Пари на отличницу

Глава 1

Егор

Мы интеллектуальные противоположности.

Я интеллектуал, а вы противоположность.

(с) Мэй Уэст.

– Пота-а-ап!

– Отстань!

Звонкий голос друга ввинчивается мне прямо в мозги и заставляет недовольно морщиться. А еще отвлекает от созерцания хорошенького затылка одной миниатюрной брюнетки. Девушка переминается с ноги на ногу и старается что-то записать в пухлый коричневый блокнот.

Бесперспективное занятие в такой толкучке, как по мне.

Правда, сообщать об этом девушке я не собираюсь. Делаю шаг вперед и в третий раз сдуваю волнистую прядь с маленького аккуратного уха. Отчего незнакомка испуганно вздрагивает и медленно ведет ладонью по изящной смуглой шее.

– Ну, Егор…

– Отстань, Паш.

Я досадливо отмахиваюсь от раздражающего фактора в лице лучшего друга и отвешиваю ему смачный подзатыльник. Пропустив торжественную речь ректора в честь Дня знаний, Пашка Веселовский, высокий долговязый шатен, отхлебывает кока-колу из банки и давится, выплевывая жидкость на одну из наших одногруппниц, стоящих рядом.

Шикарное собрание бакалавров. Мда.

– Ты можешь хоть пару минут не отсвечивать, а?

Толкаю друга в бок локтем и возвращаюсь к прерванной игре, гадая, почему не видел незнакомку на потоке раньше. Хотя, с моими-то прогулами.

– Ну, Пота-а-ап!

Веселовский все-таки отвлекает меня воплем раненого бизона, и я не рассчитываю траекторию своего движения. Подаюсь вперед чуть больше, чем следует, и мажу носом по аккуратному уху, втягивая дурманящий цитрусовый аромат духов.

В свою очередь, брюнетка дергается, роняет свято оберегаемый ежедневник и резко наклоняется, предоставляя мне прекрасную возможность оценить соблазнительные виды и открывающиеся перспективы.

– Ммм, конфетка.

Округлые ладные бедра, обтянутые черным классическим платьем. Край кружевного чулка, мелькающий в поползшем вверх разрезе. Модные туфельки, на высоком каблуке.

Невинная забава в один миг приобретает совсем не невинные очертания и заставляет меня сглатывать ставшую вязкой слюну. Так что я резко выдыхаю и двумя пальцами оттягиваю воротник начинающей душить меня рубашки.

– Пота-а-ап, – следующий оклик я, ожидаемо, пропускаю.

Залипаю на плавных изгибах так, как не залипал даже на последнюю серию «Игры престолов», дорисовываю недостающие детали в воображении и посему не замечаю появление ледокола «Арктика».

– Егорка.

Полузабытое обращение отрезвляет, заставляя оторваться от впечатляющего зрелища. А еще напоминает о том, что было бы неплохо вернуться к делам насущным и расставить все точки над i в отношениях с бывшей девушкой.

Например, повторить Лене Семеновой, что мы разбежались. Разошлись, как в море корабли, и поставили на изжившем себя романе жирную точку.

И в очередной раз донести, что ее фальшивая улыбка и латексный комбинезон на два размера меньше нужного не вызывают во мне ничего, кроме глухого раздражения, охватывающего тело, начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев.

Вдох. Выдох. Дзен.

– Лен, солнце мое ненаглядное, гроза стиля и будущая звезда мировых подиумов. Что во фразе «Мы расстаемся» тебе непонятно?

Несмотря на попытки притушить раздражение, мой голос все равно сочится концентрированным ядом, только это совсем не смущает первую красавицу курса. Так же, как и мои активные попытки отпихнуть это намертво прилипшее недоразумение от себя.

Леночка старательно делает вид, что наша ссора – сущий пустяк, и продолжает виснуть у меня на локте.

– Да брось. Повздорили, вспылили, с кем не бывает?

Тем временем, пока я хмурюсь, а Семенова изображает ангела во плоти, зацепившая меня брюнетка успевает собрать выпавшие из блокнота листочки. Поднимается и резко разворачивается, качнувшись с пятки на носок и обратно.

– Потапов, ты? Скинь в следующий раз геолокацию, пожалуйста, чтобы я обошла тебя десятой дорогой. Ладно?

– Смирнова?

Девчонка больше ничего не произносит. Только окидывает меня разочарованным взглядом, как будто ожидала столкнуться с принцем Датским или, на худой конец, с Егором Кридом. И надменно фыркает, не пряча бесстыжей усмешки.

Я же пытаюсь уложить в голове, что залип на отличнице, заучке всея потока и приличной занозе, отличающейся отменным занудством. Не выходит. Ни с первой попытки, ни со второй. Ни с натяжкой, ни со скидкой на альтернативную реальность или вторжение инопланетян, захвативших мозги.

Так что я пристально изучаю знакомую незнакомку и нещадно туплю, когда она снисходительно роняет.

– А может, все-таки повезет, и тебя, наконец-то отчислят?

Прижав пухлый блокнот к соблазнительной груди, которую я раньше не замечал, Смирнова стягивает с маленького вздернутого носа очки в черной оправе «бабочка» и возводит к небу светло-зеленые глаза, подергивающиеся мечтательной поволокой. После чего хмыкает и ныряет в толпу, оставляя меня наедине с разливающимся по венам неудовольствием.

Отреагировать на ее выпад не успеваю. Тупо смотрю вслед виртуозно протискивающейся между одногруппниками занозе и откровенно не понимаю, куда подевался запас язвительных подколов из моего арсенала. Не втыкаю, с какой стати в груди взялось горьковатое чувство недовольства самим собой, и не могу сообразить почему так сильно мешают пальцы красивой и вроде бы не глупой Леночки, вцепившейся в мое предплечье, как клещ.

– Все, Лен, мы рас-ста-ем-ся. Серьезно. Насовсем. Да.

Запихав ненужные мысли подальше, я произношу по слогам и наблюдаю такую гамму эмоций на искривившемся лице, что впору поежиться от неприкрытой злобы.

Правда, Леночкино неодобрение больше меня не трогает. Так что я отклеиваю от себя бывшую девушку, с которой имел глупость встречаться, и удаляюсь с места несостоявшегося скандала, не обращая внимания на сыплющиеся на мою многострадальную черепушку проклятия.

Глава 2

Вика

Раскрась мою жизнь хаосом проблем.

(с) «500 дней Лета».

– Солнышко светит, птички поют. Красота, да и только.

Выглядываю в окно и скептически хмыкаю.

– Ну, а я что?

А я в очередной раз хороню планы за плинтусом, присыпаю их пеплом несбывшихся надежд и запиваю этот убойный коктейль стаканом холодного молока. Щурюсь от ярких лучей, сползаю с подоконника и иду собираться на работу, проклиная свое везение.

Болезненная Верочка, постоянно подхватывавшая то вирус, то простуду, а то и воспаление хитрости, слегла с гнойной ангиной. Ее смена по умолчанию перекочевала ко мне, и вечеринка в честь первого сентября, конечно же, накрылась медным тазом.

– Чертов закон подлости!

Бурчу своему недовольному отражению в зеркале и высовываю язык.

Да, я хотела в этот дурацкий клуб. Хотела хоть раз отжечь на полутемном танцполе, подсвеченном бликами диско-шара. Хотела попробовать экзотических коктейлей, хотела плясать до упада, хотела много смеяться и возвращаться домой под утро с босоножками в руках.

– Не судьба.

Благодаря коллеге, мне приходится натягивать безликую белоснежную рубашку с воротничком-стойкой и черные брюки в облипку вместо короткого платья и собирать непослушные волосы в изрядно надоевший пучок. Подкрашивать губы красноватым блеском, принятым в нашем заведении, и опрометью мчаться вниз.

Чтобы через каких-то двадцать минут, ровно столько мне требуется на то, чтобы добежать до входа в подземку и проехать пару станций метро, принимать заказ у задумчивой девушки в сером брючном костюме.

Она посещает наше кафе строго по понедельникам, усаживается за столик в дальнем углу и что-то медленно выводит на экране своего планшета. Отгораживается от мира ширмой из волос, сосредоточенно закусывает нижнюю губу, как будто доказывает теорему Ферма, и перестает замечать что-либо вокруг.

– Здравствуйте. Вам…?

– Мне как обычно, пожалуйста.

Задумчивая, брюнетка на пару секунду отвлекается от своего несомненно важного занятия, откидывает рваную косую челку со лба и грустно улыбается, тарабаня короткими ногтями по столешнице. По обыкновению, выглядит так одиноко, что у меня начинает привычно щемить где-то под ребрами.

– Двойной эспрессо с долькой лимона и маленькую сырную тарелку, – не задавая лишних вопросов, чеканю недлинный список, давно заученный наизусть, и лечу на кухню, подмигивая шефу. – Петь, а, Петь. Порадуем царевну Несмеяну?

Бог нашей кухни, Назаров понимающе кивает и спустя несколько минут передает мне тарелку с фирменным шоколадным капкейком, украшенным взбитыми сливками и маленькой вишенкой сверху.

– Приятного аппетита.

– Спасибо, – отложив гаджет в сторону, гостья аккуратно пробует пирожное, блаженно жмурится и рассеянно произносит: – перезрелые вишни самые опасные, от них может закружиться голова…

В ответ на ее фразу я лишь пожимаю плечами и спокойно принимаю чужие странности у самой – их вагон и маленькая тележка. Начиная от непреодолимой тяги к классике, которую не разделяет ни одна из моих соседок по квартире, заканчивая неугасимой любовью к грозам.

Олька показательно зажимает уши ладонями, когда я пытаюсь цитировать Чехова. Милка и вовсе сбегает к холодильнику за эклерами. А уж, когда я возвращаюсь домой вымокшая насквозь под проливным дождем, девчонки синхронно крутят пальцами у виска и несутся меня отогревать.

– Красота.

На город опускаются сумерки, и я украдкой наблюдаю за багрянцем, окрашивающим небо. Сную между столиками, таскаю туда-сюда подносы с тарелками и стараюсь не думать о том, что именно в этот момент подруги как раз выходят из подъезда и садятся в такси. Которое отвезет их в страну чудес – знаменитый рок-бар, находящийся под землей. Где у входа будет стоять серьезный охранник в черной косухе и в черных солнцезащитных очках. Он будет держать в татуированных пальцах длинный список приглашенных и пропускать студентов внутрь по одному.

Эх, мечты, мечты…

– Так. Нам капучино с кокосовым сиропом и корицей, латте макиато, две венских вафли с черникой и телефончик запиши.

Низкий знакомый голос с заигрывающими ласковыми интонациями врывается в мое царство фантазий и стремительно возвращает меня на бренную землю, заставляя гадать, где я так нагрешить-то умудрилась.

– Да не может быть. Опять ты, Потапов, – выдаю обреченно и едва удерживаюсь от того, чтобы не стукнуть одногруппника подносом по светлой макушке. – Так чей, я извиняюсь, тебе телефончик записать? Кареты скорой помощи или клиники для душевнобольных?

На автомате прикрываюсь щитом из сарказма и по профессиональной привычке оцениваю развалившегося на стуле Егора. Закусываю нижнюю губу и попутно ругаюсь на подлые взбунтовавшиеся гормоны, решившие, что на троечника очень даже приятно смотреть.

На его не слишком длинные пепельные волосы, небрежно зачесанные набок. На серо-стальные глаза, сузившиеся в хитром прищуре. На угольно-черные ресницы. И на квадратные скулы, ничуть не портящие весьма привлекательное лицо.

Так, Смирнова! Стоп!

– Смирнова, – в это же время Потап копирует то, что транслирует мой внутренний голос.

Только делает это так предвкушающе, что мне тут же хочется залезть под самый неприметный стол и не вылезать оттуда, пока мой персональный раздражитель не испарится из нашего заведения.

По какой-то иррациональной причине рядом с Потаповым мой инстинкт самосохранения отключается по щелчку, а желание дерзить и ерничать стремится к абсолюту. С самого первого курса я ни разу не заткнулась первой во время наших перепалок и нажила немало неприятностей на свои вторые девяносто.

– Ладно. Твой номер я и сам найду, так что не смею отвлекать от выполнения твоих… непосредственных обязанностей.

Решает то ли сжалиться, то ли задеть Егор, так что я крепче стискиваю зубы и резко разворачиваюсь. Притворяюсь, что не чувствую, как тяжелый обжигающий взгляд утыкается мне в спину и заставляет все тело покрыться мелкими колючими мурашками.

Глава 3

Егор

В юности, когда плоть ещё глупа и беспощадна,

азарт поглощает все прочие чувства: и жалость,

и осторожность, и даже инстинкт самосохранения.

(с) «Обещание нежности», Олег Рой.

Первым из аудитории вываливается Веселовский. Смешно перебирает длинными тощими ногами, любовно придерживая драгоценный сосуд – красно-белую алюминиевую банку. Иногда мне кажется, что друг на семьдесят процентов состоит не из воды, а из кока-колы.

Я выкатываюсь следом. Злой, взъерошенный и готовый взорваться от малейшей искры. Снимаю с черной рубашки длинный светлый волос и, нахмурившись, сплевываю себе под ноги.

– Посещаемость, аккредитация, отчисление, ничего не забыл? – пинаю носком кроссовка скомканную бумажку и задумчиво морщу лоб, прикидывая, что с прогулами придется завязывать. Ну, или хотя бы сократить их количество до приемлемого. Потому что пополнять ряды неудачников, покинувших стены альма матер без заветной корочки на последнем году обучения, не хочется. Отец и так всю плешь проел на тему хренового рейтинга.

– Да расслабься, Потап. Фигня, – небрежно машет рукой вечно радостный Веселовский. Он не заморачивался даже тогда, когда менты закрыли нас в изоляторе до выяснения личности, что ему какой-то декан: – погнали в «Бункер»?

Мысленно отвесив другу подзатыльник, я кошусь на его довольную физиономию и отрицательно качаю головой. В клубе соберется большая часть нашего потока, а отбиваться от пираньи-Леночки и ее верных подружек мне совсем не улыбается.

– Как-нибудь в другой раз.

Фиксирую немое удивление на Пашкином лице и ловлю за шиворот друга, едва не исполнившего сальто-мортале с лестницы. Хмыкаю негромко и свободной рукой выуживаю из кармана модных черных джинс телефон.

Нужно забрать дедов подарок из ремонта. Массивные старые часы с царапиной на округлом металлическом корпусе и потертым кожаным ремешком. Я крайне редко с ними расстаюсь и сейчас ощущаю себя неуютно без привычной тяжести на запястье.

– Готово? Отлично! – спустя каких-то полчаса проверяю исправно работающий механизм, благодарю мастера за работу и толкаю Веселовского в сторону неприметного кафетерия.

Заведение теряется среди многочисленных витрин бутиков с броской рекламой, настойчиво манящих если не купить букет роз несуществующей девушке, то приобрести стильный джемпер из последней коллекции одежды осень-зима.

– Может, не надо? – притормозив у порога, неуверенно мямлит Пашка и колупает пальцем простенькую деревянную дверь. Скромная вывеска «Карамель» явно не внушает ему доверия.

– Надо, Веселый. Надо! – гаркаю от души так, что пробирает даже пожилую женщину, выгуливающую на поводке шпица с нежно-персиковой гладкой шерсткой. Пес вздрагивает от моего угрожающего окрика и подпрыгивает на полметра вверх, пугая хозяйку.

Моими серьезными намерениями проникается не только собака, мчащаяся прочь. Пашка тоже срывается с места и тянет на себя дверь, не сразу соображая, что она открывается внутрь. Я же с кривящей губы усмешкой стучу костяшками пальцев по затылку друга и намекаю на отсутствие там мозгов и присутствие тормозной жидкости.

– Кофе попьем. Развлечемся. Чего скис?

Двигаю Веселовского вперед и следом за ним проскальзываю в простой, но уютно обставленный зал.

Негромкая приятная музыка бальзамом проливается на нервы, аромат кофейных зерен, витающий в воздухе, щекочет ноздри и поднимает испорченное настроение. Ну, а соблазнительные бедра официантки, упакованные в облегающие брюки, и вовсе обещают скрасить скучный вечер.

И все идет идеально до того момента, пока я не поднимаю глаза и не встречаюсь взглядом с полыхающими злобным огнем зелеными омутами. Знакомыми зелеными омутами, обещающими разложить неугодного на столе для опытов и препарировать затупившимся скальпелем долго, с чувством, с расстановкой.

– Смирнова.

Констатирую данность и испытываю легкое раздражение от того, что девчонка не то что не собирается падать к моим ногам – даже не улыбается. Она, скорее, послала бы меня таким затейливым маршрутом, что я бы потерялся в хитросплетениях словесных конструкций.

Спасает пресловутая профессиональная этика. Меня – от культурного шока, Вику – от неизбежного увольнения. Потому что разбитый о голову клиента графин ей бы вряд ли простят.

– На правильных девочек потянуло?

Оценив подлянку судьбы, хохочет Пашка и падает на стул, когда Смирнова удаляется на достаточное расстояние, чтобы не слышать нашего разговора.

– Цыц.

Осекаю приятеля. Уклончиво пожимаю плечами и сосредоточенно жую нижнюю губу, продолжая смотреть в спину балансирующей с тяжелым подносом официантки.

Пожалуй, если бы взглядом можно было испепелять, то одежда Смирновой давно бы уже осыпалась прахом к ее аккуратным темно-синим замшевым балеткам с маленьким белым бантом на боку. Но я способностями мага-огневика не обладаю, поэтому мерно раскачиваюсь на стуле и в который раз за день пытаюсь понять, почему меня так сильно злит откровенная неприязнь зазнавшейся отличницы. С явно непомерной гордыней для того, кто работает обслуживающим персоналом.

– Ваш заказ. Приятного аппетита.

Грациозно выплыв из кухни, цедит сквозь зубы Вика, расставляет перед нами посуду и убегает принимать заказ у только что вошедших посетителей. И я, может, и хочу к ней придраться, но кофе в «Карамели», действительно, горячий и терпкий. С красивой нежной пенкой в блестящей чистотой кружке. А вафли моментально тают во рту, стоит лишь откусить небольшой кусок.

– Было вкусно. Сдачу оставь себе, – снова обжигаюсь огнем зеленых омутов, когда Смирнова возвращается, чтобы забрать пустые тарелки и удивленно выгибаю бровь, напарываясь на совсем уж неожиданное.

– Мне не нужна твоя милостыня, – произносит она твердо и ухмыляется. Правда, чувствует, что ходит по тонкой грани, разворачивается до того, как я успеваю что-то произнести, и быстренько ретируется. Оставляя меня наедине с опаляющей внутренности досадой и довольно скалящимся Веселовским, подкидывающим поленьев в разгорающийся костер.

Глава 4

Вика

Можно жить без друзей,

но нельзя без соседей.

(с) Томас Фуллер.

– Не спать, Вика! Не спать.

Я сижу на старенькой поскрипывающей табуретке в темной кухоньке и разве что не вставляю в глаза спички. Помешиваю остывающий какао и дожидаюсь девчонок с гулянки.

Я знаю, что поутру буду тереть будто засыпанные песком покрасневшие и припухшие веки, но упрямо не ложусь в одиночестве – так уж у нас заведено. Колючая Олька Никитина и добродушная Милка Курочкина не раз и не два куковали до рассвета, пока я не возвращалась с поздней смены. Клевали носами, упражнялись в искусстве ведения морского боя, но упрямо несли караул.

– Ну, наконец-то.

Радостно выдыхаю я и слышу, как чьи-то непослушные пальцы просовывают в замочную скважину ключ. Морщусь от разрубающего тишину металлического лязга и очень надеюсь, что соседи не станут жаловаться на нас хозяевам квартиры, которую мы снимаем.

– Голодные, наверное, пришли.

Бормочу себе под нос, поднимаюсь со стула и топаю к шкафчикам – доставать ингредиенты для столь любимого нами имбирного чая с мятой, лимоном и медом.

Под него у нас проходят задушевные разговоры, выливаются откровения и строятся планы по захвату мира. Ну, или по получению зачета у преподавателя повышенной вредности Аркадия Павловича, пытающегося втемяшить в наши глупые головы основы предпринимательской деятельности. На занятиях он постоянно хмурится и пыхтит, как паровоз, когда кто-то из несчастных студиозусов умудряется захрапеть на последней паре, навевающей сладкий здоровый сон вкупе с монотонным голосом лектора.

– Вичка, встречай!

Первой в маленький коридор вваливается Милка – невысокая полненькая брюнетка с круглым личиком, обрамленным мелкими вьющимися кудряшками, достающими ей до плеч. И пока эта в меру упитанная, лучащаяся неистребляемым позитивом девушка сбрасывает черно-красные босоножки на огромной платформе, я пытаюсь сообразить, из какого павлина она выдернула потрепанное ярко-розовое перо и откуда в рок-баре взялась гавайская гирлянда из пестрых искусственных цветов.

– Мила? – тяну я опасливо и начинаю подозревать неугомонную соседку в налете на магазин интересных вещей и необычных подарков.

– Все нормально, никто из однокурсников не пострадал, – отчитывается Ольга, коротко хохотнув, и отбрасывает прилипшие к шее густые длинные волосы каштанового цвета с едва различимым рыжеватым отливом.

– Фух, – я выдыхаю с явным облегчением и заговорщически подмигиваю Оле, роняя. – Неужто всем симпатичным индивидам мужского пола удалось уйти с вечеринки безнаказанными?

– Да ну вас! – в ответ на мой подкол, обиженно фырает пышечка и бочком протискивается в кухню. Пробирается к стратегически важному объекту – холодильнику.

– Мила!

Кричим мы с Никитиной отрепетированным и доведенным почти до совершенства хором, вынуждая проштрафившуюся девушку бухнуться в кресло без законной добычи.

– Что, Мила? – Курочкина надувается, как мышь на крупу и обиженно сопит.

Сколько мы ее знаем, она постоянно изнуряет себя то кефирными, то апельсиновыми диетами. Срывается стабильно раз в месяц и заедает расстройство по этому поводу тремя эклерами с заварным кремом.

– Чая-то хоть нальете, изверги?

– Нальем.

Снова выдаем в унисон и делим обязанности. Я разливаю по кружкам терпкую горячую жидкость, Оля режет лимон. А вот пирожные из холодильника не достаем.

Позавчера мы пообещали Милке рубить на корню любые поползновения ее фигуры урвать чего-нибудь сладенького и свято держим данное слово.

Тишина, опустившаяся на комнату, длится не долго – ровно тридцать секунд. А потом Миленка не выдерживает и выпаливает на одном дыхании.

– Ты такое шоу пропустила! Семенова договорилась с диджеем, залезла на барную стойку и в микрофон обозвала Потапова козлом и бабником. Обещала отомстить ему и той девке, на которую он ее променял. Представляешь?

– Такая она, наша элита. Коренные москвичи, славная история рода.

Мысленно нарисовав творившуюся в клубе феерию, я зачерпываю ложкой полупрозрачный липовый мед с янтарным оттенком и заливисто смеюсь. Вспоминая, как амбициозная Леночка кичилась подаренной на восемнадцатилетие квартирой на Покровке и обширными связями состоятельных родителей.

– Зря старалась, болезная, – хмыкает Оля и пожимает заостренными плечами с вязью татуировок на них, разливая остатки ароматного напитка. – Потапов, кстати, так и не объявился. Что очень и очень странно. Раньше он не пропускал такие тусовки.

Выдыхаю тихо. На Олины реплики не реагирую. Я знаю наверняка, где мажор провел, по крайней мере, первую часть вечера, и не считаю нужным делиться с подругами этим знанием. С них станется привязать меня к стулу и подвергнуть изощренному допросу с применением пыток.

Так что я считаю за благо уткнуться носом в кружку и притвориться, что внимательно изучаю ее содержимое на предмет возникновения в несчастной посудине новой цивилизации.

Глава 5

Егор

– Ты тоже учишься в университете?

– Мы живем здесь, едим здесь, но никто ещё

не обвинял нас в том, что мы здесь учимся.

(с) к/ф «Цвет шафрана».

– Ты где?

– В универе. Где же еще, – морщусь от покровительственных интонаций в батином голосе и перевожу звонок на видеосвязь. Демонстрирую отцу стены родной альма матер, после чего отключаю изображение.

– Надо же. Не проспал как обычно.

– Удивлен?

– Конечно. Еще одна претензия от декана, и я заблокирую твою карту.

– Ты обещал это сделать еще год назад.

– И сделаю, если будешь огрызаться, – нудит батя и прощается, отваливая на какое-то важное совещание.

Я же засовываю мобильный в карман и любуюсь на своего железного коня.

Ярко-синий, ультрамариновый кузов спортивной ауди поблескивает на солнце новой свежей краской, и ни единая царапина, ни единая вмятина больше не напоминает о том, что хозяин авто – нерадивый, безалаберный балбес. Решивший ценой крыла любимой ласточки выиграть очередной спор. Безрассудный, глупый и в общем-то никому не нужный. Кроме, разве что, меня.

Я тащусь от любого пари и не умею проигрывать. Совершенно. Даже если обстоятельства против и грозят швырнуть под асфальтоукладчик, я всегда ухитряюсь извернуться. Ну а то, что победе неизбежно сопутствуют жертвы, вряд ли хоть каплю меня волнует.

– Месяц. Много. Интересно, управлюсь за пару недель?

Гадаю, расслабленно прислонившись к капоту, и смеживаю слегка подрагивающие веки. Поглаживаю пальцами массивные рельефные линии железного зверя и отрешаюсь от ненаписанного доклада, за который даже не брался. Игнорирую звонок, две минуты назад возвестивший о начале первой пары, потому что не планирую на нее идти.

Вероятно, я бы и вовсе пропустил сегодня учебу, если бы не острое желание нажать на спусковой крючок и дать старт грядущему развлечению.

– Отличница. Заучка. Заноза. У тебя-то хоть парень когда-нибудь был?

Облизываю обветренные губы и прикидываю, как подступиться к новой цели, когда эта самая цель влетает во внутренний дворик университета.

С увесистым черным рюкзаком с десяткой, а то и двадцаткой разноцветных значков самых невообразимых форм и размеров на нем. В темно-синих джинсах, такого же цвета куртке, расстегнутой и закатанной по локоть, в черном топе с аккуратным треугольным вырезом, Смирнова неумолимо наращивает скорость. Лихо перепрыгивает через оставшиеся после «высококачественного» ремонта тротуарной плитки ямки и выбоины и свободной рукой пытается собрать густые роскошные волосы в пучок.

И то ли я за три года обучения так сильно привык к неприметно-серому образу, не допуская мысли, что Смирнова может быть красивой. По-настоящему красивой. Что не обращал на нее внимания из-за более броских представительниц универской фауны, обвешанных модными «Пандорой» и «Сваровски». То ли Вика похорошела за прошедшее лето настолько, что теперь я готов признать: пари из обыкновенного обязательства грозит перерасти в нечто более занимательное.

– Вау.

Тряхнув головой, я свыкаюсь с новыми чудными мыслями и неторопливо отлепляюсь от автомобиля, напоследок пробежавшись пальцами по шестиугольной радиаторной решетке. Вызывая у столпившихся неподалеку первокурсников множественные восхищенные вздохи и неконтролируемое слюноотделение при виде потрясающего сочетания силы, мощи и агрессии.

– Восьмиступенчатая коробка передач!

– Четыреста пятьдесят лошадей под капотом!

– Машина – зверь! – авторитетно подытоживает невысокий брюнет в расстегнутой на несколько верхних пуговиц коралловой рубашке, заправленной в слишком узкие джинсы, и звонко свистит.

«Лучше б вы так теорию штудировали», – беззвучно буркнув себе под нос, я оставляю за спиной горячо обсуждающих достоинства ауди первогодок и ныряю в высокую каменную арку. Чтобы через пару минут приветственно помахать укоризненно взирающему на меня охраннику и двинуться к ближайшему кофейному аппарату, снабжающему обучающихся бурдой, лишь отдаленно напоминающей ароматный крепкий напиток, сваренный из только что смолотых зерен.

– Потап! – окрик вонзается в барабанные перепонки, а тяжелая клешня ложится на плечо, каким-то чудом не заставляя меня выпустить из рук коричневый пластиковый стаканчик с молочной пенной шапкой.

– Пашка, блин! Я на тебя колокольчик повешу, – в который раз обещаю обиженно сопящему другу и мощусь на подоконнике – допивать утреннюю дозу радости сомнительного качества и ждать начала следующей пары.

– Потап!

Не умеющий долго дуться Пашка не оставляет попыток меня расшевелить. А я обреченно кошусь на это неунывающее чудовище, непоколебимое в извечном желании достать меня до печенок.

Признаться честно, Веселовский действует на мои нервы похлеще, чем домоправительница отца Клавдия Рудольфовна. Построившая горничную, повара, садовника, двух кошек-британок и даже своенравного питбуля Рамзеса, но обломавшая острые ядовитые зубы о непутевого сына Потапова Николая Леонтьевича, то есть меня.

– А давай ты мне свою ласточку сразу отдашь, а? Я всего-то неделю на ней погоняю и верну в целости и сохранности.

– Чего-о-о?

– Того! – передразнивает мои интонации Пашка и радостно скалится. – Ты все равно не выиграешь это пари.

Давлюсь кислородом на выдохе и сильно сжимаю стаканчик, расплескивая кофе на пол. Здравый смысл вкупе с безграничной любовью к верному средству передвижения в унисон противятся такому кощунственному предложению и вынуждают меня скептически щуриться. Ну, а дерзкий азарт так и вовсе кипятит горячую кровь, подталкивая к скорейшим активным действиям.

Благо, знакомый затылок мелькает в толпе высыпающих из аудитории одногруппников и притягивает к себе взгляд цепких глаз. Заставляя меня резко соскакивать с насиженного места, пихать недоумевающему Веселовскому стаканчик с остатками ванильного капучино (по крайней мере, так гласит полустертая выцветшая наклейка на автомате) и, расталкивая нерасторопных студиозусов, мчаться в погоне за Смирновой в другой класс.

Глава 6

Вика

– Если бы я была вашей женой, Уинстон,

то подсыпала бы вам яд в кофе.

– А если бы я был вашим мужем, то выпил бы его.

(с) Уинстон Черчилль и Ненси Астор.

– Спокойно, Вика. Это все сон. Потапова здесь нет. Он призрак, невидимка, ничто.

Едва слышно шепчу под нос, но убедить себя не удается.

Вдох. Выдох. Концентрация. Фигово у меня с индийскими практиками.

Уйти в блаженную нирвану не получается, какие бы титанические усилия я не прикладывала. Волнение мощной волной шпарит по венам, а глаза то и дело цепляют фыркающую Леночку, показательно закидывающую нога на ногу.

Признанная красавица, Семенова нарочито скромно одергивает неприлично короткую кожаную юбку, апогей безвкусицы, как по мне, и призывно облизывает покрытые перламутровым матовым блеском губы. Жаль только Потапов ее стараний упорно не замечает, вперившись взглядом в мою сгорбленную спину.

От его навязчивого внимания сердце бьется чуть быстрее, чем обычно, кислорода в легкие поступает чуть меньше, чем нужно, ну, а противные мурашки прочно обосновываются в излюбленном месте.

Пробегаются от лопаток до поясницы и обратно, и не хило так отвлекают от мирских забот и от подброшенной Анной Львовной задачки, которая не решается от слова совсем. Так что я сосредоточенно кусаю кончик ручки и в четвертый раз перечеркиваю написанное, возвращаясь к началу. Только вот правильный ответ и не думает маячить на горизонте.

– Вот же подстава!

Гипнотизирую кривые формулы и слишком сильно давлю на острый стержень, царапающий тонкую бумагу и в итоге прорывающий ее. От неосторожного движения хочется взвыть. Белугой, волком, сиреной, в конце концов. Жалуясь на несправедливость жизни вообще и на мешающее сосредоточиться соседство, в частности.

Временно принимая поражение, я роняю голову на руки и прячусь там от не желающих сдаться на милость мне злобных циферок. Тихо всхлипываю и закусываю нижнюю губу, когда чужие пальцы осторожно проходятся по волосам.

Они растрепывают пряди и ласкают, вызывая напряженное томление, спускающееся от груди к низу живота, да так там и оседающее. Неопознанная (да я до последнего тяну с идентификацией личности ее владельца) конечность повторяет маневр и на этот раз задерживается на шее. Надавливает на затекшие от неподвижной позы мышцы и разминает их, вынуждая на пару коротких минут поддаться слабости и раствориться в моменте.

– Смирнова, – горячий шепот обжигает ухо, согревает кожу и окончательно дезориентирует млеющую от умелых точечных прикосновений меня. – У тебя условие записано не верно.

И, хоть я шиплю, как заправская королевская кобра на охоте, поминая добрым словом родню Потапова вплоть до седьмого колена, он не планирует отстраняться. Только ладонь убирает, во избежание утери последней, и наклоняется вперед, вроде бы ненароком задевая мое плечо и обдавая пряным горько-сладким ароматом. Дразнящим и дурманящим, обволакивающим и проникающим в кровь.

– Вот здесь, – Егор авторитетно тычет пальцем в ошибку и торжествующе улыбается, подмигивая: – не стоит благодарности.

Дар речи от его чистой, не замутненной угрызениями совести наглости пропадает совершенно. И я только и могу, что открывать и закрывать рот, не находя ни одного подходящего комментария, пока самодовольный блондин вскакивает со скамьи и начинает вальяжно спускаться по лестнице.

И, пока я растерянно хлопаю ресницами, Потапов собирает восхищенные взгляды доброй половины аудитории и не реагирует на Семенову, роняющую в проход карандаш и нелепо изгибающуюся в попытке его достать. Насвистывает мотивчик из «Розовой пантеры» и беззаботно ерошит и так находящиеся в художественном беспорядке пепельные волосы.

И я отвлекаюсь на идеальное в своем нарциссизме дефиле настолько, что забываю о том, что бережно завернутые в замшевый мешочек часы с характерной царапиной на корпусе лежат на дне рюкзака и послушно ждут своего часа.

– Черт!

Выбравшись из-за парты, я на лету подхватываю рюкзак и чудом не задеваю им мечтательную физиономию Леночки. Стремительно скатываюсь по ступеням и намереваюсь вернуть безалаберному владельцу забытую в «Карамели» вещь.

– Потапов!

«Любимого» одногруппника нагоняю у входа и внезапно лишаюсь дара речи. По неведомой моему, видимо, нездоровому сознанию причине упуская тот момент, когда меня успевают приобнять, придвинуть к теплому боку, чмокнуть в затылок и потащить в центр зала под ахи и охи изумленной публики.

Публика, кстати, привыкла наблюдать за холодным отчуждением и старательным игнором, либо потоком взаимных обвинений и красочных проклятий, изрыгаемых отличницей Смирновой и троечником Потаповым. Поэтому сейчас неистовствует и готовится снимать шоу на телефоны.

– Не бойся. Я не кусаюсь.

Роняет Егор, подталкивая меня к свободному столику, и осторожно гладит по голове, словно добросовестно сделавшего домашку ребенка, когда я нерешительно опускаюсь на коричневый стул с мягким сидением и деревянной овальной спинкой.

– Чай, кофе, колу?

– Не надо ничего.

– Понятно.

Проигнорировав мой ответ, Потап уносится к огроменной очереди с извивающимся хвостом, огибающим серую мраморную колонну, и без зазрения совести втискивается между кассой и опешивший девчонкой с двумя французскими косами пшеничного цвета.

– Иди в конец! Тебя здесь не было!

– Брось. Я за ним занимал.

Не сдавая позиций, ругается Егор, а я тру переносицу и жмурюсь, надеясь, что все привидевшееся лишь глупый сон и никакой Потапов вовсе не торопится ко мне с нагруженным разными вкусностями подносом. Грозя превратить мою тушку в жертву номер один для толпы его оголтелых поклонниц, фанаток, фетишисток и прочих затейниц, рисующих углем пентаграммы, проводящих кровавые ритуалы призыва высших демонов, лишь бы урвать кусочек внимания «золотого» мальчика.

Глава 7

Егор

– Кто вы?

– Мы друзья.

– Друзья друг друга в табло

прикладом не бьют, не кидают

в лодку и не везут черти куда.

– Только самых близких.

(с) к/ф «Остаться в живых»

– Свидание. Сегодня.

Повторяю с нажимом и замираю. Меня забавляет, как сосредоточенно Вика морщит маленький аккуратный нос, пытаясь отгадать причину внезапного потепления наших отношений. Как стягивает черную резинку с высокого хвоста и неосознанно зарывается пальцами в рассыпавшиеся по плечам волосы цвета темного шоколада. С каким воодушевлением отщипывает кусок бисквита и отправляет его в приоткрытый хорошенький рот, забывая облизать с губ сладкую глазурь.

А уж как смешно Смирнова подпрыгнула вместе со стулом, когда я нарочно залез в ее личное пространство, с грацией медведя потоптавшись по выставленным границам. Загляденье!

– Я не могу себе позволить лишние пропуски и отработки, представляешь?

Горячечно тарабанит Вика, а я чувствую, как азарт, незамутненный, безудержный, безрассудный, будоражит кровь. Заставляет подмечать созвездие из родинок на правой ключице, то, как хмурится Вика, изредка потирая левое запястье, и то, как сильно ей идет улыбка. Не привычно едкая и саркастичная, а мягкая, едва уловимая, согревающая теплом светло-зеленые глаза, с интересом изучающие мою персону сквозь тонкие стекла стильных очков.

Ровно на секунду мне даже подумалось, что Смирнова с легкостью могла бы использовать свою внешность в качестве оружия массового поражения самых притязательных мужчин. Каталась бы сейчас с каким-нибудь богатеем на мерине, запивала клубнику шампанским в джакузи номера «люкс» и не знала бы бед, ведь все при ней. И стройная фигурка с аппетитными округлостями, и миловидное личико, и гладкая ровная кожа, без постороннего вмешательства хирургов и косметологов.

Но Вику не назовешь содержанкой. Врожденная гордость исправно толкает девчонку на работу и спозаранку поднимает на пары, не позволяя манкировать своими обязанностями. Чтобы не прогибаться под сильных и успешных, оставаясь самостоятельной и независимой. И, несмотря на ряд сложившихся и прочно устоявшихся стереотипов и имевшие место стычки, я немного ей завидую и уж точно не откажу в уважении.

– Благодарю за обед. Это, кажется, твое, да?

Отвлекаюсь на опускающиеся на стол часы и не успеваю поймать Смирнову за запястье, а потом и вовсе прощаюсь с надеждой догнать беглянку, вздрагивая от громкого окрика.

– Пота-а-ап!

Возникшее у меня на пути препятствие улыбается во все тридцать два зуба, сияет, как начищенная монета, и загораживает узкий проход между столиками. Источая непрошибаемый оптимизм, от которого моментально хочется утопить жизнерадостного приятеля в ближайшем водоеме или прикопать в студенческом парке, без суда и следствия, так сказать.

– Веселый, – обреченно тяну я и глубоко вздыхаю, желая приложиться головой обо что-то крепкое, металлическое. Щурюсь, прикидываю что-то в уме и заключаю: – Слушай, иногда мне кажется, даже если я лягу в гроб, ну так, чтобы просто отдохнуть, замуруюсь изнутри, заколочусь снаружи, ты меня все равно достанешь…

– Посвят перваков. В «Метле». Через три недели, – игнорируя мою кислую физиономию, восклицает Пашка, размахивая красочными флаерами, и чуть ли не причмокивает от открывающихся перспектив: – халявная выпивка!

– Такого отвратного качества, что наутро голова будет трещать как битое стекло? Спасибо, я пас, – выхватываю у друга буклеты, чтобы отправить их в урну, и хмыкаю, ни на йоту не разделяя чужого энтузиазма.

– Откуда столько занудства? – Веселовский обходит меня кругом, пытается пощупать лоб, но тут же нарывается на тушащий его пыл шлепок, после чего авторитетно озвучивает диагноз: – тебя Смирнова, что ли, покусала?

– Еще одно слово, и…

Намеренно даю простор чужой фантазии, обрывая ее на середине. Я в принципе никогда не отличался большим терпением, а сегодня запасы недостающего качества и вовсе устремились к минус бесконечности, грозя Пашке очередным увесистым подзатыльником.

– Понял – не дурак, дурак бы не понял, – сдается Веселовский, вскидывая руки вверх и провожает меня цитатой из подаренного мною же томика. – Теперь беги: блеск утра все румяней. Румяней день, и все черней прощанье.

– Знал бы, что ты не то что оценишь шутку, а зачитаешь до дыр шекспировскую трагедию и заучишь ее наизусть, подарил бы тебе «Войну и мир» или «Преступление и наказание».

Всерьез вознамерившись купить другу что-то из «серьезной» литературы, Я выскакиваю в коридор и ловлю врезавшуюся в меня Анну Львовну вместе со сделавшем в воздухе кульбит журналом. Аккуратно ставлю преподавательницу на пол, ничуть не смущаясь, озорно ей подмигиваю, пока она одергивает строгое синее платье в мелкий белый цветочек, и исчезаю с места происшествия. Чтобы, завернув за угол, нос к носу столкнуться с Викой, пытающейся на ходу отжать мокрые волосы.

– Смирнова, ты ничего не перепутала? – поддеваю девушку, с долей удовольствия разглядывая влажный топ, прильнувший к телу и явственно облепивший его изгибы, и добавляю. – Физ-ра по расписанию в пятницу. Сегодня у нас нет плавания.

– Потапов, соблюдай, пожалуйста, дистанцию, – выставив ладони вперед, Вика на корню рубит мои попытки приблизиться, меряет меня снисходительным взглядом и гордо удаляется, бросив через спину: – хватило мне купания в раковине из-за тебя, кстати. Благодарю покорно.

И, в то время как я пытаюсь сообразить, какое отношение имею к внезапным водным процедурам, на горизонте появляется Леночка. Стильная, в кипенно-белом пиджаке, такого же цвета ультракоротких шортах, и как только ее пропустила внутрь доблестная охрана уважаемого учебного заведения.

Глава 8

Вика

Ватрушка — лучшее девичье утешение.

А с леденцами и жизнь краше становится.

(с) «Внучка берендеева в чародейской академии»,

Карина Демина.

– С такими, как Потапов, лучше не связываться.

Бурчу себе под нос и поглядываю на балкон. Там сохнут мокрые топ вместе с курткой. А я, переодевшись в теплую пижаму с недовольной, вечно не высыпающейся (точь-в-точь как моя несчастная тушка) совой на груди, грею руки о большую ярко-оранжевую кружку. Неспешно потягиваю крепкий черный чай с бергамотом и чайной ложкой густого травяного бальзама и очень надеюсь не заболеть после взбодрившего, а заодно и напомнившего о месте в пищевой цепочке душа.

– Да он же… – сидящая напротив Милка вторит нестройным эхом, задыхаясь от переизбытка чувств, и даже теряется, подбирая подходящий эпитет, зато я за словом в карман не лезу.

– Глобальная термоядерная катастрофа? Проблема мирового масштаба? Ноль, возведенный в квадрат? – Курочкина глубоко вздыхает, не разделяя радикальных взглядов, и явно считает меня городской сумасшедшей, невесть как сбежавшей из-под надзора санитаров.

– Вика, ты его фигуру видела? – Миленка возводит небесно-голубые очи к требующему косметического ремонта потолку, а я боюсь уточнить, при каких обстоятельствах подруга могла оценить по достоинству телосложение Потапова. – Какие плечи? А пресс? Да он из зала стопудова не вылезает!

– Да обычная фигура, – я отмахиваюсь от Милки, с упрямством барана не желая соглашаться с очевидным, в принципе, фактом. И вызываю очередную порцию хоть и молчаливого, но весьма выразительного порицания, которое успешно игнорирую. Опасно отклоняюсь назад на колченогом стареньком табурете и балансирую на нем подобно канатоходцу. – Оль, а ты знаешь, что я за твои отбивные продам душу дьяволу?

Никитина, очень редко вступающая с нами в перепалки, колдует у плиты. Солит, перчит, посыпает специями и выкладывает сочные пласты мяса на сковородку. Отчего по кухне плывет такой одуряющий аромат, что не закапать слюной накрытый клеенчатой бело-золотой скатертью стол ну очень сложно. И, пока я силой воли удерживаю себя на месте, дабы раньше времени не покуситься на полупрожаренный кулинарный шедевр, Миленка улучает момент и тянет загребущие лапки к вазочке с воздушным клубничным зефиром.

– Курочкина! – ей-богу, нашей слаженностью мог проникнуться сам Хор Турецкого, удавиться от зависти и залиться в сторонке горючими слезами. Только наметившей цель и не планировавшей от нее отступать пышечке все нипочем.

– Что, Курочкина? – Милка хватает сласть и в порыве экстаза оттяпывает от нее больше половины, бормоча с набитым ртом: – может у меня стресс? На фоне беспросветной глупости некоторых личностей. По чистой случайности, на нее обратил внимание самый крутой парень потока. Да куда там, потока – всего универа. А она? Дура ты, Смирнова!

Миленка красноречиво крутит пальцем у виска, описывая масштабы свалившейся на меня радости. Я же скептически хмыкаю и мысленно благодарю Ольку за поддержку.

– По-моему степень крутизны этого индивида очень и очень преувеличена, – заразительно хохотнув, Никитина расставляет перед нами тарелки с до безобразия аппетитными на вид бифштексами с рубиново-красным гранатовым соусом сверху. Заставляющими спорящие стороны на время зарыть топор войны и замолчать, поглощая то ли ранний ужин, то ли поздний обед.

– Нет, я не отрицаю, Егор не лишен привлекательности, – говорю задумчиво, смакуя последний кусочек идеального мяса – у меня такое никогда не получается. Как бы я с ним ни билась, в каким бы маринадах его ни держала и какие бы заклинания ни читала по ходу готовки. – Но я уверена на сто процентов, что ему банально нужна помощь в учебе. Тем более, после того как нас на линейке предупредили о грядущей аккредитации и неминуемых отчислениях.

– Смирнова, Смирнова, – обреченно вздохнув, Миленка роняет голову на подбородок и жалобно смотрит в мои глаза, тщетно ища в них крохи раскаяния. – Вот ты Чехова читаешь, Тургенева любишь, а где жажда романтики-то?

– Это ты у нас, Милка, вроде и взрослая, а до сих пор в сказки веришь, - беззлобно журит Курочкину Оля, нарвавшись на привычные причитания о несправедливости жизни, и лукаво мне подмигивает.

– И в какой очереди я стояла, когда всем принцев раздавали? – не найдя сочувствия, пышечка заводит извечную шарманку, повторяя частенько звучавший в стенах нашей кухоньки сакральный вопрос, и тянется еще за одной порцией мяса.

Я же под шумок ретируюсь и оставляю девчонок шутливо пикироваться, пропуская сто пятидесятую лекцию по психологии от специалиста в области бухгалтерского учета Никитиной. Выскакиваю на лестничный пролет, набираю крейсерскую скорость и буднично проношусь мимо сидящих на лавочке старушек, которые потом обязательно назовут меня наркоманкой, потому что не поздоровалась с ними. Выбегаю на освещенный фонарями проспект и огибаю будку с посредственным кофе, в жутком качестве которого я имела несчастье убедиться однажды.

Несмотря на непредвиденные задержки, вроде вцепившегося в мою ногу веселого кудрявого мальчугана, затребовавшего купить киндер-сюрприз и не сразу заметившего, что его мама стоит аккурат в десяти метрах от нас, в здание кафе я вхожу минута в минуту. Успеваю вовремя принять смену, сверить кассу и даже стать свидетельницей фееричного шоу под названием «Адская кухня». Правда, не с Гордоном Рамзи в главной роли, а с красным, как рак, Петей Назаровым.

Сегодня ему на растерзание отдали невысокую худенькую стажерку в великоватом ей поварском колпаке, из-под которого выглядывает тугая длинная коса светло-русого цвета. Девчонка сосредоточенно смотрит на новоиспеченного босса круглыми темно-карими глазами, как у того самого олененка из мультфильма, затаив дыхание, внимает каждому слову Петра и разве что не конспектирует его эмоциональную речь, щедро сдобренную непечатными конструкциями. И все вроде бы напоминает обычный день в дурдоме, если бы не шестое чувство. Тихо нашептывающее, что всех нас ждет коварный такой, большой подвох.

Глава 9

Егор

Может, я и эгоистичная сволочь,

но я никогда этого и не отрицал.

(с) «После – долго и счастливо», Анна Тод.

– Чертов юбилей. Чертов батя. Чертов костюм.

Откладываю в сторону дурацкий смокинг и остаюсь верен себе.

Рубашка. Черная. И джинсы. Пусть хоть выгоняют, мне все равно.

Я согласился на прием в честь дня рождения кого-то из деловых партнеров отца с боем. Скрипел зубами и наотрез отказался надевать что-то торжественное, искренне ненавидя галстуки, бабочки и фраки. И не то чтобы я чувствовал себя чужим в атмосфере лоска и богатства, но такие вечеринки навевали на меня смертную скуку. Заставляли зевать и считать минуты до того момента, когда можно будет встать и по-английски свалить.

Проскользнув в зал, я окидываю беглым взглядом черно-белую толпу и с изрядным облегчением выхватываю из нее знакомую фигуру товарища, одетого так же небрежно, как и я сам. Пестрой гавайской рубашкой и бриджами Веселовский явно демонстрирует, что просто проходил мимо и не планировал заскочить на огонек, за что мне тут же хочется пожать Пашке руку.

Так что я клинком разрезаю толпу, незаметно приближаюсь к другу и утаскиваю из его тарелки канапе. Отправляю в рот шпажку с сыром, клубникой и виноградиной, брызгающей Пашке прямо на воротник, и счастливо скалюсь.

– Здорова.

– Явился? – недружелюбно буркает Веселый, пытаясь смахнуть с ткани фиолетовые капли, а вместо этого только сильнее размазывает пятно. Смирившись с кляксой, Павел шумно выдыхает, наверняка про себя вспомниная пару египетских казней, и с гаденькой улыбкой интересуется: – ну, и как успехи на ниве соблазнения недотроги?

– По плану, – теперь настает моя очередь хмуриться и раздумывать, куда послать не в меру язвительного товарища. То ли в баню, то ли на деревню к дедушке. Без указания точного адреса, разумеется.

– Тик-так, тик-так, время-то идет, – не унимается Пашка, откровенно измываясь над кипятящимся мной, и не испытывает по этому поводу никаких угрызений совести. Либо спящей беспробудным сном, либо выброшенной за ненадобностью.

– Нет, я, конечно, понимаю, что в фантазиях ты уже рассекаешь на моей тачке, но губы-то закатай, – фыркаю, выразительно зыркнув на Веселовского, и, предупреждая даже намек на возражения, бросаю: – через пятнадцать минут у выхода.

Ровно столько я планирую потратить на беседу с отцом, поднимаясь на второй этаж и старательно сочиняя причину, по которой можно улизнуть с обязательного для посещения мероприятия. И никак не ожидаю встретить здесь Леночку Семенову, одетую в скромное пепельно-розовое платье ниже колен и для разнообразия смывшую обычный боевой раскрас со ставшего непримечательным лица.

– Привет, Егор, – блондинка, кардинально поменявшая привычное амплуа, даже говорит негромко и плавно, прикрыв тронутые мерцающими перламутровыми тенями веки.

– Здравствуй, Лена.

Высекаю равнодушно и не собираюсь тешить ее самолюбие. Не желаю ни отпускать фальшивые комплименты, ни верить в произошедшие метаморфозы, поэтому оставляю одногруппницу одну посреди коридора, притворяя за собой тяжелую дубовую дверь. С удовольствием забивая на законы вежливости и правила этикета.

В просторном кабинете с большим овальным столом в центре комнаты, обтянутым темно-коричневой кожей диваном и двумя большими книжными шкафами с преимущественно мотивационной литературой по личностному росту и эффективному ведению бизнеса тихо. Так что я с размаху плюхаюсь в удобное мягкое кресло, поясницей натыкаясь на что-то твердое.

На поверку этим чем-то оказывается светло-бежевый ежедневник с бусинами, стразами и атласными ленточками на обложке. По наитию я засовываю найденную вещь подмышку прежде, чем с балкона доносятся приглушенные голоса, оживленно о чем-то спорящие. И готовлюсь стратегически отступить, дабы не становиться свидетелем конфиденциального разговора, когда в спину мне прилетает басовитое.

– Здравствуй, сын. Уже уходишь?

Оборачиваюсь, сталкиваясь взглядом с батей. Николай Леонтьевич Потапов выглядит намного младше своих лет и вполне может сойти за моего старшего брата. Седина еще не посеребрила виски этого импозантного мужчины, чье крепкое тело поджаро и подтянуто, благодаря ежедневным тренировкам в спортзале. Ну, а хитринка в серых глазах выдает в нем человека проницательного и имеющего достаточно богатый опыт за плечами.

– Завтра важный тест, поеду готовиться.

Лгу без запинки. В свои двадцать лет я научился обманывать и выкручиваться виртуозно. Не моргнув, утаиваю лишнее, позволяю додумывать недосказанное и никогда не попадаюсь на вранье.

Ну, а как еще можно сосуществовать с разведенными родителями, которые в редкие встречи здороваются-то друг с другом сквозь зубы и сыпят взаимными обвинениями, как из пулемета? А ты не хочешь выбирать, кто из них тебе дороже, продолжаешь в редкие выходные ездить к матери и загружать продуктами холодильник. Потому что она снова заработалась, всю ночь писала статью и, по обыкновению, планировала питаться солнечным светом.

Покидаю кабинет до того, как батя успеет что-то возразить, и выбираюсь на улицу в мыслях о Потаповой Евгении Семеновне. Красивой женщине сорока лет с мягкими чертами лица и невероятными, как будто у героини фантастического фильма, ярко-голубыми глазами. Втягиваю носом воздух, пахнущий озоном, и бережно, словно лаская девушку, провожу пальцами по капоту верного зверя, на котором разноцветным бисером блестят полупрозрачные капли.

– В «Бункер»?

Окликает меня Пашка, а я гадаю, на каком топливе работает его организм, если Веселовский готов тусить ночь напролет семь дней в неделю, и, при этом, появляется в универе чаще, чем я.

– На заброшку.

Отбиваю твердо и мотаю головой, избегая столпотворения людей.

А уже спустя полчаса паркую синюю ауди рядом с недостроенным зданием, зияющим провалами черных глазниц. Манящим, гипнотическим и не позволяющим противиться его странному очарованию.

Глава 10

Вика

Людей всегда разбирает желание спорить,

когда у тебя нет никакого настроения.

(с) «Над пропастью во ржи», Джером Дэвид Сэлинджер.

– Вичка, вставай!

Чересчур бодрый окрик долбится в барабанные перепонки, а мой затуманенный благостной дремотой мозг отчаянно не понимает, почему кто-то наглый пытается стащить его хозяйку за ногу с кровати. Куда делось пушистое теплое одеяло и кто впустил в комнату не хилый такой, пронизывающий до костей сквозняк.

Вставать до безумия не хочется, а вот досмотреть прерванный на самом пикантном месте сон с участием симпатичного мускулистого сероглазого блондина очень даже ...

– Сероглазого?! – вынырнув из вязкого омута, я резко подрываюсь в кровати, ощупываю голову и хлестаю себя по щекам. – Вроде на месте, вроде своя, Мда, Смирнова, и как ты докатилась до такой жизни?

Обреченно выдаю вслух и опускаю ступни на пол, свыкаясь с суровой реальностью.

Долго рассуждать на тему падения морали и нравственности нынешней молодежи вообще и одной конкретной отличницы, в частности, некогда. Потому что кофе сам себя не сварит, рюкзак сам себя не соберет, ну а пунктуальный, как швейцарские часы, Максим Петрович Литберман вряд ли сдвинет начало пары из-за проспавшей Смирновой.

Так что остывший уже омлет, приготовленный заботливой Олькой, я заталкиваю в себя на бегу. Чтобы перед парой иметь запас в пять минут, опуская в прорезь кнопочного бандита двадцать первого века железные монеты.

– Счастье есть? Оно не может не есть?

Горячее дыхание обдает шею, и я, конечно же, вздрагиваю. Обладающий магический способностью появляться из ниоткуда, Егор по-хозяйски пристроил подбородок у меня на плече, и, естественно, не поинтересовался, согласна ли я на подобные действия с его стороны.

Глянув на надпись на боку баночки с кока-колой, я дергаю плечом и собираюсь добавить газировку в густой ароматный американо, расчетливо залитый мной в термокружку. И плевать, что потом сердце будет полдня стучать как бешеное. Надо же как-то выживать в суровые студенческие будни.

– Это явно не про тебя, Потапов.

Смеюсь задорно, ныряя вниз, выгребаю сдачу и не успеваю удрать до того, как меня нахально прижимают спиной к торговому аппарату. Вызывая становящийся привычным (что крайне пугает) табун мурашек, вновь устраивающий себе развлечение вдоль моего позвоночника.

– Свидание.

Упрямо настаивает Егор, и я на несколько мгновений тону в пристально сверлящих меня серых глазах, восхищаясь настойчивостью блондина. Неожиданно выделившегося на фоне большинства парней, предпочитавших более доступных, более сговорчивых и далее по списку. А потом все-таки вспоминаю, что не перевариваю Потапа всеми фибрами души, и пытаюсь вернуть на лицо непроницаемую маску.

– У меня работа, – бормочу не слишком громко и совсем не решительно и с мазохистским удовольствием втягиваю носом уже знакомый терпкий аромат горьковатых духов.

Вкусно.

– Брось, Смирнова.

Судя по выразительно изогнувшейся брови и недвусмысленной ухмылке, Потапов не верит мне от слова «совсем» и уже готовится завалить мою вяло сопротивляющуюся персону ворохом аргументов.

И в это мгновение, когда я оказываюсь на грани того, что сдаться, по коридору прокатывается переливчатая трель звонка. Спасающая меня от дальнейших объяснений и активно подталкивающая нас с Потаповым к большой полукруглой аудитории с нещадно скрипящими стульями. На которых стоит сидеть неподвижно, дабы не привлекать лишнего внимания.

С нашим появлением в лекционной воцаряется настолько густое напряжение, что его можно буквально есть ложкой. Ну, а утыкающиеся между лопаток косые взгляды обязательно заставили бы меня поежиться, будь я чуточку восприимчивее.

Но излишней впечатлительностью я не страдаю, распрощавшись с ней классе эдак в седьмом, поэтому с невозмутимым видом усаживаюсь за первую парту, выуживаю из рюкзака конспект, ручку и вожделенную термокружку насыщенного бордового цвета. Пока немолодой преподаватель в темно-зеленом твидовом пиджаке с круглыми очками, медленно сползающими к кончику его носа, что-то сосредоточенно записывает в журнале.

Догадавшись, что мы пропустили начало распределения тем докладов, я радостно выдыхаю. Учитывая, что количество студентов в группе нечетное, а в списке я значусь последней и отношения с сокурсниками имею весьма прохладные, шансы остаться единственным человеком без пары стремятся примерно к ста процентам.

В мыслях я уже набрасываю примерный план будущей работы, прикидываю обширный список литературы и никак не могу понять, почему Максим Петрович так внимательно на меня смотрит. Как будто вознамерился провести над моей тушкой один из запрещенных опытов-экспериментов.

– Любопытно, – Литберман хмыкает и крутит в узловатых пальцах черную ручку с изящной серебристой гравировкой, кивая каким-то своим соображениям. И чем дольше затягивается пауза, тем сильнее крепнет подозрение, что я упустила из виду что-то очень важное.

В ожидании вердикта преподавателя замирают все, а расположившийся через проход Егор так и вовсе нетерпеливо подается вперед, опершись локтями на шероховатый стол. Максим Петрович зыркает на парня поверх очков и непринужденно забивает последний гвоздь в крышку моего гроба.

– Хорошо, записываю пару Потапов-Смирнова. Только доклад будешь защищать ты, Егор. А не Вика.

Ультиматум преподавателя тараном бьет мне под дых и отправляет в нокаут.

Я была настолько уверена, что Егор выберет Семенову, что в самом кошмарном сне не могла и предположить, что блондину хватит глупости назвать мою фамилию.

– Ну, вот где я так нагрешила, а?

Отказываясь принимать неизбежное, я морщусь, как от зубной боли, и отчетливо осознаю, что выходку Потапова не простят, причем мстить будут явно мне. Недовольно закушенная губа Леночки и сжатые в кулаки руки не оставляют и тени сомнения, непрозрачно намекая, что наша конфронтация выходит на новый уровень.

Глава 11

Егор

Он не сопротивлялся искушению.

Он преследовал его.

(с) к/ф «Распутник».

– Добрый день.

Произношу подчеркнуто вежливо и озираюсь по сторонам.

Мягкий приглушенный свет настольных ламп разрезает пространство, тихий перестук клавиатуры превращается в монотонный ритм, и довершает атмосферу полная библиотекарша в ярко-желтой шифоновой блузке с лиловым шарфом вокруг короткой шеи.

Женщина недружелюбно взирает на меня поверх массивных очков и, явно не одобряя компанию Вики, тычет пальцем в формуляр и с издевкой чеканит.

– Должникам книги не выдаем.

И столько злорадного торжества в ее голосе, что я невольно морщусь и делаю в уме пометку. Ни за какие коврижки не встречаться с суровым стражем университетских сокровищ в темном переулке.

– Запишите все на меня, пожалуйста.

Тем временем, Смирнова переключает внимание строго цербера на себя, обворожительно улыбается и незаметно для библиотекарши толкает меня острым локтем под ребра. Чтобы молчал и не дай Бог не влез со своим «уместным» комментарием.

Женщина еще раз окидывает нашу странную, по ее мнению, парочку снисходительным взглядом и после длительных раздумий выкладывает-таки на стойку целую стопку книг. Заметив которые, я все же не удерживаюсь и интересуюсь, ехидно вскидывая левую бровь.

– А у тебя, Смирнова, вай-фай что ли отключили? Или ты интернетом пользоваться не умеешь?

К повторному удару острым локтем в стратегически важные органы я оказываюсь готов. Вовремя перехватив занесенную для удара руку, я крепко и надежно прижимаю отличницу к себе и откровенно наслаждаюсь шутливой перепалкой а, заодно, и теплом стройного девичьего тела.

– Молодежь, и куда только ваши родители смотрят, – вклинивается в нашу беседу потревоженная библиотекарша и укоризненно бормочет: – о времена, о нравы! Совсем читать перестали!

Так что мне не остается ничего другого, кроме как вытолкать нехитрые извинения и удалиться. Удерживая одной рукой ни разу не легкие талмуды, а второй пытаясь приобнять пыхтящую, как маленький насупленный ежик, Смирнову.

Вика этот маневр, конечно же, не оценивает по достоинству, скидывает с плеча мою беспардонную конечность и усаживается за маленький квадратный стол. Продолжая сопеть, хмуриться и всеми возможными способами выражать мне свое «фи».

– Смирнова, солнышко, я твой бойкот оценил. Можешь прекращать дуться.

Поймав возмущенный вздох, я располагаюсь рядом, достаю из портфеля ручку с листком и принимаюсь что-то схематично набрасывать. Изредка отвлекаясь на невероятные глаза, кажущиеся в неярком свете изумрудно-зелеными.

Спокойствия Смирновой хватает ровно на пять минут, после чего она, поступившись то ли не начавшимся, то ли уже закончившимся процессом воспитания одного троечника, зарывается носом в мои корявые закорючки. Бухтит, что мне стоило поступать на какого-нибудь хирурга или терапевта, потому что кривизна, градус наклона букв и неразборчивость написанного впечатляет, и просит над ней сжалиться. Поэтому я забираю у вертевшей листочек под немыслимыми углами девчонки и спокойно расшифровываю свои выкладки, в итоге получая длинный, полный восхищения свист.

– Ничего себе!

Округляет и без того огромные глазищи и нетерпеливо барабанит по столешнице. С одной стороны, ее удивленный возглас приятно согревает мою корыстную душу, а вот с другой, обижает.

– Не думал, что мои умственные способности котируются так низко. Прямо, как просевший на финансовых биржах рубль, – угрожающе тяну я, похрустывая костяшками, и отбиваю пальцами по несчастной деревяшке что-то очень сильно напоминающее похоронный марш. – Если я троечник, это еще не означает, что я круглый дурак.

– А так сразу и не скажешь.

Извиняться Вика явно не собирается. Она упрямо испытывает мое терпение на прочность, невинно хлопает густыми пушистыми ресницами, едва тронутыми тушью, и почему-то не опасается за свою безопасность. Кстати сказать, абсолютно необоснованно и очень зря.

На что я поднимаюсь из-за стола, обхожу его кругом, вплотную приблизившись к потерявшей страх отличнице, и шумно втягиваю раздувающимися ноздрями воздух. Поддавшись порыву, с легкостью приподнимаю девушку со стула и бесцеремонно перебрасываю ее через плечо. Стойко игнорируя гневные крики, безобидные тычки и тумаки, не причиняющие ровным счетом никакого вреда и только заставляющие меня хищно так улыбаться.

С видом победителя я продолжаю удерживать добычу на весу, подхватываю свой портфель и Викин рюкзак и устремляюсь к выходу в коридор, походя пугая стайку оживленно шепчущихся первокурсниц.

– Положи, где взял, Потапов!

Верещит Смирнова, не оставляя попыток образумить зарвавшегося меня, а вместо этого только больше раззадоривает. Игнорируя ее призывы, я довольно насвистываю под нос незатейливый мотивчик и полностью сосредоточиваюсь на беспомощно болтающейся жертве. В упор не замечая, как местные Лелек и Болек, то есть безгранично преданные Семеновой близняшки, синхронно тянутся за телефонами, чтобы запечатлеть на камеру весьма занимательный способ передвижения и моментально отослать видео своему генералу.

Собрав пару десятков завистливых вздохов, кучу заинтересованных взглядов и даже какую-то дурацкую шутку от Веселовского, я выношу Вику на парковку и аккуратно опускаю ее на неровный асфальт рядом с поблескивавшей новенькими хромированными дисками ауди. Галантно открываю перед ней дверь, второй рукой опираюсь на темно-синее крыло и отсекаю возможный путь к отступлению.

– Опережая тот момент, когда ты начнешь кричать, я предложу тебе комфортабельную поездку домой. В качестве извинения.

Купаю Смирнову в непоколебимой уверенности, отражающейся в расслабленной позе, и хочу верить, что глаза не выдают и толики волнения, которое я сейчас испытываю. А неторопливо пробегающиеся по металлической обшивке пальцы, застывшие в нескольких сантиметрах от лица Смирновой, вовсе не подрагивают. Нет.

Глава 12

Вика

Если девушка всё время думает

о том, что у неё нет денег,

откуда ей взять время для любви?

(с) к/ф «Джентльмены предпочитают блондинок».

– О-бал-деть!

Мир до сих пор вращается перед моими глазами, желудок все еще судорожно сжимается после сумасшедшей гонки. Поэтому больше похожий на боевой клич возглас, раздающийся с одного из балконов серой панельной высотки, воспринимается отстраненно. Как через плотный слой ваты.

Любознательная от природы Курочкина совершенно не умеет прятать эмоции и держать язык за зубами. Вот и сейчас она опасно перегнулась через хлипкое ограждение и норовит свалиться ни много ни мало с пятого этажа.

Благо на страже бдительная Никитина. Она обеими руками вцепляется в пояс Милкиных домашних штанов и прикладывает массу усилий, чтобы нам не пришлось отскребать с асфальта кишки и прочие внутренности подруги.

– О, нет!

Ощущая на себе постороннее липкое внимание, я сдавленно выдыхаю и накрываю голову руками в непроизвольной попытке спрятаться от старушек-сплетниц. Местные Шерлоки Холмсы по сложившейся традиции занимают наблюдательный пост с обзором на весь двор и небольшую детскую площадку в самом углу.

Конечно же, Милкин клич не остается незамеченным. Не в меру любопытные бабульки, как по команде, поворачиваются в нашу с Потаповым сторону и мгновенно впиваются в нас взглядом, как сильно я ни стараюсь слиться с окружающим фоном, прижимаясь к спасительному транспортному средству.

– Вик, да забей!

И, пока я чешусь от чужого повышенного интереса, Егору вполне комфортно под перекрестным огнем нескольких пар глаз. Потапов тянется к моему лицу, убирает упавшую прядь с носа и заставляет меня гулко сглотнуть и покраснеть. Превращая тот факт, что меня осудили, приговорили и принялись бурно, со смаком обсуждать, в пыль.

– Легко тебе рассуждать. Я и так опасная рецидивистка, прости… господи, куртизанка и фиг пойми, кто еще. А все потому, что возвращаюсь с работы ночью.

Невесело хмыкаю я и принимаюсь озвучивать приличный список грехов, приписанных мне досужими Миссис Марпл. Но Потапу нет дела до вымышленных непотребств и нелестных эпитетов, которыми меня наградили.

Подавшись еще чуть вперед, он вкрадчиво меня зовет, отчего я замираю. Зацикливаюсь на синей жилке, бьющейся прямо перед моим носом, и снова пытаюсь разобрать причудливую черную вязь татуировки, спускающейся вниз от левой ключицы и скрытой тканью рубашки.

– Так вот, Вика. Вернемся к нашим баранам. Если мне не изменяет память, ты обещала свидание в «Метле».

Воспользовавшись моим замешательством, напирает Егор, а я на несколько секунд теряю дар речи, прежде чем бросить пылкое.

– Тьфу ты, Потапов!

Чувствую отчетливо, как щеки окрашивает предательский румянец. Слышу, как сумасшедше частит пульс. Поэтому выбираю стратегию всех девушек – бегство. Несусь ко входу в подъезд, как угорелая, различаю приятный мелодичный смех за спиной и совсем не могу злиться на его обладателя.

– Дура ты, Вика.

Снова ругаю себя.

Раз ступенька, два ступенька. Мимо лифта к следующему пролету.

Шагаю медленно, скользя подушечками пальцев по облупившимся от выцветшей коричневой краски перилам. Восстанавливаю в памяти, как здорово было мчаться по загруженной трассе, как замирало сердце на виражах и ухало вниз, в самые пятки, и млею.

Веселее, чем на американских горках. Страшнее, чем на тарзанке. Я знаю, я пробовала.

Мне, действительно, до дрожи в коленях понравилось это дурманящее пьянящее чувство полета. Граничившее с абсолютной свободой и наполнявшее тело легкостью и непривычной эйфорией. Дарившее наслаждение и заставлявшее желать больше скорости, больше экстрима. Но Потапову знать об этом вовсе не обязательно.

С небес на землю спускаться приходится быстро. Потому что святая инквизиция в лице Курочкиной и Никитиной уже поджидают меня на пороге квартиры. Пышущая любопытством Милка явно сгорает от нетерпения накинуться на жертву и долго и нудно пытать ее расспросами. А вот флегматичная Олька реагирует на происходящее равнодушнее. Почесав кончик носа вилкой, она хмурит недавно покрашенные брови и прохладно роняет.

– Сознаваться будем?

– Нет.

Я отчаянно мотаю головой и мышкой проскальзываю в коридор, с радостью меняя замшевые балетки на мягкие пушистые тапочки-лисицы, не раз выручавшие в холодный безотопительный период. Вешаю кожаную куртку-косуху на вешалку и приваливаюсь к косяку, выдыхая.

– Девочки, кажется, я вляпалась.

– Куда?

Непосредственная, Миленка предвкушающе трет ладошки, но тут же осекается, напарываясь на властное Олькино «Цыц!», вызывающее слабую улыбку у меня на губах.

– Главное правило этого дома. Голодного – накормить, грустного – напоить…

Методично перечисляет Никитина, а я радостно за ней топаю. Послушно плюхаюсь на диван. Благодарно принимаю из ее рук плед. Кутаюсь в колючую теплую материю, грея слегка озябшие пальцы. И молчу, пока на плите булькает какао с молоком.

– А вляпалась я в совместный доклад с Потаповым.

Выдаю после недолгой паузы и прикусываю язык. О том, что умудрилась согласиться на сомнительное пари, не говорю. Просто утыкаюсь носом в плечо усаживающейся рядом Ольки и пристраиваю на коленях вазочку с невесомым кокосовым печеньем, способным скрасить унылые будни и приподнять испортившееся настроение.

– И, если он не защитит его хотя бы на «хорошо», быть мне целый семестр без стипендии.

– У-у-у, как все запущено…

Никитина тянет зловещим шепотом, которому могут позавидовать голодные вурдалаки в полночном лесу, и, немного помявшись, все-таки добавляет.

– Одного понять не могу. Этот Потап три года тебя не переваривал, а теперь прохода не дает. Что изменилось-то?

– Не знаю.

Глава 13

Егор

— А как же цирк?

— Цирка мне вполне хватает в жизни.

(с) к/ф «Служебный роман».

Перебираю пальцами мягкую оплетку руля и улыбаюсь. Самодовольство шкалит, жизнь бьет ключом. И вовсе не гаечным и не по голове.

Сколько бы Вика ни отрицала, но в ее репликах теперь намного меньше колкостей, а в движениях меньше настороженности. А, может, это я переменил свое отношение к заучке и перестал смотреть на нее предвзято?

– Невозможно. Категорически.

Недолго смакую странную мысль, пришедшую на ум, а потом резко мотаю башкой, выметая оттуда все глупости. И, по традиции, включаю на полную громкость радиоприемник, выдающий бархатным голосом солиста известной группы: «Скоро рассвет, выхода нет. Ключ поверни, и полетели».

Поддаюсь звучащему призыву охотно. Сильнее давлю на педаль газа и с упоением сливаюсь с ночным сумраком. Неон фар хищно разрезает полупустую трассу, искрящаяся энергия мощным потоком хлестает по венам, отчего я ощущаю себя сродни ветру.

– Кайф!

Скорость, споры и развлечения. Вот три кита, на которых строится моя жизнь. Убери хоть один, и эта самая жизнь превратится в скучное, пресное существование.

Колешу по ночному городу какое-то время, прежде чем паркануться у входа в небезызвестный клуб, славящийся отвязными вечеринками. В «Бункере» нас знают, как завсегдатаев: на фэйс-контроле пропускают без лишних разговоров, коктейли в баре наливают со скидкой.

Вот и сегодня охранник Семен широко скалится и приветственно хлопает меня по спине увесистой ладонью, способной легко заменить молот для наковальни. А смешивающая какую-то горящую ерунду за стойкой Танечка выдает самую убийственную улыбку из своего арсенала и томно растягивает слова.

– Тебе как обычно?

– Нет. Мохито безалкогольный сделай.

Рублю не слишком дружелюбно и жестом останавливаю светловолосую барменшу. Которая уязвленно цокает проколотом языком, но мой заказ исполняет в точности, добавляя в высокий стакан пару лишних ягод клубники.

– Комплимент от шефа любимому клиенту.

– Ага.

Не церемонясь, завладеваю коктейлем, игнорирую жеманное «какой-то ты сегодня скучный» и падаю на стул в самом конце барной стойки, оттуда наблюдая за Пашкой, облюбовавшим один из столиков в центре зала.

Веселый успел прожужжать мне все уши о некоей Милене из «Тиндера». Образованной, искрометной, остроумной брюнетке с густыми волосами и длинными стройными ногами, если судить по фото.

Мои аргументы на тему того, что снимок был единственным и неплохо было бы созвониться по видеосвязи, друг благополучно пропустил и все-таки решился пригласить даму на свидание после захватывающего общения длиной в целую неделю.

– Ой, дурак.

Буркнув себе под нос, я заказываю уже третий коктейль, пока Веселовский стремительно грустнеет. Второй час подходит к концу, и никто, и близко похожий на роковую красавицу, в не слишком забитом по случаю понедельника помещении клуба не появляется.

Махнув на меня рукой с десятком звенящих металлических браслетов на тонком запястье, Таня прощается с надеждой урвать хотя бы кусочек моего внимания и с настойчивостью бульдозера переключается на коренастого побритого под ноль охранника. Который явно не против небольшой интрижки на рабочем месте, благо строгий запрет на служебные романы в «Бункере» отсутствует, как факт.

И ничего вроде бы не предвещает беды, когда входная дверь с грохотом распахивается, и в проеме материализуется пышногрудая брюнетка, напоминающая розовое облако в рюшах.

На что-то отвлекшись, девушка спотыкается, едва не пересчитывает носом ступеньки витой железной лестницы и испуганно вцепляется в перила, не замечая, что край ее юбки приподнялся, обнажая весьма соблазнительное кружевное белье в тон наряду.

– Картина Репина «Не ждали».

Тихо фыркаю я, отставляя бокал в сторону. В то время как жгучая брюнетка с некогда замысловатой прической, после полета превратившейся в множество мелких кудряшек, по-прежнему в упор не видит приключившегося с ней конфуза. Она невозмутимо наклоняется, пытаясь высвободить застрявший каблук из крепких объятий железа, и приоткрывает куда больше тела, чем приунывший Веселовский готов лицезреть.

Поднявшийся, чтобы позвать официанта, Пашка закашливается и снова садится, ожидаемо промахиваясь мимо стула. С разгона приземляется пятой точкой на пол и в нецензурных выражениях описывает гамму эмоций от произведенного розовым облачком фурора.

Я же громко и абсолютно неприлично ржу.

– Ой! Прошу меня извинить.

Определив причину всеобщего оживления, пышечка возвращает непослушную ткань на место и лучезарно улыбается. Вид, при этом, имеет совсем не смущенный и убегать из «Бункера» не собирается. Напротив, гордо продолжает свое дефиле, высоко вскинув округлый подбородок, и призывно покачивает бедрами. Совершенно не опасаясь второй раз застрять высоким каблуком босоножки в дырявой поверхности и повторить более чем эффектное появление.

– Вот это самообладание.

Оценив выдержку брюнетки, я мысленно ей аплодирую и, посовещавшись с редко ошибающимся внутренним голосом, готовлюсь ждать шоу.

Чутье не подводит. Атмосфера в клубе мгновенно накаляется, стоит Веселовскому открыть «Тиндер» и отправить своей зазнобе сообщение. У застывшей аккурат посреди зала пампушки громко тренькает телефон, а я могу поклясться на двух Библиях, что лучшей иллюстрации картины Репина «Приплыли» я не видел. Никогда в жизни.

– Ты-ы-ы?!

Взвыв раненным бизоном, первым из оцепенения выныривает Пашка. Растерянно моргает, окидывая стихийное бедствие в розовом обреченным взором, еще раз моргает и хватает с подноса пробегающего мимо официанта стопку водки.

В этот момент товарища по определению не волнует, что рюмка предназначалась импозантному худощавому юристу, разложившему на столешнице у окна какие-то бумаги и незнамо как затесавшемусяв шумный молодежный бар.

Глава 14

Егор

– Иногда ты меня так выводишь!

– Зато со мной не скучно, правда?

– Правда...

(с) к/ф «Молокососы».

– П-о-о-одъем.

Скатываюсь с кровати и преодолеваю несколько метров, чтобы склониться над раскинувшимся морской звездой посреди гостиной телом. Перевернувшийся на живот Пашка причмокивает во сне и пускает слюни на мягкий светло-бежевый ковер с длинным ворсом, добавляя хлопот домработнице Танечке. А еще Веселовский так сладко сопит, что на короткую долю секунды мне становится жалко его будить.

Правда, сочувствие живет во мне недолго и быстро сменяется вполне здоровым садизмом. Так что я приседаю на корточки рядом с другом, щелкаю пальцами у него над ухом и даже дергаю его за отросший вихор, но никакой реакции не получаю.

– Веселый, вставай! Танк украли!

Снова пытаюсь растормошить товарища, только вот Пашка бормочет что-то неразборчивое, переворачиваясь на другой бок, и начинает храпеть еще громче. Вызывая у меня самый натуральный приступ зависти к супер-способности не замечать внешние раздражители.

Хмыкнув, я поднимаюсь, кручу головой из стороны в сторону и медленно, со вкусом потягиваюсь. Двигаю в ванную, чтобы умыться, взбодриться и вернуться к нерешенной проблеме с ковшиком воды и переброшенным через плечо полотенцем.

– Это Спарта!

Набрав в легкие воздух, громко кричу, одновременно переворачивая емкость вверх дном, и выливаю на Веселовского ледяную жидкость. Друг вскакивает незамедлительно, смахивая с себя остатки дремоты, и в красках благодарит меня за незабываемый подъем, попутно отфыркиваясь и отплевываясь от капель, попадающих ему в рот, нос и за шиворот.

– Садист ты, Потап! – грустно вздохнув, бурчит Пашка и изо всех сил трет покрасневшие глаза.

– И никогда этого не скрывал.

Расплывшись в улыбке, я подмигиваю другу и с оттяжкой хлещу мокрым полотенцем по его сгорбленной спине. Радуюсь удавшейся шалости, цепляю помятую футболку со стула и огорошиваю Веселовского подчеркнуто бодрым.

– Вперед, мой друг! Навстречу подвигам и приключениям!

–Кто ты и что сделал с Потаповым? Я скучаю по тем временам, когда мы забивали на пары и дрыхли до обеда.

Не разделяя моего оптимизма по поводу предстоящей поездки в обитель знаний, фыркает Пашка, но все-таки принимается искать свою одежду по всей комнате. Конечно, он бы куда охотнее проспал до самого вечера и повторил бы вояж в «Бункер», только без фееричного свидания с Курочкиной, но кто будет интересоваться его мнением?

– С каких пор в тебе столько энергии по утрам, а, Потап? При виде твоей скалящейся физиономии хочется сожрать целое ведро лимонов?

– Так что мешает? – хмыкаю я, ощущая все пятьдесят оттенков черного настроения товарища и, решив не усугублять его нелюбовь к окружающему миру, торопливо прощаюсь. – Ладно, не кисни. На большом перерыве пересечемся, кофе попьем.

И, если еще пару секунд назад мое настроение болталось на отметке «превосходно», то при входе в аудиторию жирная клякса неудовольствия спускает его до уровня «ниже среднего».

Высокий плечистый парень, приклеившийся к Смирновой, что-то бойко ей рассказывает и наклоняется все ниже и ниже, подталкивая меня к активным действиям по перетягиванию внимания отличницы.

– Здесь. Занято.

Прицелившись, я замахиваюсь и швыряю портфель на парту. Чужие ручки, карандаши и пара тетрадей с громким хлопком брякаются на пол, а осуждение, плескающееся в янтарно-карих глазах, окатывает меня от макушки до пят. Правда, не слишком-то впечатляет.

Изогнув бровь, я невозмутимо огибаю шумно сопящего парня и ловким движением притискиваю Вику к себе. Приобнимаю ее за плечи, получаю острые тычки под ребра и все равно целую вредную заучку в макушку.

Восстанавливаю статус кво. Четко обозначаю собственнические намерения. И игнорирую десяток висящих в воздухе вопросов, подталкивая Смирнову к скамье. Опускаюсь с ней рядом, мягко, но цепко удерживаю за тонкую талию. Не удержавшись, мажу носом по мочке розовеющего уха и выдаю не свойственное мне ванильное.

– Соскучилась, солнышко?

– Ни капли.

– А я очень.

–Паяц!

С невозмутимым лицом врет Вика, а я кожей чувствую, что мое присутствие доставляет ей удовольствие. И от этой уверенности противоречивые эмоции, искрящие фонтаном брызг, рассыпаются за грудиной и согревают озябшую душу.

Я погружаюсь в нашу шутливую перепалку настолько глубоко, что не замечаю, как новенький отмирает и неуклюже поднимает канцелярские принадлежности с пола. Вняв доводам разума, он решает не ввязываться в драку в первый день в новом универе и отступает. Предпочитая осмотреться, понять подводные течения, выработать стратегию, в конце концов.

Ну, а я продолжаю цеплять Смирнову.

– Ты ранишь меня в самое сердце!

Провозглашаю патетически, получив точный укол карандашом в середину бедра, и ненадолго выпускаю Вику из объятий. Чтобы спустя пару минут снова придвинуть ее к себе и клятвенно пообещать не распускать руки и не отвлекать ее от лекции.

– Егор!

Укоризненно шепчет Смирнова, когда я в третий раз нарушаю данное обещание, но уже в следующую секунду озаряет меня мягкой улыбкой, прячущейся в уголках ее губ, заставляя обычно длящуюся целую вечность пару по микроэкономике пролетать как пять минут.

Из речи препода вообще ничего не разбираю, купаясь в поселившейся в каждой клетке тела легкости. Никого вокруг в упор не вижу, сосредотачиваясь на хрупкой венке, пульсирующей на шее у Вики. Влипаю окончательно и бесповоротно.

Сгрузив вещи в рюкзак, пропускаю Смирнову вперед и двигаюсь за ней, не оборачиваясь. Конечно, не замечаю, как пронзительно смотрит нам вслед новенький. Не думаю о том, что где-то на галерке злобно кривится Семенова и вместе с близняшками строит детальный план мести отличнице. По одной то ли счастливой, то ли нелепой случайности ставшей центром притяжения для золотого мальчика из богатой семьи. Которая никогда не примет такую, как Вика, но их ведь не обязательно знакомить, правда?

Глава 15

Вика

— Полагаю, университет играл важную роль

в вашей интеллектуальной жизни?

— Да, играл. Именно там мы обычно покупали сандвичи.

(с) «Прикосновение к любви», Джонатан Коу.

– Нет, девчонки, я сегодня определенно пас. Я сегодня рыбка, у меня нет ножек, и ни в какой универ я не пойду. Вон какая погода поганая.

Причитает Миленка, размазывая тонкий слой масла по кусочку бородинского хлеба. Прихлебывает горячий какао, причмокивает и явно планирует лениться.

О чем красноречиво сигнализирует пижама кигуруми, превратившая пышечку в очаровательного голубого единорога.

– Просто признайся, что боишься встретить злющего Веселовского.

Разбиваю в пух и прах не выдерживающие никакой критики доводы и глотаю остатки горячего кофе, обжигающего губы. Пока заканчиваю со сборами, вспоминаю игру в догонялки в столовой, из которой Курочкина вышла победительницей только потому, что Потап хитростью нейтрализовал разъяренного друга.

Замолкаю ненадолго и припечатываю Милку резонным.

– Так или иначе, тебе все равно придется с ним поговорить.

– Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра.

Произносит подруга с утонченностью Скарлетт О’Хары и невозмутимо продолжает завтракать, в то время как мы с Олькой второпях скатываемся по лестнице и выскакиваем во двор, прячась под одним зонтом, потому что второй сломан, а третьего в нашей квартире не водится отродясь.

Спасаясь от пытающихся скользнуть за шиворот струй, мы ныряем в многолюдное метро, чтобы через двадцать минут выползти из подземки и двинуться дальше, навстречу знаниям.

А в университетском дворике, даже несмотря на мерзкий накрапывающий дождь, кипят нешуточные страсти. Девчонка в малиновом пальто с выбившимися из-под синего шелкового шарфа волосами гоняет по кругу бугая, ровно в два раза выше и шире ее. Правда, разница в габаритах ничуть не мешает взбешенной фурии.

Напротив, миниатюрная блондинка входит в раж, все чаще попадая по избранной мишени маленькой, но явно увесистой сумочкой на длинном ремешке и, кажется, даже попискивает от восторга. Ну, а провинившийся в смертных грехах парень, хоть и может преспокойно сгрести девушку в охапку, почему-то это не делает, с упорством мазохиста продолжая забег, и не рискует лишать красавицу удовольствия.

– Милые бранятся, только тешатся.

Резюмирую я, поднимаясь на второй этаж, и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Наблюдая, как бугай все-таки останавливается, ловит блондинку в свои объятья и жадно ее целует.

Только вот от этой умильной картинки в воспаленное сознание врывается рой противоречивых мыслей.

Желание приложиться о твердую поверхность лбом крепнет от минуты к минуте. И теперь я нервничаю примерно так же, как в далекий летний день, когда на доске у деканата вывесили списки студентов, поступивших на бюджет. В сотый раз прокручиваю в голове вопрос, что, если у Потапова ничего не получится. Дополнительные к уже имеющимся смены в кафе я просто не вывезу и либо свалюсь от усталости, либо подорву на фиг иммунитет и буду тратить заработанные деньги на таблетки.

– Смирнова, вот не могла ты согласиться на его условия, а? Не пришлось бы сейчас париться о финансовой стороне вопроса.

Зная меня как облупленную, хмуро ворчит Олька, обнимая за талию, и дарит простое человеческое тепло. Рассудительная, Никитина не одобряет мою гордость, возводя рациональное начало во главу угла, но и наедине с грызшими изнутри переживаниями не бросает.

– Эх, дура я, Оль, – только и могу, что прикрыть веки и сделать глубокий, длинный вдох. В благодарность за поддержку сжимая пальцами ладонь подруги. – Держи за нас кулачки. И ругай!

– Это я с превеликим удовольствием, – расплывается в задорной улыбке Никитина, бойко махая рукой мне вслед.

Благоразумная прагматичная Оля действует на нас с Курочкиной, как успокоительный бальзам, направляет в нужное русло и очень своевременно выписывает полезных лекарственных звездюлей. Вот и сейчас я впархиваю в аудиторию чуть более спокойной и собранной, чем пару минут назад, и высоко вскидываю подбородок, шепча.

– Будь что будет.

Оторопев, перешагиваю через невысокий порог и не могу поверить собственным глазам. Потапов олицетворяет идеал примерного (и когда только успел) студента и усердно штудирует распечатки, прочно застолбив за собой первую парту. Сюрреалистичности этому полотну добавляет синяя рубашка и классические брюки, впервые появившиеся на преобразившемся троечнике.

– Егор, скажи мне, что это ты, а не твой брат-близнец из альтернативной реальности.

Преодолев разделяющие нас метры, я пытаюсь сглотнуть вязкое удивление и мажу пальцами по предплечью Потапова.

– Тшш, не мешай.

Не высовывая носа из кучи разложенных бумажек с многочисленными пометками на полях, откликается блондин, дергает меня за запястье, заставляя опуститься рядом с ним, и придвигает к теплому боку.

Искря. Буря. Безумие. Взрыв.

Мощнейший когнитивный диссонанс накрывает меня с головой. А с ним приходит необъяснимая эйфория от близости Потапова, и вроде бы не присущих ему серьезности и сосредоточенности.

Отчаянно хочется раствориться в этом мгновении. Поставить происходящее на паузу, вдохнуть знакомый аромат терпких духов и думать лишь о непривычно молчаливом парне, которого я, как показывает практика, совсем не знаю.

– Не волнуйся. Я справлюсь.

На каком-то интуитивном уровне чувствуя, что мне нужно, заявляет Егор твердо и бережно гладит мою ладонь.

И я на долгое время теряю дар речи. Силюсь вернуться в реальность из параллельного измерения. Ничего ответить не успеваю. Потому что излишне жизнерадостный Максим Петрович вихрем влетает в класс, заставляя притихших студиозусов напряженно шуршать страницами учебников и докладов.

Глава 16

Егор

… он мог бы подраться с небом,

если бы ему не понравился оттенок.

(с) к/ф «Настоящий детектив».

– Земля вызывает воздух. Прием!

Стопорюсь рядом со Смирновой и как будто на бетонную стену натыкаюсь. Отличница сидит на подоконнике в коридоре мрачнее тучи. Обнимает обеими руками светло-бежевую прямоугольную сумку с темно-коричневой короткой ручкой и двумя небольшими квадратными карманами спереди. Впивается немигающим взглядом в снующих туда-сюда студентов и что-то беззвучно бормочет.

Что успело случиться с Викой за несчастные десять минут моего отсутствия, ума не приложу.

– Вик?

Загородив обзор, щелкаю пальцами перед ее носом и вынуждаю вынырнуть из скорлупы и отмереть.

Без единого слова, совершенно не заботясь о том, что оставляет темно-синие разводы на светлом материале, Смирнова расстегивает молнию сумки и выуживает из внутреннего отделения одна за другой тетрадки, залитые чернилами до основания. Печальной участи не избежал и молочно-белый кошелек с черной застежкой ромбом.

– Паспорт?

Ругнувшись, мгновенно ориентируюсь. Взираю на испорченные вещи и прикидываю, за какие веревочки нужно дернуть, чтобы миновать утомительную очередь и излишнюю бюрократическую волокиту.

– Дома.

Рвано выдохнув, Вика сгружает пострадавшее имущество обратно и убирает выбившуюся из тугой косы прядь за ухо. По неосторожности прочерчивая иссиня-черную дорожку по щеке.

– Ну и фиг с ним, это всего лишь тетрадки.

Выдаю с облегчением, совершенно не подозревая, что своим беспечным высказыванием срываю с гранаты чеку.

Да, в чьей-то злой шутке (и я догадываюсь, откуда ноги растут) нет ничего приятного, но и катастрофы вселенского масштаба не вижу.

– Всего лишь тетрадки?

Отличница дергается, как от пощечины, гневно сверкая красивыми изумрудными глазами, и начинает с жаром частить.

– Потапов, там лекции по пяти предметам! Да мне их переписывать в лучшем случае две недели. А, учитывая, что работу никто не отменял, то можно просто перестать спать. Великолепно!

Выговорившись, Вика стремительно спрыгивает с подоконника, намереваясь уйти, но меня такой расклад не устраивает от слова совсем. Поэтому я спешу остановить побег, осторожно ловя ее за плечи.

Досчитав до десяти, притискиваю ее к себе и разворачиваю, планируя успокоить, утешить и что еще полагается в подобных ситуациях. Но Смирнова вряд ли готова воспринимать мои аргументы.

– Егор, ты же видишь, наша дружба мне боком выходит!

Выкрикивает Вика мне прямо в лицо. Всплескивает руками.

С закушенной нижней губой, ровная, как палка, Смирнова сейчас напоминает натянутую струну – тронь, разорвется. В глазах поблескивают непролитые слезы, внутренние метания написаны большими буквами на лбу.

– В общем, давай на этой радужной ноте прекратим наше общение.

Приняв решение, она выдавливает слегка дрожащим голосом и с криво приклеенной неестественной улыбкой ныряет мне под руку, пристраиваясь к спешащему куда-то новенькому. Старательно делая вид, что внимательно слушает общительного парня по имени Миша. Грезящего о путешествии за Полярный круг, обожающего группу «Кино» и неплохо играющего в водное поло. Окончившего музыкальную школу по классу гитары и собирающегося отправиться летом в поход в горы. С ночевкой в палаточном лагере, разбитом у костра.

Пытаясь сглотнуть застрявшее в горле неудовольствие, я отворачиваюсь к окну. И даже не предполагаю, что Вика давно уже потеряла нить повествования и вряд ли слышит чужой рассказ, доносящийся до нее, будто сквозь толстый слой набившейся в уши ваты.

– Да что за фигня творится!

Борясь с гнетущим раздражением, я шарахаю кулаком по жалобно трещащему дереву и случайно смахиваю на пол смятую записку с каплями чернил на ней. Чтобы, ни секунды не сомневаясь, поднять бумажку и прочесть чужое послание.

Причина, следствие, результат.

И звонок нужному адресату.

– Веселый!

Гаркаю спустя пару длинных гудков и с радостью встречаю ворчание любимого товарища. Играючи возвращающего мне убежденность, что все в этой Вселенной по-прежнему идет по четкому, заранее выстроенному плану. По расписанию катятся поезда, с небольшой задержкой садятся самолеты, ну, а Веселовский, лишенный допинга в виде коньяка и колы, сетует на несправедливость бытия.

– Да не собирался я ничего про твою Милену говорить!

Отодвигаю трубку на достаточное расстояние от лица и терпеливо жду, пока Пашка проорется. После чего с интонацией, достойной лютого серийного маньяка, прошу.

– Набери-ка Семеновой, назначь ей встречу на заднем дворе. Нет, тебе там быть не нужно. Сам разрулю.

Нахватавшись отцовских замашек, я кидаюсь решать проблему сразу. Причем так, чтобы источник неприятностей всерьез и надолго уяснил, что пофигистичный, в чем-то безалаберный троечник может с легкостью преобразиться в цепкого расчетливого хищника. И устроить сладкую жизнь с перчинкой из передряг, досадных случайностей и убийственного невезения практически любому. Главное, довести меня до нужной кондиции, да.

– Считаешь меня садистом? Поверь, если бы я хотел, то мог бы запечь у тебя на лбу яичницу.

Насвистывая узнаваемый мотивчик из «Убить Билла», я не спеша выбираюсь на улицу. Подставляю ладони под накрапывающий холодный дождь и отчаянно борюсь с усилившимся стремлением этими самыми руками придушить Леночку. Без разрешения облокотившуюся на мое авто и нетерпеливо постукивающую узким носиком лакированного черного сапога по асфальту.

– Семенова, ты ненароком ничего не потеряла?

Произношу преувеличенно ласково, засунув большие пальцы за ремень черных брюк, и вопросительно выгибаю бровь.

– Нет. А что?

Запахивая слишком легкое для промозглой погоды пальто, не способное ни согреть, ни помешать влаге, Леночка изображает почти искреннее недоумение. Правда, я на него не ведусь. Как и на картинно выставленную ножку в черном чулке в сетку.