Отец подруги

Пролог

Добро пожаловать в мою новинку!

Все персонажи и события, описанные в данной книге, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, а также с реальными событиями являются случайными и непреднамеренными.

******

Колокольчик над дверью прозвенел слишком резко для этого дождливого утра.

- Доброе утро, что будете...

Мой голос застрял в горле, когда я подняла глаза. В дверях стояла он.

Высокий, темноволосый, словно сотканный из ночи и тьмы. Но его прожигающий взгляд я запомнила навсегда. Это тот человек, который поклялся меня уничтожить.

- Привет! - его голос прозвучал сладко, как отравленный мед. - Какая трогательная картина, ты играешь в официантку?

Я машинально шагнула назад, ударившись о кофемашину. Горячий пар обжег руку, но боль казалась такой далекой по сравнению с ледяным ужасом, сжимающим горло.

Пять лет я пряталась, меняли города, фамилии, даты рождения. Но он все равно нашел меня.

- Что... что ты здесь делаешь? - мой голос дрожал так, что слова едва можно было разобрать.

Он медленно прошел между столиками, проводя пальцем по поверхностям, проверяя на пыль.

- Ты даже не представляешь, как долго я тебя искал, - он улыбнулся, и в этом выражении не было ничего человеческого. - Особенно после того, как узнал, что твой Глебушка жив.

Сердце упало где-то в районе колен, он знает.

- Кстати, о твоем малыше, - он щелкнул по экрану.

Фотография Глеба вчера, он на детской площадке. В той самой синей куртке, которую он так любит.

- Милый мальчик, - прошептал он. - Очень... похож на отца.

Я бросилась к выходу, но он оказался быстрее меня. Его рука вцепилась в мое запястье, ногти впились в кожу.

- Успокойся, я не собираюсь его трогать... пока, - он наклонился так близко, что я почувствовала запах его одеколона, горький миндаль с нотками чего-то металлического. — Но знаешь, что самое смешное?

Я не отвечала, пытаясь вырваться, но его хватка была как стальные тиски.

- Его папочка даже не подозревает, что у него есть сын. - Его губы искривились в улыбке. - И если ты хочешь, чтобы так и оставалось... тебе придется мне кое в чем помочь.

Колокольчик снова звякнул. В кафе зашел первый посетитель. Он отпустил мою руку, но перед тем как отойти, шепнул.

- Я вернусь завтра. И если ты попытаешься сбежать, то твой сын узнает, каково это - терять близких.

*****************************************************

Роман пишется в рамках литмоба "Пропасть между нами"

https://litnet.com/shrt/lb__

Глава 1

Глава 1

Пять лет назад…

Я всегда смеялась слишком громко, мама говорила, что это неприлично. Бывший парень злился, что я «привлекаю внимание». Даже в академии одногруппницы косились, когда я заливалась звонким смехом над глупой шуткой. Но в тот вечер в «Эрмитаже» именно мой смех изменил всё.

Мы с Марком и Катей сидели у бара, обсуждая заваленный эскизами дедлайн, когда мой стакан с «Космополитеном» внезапно соскользнул с влажной столешницы и разбился. Я расхохоталась громко, как всегда, а когда подняла глаза, то увидела его.

Темные волосы, идеально подчеркнутые линию скул, взгляд, от которого по спине пробежали мурашки. Он сидел в VIP-зоне, окруженный мужчинами в дорогих костюмах, но смотрел только на меня. Не улыбался. Просто изучал, будто пытался разгадать, настоящий мой смех или фальшивый, я резко отвела глаза.

- Кто это? - прошептала Катя, наклоняясь ко мне.

- Не знаю, - я сделала глоток из ее бокала, чувствуя, как краснею.

- Это Артём Крылов, - флегматично бросил Марк. - Инвестор или типа того. Кто этих блатных разберет.

- Жаль.

Марк только многозначительно поднял бровь.

Я снова рискнула взглянуть в ту сторону. Крылов все еще смотрел на меня. На этот раз в уголке его губ дрогнуло что-то вроде улыбки.

Через пять минут бармен принес нам бутыль шампанского.

- От господина в черном, - кивнул он в сторону VIP-зоны.

- Ого! - протянула Катя. - Верка, вот это ты даешь!

Я хотела отказаться, что-то в этом мужчине пугало, но шампанское было моим любимым. Да и вообще, что такого? Один бокал.

Я подняла бокал в его сторону. Он ответил тем же.

После танцев и выпитого, я пошла в туалет. Один коридор, поворот, еще один в «Эрмитаже» всегда было слишком много зеркал и темного дерева. Я уже тянулась к ручке двери, когда позади раздался голос.

- Ваш смех редкий.

Я обернулась. Он стоял в полуметре, засунув руки в карманы брюк. Блики света скользили по его часам, слишком дорогим для простого «инвестора».

- Спасибо, - я судорожно сглотнула. - Хотя мне обычно говорят, что я ору как сумашедшая.

- Мне нравится, - он сделал шаг ближе. - В моем мире люди либо боятся смеяться, либо делают это в нужных местах. Искренность… не в цене.

Я не знала, что ответить. Вместо этого спросила.

- Почему шампанское?

- Хотел услышать, как вы рассмеетесь снова.

Губы его почти не двигались, но в глазах было что-то голодное.

- Меня зовут Артем, - вдруг сказал он.

- Вероника.

- Знаю.

Я замерла.

- Бармен сказал, - он улыбнулся, и это было похоже на то, как раздвигается лед на озере: медленно, с треском.

Потом он достал визитку. Черная, без лишних деталей - только имя и номер.

- Если решите, что одного бокала мало.

Когда он ушел, я разглядывала визитку, пытаясь понять, отчего у меня дрожат пальцы, но придумать так и не могла.

Я разорвала визитку на мелкие кусочки и выбросила в урну у метро, будто избавлялась от улик. Потому что мужчины с такими глазами не для меня. Они приходят, оставляя после себя след из обожженной кожи и разбитых сердец. Они дарят бриллианты, но забирают душу. А я не настолько глупа, чтобы верить в сказки про Золушек и принцев.

Но Вселенная, видимо, решила, что моя история с ним еще не закончена.

Прошла неделя как я не могла выкинуть его из головы. То и дело мысленно возвращалась в бар и проигрывала как все могло бы быть.

Я стояла за стойкой в «Крекер» — уютном, душном кафе далеко от академии, где пахло жареным кофе и корицей. В руках — питчер с молоком, которое я взбивала в пену для очередного заказа. Парень в очках, сидевший у барной стойки, смотрел на меня так, будто я создаю не латте, а шедевр искусства.

И вот, когда я подняла глаза, чтобы улыбнуться ему, я увидела его.

Он сидел у окна.

Черный свитер, обтягивающий широкие плечи. Те же пальцы, длинные и сильные, лежащие на столе, будто готовые в любой момент сжаться в кулак. И этот взгляд, холодный, пронзающий. Как лезвие, которое уже коснулось кожи, но еще не начало резать.

Кровь ударила в виски так резко, что я чуть не выронила чашку.

- Вероника? - Катя толкнула меня локтем, и я вздрогнула. - Ты в порядке? Знакомый?

- Нет, - прошептала я, слишком быстро отвернувшись.

Но он уже заметил, что я его увидела.

Через пять минут тетя Люда, хозяйка кафе, подошла ко мне, скрестив руки на груди.

- Вон тот мужчина, - она кивнула в его сторону, - Требует, чтобы именно ты принесла ему кофе. Лично.

- Я не…

- Не спорь, - прошипела она, сунув мне в руки чашку черного кофе без сахара. - Не задерживайся. У нас очередь.

Я взяла чашку, чувствуя, как пальцы слегка дрожат. Почему? Из-за него? Или из-за того, что я уже знала, этот мужчина не привык, чтобы ему отказывали?

Я сделала шаг. Еще один. Он не смотрел на меня. Его взгляд был прикован к окну, за которым шел дождь, но я знала, он чувствует мое приближение.

- Я все же надеялся, что вы мне позвоните, - сказал он, не поворачивая головы.

Голос низкий, как гром за горизонтом. Я поставила чашку перед ним, стараясь не смотреть в глаза.

- Визитку потеряла.

Ложь.

Он медленно повернулся. Его глаза встретились с моими, и я почувствовала, как что-то сжимается у меня внутри.

- Жаль. - Он указал на пустой стул. - Составите компанию?

- Не могу. Я работаю.

- Тогда хотя бы скажите, что заказывать.

- Вы уже заказали. Черный. Без сахара.

Он поднес чашку к губам, но не отводил взгляда.

- Вы всегда так… насторожены?

- Только с незнакомцами, которые дарят шампанское.

- Артем, - он протянул руку.

Я не приняла ее.

- Вероника. Но вы уже знаете.

Его губы дрогнули почти улыбка, но нет.

- Вы сегодня не смеетесь.

- Потому что не смешно.

Глава 2

Я вытерла руки о фартук, сняла его и бросила в корзину для грязного белья. Пальцы все еще пахли кофе и сладким сиропом, но в голове крутилось только одно.

Откуда он узнал мой номер?

Я перебрала все варианты, пока складывала салфетки и пересчитывала чаевые. Может ему сказала катя? Она могла проболтаться, если он подошел к ней, когда меня не было рядом. Но Катя не из тех, кто раздает номера подруг незнакомцам, даже если те выглядят как грешник с обложки глянца.

Или он нашел меня через соцсети? Но я тщательно следила за настройками приватности, и номер там не светился.

А может он просто попросил кого-то его узнать? И вот это... это пугало больше всего. Я резко захлопнула кассу.

- Ты сегодня какая-то нервная, - Катя склонила голову набок. - Это из-за того типа?

- Какого типа? - я сделала вид, что не понимаю, о ком она.

- Ну, который кофе пил. Смотрел на тебя, как будто ты десерт, который он вот-вот собирается съесть.

Я фальшиво рассмеялась.

- Да ладно, просто странный чувак.

- Странный? - Катя закатила глаза. - Верка, да он выглядит так, будто может купить это кафе, только чтобы ты принесла ему еще один кофе.

Я не ответила. Потому что именно это и пугало. На улице уже сгустились сумерки, окрасив небо в грязно-фиолетовый цвет. Дождь прекратился, но весь город будто вымок до нитки - тротуары блестели, как полированное стекло, отражая дрожащие огни фонарей и неоновые вывески. Я плотнее закуталась в свое тонкое пальтишко, которое внезапно стало казаться смехотворно легким для этого промозглого октябрьского вечера. Осень в Петербурге всегда наступала без предупреждения - вчера еще можно было щуриться от солнца, а сегодня уже хотелось спрятаться в самом теплом свитере и не вылезать из-под пледа.

Я зашагала к метро, стараясь обходить особенно блестящие лужи. Ветер норовил сорвать с меня шарф, а каблуки предательски скользили по мокрой брусчатке. Вдруг за спиной раздались шаги.

Тяжелые. Размеренные. Мужские.

Я машинально ускорила шаг, сжимая в кармане ключи так, что металл впился в ладонь. Шаги тоже участились, подстраиваясь под мой ритм. Сердце заколотилось где-то в горле, перекрывая все другие звуки - больше я не слышала ни шума машин, ни отдаленного гула города, только этот мерзкий стук подошв по мокрому асфальту.

"Это он? Следит за мной?"

Я резко свернула за угол, почти бегом, одной рукой уже вытаскивая телефон, большим пальцем нащупывая кнопку блокировки - 102, нужно набрать 102...

- Вероника!

Голос прозвучал прямо за моей спиной, и я вздрогнула так сильно, что телефон едва не выскользнул из пальцев. Медленно обернулась, готовясь увидеть эти пронзительные глаза и насмешливую улыбку. Но это был не он.

Какой-то незнакомец в потертой кожаной куртке, с тусклой ухмылкой, обнажавшей желтоватые зубы. В его руке была моя барная карточка - та самая, которую я безуспешно искала перед уходом.

- Ты, кажется, что-то потеряла, - протянул он, и его голос звучал как скрип несмазанной двери.

Я осторожно взяла карточку, стараясь не коснуться его пальцев - они были неопрятными, с грязными ногтями и какими-то странными шрамами на костяшках.

- Спасибо, - пробормотала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Незнакомец просто кивнул и растворился в темноте, даже не обернувшись. Я выдохнула, чувствуя, как напряжение медленно уходит, оставляя после себя лишь легкий стыд за свою паранойю.

Но когда я перевернула карточку, кровь снова застыла в жилах.

Аккуратный, почти каллиграфический почерк, чернила чуть расплывшиеся от влаги:

"Завтра. 8 вечера. Ресторан "Лотос". Не опаздывай."

Ни подписи. Ни номера телефона. Но мне не нужно было никаких подсказок - я сразу поняла, от кого это послание.

Пальцы сами сжали картонку так сильно, что она смялась. Где-то в темноте замигал фонарь, на мгновение осветив мое отражение в витрине - широко раскрытые глаза, перекошенное лицо, губы, сжатые в тонкую ниточку.

Я сжала карточку в кулаке так сильно, что острые углы впились в ладонь, оставляя красные отметины. Но эта физическая боль была ничтожной по сравнению с тем, что творилось у меня внутри.

Он достал мой номер. Как? Каким образом? Я перебирала в голове все возможные варианты, и каждый был хуже предыдущего. Может быть, он подкупил кого-то в телефонной компании? Или... или залез в мою почту? Или, что еще страшнее, просто приказал кому-то разузнать обо мне? Мысли путались, как нитки в распущенном свитере.

Он знал, где я работаю. Это было уже за гранью простого совпадения. "Крекер" - маленькое неприметное кафе, о котором знали только местные. Я специально выбрала его для подработки, чтобы никто из академии не видел меня в фартуке и с подносом в руках. А он нашел. Без труда. Будто я была отмечена на его личной карте города. И теперь оставлял мне сообщения, будто я уже согласилась на это... свидание.

Самоуверенный ублюдок. Наглый, беспардонный... Меня передернуло от ярости. Кто он вообще такой, чтобы назначать мне встречи в таком тоне? "Не опаздывай" - как будто я его подчиненная или, что хуже, его собственность.

Я резко разжала пальцы и снова посмотрела на помятую карточку. Чернила немного расплылись от влаги моих ладоней, но слова по-прежнему читались четко. "Лотос". Дорогой ресторан, куда я никогда бы не попала со своей стипендией. Он, конечно, знал и это.

Самое страшное? Я почувствовала, как в груди разливается странное, тревожное тепло. Мне было интересно и страшно одновременно.

Интересно, что он скажет. Как посмотрит. Каким тоном произнесет мое имя в следующий раз. Эта мысль пугала больше всего - потому что я понимала: если мне интересно, значит, он уже выигрывает.

Но вместе с интересом пришло и другое чувство - липкий, противный страх, заползающий под кожу.

Глава 3

Я проснулась с тяжестью в висках, будто всю ночь провела в душном подвале. Первая мысль - «Сегодня восемь вечера» - ударила по сознанию, как ледяная вода.

Потянулась к тумбочке, где вчера бросила ту злосчастную записку. Картонка лежала под книгой, будто я пыталась спрятать её даже от самой себя. Развернула слова всё те же: «Не опаздывай».

Идти? Не идти?

Перевернулась на спину, уставилась в потолок. В съёмной комнате на Васильевском трескалась штукатурка, образуя причудливые узоры. В одном из них угадывался профиль острый подбородок, высокий лоб. Его профиль.

- Чёрт! - прошептала в подушку.

Аргументы против: это ловушка. Он опасен. Я даже не знаю, чего он хочет.

Аргументы за:

...

Вот и всё. Нет ни одного разумного довода. Но почему-то пальцы снова сжали записку, будто пытаясь вытянуть из неё ответ. Встала, резко дернув шторы. Питер встретил меня серым, мокрым утром. Туман висел над каналом, как дым после взрыва.

- Ладно, - сказала себе вслух. - Решу позже.

Но мысли не отпускали, пока я чистила зубы, пока натягивала чёрный свитер с вытянутыми локтями, пока варила кофе в крошечной кастрюльке. «Лотос» - дорогой, пафосный, не мой. Я бы никогда туда не пошла.

Но он знал это и именно поэтому выбрал его. Кофе оказался горьким, как мои мысли. Выпила залпом, обожгла язык, хорошее наказание за глупость.

Собрала папку с эскизами, проверила, не забыла ли уголь. Сегодня в художественной - портреты с натуры. Последнее, что мне сейчас нужно - часами всматриваться в чужие лица.

Вышла на улицу. Ветер с Невы тут же запустил пальцы в волосы, растрепал их. Шла быстро, почти бежала, будто могла убежать от собственного решения.

Вариантов было не много. Не прийти. Заблокировать его номер! Жить дальше. Или прийти — и посмотреть, что будет. На мосту остановилась, глянула в воду. Тёмная, глубокая, как его голос.

- Чёрт! - повторила шёпотом.

В художественной было шумно. Одногруппники смеялись, разминались перед холстами. Я машинально достала уголь, начала набрасывать линии. Модель пожилой мужчина с бородой, вдруг стал похож на него. Резкие тени под скулами, холодный взгляд. Скомкала лист, начала заново.

К обеду поняла, не могу так. Нужно отвлечься. После пар зашла в «Крекер», взяла смену. Разносила кофе, улыбалась гостям, мысленно благодарила судьбу за то, что здесь не подают алкоголь, не пришлось бы сегодня видеть пьяные рожи.

Но в перерыве снова достала записку. «8 вечера». Часы показывали половину пятого.

- Всё, - прошептала.

Решила работать сегодня до закрытия, чтобы специально не смотреть на часы. Но в семь тридцать в кафе зашел мужчина во всем черном. Подошел ко мне, из-за наушника в ухе и оружия в кобуре было понятно, охранник.

- Вероника, здравствуйте! - сказал он мне. - Меня попросили отвезти вас в «Лотос».

- Я не поеду!

Мои пальцы вцепились в край стойки так, что суставы побелели. Голос прозвучал резче, чем я планировала, но этот человек в черном с самого начала вызывал у меня желание либо убежать, либо ударить его подносом по лицу.

Охранник даже не моргнул. Его лицо оставалось абсолютно бесстрастным, будто мой отказ был просто частью какого-то сценария, который он обязан отыграть.

- Я всё же прошу, - произнёс он ровным, почти механическим тоном.

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Он не угрожал. Не повышал голос. Но в этой фразе была такая уверенность, словно он уже знал, чем всё закончится.

- Если ему надо, пусть приезжает сам, - выдавила я сквозь зубы.

Охранник слегка наклонил голову, прислушиваясь к чему-то в своём наушнике. Его глаза, холодные и оценивающие, скользнули по мне, будто сканируя. Я непроизвольно выпрямилась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

- Хорошо, - наконец сказал он.

Развернулся и ушел. Я осталась стоять за стойкой, сжимая в руках салфетку так, что она порвалась. Работать дальше было невозможно. Я автоматически разносила заказы, улыбалась гостям, но мысли крутились вокруг одного: "Что это было? Почему он так легко отступил?"

Какая-то часть меня уже начала надеяться, что это конец. Что он понял, что я не собираюсь прыгать по его свистку, и оставит меня в покое.

Но другая часть та, что громче шептала: "Это не так просто. Он не сдаётся. Он что-то замышляет."

В одиннадцать вечера я наконец сняла фартук, вышла из "Крекера" и чуть не упала.

Рядом с баром, в тени фонаря, стоял чёрный лимузин, а в нём Артём. Он сидел, откинувшись на кожаном сиденье, один локоть опирался на подлокотник, пальцы слегка постукивали по стеклу. На коленях у него лежал огромный букет алых роз.

И он смотрел прямо на меня. Даже в полутьме я увидела его улыбку медленную, уверенную, торжествующую. "Не опаздывай", - говорила записка, но я опоздала. А он всё равно дождался. И теперь сидел здесь, с цветами, будто знал с самого начала, что я не смогу отказаться.

*************************************************

Дорогие мои! Хочу представить вам участника литмоба

Измена. Отец бывшего

Кристина Миляева

https://litnet.com/shrt/ktD0

Глава 4

Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы.

- Ты опоздала, - произнес он.

Голос был низким, безразличным, будто он констатировал погодный факт, а не мое неповиновение.

Что-то колючее и острое, похожее на обиду, кольнуло меня внутри. Я подняла подбородок, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
- Я никогда не опаздываю. Я именно там, где хочу быть, именно тогда, когда хочу. А сегодня я не хотела быть там.

Уголок его губ дрогнул в едва уловимой усмешке. Моя дерзость, казалось, его позабавила.
- Хм… Садись, подвезу до дома.

Фраза прозвучала как приказ, не терпящий возражений. Мое сердце принялось бешено колотиться где-то в горле. Сесть в эту темную, роскошную клетку на колесах?

Нет! Ни за что!
- Я сама, - выдохнула я, резко разворачиваясь к тротуару.

Отошла от машины и зашагала прочь, вгрызаясь каблуками в асфальт. Спиной я чувствовала его взгляд, он буквально прожигал мне кожу. Каждый нерв был напряжен до предела, я ждала, что вот-вот из машины выскочат его тени в черном, схватят меня за руки, грубо втолкнут в салон. По спине бежали мурашки, было жутко и нереально. Но позади раздался лишь легкий, почти невесомый щелчок двери. Он просто закрыл ее.

Не оборачивайся, иди! — приказала я себе сама, сжимая сумку так, что костяшки пальцев побелели.

Я шла, ускоряя шаг, и сквозь гул в ушах услышала за спиной четкие, размеренные шаги. Твердые каблуки по брусчатке. Они звучали ровно, уверенно, неотступно. Они не спешили меня догнать, они просто следовали за мной, как тень, от которой не скрыться.

- Ты сдаешь кросс? - его голос прозвучал совсем рядом, будто он всегда шел со мной плечом к плечу.

Я вздрогнула и невольно обернулась. Он был здесь, в двух шагах, его плащ развевался на ветру. Он казался таким огромным и чужим на моей привычной, серой улице.

- Нет, - выдавила я, пытаясь скрыть панику.

- Тогда куда так бежишь? От меня? - он слегка наклонил голову, и в его глазах заплясали опасные искорки. - Ты зря меня боишься.

От этих слов что-то переключилось внутри. Страх никуда не делся, но его сменила какая-то отчаянная, горькая злость. Зря? Он ворвался в мою жизнь как ураган, а говорит, как будто я необоснованно паникую. Я намеренно сбросила скорость, давая ему понять, что не бегу, что он мне не указ. Он тут же поравнялся со мной, подстраиваясь под мой шаг.

- Что вам от меня надо? - спросила я, глядя прямо перед собой. Голос прозвучал хрипло.

- Ты мне просто понравилась, - ответил он, будто это было самое очевидное и простое объяснение в мире. - Разве не так делают люди, когда кто-то нравится?

- Как? - не поняла я.

- Ухаживают.

Меня будто окатили ледяной водой. Ухаживания? Анонимные записки, ожидание у работы, преследование по ночным улицам?
- Ваше поведение далеко от ухаживаний, - процедила я, чувствуя, как краснею от гнева.

Он рассмеялся - тихим, глухим смехом, от которого по коже побежали мурашки.
- Ну, прости, я давно этого не делал, - сказал он, и на его лице расплылась та самая ухмылка, самоуверенная и опасная. В ней не было ни капли раскаяния.

Мы вышли на перекресток. Я резко свернула к остановке, под крышу, где уже стояли несколько замерзших людей.
- Автобус? Серьезно? - в его голосе прозвучало неподдельное изумление, будто он увидел нечто экзотическое. - Может, на машине?

Я повернулась к нему, сложив на груди руки и выдав на лицо самое каменное, безразличное выражение, какое только смогла изобразить.
- А я вас с собой не приглашала.

Его брови удивленно поползли вверх. Казалось, с ним так еще никто не разговаривал. Затем он пожал плечами, и на его лице появилось что-то похожее на азарт.
- Ну что ж, - сказал он, застегивая плащ. - Вспомним, как это было в школьные годы.

И он просто встал рядом со мной под стеклянным козырьком остановки, этот мужчина в безумно дорогом пальто, взирая на проезжающую старенькую «Газель» с видом первооткрывателя, изучающего диковинное племя.

С грохотом и скрипом, будто протестуя, к остановке подкатила огромная, видавшая виды маршрутка. Её бока были исцарапаны, а стекла мутными от грязи. Спасение. Обыденность. Я рванулась к дверям, втиснулась внутрь в потоке людей, зажав в потной ладони мелочь.

И тут же почувствовала за спиной его присутствие плотное, массивное, смещающее воздух. Он вошел следом, и огромный салон вдруг стал крошечным, тесным, как лифт. Я не оборачивалась, но видела краем глаза, как он, не моргнув, протянул водителю купюру, явно не интересуясь сдачей. Жест человека, который привык платить за все с лихвой.

Я пробилась к свободному сиденью у окна и уткнулась лбом в холодное стекло, стараясь дышать ровно. Сердце колотилось где-то в горле. Он прошел по салону и… Боже, он сел прямо напротив, развалившись на двух местах с непринужденностью короля, забредшего в хлев. Его колени в идеально отглаженных брюках почти касались моих. Он был слишком большим, слишком ярким, слишком иным для этого мира потрепанных сидений, запаха дешевого табака и влажной одежды.

Чувствовала его взгляд на себе. Пристальный, изучающий, пожирающий. Я делала вид, что с интересом разглядываю потрескавшуюся кожу на сиденье передо мной, узоры на запотевшем стекле, вспоминала таблицу Менделеева — всё, что угодно, лишь бы не встретиться с ним глазами. Каждая мышца была напряжена. Кажется, я даже не дышала, когда мы проезжали очередную кочку, и его колено на секунду коснулось моего. От этого мимолетного прикосновения по телу пробежал разряд тока — смесь паники и чего-то запретного, стыдного.

Казалось, эта поездка длилась вечность. Мир за окном мелькал серыми пятнами, а я была заперта в этом движущемся ящике с ним. Наконец, моя остановка. Я вскочила, едва дверь открылась, и выпорхнула на улицу, жадно глотая холодный воздух.

И снова — четкие, размеренные шаги за спиной. Он вышел следом и догнал меня за два шага.

Мы шли молча. Тишина между нами была густой, звенящей, наполненной всем, что не было сказано. До моего дома оставалось метров сто, когда он вдруг нарушил её.

Глава 5

Утро началось с тихого, животного ужаса. Я проснулась еще до будильника, и первое, что пронзило сознание — ледяная мысль: Он там. Он ждет у подъезда. Его черный лимузин припаркован у детской песочницы, а сам он, неприступный и холодный, прислонился к стене, чтобы снова устроить мне этот допрос с пристрастием.

Я подкралась к окну, осторожно раздвинула занавеску, сердце колотилось где-то в горле. Двор был пуст. Ни лимузинов, ни мужчин в черном. Только мокрый асфальт, кричащие вороны на голых ветках и одинокая бабушка с авоськой. Я выдохнула, но напряжение не ушло. Это затишье казалось обманчивым, зловещим. Как затишье перед бурей.

Сегодня был зачет. Пропустить — значит подписать себе приговор. Пришлось собираться, будто на эшафот. Каждый звук за дверью заставлял вздрагивать. Я выходила из подъезда, вжимая голову в плечи, озираясь по сторонам. Никого.

Дорога до академии прошла в тумане. Я почти не помнила, как шла, автоматически переступая через лужи. В голове крутилась одна мысль: «Почему я? Что ему от меня надо?»

Академия встретила меня привычным гомоном и запахом масляной краски. Это был мой мир, моя крепость. И сегодня её стены казались особенно ненадежными.

Я пыталась сосредоточиться на натюрморте драпировка, гипсовый куб. Но моя рука не слушалась. Линии выходили кривыми, тени плоскими. Я злилась на себя, на свою слабость, на него, который ворвался и все испортил.

И тут ворвалась она. Аля. Моя Алина, яркая, стремительная, как порыв ветра. Она влетела в аудиторию, смахнула с мольберта чью-то папку и плюхнулась на табурет рядом со мной.

— Ненавижу! — выпалила она, ее глаза горели гневом. — Вот просто ненавижу его всем существом!

Мое сердце упало и замерло. Неужели она что-то знает? Неужели кто-то видел нас вчера?
— Кого? — спросила я, и голос мой прозвучал хрипло, будто я неделю не пила воды.

— Его! Отца! — Аля с силой ткнула мастихином в палитру, оставляя глубокую рану в краске. — Это же надо, Вероника, представляешь? Вчера он вломился ко мне вечером, устроил допрос с пристрастием! «Где была? С кем? Во сколько вернулась?» Смотрел на меня своим ледяным взглядом, будто я не дочь, а подозреваемая на очной ставке!

Я слушала, и по мне будто волной прокатилось облегчение. Она говорила о своем отце. О каком-то другом, далеком и неприятном человеке, не имеющем ко мне никакого отношения. Я мысленно представила его — этакого толстого, скупого бюргера, тирана в стенах своего дома. И мне стало так жаль Алю.

— Он ведет себя, как самый настоящий тиран! — продолжала она, не замечая моего замешательства. — Думает, что все можно купить и всем можно приказать! Он вообще не понимает, что такое чувства! Он монстр, холодный и расчетливый! И самое ужасное, что от него не спрятаться. Он вездесущий, как паук в своей паутине.

— Ужас какой, — выдавила я, чувствуя себя немного виноватой за свое первоначальное подозрение. — А чем он вообще занимается? Никогда не рассказывала.

Аля презрительно махнула рукой.
— Официально какой-то «инвестор». Скучно и непонятно. Строит свои финансовые империи, пока я тут на пастели рисую. Деньги, сделки, кабинеты из красного дерева. Фу! Ненавижу этот его мир. Он фальшивый, как его улыбка.

«Инвестор». Слово прозвучало так обыденно, так далеко от того образа таинственного, опасного мужчины, что сложился у меня в голове. Мой Артём (если это вообще его настоящее имя) казался существом с другой планеты ночной, брутальной, непредсказуемой. Аля же описывала банального богача - трудоголика.

— Может, он просто беспокоится о тебе? — осторожно предложила я, пытаясь быть справедливой.

Аля фыркнула.
— Беспокоится? Нет, дорогая. Это не беспокойство. Это контроль. Это мания величия. Он хочет владеть всем, до чего дотянется. Даже мной.

— Знаешь, что я сделала? — ее глаза блеснули озорным, опасным огоньком. Она понизила голос до шепота. — Я написала на него анонимку. В полицию. Пусть придут с проверкой, побеспокоят его королевские нервы.

— Аля, это опасно! — прошептала я, хватая ее за руку. — Вдруг у него там и правда что-то нечисто? Мало ли, у таких бизнесменов…

— Пусть проверяют! — она гордо вскинула подбородок. — Мне всё равно. Лишь бы насолить ему. Я не боюсь его.

Она была так прекрасна в своем слепом, отчаянном бесстрашии. И так наивна. Она играла с каким-то абстрактным «отцом-бизнесменом», не понимая, во что может ввязаться.

Весь день я провела на иголках. Слова Али о её отце-тиране и моя собственная паранойя смешались в один сплошной комок нервов. Каждый скрип двери в академии заставлял меня вздрагивать. К концу занятий я была морально истощена.

Вышла на улицу, глубоко вдохнув промозглый воздух. Темнело. Фонари зажигались один за другим. Я натянула капюшон и зашагала к дому, почти поверив, что смогу добраться без приключений.

И почти добилась своего. Мне оставалось пройти всего пару сотен метров до своего двора, когда из тени подъезда вышел человек. Высокий, в тёмном плаще, с профессионально-сдержанной осанкой. Не он. Один из его людей. Тот самый, что был у «Крекера». Он вежливо, почти незаметно кивнул.
— Вероника, извините за беспокойство. Вас просят подождать всего минутку.

Кровь отхлынула от лица, но в его тоне не было угрозы. Была непоколебимая уверенность, что его просьбу выполнят.
— Я спешу, — попыталась я пройти мимо.

Он сделал небольшой шаг в сторону, мягко блокируя путь, но не хватая меня.
— Я понимаю. Но машина уже подъезжает. Это не займёт много времени.

В его голосе не было ни злости, ни давления. Только спокойная констатация факта, от которой стало ещё страшнее. В этот момент к тротуару бесшумно подкатил чёрный лимузин. Задняя дверь открылась.

Изнутри не последовало никакого приказа, просто тишина. Ожидание.

Человек в плаще молча указал взглядом на открытую дверь. Мои ноги, ватные и предательские, понесли меня сами. Я протиснулась внутрь, и дверь захлопнулась отсекая внешний мир.

Глава 6

Лифт с лязгом поднялся на мой этаж. Я вышла, прислонилась спиной к холодной стене в коридоре и закрыла глаза. В ушах стучало: «Одно сообщение. Одно сообщение. Одно сообщение».

Телефон в руке молчал. Он был тяжёлым, как заряженный пистолет.

Я зашла в квартиру, сделала все ритуалы: включила свет, повесила пальто, поставила чайник. Но всё это на автомате, всё моё существо было приковано к молчащему экрану.

Чайник только зашумел, когда телефон наконец завибрировал. Один короткий, сдержанный сигнал. Не звонок именно смс.

Я замерла, боясь посмотреть. Потом, сделав глубокий вдох, открыла сообщение.

Номер Артема: «Сегодня в академии ты рисовала гипсовый череп. У тебя сморщился лоб, когда ты смешивала краску для теней. Вышло идеально. Ты была вся в работе, и это было прекрасно. Спасибо, что разблокировала. Спи хорошо.»

Я перечитала сообщение раз, другой, третий. По коже побежали мурашки. Не от страха от чего-то другого.

Он видел меня. Не просто заметил — он рассматривал. В тот момент, когда я была уверена, что полностью скрыта от него в своей творческой скорлупе, он наблюдал. И запомнил такую мелкую, никому не нужную деталь сморщенный лоб.

Это было не просто сообщение. Это был выстрел снайпера. Точно рассчитанный, попадающий прямо в цель. Он не извинялся, не оправдывался, не требовал ответа. Он просто показал мне, что его внимание — факт. Как восход солнца или дождь за окном.

Я не ответила. Просто стояла с горячим чаем в руках и смотрела на эти слова, пока они не начали расплываться перед глазами.

Легла спать, но сон не шёл. Перед глазами стояло то смс. И его лицо в полумраке машины. И усталость в его голосе, когда он говорил: «Я признаю. Мои методы были неуклюжими».

Утром я снова боялась выходить из дома. Но на этот раз страх был другим. Я боялась не увидеть его лимузин. Боялась, что его слово — «отступлю» — окажется правдой и это пугало ещё больше.

В академии я машинально искала его глазами, в толпе на улице, среди машин. Никого. Аля, как ни в чём не бывало, болтала о новой выставке, о глупом преподавателе, о парне со следующего курса. Я кивала, улыбалась, а сама ловила себя на мысли: «Он видел, как я вчера работала. Значит, он был где-то здесь, рядом...»

Весь день прошёл в напряжённом ожидании, а телефон молчал. Его слово оказалось твёрдым. Только одно сообщение.

К вечеру я почувствовала себя странно опустошённой. Будто меня лишили какого-то адреналинового допинга, к которому я уже успела привыкнуть за эти сумасшедшие дни.

Я шла домою одна. Возле своего подъезда замедлила шаг, никого. Только ветер гонял по асфальту жёлтый лист и тут телефон в кармане снова завибрировал.

Сердце ёкнуло, я почти выронила ключи, пытаясь достать его. На экране горело то самое имя Артем. Сообщение было коротким.

«Ты сейчас идёшь домой. Ищешь глазами мою машину. Напрягаешься, когда не находишь. Не бойся. Я просто хотел пожелать спокойной ночи.»

Я медленно обернулась, сканируя тёмные дворы, окна соседних домов. Ничего. Пустота. Он видел меня. Прямо сейчас. Откуда? С крыши? Из чёрного стекла чужой иномарки?

Но угрозы в сообщении не было. Была какая-то… щемящая точность. Он не просто следил, он видел меня.

Я замерла посреди двора, сжимая телефон в ледяных пальцах. Второе сообщение, он снова нарушил своё слово. Но я не чувствовала прежнего ужаса. Сквозь тревогу пробивалось острое, колкое любопытство. Откуда?

Мои глаза метались по тёмным окнам, припаркованным машинам, чёрным провалам подъездов. Он где-то здесь, смотрит. Читает меня как открытую книгу. Я сделала шаг, потом другой, стараясь идти естественно, но спина горела под невидимым взглядом.

В квартире я захлопнула дверь на все замки и, не включая свет, подошла к окну. Во дворе было пусто и безжизненно. Совершенно обычный вечер. Кроме одного я теперь была актрисой в спектакле, зритель которого скрывался во тьме.

Я не ответила, просто поставила телефон на тумбочку и попыталась заниматься делами. Но его слова висели в воздухе, как запах грозы. «Ты ищешь глазами мою машину». Он был прав, я искала.

На следующий день в академии я ловила себя на том, что рассматриваю не только лица прохожих, но и окна противоположных зданий, наблюдаю за обычными людьми в рабочей одежде, водителями, застывшими в пробке. Каждый мог быть его «глазами». Паранойя стала моей тенью.

Аля, как всегда, была солнечным пятном в этом сером дне.
— Ты какая-то печальная сегодня, — хлопнула она меня по плечу. — Всё в порядке? Тот крендель с прошлой недели не появлялся?

«Тот крендель» — я сжала зубы, заставляя себя улыбнуться.
— Всё норм. Просто не выспалась.

— Ага, конечно, — она прищурилась. — У тебя что-то случилось. Ты вся на иголках. Может, познакомилась с кем-то? — она подмигнула.

Горький комок подкатил к горлу. “Да, Аля. Познакомилась.”

— Нет, — буркнула я. — Просто завал с проектами.

Она что-то ещё болтала, но я уже почти не слышала. Мой телефон лежал в кармане куртки, и я каждые пять минут проверяла его, словно он мог взорваться.

Он взорвался вечером не смс, звонок.

Я смотрела на подсвеченный экран, на тот самый номер, и сердце уходило в пятки. Он сказал — только сообщения. Он обещал. Звонок был нарушением всех договорённостей. Но что, если что-то случилось?

Я приняла вызов, поднеся дрожащий аппарат к уху, но не сказала ни слова.

— Вероника. — Его голос. Низкий, спокойный, без намёка на извинения. — Ты дома?

— Вы… вы сказали не звонить, — выдавила я, пытаясь вложить в голос упрёк, но получился лишь испуганный шёпот.

— Я знаю, — он ответил просто. — Но я не могу передать сообщением то, что хочу сказать сейчас. Ты можешь подойти к окну?

Ледяная полоса прошла по спине. К окну?
— Нет.

— Ладно, — он не стал настаивать. — Тогда просто слушай. Я смотрю на твоё окно сейчас. В нём тёмно. Я знаю, что ты там. И я знаю, что ты боишься. Но я также вижу, как ты каждый вечер, перед сном, подходишь к нему и смотришь вниз. Ищешь. Ты ждёшь меня, Вероника. Так же, как я жду тебя.

Глава 7

На следующий день я шла к Летнему саду, словно сумасшедшая. Вернее, не шла меня несло какое-то постороннее течение, а собственные ноги были ватными и плохо слушались.

Внутри всё кричало и цеплялось за края. «Развернись. Убеги. Он опасен. Он играет с тобой». Но было и другое тягучее, горькое любопытство, которое оказалось сильнее страха. «А что, если?.. Кто он? Почему я? Что он скажет?»

Я помнила его ультиматум. «Без машин. Без моих людей. Только я». И сама не знала, во что верю меньше в его слово или в свое благоразумие.

Подходя к ажурным воротам, я замедлила шаг. Сердце колотилось где-то в горле, руки похолодели, несмотря на теплые перчатки. И тогда я увидела его.

Он стоял в стороне от потока людей, прислонившись к чугунной ограде. Не в своем привычном темном пальто, а в длинном практичном плаще, руки в карманах. Он смотрел не на меня, а куда-то вдаль, будто просто отдыхал, как обычный человек. И в этой обычности было что-то самое пугающее.

Сделав последний предательский шаг, я остановилась в двух метрах от него. Он медленно повернул голову. Его взгляд был спокоен, без привычной насмешки или тяжести. В нем читалось лишь ожидание.

- Ты пришла, - произнес он. Не как констатацию факта и не как победу. Просто констатировал.

Я не нашла, что ответить. Просто стояла, сжимая ручки сумки так, что пальцы затекали. Он оттолкнулся от ограды и сделал шаг ко мне. Не для того, чтобы сократить дистанцию, а скорее, чтобы нас не снесла толпа прохожих.

- Пойдём, - сказал он негромко, и это прозвучало не как приказ, а как предложение, приглашение.

Он повернулся и пошёл по аллее, даже не оглянувшись, будто был абсолютно уверен, что я последую. Что во мне не осталось ни капли воли, чтобы сделать иной выбор.

И он не ошибся. Мои ноги сами понесли меня за ним, сохраняя дистанцию в пару шагов. Я смотрела на его спину, на то, как ветер шевелит темные волны его волос на затылке, и думала, что сейчас он обернётся — и я увижу в его глазах торжество. Но он просто вёл меня вглубь сада, к пустынным в этот час аллеям.

Он остановился у старого дуба, оголённые ветви которого скрипели на ветру, наконец обернулся. Его лицо было серьёзным.

- Спасибо, - сказал он. - Я знал, что ты смелая.

- Я не смелая, - выдохнула я. - Я просто… не понимаю.

- Что именно? - он склонил голову набок, изучая меня.

- Всё. Вас. Этого, - я развела руками, пытаясь объять необъятное. - Зачем вам всё это? Зачем я вам? Вы можете получить любую. Почему именно я?

Он помолчал, его взгляд скользнул по оголённым ветвям, будто ища ответа там.
- Когда ты последний раз чувствовала что-то по-настоящему? - спросил он вдруг, и его голос притих. - Не рисовала чувства, а проживала их? Страх? Гнев? Желание? Настоящее, обжигающее, до дрожи в коленях?

Я не ответила. Не могла.

- Я живу в мире, где всё сделка, - продолжил он тихо. - Где каждое слово имеет цену, каждое движение расчет. Где даже улыбка это оружие или щит. А потом я увидел тебя и твой смех. Ты смеялась так, словно это было единственное, что имеет значение в тот момент. Без расчета. Без задней мысли. Просто… потому что тебе было весело. И этот звук… он прожёг во мне всё.

Он сделал паузу, и в тишине между нами повис только скрип старых ветвей.

- Я подумал, что хочу услышать его снова. Близко. Хочу помнить, что такое бывает, что это возможно.

Его слова висели в холодном воздухе, такие же голые и честные, как ветви деревьев вокруг. В них не было ни романтики, ни лести. Была лишь страшная, обнажённая правда человека, который признавался не в любви ко мне, а в тоске по чему-то настоящему. По чему-то, что он увидел во мне, как в единственном источнике света в своём тёмном, выстроенном из расчётов мире.

Я смотрела на него, и страх внутри начал медленно менять свою форму. Он не растворялся, нет. Но он переставал быть слепым животным ужасом и становился чем-то более осознанным, более острым. Пониманием масштаба той пропасти, что соединила наши жизни. И того, насколько опасно подходить к её краю.

- Вы хотите использовать меня, - прошептала я, не как обвинение, а как констатацию. - Как глоток свежего воздуха. А потом, когда надоест или станет сложно… выдохнуть.

Он не стал отрицать, не стал клясться в вечной любви. Он лишь внимательно посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

- Я хочу… дышать, пока ты рядом. А что будет потом не знает никто. Даже я. Я не прошу тебя доверять мне. Я прошу… дать себе шанс посмотреть, что будет дальше. Без моих машин. Без давления. Только ты и я. Как сегодня.

Он протянул руку не чтобы взять мою, а жестом, указывающим на аллею перед нами. На пустынную, засыпанную жёлтыми листьями дорожку, уходящую вглубь сумеречного сада.

- Просто прогулка, Вероника. Всего лишь прогулка. Твой выбор - повернуться и уйти. Или пойти со мной.

*************************************************

Дорогие мои! Хочу представить вам участника литмоба

Начать сначала. Сын моей подруги

Вирсавия Вайс

https://litnet.com/shrt/7u6o

Глава 8

Я смотрела на его протянутую руку. На аллею. На возможность.

В горле стоял ком. Вся логика, все инстинкты самосохранения кричали одно: «Беги!». Но что-то другое, более тихое и куда более опасное, шептало: «А что, если он прав? Что если это всего лишь прогулка?»

Я сделала шаг, не назад, а вперёд. По направлению к аллее.

- Только прогулка, - сказала я тихо, но твёрдо, ловя его взгляд. - И никаких обещаний.

Уголки его губ дрогнули в едва уловимой улыбке не торжествующей, а… какой-то облегчённой.
- Никаких обещаний, - согласился он.

Мы пошли. Он на расстоянии вытянутой руки, не пытаясь его сократить. Молчание поначалу было тяжёлым, неловким. Я чувствовала каждый его взгляд на себе, каждый свой неловкий шаг.

- Расскажи о себе, - наконец нарушил он тишину. Его голос звучал приглушённо, растворяясь в вечернем воздухе.
- Что рассказать? - я пожала плечами, глядя на свои ботинки, утопающие в листве. - Я учусь. Работаю в кафе. Рисую. Всё.
- Это не «всё», - мягко поправил он. - Это что. А я спросил о себе. Что ты любишь? Чего боишься? О чём мечтаешь, когда думаешь, что никто не видит?

Его вопросы были простыми и одновременно пронзительными. Они не касались фактов, они касались меня. Той, что пряталась за фактами.

- Я… не знаю, - призналась я, и это была правда. Его вторжение в мою жизнь было таким стремительным, что у меня не осталось времени просто быть собой.
- Вот видишь, - он кивнул, как будто что-то понял. - Мы в этом похожи. Я тоже иногда забываю.

Мы вышли к пруду. Вода была тёмной, неподвижной, в ней отражались огни фонарей и силуэты голых деревьев. Он остановился и достал из кармана плаща пачку сигарет.
- Не против?

Я покачала головой. Он прикурил, и в сумерках ярко вспыхнуло пламя зажигалки, на секунду высветив его резкие черты лица, скрытые тенью. Запах табака, незнакомый и дорогой, смешался с запахом влажной земли и гниющих листьев.

- Я не хочу тебя пугать, Вероника, - сказал он вдруг, выпуская струйку дыма. - И не хочу тебя терять. Найди в себе силы просто… побыть рядом. Посмотреть, что из этого выйдет. Без ожиданий. Без правил.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было привычной непреклонности. Была усталость. И та самая тоска, о которой он говорил.

- Хорошо, - прошептала я, сама не веря в то, что говорю. - Только прогулки.

Он кивнул, и на его лице появилось что-то похожее на благодарность.
- Тогда я провожу тебя до дома. Только провожу. На этот раз пешком.

Мы пошли обратно, и на сей раз тишина между нами была уже не неловкой, а задумчивой, насыщенной невысказанным. Он не пытался меня трогать. Не пытался шутить или импровизировать. Он просто шёл рядом, и его молчаливое присутствие было странно успокаивающим. У моего подъезда он остановился.
- До завтра, Вероника.

- До завтра, - автоматически ответила я и, не оборачиваясь, скрылась в подъезде.

Поднявшись в квартиру, я первым делом подбежала к окну. Он всё ещё стоял внизу, задумчивый и одинокий, глядя на мой этаж. Потом отряхнул пепел с сигареты, развернулся и медленно зашагал прочь.

И только тогда я почувствовала, как дрожь, которую я сдерживала все эти полчаса, наконец вырвалась наружу. Я дрожала не от страха. А от понимания, что точка невозврата осталась далеко позади. Что я уже сделала свой выбор. И что завтра всё начнётся снова.

Я не подходила к окну, чтобы проверить, ушёл ли он, не было сил. Я просто стояла посреди комнаты, прислушиваясь к гулу в собственных ушах и к бешеному стуку сердца. Его слова висели в воздухе, смешиваясь с запахом его дорогого табака, который въелся в волосы и шарф.

«Я не хочу тебя пугать. И не хочу тебя терять».

Просто. Сложно. Страшно.

Телефон молчал. И в этой тишине было что-то новое. Не угроза, а ожидание. Как пауза между тактами в музыке, когда уже знаешь, что будет дальше, но всё равно замираешь.

Утром я проснулась с ощущением подвешенности. Мир не рухнул. Небо за окном было привычно серым, но что-то сдвинулось. Сдвинулось во мне.

В академии я ловила себя на том, что ищу его глазами не из страха, а с каким-то странным, щемящим предвкушением. Искала в толпе его высокую, прямую фигуру. Но его не было. Он сдержал слово.

Аля, как всегда, была солнечным пятном.
- О, смотри-ка, ты сегодня почти что человек! - она ухмыльнулась, заглядывая мне в лицо. - Даже круги под глазами почти сошли. Небось, наконец выспалась?

Я заставила себя улыбнуться. Предательское чувство вины кольнуло под ложечкой.
- Да, что-то вроде того.

- А то! Я уже думала, ты свихнулась на своей работе и учёбе. Говорила же надо развлекаться. Вот, кстати, - она хлопнула себя по лбу, - В субботу вечеринка у Лёхи с курса. Его родители на дачу укатили. Тащись с нами, а? Отвлечёшься.

Обычно я бы отказалась. Но сейчас её предложение прозвучало как спасательный круг. Нормальность. Обычная студенческая вечеринка с дешёвым вином и глупой музыкой. Всё, что было полной противоположностью ему.

- Давай, - вдруг согласилась я. - Я зайду.

Аля подпрыгнула от восторга.
- Да ты что! Наконец-то! Обязательно! Будет жарко!

Она что-то ещё кричала мне вслед, но я уже почти не слышала. Мой телефон наконец завибрировал в кармане. Одно единственное сообщение.

Артем: «В 18:00 у памятника Крылову. Если захочешь.»

Никаких «жду». Никаких «приходи». Просто время, место и возможность выбора.

И самое ужасное было в том, что я уже знала свой ответ. Я знала его ещё вчера вечером, стоя у того самого дуба.

Я не ответила на сообщение. Просто в 17:55 я уже стояла на набережной Фонтанки, кутаясь в пальто и делая вид, что рассматриваю бронзовых персонажей басен дедушки Крылова. Внутри всё замирало от противоречий: я ждала его добровольно.

Он появился ровно в шесть, без опозданий. В том же длинном плаще, снова без своей свиты. Он подошёл не сзади, а так, чтобы я его увидела, давая время сбежать.

Глава 9

И я поняла, что уже сделала выбор. Ещё в тот момент, когда не повернула назад у чугунных ворот.

Он стоял так близко, что я чувствовала запах его кожи, смешанный с холодным воздухом и дымом. Его дыхание ровное, будто он просто ждал ответа на деловое предложение, а не решал чью-то судьбу. Мою судьбу.

Внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. Страх кричал: «Беги! Пока не поздно!». Но был и другой голос. Тихий, настойчивый, рождённый где-то в глубине за все эти дни его неотступного присутствия, его странной, искренней честности. Голос, который шептал: «А что, если это оно? Та самая настоящая, обжигающая жизнь, о которой он говорил?»

Я посмотрела ему прямо в глаза. В эти тёмные, бездонные глаза, в которых сейчас не было ни лжи, ни насмешки, только вызов и ожидание.

Я сделала не шаг назад. Я сделала шаг вперёд. Совсем небольшой. Так, что носки наших ботинок почти соприкоснулись.

- Я уже испугалась, - сказала я тихо, и мой голос не дрогнул. - В тот первый день, у машины. И во второй. И вчера. Этого достаточно. Не нужно меня больше пугать. И не нужно отпускать.

Я видела, как что-то изменилось в его лице. Не расслабление, нет. Скорее… принятие. Как будто он годами нёс на плечах неподъёмный груз, и только сейчас позволил себе почувствовать его тяжесть или разделить её.

Он медленно, почти с нежностью, протянул руку. Не чтобы схватить мою. Он просто коснулся кончиками пальцев моей щеки. Его прикосновение было шершавым, тёплым и до жути реальным. Таким реальным, что по коже побежали мурашки.

- Хорошо, - выдохнул он, и в этом одном слове было больше обета, чем в тысяче клятв. - Значит, идём дальше.

Он не поцеловал меня, не обнял. Он просто опустил руку и снова спрятал её в карман плаща, как будто этого мимолётного прикосновения было достаточно, чтобы скрепить нашу странную договорённость.

- Пойдём, я провожу тебя, - сказал он уже обычным, чуть усталым голосом. - Становится холодно.

Мы пошли обратно к выходу из сада. И на сей раз он шёл так близко, что его плащ иногда касался моего пальто. И это маленькое, случайное прикосновение ощущалось острее любой ласки. Это было знаком. Печатью. Началом чего-то нового и пугающего. Он проводил меня до самого подъезда. Остановился, как вчера.
- Завтра, - сказал он не как вопрос, а как констацию факта.
- Завтра, - кивнула я.

И прежде чем исчезнуть в подъезде, я увидела, на его губах едва заметную улыбку. Не торжествующую, счастливую.

Поднявшись в квартиру, я не подошла к окну. Я уже знала, что он уйдёт. И знала, что вернётся.

Телефон лежал на тумбочке молча. Но его молчание было уже другим. Оно было наполненным. Как пауза в диалоге, который только начался.

Я посмотрела на свои краски, на начатый эскиз. И вдруг поняла, что все оттенки серого на палитре теперь казались мне пресными. Мне захотелось ярких, ядовитых, опасных цветов. Именно таких, каким было его присутствие в моей жизни.

Завтра. Всего лишь завтра. Но это «завтра» тянулось передо мной, как долгая, неизведанная дорога. И я уже не боялась на неё ступить.

На следующий день всё было иначе. Я проснулась не с тревогой, а со странным, щемящим чувством ожидания. Как будто я съехала с привычных рельсов и теперь катилась куда-то в неизвестность, и от этого захватывало дух.

В академии я пыталась сосредоточиться на скетчах, но линии были нервными, живыми. Я ловила себя на том, что рисую не гипсовые формы, а отражение света в тёмных глазах, резкую линию скулы, тень от упавшей пряди волос. Я стирала уголь и злилась на себя, но через минуту руша снова выводила те же контуры. Аля, конечно, заметила.
- О! - протянула она, подкравшись сзади и заглядывая через плечо. - У нас тут что, новый муз объявился? Это кто? Тот бармен из «Крекера»? Симпатичный, я видела!

Я резко прикрыла альбом ладонью, чувствуя, как горит лицо.
- Отстань, просто тренируюсь.

- Ага, конечно, - она подмигнула. - Ты вся светишься, как новогодняя ёлка. Готовься, на вечеринке завтра выложишь все карты! Придётся отбивать тебя от поклонников.

Мысли о вечеринке, которую я так опрометчиво пообещала посетить, теперь вызывали лёгкую панику. Как я буду там, среди обычных людей, с их обычными проблемами и лёгким флиртом, когда моя собственная жизнь превратилась в триллер?

После занятий я почти бежала домой, на ходу проверяя телефон. Ничего. Тишина. И это молчание стало новым видом пытки — не страха, а нетерпения.

Он написал ровно в шесть. Не предлагая встречи. Не спрашивая ни о чём.

Номер Артема: «Ты сегодня рисовала меня. У тебя сморщился лоб, когда не получалось поймать линию. Получилось.»

Я замерла посреди комнаты, сжимая телефон. Он снова был там. Наблюдал. И на этот раз его сообщение не пугало. Оно согревало изнутри, как глоток крепкого алкоголя. Он видел. Он заметил. И ему понравилось.

Я не сдержалась, ответила впервые.

Я: «Это было ужасно. Я всё перечеркала.»

Ответ пришёл почти мгновенно.

«Нет. Это было искренне. Искреннее всегда ценно. Даже если неидеально.»

Я улыбнулась своему отражению в тёмном экране телефона. Он снова был прав, по-своему, жутко прав.

На следующий вечер я одевалась на вечеринку с каменным лицом. Надела самое простое чёрное платье, собрала волосы в хвост. Я не хотела идти. Хотела ждать его звонка, его сообщения. Хотела, чтобы этот странный, параллельный мир, в котором существовали только мы двое, никогда не заканчивался.

Аля ворвалась в комнату, сияющая, в блёстках и с накладными ресницами.
- Ты серьёзно в этом пойдёшь? - она скептически оглядела меня. - Ладно, ничего, я тебя там приведу в чувство! Поехали, такси ждёт!

Вечеринка оказалась именно такой, как я и ожидала: громкой, тесной, душной. Музыка била в виски, кто-то пролил на меня что-то сладкое и липкое, Аля куда-то исчезла в толпе с каким-то парнем. Я прижалась к стене с пластиковым стаканчиком в руках, чувствуя себя чуждым элементом в этой системе.

Глава 10

Утро началось с запаха его шарфа. Я проснулась и первое, что увидела — тёмную шерсть на спинке стула. Я не стала убирать его. Он был как якорь, как доказательство того, что вчерашний вечер не приснился.

В академии я чувствовала себя иначе. Более уязвимой и в то же время — защищённой. Как будто на мне был невидимый щит, который видела только я. Аля тут же заметила перемену.

— Ну что, признавайся, — она приперла меня к мольберту, сверкая глазами. — Ты сбежала вчера с кем-то! Я видела, как ты умчалась в такси! Кто он? Откуда? Быстро рассказывай!

Я покраснела.
— Да так… Случайно познакомились. Не стоит внимания, — я пожала плечами, делая вид, что с упоением смешиваю охру.

— Враньё! — Аля ткнула меня в бок. — Ты вся светишься! Он тебе очень нравится! Как зовут-то?

Имя. Простое, обычное имя. Но я не могла его выдумать. Всё, что приходило на ум, казалось жалкой пародией на него.
— Артём, — наконец выпалила я первое, что пришло в голову, и тут же почувствовала прилив стыда. Я назвала его настоящим именем? Или это было просто случайное совпадение?

— Артём? — Аля задумалась. — Ничего так имя. А чем занимается? Сколько лет? Покажи фото!

— Работает… в сфере инвестиций. И нет, фото нет. Он не любит фотографироваться.

Аля закатила глаза.
— Ох уж эти твои таинственные незнакомцы! Ладно, храни свои секреты. Но смотри, если он окажется мудаком, я лично найду его и отпинаю!

Её слова прозвучали как удар колокола. Она бы так и сделала. Бросилась бы защищать меня от любого, кто причинит боль.

После пар я вышла на улицу в странном состоянии — между эйфорией и паникой. Он не писал весь день, не звонил. Его шарф на моём стуле казался немым укором. Может, я переступила какую-то черту? Может, мой порывистый поцелуй отпугнул его?

Я шла по набережной, не в силах усидеть дома. Ветер с Невы рвал с деревьев последние листья, гнал их по асфальту. Я закуталась в своё пальто, но холод был внутри.

И вдруг я увидела его. Не его самого — его человека. Того самого, в тёмном плаще. Он стоял у парапета, словно просто любуясь видом на воду. Но когда я поравнялась с ним, он мягко и безошибочно встал на моём пути.

— Вероника, — кивнул он. — Вас просят. Всего на минуту.

Он не указывал на машину. Он просто повел меня к чёрному внедорожнику, припаркованному в сторонке. Я уже не сопротивлялась. Я почти побежала к нему, управляемая страхом, что что-то не так.

Дверь открылась. Внутри сидел он. Без пальто, в одном тёмном свитере. Руки он держал на коленях, и я заметила, что костяшки пальцев были сбиты в кровь.

— Садись, — сказал он тихо. Его голос был хриплым, усталым до предела.

Я вползла в салон, хлопнула дверью.
— Что случилось? Ты… Ты ранен?

Он посмотрел на меня. В его глазах была такая усталость, такая бездонная, чёрная усталость, что мне захотелось обнять его, как раненого зверя.
— Нет. Это не моя кровь.

От этих слов стало холодно. Он прочёл мой ужас во взгляде.
— Не смотри на меня так. Иногда… иногда нужно делать то, что нужно делать. Чтобы защитить то, что важно.

Он потянулся к перчаточному ящику, достал влажную салфетку и начал медленно, методично стирать кровь с рук. Движения были точными, почти медицинскими. Я не могла отвести глаз.

— Ты боишься меня сейчас? — спросил он, не глядя на меня.

Я хотела сказать «да». Кричать «да». Но вместо этого я молча покачала головой. Потому что сквозь ужас пробивалось что-то другое острое, жгучее понимание. Это и была его жизнь. Тёмная, жестокая, реальная. И он только что приоткрыл мне на неё дверь.

Он закончил вытирать руки.
— Мне нужно было тебя видеть, — сказал он просто. — Чтобы помнить, ради чего всё это.

Он повернулся ко мне, и в его взгляде не было ни оправданий, ни сожалений. Была лишь та самая, обжигающая правда.
— Теперь ты знаешь. Ты всё ещё здесь?

Я смотрела на его руки. Чистые теперь, но образ сбитых в кровь костяшек навсегда врезался в память. Он не просил прощения. Не объяснял. Он просто показал мне цену входа в свой мир. И теперь ждал моего вердикта.

Воздух в салоне стал густым и тяжёлым, как свинец. Я могла открыть дверь и выйти. Сбежать обратно в свой простой, понятный мир, где самое страшное — это несданный зачёт или нехватка денег до зарплаты.

Но я посмотрела на него. На его уставшее, замкнутое лицо. На глаза, в которых плескалась усталость целой жизни, прожитой на грани. И я поняла, что уже не могу уйти. Потому что за этой жестокостью скрывалась та самая искренность, которую он искал во мне. Уродливая, опасная, но — настоящая.

Я медленно протянула руку и накрыла ею его ладонь. Его пальцы были холодными.

— Я здесь, — сказала я тихо, но чётко.

Он не ответил. Не улыбнулся. Вдохнул, будто только что закончил бой, а мой тихий голос был сигналом к отбою. Его пальцы сжали мои не сильно, а скорее проверяя реальность прикосновения.

— Хорошо, — он выдохнул, и всё напряжение, всё ожесточение, казалось, покинуло его плечи. — Тогда поедем. Я отвезу тебя домой.

Мы ехали молча. Он не отпускал мою руку. Его большой палец проводил по моим костяшкам, и это лёгкое, почти неосознанное движение говорило о большем, чем любые слова.

У моего подъезда он вышел вместе со мной. Ночь была холодной и звёздной.
— Завтра, — начал он, но я перебила.

— Нет. Не завтра.

Он нахмурился, в его глазах мелькнула тень. Готовность к отпору.

— Я… я должна встретиться с подругой. Мы давно договорились, — поспешно объяснила я, чувствуя себя предательницей. — Вечеринка. Я не могу её подвести.

Он помолчал, изучая моё лицо.
— Мужчина? — спросил он ровным, бесстрастным тоном.

— Что? Нет! Нет, конечно, нет! — я даже вздрогнула от нелепости предположения. — Это Аля! Моя подруга, я тебе о ней рассказывала. Просто девичник.

Напряжение в его позе слегка спало.
— Аля, — повторил он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на… удовлетворение? Как будто он поставил галочку напротив ещё одного факта из моей жизни, взял его на контроль. — Хорошо. Тогда послезавтра.

Глава 11

Просыпаться от звонка телефона было так буднично, так обыденно, что на секунду мир вернулся в свое привычное, безопасное русло. Я потянулась к тумбочке, всё ещё находясь в объятиях сновидений, где не было ни теней, ни сбитых в кровь костяшек.

— Алло?

— Вероник, ты ещё жива? — в трубке звенел голос Али, такой яркий и беззаботный, что резал слух. — Проснись, соня! Мне срочно нужен твой взгляд со стороны!

Я села на кровати, пытаясь стряхнуть остатки сна.
— Что случилось? Который час?

— Полдень, красавица! Слушай, я в бутике на Невском, тут такое платье… Я не могу решить, брать или нет. Мне нужен твой беспристрастный взгляд! Приезжай, а? Плииз!

Она тянула «пожалуйста» так жалобно, что я невольно улыбнулась. Это была такая Алина — порывистая, эмоциональная, живущая в мире сиюминутных желаний и ярких образов. Такой далёкой от моей новой, ночной реальности.

— Хорошо, хорошо, — сдалась я. — Только дай мне час.

— Ура! Ты моё спасение! Жду!

Я положила трубку и замерла. Утро было серым. Его шарф всё ещё лежал на стуле, как немой свидетель вчерашнего разговора. «Я рядом». Где он был сейчас? Смотрел ли он на мой дом? Ждал ли моего выхода?

Я оделась быстро, почти механически: джинсы, свитер, пальто. Не стала накладывать макияж. Сегодня я хотела быть собой. Простой. Обычной. Вероникой из «Крекера», а не той, кем я становилась рядом с ним.

Выйдя на улицу, я непроизвольно замерла, вглядываясь в припаркованные машины. Ничего подозрительного. Никаких тёмных внедорожников. Чувство лёгкой… досады?.. смешалось с облегчением.

Я поймала маршрутку и поехала на Невский. Аля встретила меня у входа в бутик, сияющая, с огромной коробкой в руках.

— Наконец-то! Я уже всё обдумала без тебя, но мне нужен твой кивок! — она втащила меня внутрь и принялась лихорадочно показывать платье короткое, чёрное, усыпанное пайетками. — Для вечеринки в субботу! Идёт?

— Идёт, — улыбнулась я, ловя на себе осуждающие взгляды продавщиц. — Ты в нём будешь смотреться огненно.

— Вот и я о том же! — она захлопала в ладоши и понесла платье на кассу.

Пока она расплачивалась, я отошла к витрине, глядя на пеструю толпу на Невском. Обычные люди с обычными заботами. И я среди них. Почти.

— Всё, поехали праздновать! — Аля вцепилась мне в руку. — Я тебя угощаю кофе с тройным эспрессо за мучения!

Мы вышли на улицу и направились к ближайшей кофейне. Аля без умолку болтала о планах на субботу, о музыке, о парнях, которые должны прийти. Я кивала, стараясь вникнуть в её стремительный поток сознания.

И вдруг я увидела его. Не его самого. Его человека. Того самого, в тёмном плаще. Он стоял через улицу, у входа в ювелирный магазин, словно разглядывал витрину. Совершенно неприметный. Если бы не моя новая, обострённая чувствительность, я бы никогда его не заметила.

Он не смотрел на меня, не подавал никаких знаков. Он просто был там. Следя. Охраняя.

Лёд пробежал по спине. Он сказал: «Я рядом». И он имел это в виду буквально.

— Вероник, ты меня слушаешь? — Аля дёрнула меня за рукав. — Ты опять в облаках!

— Прости, — я улыбнулась. — Просто задумалась.

Мы зашли в кофейню, сели у окна. Аля продолжала строить планы, а я смотрела сквозь стекло. Его человека уже не было видно. Но я знала, он где-то здесь. Возможно, следит за нами с другой точки.

Кофе был горьким и обжигающим. Я пила его маленькими глотками, пытаясь вернуть себе ощущение нормальности, но его не было. Теперь нормальность была для меня маской, под которой скрывалась совсем другая жизнь.

— Кстати, о твоём таинственном Артёме, — Аля вдруг опустила голос, наклонившись ко мне через стол. — Он не напоминает тебе никого?

— То есть?

— Ну, я вчера с отцом разговаривала, — она поморщилась. — Он опять что-то задумал, какой-то новый проект. Говорил с кем-то по телефону, такое имя упомянул, Артём. Совпадение, да? Смешно же!

— Смешно, — выдавила я, и голос мой прозвучал чужим. — Очень смешное совпадение.

— Я же говорю! — Аля весело рассмеялась. — Мир тесен!

Слова Али повисли между нами, как ядовитый туман. Отец. Проект. Артём. Каждое слово било по вискам, заставляя сердце бешено колотиться. Я чувствовала, как кровь отливает от лица, и судорожно ухватилась за холодную чашку кофе, чтобы руки не тряслись.

— Вероник, ты точно в порядке? — лицо Али помрачнело от беспокойства. — Ты вся белая, как полотно. Может, кофе не свежий? Пойду, скажу им!

— Нет! — мой голос прозвучал резче, чем я планировала. Я расслабила плечи, пытаясь улыбнуться. — Всё хорошо. Просто… голова кружится немного. Не выспалась, наверное.

Она смотрела на меня с сомнением, но потом махнула рукой.
— Понятно. Значит, сегодня никаких вечеринок. Отменяем всё. Идём ко мне, будем смотреть дурацкие ромкомы и трескать мороженое. Как в старые добрые.

Мысли путались. Мне нужно было остаться одной. Обдумать этот кошмар. Но с другой стороны… идея спрятаться в её уютной комнате, заваленной картинами и тканями, где пахло краской и её духами, казалась единственным спасением. Там не было места для него. Для них.

— Да, — выдохнула я с облегчением. — Давай. Только без мороженого, а то меня совсем вырубит.

Мы допили кофе, и её болтовня, такая знакомая и обычная, постепенно вернула меня в реальность. Я отчаянно цеплялась за неё, как утопающий за соломинку.

Вечер мы провели именно так, как она и обещала. Устроились на диване под одним пледом, на экране мелькали дурацкие сцены из какого-то голливудского хита, а мы смеялись над неудачными шутками и обсуждали актёров. Я старалась изо всех сил — смеялась громче, комментировала активнее, — но внутри было холодно и пусто. Каждый её смех, каждое её невинное упоминание об «отце-кренделе» отзывалось во мне ледяным эхом.

Когда фильм закончился и Аля наконец заснула, уткнувшись мне в плечо, я осторожно выбралась из-под пледа и вышла на балкон. Ночной воздух был холодным и трезвым. Я просто смотрела на огни города и чувствовала, как дрожь внутри постепенно стихает, сменяясь тяжёлым, свинцовым спокойствием. Сегодня я была в безопасности. Сегодня — только мы с ней.

Глава 12

Я проснулась от тишины. Не от той гнетущей, звенящей тишины, что висела в воздухе перед грозой, когда каждый нерв был натянут как струна в ожидании его звонка, его шагов за дверью. Нет, эта тишина была иной — мягкой, бархатной, почти звенящей спокойствием. Я потянулась на узкой кровати, и луч зимнего солнца, пробившийся сквозь пыльное окно, упал прямо в глаза, ослепив меня. Он играл на стеклянной дверце шкафа, а потом перешел на темную шерсть его шарфа, все еще висевшего на спинке стула. Он давно перестал быть просто вещью, забытой в спешке. Он стал частью пейзажа моей комнаты, таким же постоянным и неотъемлемым, как трещина на потолке. Как и он сам стал частью меня.

Я не потянулась сразу к телефону. Не подбежала к окну, не стала вглядываться во двор в поисках черной машины. Сегодня, в этот хрупкий, солнечный миг, я позволила себе просто быть. Просто Вероникой, которая варит кофе в жестяной турке на крохотной газовой горелке, намазывает масло на черствый багет и садится на подоконник, поджав под себя ноги, чтобы смотреть, как просыпается двор. Старушка выгуливает собаку, дети бегут в школу, смеясь и толкаясь. Обычная жизнь. Та, что текла мимо меня все эти недели. Она казалась такой хрупкой, такой беззащитной и такой драгоценной в своей простоте. Иллюзия, за которую я готова была ухватиться хотя бы на одно утро.

Он написал ближе к полудню. Вибрация телефона на столе прозвучала не как сигнал тревоги, а как нежный, почти неслышный перезвон. Сообщение было простым, лишенным его обычной повелительной краткости.

Артем: «Если захочешь прогуляться, я буду у Летнего сада. В час.»

Никакого «жду». Никакого «не опаздывай». Никакого давления. Просто предложение. Возможность. И в этой новой, непривычной мягкости было что-то такое, от чего сердце сжалось куда сильнее, чем от любого приказа. Это было страшнее. Это означало, что он ждал моего ответа. Что мое «нет» имело бы вес.

Я долго смотрела на эти слова, пока кофе в чашке не остыл. Потом мой взгляд упал на мольберт, на начатый портрет Али. На ее смеющееся, беззаботное лицо, ее ясные глаза.

Я: «Хорошо. Приду.»

Я надела свой самый старый, самый потрепанный черный свитер, с вытянутыми локтями и каплей краски на рукаве. Не стала красить глаза, не стала наносить помаду. Пусть видит меня такой — простой, невыспавшейся, с синяками под глазами от бессонных ночей и тревог. Не ту загадочную незнакомку из бара, не свою блестящую добычу. Просто меня. Такую, какая я есть.

Он ждал у входа, как и договаривались. В своем длинном, темном плаще, без своей неизменной свиты. Увидев меня, он не улыбнулся. Но его взгляд, обычно такой тяжелый и непроницаемый, стал… теплее. Мягче. В нем читалось нечто, отдаленно напоминающее облегчение. Как будто он был по-настоящему рад меня видеть.

— Привет, — сказал он, когда я подошла. Его голос был низким и спокойным.
— Привет, — выдохнула я, и внезапно комок в горле рассосался.

Мы зашли в сад. Воздух был морозным и колким, аллеи почти пустынны. Мы шли молча, но это молчание не было напряженным или неловким. Оно было наполненным тихим пониманием. Мы просто шли, и его плечо иногда касалось моего, и от каждого такого мимолетного прикосновения по моей спине бежали теплые, живые мурашки.

— Как ты? — наконец спросил он.

Не «как дела», не «что нового». А именно «как ты». Как будто ему действительно был важен ответ.
— Устала, — призналась я, и это была чистая правда.

Устала от внутренней борьбы, от постоянного страха, от необходимости всегда быть настороже, готовой к бегству или к обороне.
— Я знаю, — он кивнул, и в его голосе не было ни капли сомнения. — Поэтому и позвал. Иногда нужно просто остановиться. Перевести дух. Дать себе передышку.

Он повел меня не к пруду, не к главным аллеям, а вглубь сада, к одной из дальних, закрытых на зиму оранжерей. Скамейка там была скрыта от посторонних глаз голыми, ажурными кустами сирени. Мы сели. Он достал из глубокого кармана плаща небольшой термос.

— Держи, — протянул он мне. — Глинтвейн. Без алкоголя, не бойся. Просто согреет.

Я взяла термос. Металл был теплым, почти горячим, и это тепло мгновенно разлилось по моим озябшим пальцам. Я открутила крышку и сделала небольшой глоток. Пряный, сладковатый вкус корицы, гвоздики и яблок разлился по телу, согревая изнутри куда эффективнее любого алкоголя.

— Спасибо, — прошептала я, и голос мой дрогнул от неожиданной заботы.
— Не за что, — он отпил сам и снова передал термос мне.

Мы сидели так некоторое время, попеременно передавая термос друг другу, словно мы были самой обычной парой, греющейся на зимней прогулке. Это было так обманчиво, так похоже на нормальную жизнь, что у меня защемило сердце. Хотелось остановить время, задержать этот миг, спрятать его от всего остального мира.

— Знаешь, — он сказал, глядя куда-то вдаль, на сплетение оголенных ветвей вековых лип, — Я иногда забываю, как это просто сидеть, ничего не решать. Ни за кем не следить. Ничего не контролировать.

— А что ты обычно делаешь? — спросила я, и вопрос сорвался сам собой, бездумно. Я тут же испугалась, что перешла какую-то невидимую черту, вторглась на запретную территорию.

Но он не смутился. Не замкнулся в себе и не отмахнулся. Он просто повернулся ко мне, и в его глазах я снова увидела ту самую, бездонную, копящуюся годами усталость.

— Работаю, — ответил он просто. — Решаю проблемы. Создаю их. Веду переговоры, где каждое слово это удар шпагой, а каждое рукопожатие заключение сделки с дьяволом. Живу в мире, где у всего есть своя цена, а у каждого поступка свои последствия. Где доверие слабость, а любовь роскошь, которую нельзя себе позволить.

— Это звучит утомительно, — выдохнула я.
— Это и есть утомительно, — он горько усмехнулся. — Это выматывает душу. Поэтому твой смех в тот день в ресторане… он прозвучал для меня как глоток чистого, ледяного воздуха после долгих лет в противогазе. Ты была настоящей. И я захотел этой реальности. Хотя бы ненадолго.

Глава 13

Я захлопнула за собой дверь подъезда, прислонилась спиной к холодному дереву и закрыла глаза. В ушах всё еще звенела тишина, последовавшая за звуком отъезжающей машины. Я подняла руку и прикоснулась пальцами к тому месту на тыльной стороне, где всего несколько минут назад касались его губы. Кожа там все еще пылала, будто он оставил на мне невидимый, но обжигающий след. Отпечаток его прощания. Его обещания.

В кармане молчал телефон. Но это молчание было иным. Не тяжелым и звенящим, как раньше, когда я ждала его сообщений со смесью страха и надежды. Нет. Теперь это была тишина после бури. После долгой, изматывающей битвы с самой собой, с ним, с реальностью. Затишье. Хрупкое, временное, выстраданное — но наше. Общее.

Я знала, что завтра всё начнется снова. Его телефонные звонки, отрывистые и деловые. Его исчезновения. Появление его «теней» в толпе. Весь тот опасный, темный мир, в который я сделала свой первый шаг, а потом и второй, и третий, пока не оказалась в самой его гуще по собственному желанию. Но прямо сейчас я гнала эти мысли прочь, я не хотела думать о завтра. Я хотела остаться в сегодня. В этом странном, новообретенном спокойствии.

Я вошла в квартиру, и мой взгляд сразу упал на его шарф, все еще висевший на спинке стула. Он давно перестал быть просто забытой вещью. Он стал молчаливым свидетелем, хранителем наших непростых, только что зародившихся отношений. И я улыбнулась ему — этой темной шерстяной нити, связавшей нас. Потому что сегодня, на той холодной скамейке в Летнем саду, глотая пряный глинтвейн из его термоса и держа его сильную руку в своей, я наконец-то перестала бороться. Перестала убегать. Я сделала выбор. И этот выбор был — жить. Что бы это ни значило.

Следующим вечером я отработала смену в «Крекере». От запаха кофе и сладкой выпечки тошнило, ноги гудели, а веки налились свинцом от усталости. Мысль о том, чтобы куда-то ехать, казалась мне пыткой. Единственное, чего я хотела, это добраться до дома и рухнуть в кровать.

И вот он, его черный автомобиль, уже ждал у обочины. Он вышел мне навстречу. Его взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по моему лицу, по моей осанке, по тому, как я еле волочу ноги.

— Поедем куда-нибудь? Ужинать? — спросил он. Но в его голосе уже не было ожидания согласия. В нем звучало понимание. Чтение моего состояния с пугающей точностью.

— Нет, — я покачала головой, и даже этот жест потребовал усилий. — Я… прости. Я просто хочу домой. Я едва стою.

Он кивнул один короткий, четкий кивок и без лишних слов открыл передо мной дверь. Я провалилась в кресло, вжимаясь в мягкую кожу. Салон пахло им, дорогим парфюмом, чистотой, властью и немного мной, моим кофе и усталостью. Я прижалась лбом к прохладному стеклу и закрыла глаза, слушая, как городской шум за окном превращается в убаюкивающий гул. Не было нужды говорить. Его молчаливое присутствие за рулем было успокаивающим. Охраняющим.

У моего подъезда он заглушил двигатель. Тишина, наступившая внезапно, повисла в воздухе густая и нерешительная. Я уже потянулась за дверной ручкой, чтобы попрощаться, когда он нарушил ее.

— Можно… — он начал и слегка запнулся, что было для него так неестественно и поэтому особенно трогательно, — Можно мне подняться? На минутку.

Я повернулась и посмотрела на него. На его обычно непроницаемое лицо, на котором сейчас читалась та самая, глубоко запрятанная усталость, которую он так тщательно скрывал. Он не требовал. Не приказывал. Он просил. Впервые. И в этой просьбе было столько незащищенности, что у меня сжалось сердце.

— Да, — прошептала я. — Только ненадолго. Я… я почти без сознания.

Моя крошечная квартира съежилась еще больше с его приходом. Он заполнил собой всё пространство, его энергия заполнила каждый уголок. Он молча снял пальто и с присущей ему аккуратностью повесил его на вешалку, хотя моя куртка висела рядом скомканной грудой. Его взгляд скользнул по книгам, разбросанным на полке, по моим этюдам, приколотым к стене, по засохшим букетикам лаванды в вазочке — он изучал меня через мои вещи, впитывая каждую мелочь, каждый штрих моей жизни.

— Садись, — сказал он тихо, указывая на диван. — Я приготовлю кофе.

— Нет, не надо, я сама… — я попыталась возразить по привычке.
— Сядь, Вероника, — его голос прозвучал мягко, но в нем была та самая стальная нотка, не оставляющая возражений. — Позволь мне. Пожалуйста.

Я покорно опустилась на диван, слыша, как он движется на моей маленькой кухне. Звон чашки, щелчок газовой зажигалки под кофейником, бульканье воды. Он делал всё с той же невероятной эффективностью и точностью, но без привычной резкости, без холодной отстраненности. Это было почти по-домашнему. Сюрреалистично и до слез трогательно.

Он принес две чашки, сел рядом, но не вплотную, оставляя мне пространство, давая возможность отодвинуться, если я захочу. Мы пили молча. Кофе был крепким, согревающим, идеально сваренным.

— Ноги болят? — спросил он, кивнув на мои затекшие ноги в стоптанных балетках.
— Весь день на ногах, — я с трудом сдержала зевок, чувствуя, как тепло напитка разливается по телу, усугубляя истому.

Он молча поставил свою чашку, встал передо мной на колени на потертый ковер и осторожно, почти с благоговением, снял с меня сначала одну туфлю, потом другую. Я замерла, затаив дыхание от неожиданности. Его большие, сильные руки, руки, которые могли ломать и калечить, взяли мою ступню и принялись разминать ее — уверенно, профессионально, находя каждую зажатую мышцу, каждую уставшую связку. От прикосновения его пальцев по всему телу разливалось волнами тепло и глубокое, всепоглощающее расслабление. Я откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза с тихим, блаженным стоном. Это было лучше любого массажа в дорогом спа. Это было исцеляюще.

— Где ты научился? — прошептала я, тоня в приятной дремоте.
— Приходится многое уметь, — его голос донесся до меня сквозь нарастающую волну сна. — Расслабься. Просто отдыхай. Ты в безопасности.

Глава 14

Он не поцеловал меня. Не стал пытаться разбудить во мне страсть. Его рука на моих волосах была тяжёлой и успокаивающей, как тёплое одеяло. Он просто смотрел, и в его взгляде была такая бездонная нежность, что мне захотелось плакать.

— Я принесу тебе завтрак, — сказал он тихо и поднялся, уходя на кухню.

Я слышала, как он открывает мои шкафчики, находит сковородку, включает плиту. Звуки были такими обычными, домашними. Я завернулась в плед и пошла за ним.

Он стоял у моей крошечной плиты, жарил яичницу. Его спина, обычно такая прямая и неприступная, сейчас казалась расслабленной. Он был здесь. В моём мире. И он готовил для меня завтрак!

— У тебя нет ничего, кроме соли и перца, — констатировал он, не оборачиваясь. Это не было упрёком. Это был факт.
— Я нечасто готовлю, — пробормотала я.

Он кивнул, ловко перевернул яичницу на тарелку, достал из бумажного пакета, который, видимо, принёс с собой, круассан и веточку свежей малины. Всё это он поставил на стол с видом человека, привыкшего устраивать всё наилучшим образом.

— Садись. Ешь.

Я села. Он сел напротив и молча наблюдал, как я ем. Его внимание было таким сильным, что я краснела под его взглядом, но не от смущения, а от чего-то другого, от чувства, что я центр его вселенной в этот момент.

— Спасибо, — прошептала я, отодвигая пустую тарелку. — Это было идеально.

Он убрал посуду, вымыл её с той же эффективностью, что и делал всё, и вытер руки.
— Мне нужно идти. Дела.

Я кивнула, понимая. Его мир, его обязанности, они никуда не делись.

Он подошёл ко мне, взял моё лицо в ладони. Его большие пальцы провели по моим щекам.
— Сегодня вечером я заберу тебя из академии. Мы поужинаем. — Это прозвучало не как вопрос, а как данность. Но в его тоне не было приказа. Была уверенность, что я соглашусь и он был прав.

— Хорошо, — кивнула я.

Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Долго, крепко. Как бы запечатывая своё обещание. Потом развернулся и ушёл.

Весь день я ходила как во сне. Его запах остался в квартире, смешавшись с запахом кофе и моих духов. На столе лежала веточка малины, которую я не решилась выбросить.

Он забрал меня вечером, как и обещал. Мы ужинали в маленьком итальянском ресторанчике, спрятанном в глубине двора. Он заказал за нас обоих, не спрашивая, но каждое блюдо оказалось тем, что я бы выбрала сама.

Артем рассказывал мне о искусстве, о музыке, о книгах, которые читал в юности. Он был блестящим собеседником. И в то же время, его телефон лежал на столе, и он время от времени бросал на него беглый взгляд, и его лицо на секунду становилось каменным, прежде чем он возвращался ко мне с той же улыбкой.

Это было странное ощущение — быть единственным центром его внимания, зная, что часть его мозга всегда работает, всегда контролирует что-то другое.

После ужина он повёз меня не домой, а на стрелку Васильевского острова. Было холодно, дул пронизывающий ветер. Он снял своё пальто и накинул мне на плечи поверх моего, не спрашивая разрешения. Оно было тяжёлым и тёплым, и пахло им.

— Я хочу, чтобы ты всегда была в тепле, — сказал он просто, стоя рядом и глядя на воду.

Он вёл себя как самый внимательный, самый заботливый мужчина. Но в каждом его жесте, в каждой фразе сквозила та самая, железная воля. Он решал, что мне будет тепло. Он решал, где мы будем ужинать. Он решал, что я буду в безопасности.

И вместо того чтобы пугаться, я чувствовала себя защищённой. Окружённой высокой, неприступной стеной, которую он выстроил вокруг меня.

Когда он провожал меня до двери, он снова поцеловал меня в лоб.
— До завтра, Вероника.

— До завтра, Артём.

Я поднялась в квартиру, не включая свет, подошла к окну. Его машина всё ещё стояла внизу.

И я поняла, что это и есть его любовь. Всепоглощающая, тотальная, властная. Он не спрашивал, чего я хочу, он читал мои желания по глазам и исполнял их ещё до того, как я успевала их осознать. Он брал на себя всю ответственность. За всё. За мой комфорт, за мою безопасность, за моё счастье.

Я была влюблена, безнадёжно и безоговорочно. И готова была простить ему всё. Даже то, о чём ещё не знала.

Он забрал меня из академии ровно в шесть. Я вышла, уставшая, с потёртым портфелем, забитым скетчбуками, и сразу увидела его. Он стоял, прислонившись к машине, и что-то говорил в телефон короткими, отрывистыми фразами. Увидев меня, он тут же закончил разговор и отбросил телефон на сиденье. Его взгляд, мгновение назад ледяной и сосредоточенный, смягчился, стал тёплым, почти жадным.

— Устала? — спросил он, открывая мне дверь. Его пальцы коснулись моей поясницы, и по спине побежали знакомые мурашки.
— Ещё как, — честно призналась я.

Он не повёз меня ужинать. Мы ехали молча, и напряжение в салоне нарастало с каждой минутой. Он не смотрел на меня, но я чувствовала его внимание на себе, как физическое прикосновение. Вёл машину одной рукой, другой положил на моё колено. Большая, тёплая ладонь лежала неподвижно, но её тяжесть и жар прожигали ткань джинсов.

Мы приехали не ко мне, он остановился у невзрачного подъезда в старом, но ухоженном доме в центре.

— Где это? — спросила я.
— Тише. — Он лишь положил руку мне на спину и мягко подтолкнул к двери.

Лифт поднялся на последний этаж. Квартира оказалась небольшой, но уютной. Здесь пахло деревом, кожей и им. Это было его настоящее убежище.

Дверь закрылась с тихим щелчком. Он повернул меня к себе, прижал спиной к двери и, наконец, поцеловал. Это был захват. Властный, требовательный, голодный. Я ответила с той же жадностью, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Он оторвался, чтобы снять с меня пальто, потом свой пиджак. Его дыхание было сбившимся, глаза тёмными, почти чёрными от желания.

— Я не могу больше ждать, Вероника, — он прошептал это, и его голос был низким, хриплым. — Я не могу думать ни о чём, кроме тебя.

Глава 15

Этот месяц стал для меня не временем, а иным измерением. Плотным, насыщенным, выкрашенным в единственный цвет — цвет его кожи, его глаз, его прикосновений. Моя собственная жизнь — академия с пахнущими краской, «Крекер» с зёрнами кофе под ногтями, даже Аля с её солнечным смехом — всё это отступило, поблёкло, стало словно сном, который снится в перерывах между главным.

Он стал моим личным солнцем, моим центром притяжения, законом всемирного тяготения. Я вращалась вокруг него, и вся моя орбита состояла из ожидания его взгляда, его прикосновения, его голоса.

Он забирал меня из академии каждый день. Я выходила, и моё сердце начинало биться чаще ещё до того, как я видела его машину. А потом я её видела чёрную, молчаливую, неприступную. И его откинувшегося на водительском сиденье, с телефоном у уха. Но его взгляд уже был на мне. Он всегда замечал меня первым.

Я открывала дверь, и в салон врывался холодный воздух, а с ним — запах его кожи, его дорогого парфюма, власти и обещания. Я проваливалась в кресло, и дверь захлопывалась, отсекая внешний мир.

Мы не ехали домой. Мы даже не сдвигались с места первые несколько минут. Он заканчивал разговор, откладывая телефон, и в салоне воцарялась тишина, густая, звенящая, наполненная лишь звуком нашего дыхания. Он поворачивался ко мне, и его глаза медленно, детально, с ног до головы, оглядывали меня. Этот взгляд был подобен прикосновению.

Потом его рука тянулась через подлокотник. Не спеша его пальцы ложились на моё колено. Сначала просто лежали, тяжёлые и тёплые, прожигая ткань джинсов. Потом начиналось едва заметное движение — большой палец выписывал медленные круги по внутренней стороне бедра, подбираясь всё выше.

Я замирала, чувствуя, как по всему телу разливается горячая волна. Кровь стучала в висках, в горле пересыхало. Я не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд от его профиля. Он следил за дорогой, но всё его внимание было приковано к тому, что делают его пальцы на моей коже.

И тогда он резко, почти грубо, сворачивал в первый же попавшийся тихий переулок, глушил двигатель и поворачивался ко мне всем корпусом. Его глаза в полумраке горели хищным, тёмным огнём.

— Я не мог дотерпеть, — его голос был низким, хриплым от желания. — Ты смотришь на меня так, будто хочешь, чтобы я тебя съел.

И он набрасывался. Его поцелуи в машине были особенными не такими, как в постели. Они были жадными, поспешными, слегка неудобными, оттого ещё более пьянящими. В них была вся горечь ожидания дня, вся ярость желания, которое он сдерживал все эти часы. Он кусал мои губы, мой язык, впивался пальцами в мои волосы, откидывая голову назад, обнажая горло для его жадных губ.

Его рука задирала стягивала мои джинсы, и прохладный воздух салона касался обнажённой кожи. Его пальцы, твёрдые и уверенные, скользили под край моих трусиков, находили меня уже мокрой, вздрагивающей от каждого прикосновения.

— Вся такая влажная от одного только моего взгляда, — он рычал это прямо в моё ухо, и от его горячего дыхания по коже бежали мурашки. — Вся моя. Сейчас и всегда.

Он расстёгивал свою ширинку, и я помогала ему, дрожащими руками, с трудом справляясь с пряжкой ремня. Потом он приподнимал меня, и я помогала ему, упираясь руками в холодное стекло машины, в кожу сиденья. Он входил в меня одним резким, точным движением, заполняя собой всё пространство, вытесняя все мысли, кроме одной — Он мой, он здесь, он внутри меня.

Узкое сиденье машины, неудобная поза, риск, что кто-то может увидеть, всё это лишь подливало масла в огонь. Мы двигались в такт, стараясь быть тише, но каждый наш вздох, каждый скрип кожи сидений, каждый стон, который я пыталась подавить, звучал в тишине громче любого крика.

— Ты любишь это? Любишь, когда я беру тебя в машине, как шлюшку? — он шептал грязные, восхитительные слова, от которых внутри всё сжималось и плавилось. — Но ты не шлюшка. Ты королева. Моя королева. И никто, кроме меня, не смеет видеть тебя такой. Никто не смеет слышать, как ты стонешь.

Его слова, его власть, его абсолютное обладание доводили меня до исступления. Я кончала внезапно, тихо, закусывая его губу до крови, моё тело содрогалось в немом крике, и он ловил каждую мою судорогу, каждый спазм, сжимая меня в объятиях так сильно, что было больно, и это было прекрасно.

И только потом, когда моё дыхание немного выравнивалось, он позволял себе кончить, издавая тихий, сдавленный стон, зарываясь лицом в мою шею, и я чувствовала, как его тело обмякает на мне, тяжёлое, потное, удовлетворённое.

Мы сидели так несколько минут, сплетённые, дыша в унисон. Потом он осторожно отпускал меня, его пальцы нежно проводили по моей щеке, смахивая слезу, которую я сама не заметила.

— Поедем домой, — говорил он, и его голос снова становился мягким, бархатным.

И я просто кивала, не в силах вымолвить ни слова, всё ещё дрожа от пережитого, понимая, что готова на всё, лишь бы этот месяц длился вечно.

Он заводил двигатель, и мы ехали в его квартиру. Ключ поворачивался в замке с тихим щелчком, и нас обволакивал запах. Не просто запах, а коктейль из наших тел: дорогой, горьковатый аромат его одеколона, сладковатый оттенок моих духов — тех самых, что он купил на второй день, изучив мои предпочтения одним взглядом, — и густой, плотный, животный запах секса, который уже успел впитаться в стены, в шторы, в ткань дивана. Этот запах сводил с ума..

В прихожей он помогал мне снять пальто, его пальцы скользили по моим плечам, и уже это было обещанием. Он вёл меня в спальню, где всегда царил полумрак — тяжёлые шторы были задернуты, и единственным источником света была маленькая лампа с абажуром цвета кровавого рубина, отбрасывающая на стены пульсирующие тени. Он останавливал меня посреди комнаты.
— Стой, — его голос был тихим, но в нём звучала сталь. — Я хочу на тебя посмотреть.

И он начинал раздевать меня. Медленно, с почти религиозным ритуалом. Его пальцы, эти сильные, опасные пальцы, были невероятно нежны. Он снимал с меня одежду, предмет за предметом, и складывал её на стул, не сводя с меня глаз.

Глава 16

Душ стал нашим особым ритуалом, священнодействием, смывающим не только пот и следы наших ласк, но и весь внешний мир. Он заводил меня под струи воды первой, сам оставаясь сначала в стороне, наблюдая.

— Закрой глаза, — приказывал он мягко, и я повиновалась, чувствуя, как по коже пробегает предвкушение.

Потом его руки, намыленные ароматным, терпким гелем с запахом сандала и чего-то ещё, неуловимого ложились на мои плечи. Он начинал с шеи, с сильными, уверенными движениями, разминая зажатые мышцы, смывая напряжение прошедшего дня. Его пальцы были волшебниками, они знали каждую точку, каждую зажатую ниточку нервов. Я стонала тихо, откинув голову назад, и вода текла по моему лицу, смешиваясь с мнимыми слезами блаженства.

Он медленно спускался ниже. Мылил мою спину, проводя ладонями вдоль позвоночника, заставляя меня вздрагивать от щекотки и наслаждения. Касался рёбер, скользил к бокам, к животу. Каждое движение было медленным, осознанным, почти медитативным. Он не просто мыл меня. Он совершал обряд очищения и одновременного посвящения. Он заново узнавал моё тело под струями воды, под покровом пены.

А потом его руки, скользкие и намыленные, спускались ещё ниже. Обхватывали мои бёдра, ягодицы. Он притягивал меня к себе спиной, и я чувствовала его мощное возбуждение у себя внизу спины. Его пальцы скользили между моих ног сзади, находили мою самую сокровенную нежность, уже набухшую и жаждущую его прикосновений даже здесь, даже сейчас.

— Повернись, — его голос был густым, как мёд.

Я поворачивалась к нему, и вода била мне прямо в лицо, слепляя ресницы. Он смотрел на меня сквозь водную пелену, его лицо было серьёзным, сосредоточенным, прекрасным в своей хищной грации. Он прижимал меня спиной к холодной, мокрой кафельной плитке. Контраст был ошеломляющим: обжигающая вода на груди и ледяной кафель за спиной, а между ними — он. Горячий, твёрдый, весь из напряжения и желания.

Он поднимал мою ногу, обвивал ею вокруг своего бедра, открывая меня для себя. Его руки поддерживали меня под ягодицами, прижимая к стене, и он входил в меня одним медленным, невероятно глубоким движением. Я вскрикивала, и звук тонул в шуме воды.

Мы двигались в такт падающим струям. Вода лилась на наши лица, на наши сомкнутые тела, делая кожу скользкой, стирая границы между нами. Я цеплялась за его мокрые плечи, впивалась ногтями в его кожу, стараясь удержаться в этом водовороте ощущений. Он смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд был таким же пронзительным и влажным, как вода вокруг. В нём было всё: и нежность, и ярость, и бесконечное, всепоглощающее обладание.

Шум душа заглушал наши стоны, наши сдавленные рыки, наши взаимные мольбы. Мы могли быть громкими, могли быть дикими, могли быть теми, кем были на самом деле — двумя одержимыми друг другом животными. Он прижимал меня к холодной стене так сильно, что на спине потом оставались следы, и я любила эти следы. Они были доказательством того, что это было по-настоящему.

Потом он выключал воду. Наступала оглушительная тишина, нарушаемая только нашим тяжёлым, прерывистым дыханием и звуком капель, падающих с наших тел на пол. Он всё ещё держал меня, прижав к стене, не выпуская из себя. Его лоб был прижат к моему, и мы просто дышали, приходя в себя, возвращаясь из какого-то другого измерения.

Он брал большое, пушистое полотенце и начинал вытирать меня с той же нежностью и тщательностью, с какой мыл. Каждую каплю, каждую чёрточку на моей коже. И в этой молчаливой заботе после бурной страсти было что-то более интимное, чем сам секс. Что-то, что заставляло моё сердце сжиматься от непереносимой, щемящей нежности.

Однажды вечером он повёз меня не в наше логово, а в другое место. В «официальную» квартиру, о которой я уже слышала. Лифт бесшумно поднялся на самый верх, и когда двери разъехались, у меня перехватило дыхание.

Передо мной открылся огромный зал-студия, целиком сделанный из стекла и холодного металла. И всё это пространство было подчинено одному — панорамному виду на ночной Петербург. Город лежал у наших ног, сияя миллионами огней, как рассыпанное ожерелье. Золочёные купола, тёмные ленты рек, освещённые магистрали — всё это было невероятно красиво и абсолютно безжизненно, как диорама в музее.

Он стоял сзади, обняв меня, и его подбородок касался моей макушки.
— Нравится? — спросил он, и в его голосе слышалась тень иронии. Он знал, что вид впечатляет, но также знал, что это не настоящая жизнь. Это была декорация. Сцена.

— Огромно, — выдохнула я. — И очень… одиноко.

Он тихо рассмеялся, и его руки скользнули с моей талии на плечи, разворачивая меня от вида к нему.
— Здесь никто не одинок, — прошептал он, и его губы нашли мои в поцелуе, который с первых же секунд стал жадным, требовательным.

Он не повёл меня к кровати, которой тут, казалось, и не было. Он опустился на колени сам и поставил на колени меня. Пол был холодным и твёрдым. Моё отражение в тёмном стекле было призрачным, размытым. А за ним — весь город.

— Смотри, — его голос прозвучал у меня за спиной, пока его руки скользили по моим бёдрам, снимая с меня трусики. — Смотри, какая ты красивая. На фоне всего этого.

Его пальцы нашли меня сзади, готовя к нему, и я зажмурилась, опираясь ладонями о ледяное стекло. А потом он вошёл в меня. Резко, глубоко, заполняя собой всё пространство. Я вскрикнула от неожиданности и восторга, и моё дыхание осталось на стекле.

— Открой глаза, — приказал он, и его руки сцепились с моими, прижимая мои ладони к стеклу. — Смотри.

Я открыла глаза и увидела нас. В отражении в тёмном стекле. Его — мощного, тёмного, с напряжёнными мышцами спины и плеч. Его лицо, искажённое наслаждением и концентрацией. И меня — с запрокинутой головой, с растрёпанными волосами, с лицом, на котором читалась смесь боли, стыда и невероятного, блаженства. Я видела, как он движется во мне, как моё тело отзывается на каждый его толчок. Это было так откровенно, так постыдно и так невыносимо возбуждающе, что новый виток наслаждения накатил на меня, заставляя выгибаться навстречу ему.

Глава 17

Я проснулась не от его поцелуев, не от тепла его рук на моей коже. Резкий, настойчивый звонок в дверь врезался в нашу уютную реальность, как нож. Сердце привычно ёкнуло – тревога стала моим постоянным спутником с тех пор, как он вошел в мою жизнь.

Пространство рядом было пустым, но вмятина на подушке еще хранила форму его головы, а простыни пахли им – смесью дорогого парфюма, свежего постельного белья и чего-то неуловимо своего, того, что заставляло меня прижиматься к этому месту лицом каждое утро.

- Артём? – прошептала я в полумрак, но в ответ из прихожей донесся низкий, напряженный гул мужских голосов. Что-то было не так. Что-то было очень не так.

Накинула его халат – огромный, мягкий, пахнущий им так, будто он обнял меня. Ткань, такая нежная и такая тяжелая, утонула на мне, став моим единственным укрытием. Я кралась по коридору, на цыпочках, намеренная просто попросить его быть потише, убавить этот гневный шёпот... и замерла в арочном проеме, слившись с тенями, невидимая, но всевидящая.

Его спина, обычно такая прямая и уверенная, была неестественно напряжена, каждый мускул играл под тонкой тканью его домашней рубашки. Перед ним, согнувшись в почтительном, но тревожном поклоне, стоял Виктор. Его «тень». Лицо Виктора, обычно непроницаемое, сейчас было бледным и заостренным, как у загнанного зверя.

- ...не просто устроили, босс, – его шёпот был колючим, шипящим, словно змеиный. – Продумали всё. Взломали серверы через дочерний счет. Все чисто. Подпись... твоя. Босс, это пахнет изнутри. Кто-то очень близкий имел доступ к твоим цифрам.

Голос Артёма, когда он ответил, заставил меня похолодеть. Он звучал не как голос, а как скрежет льда под чьим-то сапогом. Глухо, мертво, без единой нотки тепла.

- У меня нет «близких». Есть союзники и активы и предатели.

Виктор сглотнул, его кадык нервно дернулся.

- Аля... – он произнес это имя с такой осторожностью, будто боялся, что оно взорвется. – Аля забрала в пятницу твой старый планшет из мастерской. Сказала, для дизайна, для проекта. Ты же... ты ей разрешил.

Я увидела, как спина Артёма стала абсолютно неподвижной. Он не вздрогнул, не сжал кулаки. Он просто... окаменел, замолчал. И это молчание было громче любого крика, тяжелее любого удара. Он превратился в монумент собственной ярости, идеальный и бездушный. Воздух в прихожей сгустился, стал тяжелым и трудным для дыхания.

- Где она сейчас? – спросил он, и каждый слог в его вопросе был отточен и заострен, как клинок катаны.

- У подруги. У этой... Вероники. В общежитии.

Мир рухнул. Пол ушел из-под ног, стены поплыли. Я судорожно вцепилась в косяк двери, чтобы не упасть. В ушах зазвенел пронзительный, высокий звон, заглушающий все. Аля? Его дочь? Моя Аля. Моя солнечная, яростная, ранимая Аля, которая рыдала у меня на плече о своем отце-тиране, о его ледяном сердце, о его мире, полном фальши и расчетов. Эта самая Аля. И этот тиран... был им. Моим Артёмом. Тем, чьи ласки еще пылали на моей коже, чье дыхание я слышала во сне.

Он резко развернулся. Его взгляд, метнувшись по коридору, нашел меня в полумраке, прижатую к стене в его огромном халате. И в его глазах не было ни удивления, ни досады, что я подслушала. Ничего человеческого. Только холодная, безжалостная оценка ситуации. Взгляд полководца на карту, где только что взорвался важный стратегический пункт. Взгляд на проблему, которую нужно немедленно решить.

- Аля... – голос мой сорвался, стал тонким, порванным, чужим. – Она... твоя дочь?

Он не ответил. Не стал отрицать или оправдываться. Он просто сделал два резких шага ко мне, и его движения были выверенными, экономичными, лишенными всякой лишней энергии.

- Одевайся! Быстро!

Его голос был низким, плоским, лишенным всяких интонаций.

- Что? Нет! – истерика, горячая и горькая, подкатила к самому горлу. – Я никуда не поеду! Ты... ты монстр! Ты знал! Ты все знал! Ты знал, кто я, знал, что она моя лучшая подруга!

Слезы хлынули ручьем, заливая лицо, горячие и беспомощные. Он схватил меня за руку. Его пальцы впились в запястье с такой силой, что я вскрикнула от внезапной, яркой боли.

- Я знал, что ты Вероника, и этого было достаточно. Сейчас эта... – он чуть запнулся, и в его глазах на миг мелькнуло что-то, похожее на отцовскую боль, но тут же погасшее, – Эта девчонка по своей глупости влезла в дела, которые ее перемолотят. И тебя вместе с ней. Ты думаешь, те, кто это провернул, остановятся перед тем, чтобы прижать к стеночке дочь босса и ее болтливую подружку? Одевайся. Сейчас же!

Это был не его голос. Это был голос из нашего первого дня. Из «Крекера». Голос, не признающий возражений. Но теперь он резал меня не по коже, а по душе, потому что я знала, какой нежностью и страстью мог наполняться этот голос. И от этого контраста хотелось выть.

Он почти втолкнул меня в спальню, грубо указав на мою одежду, разбросанную с вечера на стуле. Я одевалась, рыдая, пальцы не слушались, путались в пуговицах и застежках. А он в это время говорил по телефону, отдавая тихие, чёткие, леденящие душу приказы.

- Найти Алю. Немедленно. Обнести периметр. Никого не подпускать. Ждать меня. Ни одного лишнего движения.

- Я не поеду к ней! – взвизгнула я, когда он положил трубку. – Я не смогу смотреть ей в глаза! Я не могу!

Он повернулся ко мне, его лицо было маской.

- Ты поедешь туда, куда я скажу! Ты теперь не просто любовница. Ты свидетель. Ты уязвимое место. И ты будешь там, где я смогу тебя защитить. Где смогу контролировать ситуацию. Поняла меня?

В его глазах не было любви, но в них не было и равнодушия. Была яростная, собственническая решимость.

Он вывел меня из квартиры, в лифт, в чёрный внедорожник с тонированными стеклами, уже ждавший у подъезда. Я вся дрожала, как в лихорадке, слёзы текли по щекам, оставляя соленые дорожки. Он молчал. Его профиль на фоне мелькающего за окном города был резким и непроницаемым. Мы ехали не в сторону общежития.