До рассвета я сидела рядом с постелью мужа, прислушивалась к его тяжелому дыханию, меняла компрессы, давала ему пить, если просил. Когда сквозь щёлку ставня полился жемчужный серый свет, я встала, чтобы размяться. Вынула из ведёрка полурастаявший кусочек льда и протёрла лицо, борясь со сном, а когда посмотрела на мужа, то обнаружила, что он открыл глаза и смотрит на меня.
– Ральф, как вы себя чувствуете? – я склонилась над ним, щупая лоб.
Он был горячий, но уже не такой опаляющее-жаркий, как ночью.
– Если проснулись, выпейте микстуры, – я взяла маленький стеклянный стаканчик и налила в него лекарство из графина.
Жидкость была зеленоватой, терпко пахнущей травами и лимоном.
– Где все? – спросил маркграф хрипло, приподнимаясь на локте.
– Кто – все? – спросила я, поднося стаканчик к его губам.
Он послушно проглотил снадобье, поморщился и опять упал на подушки.
– Почему вы одна? – он хмуро глядел на меня из-под густых бровей, и глаза лихорадочно блестели.
– Кто здесь ещё должен быть? – удивилась я. – Врача я отправила спать. Его, беднягу, и так вытащили из постели, заставили ехать по ночи, в мороз. Пусть хоть немного отдохнёт.
– Служанки тоже ехали ночью и в мороз? – маркграф нахмурился ещё сильнее. – Почему вы ухаживаете за мной, а не служанки?
Вот те раз. Я так волновалась, так ждала, что ему станет лучше, что он откроет глаза, увидит меня, а потом… А потом ему захотелось узнать, где служанки.
– Могли бы просто поблагодарить за заботу, – сказала я сердито. – Рада, что вам лучше.
После льда кожа на лице горела, и я представила, как сейчас выгляжу – красная, с помятым, несвежим после бессонной ночи лицом. Совсем не прекрасная фея, склоняющаяся к спасенному от смертельной раны рыцарю. Так бывает только в сказках, наверное. В жизни – вот он, рыцарь. Ещё и недоволен.
– Я же говорил, что к утру буду в порядке, – проворчал он. – А вам не следовало сидеть со мной. Я не больной мальчик, а вы – не нянька.
– Насколько вы были приятнее, когда болели, – процедила я сквозь зубы.
Тут он соизволил смягчиться.
– Простите, Патриция. Не хотел вас обидеть. Конечно, я благодарен вам за заботу, но не стоило. Право, не стоило. Зачем было так утруждать себя?
Зачем?! Несколько секунд я боролась с нахлынувшими обидой и горечью. Сказать этому тупоголовому, почему я не могла допустить к нему других женщин? Почему ловила каждый его вздох, как следила за часовой стрелкой, чтобы не пропустить время приема лекарств? Хотя, что толку говорить? Всё равно, что изливать душу бревну.
– Всего лишь вернула вам долг, – сказала я холодно. – Вы ведь возились со мной, когда отогревали после водопада.
Блеск в глазах милорда Бирнбаума мгновенно погас, но, может, мне это просто показалось, и виной всему было неровное освещение. Разобраться я не успела, потому что муж закрыл глаза и произнёс:
– Вы очень добрая девушка. Я понял.
«Это всё, что ты понял?», – мысленно спросила я у него, а вслух сказала:
– Пойду, принесу ещё льда. И скажу врачу, что вы проснулись. Пусть осмотрит вас ещё раз.
– Угу, – промычал муж, а потом добавил, как спохватился: – Благодарю, вы очень добры.
Подхватив ведёрко для льда, я вышла из спальни, с трудом сдержавшись, чтобы не хлопнуть изо всех сил дверью.
Вот так – просидела ночь напролёт, волновалась, переживала. Ждала, когда он снова улыбнётся. Но мужчины – твердолобые существа. Только полегчало – и всё, закончились улыбки.
Я потёрла висок, прогоняя дремоту и усталость, и тут услышала, как кто-то зовёт меня по имени.
– Патриция… Патриция… Патриция… – прошелестело, как осенние листья.
Обернувшись рывком, я спросила:
– Кто здесь?
Но коридор передо мной и позади меня был пуст. А шелест продолжался, нарастая, захлёстывая вихрем.
– Приходи, красавица, и я тебя утешу…
В первое мгновение мне показалось, что меня зовёт муж. Но я тут же поняла, что это глупое предположение. Маркграф остался в спальне, дверь была закрыта, и шепчи он сколько угодно громко, я бы его не услышала.
От сна не осталось и следа, и я настороженно огляделась, прислушиваясь к любому шороху, и было мне сильно не по себе. Но шёпот больше я не повторялся, теперь в замке было тихо, и я засомневалась, что, вообще, что-то слышала. Может, мне почудилось спросонья?..
Пожав плечами, я отправилась за врачом, а потом побежала в ледник, чтобы нагрести ещё льда, а когда вернулась в спальню, осмотр уже закончился. Врач дал кучу рекомендаций, как ухаживать за больным, чем его кормить и настоятельно советовал постельный режим. И напрасно мой муж уверял, что он чувствует себя прекрасно, ему было запрещено вставать кроме как по крайней нужде, а я получила новую порцию микстуры и горчичные листы, которые завернула в полотенце и положила на стол.
Проводив врача, я первым делом пощупала лоб у маркграфа и решила, что пока нам лучше обойтись без горчичников, раз жар только-только удалось сбить.
– Говорю тебе, всё то же самое. Сто раз такое видела, – услышала я голос экономки Брил. – Сначала они начинают ходить, как во сне, потом им чудятся какие-то голоса… Жаль. Я надеялась, что барышня задержится в замке.
Эти слова прозвучали утром, на третий день после отъезда короля и гостей. Я остановилась возле кухни, спрятавшись за дверью и навострив уши. Разумеется, слуги знали гораздо больше, чем могли подумать их хозяева. Чем я могла бы подумать.
Все эти дни я не перемолвилась с мужем и полсловечком. Я заходила к нему в комнату, щупала лоб, проверяя – нет ли жара, но доверительных разговоров между нами не было. Да и просто разговоров не было. И он тоже не заговаривал со мной. Притворялся, что спит, когда я входила.
– Что вы такие ужасы говорите! – теперь раздавался голос кухарки, первой помощницы Жан-Поля. – И слышать ничего не хочу!
– Хотите или нет, – рассудительно заметила экономка, – а всё опять на одну дорогу выворачивает. Вот так и поверишь, что род Бирнбаумов проклят.
– Осторожнее! – ахнула кухарка. – Если милорд узнает, то выгонит! У него ведь слово с делом не расходится, а он запретил…
– Запретил рассказывать мне об этом? – я зашла в кухню и не удержалась – упёрла руки в бока, потому что в этот момент меня так и распирало. – Тоже мне – тайна!
– Удаляюсь, с вашего позволения, – произнесла кухарка и бочком двинулась к выходу, но я преградила ей дорогу.
– Никуда не пойдёте, пока не расскажете, что знаете, – я строго посмотрела на кухарку, и она виновато потупилась, потом я перевела взгляд на экономку, но та даже глазом не моргнула и стояла с невозмутимой физиономией. – Вас это тоже касается, госпожа Брил, - сказала я ещё строже.
– Сразу поняла, что вы не похожи на остальных маркграфинь, – заявила Брил.
Но если я ждала комплимента, то я его не дождалась.
– Прежние леди не подслушивали под дверями, – закончила фразу экономка.
– И я не подслушивала! – от возмущения я задохнулась, и кухарка, воспользовавшись этим, быстренько выюркнула из кухни, только застучали каблуки по коридору.
– Если у миледи нет распоряжений, я тоже пойду, – произнесла экономка с достоинством. – Надо проследить, чтобы милорду подали подогретый бульон.
– Сначала вы всё мне расскажете, – я встала на пороге, с твёрдым намерением не двигаться с места, пока не услышу правду. – Какие это голоса слышали прежние леди? И с чего вы взяли, что их слышу я?
– Об этом вам лучше поговорить с милордом, – ответила Брил. – Разрешите пройти.
– Не разрешаю! – меня бесила её невозмутимость. – И если вы не откроете мне правду, я уволю вас за ложь!
– Уволить меня может только милорд, – ответила преспокойненько эта негодяйка. – Но если даже и уволит, я подчинюсь его приказу. Я всегда подчиняюсь его приказам. Пропустите, миледи.
Мне пришлось отступить, сжимая кулаки от бессилия. Когда экономка ушла, я прислонилась спиной к косяку и задумалась. Значит, прежние жёны слышали голоса? Совсем как я недавно? И что это такое? Первый признак безумия? Если Ральф Бирнбаум узнает об этом, то через час я уже буду мчаться впереди лошади в Хаддерсфилд. А Брил может всё рассказать… Но даже если расскажет, я скажу, что она ошиблась. В голову-то ко мне никто не залезет, чтобы проверить, слышу я то, чего не слышат другие или нет.
Тут я поймала себя на мысли, что больше боюсь отъезда из замка, чем сумасшествия.
Почему так?..
Может, потому, что голос, который звал меня по имени – он был вполне реален? И скорее всего, это чья-то нелепая шутка. Или злая шутка. Или злой умысел. Но кто может умышлять против жены маркграфа?.. Кто-то из слуг?.. Брил вполне могла притвориться, что не слышала голос. А Ральф?.. Мог ли он притвориться?.. Или временно оглох на оба уха?..
– Доброе утро, миледи, – в коридоре появился Жан-Поль, позёвывая и надевая поварской колпак. – Вам что-то нужно? Я могу помочь?
– Доброе утро, – пробормотала я, отлипая от дверного косяка. – Пришла спросить, когда будет готов куриный бульон для милорда…
– Бульон был сварен ещё вчера, – с готовностью доложил повар. – Не волнуйтесь, завтрак будет подан вовремя и будет самого лучшего качества.
– Благодарю, – повторила я, глядя, как повар проходит к печи и пробует ладонью тепло нагретых камней.
Скоро придут поварята, кухарки и вторые повара, и в кухне станет тесно и людно.
– Господин Кюба, – окликнула я повара, пока он повязывал белоснежный фартук, – вы ведь давно служите милорду Бирнбауму…
– Много лет, миледи, – важно кивнул он. – Очень много лет.
– Вы устраивали приёмы ещё при леди Агнес, – сказала я как можно мягче и проникновеннее, – и, наверняка, были её правой рукой…
– Она доверяла мне во всём, – подтвердил он, и лицо у него стало мечтательным. – Какие столы мы накрывали в те времена! Какие блюда я подавал! Каждое было шедевром, миледи. Не побоюсь этого слова – шедевром.
– Даже не сомневаюсь, – подхватила я. – И какая жалость, что леди Агнес заболела и умерла. Это так печально…
– Печально, – согласился повар. – Мы все так горевали, когда хозяйка скончалась.