Перекресток

Гость под дождем

Дождь шёл третий час, не уставая и не торопясь. Он забивал водостоки, стекал по карнизам стеклянными нитями, перебирал листья на клёнах, как музыкант — струны. В переулке, где стоял отель «Перекресток», звук дождя был тише: стены теснились близко, а крыша отеля выступала над входом широким козырьком, под которым всегда пахло корицей и тёплым деревом.

Рин протёр стойку. Машина выдохнула пар, как маленький локомотив, и затихла. Часы над дверью показывали без пяти девять — в это время живые почти не заходили. Зато другие… другие находили дорогу чаще.

Они приходили по-разному. Одни распахивали дверь с шумом ветра, как будто спешили на поезд. Другие стояли снаружи долго, прислушиваясь к себе, к шуму в груди, которых уже не было, к тем голосам, что затихли. Большинство всё ещё надеялись — на звонок, на чьи-то шаги по лестнице, на то, что утром всё станет прежним.

Звонок над дверью звякнул резко и одиноко. Внутрь шагнул мужчина в длинном поношенном пальто — вода стекала с пол, оставляя на ковре тёмные росчерки. Он снял шляпу, выжал поля, словно это могло помочь, и поднял взгляд. И сразу — Рин это заметил — глаза соскользнули к лампе у стойки, потом к кофемашине, к табличке «Ресторан закрыт с 23:00», к витражу на лестнице. Глаза искали знакомые детали мира. Для тех, кто только что пришёл сюда впервые — это было важно.

— Добрый вечер, — сказал Рин спокойно. — У нас тихо. Согреться хотите?

Мужчина промолчал. Капли на ресницах дрожали, но не падали — будто держались последней привычкой тела. И ещё Рин отметил, как за спиной гостя свет из переулка прошёл через него странно — не касаясь плеч, не цепляясь за ткань. Тень не легла на ковёр. Она вообще не легла.

— Кофе… — голос у мужчины оказался хриплым, как у того, кто много молчал. — Что-нибудь тёплое. Если можно — с корицей.

В этом месте многие просили корицу, даже те, кто никогда её не любил. Рин кивнул:

— Можно. Садитесь. Там, где удобно.

Гость прошёл к столикам у окна. Сел не снимая пальто, как человек, который не уверен, что имеет право остаться.

Рин включил помол, и в воздухе поднялся первый запах — тёплый, маслянистый, чуть ореховый. Он всегда приходил первым, как напоминание, что мир устроен просто: бобы, горячая вода, пара движений — и у тебя в ладонях кружка, в которой можно жить. Потом — второй запах. Не всем дано его слышать. Он прятался тонко и упрямо, как нить в полотне. Иногда это была мята — и тогда приходили воспоминания о летних вечерах на балконе. Иногда — яблочный пирог, и человек начинал говорить о маме, которая всегда оставляла последний кусочек. Иногда — гроза: тяжёлый электрический шорох под кожей, будто в крови всё ещё ходит напряжение.

Сейчас же воздух повёл в сторону сырости. Сначала — просто дождь. Потом, тоньше, глубже — вода на бетоне. И за этим, как железная скоба под тканью, — мокрое железо. Это был редкий запах, твёрдый, как буквы на табличке. От него снизу холодело в ладонях. Он напоминал не о крови — нет, не прямо — а о том, как холодный металл отзывается о кожу. Перила. Мост. Цепь.

Рин поставил питчер на плиту, насыпал корицу щепотью, дал пару секунд, пока пар протянет нить между специями и молоком. Вдохнул ещё раз — да, мокрое железо было здесь, как чужая нота в знакомой мелодии.

— Как вас зовут? — спросил он, когда кружка села на блюдце, а корица потемнела веснушками на молочной пене.

— Я… — Мужчина замолчал. Лоб его чуть наморщился, как у человека, который пытается услышать собственную мысль в шуме дождя. — Я был… — Он рассмеялся коротко и сухо. — Был — это как? Это ведь уже не сейчас, да?

— Здесь можно говорить «был», — мягко ответил Рин. — И «есть». И «буду», если так легче. Имя всплывёт само. Возьмите.

Мужчина взял кружку двумя руками — так делают люди, которым холодно не только снаружи. Сделал глоток и медленно выдохнул. Вдох его был длиннее, чем выдох — как у пловца, который только что вышел из воды на берег.

— Знаете, — сказал он, глядя в пену, — бывает, что вещь пахнет правильнее, чем любой воспоминание. Этот кофе сейчас пахнет… дождём на мосту. И… — он прислушался, нахмурился. — Перилами. Ржавыми. И моими руками. Смешно?

— Нисколько.

— Я не могу вспомнить, — продолжил он глухо. — Я стоял. Я помню свет — жёлтый, дорожный. И звук — кто-то смеялся. И вода… много воды. А потом — будто провал. Всё время, как будто, падаю. И не могу упасть.

Он замолчал, и в эту паузу отель дышал. Лампа под потолком слегка качнулась, хотя двери были закрыты. Где-то в коридоре шелестнул шёлк — Рин знал, это третья, дальняя комната поправляет занавеску. Иногда отель делал такие мелочи: подсказывал, что слышит.

— Здесь можно остаться, — сказал Рин. — На ночь — точно. На сколько нужно — посмотрим. Номер найдётся. Поужинать успеете — кухня уже закрыта, но у меня в запасе есть яблочный пирог. И сливки.

Мужчина кивнул. Он выглядел уставшим без признаков усталости — это бывает у тех, чьё тело больше не тянет вниз привычными болями.

— Вам проще будет, — добавил Рин, — если вы назовёте хоть что-нибудь. Пускай это будет не имя. Дело. Привычка. Что угодно.

— Я… у меня был ключ, — неожиданно сказал гость. — Холодный, лакированный. От шкафа в подсобке. Запах… — Он улыбнулся уголком рта. — Белизна и лимон. Я работал… в автомойке? Нет. На складе. Я… Может — у музея? Господи. — Он сжал руку в кулак. — Что со мной.

— С вами всё логично, — сказал Рин. — Вы пережили слишком много дождя за одно мгновение. Мы соберём это по запахам. По словам. По мелочам. Так всегда выходит.

Гость снова кивнул. Он пил неторопливо, и с каждым глотком в лице его появлялось что-то более земное — как будто теплая тяжесть напитка заставляла черты прижиматься к коже.

— У меня есть комната для таких, — сказал Рин, поднимаясь. — Номер без номера. С видом на внутренний дворик. Там тихо. Я покажу.

Он взял ключ со стойки — бронзовый, старомодный, с вытертым гравированным листом клена на кольце. Знаковый предмет. Отель любил такие.

Холодный снег

В городе о «Перекрестке» знали немногие. Говорили, что это не совсем отель и не совсем чайная. Его двери открывались не для всех, а только для тех, кто слишком долго искал — и не находил.

Каэль узнал о месте из дневника Лины. В её тетради были странные строки:
«Если меня не станет — ищи перекрёсток. Там, где улицы путаются, всегда есть дверь. Она откроется только тебе. Там тепло. Там ждут.»

Он перечитывал их много раз, но только этой зимой решился довериться. И вот — снег вывел его в незнакомый квартал, где горела вывеска с тихим словом: «Перекресток».

Колокольчик над дверью звякнул.

Рин поднял глаза от чайника. Джухён закрыл книгу. Хэми застыла с карандашом в руке.

На пороге стоял высокий юноша в тёмном пальто. Снег таял на его плечах, капли скатывались по рукавам. В руках он держал старую книгу. Между страниц торчал уголок фотографии.

— Добро пожаловать, — сказал Рин ровно, как будто ждал его. — Здесь тепло.

Каэль шагнул внутрь и почувствовал: шум улицы остался где-то за дверью, а воздух пах корицей и печным теплом. Он сел у окна — и сразу понял, что это место выбрало его.

Он вынул фотографию. На ней — девушка в зимнем пальто, с улыбкой, которая не успела постареть.
— Её звали Лина, — сказал Каэль негромко. — Она пропала прошлой зимой. Тело так и не нашли.

Хэми вздрогнула. Джухён переглянулся с Рином.

— Ты уверен, что она здесь? — спросил Рин.

Каэль кивнул.
— Я слышу её шаги каждую ночь. Она зовёт меня по имени.

В этот миг на стекле у окна проступил туманный отпечаток ладони.

Отпечаток ладони на стекле дрогнул и медленно расплылся. Будто кто-то провёл пальцами по окну изнутри.

Хэми сжала карандаш, он хрустнул в её руке. Джухён напрягся, но остался сидеть. Лишь Рин не отвёл взгляда от окна, и только его пальцы чуть сильнее сжали ручку чайника.

— Она здесь, — выдохнул Каэль.

Туман за стеклом собрался в очертания фигуры. Сначала размытый силуэт, как отражение в воде, потом всё яснее: длинное пальто, распущенные волосы, глаза, в которых отражалось пламя печи.

Лина шагнула сквозь стекло. Воздух в чайной стал ледяным, лампа у стойки мигнула, но не погасла.

Она остановилась напротив Каэля. Смотрела долго, словно проверяла — он ли это. И только потом её губы шевельнулись:

— Ты пришёл.

Голос был тихим, будто дуновение ветра. Каэль поднялся, в руках всё ещё держал фотографию.
— Лина…

Рин встал рядом с ним, касаясь его плеча.
— Осторожно. Она здесь не ради объятий.

— А ради чего тогда? — спросил Каэль, не отводя глаз.

Лина опустила взгляд на фото.
— Ради того, что осталось невысказанным.

В чайной воцарилась тишина. Даже Хэми не посмела пошевелиться. Лишь Джухён тихо пробормотал:
— Она застряла.

Рин кивнул.
— А значит, её история ещё не завершена.

Лина посмотрела прямо в глаза Каэлю. В её взгляде не было злости или пустоты — только тоска, глубокая и безысходная, как сама зима.
— Я звала тебя, — прошептала она. — Но ты не слышал.

Каэль сжал фотографию так, что та чуть не порвалась.
— Я слышал, Лина. Каждую ночь. Вот почему я здесь.

Лина медленно подняла руку, коснувшись кончиками пальцев стеклянной кружки, что стояла на столике. Стекло мгновенно покрылось инеем.

— Я не помню всего… — её голос звучал будто издалека, как сквозь воду. — Но ночь была длинной. И слишком тихой.

Каэль шагнул ближе, хотя Рин удержал его за плечо.
— Не лезь, пока сама не захочет, — предупредил он.

Лина закрыла глаза. Тень пробежала по её лицу.
— Кто-то был там. Шаги. Голос. Я думала — это ты… — она посмотрела на Каэля. — Но это был не ты.

Её фигура дрогнула, как огонь свечи. В воздухе запахло железом, резким и тяжёлым. Хэми прикрыла нос ладонью.
— Кровь… — шепнула она.

Рин сжал губы.
— Значит, убийство.

— Я пыталась кричать, — продолжила Лина, но её голос сорвался, стал сиплым. — Но стены были глухими. Я звала, и никто не откликнулся. Только холод. Потом — тьма.

Она резко вскинула глаза на Каэля, и в них впервые мелькнула больная острота.
— Ты должен был прийти раньше.

Каэль словно получил удар. Он сделал шаг назад, едва не уронив фотографию.
— Я… не знал…

Рин прикрыл глаза.
— Вот и ответ. Она не может уйти, потому что её смерть не признана, а вина и обида держат её здесь.

Джухён пробормотал:
— Значит, пока её тело не найдут и пока правда не выйдет наружу… она будет привязана к этому месту.

Лина опустила взгляд, и в её облике снова появилась хрупкость, почти прозрачность.
— Я устала ждать, — сказала она тихо. — Но уйти сама не могу.

Каэль опустился на колени перед ней. Его руки дрожали.
— Тогда позволь мне помочь. Скажи хоть что-то… где искать.

Лина посмотрела на него. В её взгляде зажглось что-то новое — надежда, смешанная с отчаянием.
— Перекрёсток, — прошептала она. — Там, где дорога уходит к реке. Я там осталась.

В чайной повисла тяжёлая тишина. Только потрескивание печи и запах корицы напоминали, что это место ещё живое.

Рин отпустил плечо Каэля и встал. Его голос был низким, ровным:
— Перекрёсток у реки… Старое место. О нём лучше не говорить громко.

Джухён нахмурился.
— Я думал, та дорога закрыта уже лет десять. Там обвалы, вода поднимается каждую весну. Кто туда сунется?

— Те, кому некуда идти, — ответил Рин. Он посмотрел на Лину, которая всё ещё стояла у окна, полупрозрачная, будто сотканная из инея. — Если её там оставили… значит, оставили специально.

Хэми осторожно поднялась из-за стола, держа в руках блокнот.
— Это место… я слышала. В записях полиции. Говорили, там находили одежду пропавших. Никогда — тел.

Каэль резко поднялся. Его глаза сверкнули.
— Значит, мы должны пойти туда. Если я не найду её… она так и останется здесь.

Рин посмотрел на него пристально, словно взвешивал.
— Понимаешь, мальчишка, такие места не любят свидетелей. Там прячется больше теней, чем ты думаешь.

Дорога зовет

Утро в «Перекрестке» началось шумно — и виноваты в этом были вовсе не постояльцы из числа живых.

Сомневающийся, высокий мужчина в потрёпанном пальто, устроил скандал прямо у стойки:
— Я требую горячую воду в номер! Какая у вас репутация, если в отеле даже душа не может нормально помыться?!

— Ты и есть душа, — устало отрезал Рин, протирая чашки. — И для твоего сведения — у нас нет ни номеров, ни душа.

— Тогда зачем вывеска «Отель»? — не унимался дух. — Обман потребителя!

Хэми прыснула со смеху, но спрятала лицо за блокнотом.

Девочка с кроликом, которую Рин упрямо звал «Кроличиха», сидела на полу и рассматривала карты, вытянутые из ящика.
— Тут нарисованы дороги, но они не совпадают, — сказала она так уверенно, будто была главным навигатором. — Этот перекрёсток больше похож на паутину. Может, потому никто и не возвращается.

Парень с наушниками ворчал, что «без навигатора XXI века мы все пропадём», и демонстративно «искал сигнал». Иногда он щёлкал пальцами, будто листал ленту, и каждый раз Рин тихо стонал от раздражения.

Джухён сидел за большим столом и раскладывал старые газетные вырезки.
— Вот, слушайте. За последние пятнадцать лет пропало не меньше двадцати человек в районе реки. Всегда — на закате или ночью. Никого не нашли.

Каэль поднял взгляд. Его глаза горели решимостью.
— Значит, там действительно что-то.

Рин, наконец, отложил чашку и подошёл ближе.
— «Что-то» — мягко сказано. Та дорога всегда была ловушкой. Не только для живых, но и для мёртвых.

— Но мы должны попробовать, — твёрдо сказал Каэль. — Ради Лины. Ради них всех.

Кроличиха погладила по голове своего плюшевого кролика и кивнула серьёзно, как маленький генерал.
— Мы тоже хотим домой.

Рин вздохнул и посмотрел на каждого по очереди — на Каэля, Хэми, Джухёна, на духов, которые теперь невидимой тенью держались рядом.
— Ладно. Тогда у нас есть день. Сегодня готовимся. Завтра — выходим.

Парень с наушниками тут же поднял руку.
— А можно сначала завтрак? Даже мёртвые заслуживают бутерброд.

Рин закатил глаза так, что Хэми снова прыснула.
— Отлично. У нас — поход. А у них — экскурсия с завтраком.

Большой стол в чайной превратился в штаб. Газеты, карты, старые записи полиции и блокноты Хэми лежали вперемешку с чашками чая и брошенным плюшевым кроликом.

Рин аккуратно разложил карты местности, склеенные из разных обрывков.
— Вот дорога к реке. Вот старый мост. И вот Перекрёсток. — Он ткнул пальцем в тёмное пятно, словно выжженное на бумаге. — Если идти в обход, займёт два дня. Если напрямую — ночь пути, но…

— Но там чаще всего и пропадают, — мрачно добавил Джухён.

— Отличный маршрут! — бодро заявил парень с наушниками. — Я за короткий путь.

— Конечно, — пробурчал Рин. — Тебя же потом искать не придётся — ты уже тень.

Хэми подняла руку, будто школьница.
— А если… взять два пути? Мы идём в обход, а кто-то смотрит короткую дорогу.

— Никто не пойдёт один, — резко сказал Рин. — На Перекрёстке одиночек не отпускают.

Кроличиха прижала своего кролика к груди.
— Тогда я буду с вами. Он тоже. — Она кивнула на игрушку. — Мы вдвоём.

Хэми прикрыла рот, чтобы не улыбнуться слишком широко.
— Думаю, у нас новый член команды.

Каэль, всё это время молчавший, поднял взгляд от фотографии Лины.
— Я пойду первой. Я должен.

Рин посмотрел на него внимательно.
— Ты пойдёшь, но не первым. Запомни: дорога к Перекрёстку всегда берёт тех, кто рвётся вперёд.

— А что насчёт снаряжения? — вмешался Джухён. — Фонари, еда, тёплые вещи.

— И компас, — добавила Хэми.

— И хотя бы один нормальный плейлист! — вставил парень с наушниками. — Без музыки я точно превращусь в агрессивного призрака.

Рин закрыл лицо ладонью.
— Ненавижу эту команду.

— Но ты с нами, — улыбнулась Хэми.

И в тот момент даже Рин не смог спорить.

Стол в чайной был завален так, словно «Перекресток» превратился в детективный штаб. Газеты с пожелтевшими краями, списанные полицейские отчёты, карты с выцветшими линиями, заметки Хэми и чашки с остывшим чаем переплетались в хаосе, который, по странной иронии, имел свою систему.

Рин разложил карты. Его пальцы уверенно двигались по бумаге, словно он уже десятки раз делал такие маршруты.
— Вот дорога к реке. Старый мост. И Перекрёсток. — Он обвёл участок жирной линией. — Место, куда даже карты боятся ложиться.

Кроличиха, сидя на подоконнике, наклонила голову набок.
— На моей карте там паутина. — Она протянула детский рисунок, нацарапанный простым карандашом. Дороги сплетались в кривую сеть, а в центре была тёмная точка. — Видишь? Это значит, что там ловушка.

Рин удивлённо посмотрел на рисунок.
— И где ты это взяла?

— Мне снилось, — просто ответила девочка и погладила кролика по голове.

Каэль сжал губы, но промолчал. Слишком уж похоже это было на правду.

— Нам нужно продумать снаряжение, — вмешался Джухён. Он аккуратно выписал список на клочке бумаги. — Фонари, батарейки, тёплые вещи, верёвка, компас. И…

— Сигнальные ракеты, — вставил Рин. — Если всё пойдёт не так.

Парень с наушниками фыркнул:
— А что если всё пойдёт не так, а батарейки сядут? Тогда я превращусь в очень злого призрака и буду вас пугать всю дорогу.

Хэми прыснула и, не поднимая глаз, добавила в список: «Плейлист для привидений».

— Очень смешно, — буркнул Рин, но угол его губ всё же дёрнулся.

Ближе к вечеру каждый занимался своим.

Джухён раскладывал газеты, выискивая совпадения в датах и случаях пропажи. Он выглядел как профессор, который собирал теорию — только вместо студентов у него были призраки, подглядывающие через плечо.

Кроличиха устроилась в углу и «кормила» своего кролика воображаемым печеньем. При этом она командовала всеми:
— Не забудьте взять много одеял. У реки холодно. Я знаю, я там замёрзла.

Дорога к реке

Утро было сухим и холодным. Трава на обочине дороги хрустела под ногами, словно тонкий лёд, и казалось, что ночь ещё не отпустила землю. Небо затянуло тусклыми облаками, и даже свет казался не солнечным, а каким-то чужим, будто выжатым из воздуха.

Рин шёл впереди, неторопливо, но твёрдо, с сумкой за плечом и фонарём, привязанным к ремню. Он выглядел так, будто уже сотни раз уходил по этой дороге — и всё же в его плечах чувствовалась настороженность.

Хэми шагала рядом, записывая что-то в блокноте на ходу. Казалось, она была единственной, кого происходящее скорее возбуждало, чем пугало.

— Мы уже пересекли старую границу деревни, — сказала она, не поднимая головы. — По картам дальше идёт просёлок, но он почти заброшен.

— Почти? — переспросил парень с наушниками, таща за собой рюкзак, который казался больше него. — Я ненавижу слово «почти». Оно звучит так, будто сейчас на нас выскочит какая-то нечисть.

— А если и выскочит? — хмыкнул Джухён. — Ты же сам мертвец.

— Я культурный мертвец! — возмутился тот. — Я привык к цивилизации, вай-фаю и нормальной еде. А тут… кусты!

Кроличиха сидела на плече у Каэля, крепко прижимая к груди своего кролика. Она смотрела на дорогу серьёзно, как командир на своих солдат.

— Кусты — это хорошо, — наконец сказала она. — В кустах можно спрятаться.

— От чего? — спросила Хэми.

— От дороги, — просто ответила девочка.

Все замолчали. Даже парень с наушниками.

Дорога вела к реке, извиваясь между низких холмов. Старые деревья стояли слишком близко друг к другу, и их ветви переплетались над тропой, как тёмный свод. Иногда казалось, что они образуют нечто похожее на арку — слишком правильную, слишком геометричную, чтобы быть случайностью.

Каэль шёл молча, только изредка сжимал в руках фотографию Лины. Каждый шаг давался ему тяжело, но в его движениях не было ни капли сомнения.

— Ты всё время держишь её, — заметила Хэми, мягко. — Это придаёт тебе сил?

Каэль кивнул.
— Она ждёт меня там. Если я отпущу… дорога заберёт меня раньше времени.

Рин посмотрел на него через плечо, но ничего не сказал.

Через пару часов они остановились у старого моста. Доски были гнилыми, перила — сломаны, но он всё ещё держался. Под ним текла мутная вода, пахнущая тиной и ржавчиной.

— Отличное место, чтобы утонуть, — пробормотал парень с наушниками. — Я против.

— Ты уже утонул, — сухо заметил Рин. — Расслабься.

— Я не утонул! — возмутился тот. — Я умер культурно… ну ладно, неважно как.

Кроличиха нахмурилась.
— Тут холодно. А дальше будет ещё холоднее.

Каэль наклонился к ней.
— Ты чувствуешь?

Она кивнула и прижала кролика крепче.
— Дорога уже смотрит на нас.

Они перешли мост один за другим, стараясь не наступать на прогнившие доски. Рин шёл первым, проверяя каждый шаг. Хэми, наоборот, почти подпрыгивала, как будто всё это было приключением, а не шагом в неизвестность.

Когда все оказались на другой стороне, колокольчик, который Хэми повесила на рюкзак «на удачу», зазвенел сам по себе, хотя ветра не было.

— Это знак? — спросила она, тревожно глядя на Рина.

— Это предупреждение, — отрезал тот. — Дальше мы уже на чужой территории.

Дорога становилась всё тише. Даже птицы, казалось, улетели отсюда. Воздух густел, и эхо отвечало на каждое слово с лёгким искажением.

— Проверка, один-два, — сказал парень с наушниками.

И эхо вернуло:
— …два… один… никто…

— Что?! — взвился он. — Оно только что сказало «никто»!

— Тебе послышалось, — отрезал Рин.

— Да ни фига! Оно меня троллит! — возмутился парень и показал кулак пустому воздуху. — Слышь, дорога, я сам умею пугать!

Кроличиха хихикнула, спрятавшись за ухо Каэля.

— Не обращай внимания, — сказала она. — Дорога любит дразнить.

Они шли дальше. В какой-то момент Джухён остановился и присел на колени. Он рассматривал землю, как охотник.

— Здесь недавно кто-то проходил. Следы свежие.

— Люди? — спросил Каэль.

— Нет, — покачал головой Джухён. — Слишком лёгкие. Будто человек шёл… и исчезал с каждым шагом.

Тишина навалилась на всех.

Рин нахмурился и поднял фонарь.
— Быстрее. Пока дорога играет с нами, у нас есть шанс.

К вечеру они добрались до опушки. Здесь начиналась настоящая тьма: густой лес с одинаковыми деревьями, которые стояли так ровно, будто кто-то нарисовал их линейкой.

Хэми достала блокнот.
— Посмотрите… все деревья одного возраста. Даже сучки на одной высоте. Это ненормально.

— Отлично, — простонал парень с наушниками. — Мы вошли в фотокопию леса.

— Тише, — сказал Каэль. — Они слушают.

Они остановились на привал. Рин развёл маленький костёр, хотя дым сразу потянуло вниз, к земле, словно воздух здесь сопротивлялся огню.

Кроличиха сидела рядом и шептала сказку кролику. Джухён снова раскладывал заметки, пытаясь понять, почему именно эта дорога забирает людей. Хэми писала строки в блокнот. Парень с наушниками пытался найти «сигнал» с помощью ветки, выставленной вверх.

Каэль смотрел на пламя и молчал. В его глазах отражался не костёр, а тот Перекрёсток, который уже звал его по имени.

Огонь трещал, высекая искры, которые тут же гасли в тяжёлом, влажном воздухе. Казалось, сама ночь старалась задушить пламя, но маленький костёр упорно держался.

Рин сидел ближе всех к огню. Его глаза отражали красное сияние, лицо оставалось непроницаемым, но пальцы нервно постукивали по рукояти ножа.

— Всё не так, — тихо сказал он, словно самому себе. — Огонь должен подниматься, а его тянет вниз. Земля пьёт его, будто голодная.

— Может, она просто хочет согреться, — фыркнул парень с наушниками, вытянув руки к огню. — Я её понимаю. Я тоже хочу согреться, а вы жадины.

Кроличиха прыснула со своего одеяла:
— Земля в одеяле смотрелась бы странно.

— Земля в одеяле… — задумчиво повторила Хэми и тут же записала это в блокнот. — Отличный образ для путевых заметок.