Перекресток душ

Глава 1. Девочка с голубыми глазами

Надежда Юнязова сидела на полу своей квартиры в окружении стопок распечатанных документов и пыталась не думать о том, что сегодня ей исполнилось тридцать пять лет.
Надежда Юнязова прижала телефон к уху и слушала, как на том конце провода мужчина с французским акцентом медленно, по слогам, диктовал фамилию:
— M-e-r-c-i-e-r. Луи Мерсье. Он умер в Цюрихе в 1984 году. Квартира на Банхофштрассе.
Надежда быстро записывала в блокнот, зажав трубку плечом.
— А документы на покупку картины у вас есть?
— Нет, мадам. Дед не оставил бумаг. Только дневник, где он пишет, что купил полотно Модильяни в 1952 году. Больше ничего.
— Хорошо. Я проверю архивы цюрихской полиции и аукционов. Если найду что-то — позвоню. Спасибо, мсье Мерсье.
Она повесила трубку, откинулась на спинку стула, потянулась. За окном темнел мартовский вечер. Чистые пруды почти скрылись в сумерках, фонари зажглись, отражаясь в чёрной воде. Надежда посмотрела на часы: без двадцати семь. Она работала уже десять часов без перерыва.
На столе перед ней лежала стопка документов, распечаток, фотографий. В центре — чёрно-белый снимок: девочка лет пяти в матросском платьице, с огромными светлыми глазами, смотрела прямо в объектив. На обороте выцветшие чернила: «Рахиль. Париж, май 1943».
Два месяца спустя — облава. Велодром д'Ив. Эшелон на восток.
Девочка больше никогда не вернулась.
А портрет, написанный Амедео Модильяни в 1917 году — «Девочка с голубыми глазами», — продавался через три недели на Christie's за восемь миллионов долларов. В каталоге аукциона — ни единого слова о Рахиль Леви, о её родителях, погибших в Освенциме, о том, что картина была конфискована нацистами из парижской квартиры на улице Розье.​
Надежда положила фотографию обратно в папку, потерла глаза. Статья должна выйти послезавтра в Art & Provenance — к годовщине освобождения Освенцима. Материал был готов на девяносто процентов, оставалось закрыть одну дыру в провенансе: где картина была с 1947-го по 1985-й год. Тридцать восемь лет пустоты. Луи Мерсье, швейцарский антиквар, мог быть ключом — если его дневник не врал.
Она встала, прошлась по комнате, размяла затёкшие ноги. Квартира на Чистых прудах досталась от бабушки два года назад — двушка на четвёртом этаже сталинки, высокие потолки, лепнина, паркет. Хорошее место, хорошая площадь. Но ремонта не было лет двадцать: обои местами отклеились, на кухне — древняя плитка, в ванной — сантехника из девяностых. Надежда откладывала ремонт уже год — работа поглощала целиком.
«Тёмный провенанс» — сто двадцать тысяч подписчиков, которые каждое утро ждали новую историю. Надежда писала о том, что другие предпочитали не замечать: украденные картины, проклятые бриллианты, артефакты с кровавым прошлым. Провенанс — родословная вещи, её путь сквозь время и владельцев. Она искала тёмные истории, те, что прятались за красивыми музейными этикетками.​
Читатели любили её за это. Элитные журналы — Art & Provenance, The Art Newspaper Russia — заказывали статьи. Платили хорошо. Не богатство, но на жизнь хватало.
А ещё три года назад она развелась с мужем.
Кирилл. Программист. Пять лет брака. Ни одной ссоры, ни одного скандала, ни одной искры. Просто два человека, живущие рядом, как соседи по коммуналке. Вежливые завтраки, предсказуемый секс по субботам, совместные походы к его родителям в воскресенье. Правильно. Стабильно. Мёртво.
Когда она сказала, что хочет развестись, он удивился: «Но почему? У нас же всё нормально». Это слово — нормально — убило что-то внутри неё окончательно.
Теперь у Кирилла была новая жена, двое детей, дом в Подмосковье. Всё как планировалось. Только с другой женщиной.
А Надежда осталась одна. Но свободна.
Телефон завибрировал на столе. Она взяла его, не отрываясь от монитора ноутбука. Telegram. Личные сообщения.
Лев Самсонов
Сегодня, 18:47
Имя незнакомое. Надежда открыла профиль. Мужчина лет тридцати восьми, строгий костюм, усталое лицо, седина на висках. В описании — ссылка на компанию. Она кликнула: «СамСтрой Групп. Промышленное строительство».
Открыла сообщение.
«Здравствуйте, Надежда. Меня зовут Лев Самсонов. Я читаю ваш канал больше года. То, что вы делаете, впечатляет — вы ищете не только артефакты, но их души. Мне нужна ваша помощь. Я ищу маску. Африканскую ритуальную маску, возможно XVIII век, Гаити или Западная Африка. Я видел её во сне пять лет подряд. Каждую ночь. Месяц назад увидел эту маску наяву — на выставке в Пушкинском музее. Теперь выставка закрыта, маска исчезла. След обрывается на аукционе в Лондоне в 2004 году. Я готов заплатить 500 тысяч рублей за расследование. Можем встретиться?»
Надежда медленно опустила телефон.
Пятьсот тысяч рублей.
Она перечитала сообщение. Потом ещё раз.
Пять лет снов. Маска. Пушкинский музей.
Обычно она сразу отсеивала клиентов с мистическими историями — слишком много эмоций, мало фактов. Но пятьсот тысяч — это серьёзно. Это ремонт в квартире целиком. Или поездка на Гаити, о которой она мечтала три года, собирая материал для книги о вуду и работорговле.
Она открыла Google, вбила: «СамСтрой Групп Лев Самсонов».
Первая ссылка — сайт компании. Федеральные контракты, крупные объекты, обороты в миллиарды. Вторая — статья в Forbes: «Лев Самсонов: как за десять лет построить империю». Третья — интервью в Коммерсанте.
Реальный бизнес. Реальные деньги. Реальный человек.
Надежда задумалась.
Маска. Сны. Пять лет.
Что-то шевельнулось в памяти — неясное, смутное. Год назад она была на конференции по африканскому искусству в Пушкинском. Там выступал археолог... как его? Волков. Максим Волков. Специалист по Карибам, консультант Christie's и Sotheby's. Говорил о ритуальных масках Гаити с таким увлечением, что половина зала слушала, затаив дыхание. После доклада пригласил её на ужин. Она отказалась — слишком настойчиво смотрел.
Если маска действительно с Гаити, ритуальная, XVIII век — он должен знать о ней.
Надежда набрала ответ:
«Здравствуйте, Лев. Интересная история. Давайте встретимся. Завтра, 18:00, кафе "Пушкинъ" на Тверском бульваре. Принесите всё, что есть: фотографии, рисунки, каталог выставки. И будьте готовы рассказать подробно — не только о маске, но и о снах».
Отправила. Положила телефон.
Сердце билось чуть быстрее обычного. Странно. Просто новый клиент. Ничего особенного.
Ответ пришёл через минуту.
Лев Самсонов
Сегодня, 18:52
«Спасибо. Буду. Я нарисовал маску по памяти — пришлю сейчас. Ещё у меня есть запись с сеанса гипноза пятилетней давности. Гипнотерапевт тогда отказался со мной работать — сказал, что это одержимость, не его специализация. Дал флешку с записью. Я послушал её. Там я говорю на языке, которого не знаю. Могу принести, если нужно».
Через секунду пришло вложение.
Надежда открыла изображение — и замерла.
Рисунок был сделан карандашом, линии местами дрожали, но детали проработаны с почти маниакальной точностью. Маска: удлинённое лицо, высокий лоб, огромные миндалевидные глаза с пустыми зрачками. Рот приоткрыт — что-то среднее между криком и молитвой. На правой щеке — три вертикальные линии, шрамы. По краям — крепления для перьев и ракушек каури.
Но главное — на лбу, между бровей, был вырезан символ.
Крест. Перекрёсток. Четыре расходящиеся линии с ромбом посередине.
Надежда увеличила изображение, всмотрелась.
Что-то в этой маске было... неправильное. Она не могла объяснить. Просто чувствовала. Словно маска смотрела в ответ.
Она встала, подошла к книжному стеллажу — единственному предмету мебели, на который не жалела денег. Забитый монографиями, каталогами, альбомами. Провела пальцем по корешкам, нашла толстый том в тёмно-синей обложке: «Лики Лоа: иконография гаитянского вуду». Автор — Максим Волков.
Вытащила книгу, полистала. Нашла главу: «Символы лоа: веве и их значение».
Страница 47. Изображение символа — крест с ромбом посередине.
«Веве Папа Легба — символ перекрёстка, ворот между мирами. Легба — хранитель порога, первый и последний в любом ритуале вуду. Без его разрешения ни один дух не может войти в наш мир».
Надежда посмотрела на рисунок Льва. Веве Легба на лбу. Три шрама на щеке.
Она быстро набрала ответ:
«Принесите запись. И постарайтесь вспомнить — была ли в музее табличка с информацией? Номер экспоната, год, происхождение?»
Отправила.
Телефон завибрировал почти мгновенно.
Лев Самсонов
Сегодня, 18:56
«Экспонат номер 134. Я запомнил, потому что 13 и 4 — тринадцатое апреля. День смерти отца».
Надежда открыла сайт Пушкинского музея, скачала каталог выставки «Лики Африки». Пролистала до страницы 47.
«Экспонат № 134. Ритуальная маска мамбо (жрицы вуду). Дерево ироко, ракушки каури, перья, воск, охра. Гаити, конец XVIII века. Частная коллекция, Лондон. Провенанс: коллекция Эдварда Гринвилла (1890-1952), по наследству до 2004 года, продана на аукционе Bonhams, Лондон, далее сведения конфиденциальны».
Фотография: маска почти точь-в-точь как на рисунке Льва.
Надежда увеличила изображение. Всмотрелась.
Эдвард Гринвилл. Где-то она уже слышала это имя.
Она открыла Google, вбила: «Эдвард Гринвилл антрополог».
Первая ссылка — Википедия: «Эдвард Гринвилл (1890-1952) — британский антрополог, исследователь карибских культов. Провёл экспедиции на Гаити, Ямайку, Тринидад. Автор монографии "Духи Нового Света: вуду и синкретические религии Карибов" (1928)".
Надежда кликнула на ссылку «подробнее». Статья в Journal of Anthropology, 1930 год. Пролистала, нашла упоминание маски:
«Особый интерес представляет маска мамбо, приобретённая в порту Кап-Аитьен в 1912 году. Продавец — пожилая жрица Мари-Клер — утверждала, что маска принадлежала её прабабке, участнице церемонии Буа-Кайман 14 августа 1791 года — той самой, с которой началось восстание рабов».
Надежда медленно откинулась на спинку стула.
1791 год. Буа-Кайман. Церемония, с которой началось величайшее восстание рабов в истории Карибов.
Маска принадлежала жрице, которая была там.
Она посмотрела на часы. Почти восемь вечера.
Позвонить Максиму Волкову? Сейчас?
Надежда взяла телефон, нашла его номер — сохранила после конференции год назад.
Набрала.
Длинные гудки. Потом голос — глубокий, обаятельный:
— Алло?
— Максим Викторович? Это Надежда Юнязова. Мы встречались на конференции год назад.
Пауза. Тихий смех:
— Надежда! Конечно, помню. Вы отказались от ужина со мной. Жестоко ранили моё самолюбие. Чем обязан звонку?
— Мне нужна консультация. По гаитянской маске. Экспонат 134 с выставки «Лики Африки». Вы знакомы с ней?
Долгая пауза.
Потом голос изменился — стал серьёзным:
— Знаком. Очень хорошо знаком. Где вы сейчас?
— Дома.
— Можем встретиться завтра утром? Это важно.
— У меня встреча с клиентом в шесть вечера. Утром могу.
— Отлично. Приезжайте ко мне в десять. Патриаршие пруды. Пришлю адрес. У меня есть материалы по этой маске.
— Спасибо.
— Надежда... — он помедлил, — будьте осторожны с этой маской. Она... особенная.
— Что вы имеете в виду?
— Завтра объясню. Спокойной ночи.
Он повесил трубку.
Надежда стояла с телефоном в руке, смотрела в окно.
Будьте осторожны.
За окном фонари мерцали, отражаясь в чёрной воде Чистых прудов.
Надежда вернулась к столу. Посмотрела на фотографию девочки — Рахиль, пять лет, голубые глаза.
— Прости, — тихо сказала она. — Я закончу твою историю. Обещаю. Но сначала мне нужно разобраться с этой маской.
Она закрыла папку с документами, выключила ноутбук.
Легла спать около полуночи.
Сон пришёл не сразу. Надежда лежала в темноте, смотрела в потолок, думала о маске. О символе перекрёстка. О словах Максима: «Будьте осторожны».
Когда наконец уснула, спала тревожно, беспокойно. Снились какие-то обрывки — жара, темнота, чьи-то голоса вдалеке. Ничего конкретного. Просто смутное ощущение, что где-то что-то происходит...
Проснулась в половине седьмого от будильника. Встала, пошла в душ, пытаясь отогнать остатки беспокойства.
Через три часа — встреча с Максимом.
Она оделась, выпила кофе, взяла сумку.
День обещал быть долгим.