировались, что было невозможно понять, кто перед тобой.
Мы заняли столик у стены, откуда открывался прекрасный вид на танцпол. Диджей крутил хиты, и толпа двигалась в такт музыке. Руслан травил анекдоты, Инга смеялась, а Ваня рассказывал забавные истории из жизни.
Я чувствовала себя немного потерянной среди этого веселья. Время от времени кто-то из них задавал мне вопрос, но я отвечала односложно, погружённая в свои мысли. Ваня иногда бросал на меня задумчивые взгляды.
Полина, напротив, чувствовала себя как рыба в воде. Она смеялась, шутила, участвовала в разговорах, и было видно, что она действительно нравится этой компании. Особенно Ване.
— При-привет, — я поправила маску, чувствуя, как дрожат пальцы. Алкогольная волна накатила снова, заставив мир слегка поплыть.
Он сел напротив, и я разглядела его маску — чёрную, с позолоченными прожилками, точно повторяющую мою серебристую. “Совпадение?” — пронеслось в голове, но мысли уже путались, как клубные огни в потускневшем зеркале за его спиной.
— Как тебя зовут? — спросил он, наклоняясь ближе. От него пахло дымом и чем-то древесным — дорогим, чужим.
— Оля, — ответила я, и язык будто обжёгся на этом простом слове.
— Оля… — он растянул имя, будто пробуя на вкус. — Подходит. Красиво. Как снежинка — хрупкая, но с узором, который ни разу не повторяется.
Сердце ёкнуло. “Это комплимент или насмешка?” — подумала я, но вместо вопроса спросила:
— А тебя?
Он замер. Глаза за маской — серые, как пепел после фейерверка — сузились.
— Джон, — наконец сказал он, и уголок губ дёрнулся в полуулыбке.
Ложь висела между нами прозрачной пеленой. Я почувствовала это по тому, как дрогнул его голос на последней букве. Но сегодняшняя я — та, что выпила пять коктейлей и потеряла друзей в толпе — только улыбнулась в ответ. “Пусть будет Джон. Сегодня мы все немножко не те, кем кажемся”.
— Ты часто приходишь сюда… Джон? — я нарочно сделала паузу перед именем, наблюдая, как он непроизвольно сжимает стакан.
— Только когда хочу потеряться, — он отпил, и я следила за движением его кадыка. — А ты?
— Мои друзья… — я махнула рукой в сторону танцпола, где мелькала знакомая фигура Ингы. — Они решили, что мне нужен “отпуск от самой себя”.
Он рассмеялся. Звук был низким, как гул подземки.
— А что говорит Оля, которой не нужен отпуск?
Вопрос застал врасплох. Я потянулась за коктейлем, но его рука вдруг накрыла мою. Кожа оказалась удивительно горячей.
— Осторожнее. Ты же не хочешь упасть лицом в собственные иллюзии?
— А что если хочу? — вырвалось само собой. Глаза его вспыхнули, и он резко встал, опрокидывая стул.
— Тогда пойдем потанцуем.
Его рука обвила мою талию прежде, чем я успела ответить. Мы двинулись сквозь толпу, и я поняла, что он ведёт меня не к танцполу, а к чёрной двери в дальнем углу. “Стой! Это опасно!” — кричал внутренний голос, но ноги продолжали идти за ним, будто загипнотизированные ритмом его шагов.
Его пальцы сомкнулись на моей руке с неожиданной силой. Я хотела что-то сказать, возразить, но он уже тянул меня за собой. Дверь комнаты закрылась с глухим щелчком, отрезав шум клуба и весь привычный мир.
В полумраке его глаза казались бездонными колодцами. Он наклонился медленно, давая мне возможность отступить. Но я замерла, заворожённая этим моментом.
Его губы коснулись моих так нежно, что я едва поверила в реальность происходящего. Это был мой первый поцелуй — трепетный, осторожный, словно он боялся меня спугнуть. Время остановилось. Весь мир сузился до этого прикосновения.
Когда он отстранился, его дыхание щекотало моё лицо:
— Если хочешь — уходи сейчас. Потом может быть поздно.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как свинец. Я посмотрела в его глаза. Ноги будто приросли к полу, стали чужими, неподвластными моей воле.
«Что я делаю?» — промелькнула паническая мысль. И тут же другая, более сильная: «А что, если это именно то, чего я всегда хотела?»
Перед глазами промелькнуло лицо человека, с которым я должна была связать свою жизнь. Безразличное, чужое, вызывающее лишь отторжение. Его прикосновения казались противными, его забота — удушающей, его присутствие — невыносимым.
— Лучше так, чем с женихом, — прошептала я, сама не веря своим словам.
И сделала шаг навстречу. Мои пальцы скользнули по его щеке, а губы нашли его губы. В этом поцелуе было всё: и страх, и желание, и обещание чего-то нового, неизведанного.
Его руки обхватили меня, притягивая ближе.
Разум кричал: «Остановись!» Но тело жило своей жизнью, отвечая на каждое его движение, на каждое прикосновение. И я поняла, что уже переступила черту, за которой нет возврата.
Он прижал меня к стене, и я не сопротивлялась. Его губы скользили по моей шее, а я цеплялась за его плечи, будто за спасательный круг в бушующем море чувств.
Каждое прикосновение вызывало волну дрожи, пробегающую по телу. Он подхватил меня на руки так легко, будто я весила не больше перышка, и уложил на кожаный диван.
Пружины прогнулись под нашим весом, и я почувствовала, как учащается дыхание. Его руки скользили по моему телу, изучая, исследуя, заставляя меня выгибаться навстречу.
Я потянулась к его маске, пальцы дрожали от желания увидеть его лицо. Но он перехватил мою руку, мягко, но твёрдо:
— Не сейчас.
В его голосе прозвучала такая сталь, что я замерла. Не стала настаивать, хотя любопытство разъедало изнутри.
Его пальцы скользнули по бретелям платья, медленно спуская их с плеч. Ткань сползла, обнажая кожу, и я почувствовала, как жар приливает к щекам. Он замер, будто любуясь открывшимся видом.
Мозг словно замёрз. Осознание ударило как молния — мы не предохранялись. Пальцы похолодели, а в голове зазвенело. Я попыталась сглотнуть ком в горле, но не смогла.
И тут Джон уставился на меня. Его взгляд — холодный, пронзительный — будто насквозь просверливал.
— Почему ты не сказала, что ты девственница?! — его голос резанул как нож.
Я задохнулась от стыда. Краска прилила к щекам, обжигая кожу. Сердце колотилось как сумасшедшее.
— Потому что… потому что ты бы остановился. А я… я так хотела этого, — прошептала едва слышно, едва справляясь с дрожью в голосе.
Он стиснул зубы. Маска скрывала его лицо, но я чувствовала — он кипит от напряжения. Воздух между нами наэлектризовался до предела.
Секунды тянулись как часы. Каждая была как вечность. Я замерла, боясь даже дышать.
— Ты милая, конечно, — его слова вонзались в меня как острые осколки, — но я не собираюсь играть в эти игры. Не дам тебе то, чего ты ждёшь после первого раза.
Его голос звучал так равнодушно, так цинично, что у меня земля ушла из-под ног. Как в тумане я увидела, как он быстро одевается. Движения резкие, чёткие — будто робот, а не живой человек.
Внутри всё оборвалось. Будто кто-то выхватил из рук самое дорогое. Для него это просто приключение. Очередная победа. А для меня… для меня это было всем.
— Ты всем своим девушкам после секса так говоришь? «Ты милая и всё такое»? Мне ничего от тебя не надо! — выкрикнула я, наконец обретя голос. Слова вылетали как пули, полные горечи и разочарования.
Он замер на мгновение, будто мои слова задели его. Но лишь на секунду.
Хлопнула дверь. Он ушёл.
Я действовала на автомате. Быстро натянула одежду, едва попадая руками в рукава. В голове пульсировала только одна мысль — нужно срочно уйти отсюда, пока не случилось что-то ещё хуже.
Выбежав из комнаты, я почти бежала по коридору, надеясь, что Поля не успела заметить моё долгое отсутствие. Добежав до столика, где мы сидели, я с облегчением выдохнула — там никого не было.
И тут словно из ниоткуда появилась Поля.
— Где ты была?! Мы все обыскали! Уже хотели в полицию звонить! — её голос дрожал от волнения и возмущения.
Её взгляд скользнул по моему лицу, по одежде, и я почувствовала, как краска стыда снова заливает щёки. Она схватила меня за руку и потащила в туалет, не давая возможности что-либо объяснить.
Когда дверь кабинки закрылась за нами, Поля убедилась, что мы одни.
— У тебя помада размазалась, — тихо сказала она, протягивая мне салфетку.
Я подошла к большому зеркалу и начала стирать следы недавнего безумия. Моё отражение выглядело разбитым — растрёпанные волосы, покрасневшие глаза, следы слёз.
— Не расскажешь, что произошло? — голос Поли звучал мягко, но настойчиво.
Я попыталась собраться с мыслями, придать своему голосу непринуждённый тон.
— Я лишилась девственности, — слова прозвучали как выстрел в тишине.
Лицо Поли изменилось.
— Чёрт! С Русланом? — она оглянулась, будто ища его взглядом.
— Нет, — я покачала головой. — Он представился Джоном, но это явно не его настоящее имя.
Поля озабоченно нахмурилась.
— И что ты будешь делать?
Я глубоко вздохнула, глядя в зеркало.
— Через месяц защищу диплом, а через два выйду замуж. Возможно, эта ночь будет лучшей за всю мою жизнь. Не переживай, подруга, я знала, на что шла.
Поля больше не произнесла ни слова, за что я была ей бесконечно благодарна. Она просто обняла меня, и этого оказалось достаточно.
Часы показывали полчетвёртого утра. Время возвращаться домой, к реальности, к той жизни, которую я знала до этой роковой ночи.
Такси мчалось по ночному шоссе, увозя нас всё дальше от города. Поля жила в новом жилом комплексе за городом — современные высотки с панорамными окнами и дизайнерскими подъездами.
Когда мы подъехали к её дому, я почувствовала, как внутри снова всё сжимается. Но Поля, словно прочитав мои мысли, молча взяла меня под руку и повела к себе.
В её квартире я первым делом направилась в душ. Горячая вода стекала по телу, смывая не только следы ночи, но и пытаясь очистить разум от тяжёлых мыслей.
Пока я была в ванной, Поля приготовила чистую одежду — мягкий халат и тапочки. Когда я вышла, она молча протянула мне их, не задавая лишних вопросов.
Переодевшись в свою одежду, я почувствовала, как постепенно возвращаюсь к реальности. Знакомые вещи словно создавали защитный кокон вокруг меня.
Поля вызвала мне такси через приложение. Мы стояли у панорамных окон её гостиной, глядя на рассвет, окрашивающий небо в нежные тона.
— С тобой точно всё хорошо? — в её голосе слышалась неподдельная тревога.
— Да, — ответила я, стараясь говорить уверенно. — Спасибо тебе за всё. Ты лучшая подруга.
Не дожидаясь ответа, я вышла на улицу. Такси уже ждало внизу.
Утро наступило слишком резко, словно кто-то швырнул в меня ушат ледяной воды. В нашем доме железное правило — подъём до восьми. И вот, ровно в 7:59 дверь моей комнаты распахнулась с оглушительным скрипом. Мама стояла на пороге, как карающий ангел.
— Просыпайся! — её голос резанул по ушам, будто ржавым ножом.
Она рывком сдёрнула с меня одеяло, и прохладный майский воздух тут же пробрался под пижаму. Я сжалась, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок.
— Пора завтракать, — процедила она, демонстративно принюхиваясь. — И чем это у нас тут пахнет? Ты что, пила?
Мама подошла к окну и с грохотом распахнула его, впустив в комнату свежий утренний воздух, который сейчас казался мне ледяным.
— Если отец узнает… Ты что, нам врёшь? — в её голосе звенела сталь, знакомая до боли.
— Я вам не вру.
Я уже привыкла к этим ежедневным нападкам, но сегодня они били особенно больно. Молча поднялась, натянула одежду, стараясь не показать, как дрожат руки. Каждое движение давалось с трудом — тело словно налилось свинцом, а в голове пульсировала тупая боль.
На кухне меня ждала привычная картина: отец за столом с газетой, мама, нервно расхаживающая по комнате. И неизменная порция рисовой каши на молоке — моей нелюбимой, которая сейчас вызывала тошноту.
— Как дела на работе? — голос отца прозвучал неожиданно мягко, что только усилило моё внутреннее напряжение. Я едва сдерживала раздражение.
— Всё хорошо, — ответила я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё кипело.
Мама, не унимаясь, продолжила:
— Сегодня в гости придёт Гриша, чтобы обсудить детали свадьбы. Ты уж будь добра не хами, всё-таки будущий муж.
Её слова прозвучали как приговор, как последнее напоминание о том, что моя жизнь расписана наперёд. Я опустила глаза в тарелку, чувствуя, как к горлу подступает ком. Мысли о прошедшей ночи, о Джоне, о его последних словах перемешались с осознанием того, что впереди меня ждёт жизнь с нелюбимым человеком.
Каждый глоток каши давался с трудом. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь занавески, казались слишком яркими, раздражающими. В голове крутились мысли о том, как несправедлива жизнь, как жестоко она играет с людьми. И теперь, под пристальными взглядами родителей, я чувствовала себя пленницей в собственной семье, в собственном теле.
«Может, это и к лучшему», — пыталась убедить себя я, но сердце отказывалось принимать эту ложь.
Час до прихода Гриши тянулся как резина, растягиваясь до бесконечности. Каждое движение отдавалось болью в теле — тело помнило ту ночь, помнило Джона. Мышцы ныли, словно напоминая о том, чего уже не вернуть. Я металась по комнате, не зная, за что схватиться. Наконец, руки сами потянулись к чёрному платью с длинным рукавом и белым воротничком — оно казалось мне сейчас самым безопасным укрытием.
Дрожащими пальцами заплетала две тёмные косички, глядя в зеркало и не узнавая себя. В отражении была бледная, с кругами под глазами девушка, совсем не похожая на ту, что была вчера. Вчера… как будто в другой жизни.
Платье село как вторая кожа, но не принесло ожидаемого спокойствия. Я села на кровать, обхватив колени руками, и закрыла глаза. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминания, сожаления…
Внезапный звонок в дверь заставил меня подскочить. Мама, как всегда, появилась молниеносно:
— Быстро вниз! Гриша пришёл! Нужно произвести хорошее впечатление!
В гостиной всё выглядело как на сцене театра абсурда. Гриша, важный, надутый, с папкой, украшенной золотой окантовкой, расхаживал по комнате, будто хозяин положения.
— Итак, — начал он, поправляя манжеты рубашки, — я всё продумал до мелочей. Свадьба будет в голубых тонах. Гости в голубом, ты в белом, пышном платье…
— Как баба на чайнике буду, — пробормотала я себе под нос, но, кажется, мама услышала.
— Не говори глупостей! — шикнула она. — Это будет красиво!
— А я в синем костюме, — продолжал Гриша, не замечая напряжения. — Гостей пригласим около ста человек. Ресторан в центре города, лимузин для выкупа…
— Выкуп он уже заплатил, — вырвалось у меня прежде, чем я успела прикусить язык.
Мама резко повернулась ко мне:
— Что ты говоришь?!
Гриша нахмурился:
— Не понимаю, что тебя не устраивает. Всё организовано на высшем уровне.
— А моё мнение кого-нибудь интересует? — спросила я, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева.
— Ты выйдешь замуж, получишь стабильность, — отмахнулся Гриша. — Что ещё нужно?
Мама поджала губы:
— Не дерзи! Гриша всё делает правильно.
Они продолжали обсуждать детали, будто меня здесь не было. Декор, меню, программа… Всё это проносилось мимо моих ушей. Я видела только их довольные лица, планирующие мою жизнь без моего участия.
— А цветы? — спрашивала мама.
— Голубые и белые, — отвечал Гриша. — Идеально подойдёт к общей концепции.
Следующий месяц пролетел как один бесконечный день, наполненный кодом, схемами и строчками программ. В этом я находила своё спасение, своё убежище от реальности. Пальцы летали по клавиатуре, голова была занята алгоритмами — и в эти моменты я могла не думать ни о чём другом. Каждая строчка кода становилась барьером между мной и миром, который пытался меня поглотить.
Каждое утро начиналось с ритуала: чашка горького кофе, прилипающие к ладоням клавиши, мерцающий экран, отражающийся в зрачках. Я погружалась в цифровую вселенную, где ошибки можно исправить нажатием Backspace, где каждая проблема имела решение. Здесь не было места боли, которая пульсировала в висках при воспоминании о Джоне. Не было разочарования, которое сжимало горло, когда я слышала шаги Гриши в коридоре.
Он приходил по средам, ровно в семь. Его голос, как скрип несмазанной двери, врезался в тишину моей комнаты:
— Привет, дорогая! — Звучало фальшиво, будто он репетировал эту фразу перед зеркалом. — Как твои дела?
— Всё хорошо, — отвечала я, впиваясь ногтями в подлокотники кресла. Монитор светился строчками кода, как защитный экран. — Работаю над проектом.
— А, ну-ну, — он фыркал, и я представляла, как его губы кривятся в снисходительной ухмылке. — Не перетрудись, а то к свадьбе глаза красные будут.
Мама всегда подхватывала его тон, словно они играли в давно отрепетированном спектакле:
— Садись, Гриша, попьём чаю. Я испекла твой любимый яблочный пирог.
— О, всё идёт по плану, — его стул скрипел под весом самодовольства. — Флорист предложил голубые гортензии, но я настаиваю на дельфиниумах.
Я закрывала глаза, прижимая ладони к ушам, но их слова пробирались сквозь пальцы:
— А фотограф? — мамин голос звенел неестественной радостью.
— Самый модный в городе. Снимал свадьбу мэра.
— И лимузин белый?
— С золотыми лентами.
Воздух в комнате становился густым, как сироп. Я задыхалась, но продолжала печатать, пока буквы не начинали расплываться перед глазами. Иногда я ловила себя на том, что безостановочно щёлкаю ручкой, будто это курок, который может остановить время. “Почему они решают за меня? Почему я молчу?” — вопросы крутились в голове, как вирус в программе, но ответа не было.
Ночью, когда дом затихал, я прокрадывалась на кухню. Холодильник гудел, освещая лицо синим светом, а я стояла посреди темноты, жуя кусок вчерашнего хлеба. Тени на стенах шевелились, принимая очертания Джона — его улыбка, его руки, которые теперь казались призрачными. “Ты сбежал. А я осталась”, — шептала я, ощущая, как холодная крошка застревает в горле.
На защиту диплома я надела то самое чёрное платье с белым воротничком — свой талисман незаметности. Но когда я вышла к доске, что-то щёлкнуло внутри. Голос звучал твёрже, чем ожидала:
— Мой алгоритм не просто оптимизирует процессы. Он учится на ошибках. — Экран за спиной светился диаграммами, как звёздная карта. — Вот здесь… — я ткнула указкой в зигзаг графика, — система сама нашла баг, который мы не заметили.
Преподаватели перешёптывались, кивая. Кто-то улыбался. Когда объявили «пять», я сжала руки в кулаки, чтобы не расплакаться. Это была не их оценка. Это был мой бунт — тихий, но настоящий.
Дома мама встретила меня у дверей, пахнущих полиролью:
— Поздравляю. — Её взгляд скользнул по моей папке с дипломом, как по пустой коробке. — Гриша звонил. Надо обсудить твою причёску на свадьбу.
Я молча прошла в комнату, прижав диплом к груди. Бумага шелестела, словно говорила: “Ты сильнее, чем они думают”. Но в зеркале отражалась всё та же девушка в чёрном платье — с тёмными кругами под глазами и косичками, туго стянутыми, как удавки.
Гриша пришёл вечером с букетом белых роз.
— Для будущей жены программистки, — протянул он цветы, и я поймала себя на мысли, что хочу швырнуть их в стену.
— Спасибо, — прошептала вместо этого, закапывая лицо в лепестки. Они пахли морозом, хотя на улице была весна.
— После свадьбы бросишь это своё кодирование, — он потрепал меня по плечу, как собаку. — Дети, дом… Ты же хочешь семью?
Я смотрела, как его губы двигаются, и вдруг осознала страшное: он даже не знает, какой у меня любимый цвет. Не заметил, что в комнате нет ни одной голубой вещи. Не спросил, почему я вздрагиваю, когда он повышает голос.
Той ночью я дописывала последние строки кода. Курсор мигал, как маяк в темноте. “Может, это и есть мой побег?” — подумала я, запуская программу. Экран вспыхнул зелёным «Успешно!», и на секунду мне показалось, что где-то там, в цифровом океане, я свободна.
Но за стеной снова зазвучал смех Гриши и мамин голос:
— Она будет самой красивой невестой!
Я выключила компьютер. Во тьме тикали часы, отсчитывая время до дня, когда моя жизнь станет чужим сценарием.
Сегодня тот самый день, о котором мама мечтала с моего детства. День, который должен был стать самым счастливым в моей жизни. Но вместо радости внутри пустота, горькая и вязкая, как сироп, который забыли размешать.
— Оля, доченька, как ты прекрасна! — мама кружит меня перед зеркалом, поправляя фату. Её глаза сияют от счастья, а я чувствую, как к горлу подступает ком.
— Спасибо, мам, — отвечаю я, стараясь не выдать дрожь в голосе. Почему она не видит, как мне плохо?
Голубые тона повсюду — в оформлении зала, в цветах, в лентах. Всё, как хотели мама с Гришей. Пышное платье давит на плечи, словно камень. Сдержанный пучок на голове — «так благороднее», говорила мама. А я просто хотела распущенные волосы, как в моих мечтах.
В лимузине мама не умолкает:
— Гриша будет в восторге.
— Мам, он уже видел меня в платье, — отвечаю я, глядя в окно на проносящиеся мимо деревья. Может, прыгнуть? Глупая мысль, но она проскальзывает в голове.
— Да, но сегодня всё по-другому! Сегодня ты станешь его женой! — мама светится от радости, а я думаю о том, как сбежать.
В ЗАГСе всё происходит как в тумане. Торжественная музыка, красивые слова регистратора…
— Согласны ли вы, Ольга, взять в мужья Григория?
— Ты должна сказать «да»! — шепчет мама, сжимая мою руку так сильно, что я чувствую боль.
«Нет! Нет! Нет!» — кричит что-то внутри меня. Но губы произносят:
— Да… — хриплое слово повисает в воздухе.
Гриша наклоняется ко мне:
— Ты в порядке? Ты какая-то бледная.
— Всё хорошо, — выдавливаю улыбку, хотя хочется закричать.
Подписи в документах. Теперь я не Мухина Ольга Петровна, а Бубнова. Чужая фамилия жжёт, словно клеймо.
— Доченька, ты счастлива? — мама обнимает меня, едва не плача от радости.
— Конечно, мам, — киваю, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Как ей сказать, что я несчастна?
— Ну что, молодожёны, поцелуйтесь! — требует регистратор.
Гриша притягивает меня к себе:
— Ты самая красивая невеста.
— Спасибо, — шепчу в ответ, стараясь не заплакать. Его губы касаются моих, но я не чувствую ничего, кроме отвращения к самой себе.
Гости хлопают, кричат «горько». Фотограф щёлкает затвором.
— Олюшка, ты такая счастливая! — восклицает тётя Марина.
— Да, очень, — киваю, глядя в сторону. Счастливая? Я?
В этот момент я понимаю — пути назад нет. Я сказала «да», и теперь должна жить с этим решением. Но почему-то вместо счастья чувствую только тяжесть и безысходность.
— Пойдём, нас ждут фотографии, — говорит Гриша, беря меня под руку. Его прикосновение вызывает дрожь.
— Идём, — соглашаюсь я, хотя единственное, чего хочу — убежать. Куда угодно. Лишь бы подальше отсюда.
«Может, ещё не поздно всё изменить?» — мелькает мысль, но я гоню её прочь. Теперь я — жена. Жена человека, с которым не хочу быть. И эта мысль отравляет всё вокруг, словно яд.
Каждый взгляд, каждое поздравление, каждое «горько» — всё это словно гвозди, забиваемые в крышку моего гроба. Гроб, в котором похоронили мою мечту о настоящей любви.
А мама всё радуется, не замечая, как её дочь тонет в собственном отчаянии.
В машине меня мутило так сильно, что я едва могла дышать. Сжимала в руках сумочку, чувствуя, как пот стекает по спине. «Может, я всё-таки беременна?» — промелькнула безумная мысль. Но нет, месяц назад тест был отрицательным. Это просто нервы, просто страх и отчаяние, которые выворачивают желудок наизнанку.
Лимузин медленно полз по улицам, а я смотрела в окно невидящим взглядом. Деревья мелькали размытыми пятнами, люди казались призраками. В голове крутилась одна мысль: «Как я до этого дошла? Как позволила всем этим планам разрушить свою жизнь?»
Наконец, ресторан. Огромное здание, украшенное цветами и лентами. Сто девяносто человек гостей, которые пришли праздновать мою гибель как личности. Я вышла из машины, стараясь держаться прямо, хотя ноги подкашивались.
«Держись, Оля, — шептала я себе. — Ты справишься. Как солдат на поле боя».
И я выносила всё. Каждое поздравление, каждое рукопожатие, каждый взгляд. Сто девяносто человек желали нам счастья, а я хотела только одного — исчезнуть.
— Горько! — кричали гости.
Гриша прижимал меня к себе, целовал, а я думала только об одном: как бы не выдать своё отвращение. Его руки были везде — на талии, на спине, на плечах. А я мечтала только об одном — чтобы они исчезли.
«Пожалуйста, пусть это закончится», — молилась я про себя. Но в то же время боялась, что это закончится. Потому что потом… Потом будет ночь. Ночь, которую я должна провести с мужем. Ночь, которой я боюсь больше всего на свете.
Я улыбалась, смеялась, играла свою роль идеальной невесты. Но внутри всё кричало от ужаса. Каждая минута тянулась как час, каждый час — как вечность.
Мы оказались в его трёхкомнатной квартире. Воздух пахнул затхлостью и дешёвым одеколоном, будто здесь давно не жили. Гриша щёлкнул выключателем — люстра с подвесками из гранёного стекла бросила на стены уродливые тени. Я замерла на пороге, но он резко дёрнул меня за руку, впиваясь пальцами в запястье.
— Ну чего ты как статуя? — Его смешок прозвучал фальшиво. — Мы же муж и жена теперь.
Он толкнул меня в спальню. Кровать с просевшим матрасом, комод с облупившейся краской, на стене — криво повешенная икона в потёршем окладе. Гриша начал расстёгивать шнуровку моего платья сзади, но пальцы путались в лентах. От его дыхания, густого от коньяка, мутило.
— Чёрт, — проворчал он, — кто это тебя так затянул? — Внезапно рванул — шёлк с треском разошёлся у горловины. Холодные пуговицы впились в спину, когда платье рухнуло на пол.
Он прижал меня к себе, и я почувствовала, как его ремень давит в ягодицы через тонкую ткань. — “Нежным”, — вспомнила я его слова, когда он укусил меня за плечо, оставляя синеватый след. Руки скользнули под бельё, порвав кружева одним резким движением.
— Прекрати, — вырвалось у меня шёпотом.
— Что? — Он приподнял голову, глаза блестели как у голодного пса. — Ты моя жена. По закону. — Плюнул на ладонь, чмокнув при этом громко, что уши зарезало. Влажная ладонь между ног заставила вскрикнуть. — Расслабься, — зарычал он, впиваясь губами в шею. — Все бабы сначала дуры, а потом сами просят.
Он вошёл как зверь — резко, грубо, разрывая плоть. Я впилась ногтями в комок простыни, сдерживая крик. Боль была острой, будто нож вонзали между рёбер, но хуже всего оказалось его лицо: выпученные глаза, слюна на губах, жилки на висках, пульсирующие от усилия. Его дыхание, тяжёлое и зловонное, смешивалось с запахом пота, который пропитал всю комнату.
— Расслабься, чёрт! — зарычал он, хватая меня за бёдра так, что остались синяки. — Деревянная какая…
Я пыталась представить на его месте другого: Джона с его тихим голосом и нежными руками. Но запах Гриши — прогорклый пот, табак, перегар — заполнял всё вокруг. Его кривые зубы блестели в полумраке, когда он склонился ко мне:
— Ты… ты… — вдруг замер, не увидев того, чего ожидал. Глаза сузились, будто щели. — Ты не девка?!
Он выдернулся из меня так резко, что боль прострелила живот. Вскочил с кровати, опрокидывая стул. Лицо стало багровым, жилы на шее надулись, как верёвки.
— Кто?! — заорал он, швыряя в стену пустую бутылку. Стекло разлетелось брызгами. — Этот ублюдок?! Ты ему отдалась, пока я вокруг тебя ходил?!
Я прикрыла грудь руками, съёжившись в комок. Он рванул меня за волосы, заставив вскрикнуть:
— Говори! Сколько их было? А?! — Слюна брызнула на щёку. — Ты думала, я не пойму?!
Его кулак пролетел в сантиметре от головы, врезавшись в подушку. Перья взметнулись в воздух, как снег. Потом он схватил со стола нож и приставил лезвие к моей груди.
— Я тебя… я тебя выпотрошу, как свинью… — шипел он, проводя остриём по коже. Холодная сталь оставила тонкую красную черту. Кровь медленно потекла по груди, пачкая сорочку.
Но вдруг засмеялся. Громко, истерично, с надрывом. Швырнул нож в угол и плюнул мне в лицо.
— Гнида. — Вытер рукавом рот. — Теперь ты точно моя. Никто тебя больше не захочет.
Он снова повалил меня на кровать, словно возвращался к незаконченной работе. Его пальцы впивались в плечи, оставляя синеву под кожей, а дыхание — прерывистое, с хрипотцой — пахло кровью и перегаром. Сначала кусал губы, будто пытаясь вырвать ответы, которых я не давала. Потом царапал грудь ногтями, оставляя дорожки, похожие на следы когтей. Когда я закрывала лицо руками, он хватал за запястья и прижимал к спинке кровати.
Отступал только чтобы перевести дух: садился на край матраса, вытирал пот со лба грязным рукавом, поправлял расстёгнутую ширинку.
— Ты думаешь, я тебя брошу? — бормотал он, закуривая. Пепел падал на моё колено. — Теперь ты моя навек. Как пёс на цепи.
Потом начинал снова. Душил, пока края зрения не серели, а в ушах не звенело. Когда я теряла сознание, лил на лицо воду из графина — ржавая жидкость с запахом металла затекала в нос.
— Открой глаза! — тряс за плечи, и в его голосе сквозило что-то вроде паники. — Ты не смеешь уходить!
Круг. Синяки на бёдрах сливались в фиолетовые озёра. Даже время перестало двигаться: стрелка на будильнике замерла на трёх часах, будто и механизм испугался этого марафона.
Он схватил меня за волосы, заставляя наклониться. Его руки были грубыми и сильными. Было трудно дышать. Я пыталась отстраниться, но он был слишком сильным. Его движения были резкими и безжалостными, а я чувствовала себя беспомощной и униженной.
Он не останавливался, пока не достиг своего удовлетворения. Когда всё закончилось, он отпустил меня, оставив лежать на кровати, покрытой пятнами крови и слёз. Я чувствовала себя грязной и сломанной, а боль в теле смешивалась с болью в душе.
В комнате воняло железом и страхом. За окном брезжил рассвет — серый, как надежды. Я знала: это только начало. Моё тело болело, а душа была полна отчаяния. Я лежала, закрыв глаза, и молилась, чтобы это поскорее закончилось, но понимала, что теперь моя жизнь навсегда изменилась.
Я бежала куда глядят глаза. Ноги подкашивались, а в горле стоял комок, но я не останавливалась. Город казался чужим: вывески магазинов, фонари, мокрый асфальт — всё сливалось в серую пелену. «А если он проснётся? А если уже ищет?» — мысли бились, как птицы в клетке.
Остановившись в незнакомом парке, я схватилась за холодную лавочку. Сели — не сразу поняла, что это мои колени дрожат, а не земля. В ушах звенело, а пальцы непроизвольно сжимали края сиденья, будто боясь, что ветер унесёт. «Что теперь? Куда? В больницу? В полицию? Да они всё равно не поверят…».
— Привет, ты чего? Как рано, полшестого утра только, — голос Полины сквозь сон прозвучал как спасательный круг.
Я сглотнула слёзы, но они потекли снова:
— Мне нужна помощь. Гриша… он меня избил и… — слова застряли. «Скажи. Скажи всё. Она же подруга!» Но вместо этого — только рыдания, хриплые и бесконтрольные.
— Ты где? — резко спросила Полина, и я услышала, как она вскакивает с кровати. — Говори адрес. Сейчас выезжаю.
— Нет! — выдохнула я, испугавшись, что она кинется сюда. — Они… вы же в соседнем городе?
— Да, мы на съёмной квартире у вокзала. Приезжай. Сейчас, слышишь?
Я кивнула, будто она видела, и через полчаса уже сидела в такси. Водитель пялился в зеркало:
— Драка с парнем? — буркнул он, видя мои синяки.
— Заткнись, — прошептала я так тихо, что он не расслышал.
Дорога в соседний город казалась бесконечной, но каждая минута отдаляла меня от прошлого. Я смотрела в окно, а мысли путались: «Что скажет мама? Как Полина отреагирует на мою ложь?» Но сейчас это не имело значения. Главное — выбраться, а дальше разберёмся.
Такси остановилось у серого пятиэтажного дома. В окне мелькнули силуэты — Полина и Ваня уже ждали у подъезда, кутаясь в парные худи. «Боже, как я выгляжу?» — мелькнуло в голове, но мысли тут же оборвались. Дверь машины захлопнулась, и я услышала её голос:
— Оля! — Полина бросилась ко мне, спотыкаясь о ступеньки.
Я замерла, будто на мне поставили крест. Её взгляд скользнул по моему лицу, и я увидела, как её губы задрожали. «Она видит синяки. Видит кровь на рукаве. Видит, какая я сломанная». Ваня стоял позади, сжимая ключи в кулаке, его обычно насмешливый взгляд стал остекленевшим.
— Ты… — Полина протянула руку, но не закончила. Вместо слов она резко обняла меня, так сильно, что закружилась голова. Я уткнулась лицом в её плечо, чувствуя, как макияж размазывается по ткани.
— Заходите, быстро, — прорычал Ваня, озираясь по сторонам. Его голос звучал чужим — низким, напряжённым.
Мы поднялись на этаж и зашли в нужную квартиру. Они усадили меня на продавленный диван, застеленный детским пледом. Полина опустилась на колени передо мной, не выпуская моих рук:
— Всё будет хорошо, слышишь? Всё. — Она говорила быстро, словно боялась, что я исчезну. — Мы вызовем врача, напишем заявление…
Но её голос начал тонуть в гуле, будто кто-то засунул вату в мои уши. Я смотрела на её лицо — на подведённые стрелки, на родинку над бровью, — но контуры расплывались. «Почему она такая бледная? Или это я?»
— …Оля? Оля! — Полина трясла меня за плечи, а я наблюдала за этим со стороны, как в плохом кино.
Ваня вернулся из кухни с полотенцем и миской воды. Увидев моё лицо, он резко поставил всё на пол:
— Ёб твою… — прошипел он, сжимая полотенце так, что костяшки побелели. — Это он? Гриша?
Я кивнула, и вдруг тело налилось свинцом. «Сейчас зарыдаю. Сейчас умру». Но вместо слёз — пустота. Полина пыталась протереть мне лицо, но я отстранилась:
— Не надо. Всё равно не отмоется.
— Что? — она замерла.
— Я… я же сама за него вышла, могла сказать нет. — выдохнула я, глядя на потолок.
— Хватит! — Полина вскочила, опрокинув миску. Вода растеклась по полу, как паутина. — Ты ни в чём не виновата! Поняла? Ни. В. Чём.
Её крик пробил пелену. На секунду я увидела всё чётко: Ваню, стискивающего телефон (он уже набирал номер), Полину с мокрыми от слёз ресницами, свои дрожащие колени в рваных джинсах. «Они реальны. Это не сон».
— Надо в больницу, — сказал Ваня, но я замотала головой:
— Нет. Он найдёт. Он везде найдёт…
Полина схватила моё лицо в ладони, заставив посмотреть на себя:
— Слушай меня. Ты останешься здесь. Мы сменим замки, подключим друзей, но ты…
Её слова снова поплыли. Я пыталась сосредоточиться на звуке, но будто падала в колодец. «Пахнет ржавой водой. Или это кровь на губе?» Тело стало ватным, спина медленно сползла по дивану.
— …Оля? Оленька! — голос Полины донёсся издалека.
Последнее, что я увидела — её руку, тянущуюся ко мне, и пятно воды на полу, похожее на континент. «Антарктида. Холодно. Хочу спать».
Тьма накрыла беззвучно.