Ответчики

1

Пыль лежала на ступенях густым бархатным саваном. Я, мелкий чиновник из захолустья, в одночасье унаследовавший прежде роскошную, а ныне ветхую усадьбу, замер на пороге лестницы, ведущей на второй этаж. Покойная тетка жены, Лидия Ивановна, явно лет двадцать сюда носа не совала, предпочитая ковыряться в своем огороде, разбитом на месте изысканного парка.

Кабинет бывшего, старорежимного еще, хозяина поместья, дальнего теткиного, а значит, и моего, родственника, оказался заперт на ключ. Только вот, как известно, против лома нет приема. Особенно когда ему противостоит труха. За ложной стенкой книжного шкафа я обнаружил тайник. Нет, он не содержал золотых червонцев и признанных мировых шедевров искусства, хотя наполнение тайника и имеет несомненно культурно-историческую ценность. Коллекция. Вот что это такое. Фарфоровый чайник, вытканные салфетки, лубки, дюжина книг, три старинные гравюры были объединены общим откровенным содержанием. Сцены разнообразных совокуплений не оставляли сомнений в наклонностях коллекционера. Он, пожалуй, был завзятым эротоманом. Но взгляд притягивала единственная вещь. Миниатюрная бронзовая статуэтка. Суккуб, рогатая, полуженщина-полудемон, возлежала на кургане из монет и черепов, выгибая обнаженную спину. В кошачьих глазах из крохотных кусочков янтаря, в ее обольстительной и, одновременно, презрительной улыбке — насмешка и обещание. Одна из ее грудей была высвобождена из-под лифа и нависала над чашей, зажатой в левой руке статуэтки.

Под фигуркой находился полуистлевший дневник. Выцветшие чернила, обрывки фраз: «…злой кощунственный пасквиль на мироточение!», «вольный перевод с древнеарамейского в моем романтическом изложении: «…лишь зелья из чаши пригубишь вина. Ты станешь стрелой, а мишенью — она…»». Далее следовали описания чувственных приключений, вызванных каплей демонического эликсира. Горничная… «весьма, весьма резвая девица. Нет, ничего особенного… но прыть, бесстыдство, темперамент! Неутомимость юной кобылицы, в конце концов!».

Курсистка… «стоило мне коснуться ее изящной ручки, обтянутой бархатной перчаткой, как я с восторгом осознал: моя! Не преградой оказался и плотный материал! Пряная капля из груди демоницы, выпитая мной, отделилась от кончика указательного пальца, легко миновав ткань перчатки, просочившись, тут же впиталась в поры ее кожи. О мой бог! Как она отдавалась мне! Со всей нежностью французских садовых лилий! Со всей страстью африканских яростных барабанов! Со всей изощренностью античных куртизанок, набиравшихся опыта в вакхических оргиях-мистериях. Ее белые чулки с подвязками, единственно оставленная деталь одежды, так ласково, словно волны Адриатического моря, поднимались и опускались вдоль моего торса! Бесподобно, это было бесподобно! Это стоило того, чтобы…».

Кузина жены… «кто бы мог подумать… замужняя, респектабельная дама… и в курсе таких извращенных способов удовлетворения мужских страстей. Адель, супруга моя, могла бы и поучиться у родственницы… а впрочем, нет! Что за блажь! Все хорошо на своем месте! Решительно, я был начисто фраппирован Ольгой! Но и приятно покорен дерзостью ее развратных поз и свободой в выборе способов сношений. Особенно тем, что она, сама родом из Оренбурга, в бунтарско-нигилистическом духе называла „стремлением во глубину сибирских руд“. Проникнуть в те скрытые природой кладовые наслаждений оказалось и впрямь нелегко. Но, продолжая аналогию (да простит меня гениальный Александр Сергеевич, гении ведь выше мелочных обид), не пропал даром наш скорбный труд. Никогда я так бурно еще не орошал то, что…».

И вдруг в записях обозначился перелом.

«…нет, то не может быть совпадением! Или все же может? Третий раз после утех, возносящих мое тело, мой разум к звездам, я оказываюсь на дне. На дне глубокой, давящей, довлеющей надо мной мириадами кошмаров, бездны!!!

Суккуба в предрассветной дреме является с требованием платы. И если в первый раз я по-скоморошьи отмахнулся от ее претензий, не раздумывая выбрав мелькнувший перед внутренним взором образ горничной в качестве ответчицы по тяжбе, то второй визит уже опечалил меня не на шутку. Глашенька не явилась по утру, как обычно, на свою службу. Ее нашли в придорожной канаве, сбитою и изувеченною неизвестной пролеткой, скрывшейся с бульвара. Я оплатил услуги доктора, осмотревшего несчастную и незамедлительно отправившего ее в больницу. В благородном собрании заметили и одобрили мой поступок. О, если б они только знали!

Машенька же, курсистка, доставившая мне столь невообразимое количество радости, после моего малодушного отказа расплатиться по обязательствам перед демоном, на следующий же день оказалась изгнанной со своего места в департаменте из-за открывшейся внезапно острой формы чахотки. С жутким кашлем и кровохарканьем.

На губах бронзового чудовища нынче играла жутчайшая ухмылка, когда оно ожидало выбора моего. Между мной. И Ольгой Михайловной. Я медлил. Ведь здесь, все в некотором роде, замешаны и семейные узы…

О, какое же коварное наказание положил нам демон! Проклятие, наследуемое по крови… О, несравненно обворожительная кузина, что же мы натворили!»

///

Последняя запись была о невесте губернаторского сына. С расписыванием подробно всех ее великолепных женских достоинств. Стал ли автор записей их нечестивым обладателем или нет, об этом дневник умалчивал. Впрочем, я мог осведомиться о том у жены. В ее семье бережно хранили все, что касалось их пышного, когда-то дворянского, генеалогического древа.

Телефонный звонок супруги вырвал меня из оцепенения. Кратко отчитавшись об инспекции усадьбы, я, как бы невзначай, задал вопрос о связях полулегендарного для меня владельца поместья с семейством местного губернатора. А еще о кузине Ольге Михайловне. Помедлив, Зина ответила:

— В анналах, насчет губернатора упоминаний нет. А вот Ольга… С нее берет начало редчайшее генетическое заболевание, ставшее бичом нашего рода. Прогерия. Хорошо еще, что наследуется редко и избирательно.