Отголосок тебя

Глава1.

Глава 1.

Среди серебристых облаков, над гладью бирюзового озера, возвышалась Академия Аркана — древний замок, чьи шпили устремлялись к небу с тем же достоинством, с каким старинные роды взирают на историю.
Её стены, видевшие рождение магии и гибель династий, хранили память о клятвах, данных на крови, и о пламени, что, как говорили, благословил сам Мерлин.
Говорили также, что Академия обязана своим существованием его имени, и потому каждый камень, каждая башня дышала отголосками той первозданной силы, из которой соткан сам мир.

Днём Аркана сияла, как символ величия и чистоты, её зеркальные окна отражали безмятежное небо и бескрайние леса, тянувшиеся к далёким Горам Семи Ветров.
Но с наступлением ночи замок преображался:
его тени оживали, стены начинали шептать на древних языках, а звёзды склонялись ниже, будто отдавая дань той магии, что хранилась здесь веками.

Библиотека Академии — сердце её и душа.
Здесь время будто замедлило шаг: высокие стеллажи терялись под куполом, воздух был насыщен ароматом чернил и высушенных трав, а над полом, подчиняясь лёгкому течению чар, скользили искры света.

Именно здесь, в дальнем углу, где солнечные лучи едва касались страниц, сидела Аделин Рейст.
Девушка с головой погрузилась в чтение древнего фолианта, посвящённого, как оказалось, одному из самых загадочных явлений — родственным душам.

«Родственные души», — гласил трактат, — связаны не только телом, но и духом. Их соединение — не дар и не проклятие, но тайна, которую даже сама магия до конца не осмелилась раскрыть.

В книге утверждалось, что встреча с истинной половиной подобна редкому затмению среди звёзд — чуду, выпадающему немногим.
Те, кого судьба сводит подобным образом, видят мир иным: цвета становятся ярче, дыхание — глубже, чувства — острее.
Связь не убивает, если не взаимна, но оставляет след — тихую пустоту в сердце, напоминание о несбывшемся.

«Магия этой связи, — писал автор, — не требует любви. Она лишь обнажает ту, что уже жила в душе. Ибо встреча родных душ — это не о страсти, а о сущности».

Признак соединения прост: один глаз меняет цвет, перенимая оттенок глаз родственной души, а в волосах появляется прядь — её отражение.
Символ вечный, неподвластный времени.
Но трактат предупреждал: играть с этой силой опасно — душа хрупка, и не каждая выдержит встречу со своим зеркалом.

Аделин перевернула страницу, и уголок её губ дрогнули в горькой усмешке.

Всё для чистокровных. Даже судьба, — подумала она.

Она принадлежала к тем, кого в Академии звали нечистыми — детям простых людей, в которых случайно пробудилась магия. Таких рождалось мало и с ними редко церемонились.

— Всё ещё здесь? —
голос, прозвучавший за её спиной, был лёгким, насмешливым.

Обернувшись, она увидела Теона Вэйра и Блейра Сальвиона — двоих из старинных домов, с которыми, к удивлению многих, она сдружилась.
Теон был рассудителен и сдержан, Блейр же — весёл и язвителен. Но в отличие от большинства, они не делили мир на кровь и происхождение.

— Родственные души? — протянул Блейр, усаживаясь напротив. — Опасная тема для девушки, которая не верит в судьбу.
— Я не верю, я изучаю, — ответила она спокойно. — В каждом мифе скрыта истина.
— Всё, что связано с душами, — заметил Теон, — хранится в библиотеках старинных домов. Здесь — лишь обрывки. У чистокровных — всё настоящее.

Эти слова, произнесённые, быть может, без злого умысла, кольнули её.
Но прежде чем она успела ответить, тень легла на стол.
Тень, знакомая до боли.

Деймор Аркейн.

Он стоял за её спиной — высокий, безупречно одетый, с глазами цвета холодной стали. Потомок древнего рода, гордость факультета, образец аристократического совершенства.
Он был её вечным мучением. Каждое его слово звучало как вызов, каждый взгляд — как удар.

— Опять вы с этой… — голос его был ленив, но в нём звенело презрение.

— Деймор, прекрати, — вмешался Теон. — Мы уже обсуждали это.
— Обсуждали, да, — холодно протянул Аркейн. — Но, похоже, не поняли. С ней говорят только сверху вниз. Иначе можно запачкаться.

Аделин поднялась.
— Забавно слышать о грязи от человека, чья душа темнее любого зелья в Академии, — сказала она тихо, но твёрдо.

Он усмехнулся, глаза сверкнули.
— Осторожнее, Рейст. Некоторые пятна не смываются даже магией.

Он протянул руку, взял её книгу и, листая страницы, произнёс с ленивой насмешкой:
— Родственные души? Тебе бы сказки читать.

— Отдай, — сказала она.
— Или что? Проклянёшь меня? Попробуй.

Она вырвала книгу, и их пальцы коснулись.
Мир дрогнул.

Воздух треснул, словно между ними проскочил разряд.
На миг библиотека исчезла, осталась лишь ослепительная вспышка и тишина.
Потом — боль. Острая, как клеймо.

Аделин вскрикнула, отшатнулась.
Когда подняла глаза — Теон и Блейр стояли в оцепенении, а Деймор смотрел на неё не с презрением, а с чем-то похожим на испуг.

Её левый глаз сиял серебром.
У виска поблёскивала прядь — цвета его волос.

— Что это… — начал он, но не договорил.
— Ну, здравствуй, душа моя, — прошипел он сквозь зубы.

Она, будто не слыша, бросилась прочь.
Коридоры мелькали перед глазами, голоса студентов гудели, будто волны.

Всё, что ещё недавно было лишь легендой на страницах древнего фолианта, теперь жило в её крови.
А в ушах стучало одно: «Нет. Нет. Нет…»

Когда двери гостиной распахнулись, десятки взглядов устремились на неё.
Тишина длилась миг, а затем зал наполнился гулом:
— Родственные души!
— Смотрите, прядь!
— Один глаз серый!
— Это же Аркейн!
— Он не примет её, никогда!

Каждое слово било по ней, как удар.
Она не могла ответить, не могла даже дышать.
Но сквозь толпу к ней пробился Грейсон — старый друг, надёжный, как сама магия.
Он обнял её, заслонил от всех.

Глава 2.

Глава 2.

Он ненавидел эту грёбаную девчонку.
Ненавидел её тишину, её гордую спину, её проклятую прядь — его прядь, которая теперь светилась в её волосах, как издевательский факел.

Три недели. Двадцать одна ночь.
Рэйст бегала от него, как дикая кошка, — юркая, упрямая, бесившая до дрожи. Пряталась за своими идиотскими дружками, отворачивалась, стоило ему появиться. Делала вид, будто его не существует.
Да чтоб тебя, Рэйст.

Иногда в Большом зале, среди сотен голосов, он просто сидел и сверлил её взглядом.
Долбаный фарс: он, Аркейн, наследник древнего рода, превращённый в посмешище из-за какой-то полукровки.
А она сидит — будто ни при чём, с этим своим книжным лицом, пальцы аккуратно держат чашку, глаза вниз. Ноль реакции.
Каждый раз, когда она опускала взгляд, у него в груди что-то щёлкало. Хотелось встать, пройтись к её столу, схватить за подбородок и заставить смотреть.
Хотелось… да.
Он скрипнул зубами.

Злила не она — злила сама связь.
Это чувство, как заноза под кожей: не видно, но всё время цепляется.
Сон — чёртово мучение: стоит закрыть глаза, и всплывает запах.
Тёплый, сухой, как ладан после дождя.
Пахнет магией, пылью, и — чёрт бы побрал — чем-то человеческим.
Она, мать её, даже пахнет неправильно. Не как маг.
И тело помнит, хоть мозг орёт “забудь”.

Иногда он ловил себя на том, что считает, как она смеётся.
Раз, два… потом злость вспыхивала, и он отбрасывал всё.

Он хотел выбить её из головы — выбить буквально.
От злости занимался допоздна: тренировочный зал, воздух рвётся от заклятий, руки в крови.
Но стоило остановиться — и снова видел её.

Он презирал себя за это.
Презирал до хрипоты.

Аделин стояла перед дверями Главного Чертога и считала вдохи. До десяти — вдох. До десяти — выдох. Пальцы сжимали резинку. В голове звенела одна фраза: «Для меня ты остаёшься собой. Всегда.» — Грейсон говорил это без красивостей, просто, внятно, как заклятие, которое держит.

Она распустила волосы. Каштановые волны упали на плечи. Серебристая прядь вспыхнула — не спрячешь.
Плевать.
Подбородок вверх. Спина прямая. В зал — шаг.

Гул схлынул. Взгляды — как дождь из иголок: удивление, жалость, яд, хищное любопытство. Она шла к своему столу и чувствовала, как реагирует тело: кожа стянулась под лопатками, к горлу подкатил ком, в ладонях кололо. Но ноги шли ровно, без дрожи. Она умела держать себя.

Его взгляд она почувствовала сразу, раньше, чем увидела. Тяжёлый. Ледяной.
Сердце сделалo один лишний удар — и стало тише.
Не смотри. — сказала себе. — Не давай ему ничего.
Но мышцы шеи жили своей жизнью: голова повернулась, и их глаза встретились.

Серый — штормовый — ударил в янтарь.
От этого не было боли. Было… странно. Будто воздух слегка утолщился, стал плотнее, и его приходилось втолкнуть в себя. Он смотрел так, будто хотел разобрать её на части, а потом собрать заново без этой пряди, без этого глаза, без её упрямого подбородка.
Хрен тебе, Аркейн.

Она повернулась к Грейсону. Он не задавал вопросов. Просто взял её руку, потёр большим пальцем костяшки — жест настолько простой, что под кожей стало теплее. Он обнял её за плечи, посадил ближе, заслоняя от зала, — и впервые за три недели у неё не свело виски.

Но чувствовать себя в безопасности — не значит забыть. Было раздражение — глухое, вязкое — на собственную слабость. Было разочарование — в нём, в судьбе, в этих стенах.
И было самое неприятное: где-то глубоко, под слоями боли и злости, откликался тот самый тоненький звон связи. Нестерпимо тихий — но оттого ещё более реальный.

Она улыбнулась Грейсону и позволила себе эту улыбку — назло всем. Назло ему.

Далеко, на стороне домов Тени, Деймор что-то прорычал Блейру.

Аделин не видела — чувствовала: там закипало. Ей хотелось, чтобы кипело.
Ему — чтобы она взорвалась.
Ни он, ни она этого ему не подарили.

Ночь забралась в Аркану тихо, как хищник. Башни, мосты, витражи — всё сияло серебром. На Астрономической башне воздух был чистый, холодный; звёзды висели низко, будто их можно сорвать ладонью. Аделин стояла у парапета и пыталась выровнять мысли: вдох — из груди уходит сжатый ком, выдох — не возвращается.

Аделин стояла у парапета.
Дыхание ровное, взгляд устремлён в небо.
Она пыталась отпустить — всё: обиду, гнев, гордость.

— Три недели охоты, — сказал за спиной знакомый голос, мягкий, ленивый, но опасно близкий. — И, наконец, ты перестала бегать, душа моя.

Она не обернулась сразу.
Сердце дёрнулось, но голос остался ровным:
— У тебя удивительная привычка, Аркейн — появляться, когда тебя не ждут.

— Не бойся, — сказал он. — Я без оружия. Пока.

— Решил признать связь? —
вопрос прозвучал спокойно, почти с иронией.

Он усмехнулся.
— Размечталась. Это ошибка. Мы сотрём её — и будем жить дальше.

Он подошёл ближе, не касаясь, и взял её прядь — осторожно, будто это была не прядь, а заклинание.
Прикосновение было лёгким, но по коже пробежал ток.
Она вздрогнула. Ненавидела себя за это.
Ненавидела то, что тело предаёт разум.

— После выпуска ты исчезнешь, — сказал он тихо. — Не появишься в столице, не приблизишься к моему роду. Мне не нужны слухи.

«Слухи.»
«Репутация.»
Как тонко он всё умеет свести к гордости.

— Всё ради фамилии, — усмехнулась она. — Как мило.
Ты действительно не понимаешь, Аркейн, что не все измеряют честь родословной.
Я не просила этой метки. Но она моя — так же, как и твоя.
И да, я человек. С чувствами, с волей. Чему тебя, кажется, не научили.

Она шагнула к нему ближе — настолько, что могла видеть, как дрогнули мышцы у него на шее.
Его дыхание стало глубже, и воздух между ними будто загустел.
От него пахло чем-то острым — смесью дыма и мяты.
Знакомо. Слишком знакомо.

Глава 3.

Глава 3.

Большой зал гудел, как улей: сотни свечей плыли под сводами, заливая длинные столы мягким золотым светом; шелест мантии, звон приборов и приглушённые голоса сливались в неторопливый ритм академической жизни.

Деймор Аркейн восседал во главе стола своего дома и делал вид, что внимательно слушает рассуждения о предстоящих экзаменах. На деле же он считал секунды до её появления. Аделин Рейст имела привычку приходить немного позже — обычно из-за книги, которая удерживала её в библиотеке дольше разумного.

Шаги — лёгкие, уверенные — возвестили о её прибытии прежде, чем он осмелился взглянуть. Она вошла без капюшона; волосы свободно спадали на плечи, а светлая прядь у виска была слишком выразительна, чтобы её можно было счесть случайностью.

Он сжал бокал. Внутри всё откликнулось тем же движением.

Плевать. Сегодня он докажет — и себе, и всем — что эта связь ничего не значит.

Он медленно повернулся к соседке — Линет Паррен, дочери старинного дома. Линет была безупречна: ровная осанка, тонкая линия шеи, утончённый аромат дорогих духов; лишь едва заметная тень тревоги в глазах выдавала, что она понимает цель его намерений.

— Тебе скучно? — спросил он вполголоса, склоняясь ближе.
— Деймор… прошу, не стоит. Все видят, — так же тихо ответила Линет.
— В этом и заключается задача, — холодно улыбнулся он. — Помоги мне расставить всё по местам.

Его рука легла ей на плечи, и он небрежным движением притянул её ближе. Губы Линет дрогнули; взгляд на миг сорвался к дальнему столу — туда, где Аделин села рядом с Грейсоном.

Гул в зале ослаб; половина студентов перестала есть. Кто-то изумлённо ахнул, кто-то принялся шептаться, другие затаили дыхание в ожидании бурной развязки.

Деймор ощущал эти взгляды — и её тоже. Он даже не смотрел, чтобы знать: видит. Он хотел, чтобы она увидела всё — и чтобы хоть что-то в её глазах изменилось.

Но Аделин лишь подняла взгляд — спокойно, почти ровно — и… улыбнулась. Не ему. Грейсону. Тихо, по-домашнему, как улыбаются тем, кому доверяют.

Что-то оборвалось у него в груди. Мир на мгновение перекашивался, словно утратил привычный наклон.

Ты должна была вспыхнуть, мисс Рейст. Встать, уйти, отвернуться с презрением. Но не — улыбаться…

Слова Линет утонули в шуме; он их не расслышал. Непрошеная горячая досада поднялась в нём волной — странная тем более, что она была вызвана именно её спокойствием. Почему задевает равнодушие, которого он так добивался?

Он опустил взгляд в бокал. Ты желаешь показать, что вам всё равно? Что ж, позволь мне продемонстрировать то же самое — и вдвойне.

Он склонился ещё ближе и коснулся губами щеки Линет. Шёпот усилился, где-то раздался краткий возглас удивления. Аделин лишь на миг подняла глаза — и снова повернулась к разговору с Грейсоном. Этого мгновения хватило, чтобы кровь у ударов в висках стала слышна почти физически.

После ужина он покинул зал первым. Воздух казался вязким — пах воском свечей и чужими разговорами. На ступенях его нагнал Блейр Сальвион.

— Аркейн, — голос друга прозвучал резче обычного, — ты намерен и дальше испытывать терпение судьбы?
Деймор остановился, не оборачиваясь:
— Что на этот раз?
— Не притворяйся непонимающим, — отрезал Блейр. — Линет — не декорация для твоих опытов. Её чувства — не часть твоего спектакля.

Деймор резко повернулся; вспышка упрямства на миг затмила здравый смысл.
— Остынь. Все понимают, что это игра.
— «Все» — это кто? — перебил Блейр с редкой для него суровостью. — Я видел её лицо, когда ты прикоснулся. Она едва не заплакала.

Молчание лёгло между ними тяжёлым камнем. Деймор провёл пальцами по переносицы, как человек, наконец осознавший очевидное.

— Прости, — сказал он негромко. — Не подумал о последствиях.
Блейр моргнул, растеряв былой напор:
— Прости? —
— Да, — кивнул Деймор. — В тот момент… я попросту не думал.

— Со всеми бывает, — проворчал Блейр, хлопнув его по плечу. — В следующий раз постарайся думать заранее. Иначе думать за тебя придётся мне.

И, словно желая вернуть разговору привычную лёгкость, Деймор усмехнулся:
— К слову о мыслительных усилиях: тебе давно пора сделать шаг навстречу. Чуть промедлишь — и у Линет найдётся более решительный поклонник.
— У меня и без того достаточно безрассудства — в непосредственной близости от тебя, — сухо заметил Блейр.

Оба коротко рассмеялись; напряжение осело, хотя след его остался.

Позднее, когда башни погрузились в полумрак, а замок стал тише, Деймор лежал на спине и смотрел в потолок. Узкая полоска лунного света пересекала простыню.

Он помнил её улыбку — не дрожащую, не оборонительную, а тёплую и подлинную.
Как она это делает? Как умудряется смотреть так, будто я — лишь лицо в толпе?

Он сжал зубы. Нет, он не позволит лишить себя покоя всего одной улыбкой. Утро покажет: он — Аркейн, и ему действительно всё равно. Если не Линет — найдётся другая.

Он убедит всех — и, возможно, самого себя, — что эта связь не имеет значения.
Совсем никакого.