Пазори

Сенгакоця (I)

Где-то во тьме звякнул колокольчик. Звук понёсся прочь и медленно утонул в сгустившейся непроглядной бесконечности. Я замер, всматриваясь в черноту, в надежде, что глаза постепенно привыкнут к ней. Предметы во мраке всё никак не проступали.

Зато начало работать обоняние, принесшее запах тлеющих благовоний. Что-то хвойное с ягодными нотками. Уловив направление источника аромата, я повернулся. Вновь послышался звон колокольчиков. На этот раз нескольких.

Казавшееся до этого чужим тело отозвалось ощущениями плотной одежды и твёрдой поверхности под согнутыми ногами. Подушечки пальцев нащупали вокруг дощатый пол. Я сидел в прохладном помещении.

Что-то давило на глаза. Повязка? Из-за неё-то я ничего и не видел. Едва стоило потянуться к лицу, как материализовавшаяся из неоткуда твёрдая палка, похожая на деревянный посох или костыль, мягко легла на мои ладони и опустила их.

– Не нужно, – шепнул мужчина совсем рядом. – Свет пока вреден тебе.

Его голос казался смутно знакомым. В шёпоте отдалённо улавливалось что-то хорошо мне известное. Воспоминание скользнуло совсем рядом, но ухватиться за него не удалось.

– Кто здесь? – на всякий случай тоже шёпотом спросил я. – И где я? Что случилось?

Хотелось получить ответы разом на все вопросы. Казалось, если бы не сбившееся дыхание, их поток никогда бы не закончился.

– Ты не помнишь? – собеседник задал вопрос, но совсем не удивился и не представился.

– Кто вы?

– Ты не помнишь, – уже утвердительно проговорил он.

Я действительно не помнил. Эта повязка на глазах, неразговорчивый сиделка, благовония с колокольчиками. Почему я на полу? Зачем мы шепчем?

– Ты ведь Костя? – уточнил незнакомец. – Константин Папочка?

Стоило мне кивнуть, и совсем рядом тонкой дрожью опять отозвались несколько колокольчиков.

– Вы слышите это? – спросил я.

– Что последнее ты помнишь? – проигнорировал меня собеседник.

Хороший был вопрос. Правильный. Прошлое отсутствовало. Я был собой, но чистым, ненаполненным. Константин, мужчина неопределённого возраста и рода занятий. Константин Спиридонович, не представляющий, что с ним произошло. Константин Спиридонович Папочка – пустышка, никто.

– Вот, держи, – шептун приподнял мою ладонь острым навершием посоха и вложил в неё что-то твёрдое. – Вспоминай.

Указательным пальцем второй руки я провёл по узорчатому пористому цилиндру, соскользнул с него на холодную плоскость и остановился на колком острие.

– Нож? – догадался я.

– Хар, – поправил мужчина.

Слово звучало необычно, но знакомо. Я повторил его несколько раз скороговоркой, пытаясь разжевать, размять на составляющие и уже по ним определить, почему мне было небезразлично это холодное оружие, этот инструмент – не какой-то абстрактный, а тот самый, что я сжимал.

Воспоминание первое: Лисьи огни

– Ненецкий хар – незаменимая вещь в быту любого жителя тундры, – говорил я, вытягивая над головой нож с костяной рукояткой. – Без него на улицу не выходят. Это сразу и многофункциональный инструмент похлеще швейцарской раскладушки…

Окружившие меня пятиярусным кольцом студенты-первокурсники, сидящие в амфитеатре аудитории, хохотнули.

– А также оружие для нападения и обороны, – продолжал я. – Верный товарищ, порой даже предмет ритуального назначения.

Я выдержал многозначительную паузу, дожидаясь, когда внезапно повисшая тишина заставит вчерашних школьников прекратить разговоры, оторваться от телефонов и хрустящих снеков – чипсов или сухариков. Кто-то жевал очень увлечённо, но медленно, пребывая в полной уверенности, что осторожные движения челюстей делали его незаметным. Откуда ему было знать, что это там, наверху, звуки терялись, а внизу, у кафедры, благодаря сужающейся форме помещения, они наоборот концентрировались, многократно усиливаясь и указывая на сектор с источником звука. Голодный студент словно жевал у меня над самым ухом, не раскусывая, а раздражающе долго давя свои хрустяшки зубами одну за одной. Наконец мы встретились взглядами. Да, ты, лохматый хомяк, тебя ждём. Пачка с перекусом нырнула под столешницу.

– Именно этот как раз такой, – рассказывал я. – Он принадлежал тадебе – шаману, если говорить в обывательской терминологии.

Деланный интерес аудитории, последовавший за моим молчанием, разом обернулся настоящим. Некоторые даже извлекли одинокие наушники, прикрываемые ладонями. Ещё бы. Про колдовство всем интересно. Иногда мне казалось, что магическое мышление в человеке зарождалось раньше логического. От того все кругом и бегали до сих пор к гадалкам, вглядывались в натальные карты и составляли дневники желаний, поручая многие хлопоты искусственному интеллекту. А зачем был нужен естественный, когда тут такой помощник, а самому достаточно и магического?

– Нож этот во время последних летних раскопок под Салехардом обнаружил ваш постоянный преподаватель, Валерий Николаевич, – пояснил я. – Захоронение принадлежало ненецкому шаману, хотя у него были и атрибуты селькупской культуры. Эти два народа, живущие бок о бок и регулярно контактирующие…

– Константин Спиридонович, а что он умел? – крикнул из центра аудитории носатый парнишка, опережая словами так и не поднявшуюся до конца руку.

– Простите? – не понял я.

– Шаман, – пояснил юноша. – Что он мог наколдовать?

– Ничего, – ответил я. – Иначе бы, скорее всего, его бы не похоронили.

Первокурсники снова рассмеялись.

– А я слышала, они способны духов вызывать… – вставила свои копейки кучерявая девушка в первом ряду.

– Про оккультные все вот эти штуки вы в следующий раз у Валерия Николаевича спросите, – отмахнулся я. – Я не этнограф, а палеоантропология, впрочем, как и любая другая наука, включая этнографию, не оставляет места для магии, мисс Грейнджер.

Судя по воодушевлённой реакции аудитории, своей шуткой я наградил девушку прозвищем до самого конца обучения. Однако её это, похоже, не волновало.

– Почему же, Константин Спиридонович? – не унималась первокурсница.

Взглянув на часы, я понял, что мог себе позволить потратить пять-десять минут на отвлечение от основной темы.

– Ну давайте попробую объяснить. Вам на птицах с зёрнами или на обезьянах с камнями?

– Как угодно.

– Значит на птицах. Есть такое понятие – «голубиное суеверие». Оно появилось после экспериментов психолога Фредерика Скиннера. Тот сажал голубей в клетки, снабжённые кнопкой, поднимающей шторку, за которой были спрятаны зёрна. Нажимая на неё, птицы получали доступ к еде. Однако, когда экспериментатор убирал кнопку и поднимал шторку произвольно или же по таймеру, птицы задумывались, за что их награждали. Они искали первопричину и находили. Кто чесал лапой клюв – продолжал чесать, воркующие – ворковали, а те, кто хлопал крыльями – хлопали дальше, полагая, что это и есть определяющее действие. Такие ложные причинно-следственные связи у человека обычно приводят к шизофрении, но иногда ложатся в основу суеверий. У древних людей ошибочные наблюдения становились основой культов. Кто набирал больше других псевдознаний и мог обосновать их, тот и становился колдуном, шаманом, прорицателем.

– Но люди ведь умнее голубей, – подметил смышлёный студент, развалившийся прямо напротив меня на первом ярусе.

– Не для всех случаев релевантное наблюдение, но принимается, – согласился я. – У людей логические цепочки и действия были куда сложнее. Иногда может даже и вовсе некоторые решения оказывались правильными. Предположим, разболелась у древнего человека голова от давления. Конечно, под рукой у него тонометра нет, и о существовании гипертонии ему поведать никто не может. Зато древний мир полон опасностей и желающих тебя убить. По какой-либо причине, будь то колючка, хищник, схватка с врагом или собственная неуклюжесть, наш больной получает ранение, кровь льётся, и, хвала небесам, разум проясняется. Нам с вами понятно – давление от кровопотери упало. Да, не самый действенный и далеко небезопасный способ, но в древности другого нет, как и представлений о кровяном давлении. Вот исцелившийся ценой крови и начинает гадать, что с ним произошло. А куда его заведёт собственная фантазия – кто знает. Будут ли это обуявшие разум злые духи, которых он умилостивил кровью, или проклятье недоброжелателей, снятое божеством в обмен на жертву, нам уже не важно. Механизм таков. Он считает особыми предметы и обстоятельства. Случайно сжёг пищу на ужин, а утром охота удалась – умилостивил духов леса. Стучал в пустой кожаный сосуд для воды во время засухи, выбивая последние капли, и дождь пошёл – готов ритуал на вызов осадков, только бурдюк поменять на что-то поудобнее да звонче, вроде бубна. Поколение за поколением подобные наблюдения накапливаются, обрастают бессмысленной, но эффектной для сенсоров чепухой типа пёстрых перьев, гортанных песен, да ароматных трав, и вуаля – оставайся с нами мальчик, будешь нашим шаманом.

Сенгакоця (II)

Поток воспоминаний оборвался новым звоном колокольчиков. Где-то неподалёку чиркнула спичка, пахнуло серой. Заклокотал огонь, начали потрескивать дрова в печке. На неё поставили что-то металлическое. Должно быть, чайник.

– Я – палеоантрополог, – проговорил я, позабыв о шёпоте. – Но по-прежнему не помню, где нахожусь.

Голос мой звучал натужно, словно связки повреждены. Машинально помассировал шею. Опять тонко задребезжали язычки колокольчиков.

– Слышите? – спросил я. – Колокольчики…

– Не обращай на них внимания, – шепнул собеседник. – Что было потом?

Мне пообещали год жизни, а затем… На каждую попытку память отзывалась пустотой – всё равно, что камешки кидать в пересохший колодец в надежде услышать плеск воды.

– Это же не больница, – подметил я.

Не могла же больница быть с печным отоплением и дощатым полом. Где-где, а не в Москве и области точно. Ведь так?

– Вот, это должно помочь, – прошептал незнакомец, вкладывая мне в руку какой-то связанный в кольцо шнурок.

По весу чувствовалось, что к нему было что-то подцеплено. Подтянув тесёмку, обнаружил на конце холодную гладко наполированную и изогнутую полумесяцем подвеску. Ощупал повторно. Кулон сужался к концу и оканчивался острием.

– Коготь! – наконец понял я. – Это же медвежий коготь! Такой был у Ани!

Воспоминание второе: На пути в Тамбей

С момента пропажи Ани минуло уже два с небольшим года. Если быть точнее – два года и тридцать два дня. Всё это время о ней не было никаких новостей.

В день аварии местность прочесали спасатели и добровольцы. В течение следующих суток полиция проверяла ближайшие к месту происшествия дорожные камеры и системы видеонаблюдения придорожных кафе и заправок. Результата не было. Взялись и за меня. Сначала у них возникли вопросы, потом они трансформировались в допросы. Дошло и до обысков. Кому-то из оперативников пришла в голову мысль, что я убил жену, тело спрятал, а на дороге специально устроил ДТП, дабы запутать следствие. Никаких доказательств этой теории они, конечно же, не нашли.

Больше всех сделали волонтёры – развесили по области объявления о пропаже, разместили их в социальных сетях, несколько дней искали следы Ани вокруг места аварии, постепенно удалившись от него почти на сотню километров. Дальше, говорили они, было искать бессмысленно.

Несколько раз звонили неизвестные и говорили, что видели её, но результата их слова не приносили. Однажды какая-то женщина даже представилась Аней, утверждала, что её похитили и увезли куда-то в Африку. Незнакомка настойчиво, с каким-то странным акцентом, просила переслать ей деньги на обратный билет. А когда поняла, что не получит их – прокляла.

Но несмотря ни на что, я не переставал верить в её возвращение. Вздрагивал от каждого шороха за дверью. Нёсся открывать, не глядя в глазок, после любого звонка. Впускал в подъезд всех, кто набирал нашу квартиру на домофоне. Всегда брал трубку.

Вот и в этот раз, едва стоявший на зарядке возле дивана телефон пискнул, я, сшибая расставленные на полу банки и бутылки, подлетел к нему и принял вызов.

– Алло! – излишне резко бросил я. – Не молчите! Аня, это ты?!

Увы, это была далеко не Аня.

– Здравствуйте, Константин, меня зовут Виктория! – поздоровалась преисполненная воодушевлением девушка. – Скажите, а у вас есть мечта?

– Не думаю, что вы сможете мне с ней помочь, – ответил я, намереваясь положить трубку.

– Почему же? – не согласилась собеседница. – Мы можем всё! Расскажите о своей мечте…

Звучало сомнительно, но от этих слов где-то глубоко внутри натянулся нерв надежды. Хотелось верить, что вот он, настоящий шанс.

– Я хочу к своей жене, – признался я.

– Легко! – обрадовала меня жизнерадостная звонившая. – Вы сможете к ней поехать куда угодно благодаря нашему кредиту! Я представляю банк…

– Вам повезло с воображением, – оборвал я и бросил трубку.

Пытаясь не думать о своей наивности, поболтал несколько открытых алюминиевых банок, стоявших тут же на покрытой почти сантиметровым слоем пыли полочке. В одной что-то осталось. Запрокинув голову, высосал безвкусные подонки, так и не определив, что именно и какой свежести пил.

Я почти не покидал дом. В университете мне предоставили бессрочный отпуск и предложили психолога, которому я так ни разу и не позвонил. Не видел смысла. Чем бы он мне помог? Научил бы относиться к исчезновению супруги как к данности? Бессердечной сволочью становиться не хотелось. Подсказал бы, как принять произошедшее? Я был не готов смириться. Поставить в этой истории точку, признаться, что свершившееся необратимо, для меня значило бы предать Аню. И не только её.

Она ведь была на тридцать четвёртой неделе беременности. Это значило, что сейчас где-то нашему ребёнку могло быть уже год и десять с половиной месяцев. Платон. Интересно, какой он и насколько похож на нас?

Прикрыл глаза, чтобы представить, а затем зажмурился изо всех сил, пытаясь выдавить начавший вырисовываться образ. Он бы неминуемо принёс слёзы, а плакать мне уже не хотелось.

Чтобы отвлечься, схватил с подоконника засохший бутерброд с загрубевшим куском сыра, и начал грызть. Есть мешала отросшая, спутавшаяся с лохматыми усами борода. Волоски то и дело попадали в рот и застревали между зубами. Вкус у моего завтрака оказался странным, точно жевал сухарь с куском мыла, но мне было всё равно. Так даже лучше. Это отвлекало.

Не умер от голода я только благодаря Валере. Коллега периодически приносил мне продукты, стучал в дверь, объявляя о своём приходе, называя число с месяцем, и спрашивая, жив ли я. Получая ответ, он оставлял пакет на коврике. Мы с ним ни разу за это время не увиделись, но мне и не нужно было. Да и ему, похоже, тоже – хватало понимания, что я ещё дрыгаюсь. Мотивации его я не понимал, но был ему благодарен.

В какой-то момент челюсти устали бороться с твёрдым батоном, и я отшвырнул его остаток обратно на окно, решив доесть в другой раз. Снаружи шёл снег. Такой же пушистый и неспешный, как два с лишним года назад.

Со стороны кухни почудился шорох. Я прислушался. Не запер дверь после последнего прихода Николаевича, и сейчас кто-то рыскал по шкафам в поисках ценностей?

– Кто там? – спросил я, не двигаясь с места, чтобы лучше слышать обстановку.

Ответом стало чавканье. Неспешное. Протяжное. Будто жующий обладал несоизмеримыми с человеческими по размеру челюстями. Собака? Откуда тут взяться собаке?

Предположение пришлось отбросить, когда послышалось порыкивание. Не походило ни на собаку, ни на кого бы то ни было ещё, знакомого мне. Слишком звонко и продолжительно.

Вооружившись торшером, медленно двинулся к кухне, стараясь опускать кончики пальцев между обёртками от еды и пустыми банками от напитков. Босые ноги мгновенно вспотели, и при каждом шаге к ним липли новые комья пыли.

Чем ближе я подбирался к неведомому обжоре, тем явственнее чувствовал источаемый им смрад. Запах был настолько едким, что сравнить его можно было разве что с болотными газами.

Оставался ещё шаг, когда вставленным в розетку шнуром торшер отдёрнуло назад, и тот, с лёгкостью выскользнув из взмокших ладоней, покатился по полу, разбрасывая грохочущие бутылки в стороны.

На безвестную зловонную тварь шум произвёл неожиданное впечатление. Она перестала жевать. Бежать? Заглянуть? Звук нового рыка проскрёб по спине, выдавливая из кожи мурашки.

Сенгакоця (III)

– Слышал ли ты ещё что-то? – поинтересовался мой сиделка. – Может, харп говорил с тобой на других языках?

Я покачал головой. Воспоминания и так давались мне нелегко, а приступы даже в здравом уме казались смутными.

От печки в помещении стало намного теплее. Жар шумел в буржуйке, вода в чайнике клокотала. Незнакомец потряс ёмкостью с чем-то сыпучим. Пахнуло слегка забродившими апельсинами.

– Продолжай, – попросил он.

Собеседник стоял рядом и наливал куда-то кипяток. Должно быть, в заварочный чайник. Запах несвежих фруктов сначала усилился, а затем размягчился и сделался приятным.

– Мы направились в Тамбей, – растягивая слова, чтобы не обгонять медленно возвращающуюся память, проговорил я. – Пришлось разбить путь на две части. В первый день добрались до фактории Усть-Юрибей и заночевали там.

Я говорил с привычной громкостью, а вот он по какой-то причине продолжал шептать.

– Давай ближе к Тамбею, – попросил незнакомец. – Что там произошло, когда вы прибыли?

– Да! – обрадовался я проблеску воспоминания. – Что-то произошло…

Оно ускользнуло так же быстро, как и пришло.

– Там было небезопасно, это сразу стало понятно, – озвучил я ощущение от растворившегося в сознании образа.

Собеседник разлил чай по кружкам и осторожно подал одну мне.

– Вот, согрейся, – сказал он, продевая мои пальцы в ручку. – Не торопись, горячо.

Тихонько звякнули колокольчики. Я вдохнул фруктовый пар, обдув напиток, сделал осторожный глоток. Терпкость отвара расплылся во рту и заставила улыбнуться. Я это уже пил.

– Морошка? – спросил я.

– Царская ягода и листья, – подтвердил сиделка. – Тебе знаком вкус?

– Меня угощали таким чаем в Тамбее в первый день.

Воспоминание третье: Зов предков

От дороги было одно название. Если бы не опытный водитель, было бы невозможно догадаться, где она находилась. Снег кругом, а он рулил, выворачивал, как будто перед его глазами светилась незримая для нас траектория.

Движение осложнял поднявшийся ветер. Под пухлыми колёсами «Бурлака» потянул позёмок, бесконечным низким облаком размывая пятна света от фар. Поначалу я пытался высмотреть хоть какие-то ориентиры, но в итоге сдался, доверившись нашему молчаливому шофёру.

Вездеход сбросил скорость и внезапно остановился. Водитель всмотрелся сквозь лобовое стекло вдаль и указал направление.

– Тут начинается территория деревни, – сказал он. – Отсюда пешком давайте, в такую поползиху спуск на колёсах опасный.

Мы с Лукой напряжённо переглянулись. Желание выходить неизвестно куда посреди тундры совершенно отсутствовало. Ещё сложнее решиться на пешую прогулку было из-за того, что ни я, ни моя бывшая студентка не видели, куда вообще требовалось идти.

– А там точно есть деревня? – спросила Лукерья.

– Эх, давайте с вами пойду, ладно, – прорычал мужчина и вылез наружу.

Он прошёл несколько метров и остановился перед фарами, поглядел в нашу сторону.

– Ну, пойдёмте что ли? – предложил я.

Низовой ветер снаружи оказался ещё сильнее, чем я предполагал. Он бил аккурат в голени, подламывая ноги в коленях, а выше не поднимался. Из-за этого идти приходилось скрючившись, и постоянно корректируя направление. Владелец «Бурлака» же вообще словно не замечал неудобств — шагал себе, как на прогулке. Останавливался, ждал стенающих нас. И как ему это удавалось?

Шли долго, но прошли совсем немного – не больше пятидесяти-шестидесяти метров. Рельеф уходил под плавным углом вниз, где, частично стёртые мельтешащим поземком, виднелись несколько строений и бытовок. Поодаль от них в ночи возвышалась тёмная громада буровой установки для газодобычи «Арктика». Во тьме её башня выглядела в точности, как установленная на стартовой площадке космодрома ракета.

– Дальше доберётесь? – спросил водитель.

Несмотря на его умение держаться прямо под набегающим колким ветром, было похоже, что ближе к Тамбею ему подбираться не хотелось. Он мысленно прочертил для себя какую-то границу, перешагнуть которую для него стало непозволительно.

– Переночуете? – предложил я, проверяя своё предположение.

– Прощайте, – ответил тот и двинулся обратно к снегоболотоходу.

Мы начали спускаться к деревне, и уже буквально через пару минут попали в зону затишья. Метель кружилась позади нас и вгрызалась в окраинные здания Тамбея, но между спуском и деревней образовался настоящий воздушный провал, точно кольцом огибающий поселение.

– Наша команда вон в том домике! – пытаясь перекричать пургу, в которую мы только что шагнули, подсказала Лука.

Она указала крайнее строение возле проулка с покосившимся стенами, расположившееся ближе к «Арктике», чем к началу поселения.

– А где находка?!

Лукерья показала на буровую установку. Её башня вырастала из громадной крытой конструкции.

– Внутри здания?!

– Так бурить безопаснее здесь! – пояснила она. – Тот же принцип закрытого пространства, что и на «Восточном»!

– То-то она мне ракету напомнила!

Понимая, что стучать в окна при такой погоде бесполезно, я по-свойски шагнул в дверь первого от дороги здания с торчащим из крыши рыбьим скелетом вышки связи. Красный огонёк еле тлел высоко в чёрном небе. Над входом в строение ветер нещадно трепал хлопающий флаг с логотипом газодобывающей компании.

Обдало жаром. Сразу захотелось снять с себя всю лишнюю одежду. Внутри оказалось не так много места, как можно было ожидать. Должно быть, значительную часть пространства съедали утеплённые стены.

Напротив входа стоял стеллаж со всевозможным оборудованием связи и нишей, в которую встроили письменный стол. На нём рядом с компьютером валялся паяльник и дымилась кружка с каким-то напитком. По бокам от рабочего места связного находились два небольших окна — одно выходило на дорогу, а второе — внутрь поселения. Образующие небольшой коридор стены по бокам от входной двери говорили о скрытых комнатках за ними. В правой кто-то закряхтел и заёрзал.

– Кто там? – раздался недовольный голос.

Вслед за ним показался небольшого роста сухой мужчина лет шестидесяти, одетый в толстенный синий комбинезон и тяжеленную куртку с меховым капюшоном. В руках у него была пачка луковых чипсов.

– А, это без вас начать не могут раскопки? Геннадий, – представился он, обсосал пальцы и протянул ладонь.

– Константин, – поприветствовал я, пожимая её. – Не проводите до буровой? Не терпится взглянуть на находку.

Не возражая, он пригласил нас за собой, на ходу просовывая узловатые ладони в трёхпалые рукавицы.

Остановившись через несколько метров возле следующего строения, он попросил подождать, а сам вошел внутрь.

– Куда это он? – спросил я.

– За главным, – пояснила Лука.

На улицу вместе Геной вышел рослый мужчина атлетичной наружности. Когда он подошёл ближе, по чертам лица стало понятно, что он, скорее всего, коренной житель Ямала. Только необычайно рослый для представителя своего народа.

– Нойко, – представился мужчина. – Инженер по бурению. Надеюсь, ваша работа не займёт много времени? Мы не должны выбиваться из графика.

– Зависит от того, в каком состоянии и как именно погребены тела.

– Хаярць, – отмахнулся инженер и позвал за собой.

Он повернулся к нам широченной, как две мои, спиной, и повёл к буровой.

– Что он сказал? – спросил я у связного.

– Что ты бездумно говоришь много лишнего.

Внутри комплекс «Арктика» представлял собой огромный ангар высотой приблизительно в два этажа. Температура здесь была примерно той же, что и на улице, но зато отсутствовали ветер и осадки. Пол оказался частично составлен из металлических решетчатых панелей, а частично отсутствовал. Под нависшим из потолочного проема башни тёмным буром земля была голой. В ней сделали полутораметровое геометрически ровное углубление и установили две металлические лестницы с перилами для удобного спуска.

Сенгакоця (IV)

– Ты ведь пытался? – спросил шепчущий незнакомец.

Не сразу, но всё же я пробовал покинуть Тамбей. Словам полицейского поначалу я не предал значения, но семя идеи им уже было посажено. А чтобы прорасти, тому потребовались ещё сутки.

– На следующий день, – подтвердил я.

– Почему же вернулся?

– Что-то произошло, – попытался вспомнить я.

Однако вместо картины случившегося в памяти оставалась только пустота. Собеседник нетерпеливо вздохнул.

– Кто вы такой? – спросил я.

– Друг, – пространно ответил он. – Я помогу тебе всё вспомнить. Не отвлекайся от главного.

Он встал и ушёл в дальний угол комнаты. Скрипнула дверца. Шептун что искал. Вскоре он вернулся обратно и сел напротив меня.

– Нам осталось немного, – проговорил он. – Ты провёл там всего неделю.

Шуршала одежда, точно сиделка начал интенсивно делать какие-то упражнения для спортивной разминки.

– Послушай, – предложил шептун.

Я напряг слух. Поначалу не уловил ничего кроме ритмичного шороха ткани на рукавах незнакомца. По нему стало понятно, что он разводил руки в стороны друг от друга прямо перед моим лицом.

И тут зазвучало сначала слабое, а затем быстро набравшее громкость жужжание – жу-у-у, жу-у-у, жу-у-у. Оно раздавалось всякий раз, когда шептун разводил руки. Походило на завывание ветра во время пурги.

– Что это? – не понимал я.

– Шум ветра, – подсказал сиделка. – Детская игрушка.

– Дощечка с верёвкой? – спросил я, начав осознавать, что именно держал в руках мой собеседник.