Пепелище

Пролог. Посильная помощь

Двадцать лет назад

Синий отблеск пробился сквозь шторы. Дом сотрясли громовые раскаты. Женя не спал, его веки распахнулись за мгновения до вспышки. Грохот не застал врасплох, а лишь провёл черту между сном и явью, расслоил бесцветное месиво на стены, потолок и дверь.

Стрелки часов замедлили ход. Ещё одна вспышка. Ещё один залп призрачной батареи. Водоотлив словно расстреливали из пневматических ружей. Окно скрипело под напором воды, будто дом обсыпали гравием.

Женя спрятался под одеялом. Даже самые смелые дети нуждаются в поддержке, пусть она и жестка, как хватка стального манипулятора.

– Мам… мам!

Робкий зов потонул в рокоте и шерсти. Сердце Жени ёкнуло, но росток гордости сопротивлялся панике.

«Крики для слабаков, таких здесь нет».

Новая вспышка осветила стены, насколько позволяли шторы. Последовавшие раскаты прозвучали не тише предыдущих. Вздохнув, Женя выбрался из-под одеяла и слез с кровати: заснуть казалось невозможным.

Вдоль противоположной стены забугрилось одеяло. Женя подошёл ближе. Вика ворочалась во сне. Её лицо часто меняло выражение и смешно подёргивалось. Круглое, веснушчатое и со вздёрнутым носиком, оно напоминало папино.

«Может, снится что-то. Мне бы заснуть…»

Поборов искушение растормошить сестру, Женя вышел из комнаты, а затем обернулся. Скрип двери потревожил Вику, но не более того. Сновидения крепко держались за зрителя.

Родительская спальня была погружена в тишину. Из-под двери лился свет, недостаточный, чтобы успокоить, но достаточный, чтобы приободрить.

Окно в торце не зашторили, вспышки молний освещали коридор и выход на лестницу. Ничего из того, чего следовало бояться, на глаза не показывалось, однако колени у Жени дрожали, и к двери он приближался слишком медленно. В животе повисла ледяная тяжесть; хотелось помчаться все равно куда, но тело будто противилось приказам разума.

На середине пути Женя осознал, что слышит не только заоконный вой и скрип отдельных половиц. Шаги, напряжённое дыхание… Хлопок, будто из бутылки вылетела пробка. На секунду свет из-за двери вспыхнул ещё сильнее, но почти сразу же обрёл прежнюю яркость. В спальне засновали тени.

«Мама с папой не спят, они ходят».

Женя с сестрой уже расспрашивали родителей, почему те иногда не спят допоздна, но ответы о «взрослых играх» и «выражениях симпатии» не прояснили ситуацию. Загадкой осталась и причина, по которой мамина сестра и её подруга живут с ними под одной крышей.

Движения за дверью казались непривычными, беспорядочными, рваными. Кровать скрипела, что-то падало на пол, звенело. Тени расходились, а затем преследовали друг друга, словно играли в пятнашки. Женя знал, что родители иногда ссорятся, но до сериальных сцен с битьём посуды никогда не доходило. Женя не помнил, чтобы мама когда-либо кричала. Она всегда говорила, если не шептала, но, когда злилась, её не могли не услышать. Когда мама заглядывала Жене в лицо и чего-то требовала, всё на свете для него исчезало, оставались только серые, как грозовые тучи, глаза и глубокий, строгий голос.

Тени соединились в одну. Сквозь ночной шум пробился хрип, затем и шёпот. Женя напряг слух, пытаясь расслышать слова или по крайней мере понять, кто говорит. Замедлился, хотя, казалось бы, куда уж ещё медленнее.

– Мне жаль.

Вопль, переходящий в сдавленный хрип, раздался и тотчас умолк.

Тень за дверью дёрнулась и замерла. Женя тоже замер. В голове гудело, как возле электроподстанции. Этот гул – всё, что Женя слышал в течение нескольких невыразимо долгих секунд. Из воздуха будто выкачали все остальные звуки, даже гроза за окном онемела: вспыхнула очередная молния, но за нею не следовал гром. Быть может, она ударила где-то невообразимо далеко…

Наконец, звуки вернулись. Женя сглотнул и продолжил шагать к двери. Тень за ней тоже зашевелились. Одна тень. Вторая двигалась только вместе с ней, только когда они были рядом.

Женя терял из виду проём между дверью и полом. Его взгляд сконцентрировался на ручке. Незримая возня становилась всё громче.

Ладонь замерла в сантиметре от ручки.

Скрипнула кровать. Возня прекратилась.

– Входи.

Женя приоткрыл дверь. В ноздри ударил кисловатый запах дыма.

«Мама зажгла новые свечи?»

От бронзовых бра у изголовья кровати исходил мягкий оранжевый свет. Постель заправлена, но покрывало будто основательно измяли, а затем торопливо разгладили складки. На полу блестел фарфоровый черепок. Ковёр лежал свёрнутый в трубочку, широкий посередине и узкий по краям, будто удав после удачной охоты. Прежде ничего подобного Женя не видел.

Мать сидела на краю кровати, понурив голову. Распущенные волосы скрывали лицо. Шёлковый халат переливался серебром. Женя прикрыл за собой дверь, и Мать медленно повернула голову на скрип. Уголки бледных губ едва заметно приподнялись, а в глазах блеснул тусклый огонёк.

– Подойди ко мне.

Женя послушался, не зная, куда деть свои руки: сцеплял пальцы в замок, прижимал кисти к груди, прятал за спину. Спальня ощущалась огромной и пустой, будто актовый зал, подготовленный для танцев, а путь от порога до кровати – непривычно длинным.

Глава 1. Жизнь всегда обман, смерть всегда возможность

Наши дни

– Пепел – это перхоть комет!

Смелое заявление. Настолько смелое, что превратило первозданную тьму в обыкновенное отсутствие света. Ткань сна порвалась, расползлась на нитки меркнущих и забывающихся образов. Мир снова оживал. Сначала была тишина и пустота. Евгений лишь мог ощутить подушку, простыню и одеяло-кокон. Потом включился звук. С ворвавшимися в голову щелчками, писком и гулом загадочное вновь стало понятным, волшебное переродилось в обыденное. Евгений открыл веки, уже зная, что увидит знакомую грязно-желтую штукатурку.

Бетонная плоть под потрескавшейся однотонной кожей. От пола и до потолка. Как в больнице.

«Мама никогда не заморачивалась с красотой убежищ. – Евгений ухмыльнулся, переворачиваясь на другой бок. – Нормальные люди бы здесь не выжили, сошли бы с ума, но на то они и нормальные. У нас таких нет. Не было…»

Евгений знал, что уродился в мать. Сходство с отцом ограничивалось светлыми волосами, повадки, образ мышления – это всё от матери.

В полутора метрах от кровати располагался стол с аппаратурой – рабочее место Вики. Сестра, сидевшая в кресле в своём облезлом синем халате нараспашку поверх серой майки и клетчатых шорт, сошла бы за программиста или дизайнера. Однако тем хватило бы и одного монитора, да и данные спутников о движении воздушных масс им ни к чему.

– Гадаешь…

Вика оглянулась. Едва ли она слышала Евгения; он даже не прошептал, а пошевелил губами. Но она почувствовала. Вика чувствовала больше, чем ей и другим хотелось. Кожей, нутром, третьим оком, шестым чувством – называть можно как угодно, но суть от того не меняется. Ужасно полезная способность, но и жутко неудобная, если не умеешь её контролировать. Тяжело быть высокочувствительным приёмником с неисправным тумблером включения-выключения.

Евгений пристально посмотрел на сестру. Каштановые волосы, небрежно собранные в пучок, обрамляли овальное веснушчатое лицо. Припухлость в области глаз досталась Вике от отца. От матери же был усвоен лишь сомнительный дар и, пожалуй, интерес к естественным наукам. На этом сходства заканчивались.

«Что бы я делал, не будь мы роднёй?» Взгляд Евгения заскользил по Викиному бедру. Гладкая кожа блекло сияла на утреннем свету. Евгений мысленно поцеловал сестрину голень.

– Не гадаю, а прогнозирую. – Вика с видимым раздражением запахнула халат и затянула пояс. – Не самое грязное занятие, знаешь ли.

Евгений улыбнулся уголками губ. Выбритое лицо не избавилось от печати напускного безразличия.

«Как скажешь, сестрёнка, как скажешь…»

– Гадают твои прорабы, устанавливая сроки.

– Хочешь поскорее от меня избавиться? – Евгений поднялся с кровати. – Двоим тут тесновато, не спорю. Мать могла бы подарить тебе коробку попросторнее. Хочешь себе отдельное крыло? Места хватит всем, тем более что остальные прекрасно умещаются в шкафу.

– Меня и эта коробка устраивает. Даже думать не хочу, во что ты превратишь подвал.

«В пыточную или в холодильник для шлюх». Вика не была уверена, действительно ли эта мысль принадлежала ей, или она все же была услышана от брата. Чрезмерная эмпатия размывает личность. Чужие мысли замещают собственные.

Улицу всколыхнул шум, от безысходности прозванный в народе музыкой. Выкрученные на максимум басы пережёвывали мелодии в зародыше, изредка выплёвывая шелуху отдельных синтезаторных нот. Смысл слов, если таковой в них закладывался, бесследно ускользал от невольных слушателей; лишь магия сведения мешала неразборчивому бубнежу потонуть в потоке бита и слиться с ним.

– Что-нибудь придумаю, – сказал Евгений и, поморщившись, выглянул в окно.

Источник шума, кислотно-зелёный кроссовер с тонированными стёклами, вынырнул из-за угла и заехал на тротуар у соседнего дома. Водитель не торопился убавлять громкость. Евгений упёрся ладонями в подоконник, а взглядом – в капот автомобиля. Вика вернулась к своим мониторам. Покрытая шрамами спина брата загораживала вид на тёмные окна, но смотреть было не на что. Самое интересное скрыто от глаз, и порой не зря. Годы, проведённые с Евгением и Матерью под одной, ныне рухнувшей, крышей, научили Вику держать порывы любопытства в себе, а язык – за зубами, если ставки невысоки.

А иначе образованные и воспитанные горожане сбросят маски и соберутся в толпы, как средневековые крестьяне.

Неразборчивые фразы были загрызены помехами, «музыка» стремительно превращалась в откровенную какофонию. Затем всё смолкло: басы, бубнёж, бухтение двигателя. Даже ветер, казалось, на долю секунды перестал свистеть, будто испугавшись безденежья, но только на долю секунды. В напряжённую утреннюю тишину вклинился возглас автомобилиста-меломана, расстроенный, раздражающий, но куда менее продолжительный и громкий.

– Что бы без меня делали сервисные центры, – усмехнулся Евгений и закрыл окно. – И женские психологи с реаниматологами.

– И гробовщики, – процедила Вика сквозь зубы.

– Да, если понадобится. И если останется, что хоронить.

Евгений засобирался: предстояло проверить, как идут дела на стройке. В шкафу, освобождённом Викой на период вынужденного сожительства, Евгений хранил личные вещи, а также урны с прахом: хоронить то немногое, что осталось от семьи после пожара, показалось ему кощунством. Любимый серый пиджак висел словно выжидающее жертву привидение. Одевшись, Евгений спрятал пластиковые кинжалы в рукава, пистолет с интегрированным глушителем – в потайной карман. Не то чтобы Евгений намеревался сегодня все это использовать, но никогда не знаешь, окажется ли доброго слова достаточно.