Пепел вечности

Предисловие

Меня зовут Кейт Левит-Вейт, и перед вами «Пепел Вечности» — вторая часть дилогии, начатой в «Осколках Хаоса». Как женщина, я вложила в эту книгу своё сердце, свои страхи и мечты, смешав их с пеплом, что тлеет в венах Элизии. В «Осколках Хаоса» вы шагнули в мир, где страсть и предательство сплелись, как пламя и тень, где герои разрывали свои души ради любви и долга. Их кровь, их стоны, их клятвы оставили шрамы, которые всё ещё пульсируют в этой новой главе.

«Пепел Вечности» продолжает их путь, но тьма сгущается, а огонь страстей пылает ярче. Герои, чьи имена вы знаете, вновь столкнутся с тенями прошлого, их сердца будут биться в ритме войны, а их тела — в объятиях, полных гнева и желания. Я писала эту книгу, чувствуя их дыхание на своей коже, их боль в своих костях, их страсть, что жжёт, как яд. Это не просто история — это погружение в бездну, где каждый выбор — клинок, а каждая клятва — искра, готовая разжечь пожар.

Я приглашаю вас, дорогие читатели, вернуться в Элизию с открытым сердцем, но будьте осторожны: её тени жаждут вашей души, её страсть оставит ожоги, а её правда разрежет, как сталь. Если вы готовы, позвольте миру Элизии утянуть вас в свои глубины, где свет и тьма танцуют, как любовники в агонии.

С кровью на пергаменте,
Кейт Левит-Вейт

Триггерные предупреждения

Эта книга предназначена для взрослой аудитории (+18) и содержит сцены, которые могут быть тяжёлыми для некоторых читателей. Вот ключевые триггерные моменты:

Насилие и смерть: История наполнена жестокими битвами, кровью и утратой. Описания сражений, ран и гибели персонажей могут вызывать эмоциональный дискомфорт.

Психологическая травма и чувство вины: Герои сталкиваются с внутренними конфликтами, где тени прошлого и чувство вины оживают, терзая их разум. Эти сцены могут пробуждать тревогу или смятение.

Сексуальные сцены и эмоциональная напряжённость: В книге присутствуют откровенные сцены страсти, пропитанные чувственностью, гневом и внутренними противоречиями. Эти моменты могут быть интенсивными и вызывать сложные эмоции.

Темы предательства и морального выбора: История исследует измену и тяжёлые моральные дилеммы, которые могут задеть читателей, чувствительных к темам утраты доверия и боли.

Пожалуйста, учитывайте эти аспекты перед чтением. Если вы готовы шагнуть в тени Элизии, я надеюсь, что «Пепел Вечности» оставит след в вашем сердце, как звёзды в её ночном небе.

Пролог: Исповедь Самаэля

Я — Самаэль, тень, что дышит в жилах Элизии, демон, чья душа выкована из пепла и крови богов. Мои глаза — один карий, как тёплая земля, хранящая память о любви, другой синий, как холодная бездна, жаждущая разрушения — видели, как миры рождались и умирали. Мои чёрные волосы, обагрённые алым, как память о жертвах, хлещут по плечам, словно кнуты вечности. В моих руках — топор, пьющий души, а в груди — огонь, что горит от любви и ненависти. Слушайте, смертные, мою исповедь, ибо я — Ксарон, бог, чья страсть с Ашерой породила Элизию, а предательство — раскололо её, как сердце любовника, разорванное клинком.

Эпохи назад, когда космос был ещё кровоточащей раной, мы с Ашерой стояли над трупами богов, павших в войне с Пожирателем Света. Его тело, рухнув, проросло Древом, чьи корни пили кровь павших, а ветви шептали проклятия. Мы — она, сияющая, как звезда, с аметистовыми глазами, полными света, и я, тьма, чья кожа дымилась от ярости, — были последними. В экстазе, подобном оргазму миров, мы сплелись: её свет вливался в мою тьму, мои пальцы впивались в её бёдра, её стоны рвали пустоту. Мы сожгли Древо, наши ауры — свет и тьма — сплелись в яростном танце, а из пепла, смешанного с нашей кровью, родилось Сердце Вечности. Этот артефакт связал Элизию, как инь и ян, даря утопию, где леса пели, а камни дышали магией. Мы любили друг друга, её губы жгли мои, её ногти рвали мою спину, и каждый наш оргазм укреплял этот мир.

Но пепел Древа был ядом. Он отравил её разум, как змея, что вползает в душу. Однажды ночью, под звёздами, что плакали кровью, Ашера поднесла мне кубок. Её пальцы дрожали, аметистовые глаза, некогда полные любви, теперь горели безумием. Я видел, как яд струился в её венах, но она смотрела сквозь меня, шепча: «Для мира, Ксарон». Я выбил кубок, вино разлилось, как кровь, и мы сцепились, как любовники в агонии. Её клинок царапнул мою грудь, моя кровь смешалась с её светом, а её крики — с моим рёвом. Сердце Вечности треснуло под нашими ударами, расколовшись надвое: Сердце Вечной Бездны, что я позже украл для Алуоры, и Сердце Вечного Света, что я впитал, разрывая свою плоть, пока кости не хрустнули. Из разлома родились Ключ Пепла, отпирающий тайники богов, и Разум Пепла, хранящий секрет перерождения.

Я не мог её спасти. В ярости и отчаянии я вонзил клинок в её сердце. Её кровь хлынула на мои руки, тёплая, как её объятия, её стоны угасли, как звёзды в рассвете. «Ксарон… ты был моим светом», — прошептала она, и её глаза закрылись. Я кричал, разрывая небеса, надеясь на покой, и вонзил клинок в себя. Но боги насмеялись: я перерождался, храня память о ней, её кровь, её страсть, её предательство. А она — чистый лист, её кровь лишена воспоминаний, но я вижу её в Алуоре, чьи глаза — эхо Ашеры, чья тьма — моя.

Я спрятал артефакты, зная, что они — ключ к воссоединению или разрушению. Сердце Вечной Бездны я отдал Алуоре, её аметистовые глаза напомнили мне о ней, её тело — о нашей страсти. Я пощадил её в Матарте, потому что в ней — Ашера, потому что её кровь зовёт мою. Элизия стонет под проклятием нашего раскола, демоны и святые рвут её, как мы рвали друг друга. Я иду за ней, за Алуорой, через Бездну, с топором, что жаждет крови, и сердцем, что жаждет любви. Запомните моё имя — Самаэль, ваш кошмар, ваше спасение, ваша вечная тьма.

Глава 1: Клятвы под звёздами

«Втанце света и тьмы любовь сплетает клятвы вечности»
— Книга Единства, стих 5

Месяц минул с тех пор, как пепел Зариэля осел над чёрным водоёмом Колодца Падших Богов, и Элизия, израненная, как зверь, цеплялась за жизнь. Война оставила шрамы на её теле: города, деревни и пустоши несли следы ярости демонов и святых. Аэтерион, некогда сияющая столица святых, восстал из руин благодаря магии двенадцати правителей. Его хрустальные шпили, восстановленные с трещинами, ловили солнце, но их основания хранили выжженные руны, пульсирующие тьмой. Улицы, вымощенные звёздным камнем, блестели, но трещины, заполненные пеплом, напоминали о крови, что лилась рекой. Храмы света, чьи витражи изображали ангелов, стояли с пробитыми стенами, их золотые купола потускнели, а магия внутри дрожала, как раненое сердце. Деревни вокруг Аэтериона лежали в руинах: дома, некогда тёплые, дымились, их деревянные балки обуглились, поля превратились в пепел, а редкие выжившие, с лицами, искажёнными горем, копали могилы под мёртвыми деревьями. Пустоши, раскинувшиеся за городами, были пустынны: леса, где магия когда-то шептала в листве, стали серыми, их ветви ломались, как кости, а реки, пропитанные ядом Пожирателя, текли чёрными, испуская смрад. Тени, шепчущие угрозы, скользили по камням, где магия земли корчилась, как в агонии.

Итерин, город хрупкого союза демонов и святых, дышал легче, но и он нёс шрамы. Его шпили из звёздного камня, испещрённые древними рунами, что слабо мерцали, как угасающее пламя, тянулись к небу, словно моля о мире. Узкие каналы, пропитанные магией, отражали свет магических фонарей, чьи огоньки танцевали, как искры в воде. Мосты из чёрного дерева и белого мрамора, украшенные резными фигурами ангелов и демонов, сжимающих руки в единении, соединяли кварталы демонов и святых. Улицы, покрытые шрамами битв — трещинами, где пробивалась трава, и выжженными рунами, — гудели жизнью. Рынки пестрели красками: торговцы в алых плащах предлагали зачарованные клинки, а святые в белых мантиях торговали амулетами, сияющими, как утренний свет. Таверны, где демоны и святые спорили за кубками искристого вина, наполняли воздух смехом, звоном монет и запахом жареного мяса. Фестиваль Звёздного Союза, посвящённый свадьбе Ашеры и Ксарона, оживил Итерин: белые лилии, жасмины и орхидеи, парящие в воздухе магией правителей, оседали на мостовых, как искры в тёплой ночи. Уличные артисты жонглировали магическим огнём, их фигуры отражались в каналах, а музыканты на маленьких арфах пели баллады о любви богов, их голоса сплетались с ветром, разносящим аромат цветов.

У фонтана, где статуя ангела и демона сжимали мечи в союзе, Эриан сидела на скамье, её светлые волосы струились, как лунный свет. Она гладила котёнка, чьи уши подрагивали, но её улыбка бледнела от тени утрат — семья, потерянная в набегах клана Пепла, всё ещё жила в её памяти. Ларак, её опора, носился по рынку, сгребая кошачьи лакомства и подстилки у торговца в чёрной тунике, чьи когти выдавали демоническую кровь. Он то и дело оглядывался на Эриан, его шрамы смягчались от тепла в груди, а торговцы подмигивали, словно знали его тайный замысел.

Астерия и Мировиг спорили у тренировочной площадки, окружённой низкими стенами, покрытыми мхом и рунами, что слабо мерцали в тени. Её алый плащ развевался, лицо, холодное, как сталь, оживилось, когда она метнула кинжал в мишень, лезвие вонзилось в центр с глухим стуком. Сияющий меч на поясе мерцал магией света, отражая её решимость. Мировиг, с пылающими перчатками, фыркнул, скрестив руки, его брови нахмурились.

— Чёрт, Астерия, ты хоть раз промахнёшься? — буркнул он, шагнув ближе, глаза сверкнули теплом. — Или мне самому тебя отвлечь?

Астерия закатила глаза, откинув прядь светлых волос с плеча.

— Попробуй, болван, — отозвалась она, губы изогнулись в насмешке, пальцы поправили ремень с кинжалами. — Мой клинок быстрее твоих искр.

Мировиг придвинулся, перчатки мигнули алым, он сжал кулак, сдерживая искры.

— Быстрее, искр? — хмыкнул он, голос охрип, взгляд задержался на её губах. — Хочу увидеть, как ты попробуешь.

Ларак, возвращаясь с рынка, заметил их, перекинул сумку через плечо и ухмыльнулся, его шрамы дрогнули.

— Мировиг, всё ещё пытаешься её догнать? — поддел он, пнув камешек, который звякнул о мостовую. — Она тебя разрежет, и не вспотеет.

Мировиг резко повернулся, искры в перчатках вспыхнули, он стиснул зубы.

— Заткнись, Ларак, — огрызнулся он, уголки губ дрогнули в усмешке. — Я не таскаю кошачьи игрушки, как прислужник.

Ларак рассмеялся, шрамы напряглись от улыбки, он бросил сумку на скамью.

— Лучше игрушки, чем твой пожар, — ответил он, подмигнув. — Эриан любит котов, а ты только свои вспышки.

Эриан, услышав их, подняла голову от котёнка, её пальцы замерли, лицо озарилось, но тень мелькнула в глазах.

— Ларак, не дразни его, — произнесла она, мягко улыбнувшись, лукавство мелькнуло в её взгляде. — Мировиг, может, Астерия права. Попробуй её догнать, но без огня.

Астерия метнула ещё один кинжал, лезвие вонзилось рядом с первым, она вытерла ладонь о плащ.

— Он не догонит, Эриан, — отозвалась она, холодно прищурившись, но уголки губ дрогнули. — Слишком занят своим «чёрт возьми».

Мировиг рассмеялся, шагнув к ней, его рука замерла у её талии, но он отдёрнул её, сжав кулак.

— Чёрт возьми, боишься, что я тебя обойду? — буркнул он, глаза сверкнули. — Или что я тебе слишком нравлюсь?

Эриан подмигнула, пальцы гладили котёнка, её улыбка потеплела.

— Астерия, он не так уж плох, — произнесла она, голос дрогнул от воспоминаний, она поправила прядь волос. — Но, Мировиг, разозлишь её — она тебя приструнит, а я не буду ее останавливать.

Ларак хлопнул Мировига по плечу, его ладонь оставила лёгкий след на ткани.

— Слушай её, брат, — ответил он, ухмыльнувшись.

Астерия сверкнула глазами, губы дрогнули в улыбке, она поправила складку на платье.

Глава 2: Искры на пепле

«Вгневе рождаются искры, но лишь доверие куёт пламя»
— Заветы Огня, стих 17

Утро в Итерине наступило с холодным ветром, гнавшим лепестки жасмина по мостовым. Солнце, пробиваясь сквозь рваные облака, отражалось в каналах, чья магическая вода искрилась, как жидкое серебро. Тренировочная площадка Отрешённых гудела от звона клинков и вспышек заклинаний. В воздухе витал знакомый запах пота, железа и палёной земли.

Алуора шагала к площадке, её сапоги хрустели по гравию. Чёрно-синие волосы с золотыми прядями были стянуты в тугой узел, а на коже под кожаной бронёй слабо мерцали руны. Ночь с Самаэлем оставила следы — багровый след на шее, едва прикрытый воротом, и синяки на бёдрах, скрытые бронёй. Её лицо было суровым маской, под которой бушевала буря. Рядом шёл Самаэль. Его тяжёлые сапоги выбивали искры из камней, а аура, тяжёлая и густая, сдавила воздух вокруг, заставляя магические огни на стойках померкнуть. Алые кончики его волос горели в утреннем свете, как капли крови.

Отрешённые замерли, увидев их. Эриан уронила кинжал, лезвие звякнуло о камень. Ларак застыл с луком в руках, тетива бессильно распрямилась. Астерия резко остановила удар мечом, сбив дыхание. Мировиг, чьи перчатки пылали алым, выпустил огненный сгусток, который, оставшись без контроля, с треском поджёг деревянную мишень.

— Проклятье, Самаэль? — выдохнул Мировиг, гася искры на перчатках. — Мы думали, ты сгорел в той бездне!

Эриан шагнула вперёд, её взгляд прилип к багровому следу на шее Алуоры.
—Ты знала? — прошептала она, и в её голосе было больше растерянности, чем упрёка.

— Он вернулся ночью, — отрезала Алуора, и её голос прозвучал острее стали.

— Вернулся? — фыркнула Астерия, вонзая меч в песок. — И оставил сувениры. Это новый стиль в объявлениях о своём присутствии?

На этот раз никто не засмеялся. Мировиг сжал кулаки, и его искры с шипением погасли в песке.
—Сначала у нас не было ни одного бога, а теперь вот два, — его голос дрожал от ярости. — И один из них — тот, кто прикончил свою же пассию! Неужели убийство было единственным выходом, о, Великий? Не смог найти способа её исцелить?

Самаэль рванулся вперёд. Его аура взорвалась волной жара, песок вокруг почернел и спекся в стекло. Божественные метки на его руках заструились багрянцем, словно раскалённая лава.
—Твоя искорка не даёт тебе ума понять, что такое божественная ярость, червяк, — прошипел он, и его голос скрипел, как ломающиеся кости. — Я бы с удовольствием посмотрел, как ты пытался бы удержать её, сгорая заживо.

— Ты выбрал лёгкий путь! — не отступал Мировиг. — Убить проще, чем бороться!

Алуора рванулась между ними. Её собственная аура вспыхнула ослепительным светом, отбрасывая их друг от друга вихрем песка.
—Хватит! — её крик разрезал воздух. — Твоя злоба погубит нас раньше любого врага! — Она повернулась к Самаэлю, и её руны сияли холодным, неумолимым светом. — А ты — уйми свой пыл. Мы идём за Разумом Пепла. Вместе. Без доверия мы падём. Говори, куда идти.

Самаэль усмехнулся, и багровые прожилки на его коже вспыхнули ярче.
—Разум Пепла ждёт в Горной Косе, в пещере над Озером Падших Душ, — его голос был низким и зловещим, словно шепот из могилы. — Его воды — это сгусток всех страхов и предательств, что когда-либо испытывали казнённые души. И они жаждут новой жертвы. Вы нырнёте туда и встретите самое тёмное, что таится в ваших душах, облечённое в плоть. Мы с Алуорой пройдём — призраки трепещут перед теми, кто старше их страха. Но вы, смертные, — его взгляд скользнул по бледным лицам Отрешённых, — готовьтесь смотреть в глаза тому, что вы боитесь вспомнить даже во сне.

Эриан невольно сжала амулет на груди. Ларак положил руку ей на плечо, и его пальцы были твёрдыми и уверенными.
—Что он имеет в виду? — тихо спросила Эриан.

— Он имеет в виду, что озеро покажет нам наши собственные кошмары, — холодно пояснила Астерия, не отводя взгляда от Самаэля. — Без доверия друг к другу мы там и останемся.

— Доверие? — Самаэль фыркнул, и его аура снова сжалась, становясь лишь давящим грузом. — Ваше доверие разбивается о первый же страх. Горная Коса в двух днях пути. Решайте, будете ли вы тащиться за мной или станете кормом для теней, что шепчут вашими же голосами.

— Мы будем готовы, — твёрдо сказала Алуора. — Но запомни, Самаэль: если ты поведёшь нас в ловушку, я сама прикончу тебя. Будь ты бог или нет.

Отрешённые выступили на закате. Пустоши встретили их хрустящим пеплом под ногами и смрадом чёрных рек. Алуора шла впереди, её взгляд был устремлён на залитый кровью горизонт. Самаэль шагал рядом, его молчание было красноречивее любых угроз.

— Почему ты помнишь всё? — нарушил тишину Мировиг, его голос прозвучал хрипло. — Алуора не помнит ничего. Это такая божественная привилегия — страдать?

Самаэль медленно повернул голову, и в его глазах заплясали отблески далёкого пламени.
—Привилегия? — он хрипло рассмеялся. — Это моя личная адская карусель, огонёк. Я таскаю в черепушке каждую её жизнь, каждый вздох, каждый раз, когда она умирала у меня на руках, не узнавая меня. Алуора перерождается чистой. Это её благословение. Эта жизнь — двадцать первая. И впервые за всё время она тёмная. Как я. И всё равно не помнит ни чёрта.

— Двадцать... первая? — прошептала Эриан, и её глаза наполнились ужасом и жалостью.

— Значит, ты помнишь каждую её смерть? — Астерия смотрела на него с новым, холодным пониманием. — И каждое её забвение.

— Проклятье, — тихо выругался Мировиг, и в его голосе уже не было злости, лишь ледяная дрожь. — И это твоё наказание? Вечно помнить, как она забывает тебя?

— О да, — лицо Самаэля исказила гримаса, в которой была и боль, и ярость, и странное наслаждение. — Каждое забвение — это нож между рёбер. Но, чёрт возьми, это делает её вкус лишь слаще, когда я нахожу её вновь. Она — моя судьба. И я — её. Смиритесь с этим.

— Мы все несём свои цепи, — тихо, но твёрдо сказала Алуора, разрывая тягостное молчание. — Теперь наш путь — вперёд.