Параллель.

Глава 1. Тишина знает имена.

Дмитрий вошёл в кабинет и на секунду задержался у порога. В нос ударил слабый запах новой мебели, бумаги и едва уловимый аромат кофе, доносящийся из коридора. Он провёл ладонью по косяку двери, будто убеждаясь в реальности происходящего.

— Ну, вот и всё… — выдохнул он, делая шаг вперёд.

Кабинет был пока пустоват. Строгость и лаконичность обстановки подчёркивали его новизну: рабочий стол из светлого дерева, чёрный офисный стул, несколько простых стульев для посетителей. Вдоль стены — шкаф для документов с ещё пустыми полками. В углу — вешалка, одинокая и ненужная в этот тёплый день. Компьютер стоял на столе, экран потух, но клавиатура уже намекала на предстоящие долгие часы работы.

Дима прошёл к окну, посмотрел на улицу. Город жил своей жизнью: машины сновали по дорогам, люди спешили по делам. Он больше не был сержантом, теперь он следователь. Ступенька вверх, ещё один шаг к тому, к чему он стремился.

— Чёрт возьми, я это сделал, — он провёл рукой по лицу и усмехнулся.

Снял китель, повесил на спинку кресла, сел. Столешница холодная, безличная. Ещё. Но скоро здесь появится его любимая кружка, фотографии — возможно, родителей и снимок с выпуска. Может, купить небольшой настольный календарь.

— Надо как-то обживаться, — пробормотал он, постучав пальцами по столу.

В этот момент в дверях появился коллега — Денис Романович, опытный следователь, высокий, с седыми висками и лёгкой сутулостью.

— О, Дима обживается? — усмехнулся он, заглянув внутрь.

— Привыкаю, — Дмитрий улыбнулся, встал, протянул руку.

— Молодец. Добро пожаловать в настоящий дурдом, — Романович пожал ему руку с лёгкой усмешкой. — Но ты держись, тут свои правила. Вопросы будут — не стесняйся, спрашивай.

— Спасибо, Денис Романович.

Коллега кивнул и скрылся за дверью. Дима снова сел, нажал кнопку на компьютере. Экран вспыхнул, приветствуя его, как будто сам кабинет принимал нового хозяина.

Дмитрий ещё раз оглядел кабинет, пытаясь привыкнуть к мысли, что теперь это его рабочее место. Он провёл рукой по столу, постучал пальцами по деревянной поверхности. В голове роились мысли: как сложится его первая неделя, какие дела ему поручат, как быстро он освоится.

Трррр…

Резкий звонок телефона вырвал его из раздумий. Дима вздрогнул, машинально посмотрел на аппарат. Чёрная трубка, аккуратная, с мерцающим зелёным индикатором вызова.

— Ну, вот и началось, — пробормотал он, протягивая руку.

Он поднял трубку и поднёс к уху:

— Следователь Дмитрий Павлов, слушаю.

— Павлов, зайдите ко мне, — голос был спокойный, но твёрдый.

Дима сразу узнал его. Константин Петрович, старший следователь. Опытный, строгий, но справедливый. В отделе его уважали, а новички побаивались.

— Так точно, Константин Петрович, сейчас буду, — ответил Дмитрий, чувствуя, как внутри поднимается волнение.

— Жду, — короткий гудок дал понять, что разговор окончен.

Дима медленно опустил трубку на рычаг, глубоко вдохнул и выдохнул. Это был его первый вызов в новом статусе. Впервые не как сержанта, не как помощника, а как следователя.

— Ну, погнали, — пробормотал он себе под нос.

Он быстро проверил, ровно ли сидит китель, поправил рукава. Шаги по коридору отдавались в тишине отдела. Люди за столами, кипа бумаг, запах кофе и чернил. Всё было привычным, но теперь казалось другим — словно он смотрел на это с новой точки зрения.

Подойдя к двери с табличкой

«Старший следователь Константин Петрович Мельников», Дмитрий постучал.

— Войдите, — донёсся голос изнутри.

Он взялся за ручку, сделал короткий вдох и шагнул внутрь.

Дмитрий вошёл в кабинет Константина Петровича и почти сразу почувствовал, как на него давит атмосфера этого места. Здесь пахло бумагами, кофе и чем-то неуловимо металлическим — возможно, сталью сейфа или оружием, которое иногда оставляли на столе.

Кабинет был строг и функционален, без лишней эстетики — пространство, созданное для работы, а не для комфорта. Стены окрашены в нейтральные тона, что делало их почти невидимыми, не отвлекая внимание. По периметру возвышались книжные шкафы, набитые юридической литературой, уголовными делами и справочниками. Некоторые папки были потрёпаны от частого использования, а корешки книг местами выцвели — знак того, что ими действительно пользовались, а не выставляли для вида.

В центре кабинета стоял массивный письменный стол из тёмного дерева — словно остров среди волн бумаг и файлов. На нём разложены документы, компьютер, россыпь канцелярских принадлежностей. В углу стола — телефон и рамки с фотографиями семьи.

Дмитрий машинально скользнул по ним взглядом. На одном снимке — женщина средних лет с доброй улыбкой. Возможно, жена? На другом — двое детей, мальчик и девочка, на летней прогулке.

— Павлов, присаживайтесь, — голос Константина Петровича вывел его из задумчивости.

— Так точно, — Дмитрий быстро сел на один из стульев.

Старший следователь откинулся в кожаном кресле и несколько секунд внимательно изучал его. Взгляд у него был цепкий, чуть прищуренный, будто он не просто смотрел, а анализировал.

— Ну что, освоился? — наконец спросил он, сдвинув перед собой несколько папок.

— Пока только обживаюсь, — признался Дмитрий. — Но работать готов.

— Это хорошо, — кивнул Константин Петрович. — Потому что работы будет много.

Он взял со стола одну из папок, раскрыл, мельком пробежался глазами по документам.

— Ты ведь хотел быть следователем не просто для галочки, верно?

— Так точно, — уверенно ответил Дмитрий.

Глава 2. Холод памяти.

На столе, покрытом стерильной простынёй, лежал пожилой мужчина. Тело неподвижное, кожа восковая, с лёгким синеватым оттенком. Лицо, несмотря на следы смерти, всё ещё хранило черты человека, жившего когда-то своей жизнью — возможно, не простой, судя по рукам, узловатым и с мозолями.

Дмитрий подошёл ближе, глядя на лицо умершего. Что-то шевельнулось в памяти, будто знакомая мелодия, которую слышал в детстве, но не может вспомнить слова.

"Я видел его. Где-то. Когда-то. Может, в форме? Или на гражданке? Может, в участке, может, на митинге. Лицо родное... и чужое одновременно."

— Он был задушен, — тихо проговорил Павел Андреевич, аккуратно отодвигая простыню ниже. — Видите? Вот след от верёвки — или чего-то похожего. И вот...

На плече, ближе к ключице, кожа была вспорота. Глубоко и намеренно. На бледном фоне выделялся вырезанный ножом крест — чёткий, грубый, как будто сделанный в спешке, но с решимостью.

Денис отшатнулся на шаг.

— Это что, метка? — хрипло спросил он.

Павел Андреевич кивнул, поправляя очки.

— Возможно. Таких случаев я ещё не видел. Ни символов, ни особых знаков. Но это... не просто увечье. Это послание.

Денис Романович молчал, стоя чуть позади, но глаза его были прищурены, и рот сжат в тонкую линию. Он что-то обдумывал, точно взвешивал каждую деталь.

— Тело прибыло вчера из Мурманска, — продолжил патологоанатом, открывая папку с бумагами. — Его нашли там, в городском парке. Следов борьбы немного, но ясно — он был не в состоянии сопротивляться. Возможно, нападение сзади. Документы при нём были, проверили — оказался наш местный. Жил здесь, у нас. Ну, дальше вы знаете процедуру — по цепочке отправили сюда.

Дмитрий и Денис Романович всё ещё смотрел на лицо мужчины.

«Я... я его видел, — подумал он. — Когда жил в Мурманске»

Он чувствовал, как внутри поднимается беспокойство — не от ужаса, а от ощущения что-то важное ускользает. Память, как занавеска, дрожала на сквозняке, но не отодвигалась.

— Ладно, — сказал, наконец, Денис, нарушив молчание. — Нам нужно пробить его через базу. Адрес, связи, прошлое. И выяснить, зачем он был в Мурманске.

— Угу, — отозвался Дмитрий, отрывая взгляд от трупа. — И кто оставил ему крест.

Он сделал шаг назад. В зале всё так же пахло антисептиком, металлом и смертью. Но в воздухе теперь повисло ещё ощущение тайны — будто сам мёртвый просил: «Найдите».

Они, молча, смотрели на крест, вырезанный на плече мёртвого мужчины. Тишина в секционном зале стала особенно гулкой, как будто стены сами прислушивались. Белый свет резал глаза, а холод подступал не столько от кондиционирования, сколько изнутри.

И вдруг — как вспышка. Как короткий фильм, запущенный из глубин памяти.

Солнечный день. Лето. Густая крона деревьев пропускает сквозь себя золотистый свет, расплёскивая его на землю, как жидкий мёд. Парк тогда казался целым миром — просторным, зелёным, полным шорохов, голосов и беззаботного смеха.

Пятеро. Пятеро подростков, стоящих в кругу во дворе. Кто-то в футболке с оборванным рукавом, другой — в кепке, натянутой на глаза, третий всё ещё с куском мороженого в руке. Их лица — молодые, разогретые солнцем, порывами ветра, внутренним электричеством.

— Всё по-честному? — сказал один. Голос дрожал, но не от страха. От важности момента.

— По-честному, — подтвердил второй, и остальные кивнули, не отрывая взгляда друг от друга.

Их объединяло что-то большее, чем дружба. Больше, чем лето. Больше, чем беззаботность. Это был молчаливый договор — таинственный и, возможно, глупый, но наивно священный. Они верили в силу ритуала. В то, что их пятеро, и это значит вечно.

Кто-то рассмеялся, нервно. Кто-то оглянулся — казалось, что за кустами кто-то прячется. Лишь птичьи крики. Детский мяч прокатился мимо по дорожке.

И всё снова погрузилось в молчание.

Пыль, поднятая ветром, щекотала нос. Чуть в стороне играл пес, громко лаял на ворон. А они стояли — ровным кругом, глядя друг на друга. И в этом взгляде было всё: решимость, волнение, исподволь растущее предчувствие чего-то необратимого.

– Ну что, ищем клад? – с прищуром спросил худощавый парень, хищно улыбаясь. Его прозвали Лисом не просто так – в глазах его всегда было что-то лукавое, настороженное, как будто он знал чуть больше остальных. Он держал палку, как будто это была сабля, и чуть покачивался с пятки на носок, будто готов сорваться с места в любую секунду.

– Конечно, – уверенно отозвался Фил, подтягивая очки на носу. Линзы были такие огромные, что отражали небо, деревья и лица друзей, делая его глаза похожими на совиные – именно поэтому и звали его Филлин. Он был самым рассудительным в компании, вечно что-то читал и даже карту нарисовал на старом клочке бумаги.

– Я… я тоже, – промямлил пухлый мальчик, топчась на месте и сжимая в руках рюкзак с бутербродами. Его звали Медведем. Или Мишей – хотя это было не его настоящее имя. Для друзей он был надёжный, немного медлительный, но сильный и добрый.

– Ну тогда… побежали! – крикнула Белка, и её рыжие волосы вспыхнули в лучах солнца, будто пламя. Она носилась быстрее всех, прыгала по корням, лазила по деревьям, и когда смеялась – казалось, будто весь лес смеётся вместе с ней. Рыжий хвост её колыхался за спиной, словно настоящий.

– Подожди нас! – Лис сорвался с места, палка-кладоискатель в руке превратилась в копьё, готовое указать путь.

– Тень, не отставай! – бросил он, обернувшись.

Позади, у самой опушки, стоял пятый – мальчик, чьё имя никто из них не называл вслух. Они просто называли его Тенью. Он всегда держался немного в стороне, говорил мало, а смотрел – много. Он словно слышал больше, чем остальные. И знал. Гораздо больше.

Глава 3.  Туда, где всё началось.

Он сел за руль, включил обогрев, и машина зажужжала, словно тоже просыпаясь после долгого молчания. На панели мигали огоньки, радио заговорило шепотом. Он не стал его выключать — этот бессмысленный фон отвлекал.

По пути домой он ловил себя на том, как автоматически сворачивает в нужные повороты. Руки помнили дорогу, даже если разум пытался от неё отстраниться. Светофоры, перекрёстки, вывески магазинов — всё привычно и в то же время отстранённо. Как будто он едет не домой, а в чужой город, где всё странно знакомо.

Подъехав к подъезду, он заглушил двигатель, но не сразу вышел. Просто сидел, глядя на своё отражение в тёмном экране.

— Ты готов? — тихо спросил он себя, почти не открывая рта.

Ответа не было. Только дыхание, запотевшее стекло и внутренний холод, неподвластный климат-контролю.

Квартира встретила его тишиной и запахом, который бывает только в местах, где давно никто не говорит. Он прошёл внутрь, щёлкнул выключателем — лампа на кухне мигнула, но зажглась.

Сумку он достал из шкафа. Клал вещи молча: тёплые носки, смена белья, бритва, тёмные джинсы, перчатки. Всё казалось механическим, как будто он собирает не себя, а кого-то другого.

Иногда останавливался, глядя в стену или в пол, будто вспоминая, забыл ли что-то. Или, может быть, проверяя — а точно ли это реальность, а не старый сон, который снова вернулся?

Когда застегнул молнию сумки, услышал, как в квартире щёлкнуло — будто кто-то тихо закрыл за собой дверь. Только это была не дверь. Это прошлое снова отворилось, впуская его внутрь.

— Ладно, Мурманск, — сказал он, — посмотрим, что ты ещё скрываешь.

Он проснулся на рассвете — не от будильника, а от едва уловимого света, пробивавшегося сквозь занавески. Комната наполнилась бледным голубым сиянием, будто утро только-только решило постучать в окно, не желая нарушать тишину. Дмитрий медленно открыл глаза, пару секунд вслушиваясь в тишину — даже город словно ещё спал.

Он пролежал несколько мгновений, глядя в потолок. Сон улетучился так же тихо, как и пришёл. Где-то глубоко внутри ощущалась тревога, но не паническая — больше как напряжённое предвкушение. Он знал: сегодня он снова окажется там. В городе, откуда родом. В городе, от которого он когда-то уехал, думая, что навсегда.

– Мурманск… – тихо пробормотал он, будто пробуя вкус этого слова на языке. Оно отдавало солью, ветром и чем-то недосказанным.

Он сел на кровати, провёл рукой по лицу. Щетина кололась — побриться бы. В животе ворочалась пустота, но есть не хотелось. Он посмотрел на часы — 5:41.

– Ещё рано, – сказал себе вслух, но уже знал, что не уснёт.

Он встал, подошёл к окну и приоткрыл занавеску. Улицы были пусты. Только редкие машины проезжали, оставляя за собой следы фар. Воздух казался неподвижным. Всё замерло в предрассветной паузе, как перед глубоким вдохом.

Он оглянулся на собранную накануне сумку у двери.

– Пора, – тихо сказал он сам себе. – Всё равно это рано или поздно должно было случиться.

В его взгляде не было страха — только решимость. И какая-то усталость. Как у человека, которому снова предстоит пройти старой дорогой, вглядываясь в собственные следы.

Он подошёл к кухонному столу и на автомате включил чайник. Щелчок кнопки показался особенно громким в утренней тишине. Пока вода нагревалась, Дмитрий достал из хлебницы остаток вчерашнего багета, нарезал его тонкими ломтями и положил на сковороду — подрумянить, чтобы хрустели.

– Надо бы пополнить запасы, – пробормотал он себе под нос, вынимая масло из холодильника. – Хотя… вернусь ли я в ближайшее время?

Эта мысль будто холодком прошлась по позвоночнику. Он замер, на секунду задумавшись. Потом тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Тосты зашипели, наполняя кухню домашним ароматом. Он приготовил себе простую яичницу, налил чаю. Чёрный, крепкий, без сахара — как всегда. Сел за стол, уставившись в чашку, будто в ней прятались ответы на все вопросы.

Жёлтый свет лампы, фарфоровая кружка с выщербленным краем, слабый скрип стула под ним — всё было до боли знакомо и обыденно. И всё казалось… последним. Последним утром перед чем-то.

– Странное чувство, – подумал он. – Как будто я уже прощаюсь. С этим столом. С этой кухней. С этим чаем.

Он откусил хрустящий кусочек тоста, запил глотком. Жевал медленно, не торопясь. За окном небо начало светлеть, вырисовывая очертания крыш и деревьев.

Тишина была плотной, как ватное одеяло, и он вдруг поймал себя на том, что ему не хватает звука. Разговора. Хоть какого-то голоса. Но в доме был только он.

– Ну что, старик, в путь? – сказал он себе вслух, отставляя чашку и поднимаясь из-за стола.

Еда насытила желудок, но не развеяла ощущение нарастающего чего-то… большого.

Он медленно встал из-за стола, провёл рукой по щеке — щетина уже кололась, но бриться не хотелось.

— Терпит, — пробормотал он и зевнул, глядя на часы. Было чуть позже шести утра.

Кухня погрузилась в полутень, когда он выключил свет. На секунду остановился в коридоре, прислушиваясь — как будто ожидал, что кто-то его окликнет, что послышатся шаги... Но дом, как всегда, молчал.

В спальне он распахнул дверцу шкафа. На плечиках висела куртка, внизу стояли чёрные ботинки, аккуратно вычищенные, как после строевого смотра. Он на автомате потянулся к джинсам и свитеру, но рука вдруг замерла.

— А там ведь может быть холодно, — пробормотал он и перебрал одежду. Достал плотные тёмные брюки, тёплый свитер, надел майку под него. Всё делал, молча, сосредоточенно, как будто собирался на важную встречу с чем-то… неведомым.

Одетый, он подошёл к зеркалу. Посмотрел на своё отражение с секундной отстранённостью, как будто пытался узнать себя заново. Взгляд внимательный, чуть уставший.