Перекресток миров. Первые шаги Синигами

Глава 1

Нога жала на педаль газа до упора, ночная дорога стелилась под колесами мощного джипа с небольшим шелестом, рев мотора едва пробивался сквозь громкую музыку. Скупые мужские слезы скатывались по моим щекам, и я их даже не скрывал, так как и не от кого было скрывать их, я был один в машине.

«Вот так и окончится моя жизнь?» — пронесся в моей голове мрачный вопрос, который сейчас был судьбоносным, так как стрелка спидометра уже уперлась в свой предел, а рулевое колесо налилось тяжестью, говоря мне о том, что ни о какой управляемости на такой скорости не могло быть и речи: первый поворот будет последним в моей жизни.

— А хрен вам! — взревел я, вырубая музыку и давя что было сил на тормоз. Машина замедляла свой ход с неохотой и все время норовила уйти в неуправляемый занос, но я справился.

Выйдя из внедорожника, я выкинул в непроглядную тьму так и не открытую бутылку коньяка и замер, смотря в ту пропасть, что была перед самым бампером моего черного джипа. Еще чуть-чуть, и я бы совершил то, что задумал еще днем. Когда в больничном кабинете хирург вел со мной беседу, из которой я понял, что это не мне стало лучше, просто обезболивающие начали колоть более сильные. И именно поэтому я третий день не ощущаю боли, и меня отпустили домой, так как осталось мне недолго в этом мире топтать землю.

Возвращаться домой было невыносимо: как им сказать, как посмотреть в глаза? Я чувствовал себя предателем. Хотя и знал, что подобное может случиться с каждым, но только вот не думал, что это случится со мной. И именно тогда, около машины, ночью, я решил не сдаваться, я кричал в небо проклятья, орал на того, кто должен был взирать с небес на меня. Когда стало светать, я вновь сел за руль своего верного друга, который довез меня до дома, где меня, не сомкнув глаз, всю ночь ждала моя любимая.

Она готовила тогда завтрак для наших ребятишек, стоя на кухне в простом халате, и когда я ее обнял, то уже знал, что ради них буду сражаться до последнего. И зная, что мой конец близок, начну готовиться к своему уходу из жизни. И не только из своей жизни, так как после меня остается красавица жена и двое сорванцов, мальчишка и девчонка, в которых я почему-то постоянно видел себя.

Мне давали два месяца, а я с той ночи протянул целых пять лет, выгрызая у жизни каждый день. Да и еще какой жизни! Я крутился как мог, из не самой умной головы вытягивая идеи, как заработать. И как бы я ни удивлялся, у меня получалось, и все равно богачом я не стал, да и не нужны мне были миллиарды. Да, было сложно, и не раз я проходил по лезвию ножа, но так и не пополнил ряды заключенных или закопанных на неприметной лесной поляне.

Но, как говорят в народе, сколько веревочке ни виться, все равно она совьется в плеть. Нет, я не выздоровел, чуда так и не случилось, обезболивающие перестали действовать полтора года назад. Но в больницу я попал только сегодня, в парализованном состоянии, и сейчас считал последние часы, что мне остались.

На дне рождения собственной дочери мне стало плохо и скрутило, и в этот раз все было хуже, чем когда-либо. Мне за прошедшие годы не раз было плохо, но как только меня за праздничным столом начало накрывать первой волной боли, я понял, что вот и настал мой последний час. Жаль, что омрачил совершеннолетие своей любимой дочки.

Когда скорая доставила меня в больницу, меня занесли на носилках в реанимацию, я еще мог говорить и даже расписался в подготовленных на этот случай документах. Моя жена сама принесла папку с моими документами, не зная, что в ней лежало нотариально заверенное согласие на донорство моих органов. И если я умру, то теперь буду уверен в том, что часть меня поможет кому-то сражаться за свою жизнь и его схватка со смертью не будет проиграна.

Зрение оставило меня сразу после того, как я потерял способность говорить, но я слышал, как хлопают двери в моей палате, до меня доносилось, как плачет где-то в коридоре моя любимая супруга.

— Константин Иванович, вы уверены? — спросил молодой женский голос, который мне был незнаком. — Он еще жив и может восстановиться, да, не сразу, но при правильном лечении…

— Любовь Викторовна, — прервал незнакомую мне женщину голос моего лечащего врача, с которым я встречался каждый месяц. — Он уже пять лет как мертв, и его спасало только стремление поставить на ноги своих детей и обеспечить им безбедное будущее.

В палате повисла тишина, и мой лечащий врач, словно немного посомневавшись, заговорил вновь, но в этот раз я хотел подтвердить каждое его слово:

— Перед вами, Любовь Викторовна, человек из стали. Да, пять лет назад это был всего лишь один из мелких бандитов, которому было предначертано умереть в тюрьме или от ножа под ребро, — голос врача, казалось, начал заполнять мое сознание, и я как будто видел наш пятилетней давности разговор. — Он решил уйти так, чтобы отсрочить смерть максимальному количеству людей, и через десять минут привезут подтверждение его воли.

Я помнил о том, сколько я подписал различных соглашений, было там и разрешение на опыты над моими останками. Было много чего, что я подписывал, а также то, что меня должны кремировать, ну по крайне мере то, что от меня останется. Я не раз был на вскрытии и знал, что после «мясников» остается только оболочка, и именно поэтому в моем завещании написано кремировать меня после смерти. А за мой внешний вид, как ни странно, будет отвечать лично Константин Иванович. Возможно, зря я ему пообещал, что его ноги будут сломаны, если моя семья останется недовольна моим видом.

— Но времени на разговоры у нас нет, и я прошу вас, Любовь Викторовна, подготовить операционную, вся ответственность будет на мне. Я вас заверяю, что все формальности соблюдены.

Мой лечащий врач был решительным человеком, и твердости в его голосе могли позавидовать самые опасные мои торговые партнеры с не самым светлым прошлым.

— Под вашу персональную ответственность! — взвизгнул молодой женский голос, и по тому, как простучали каблучки, и тому, что я вновь услышал голос своей жены, я понял, что незнакомка вышла в коридор.

глава 2

Когда ты совсем маленький ребенок, то время идет не как обычно. Я не замечал, как пролетают дни и даже недели, потому что очень много спал. Каждое движение отнимало столько сил в первое время, что за пару часов я уже был истощен, и поэтому были дни, когда я только ел и спал. В редкие моменты, когда я не проваливался в сон, то тренировался: глаза постепенно начали видеть, а руки с ногами потихоньку начали слушаться. Все было так сложно, что даже просто повернуть голову и то было неимоверной нагрузкой, но с каждым днем я креп. И с каждым прошедшим днем я все меньше уделял времени сну и пытался размышлять. Но все это было неважно, ведь я наконец-то смог осмотреться, увидеть маму и папу и понять, почему мою старшую сестренку хотели назвать то ли в честь костра, то ли в честь пламени.

Астрид была рыжей и очень конопатой, и страшно беспокойной моей сестренкой, которая все мечтала взять меня на руки. Отец называл ее Огоньком, но все равно имя у нее для всех было Астрид. Ей было около трех лет, возможно чуть больше.

Огромный, бородатый, со светлыми волосами вечно улыбающийся мужик по имени Альрик был моим отцом. По простым одеждам из какой-то серой ткани, по бревенчатому дому и по топору на поясе я записал моего отца в викинги: ну уж очень он был похож. И, как я потом узнал из разговоров, не сильно-то ошибся. Но все же, несмотря на то, как меня поразил отец и к каким выводам я начал приходить, принимая во внимание его одежду, моя мама дала фору и сестре, и отцу, на руках которого были шрамы, да даже дом, который прямо кричал о средневековье, за исключением некоторых мелочей, — все это было таким мизерным по сравнению с Хель.

Моя мама была японкой, ну по крайней мере очень напоминала, и точно ее можно было причислить к азиатской национальности. Но в отличие от многих азиаток, что я видел в своей жизни, мама имела особую, холодную красоту. Белая кожа, черные волосы и глаза, напоминающие черные колодцы, в которых можно было утонуть. Она выглядела чуждой в этом бревенчатом домике, особенно когда хозяйничала у простого камина, выполняющего роль домашнего очага. Просторное серое платье было украшено вышивкой, в которой проглядывались то ли китайские, то ли японские мотивы. В этом я никогда не разбирался и как-то с недоверием относился к внешности Миуюки Синигами. Когда я впервые смог рассмотреть ее, а это было довольно сложно, из-за того что в доме был всегда полумрак, то не поверил своим глазам.

Да и угораздило же меня родиться зимой, когда постоянно темно и редкий солнечный лучик пробьется из единственного окна или через открытую на краткий миг дверь. Но меня это все не особо беспокоило: как я понял из слов сестренки Астрид, скоро наступит весна.

— М-м-м-м! — не смог я сдержаться от налетевшей резкой боли во рту, мой стон был очень тихим, но занятая около очага мама легко его услышала.

— Что случилось, Альмонд? — обеспокоенно спросила меня мама, подойдя к моей люльке, подвешенной к потолку. — Зубки режутся? Молчуном тебя надо было назвать: ни разу не заплакал и сейчас только слегка вскрикнул.

Я даже попытался ей что-то сказать, но, как обычно, вышло только «агу», и в этот раз оно было жалобное. Я знал, что такое боль, я мог терпеть ее десятками часов, но эти зубы, которые словно раскаленный металл пронзали мою голову, сломили временно даже меня. И поэтому я от бессилия начал потихоньку подвывать, вторя той метели, что выла за стенами дома.

— Сейчас я приготовлю отвар, и тебе станет легче, — проговорила мама, взяв меня на руки, и я вновь любопытно заозирался по сторонам, уже совсем скоро я поползу и изучу весь дом, который был плохо виден мне в полумраке.

— А можно я его подержу? — словно из ниоткуда появилась моя рыжеволосая сестренка Астрид.

Я недоверчиво с высоты рук матери косился на маленькие и, как я подозреваю, не сильные ручки сестры и очень не хотел в них попасть. Ведь пару дней назад нас навещал дед по линии папы и чуть не уронил меня, что перепугало не только меня, но и всю мою семью.

— Нет, Астрид, он слишком мал, — проговорил спокойно, с хрипотцой в голосе сидящий на лавке у единственного окна мой отец, который отдыхал после поездки в лес. — Миуюки, давай я пока пообщаюсь с сыном, а ты похозяйничаешь у очага.

— Буду очень рада этому, — улыбнулась мама, которая любила, чтобы ее называли по ее истинному имени. — Астрид, садись рядом, тебе тоже не помешает послушать отца.

Меня аккуратно передали в огромные руки моего отца, от которых пахло хвоей, а в его бороде я увидел зеленые иголки. И эти иголки в бороде заметил не только я.

— В первый день весны ты лишишься бороды, — хмуро проговорила мама.

— Миуюки, но все с бородами, а я буду без, не по северным традициям это! — недовольно проговорил Альрик. — Наши предки говорили — сила в бороде!

— В легионах воевал ты безбородым, и на твою силу это не влияло, — донесся от очага голос мамы.

— Но сыну нравится моя борода! — попытался сохранить свою бороду отец, посмотрев на меня с надеждой, что я смогу ему помочь.

— Он еще мал, чтобы защитить твою бороду, а я выходила замуж за безбородого, — звякая посудой, проговорила мама, и по тому, как печально вздохнул отец, я понял, что его бороду не получится сохранить.

— Ну ладно, — еще раз вздохнул отец и погладил свою бороду, иголки с которой посыпались прямо на меня. — Ну что, сын мой, давай я расскажу о том, что за дивный мир снаружи, ты его скоро сам увидишь, весна уже не за горами и спешит к нам.

И он начал рассказывать, а я превратился в одно большое ухо, которое ловило каждое слово, и не переставал удивляться, и пытался из этой сказки выловить, что было правдой, а что вымыслом.

Меня окружал огромный мир, существование которого противоречило всему, что я знал, он намного больше прошлого моего мира, если даже не принимать во внимание, что этот мир имеет связи с другими планетами. Сеть порталов объединяет эту огромную планету и среди этих порталов есть жемчужины, за которые ведутся постоянные войны. Межмировые порталы или, как называет их отец, двери в другие миры, через которые ведутся как переговоры, торговля, обмен знаниями, ну и, конечно же, множество войн.

Глава 3

Мы шли неспешно, и если мама не остановилась в дверях, а стремительно ускорилась, то моя сестренка, на руках которой я был, замерла. Дав мне рассмотреть трупы наших врагов: грубая кольчуга, нехитрые кожаные шлемы — да, это определенно местные племена, даже в нашем поселении были воины, одетые богаче и с лучшим снаряжением. Смотря на арбалет, я чуть ли не взвыл от нахлынувшего чувства бессилия: это моя семья и я хочу защищать ее! Но что могут сделать эти маленькие ручки? Правильно, ничего, и поэтому мне надо не привлекать внимания ни к себе, ни к сестренке, это единственное, что я мог сделать, и поэтому я покрепче обхватил шею Астрид, чтобы облегчить ее ношу.

Во дворе буйствовал мой отец, который сражался с пятеркой воинов со щитами, и при первом взгляде мне стало жалко воинов, которых уже лежало во дворе как минимум трое. Медведь плясал в неистовом, смертельном и суровом танце вместе с той, которую он привез из леса. Трехметровое бревно молодой сосны в руках моего отца пело противостоящим ему воинам о смерти, которая, несомненно, наступит, если оно с ними встретится. Бревно постоянно перемещалось по телу отца, и он добился своего: все внимание было приковано к нему. И те воины, что спешили к нему, не обратили внимания на вышедшую из дома Миуюки.

— Хель! — вновь взревел мой отец, а конец бревна на всей скорости врезался в щит врага. Бац!

От удара воин отлетел на несколько метров, его деревянный щит разлетелся на мелкие ошметки, а сам он уставился на переломанную и всю окровавленную руку, которая держала мгновение назад щит. А тем временем отец, как медведь, с размаху сверху опустил на другого воина свое бревно, которое слышимо затрещало при ударе. Воины попытались подскочить к отцу, но он только казался неповоротливым и медленным. И уже отскочил от коротких мечей воителей и вновь угрожающе начал раскручивать свое бревно, словно монах шаолиньского монастыря свой дорожный посох.

— Астрид, ложись на землю! — показала мама на невысокий холм, за который мы с сестрой мгновенно легли, голос мамы был спокоен и хмур, и только когда она увидела, что Астрид выполнила указание, неспешно пошла по направлению к отцу, который, на мой взгляд, вел неравный бой.

Из леса выбежали трое воинов с арбалетами, которые они начали взводить, но на них не обращали внимания ни мама, ни отец. Мама приближалась к отцу медленно и, как будто небрежно, помахивала мечом.

— Альрик, незримый со спины, — негромко с небольшим рокотом в голосе проговорила Миуюки. — Удар!

На последнем слове ее спокойный тон голоса изменился и сорвался на крик: не смогла она сохранить спокойствие, когда мой отец Альрик в смертельной опасности.

И мой отец отреагировал на окрик Синигами и с разворота со всей силы нанес удар, развернувшись к пустоте, что была за ним, подставив тем самым свою незащищенную спину воинам и арбалетчикам. И тем временем как бревно летело, рассекая пустоту, я не понимал, зачем нужен этот удар. В вечерних сумерках я не заметил морозного марева, которое было за спиной моего отца, и когда треск бревна, встретившего препятствие, огласил окрестности, нам предстал тот, кто был невидим все это время и попытался нанести подлый удар в спину. Бревно ударило своим окончанием в огромную голову серебристого ледяного волка, который, разинув пасть, в прыжке летел на отца. Но полет зверя был прерван молодой сосной, и сила удара была такова, что согнувшееся бревно не выдержало и переломилось, а ледяной волк, размером с упитанного пони, подвывая, отлетел на пару метров и начал кувыркаться, пытаясь встать. Но ему не удалось это сделать, его ледяная безволосая голова была испещрена мелкими трещинами, из которых лучился синий свет. Все, чего касался волк, покрывалось изморозью. Из сказок я знал, что без хозяина-мага, их сотворившего, они не ходят, и я готов был загрызть как его, так и мага, который создал этого монстра.

— Альрик, хватит играть с мясом! — прокричала Миуюки, очутившись недалеко от отца и кинув ему меч, который он поймал, откинув в воинов за своей спиной остатки бревна. — Вырежи их, как свиней, а я встречу незваного гостя.

— Гра! — гаркнул отец боевой клич северных варваров и попер в атаку на трех щитовиков, отбив мечом летевший в него болт, выпущенный из арбалета. Два других болта даже близко не полетели в цель и впились в землю позади моего отца.

Первый воин встретил Альрика мечом, отец отвел удар своим мечом, а второй рукой схватившись за щит, отодвинул его в сторону. Короткий меч смотрелся в его руке как большой нож, и он орудовал им, как свинорезом, и когда первый воин лишился жизни, отец с разворота раскроил мечом щеку второму воину, раздробив все его зубы.

В это время ледяной волк оклемался от удара и уже был готов напасть на ту, что шла к нему безоружной.

— Где твой хозяин?! — спросила мать, а волк с глухим рыком бросился на нее.

Я не был пугливым, но мое сердце сжалось, смотря на все это — отец, ливший реки крови, и мама, на которую неслось чудовище, под лапами которого все покрывалось инеем. Огромный волк несся на такую хрупкую азиатку, что сжимала свои кулачки и бесстрашно шла на чудовище.

— Не рычи! — воскликнула Миуюки, когда волчья пасть, усеянная трещинами, из которых сочился синий свет, была уже в метре от нее, а огромные клыки были готовы разорвать мою маму.

Но воительница встретила пасть волка своим кулачком, что на мгновенье полыхнул черным пламенем, и огромная туша волка раскололась на множество неравных кусков льда. Миуюки не замедлила свой шаг и прошла сквозь волка, что распадался на части от любого ее касания.

— Значит, хозяйка, — усмехнулась небольшая азиатка, которая точно не была простым лекарем. — Альрик, ты там закончил?

— Арбалетчики, — хрипло ответил мой отец, прикрывшись телом последнего убитого щитовика от меткого болта, который полностью вошел в плоть павшего воина.

— Оставь их, Брани, она уже рядом, — проговорила мама, а ее взгляд блуждал по кромке леса, она все искала, но не могла найти что-то. — Альрик, побудь истинным медведем и помоги мне найти эту суку.

Глава 4

Горы наливались зеленью, серые льды уходили под жарким весенним солнцем к вершинам. А внизу под моим взором на горных лугах паслись наши стада. Но мне надо было смотреть только за самым странным стадом, в котором в окружении местных овечек вышагивали две непохожие друг на друга кобылы со своими жеребятами.

Шесть лет назад, когда мама с папой вернулись из похода, о котором говорили еще не один год, к нам на остров прибыл представитель Короля Генри Кровавого. Представитель явился, чтобы Альрик и Миуюки приняли подданство и принесли присягу королю. Дед Брани и остальной общинный совет с радостью встретили представителя короля и дали ему в морду вместо приветствия. А потом, поговорив и выпив, еще раз дали в морду, и я верю, если это был бы король и он получил бы свое. Ни маме, ни папе даже не надо было участвовать в этих переговорах: каждый в совете понимал, что таких воинов, как Альрик и Миуюки, попытаются завербовать в армию. А приняв присягу, они будут обязаны ходить в походы, и тогда ни о какой мирной жизни не могло быть и речи. С мамой было все проще — она лекарь, а их можно призвать только в случае полномасштабной войны. А папа резко и внезапно стал кузнецом, и на них тоже распространялись эти правила, и уже не влияло то, какие уровни у них и насколько они нужны дружине. Так Крутой Рог и ответил королю: да, у нас есть воины, и когда наступит война, они будут готовы сражаться за страну, которая их приютила, конечно, если король озаботится вооружением этих воинов.

— Гра-а! — вновь раздался со стороны селенья боевой крик десятка тренирующихся воинов.

— Надоели, — со вздохом произнес я и улегся на зеленую молодую траву, мне вот скоро семь лет, и меня не собираются учить воинскому мастерству. — А дед Брани в моем возрасте шел уже в свой первый боевой поход.

И не имело значения для меня, что он шел в море как юнга и не слезал первые годы с верхушки мачты. В воздухе где-то очень высоко захлопал крыльями дракон, что парил над островом, высматривая уже второй год себе партнершу, которая должна была рано или поздно прилететь, так как этот остров был прекрасным местом для гнезда.

— Готфрид, не хлопай ты так крыльями. — Местные назвали черного дракона именем, созвучным с такими понятиями как хороший, безопасный. — Придет твоя судьба, ты только жди.

Вот я и в сказке, где боевые кони стоят дороже людей, а летящий скрытый облаками дракон — обыденное явление. Меня же определили пастухом, выгнав из кузницы. Альрик и правда почувствовал тягу к горнилу и теперь ковал не только для острова изделия из металла, но и на продажу. И с каждым годом слава кузнеца, который является рыцарем смерти, все усиливалась.

Мама же уже ощутила всю славу единственного некроманта в этой части королевства, к ней привозили больных, от которых отказались столичные маги жизни. А лекарства, которые она раньше делала для жителей острова, стали продавать на сторону. Деду Брани пришлось вмешаться в это и объяснить добрым словом и крепким кулаком жителям острова Крутого Рога, что лекарства для них — это одно, а на продажу идет другое лекарство, и не все деньги оседают у Синигами.

Но все это связано с моей семьей, а не со мной. А вот я за эти шесть лет так ничего и не добился, ну кроме того, что меня побаиваются местные детишки, а взрослые относятся с настороженностью к слишком умному, по их мнению, ребенку. А дед все время говорил, что меня надо высечь, и тогда я стану обыкновенным ребенком, и его голос вчера был громче обычного.

— Не лез бы я так усиленно к горну и не назначили бы меня пастухом, — грустно проговорил я и вновь посмотрел на небольшое стадо семьи то ли Бёрнов, то ли Синигами.

Все запуталось — когда приезжают представители короля и начинают приглядываться к Астрид как молодому магу стихии огня, то дед кричит на весь остров, что она Синигами и не подвластна воле короля. А как только представители убудут в столицу, Брани прибьет любого, кто скажет, что мы Синигами.

А с горном и правда беда, тянет меня к нему непонятно почему — огонь, едкий дым, нестерпимая жара. Помощники кузнеца, что каждый день сменяли друг друга, ненавидели кузню. Отец имел такой темп работы, что простому человеку было не выдержать. А меня тянуло туда, мне нравилось это все, и не смущали меня ожоги, да и едкий дым мне нравился, словно он был родным. И видя мою улыбку у горна, отец только хмурился, а вот мама улыбалась. Как будто они знали что-то такое, что мне было неведомо.

Секреты в нашей семье можно было разгребать лопатой, ну вот взять Астрид, ей уже одиннадцать и ее тренируют мама и дед в рукопашном бою. Дед словно манекен терпел все броски и удары моей сестры, которым обучала ее Миуюки. И на это представление, что проходило каждую неделю, приезжали даже из дальних селений. Моя сестра только в первый год обучения выглядела беспомощной. Но теперь каждая схватка с дедом уже была не неравным боем с опытным воином, который сражался что было сил, а воительницы, что скачет вокруг сильного противника и ждет момента, чтобы провести дерзкую атаку и победить. Все в селении говорили о том, что Миуюки учит дочь приемам, которые изучают дети аристократов в дальних государствах. Но мама свою принадлежность к высшему сословию никогда не признавала, настаивая на том, что она дочь наемника из далекой империи.

— Даже Астрид воин, а я… — с печальным вздохом проговорил я. — Пастух.

— Бе-е-е-е-е! Бе-е-е-е-е! — словно вторя мне, подали мои овцы голос.

— Да заткнитесь вы, бестолочи! — воскликнул я, посмотрев на небольшое стадо, и замер, увидев, как по зеленой траве к стаду зигзагами несется серая тень. — Какого?!

Вместе с окриком я понесся к своему стаду, воинственно держа в руках маленький посох, который мне вручил торжественно отец сегодня утром. Волк, вот кто крался к моему стаду, и я знал, что он мог быть только один, так как хищник здесь мог оказаться, только приплыв с других островов. И ни о какой стае не могло быть и речи, он один и я один — вот она, битва, которую я ждал. И возможно, если я принесу домой волчью шкуру, меня начнут обучать, так как быть пастухом я не желал.

Глава 5

Солнце освещало своими первыми лучами наш дом, а я уже, стараясь не шуметь, вместе с отцом собирался в кузню. Астрид заворочалась в своей кровати, а отец шикнул на меня, чтобы я был немного потише. Мама уже ушла еще потемну принимать роды в селении, и серьезный разговор насчет Серого хоть ненадолго, но отложился.

Это когда я искал Серого в ночи, даже не подумал о том, что заставлять ребенка в одиночку искать опасного хищника — та еще выходка. И поэтому я недолго удивлялся, когда, после того как Серый после двух часов уговоров дался обняться и я смог надеть ошейник, из кустов появился с взведенным арбалетом, отец.

— Молодец, сынок, — улыбнулся он мне. — А теперь, Альмонд, слушай внимательно. Завтра мама будет очень сильно ругаться по подводу привязки к тебе волка, но ты стой на своем и ни в коем случае не снимай ошейник две недели, пока привязка не завершится! Понял меня?

— Да, папа, — проговорил я, смотря на немного заторможенного волка, который, после того как я на него надел ошейник, все норовил лечь на землю. — С ним все хорошо?

— Все с ним прекрасно, он учится сейчас: ошейник пытается ему объяснить повадки людей и обучить его понимать наш разговор, — спокойно проговорил Альрик и, позвав волка, мы неспешно, еле разбирая дорогу, пошли домой.

— Он стал моим рабом? — произнес я очевидное.

— Нет, ошейник подчинения работает по-другому, — ответил мой отец со вздохом и невзначай потер свою шею. — Первые часы рабская метка ломает волю, боль при этом такая, что хочется умереть, но ошейник не даст умереть. А то, что на волке, то это обучающий ошейник питомца, или сокращенно — пета.

Папа весь путь до дома объяснял, что именно я наделал, когда надел ошейник на Серого — без разрешения волка ошейник бы не застегнулся, и если Серый решит расторгнуть контракт, то ошейник спадет с его шеи. Но все это было не важно: теперь у меня есть друг, за которым надо как ухаживать, так и общаться, и обучать, и пока на нем ошейник, я должен показать ему, что вместе нам будет хорошо.

Дома нас встретила угрюмая мама, она мельком посмотрела на волка в ошейнике и кинула в угол овечью шубу.

— Его место там. Альмонд, убери в сундуки все волчьи шкуры — не оскорбляй своего пета, — угрюмо проговорила мама и, уходя к своей кровати, указала на стол: — Еда на столе. Альрик, тебе придется объясниться завтра, почему на этой облезлой шавке мой ошейник второго порядка.

Вот именно из-за слов мамы мы сейчас спешно собирались в кузню. Альрик очень не хотел в одиночку противостоять Миуюки, и как он надеялся, та не прибьет его в кузне.

Серый, что лежал на овечьей шкуре, выглядел лучше, его лапа была забинтована, и это сделала Миуюки. Шерсть также блестела, мама чем-то ее смазала, а глаза волка перестали быть стеклянными.

— Как ты, Серый? — спросил его я.

Волк тяжело встал со своего места и, ткнув меня своей головой в живот, несильно и печально вздохнул.

— Пойдем, — тихо проговорил отец и, помахав волку, чтобы он пошел с нами, мы вышли из дома.

Странно было понять то, что мне объяснил вчера отец. В моем мире я не играл в компьютерные игры, в юности я пил водку, бил морды. Потом была армия, было оружие, из которого я стрелял не только в армии, но в моей жизни не было, кроме карт и нард, игр. А то, что мне рассказывал отец по поводу петов, привязки и обучения, мне больше напоминало те игры, в которые играли мои дети.

Уровни, что получали маги и сверхлюди этого мира, также напоминало игры, в которых я ничего не знал, но копаясь в своей памяти, я убеждался — все это очень похоже. Уровни, которые для многих ничего не значат, были и в играх, и здесь. И они были важны даже иногда больше, чем положение на социальной лестнице.

Я шел за отцом, смотря на механические движения Серого, словно он был не живым и им управляла программа. Но и я не самый тупой во вселенной и всю эту ночь обдумывал, насколько возможно в плеяде миров, чтобы был мир, похожий на те игры, которые создавали в моем прошлом мире?

Всему было виной слово, которое произнес мой отец, а потом и мама. Петом гордился мой сын. Он рассказывал мне о нем в тот день, когда я чуть не решился на суицид. Он мне даже пытался объяснить, как в нее играть, и про уровни и классы я вспомнил. И мое мировосприятие, как и психика, пошатнулось. Я вспомнил про подпись на документах: «Разрешение на проведение научных экспериментов над моими останками». И теперь я не знал, как жить. Я поверил в перерождение, я поверил в сверхсилу, я верю в странный мир, соединенный порталами. Но вот знакомый мне жаргон заставил меня засомневаться в реальности этого мира. И есть единственный способ это проверить, который либо остановит игру, либо я умру окончательно.

— Альмонд, что ты так грустен? — спросил меня отец, разжигая огонь в печи. — Я думал, ты рвался в кузницу, а если это из-за этого волка, то не раб он, он друг.

— Я просто не выспался, — соврал я ему, несмотря на вчерашний урок не врать и не утаивать ничего от родителей. — Пап, Серый словно не живой.

— Альмонд, — по-доброму улыбнулся отец. — Я потому и сказал, что рано еще тебе заводить питомца. Даже твоя сестра еще не готова к выходу в большой мир, и даже поездка в столицу нашего захолустного королевства может запутать и испугать ее.

— Я не понимаю, — начал было говорить я, но меня прервала открывшаяся в кузню дверь.

Миуюки, грозно подбоченившись и с непривычно для нее заплетенными в косу волосами, смотрела на нас. Серый, почувствовав угрозу от нее, оскалился, а с папиного лица пропала улыбка. Я очень захотел попытаться выйти из этой симуляции, да, я подумал, что сработали защитные программы, которые должны были отвлечь меня от мысли о самоубийстве.

— Второй порядок надевается на существо от десятого уровня!

Я впервые видел маму такой злой, Миуюки была в ярости.

— Уровень не важен для второго порядка, — спокойно ответил отец.

— Не важен?! Да! Но именно при достижении этой планки появляются такие нужные характеристики, как способность к ментальной связи. — Мама вобрала воздух в свои легкие. — Без постоянной регулировки сознания! Голову этого волка взорвет на глазах у нашего сына! И он этими ошметками закидает его, так как когда он будет подыхать, то будет просить о помощи!