Падение клана Шэ

ПРОЛОГ

Фуцзай, несмотря на прозвище, вытянул короткую соломинку. Никто не хотел спускаться в темницу, и он меньше всех, — так и не решил, кого боится сильнее: призраков или живых узников. Но короткая соломинка это короткая соломинка. Повздыхав, он поставил на поднос деревянные миски с рисовой кашей, и, кое-как открыв плечом замшелую дверь, спустился в темноту.

Темнота пахла сыростью, шуршала лапками мокриц. Фуцзай кое-как, одной рукой, откупорил трубку с тлеющим мхом и зажёг стоящую на столике лампу. Сразу сделалось ещё страшнее: тени вытянулись, заплясали, сбивая с толку.

Он свернул в коридор и, не оглядываясь, проскользнул мимо первой пустой камеры, второй… но возле третьей замедлил шаг: любопытство пересилило. В ней давно валялась старая канга, и друзья рассказывали, что в полнолуние на ней проступают пятна крови, а сейчас как раз было полнолуние.

Тихо-тихо, стараясь не шуметь и не расплескать кашу, он прокрался в камеру...

Никаких кровавых следов не было. Просто рассохшаяся деревяшка валялась среди мышиного помёта и гнилой соломы.

Фуцзай тихонько, вздохнул, сам не зная, разочарованно или с облегчением, отвернулся... И нос к носу столкнулся с демоном.

Он уже понял, что на самом деле это шиму, просто ее волосы в беспорядке, а на лице потёки крови, но крик было не остановить.

Шиму даже не моргнула. В полутьме ее глаза казались черными омутами.

— Фуцзай, — хрипло произнесла она, когда он замолчал. — Что ты здесь делаешь?

— Я... — он даже не задумался сразу, почему шиму так выглядит, и что случилось. Только испугался, вдруг ему правда нельзя здесь быть. — Матушка-наставница, я принёс обед...

Шиму удивленно взглянула на него, будто он сказал что-то странное.

— Больше не нужно. Иди.

Фуцзай кивнул и засеменил к выходу так быстро, как мог. Что это? Что теперь делать? Бежать к шисюнам? К учителю? А если они знают... Знают что? Что шиму сделала?

Он обернулся, пытаясь рассмотреть, понять...

И замер.

Шиму брела по коридору, пошатываясь, словно пьяная, а в руке у нее покачивалось что-то похожее на ком водорослей…

Голова с всклокоченными чёрными волосами. Из бледной шеи всё ещё сочилась капельками кровь, пятная пол.

Новый крик застыл у Фуцзая в горле. Чья... Кто...

Что-то светлое запуталось в чёрных волосах, и, не удержавшись, выпало, звякнуло о камень: нефритовая шпилька с навершием в виде пенящийся волны, совсем как у...

Фуцзай уронил поднос и опрометью выбежал из темницы.

— Учитель! — истошно заорал он на бегу, не помня, где искать учителя, надеясь, что хоть кто-то откликнется. — Учитель! Шиму... Шиму обезумела!

ГЛАВА 1

Ветер пробежал по траве, и трава зашептала: "Шэ Юэ… Шэ Юэ…"

Луна раздвинула тучи, ее белый луч, посеребрив луг, выхватил из тьмы оленя. Грациозный зверь то взлетал над землёй, то падал, переходил в галоп, и снова взлетал, пытаясь уйти от преследователей. Трое волков гнали его, упорно, молча, и как бы высоко он ни взмывал, как бы далеко ни прыгал, — не отставали ни на шаг.

В нём не было страха, только отчаяние — он знал, что всё кончено, но упорно пытался сбежать, только бы им не пришлось убивать его, только бы трава не обагрилась кровью, ведь если хоть один вонзит клыки, ничего уже нельзя будет исправить…

Но волкам было всё равно. Да они и не могли повернуть назад: или убьют его или погибнут сами.

Шэ Юэ знала их мысли, потому что была одновременно оленем, и волками, и шелестящей травой. Из-под земли, из воздуха она рванулась чтобы помочь, защитить…

Но олень споткнулся, подломились тонкие передние ноги, и в этот миг чёрный волк прыгнул ему на круп, оскалив клыки.

Облако закрыло луну, словно та в ужасе заслонилась рукавом. Олень запрокинул голову, издав последний трубный крик…

— Юэ!

Юэ…

Шэ Юэ открыла глаза и снова стала собой, хоть и не сразу.

Нет никакого оленя, нет волков. Она в своих комнатах, в поместье Серебряного ручья. Сегодня у клана Шэ день поминовения, и раз солнце высоко, значит, матушка с минуты на минуту придёт будить её.

Вскочить и одеться бы побыстрее, но кошмар не отпускал. Зачем всё это, если олень погиб…

К счастью, вошла матушка с водой для умывания.

— Неужели опять волки? — спросила она вместо того чтобы пожелать доброго утра.

Шэ Юэ кивнула.

— Они опять загрызли оленя.

— Ты так кричала, что переполошила весь дом! Девушке не пристало издавать такие звуки. — Матушка легонько щёлкнула её по лбу. — Немедленно одевайся, иначе старший брат тебя отругает.

—Сон опять повторился… Может, это что-то значит? Это точно что-то значит… Может, это отец пытается мне что-то рассказать? Может, это он — олень? — Шэ Юэ поёжилась, но выбралась из-под одеяла. Старший брат и вправду мог разгневаться, в день поминовения он всегда тревожился обо всём сильнее обычного.

— Что это ты придумала? Я и так могу растолковать твои сны! — мама принялась распутывать её растрепавшиеся за ночь волосы. — Ты глупый оленёнок, который бежит от замужества, а волки — это женихи. И страшно тебе было, потому что ты боишься отпустить рукав старшего брата и повзрослеть наконец. Ещё один год прошёл… что мне сегодня рассказать отцу? Что я снова была тебе плохой матерью?

— Значит, выйти замуж это всё равно что угодить к волку в пасть? — Шэ Юэ надула губы. — Тогда я точно не хочу!

— Я так не говорила!

— Нет, ты только что сказала, что я милый оленёнок, а ужасные волки так и хотят меня загрызть!

Она тут же получила гребнем по макушке.

— Глупая дочь! Замужество — это лучшее, что может случиться с девушкой. Я никогда не жалела о том, что вышла замуж.

— Даже… в тот день? — Шэ Юэ обернулась, чтобы лучше видеть мамино лицо, но мама взяла её за щёки и повернула обратно.

— Не мешай, не то будешь причёсываться сама. — Мама вздохнула. — Даже в тот день. Я проклинала наших врагов и желала им смерти, но никогда… никогда не жалела, что вошла в семью Шэ.

«Тот день», день смерти отца, Шэ Юэ запомнила плохо: она была ещё слишком мала и пряталась в подвале, крепко обнимая младшего братца Янь-яня.

Братец хныкал, снаружи доносились голоса, крики, лязг мечей… Но, кажется, потом они оба, наплакавшись, заснули. А когда проснулись, вокруг стояла тишина. С тех пор Шэ Юэ ненавидела тишину. Если не пели птицы, она начинала петь сама, или бормотать под нос. Младшие ученики прозвали её за это Сестрицей Болтушкой, ну и пусть! К счастью, в усадьбе Серебряного ручья она редко оставалась одна.

— Сестрица! — донеслось из-за двери. — Ты не спишь? Просыпайся! Я принёс тебе поесть!

Младший братец протиснулся в комнату с подносом в руках и едва увернулся от летящей подушки.

— Ай! Яньянь, уходи! Я даже не оделась! Не стыдно тебе?!

— Но я только оставлю… я даже не смотрю!

— Янь-янь, — мама строго покачала головой. — Ты у нас хорошенький, как девочка, но всё же в женские покои тебе путь заказан. Поставь поднос и уходи. А ты, А-Юэ, ешь быстрее, пока я тебя причёсываю.

Яньянь потупился и с поклоном поставил поднос на пол.

— Да, матушка. Но разве это женские покои? Это же хлев поросёнка!

— Ах ты…

Он и вправду был хорошенький. Шэ Юэ обожала расчёсывать его длинные волосы, ложащиеся волнами. И голубые с серебром одеяния школы шли ему куда больше, чем ей.

Она всеми тремя братьями гордилась: они были высокие, стройные красавцы, лучше всех, но даже в детстве никто из них не был таким же миленьким как Яньянь, её маленький юэбин!

Шэ Юэ бросила в него ещё одну подушку, чтобы показать, как сильно любит, но Яньянь уже скрылся за дверью.

***

Если бы не мама, она ни за что не успела бы вовремя, хотя и не носила сложных причёсок и нарядов, — только воткнула любимую шпильку с орхидеей и закуталась наспех в голубое ханьфу с простой серебряной вышивкой. Один из немногих дорогих нарядов, которые не продали.

Подбирая подол, чтобы не запачкать его травой, она взбежала на холм, где, открытые всем ветрам, возвышались могильные камни дедушки, отца и старших учеников.

Братья уже хлопотали вокруг: средний братец Юй раскладывал фрукты, старший, Цзюэ, раскуривал благовония. Яньянь старался сохранять благочестивый вид и не путаться под ногами.

— Видел бы тебя отец… — вздохнул старший братец Цзюэ, поправляя Шэ Юэ волосы, выбившиеся на бегу. — Ты даже на встречу с ним опоздать умудрилась. Поблагодари матушку, что не дала тебе опозориться!

По блеску в его глазах Шэ Юэ понимала, что он подшучивает, но по опыту знала, как легко этот блеск может смениться настоящими молниями.

ГЛАВА 2

Цзиньюань прислонился спиной к бугристым камням, тяжело дыша, пережимая запястье, чтобы кровь не струилась так быстро и сильно.

Камни молчали. Значит, никто не уцелел под завалом.

— Господин… — Лай Бань потерял где-то шлем, его волосы в беспорядке свисали на лицо, как у безумца. — Господин… мы должны вернуться…

Цзиньюань усмехнулся.

— Вернуться?.. Нет… Коридор завалило… Это знак, что мы должны выполнить наш долг и не оглядываться назад.

Он оторвал лоскут от рукава и протянул Лай Баню, чтобы занялся чем-то полезным вместо того, чтобы трусить. Лай Бань тут же умело наложил повязку. Он рос вместе со своим молодым господином, и с детства привык немедленно обрабатывать его ссадины и царапины.

Они даже родились в один день двадцать лет назад. Неужели и погибнуть им придётся в один день?

Преследуя демонов, Цзиньюань не думал, что Агатовая гора — не просто крепость, а целый лабиринт запутанных коридоров, таких древних, словно их Шэнь-нун пропахал их своим плугом. Это были не обычные норы в земле: в середине пути Цзиньюань с содроганием осознал, что находится скорее во дворце. Дворце, не предназначенном для живого.

С той минуты сам воздух здесь начал казаться ему отравленным. Какое святотатство! Поистине только демоны могли здесь поселиться. И те, кто давно потерял человеческое обличье.

Демоны, к его отвращению, тащили не только оружие и свитки с древними знаниями, но и самые презренные вещи: еду, горшки, ткани, словно самые обычные бандиты.

Цзиньюань провёл отряд не той тропой, куда заехала телега с награбленным: его разведчик заметил, как один из демонов проскальзывает за поросший мхом валун, и, последовав за ним, обнаружил потайной коридор.

Тогда они ещё думали, что перехитрили врага...

…но потом пол начал трескаться и проваливаться под ногами.

Пальцы Цзиньюаня до сих пор саднили и дрожали от того, как судорожно он цеплялся за край ямы. В ушах до сих пор звенели крики тех, кто упал на дно, на колья, и остался там, взывая о помощи.

Те, кто смог спастись и не упасть, лицом к лицу встретились с демонами. На этот раз — настоящими, а не беглыми каторжниками.

Сперва казалось, что шорох над головой — просто волнение разбуженных летучих мышей в темноте под высокими потолками. Но потом полетели первые дротики. Не прицельно: казалось, бросавшие их, не задумываются, попадут они в руку или в голову. Но когда даже легко раненные солдаты начали падать в корчах, один за другим, Цзиньюань всё понял.

Одного из демонов он смог достать, бросив копьё: отвратительный даолаогуй, голый, слепой, загребающий пыль шестью паучьими ногами, покрытыми розовой плотью, в агонии едва не достал его клыками, но Лай Бань одним ударом отсёк твари голову.

Боевой порядок был забыт — они бежали вперёд, только бы спастись от дождя ядовитых дротиков, но демоны преследовали их даже по потолку, и кто-то вдалеке беспрестанно бил молотом по камню, пока не обвалил свод…

Цзиньюань надеялся лишь, что под обвалом погибли и сами твари. Он встал, опершись о плечо Лай Баня, и улыбнулся через силу.

— Мы делаем то, что должны. Значит, Небо на нашей стороне.

— Да, господин, — заученно ответил Лай Бань, но отвернулся, скрывая истинные чувства. Цзиньюаню и не нужна была его вера, достаточно было верности.

***

Демоны не заботились о своём обиталище: сложные узоры на стенах гробницы, представлявшие леса и холмы некоего царства, теперь едва угадывались, их расчертили глубокие трещины. Кое-где полы обветшали и обрушились, — оставались узкие карнизы, по которым можно было протиснуться, лишь прижавшись вплотную к стене.

Проломы в стенах дышали холодом. Пламя свечей трепетало, как от ветра.

— Если это гробница… Значит, сокровища наверняка в её сердце, осталось найти его, — сказал Цзиньюань, чтобы успокоить себя. Лай Бань ничего не ответил.

— Как мы узнаем, что было похищено у Северного ветра? — наконец спросил он. — Вы не знаете всех их техник, их реликвий. Как вы отличите их?

— Это не так важно, главное, найти флейту. Вдвоём мы не сможем спасти много, но если мы хоть что-то вернём в Цзянху, то отомстим за другие поруганные школы. Это всё равно будет благим поступком.

— А себе что-нибудь оставим?

Цзиньюань удивлённо обернулся.

— О чём ты говоришь?

Лай Бань вздохнул.

— Господин, вспомните о вашем положении. Вы Третий принц, сын любимой наложницы. Государь любит вас, но считает, что вы слишком молоды и горячи. Все говорят, что вам не стать наследным принцем, но…

— С этим я не могу спорить. — Цзиньюань смущённо улыбнулся. — Отец прав, я не такой рассудительный как старший брат Цзиньлэ, не смыслю в политике. Но я и не стремлюсь на его место, поддерживать старшего брата уже счастье. Я верю, что он приведёт Западную Шу к процветанию.

Лай Бань покачал головой.

— И вам довольно, что вас считают мальчишкой, который ни на что не способен? Если мы выйдем отсюда с пустыми руками, значит, вы погубили отряд умелых воинов ни за что. Если мы передадим тайные техники обратно в Цзянху, значит, вы потеряли отряд ради блага простолюдинов, которые слишком слабы, чтобы защитить себя, не то что принести пользу Западной Шу. Но если вы принесёте отцу… например, Зеркало Глубин, значит, вы пожертвовали несколькими солдатами ради блага страны. Понимаете, в чём разница?

Цзиньюань нахмурился.

— Но это неправильно. Если мы отберём чужое, чем мы лучше этих демонов?

— Чужое? А если в школе Северного ветра не осталось выживших? Раньше демоны вырезали всех, зачем им менять привычки?

— Ты не прав. — Цзиньюань сжал рукоять меча. — Вспомни о семье Шэ из школы Серебряного ручья. Они выжили, хотя демоны забрали у них всё. Мы должны сражаться, чтобы подобного больше не случалось, а не наживаться на чужих страданиях!

Он решительно двинулся вперёд. Лай Бань замешкался у пролома.

— Господин… — начал он встревоженно.

Но так и не закончил фразу.

ГЛАВА 3

— ...чнись же! Слабые людишки, на вас нельзя положиться!

Только что Цзиньюань парил над землёй, но вдруг действительность вернулась и бросила его на пол, грубо и больно.

Он охнул, ударившись ребром о подвернувшийся камень.

— Боль! Вот что на вас действует! Как я мог забыть… Вставай, жалкий человечек, вставай!

Цзиньюань наконец смог разглядеть, кто это склонился над ним и честит.

Чëрные одежды, вышитые серебряными завитками дыма, бледное лицо и жëлтые глаза…

Он отпрянул и схватился за меч. Сожжëнный труп, только что распавшийся на части, стоял перед ним абсолютно живой. Капюшон откинулся, чёрные волосы рассыпались по плечам, золотая заколка-гуань в виде языков пламени съехала набок.

— Ты… но я же видел, что ты… — от волнения Цзиньюань не мог подобрать слов. Что это? Ещё одна демонская ловушка? Но тогда этот… человек вряд ли выглядел бы так взволновано.

— Он «видел»... Какая прелесть! — Жёлтые глаза сверкнули. — Ну, что ждать от скудного человеческого умишки. Слушай меня, воин, я буду отдавать тебе чёткие и прямые приказы, как ты привык: хватай всё, что сможешь унести, и бежим!

— Я не подчиняюсь твоим приказам… демон! — бросил Цзиньюань, хотя внутренне согласился, что это была здравая мысль. Но всё же, одной здравой мысли было мало, чтобы позволять странному колдовскому существу командовать.

— Не хочешь бежать, так оставайся. Гостеприимные хозяева будут рады найти тебя в сокровищнице.

— В сокро…

Неизвестный щёлкнул пальцами, и стены огня бессильно опали, сделавшись не выше кана. В их беспокойном мерцании Цзиньюань смог наконец разглядеть пещеру, и у него захватило дух: вокруг, куда ни кинь взгляд, тянулись к потолку стеллажи с книгами, пылились сундуки, поставленные один на другой. Древние мечи были свалены в беспорядке, угрожающе трепетали красными плюмажами доспехи. Серебряные слитки усыпали пол, словно кто-то расшвырял их в припадке гнева, а на одной из подставок…

Сердце Цзиньюаня дрогнуло.

Флейта учителя.

А рядом — большое бронзовое зеркало в нефритовой оправе.

— Так значит, мы в сердце Агатовой горы! Но всë-таки, кто ты и почему тебя держали здесь?

Неизвестный фыркнул.

— Потому что я сокровище, разве непонятно? Сокровищу место в сокровищнице. Ну же, я позволяю тебе взять что угодно, только шевелись быстрее!

— Мне не нужно твоë позволение. — Цзиньюань решительно сунул флейту за пазуху и повесил зеркало за спину, как щит. — И твоя помощь тоже. Кто знает, что ты попросишь взамен? Если выбираться, то по одиночке.

Неизвестный, не слушая, подошëл к стене и взял чёрный кнут жуаньбянь с резной рукоятью.

— Вот и свиделись снова… — пробормотал он, и вдруг осекся.

Глухой рокот барабанов наполнил сокровищницу. Он катился как волна, и Цзиньюань не сомневался в том, что, вернее, кто за ним последует. По спине побежали мурашки.

Сигнал к атаке, вот что это было. Знакомый ему, обещающий смерть или славу.

Нет, на этот раз — только смерть.

— А вот и хозяева. Упрямый человек, если не хочешь идти со мной, придëтся лететь со мной!

Незнакомец перехватил Цзиньюаня поперëк груди и прыгнул, взлетев вверх, легко и высоко, словно ласточка, поймавшая цикаду.

Стеллажи замелькали перед глазами Цзиньюаня, он едва не выронил меч, но почëл за лучшее не вырываться, — слишком уж быстро удалялся пол!

— Нам нужно найти Лунную Орхидею! — крикнул он сквозь шум ветра в ушах.

— Орхидею? Что бы это ни было, оно того не стоит!

— Это человек! Девушка!

— Только если…

Окончания Цзиньюань не услышал: незнакомец с силой швырнул его вверх, и в полёте он увидел толпу демонов, стекавшуюся изо всех коридоров. Барабаны стали громче, казалось, вся гробница дрожит, но его это не испугало, наоборот!

Цзиньюань плох был в скрытности, но мысль о прямом столкновении , о настоящем бое всегда горячила его кровь. Ползать по горным норам, трясясь, что вот-вот заметят? Нет, это не для него!

Он на лету выхватил меч из ножен и с победным криком упал на противника как коршун. Всë равно, человек перед ним или демон, — он видел лишь врага, желающего его смерти.

Усталое тело наполняла неожиданная лëгкость, но Цзиньюань списал всë на азарт битвы. Он рубил, он уворачивался от ударов, и поражался собственной наглости и удачливости, — когда успел стать таким быстрым?

О незнакомце он не думал, — как думать о ком-то, когда пытаешься прорубиться через лавину?! — но краем глаза заметил, как промелькнули чëрные рукава, а затем…

— Глупые дети! Сейчас отец вас проучит!

Незнакомец взвился, словно чëрное грозовое облако, и на глазах поражëнного Цзиньюаня огненный кнут, вырвавшись из руки, хлестал демонов направо и налево, свиваясь в петли и снова распрямляясь.

Коридор наполнился криками и сладковатым запахом горелой плоти, началась неразбериха: кто-то катался по полу, надеясь сбить с себя пламя, кто-то норовил перепрыгнуть через павших соратников и вновь атаковать, но падал…

Цзиньюань застыл, не зная, что делать: здравый смысл подсказывал ему бежать, воинский задор призывал добить противника.

Но принять решение ему не дали.

— Ходу, ходу! — крикнул незнакомец, и, схватив за плечо, потащил его за собой. Цзиньюаню оставалось только подчиниться, по пути отбиваясь мечом от демонов, из последних сил пытавшихся их задержать.

Цзиньюань надеялся, что когда они оторвутся от погони, он сможет убедить странное существо найти Орхидею, но коридор, по которому они бежали, был ему совсем не знаком, и закончился быстро и внезапно — обрывом, круто уходящим в пропасть среди отвесных скал.

— Как же… — начал было Цзиньюань, но незнакомец не дал ему закончить: ударил жуаньбянем по воздуху, и с первого удара тяжëлый конец кнута обвился о деревце, упорно цепляющееся за скалу напротив. Цзиньюань готов был поклясться, что раньше жуаньбянь был короче…

— Ты предлагаешь прыгнуть? Но я ничего не вижу, мы влетим в...

ГЛАВА 4

Боль.

Боль — лучшее оружие. Но Фэнбао так привык к ней, что позабыл о её силе.

Триста лет боль росла в нëм, словно любимое дитя: вися на железных крюках, пронзавших его плоть, он заставил огонь течь по жилам. Тонкие, едва заметные струйки пламени, чтобы Белый яд не заметил.

Когда-то Фэнбао гордился своей живучестью: небеса покарали его, но не смогли сломить, а битвы бок о бок с Цин-эром лишь закалили непокорный дух.

Он часто вспоминал одну и ту же картину: армия степняков, которая по всем предсказаниям, по здравому смыслу должна была стереть с лица земли пограничную крепость, втоптать армию Ся в красную пыль, дрогнула в конце концов и повернула обратно в степи. И глядя с крепостной стены, усеянной трупами, как вражеская конница скачет навстречу багровому солнцу, они с Цин-эром, усталые, окровавленные, обернулись друг к другу.

В летописях рассказано, какую речь величественно произнëс император, какие награды повелел раздать. На деле же в тот миг было не до речей: они с Фэнбао скакали неистово, как сумасшедшие, и орали друг другу в лицо: "Мы бессмертные! МЫ БЕССМЕРТНЫЕ!"

Бессмертные…

Если бы они знали тогда, какое проклятие на себя навлекли.

Но привыкнуть можно ко всему. Даже к бессмертию, в котором есть лишь пламя, выжигающее изнутри, и привкус пепла на языке.

Он почти ушëл. Стал горьким, серым и невесомым, готовым рассыпаться в любой момент. Но тут объявился глупый мальчишка.

Фэнбао и сам не помнил, как это произошло, но в какой-то миг они стали едины. Живая, отзывчивая плоть, влага желчи, сила ци в дыхании и семени, вкус слюны… юное жаркое сердце, безостановочно стремящее горячую кровь… о, как заразительно было это желание жить!

Он словно опять обнял Цин-эра. И этого было достаточно.

Но что в итоге? Мальчишка оказался глупым как баоцзы, Белый яд разгуливал на свободе, а царство Ся давно пало. Западная Шу! Фэнбао и не слышал никогда таких названий!

Он последовал за так называемым принцем не потому что согласен был на унизительное служение, и даже не потому что хотел мести. Ему нужно было время подумать, убежище, — какая разница, в Ся или Шу?

Он долго сидел под деревом, прислушиваясь к шороху трав и дыханию спящего принца, пытаясь собрать в уме головоломку. Нельзя было доверять рассказам Белого яда, но оказалось, что он не лгал.

Когда лжец говорит правду, она бьëт больнее чем привычная ложь.

«Где ты, Цин-эр?» — мысленно позвал он в безмолвное небо. — « Это была твоя гробница. Может быть и твоё тело всё ещё там? Цин-эр… я обещал всегда быть с тобой, но нарушил обещание. И не помню, почему. Верно, боль стёрла мне память...»

Последнее, что он помнил, прежде чем боль затмила рассудок, — как подносит чай усталому Цин-эру, как садится у его ног.

« Я так устал, Фэнбао…»

— Мы ведь хотели уехать вместе… неужели ты решил со всем покончить? Нет, Цзян Сюэцин… ты не мог так со мной поступить… — прошептал Фэнбао.

Звёзды молчали в ответ.

Ему надоело печалиться. Он подошëл к принцу и присел на корточки, разглядывая . На мгновение показалось, что видит Цин-эра, и в сердце мелькнула безумная надежда: вдруг тот переродился…

Но нет, то был всего лишь ответ пламени. Он не Цин-эр... хотя глаза сверкают так же, если его раздразнить. И густые брови он хмурит похоже.

И всë же в нëм нет той свободы, что была у Цин-эра. Честь и гордость не освобождают глупого баоцзы, а сковывают. Бедный мальчишка… Фэнбао уже видал таких. Они либо становились мерзавцами, либо погибали глупо и трагически.

Цин-эр был сильнее, он был как скала… но и он пал.

О, добродетель, которую вечно втаптывают в грязь! Что смогло бы этого мальчишку сделать исключением? Какое чудо?

« Я это чудо» , — подумал Фэнбао, касаясь загорелой щеки. — « Я помогу ему выжить и сохранить чистоту. Глупый баоцзы…»

***

Он забыл, как многолюдны человеческие города. Все эти мясные чучела кишат, толпятся на узких улицах, кудахчут, пахнут всем сразу, так, что не разберёшь… не имей он договорённости с малышом Юанем, повернулся бы и пошёл обратно в простор долин.

Глядя на молодую человеческую поросль, которая за триста лет успела смениться три раза, он чувствовал себя древним стариком, хотя тело не только не утратило гибкость, а наоборот, стало легче, моложе... и начало требовать чего-то неясного. Фэнбао настолько забыл какого это, ходить в человеческом обличье, что теперь, прислушиваясь к себе, не мог понять, чего же хочет.

И заключил, что даже просто хотеть — уже неплохо!

— И что же мы делаем в этом муравейнике, малыш Юань? Может быть подожжём его ради веселья? — спросил он.

— Нет! Веди себя пристойно, демон! Мы здесь для того чтобы купить еды и лошадей. И спросить дорогу до земель клана Шэ.

— Клан Шэ?

Он знал это имя, оно тоской отзывалось внутри. Неужто те самые Шэ, что воевали бок о бок с Цин-эром: искусные алхимики и кузнецы, бесстрашные воины? Если за триста лет они не канули в забвение, значит и вправду были хороши.

— Да, я должен вернуть им Зеркало Глубин, — Цзиньюань указал на зеркало, которое нёс за спиной, завернув в плащ. — Лунная Орхидея приходила за ним, и... возможно, это её последняя воля. Ещё я должен вернуть им флейту учителя. Сам я не умею не то что управлять звуком, даже просто играть, люди из Цзянху найдут ей лучшее применение.

— Как и зеркалу, должно быть? Плохо же ты заботишься о своëм королевстве, раз готов отдавать такие сокровища в чужие руки!

Малыш Юань нахмурился.

— Это не чужие руки. Это руки владельцев. И хватит об этом. Я ведь позволил тебе забрать твой кнут.

Внимательный мальчишка, такому палец в рот не клади, хоть он и прост на вид.

— Как скажете, благородный господин! А что если и дудку ты отдашь мне? Хотя бы поиграть. Когда-то я был хорош, император любил слушать меня.

— Нет. — Малыш Юань нахмурился, прижал руку к груди, где за пазухой покоилась флейта.