Озеро, где поёт русалка.

Озеро, где поёт русалка.

Озеро, где поёт русалка.

Часть 1.

На самом краю заброшенного лесного озера, где деревья склонялись над водой, будто нашёптывали ей свои тайны, стояла старая турбаза. Всё здесь было чужим времени: облупившиеся домики, хрупкие, словно картон, изъеденные влагой стены, покосившиеся крыши. Когда-то здесь, наверное, звучали детские голоса, играло радио, пахло шашлыками. Но теперь — тишина. Глухая, как подземелье.
Пирс давно ушёл под воду, как будто сам озёрный мрак притянул его к себе. Вода была гладкой, слишком гладкой, как стекло, застывшее в вечности. Ни стрекозы, ни всплеска рыбы. Только слабый, металлический запах — словно мокрое железо, оставленное в сыром подвале.

Они приехали сюда четвером. Так решили — вырваться. Без связи, без интернета, без людей. Только они и дикая природа. «Как в хоррорах, только по-настоящему», — смеялись они.

Влад был старше остальных и выглядел старше. Высокий, сухощавый, будто вытянутый ветром с городской крыши, он мало говорил, но каждое его слово отзывалось весом. Он учился на архитектора и увлекался урбанистическими призраками — заброшенными санаториями, разрушенными вокзалами, домами, где давно никто не живёт, но будто кто-то ждёт.
У Влада было странное чутьё на места. Он говорил, что "чувствует" стены, как живые организмы. И здесь он был особенно молчалив. Иногда казалось, он слушает не друзей, а то, что шепчет под поросшим мхом деревом чёрная вода.

Кира — подвижная, чуткая, как лесная кошка. Училась на биофаке, но её настоящая страсть была в другом: мифология, сказания, исчезающие суеверия. Она собирала их, как бабочек — записывала рассказы бабушек, снимала на диктофон деревенских знахарок. Говорила, что миф — это не сказка, а отражение чего-то древнего, того, что живёт за границей обычного.
Она с самого начала смотрела на озеро с настороженностью, словно узнавая его. В первую ночь она вышла на берег босиком и долго стояла, глядя в воду. Потом сказала:
— Здесь слишком... тихо. Даже птицы не поют.
Но никто не придал значения.

Саня был громким, солнечным, будто всё время жил в комедийной сцене. С его вечной камерой и сальной шуткой он казался абсолютно непробиваемым. Учился на режиссёра, снимал хорроры "на коленке", мечтая однажды снять фильм, от которого «волосы встанут дыбом у самого Стивена Кинга».
— Это место — просто находка! — кричал он, обводя объективом покосившиеся домики. Здесь само по себе уже страшно. Только сценарий дописать осталось.
Он смеялся, пока было кого снимать.

Лера была стихией — яркой, дерзкой, живой. Рыжие волосы, тяжёлый взгляд, ироничный голос — в ней было что-то ведьминское, неуловимое. Она училась на психфаке, но разбиралась в людях больше, чем в учебниках. Могла раскусить человека за три минуты, при этом оставляя ощущение, что сама остаётся вне зоны доступа.
Лера боялась скуки, а потому сама себя зажигала — острая, как иголка, и тёплая, как костёр. В ту ночь она сидела у огня, перекидываясь колкими шутками и рассказывая байки:
— Ну если выйдет русалка, — хихикнула она, — я, пожалуй, сама к ней пойду. Главное — чтоб длинноволосая и без силикона.
Все засмеялись. Костёр потрескивал. Ночь была чёрной и немой.

А потом Лера исчезла.

Исчезла — без звука, без крика. Утром её спальник был пуст, ботинки стояли на месте, словно ждали. А в воздухе остался только тот же запах — сырой, холодный, как от подземной воды.
Озеро всё так же молчало. Слишком молчало.

Наутро, когда Леру не нашли в спальнике, никто сразу не запаниковал.

— Ну она, видимо, решила искупаться, — пробормотал Саня, натягивая свитер. — Сама же угорала про русалок. Вот и пошла искать.

— В два часа ночи? В тапочках? — Влад нахмурился. — На улице девять градусов, вода ледяная.

— Может, напугать хотела. Типа, испарилась. Это ж Лера, шоу — её вторая натура, — нервно усмехнулась Кира, но голос её дрожал.

Они обошли весь домик, заглянули за дровницу, под ступеньки, обошли пирс. Лера будто бы испарилась. Одежда осталась сложенной, как перед сном. Телефон — разряженный, на полу, экран треснут. Следов — почти никаких. Только в одном месте, в высокой траве у самого берега, что-то было примято — как будто кто-то стоял или сидел. Или лежал.

Туман стелился между соснами, как дыхание чего-то незримого. Воздух пах влажным деревом, илом и чем-то сладковатым, как у пруда, в котором давно что-то умерло.

— Лера! — кричал Саня, раздвигая ветки тростника. — Лер, ну выходи уже!

Кира шла следом, сжав руки в кулаки. Она смотрела в траву, будто ждала увидеть следы. Или кровь. Или кости.

Влад молчал. Он уходил дальше всех, обходил озеро по периметру, заглядывал в промоины и ломаные лодки. В одном из домиков он нашёл куклу — мокрую, облезлую, с вывернутыми руками.

Они хотели уехать. Собрали вещи. Но машины не было. Просто исчезла с поляны. Словно провалилась сквозь землю. Или в воду. В траве остались сине-зелёные чешуйки.

— Это что за приколы?! — заорал Саня. — Кто-то с нами играет? Или вы, блин, сговорились?!

Тишина была невыносима. Не обычная, лесная, наполненная шорохами и треском веток. Это была тишина глухая, тянущая, будто мир задержал дыхание. Ни одной птицы, ни жужжания комара, ни скрипа старых сосен. Даже ветер — казалось, боялся дышать.

Тростник у воды слегка колыхался, будто кто-то только что ушёл под него. Не быстро — скользнул. Оставляя за собой волну, которая не долетела до берега.

— Сюда надо вызывать кого-то, — сказал Влад глухо, глядя в чёрную гладь озера. — Походу она утонула.

— Нет, — Кира качала головой. — Это не похоже. Здесь... что-то не то.

Часть 2.

Ночью Кира проснулась. Сначала не поняла почему. Потом поняла — песня. Кто-то пел.