Плач ребенка оглушил меня, едва я переступила порог каморки. После свежего морозного воздуха улицы смрадный запах комнаты сбивал с ног.
— Ильма!
Я бросилась к кровати, на которой под серым застиранным одеялом лежала девушка. Темные пряди беспорядочно разметались по подушке.
— Ильма! Что с тобой?
Услышав мой голос, ребенок заголосил еще сильнее. Он лежал в большой плетеной корзине у самой кровати.
Я разрывалась между ребенком и неподвижно лежащей девушкой. В конце концов взяла ребенка на руки, ощущая, насколько влажна пеленка, в которую он был закутан.
— Тише, маленький, — я покачала его, прижав к груди. Беспомощно оглянулась, ища, во что бы можно переодеть малыша. Но в комнатке царил бардак. Вещи были вывалены из комода и лежали на полу бесформенной кучей. К тому же малыш явно был голоден. Стоило мне прижать его к груди, как он сразу призывно зачмокал розовыми губками.
— Только не плачь, — попросила я его, — позволь мне осмотреть твою мамочку.
Осторожно положила ребенка рядом с Ильмой. Провела рукой по ее лицу, убирая волосы.
Кожа — огненная, словно под ней развели огонь. Сухие потрескавшиеся губы.
— Ильма, сестренка, что с тобой?
Я затормошила ее, пытаясь привести в чувство. Нужен лекарь. Но где я найду его в такой час? Я впервые в этом городе. Несколько минут назад сошла с дилижанса и кое-как разыскала дом, в котором Ильма снимала крохотную комнатку.
Сестра застонала и слегка приоткрыла глаза.
— Дора… как ты здесь?
— Мне пришло письмо. В нем твой новый адрес и просьба срочно приехать. И, как видишь, я сразу к тебе.
Я попыталась улыбнуться, но от вида изможденного лица сестры на глаза наворачивались слезы.
— Ты уже познакомилась с Крисом? — Ильма дернула уголками губ в попытке улыбнуться.
— Почему ты мне ничего не сообщила?
— Я хотела… стыдно было.
Стыдно?
Я вдруг поняла, чего мне не хватало в этой мозаике. Мужских вещей. Хоть чего-либо, говорящего о присутствии мужчины в доме. Но ведь Ильма писала, что у нее есть жених. И скоро свадьба. А потом пропала на долгие месяцы.
— Он бросил тебя? — спросила я, слегка покачивая рукой Криса, начинавшего хныкать.
— Он обещал… вернуться, — Ильма хрипло закашлялась.
— Тебе надо выпить горячей воды. Крис хочет кушать. И переодеть его. Боги, Ильма, что мне делать?
— Сходи к старухе Эби. Она даст молока, — прохрипела Ильма.
Я нервно кусала губы, чтобы не скатиться в тихую истерику. Выбежала из комнатки и постучала в соседнюю дверь. Она открылась со скрипом через целую вечность. На пороге — неряшливая женщина с неприятным лицом.
— Мне нужна… Эби, — прошептала я, оглушенная ее неприязненным взглядом.
— Она выше на этаж. А ты кто такая? Подружка той шлюхи, что живет за стенкой? Если ее выродок не угомонится, я пожалуюсь господину Юлиусу.
— Зачем вы так? — воскликнула я. — И моя сестра никакая не шлюха.
— Поговори у меня. А где папаша тогда? Ясень день, что сбежал.
— Он вернется! Вот увидите! И вам будет стыдно за свои слова, — выпалила я на эмоциях.
Не слушая эту злыдню, побежала по щербатой лестнице на этаж выше. Две двери. Позвонила в ближайшую. Считала до десяти, сжав пальцы в кулаки. Ожидание казалось невыносимым.
Но вот на одиннадцати услышались шаркающие шаги, и дверь открылась.
— Эби? — спросила я, не скрывая облегчения в голосе. Потому что пожилая женщина с добрым взглядом мне понравилась. И я до безумия надеялась на ее помощь. — Мне нужно молоко, ради всего святого! Моя сестра, она больна, а ребёнок…
— Успокойся, дитя, — мягко сказала она. — Сейчас налью.
Она скрылась в глубине комнаты. Я облокотилась о косяк, закрыв глаза. Спустя мгновение Эби вернулась с глиняной кружкой.
— Держи. Ей что, хуже?
— Горит вся… и кашляет…
— Беда, — покачала головой старуха. — Смотри за ней. Такая хворь… многих забрала.
От её слов стало холодно внутри. Я бросилась вниз, стараясь не расплескать молоко.
— Тише, солнышко, тише… Сейчас всё будет, — приговаривала я, роясь в куче тряпья. Нашла детский рожок, старую, но чистую пелёнку и глиняную бутылочку с закисшими остатками молока.
Сполоснула рожок в умывальнике и налила молока. Но прежде перепеленала малыша в сухую пеленку. Он замолк, причмокивая рожок, лишь жадные глотки нарушали тишину.
Пока он затих, я коснулась руки Ильмы. Она слабо вздохнула.
— Дора… обещай мне…
— Все что угодно, Ильма, — прошептала я.
— Найди отца Криса. Он должен узнать…
— И узнает. Но только от тебя.
Сестру опять скрутил приступ кашля. А после она повторила, тяжело дыша:
Я с некоторым ужасом вглядываюсь в величественный особняк, выглядывающий из-за прутьев ограды. Всё же идея явиться сюда была бредовой. Меня запросто вытолкнут взашей и слушать не будут.
Но я должна попытаться. В память о сестре.
Она умерла на следующий день после моего приезда. Тихо угасла на моих руках. На организацию скромных похорон ушли почти все мои скудные средства. И не успели могильщики увезти тело сестры, как порог её каморки переступил жирный боров. По-другому и не скажешь, глядя на лоснящееся от жира и самодовольства лицо мужчины.
— Ты кто такая?
— Сестра Ильмы, — ответила тихо, стараясь не разбудить дремлющего на моих руках Криса.
— Ильма должна мне за два месяца. Восемь… нет, десять луидоров. И если ты мне сейчас их не отдашь, то можешь выметаться отсюда вместе с её ублюдком.
Я крепче прижала Криса к груди.
— Не думаю, что эта комнатка стоит таких денег. Вы пытаетесь меня обмануть.
— Поговори у меня тут! Не нравится… выметайся прямо сейчас.
— Но куда я пойду? В ночь с ребёнком на руках.
— Думаешь, мне есть до этого дело? Плати или выметайся.
Боров омерзительно хмыкнул, скрестив на груди руки. С довольной усмешкой следил за замешательством на моём лице.
— Если я вам заплачу, то у меня совсем ничего не останется.
— Ну… мы можем договориться, — сально блеснул глазами боров, — и можешь оставаться жить дальше. Сколько угодно.
— О чём… договориться? — я нервно сглотнула, отступая на шаг. Зашарила глазами по комоду позади себя в поисках подходящего оружия. Хотя что я смогу сделать с ребёнком на руках?
— Ну как же… дашь мне немного приласкать себя. Какая ты хорошенькая. Чистенькая. Не то, что твоя сестра потаскуха.
— Убирайтесь! — воскликнула я, — иначе я буду кричать!
Боров не шевельнулся. Только сальная ухмылка поползла по его лицу.
— Кричи. Кому ты нужна в этих стенах?
От этих слов стало физически тошно. Его глаза скользнули по моей фигуре, и в них вспыхнула та же гнусная уверенность. Он сделал шаг вперёд.
И тогда Крис, будто почувствовав угрозу, резко заплакал. Пронзительно и требовательно.
Боров поморщился, будто у него заболели зубы.
— Заткни своего выродка.
— Он не выродок! — вырвалось у меня с неожиданной силой. Я заслонила ребёнка всем телом. — И вы сейчас же уйдёте. Иначе я скажу Лейстеру АйкВаундеру, что вы обобрали мать его сына и вышвырнули его наследника на улицу.
Имя подействовало как удар хлыстом.
— Что ты несёшь? Такая же лгунья, как и твоя сестра. Нет денег, тогда возьму то, что есть ценного.
Он собрал в охапку всё, что могло стоить хоть грош: несколько платьев, потускневшее зеркальце в рамке, пару тонких книг. Всё, что оставалось от сестры.
— Чтобы завтра твоей ноги здесь не было, — бросил он на прощанье, грузно переваливаясь через порог.
Дверь захлопнулась. Я опустилась на край кровати, дрожа от ярости и унижения. Крис понемногу успокоился, уткнувшись мокрым носиком мне в шею.
Я собрала то немногое, что он счёл ненужным. Нижнюю сорочку, шаль и перчатки. Гребень для волос. Не хотела оставлять ему даже этого. Отнесла свёрток старушке Эби наверх.
— Возьмите, — сказала я, суя ей в руки свёрток и медную монету. — И, если можно… ещё молока. На дорогу.
Старуха посмотрела на меня понимающими, печальными глазами, покачала головой, но взяла монету. Вернулась с полной крынкой.
Я покормила Криса досыта, а остатки молока налила в бутылочку, бережно закупорив. Наутро мы сели в дилижанс, идущий к северной границе. В родовое гнездо АйкВаундеров.
Мысль явиться в дом АйкВаундеров кажется абсурдной и пугающей. Но Крису нужна семья. Отец. Мне нечего ему дать. Только свою любовь. Но это такая малость по сравнению с тем богатством и знатностью, что его ждёт.
— Надеюсь, мы встретим твоего папочку, — шептала я Крису, пока дилижанс трясся по мостовой.
А тот гугукал в ответ и смотрел на меня доверчивыми глазенками.