Первая. Железная рука Императора

Пролог

– Вы должны отказаться от свадьбы, Ольга! – заявляет перегородившая дорогу девица в теплом пальто. – Пока не стало поздно!

Выхожу из машины, махнув водителю и брату на заднем сиденье, чтобы сидели тут. Ситуация, конечно, граничит с идиотизмом. Я в белом платье, до церемонии час, мы с братом застряли на дороге между Петербургом и Царским Селом из-за проколотого колеса, а перед капотом машины стоит молодая девушка и требует отказаться от свадьбы!

Спросила бы я, с какой радости, но времени мало. В церкви возле Владимирского дворца меня уже ждет Михаил Александрович Степанов – тот, кто должен на мне жениться. Или, по мнению некоторых, не жениться.

А может, и не ждет, а тоже отбивается от толпы недовольных.

– Софья, – проникновенно говорю я, кое-как вспомнив имя. – Не помню, как вас по батюшке. То, о чем вы просите, невозможно. Мы со светлостью уже…

– Вы не оставляете мне другого выбора, – шепчет девушка, смаргивая слезы.

А потом вскидывает руки и становится в дуэльную стойку стихийного мага. Припорошенная декабрьским снежком грязь на обочине собирается в ком, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Софья, оказывается, маг земли! Вот, значит, откуда появилась та выбоина на дороге, что едва не оставила нас без колеса! Я-то грешила на две классические проблемы «дураки и дороги», а это оказалась засада в стиле «гоп-стоп»!

Что ж, я никогда не отказывалась от драки. Ни разу с тех пор, как оказалась в этом мире в теле юной княжны Ольги Черкасской.

У меня дар воды, и поблизости нет ни ручья, ни реки. Но снег – это тоже вода, и я тянусь к нему мыслью, зову.

Вода, иди сюда!

Снежинки взвиваются в воздух, плавятся в капли и превращаются в водяную стену. Еще, еще больше воды! Не так давно я потратила дар до капли, но вода везде найдет путь, и теперь она снова со мной!

Грязь на обочине высыхает, высыхает и элементаль Софьи. Теряет маневренность, сыплется крошкой. Сближение, страшный удар, настоящий земляной пресс. Мой водяной элементаль превращается в стену, гасит удар. Земля намокает снова, когда капли воды просачиваются сквозь комья глины и рвутся к Софье, захватывая ее и собираясь в пузырь.

Секунда, третья, пятая – достаточно. Я не хочу ее утопить.

Водный пузырь расплескивается, оставляя мокрую, грязную Софью на четвереньках. Девица отфыркивается, выплевывая воду, и я наконец получаю возможность крикнуть:

– Вообще-то, дура, я и Степанов уже полторы недели как в браке!

– Что?! – теряется Софья, и ее новый, еще не собранный элементаль оседает бесполезной грудой земли. – Вы не… он не… как?!

– Сходили и расписались! Нам все оформили в тот же день по особому разрешению императора! А потом он вступил в мой род!

– А первая брачная ночь? – страшным шепотом уточняет девица.

В машине за моей спиной тихо ржет Славик.

Проглатываю речь о том, что Софью волновать это не должно. И что у нас тут, конечно, не восемнадцатый век, а целый тысяча девятьсот тридцать восьмой год, однако ж дворянкам не пристало цепляться к соперницам с такими нескромными вопросами.

Но девушка, очевидно, не в адекватном состоянии. Иначе не стала бы нападать. И я коротко отвечаю:

– Угу.

Софья бледнеет, зеленеет, и, наконец поднявшись с земли, разворачивается и убегает в рыданиях. На меня ей снова плевать. Я провожаю взглядом ее удаляющуюся в сторону Царского села тонкую фигуру и возвращаюсь к машине:

– Вроде убралась. Что она вам пробила, пятое колесо?

– Четвертое, – осторожно уточняет водитель в кепке. И наконец-то выбирается из машины, чтобы это злосчастное колесо поменять.

Я спрашиваю, не надо ли помочь, и получаю указание не мешать. Отхожу, недовольно рассматривая заляпанный грязью подол белого свадебного платья. Хорошо, что я не стала выбирать что-то сложное, с китовым усом или обручами, а взяла самый простой и скромный фасон. Главным критерием стала возможность быстро вытащить пистолет из закрепленной на ноге кобуры. А то жизнь у нас в последнее время нескучная, и дело не только в Софье.

Славик вылезает из машины и подходит ко мне:

– Олька, что это за дура? Покинутая любовница?

– Коллега Степанова по Дворцовому ведомству, – вспоминаю я. – Не помню точно, что у нее за должность, но что-то не слишком серьезное. Светлость зовет ее «Чацкий в юбке».

Рассказываю Славику, что такое прозвище у моей внезапной соперницы не просто так, а из-за сходства с одноименным персонажем книги «Горе от ума». Образованная и просвещенная Софья плохо уживается с обществом. На каждое событие она имеет свое мнение, кардинально отличающееся от общепринятого. На каждое слово у нее едкий и остроумный ответ. Иногда даже слишком.

Не знаю насчет остальных мужчин в Зимнем дворце, но Степанов недолюбливает ее за шутки над его хромотой и привычкой хоронить жен.

Глава 1

Два трупа! Инфаркт и висельник!

Секунду мы со светлостью смотрим друг на друга, потом отворачиваемся и начинаем нервно смеяться.

– Господи, Ольга Николаевна, да кому ж там приспичило-то?

– Вот именно! Не могли до утра подождать?

Светлость подает руку, я встаю, одергиваю подол свадебного платья и с досадой думаю, что мы даже не начали раздеваться! Только волосы распустила, и все. Вот что с ними делать, заплетать? Решаю пока оставить как есть.

За дверью спальни нас уже поджидает молодой управляющий дворца. Я не совсем уверена, что это точное название должности, но функционал у него именно такой. На вид ему лет тридцать, и, кажется, все это время он жил в уютной глуши без каких-то происшествий. Днем строгий, тщательно подогнанный по фигуре сюртук хоть как-то добавлял управляющему серьезности, но сейчас на длинном нервном лице читается все, что он думает про нашу свадьбу и нас.

Стоящий рядом Елисей Иванович усмехается в усы и протягивает руку Степанову:

– Спасибо, что не стали проводить свадьбу у нас в Горячем Ключе!

Светлость смеется, пожимает протянутую ладонь и спрашивает, кто ж это там погиб-то. И так невовремя! Это гости? Или кто-то со стороны? Ничего исключать нельзя!

Я ловлю себя на мысли, что нам с ним пока сложно осознать случившееся. И не предположить даже, кто. Народу на свадьбе слишком много, тут хоть играй в угадайку!

– Мужайтесь, Ольга Николаевна, – Елисей Иванович мрачнеет, а на лице управляющего проступает смущение. – Инфаркт был у вашей Марфы, она сейчас в одной из гостевых комнат вместе с врачом. Ей стало плохо, но она до последнего просила не говорить вам. Десять минут назад врач констатировал смерть.

Марфуша?!

Я стискиваю зубы, чтобы не выругаться при посторонних. Вот как же ее угораздило! Светлость шагает ко мне, бережно обнимает:

– Ох, Оленька, ну что же это…

– Да дура она, дура, – с досадой говорю я, прижимаясь носом к его пиджаку. – Я же вообще ее звать не хотела! И что вы думаете? Приехала на свою голову!

Помню, Славику было велено не говорить Марфу про дату свадьбы. Он просто должен был уехать в Петербург, сообщив кормилице, что поехал ко мне и светлости. Но оказалось, что она купила билет на поезд и увязалась с ним. Брат хоть и возмужал за последние полгода, отбиться от старой няньки не смог – не хватило твердости. А в вагоне она его еще обработала на тему «воссоединения семьи», и этой идеей уже загорелся сам брат.

Я тоже, дура, дала слабину. У меня было слишком много хлопот перед свадьбой, и мне не хотелось переводить конфликт с кормилицей в активную фазу. Подумала: ладно, потерплю как-то два дня, а потом насильно сошлю ее в Бирск, к козе. А вот оно как получилось-то!

– Оленька, если вам нужно немного времени… – мягко начинает светлость, но замолкает, когда я отстраняюсь.

– Все в порядке. Мы найдем того, кто это сделал, и устроим им достойные похороны. В смысле, похороны Марфуше, а этим… вы поняли!

– Разумеется, я все понял, и Елисей Иванович тоже, – ласково улыбается светлость. – Именно так, да. А теперь пойдемте.

Мы направляемся в комнату, где лежит тело. В глазах Елисея Ивановича сочувствие, как и у Степанова. Зато управляющий смотрит косо: не понимает, видимо, почему я не реву.

А мне вот не хочется. Совсем. Прибить сволочь, которой помешала наша старая нянька, еще как хочется, а вот рыдать – нет. Все предназначенные для этого слезы я потратила, когда выкапывала из могилы похороненного заживо брата, а нервы – когда боялась за жизнь похищенного убийцами Степанова.

– Ольга Николаевна, миленькая, но почему вы думаете, что это убийство? – открывает рот управляющий. – Женщина пожилая, сердечко слабенькое…

– Даже не сомневайтесь, – снова усмехается Елисей Иванович. – Только не на этой свадьбе. Пожалуй, этого и следовало ожидать. Что ж, я давно мечтал обменяться опытом со столичными коллегами.

Нервное лицо управляющего снова морщится: видимо, вспоминает, что Елисей Иванович уже вызвал полицию и, скорее всего, еще и охрану предупредил, чтобы никого не впускали и не выпускали.

Да, точно. Именно так он и сделал, причем досталось даже примчавшемуся на вызов врачу – о чем мы узнаем непосредственно от врача. Молодой человек с чемоданчиком ругается с начальником охраны, но замолкает при нашем появлении.

Короткий обмен репликами, и мы подходим к накрытому простыней телу. Светлость держит меня за руку, пока я осматриваю покойницу, а все остальные притихли и молчат.

Что ж. Ничего криминального не заметно, но нужно будет провести вскрытие. Но Марфуша, бывало, хваталась за сердце, так что ее могли банально напугать. Но тогда она ведь рассказала бы про это? Или нет?

– Так, а кто у нас повесился?

Развернувшись, я еще успеваю увидеть недоумение в глазах тех, кто плохо меня знает. Но Елисей Иванович и светлость спокойны.

– Неустановленная девица, – говорит Елисей Иванович. – Она в чулане. Я отведу, попробуйте опознать.

Мы киваем, и начальник полиции Горячего Ключа вполголоса добавляет, что не стал спрашивать у гостей, кто это, опасаясь спугнуть преступника.

Глава 2

Второй труп лежит в чулане: пальто, сапожки, платье, накрытая скатертью голова. Елисей Иванович запретил что-то трогать, так что мы наблюдаем привязанный к трубе отопления обрезанный шарф.

Выясняется, что тело обнаружил лакей, прислуживающий за банкетом. Пробегая по коридору со стопкой грязной посуды, он заметил неплотно прикрытую дверь в чулан и завернул сюда на обратном пути. Все знают, что эта дверь проблемная, и ее нужно прикрывать бумажкой, но в этот раз бумажка валялась на полу, а в петле из шарфа висела девушка. Немедленно был оповещен управляющий, врач, начальник охраны и присутствующий здесь как частное лицо Елисей Иванович. Последний предложил не беспокоить никого до утра и, тем более, не дергать новобрачных, которые только ушли отдыхать, а незаметно усилить контроль за всеми, кто выходит из здания.

Случилось это минут за сорок до смерти Марфуши. А там уже пришлось звать нас.

Опознание занимает десять секунд.

– Чацкий, – обреченно констатирует светлость, откинув скатерть с лица покойной. – Бедняжка!

То, что повешенной оказывается Софья, меня уже не удивляет. После всего, что она устроила перед свадьбой, можно было предположить нечто подобное.

Подхожу ближе, рассматриваю тело. Зрелище не из приятных. Мне даже на Марфушу смотреть было проще.

Увязавшийся с нами управляющий зеленеет и внезапно озадачивает нас новостью, что в кармане пальто у девушки обнаружили фотокарточку невесты и приглашение на свадьбу.

– А на чье имя? – уточняет светлость. – Я ее не звал.

– Неизвестно, чернила размазаны, – недовольно отвечает Елисей Иванович. – Молодой человек, оставьте меня наедине с новобрачными.

Избавившись от управляющего, начальник полиции снова сдвигает скатерть с тела Софьи:

– Взгляните сюда. Видите кровоизлияния под кожу и ссадины на внутренней поверхности губ? Это из-за того, что сначала ее душили руками, зажав рот и нос, и только потом повесили. И все еще спрашивают, почему криминал!

В прозрачных глазах светлости – сострадание, какое он явно не испытывал к живой Софье. А я вдруг задаюсь вопросом: а что за фотокарточка-то? И откуда она у покойной?

Фотография в этом мире достаточно распространена. Фотоаппараты у населения есть, в моде и семейные альбомы. Но это дело далеко не такое массовое, как в наш век смартфонов, так что отследить, так сказать, круг распространения может быть вполне реально.

Елисей Иванович кивает на табуретку рядом с окном:

– Смотрите, но не трогайте. Местное дурачье искало предсмертную записку и вытащило. Я крайне не одобряю, когда кто-то изымает улики до прибытия полиции. Тут, конечно, и без вас все заляпано отпечатками пальцев, но не усугубляйте.

Мы со светлостью обходим кушетку с телом и склоняемся над табуреткой. Туда выложили нехитрое содержимое карманов покойницы: носовой платок, какие-то женские косметические мелочи вроде кольдкрема, вязаный кошелек, перчатки, потрепанное пригласительное с размазанными чернилами и фотографию.

На фотографии мы со Славиком, Марфой, Реметовым и Боровицким-младшим на фоне Минеральной Поляны в Горячем Ключе. Снимали, кажется, в прошлом году, когда меня, вернее, старую Ольгу, еще сватали за Никитушку.

– А, это моя, – внезапно говорит светлость. – Я взял ее еще в Горячем Ключе и держал на работе. Но перед ссылкой она потерялась. Получается, это Софья ее стащила?

Степанов объясняет, что ему захотелось взять мою фотографию на память о событиях в Горячем Ключе, и он попросил Славика принести одну. Обращаться с этим ко мне светлость тогда счел неуместным.

Фотокарточку он держал на работе, в ящике стола – просто потому, что после долгого больничного проводил на службе почти все свободное время. Хотел увезти в Бирск, но не смог найти – незадолго до ссылки она потерялась.

В мягком голосе Степанова нет-нет да и проскальзывают нотки досады. Ему явно не нравится вот так про это говорить. А я смотрю на него и думаю: светлость? Неужели уже тогда?..

А чтобы я задумалась о своих чувствах к этому человеку, масонам пришлось Славика закопать!

– Ольга, спросите у брата, откуда он ее взял. Не думаю, что ваши фотоальбомы пережили пожар в усадьбе, – распоряжается Елисей Иванович. – Михаил Александрович, вы сможете вспомнить, когда видели фотографию в последний раз?

– Кажется, перед дуэлью с Райнером. Да, точно. Она пропала уже после того, как Ольга Николаевна приехала в Петербург.

Глава 3

– Хотелось бы знать, сколько еще родни осталось у Райнера, – спрашиваю я, когда мы покидаем чулан.

Софью явно убили, но кто? Народовольцы так не работают, они предпочитают устраивать теракты. Другое дело – агенты британской короны. В прошлый раз, помню, все как раз и началось с того, что нанятый Освальдом Райнером убийца попытался убить Степанова, изобразив суицид.

– Знаете, Ольга Николаевна, мне кажется, что в этот раз они не при чем, – чуть улыбается светлость. – У Райнера остались только дальние родственники и друзья, да и те, как я понял, не слишком заинтересованы. Или не хотят связываться. Кстати, напомните завтра рассказать продолжение истории с мумией. Я слышал лично от Его Императорского Величества.

Мне очень любопытно, что там, но времени действительно нет: прибыла полиция. Степанову с Елисеем Ивановичем удается уговорить их не поднимать на ночь глядя всех гостей, а допросить пока нас троих. Решаем, что с остальными они пообщаются завтра во второй половине дня. Естественно, с условием, что мы никого не отпустим.

– Оленька, вы, наверно, ложитесь спать, – предлагает светлость, проводив полицию. – А я пойду и пообщаюсь с охраной.

Я бы поспорила, только сейчас уже далеко за полночь, и последние полчаса, когда уровень адреналина в крови уже упал, а усталость навалилась с новой силой, дались мне особенно тяжело.

Светлость провожает меня до спальни, целует на пороге и уходит. Сама не замечаю, как оказываюсь сначала в ванне, потом в постели. Мелькает мысль дождаться Степанова, но я ужасно устала. Да и смерть Марфы все же, если честно, выбивает из колеи. Так что набрасываю шелковую ночную рубашку, заворачиваюсь в одеяло и почти сразу засыпаю.

Степанов приходит через час или полтора, тихо-тихо обходит кровать, раздевается и ложится. Мне хочется подползти к нему и обнять, но сил нет шевелиться, и я снова соскальзываю в сон.

Второй раз просыпаюсь утром: от вопля. Крик за окном переходит в визг, заставляет вскочить с кровати, пробежать мимо светлости в кресле, броситься к окну… и обнаружить моих сестренок в шубках, играющих в снежки с директрисой.

– Там, кажется, все в порядке, – звучит мягкий голос Степанова. – Это они от избытка чувств.

Ну конечно, девочек рано увели спать, вот и они и бодрые. Во сколько? Бросаю взгляд на настольные часы – полседьмого.

Поворачиваюсь к Степанову; он сидит в кресле, чуть-чуть отодвинув штору, и читает. Осматриваю его: длинный банный халат, чуть влажные волосы, под глазами тени от недосыпа.

– А вы что проснулись? Ноги опять, да?

Последствия давнего отравления мышьяком изредка дают о себе знать, особенно при нагрузках. А мы вчера их получили по полной программе.

– Сейчас уже все прошло, – улыбается светлость. – Знаете, я порадовался, что мы отказались от танцев. Вот это точно было бы слишком. Но что вы, Оленька, отдыхайте. Еще рано, все спят.

Спят, как же. Бегают под окнами и орут. Я выглядываю, убеждаюсь, что девочки с директрисой ушли, а потом опускаюсь на пол рядом с креслом. Беру босую ногу Степанова, провожу рукой от пальцев до щиколотки. Потом перехожу ко второй ноге. Кожа теплеет под моими руками. Светлость как будто немного смущается, и я предупреждаю:

– Вы все равно никуда не денетесь с подводной лодки.

Степанов прикрывает глаза, пока я глажу и растираю щиколотки, икры, колени. А когда я тянусь пальцами выше, он весело смотрит на меня и спрашивает:

– Оленька, я могу узнать, на какой результат вы рассчитываете?..

Вместо ответа я сажусь к нему на колени, прижимаюсь всем телом, запускаю пальцы в волосы и притягиваю его голову для поцелуя.

Светлость отвечает. Ласкает меня сначала сквозь ткань шелковой ночной рубашки, потом поднимает ее и скользит пальцами по моей спине снизу вверх.

В кресле неудобно, приходится встать, стянуть рубашку через голову. Светлость осторожно опускает меня на постель, целует губы, шею, ненадолго останавливается на груди, спускается ниже. Ласкает медленно, осторожно, чутко прислушиваясь к каждому вздоху, каждому движению.

Сосредоточившись на этих прикосновениях и на том, чтобы дарить ласку в ответ, я забываю вообще про все. И только шепот светлости, что я должна предупредить, если мне что-то не понравится, возвращает в реальность – но ненадолго. Потом снова поцелуи и ласки, халат на полу, мое белье тоже где-то валяется, и светлость уже разводит мне ноги и оказывается внутри. Аккуратно и медленно, осторожно и сладко.

И тихий голос на ухо между нежным поцелуями:

– Оленька, если что-то будет не так, не надо молчать.

Что не так? Мне хорошо. Теплое тело на мне, плавные движения, сощуренные глаза любимого человека, прозрачные как горная вода.

– Ты... это уже говорил…

Светлость останавливается, одной рукой прижимает меня к себе, целует и шепчет:

– Потому что это важно.

Больше он ничего не говорит. У меня тоже довольно скоро уже не выходит что-то сказать, и дыхания хватает лишь вскрикнуть, когда долгожданная разрядка накрывает теплой волной.

Лежать в обнимку после всего особенно хорошо. Мы засыпаем и встаем уже ближе к обеду. К тому времени Елисей Иванович успевает предупредить о покойниках всех гостей.

Глава 4

Второй день свадьбы комкается и больше напоминает не торжество, а забег по пересеченной местности с препятствиями. Гостей допрашивают, выясняют, кто где был в момент убийства, сопоставляют с показаниями других. Но это все-таки сорок человек, исключая нас со Степановым, плюс прислуга, плюс охрана!

К охране, кстати, у меня много вопросов. Но прежде, чем я начинаю их задавать, светлость напоминает, что задача у них стояла охранять нас, а не стеречь сорок человек гостей во главе с даже не приглашенной Софьей.

Допросы и следственные действия растягиваются на несколько дней. В целом картина получается следующая.

День свадьбы, утро. Это суббота, и она в Империи, кстати, рабочая. Сотрудница Канцелярии Министерства Императорского двора, оно же Дворцовое ведомство, Софья Никишина внезапно обнаруживает, что один из заместителей министра, а именно, Михаил Александрович Степанов, отпросился с работы по случаю собственной свадьбы. Те, кто на эту свадьбу приглашен, планируют уйти с обеда. Софья нервничает, расспрашивает коллег и наконец уходит с работы под предлогом головной боли. Суббота, свадьба, руководство настроено лояльно – ее отпускают.

Софья появляется у дома светлости на Невском, но подняться в квартиру не удается – девушку отшивает привратник со словами, что Степанов уже уехал в Царское село. Чуть позже он отшивает и пожилую женщину, которая тоже явилась по душу Степанова и якобы хочет поговорить насчет его «семейной жизни с Оленькой». По фотографии привратник узнает Марфушу.

За час до свадьбы Софья появляется на дороге между Петербургом и Царским Селом, устраивает засаду нам со Славиком, остановив машину с помощью дара земли. Она пытается отговорить меня от свадьбы, но узнает, что мы со Степановым расписались полторы недели назад и, более того, он вступил в мой род. Первая брачная ночь, кстати, тоже прошла. Софья убегает в слезах.

Я добираюсь до церкви, мы со Степановым венчаемся, он предупреждает охрану про подозрительную девицу с неясными намерениями.

Примерно в это же время промокшая насквозь Софья появляется в Запасном дворце, показывает мокрое свадебное пригласительное со стершейся фамилией и объясняет, что она – коллега Степанова, была приглашена на свадьбу, но, оступившись, свалилась в канал и поэтому не пошла в церковь, а сразу направилась сюда, отдыхать и сушиться. Присутствующий при этом министр, задержавшийся на работе и потому приехавший не в церковь, а сюда, подтверждает, что это действительно коллега, а не какая-то посторонняя девица. Помощник управляющего размещает Софью в комнате, предназначенной для приемных родителей Степанова, тех, что отказались в последний момент.

Венчание заканчивается, в Запасной дворец прибывают гости. Кто-то из них едет от церкви, кто-то – сразу сюда. Прибывшая со светлостью охрана передает информацию о подозрительной девице и дает указание усилить контроль на входе. Охрана проявляет повышенное рвение при проверке пригласительных и скоро ловит женщину без него. При ближайшем рассмотрении выясняется, что это Марфуша. Старая нянька клянется, что еще утром пригласительное было при ней, и подозревает, что оставила его в кондитерской. Чуть позже, кстати, там опознают и Марфу, и Софью, и скажут, что с утра обе женщины лакомились тут пирожными.

Марфушу пропускают после вмешательства прибывшего вместе с Боровицким, близняшками и директрисой пансиона Елисея Ивановича.

Начинается банкет, после поздравлений плавно переходящий в танцы. Гости ходят туда-сюда, общаются, подходят к нам со Степановым уже в частном порядке.

Примерно в это время сидящая рядом со Славиком и близняшками Марфуша исчезает в поисках уборной и возвращается какая-то озадаченная. Она заводит странную беседу с директрисой и делится подозрениями о возможной неверности Степанова, который, как она подозревает, притащил на свадьбу любовницу. Объяснить, что именно она имеет в виду, Марфуша не успевает – в беседу влезает Славик. Он отводит кормилицу в сторону и требует отвязаться от молодых и прекратить портить им жизнь. Смущенная директриса уводит близняшек танцевать.

Славик и Марфа возвращаются к трапезе, но через какое-то время нянька начинает жаловаться на боль в груди и хвататься за сердце. Недовольный Славик отводит ее к управляющему и требует вызвать врача. Брат уверен, что это манипуляция, но примчавшийся в рекордные сроки врач действительно замечает проблемы. Марфуша покорно принимает лекарства, но, видимо, все же проникнувшись втыком от Славика, просит не говорить мне о ее плохом самочувствии.

В это время мы со Степановым заканчиваем «дипломатическую» программу и тихо уходим к себе.

Танцы продолжаются, но слуги еще убирают со стола. Один из них обнаруживает приоткрытую дверь в чулан и находит труп Софьи. Он вытаскивает девушку из петли, зовет врача и предупреждает управляющего.

Врач оставляет Марфушу и бежит к Софье. Управляющий предупреждает начальника охраны. Они действуют тихо, но привлекают внимание наблюдательного Елисея Ивановича. Начальник полиции Горячего Ключа подозревает насильственную смерть и дает указания усилить контроль на входе и выходе. Впрочем, охрана докладывает, что в последние три часа дворец никто и не покидал. Нас со Степановым решают не беспокоить.

Когда врач возвращается к Марфе, выясняется, что ей стало хуже. Несмотря на все усилия, кормилица погибает. Врач сообщает об этом Елисею Ивановичу и управляющему, и те принимают решение позвать нас со Степановым.

Вскрытие показывает, что причиной смерти кормилицы стал инфаркт, спровоцированный передозировкой сердечного средства. Но в отношении Софьи никакого криминала не находят – версия Елисея Ивановича про то, что ее задушили, закрыв рот и нос, остается лишь версией.

Глава 5

Мне назначено к одиннадцати. Это отлично, потому что с утра у меня весь комплекс хлопот студента, переводящегося из одного учебного заведения в другое посреди учебного года. В своем мире я подобного не застала, но, думаю, впечатления были такими же незабываемыми. Который день бегаю как ошпаренная и радуюсь, что занялась этим после свадьбы, а не до.

Бежать от института до Зимнего не так и уж далеко, главное, не поскользнуться. Декабрь в морском климате странный – под ногами то замерзает, то тает.

Пробегаю по Невскому, заворачиваю к Зимнему через арку Главного штаба. Пока мы со светлостью были в Бирске, дворец все же перекрасили в привычный для меня бирюзовый. Вот кто бы мог знать, что это предложение поддержит и министр Императорского двора, а в дальнейшем и сам император? Цвет, одобренный целой комиссией в нашем мире, и здесь всем понравился.

Вход для служащих здесь с торца. От того, что я замужем за Степановым и у меня есть постоянный пропуск за подписью министра, осматривать меня на входе и отбирать оружие никто не перестал. Но хотя бы не провожают до кабинета светлости – знают, что я найду.

В районе одиннадцати здесь тихо и спокойно. Никто не бродит по коридорам, все работают на местах. Я спокойно поднимаюсь на второй этаж, прохожу мимо ряда дверей с табличками, нахожу нужную: «Заместитель министра Императорского двора Михаил Александрович Степанов-Черкасский».

Захожу. Слегка настораживает, что в приемной у светлости нет секретаря – и точно! Стоит приоткрыть дверь, и я ловлю обрывок чужого разговора:

– …опоздать к колониальному разделу, они точно полезут, но когда? И что? Мы готовы?

– Да ни черта никто не готов, но, Ваше величество, я не военный министр…

Ясно, император не стал ждать одиннадцати. Подслушивать неудобно, а уходить поздно. К тому же мне было назначено, так что стоит показаться. Приоткрываю дверь, здороваюсь, и, извинившись, что помешала, сообщаю, что подожду в коридоре.

– Пару минут, княгиня, и мы позовем вас, – кивает Алексей Второй. – Можете пока изучить. Начните с третьего сентября.

Император протягивает мне толстую тетрадь, а светлость отчего-то морщится, как от головной боли.

Я закрываю за собой дверь, прохожу насквозь приемную светлости, и, бросив взгляд на пустой стол секретаря, выхожу в коридор. Открываю тетрадь: кажется, это чей-то дневник. Рассматриваю его, перелистывая страницы и разбирая заполненные аккуратным почерком строчки.

Вскоре понимаю, что дневник вела молодая женщина. Записи посвящены работе – по функционалу она, кажется, секретарь – домашним хлопотам и безответной влюбленности в мужчину, некоего «Г.».

Полистав страницы, нахожу третье сентября прошлого года. У меня с этой датой вполне конкретные ассоциации: костры рябин, все дела. Но тут другое. Именно третьего сентября в жизни девушки кроме «Г.» появляется некий «М.»:

«М. снял траур, пора действовать».

Траур? Действовать?..

Перелистываю страницы. Последняя запись датирована днем нашей свадьбы.

«М. все-таки женится. Мне не простят. Это конец». – и большое пятно, кофейное или чайное, на пол-листа.

Ничего себе! Получается, хозяйка дневника – это Софья? А «М.», получается, «Михаил»? Поэтому светлость так морщился?

Я перелистываю страницы в поисках любых упоминаний Степанова, но это непросто. На каждую заметку про «М.» приходится страницы по три страданий Софьи по «Г.». Знать бы еще, кто это такой. Судя по всему, редкостный… промолчим. Но сокращение говорящее, однозначно.

Начнем с того, что «Г.» женат. Он окрутил какую-то богатую девицу и не может расстаться с ней. Но распрощаться с Софьей он тоже не может, живет, по сути, на две семьи. А еще «Г.» то чуток и добр, то холоден и безразличен, то притягивает, то отталкивает. Кружит девушке голову, и не отпускает, и замуж не зовет.

«И вот вроде я – знатный род, карьера, учеба, положение в обществе, внешне я вполне собой хороша и ухожена», – пишет Софья. – «Для меня мужчина не обязателен, мне незачем цепляться за кого-то. А я так боюсь, что он меня предаст. Я закрываюсь от него. Я боюсь, что снова выберут не меня. И я боюсь, что он увидит: внутри меня только пустота».

Очень хочется найти этого «Г.» и прописать ему от души!

Но чувственные строки про «Г.» сменяются холодным и злыми про «М.». Что Софья устала вертеть перед ним подолом. Что, может, «М.» после болезни вообще не мужчина? Она красива, а ему – наплевать. Он внимателен к подчиненным, но Софья из другого отдела, и с ней он просто вежлив. В чем дело? Может, она чересчур красива, и он думает, что такая девушка не для него? А, может, слишком занят работой? Или здоровьем – «М.» ходит с тростью, и можно умереть со смеху, глядя, как он каждое утро забирается на второй этаж.

«Они сказали: попробуй задеть его самолюбие».

Ах, да. С какого-то момента в дневнике появляются некие «они», дающие Софье советы по приручению «М.». Что нужно его «зацепить».

Софья старается, да.

«М. зашел в канцелярию, спросил обезболивающее. Сказала, что настоящий мужчина терпит боль молча. М. отшутился». Сработало! «Как жаль, что это не может заставить Г. быть только со мной!».

Глава 6

Последняя запись вызывает стойкие ассоциации с Воронцовым. Помню, еще до ссылки в Бирск я нарвалась на дуэль, и как раз перед этим слышала от него что-то подобное.

Но обдумывать некогда. Я захожу в кабинет, светлость предлагает сесть напротив на стул для посетителей. Император же не садится, он ходит по кабинету и то и дело поглядывает на часы. Не потому, что торопится или жалеет время, просто по привычке.

– Ольга Николаевна, я представляю, как неприятно вам было это читать, – с легким раздражением говорит Степанов. – Я планировал дать эту информацию в пересказе. Прониклись?

– Еще как. Только я не пойму, неужели она рассчитывала, что вы полюбите ее из мазохизма?

– Тем не менее, с первой женой Михаила это сработало, – замечает император, поворачиваясь ко мне. – Итак, она звалась Татьяной.

– Мне только исполнилось восемнадцать, и я мало что понимал в семейной жизни, – с досадой говорит светлость. – Татьяна действительно была немного похожа на Софью. Только сейчас мне даже не пришло в голову, что она, оказывается, на что-то рассчитывала. И… и что ее убьют из-за этого.

Я вижу, насколько Степанову не нравится эта мысль. Хочется обнять его, поддержать – но не при царе же! А тот небрежно поправляет мундир и с интересом поглядывает на нас:

– Княгиня, не буду ходить вокруг да около. У нас есть подозрения, что кто-то из дома Романовых затевает заговор с целью смены фигуры на троне, – это он скромно так о себе, да. – Дело весьма щепетильное, я не могу широко привлекать компетентные органы – это неизбежно вызовет волнения в народе. Вижу, у вас уже появились вопросы.

– Почему вы думаете, что это кто-то из наших?

– А, вы вспомнили прошлые… эпизоды? Уверяю вас, никто, ни народовольцы, ни наши заграничные коллеги, в здравом уме не потащат Михаила на трон. Это свои. И началось это не вчера.

Чуть помедлив, император рассказывает, что всегда связывал покушения на Степанова именно с должностью. Но что, если за эпизодами с гибелью его жен стояли не народовольцы, а другие?

Та самая Татьяна, конечно, не в счет – ее казнили за госизмену. Но что насчет остальных? Надежду убила шальная пуля во время очередного покушения на Степанова, ответственность взяли народовольцы. Дарья погибла, когда террористы заложили взрывное устройство в подъезд...

– А Василиса? Мне кажется, ее-то точно можно вычеркнуть. Никто не знал, что у нее слабое сердце, даже я!

Император пожимает плечами, рассказывает для меня: четвертая жена Степанова погибла во время взрыва в театре. Заядлая театралка, она переживала, что светлость избегает публичных мероприятий и проводит вечера дома с книгой. Она уговорила его сходить в театр один-единственный раз – и именно тогда террористы швырнули в ложу самопальную бомбу. Светлость закрыла охрана и он почти не пострадал, но у Василисы не выдержало сердце. Когда в суматохе заметили, что ей плохо, было уже поздно.

– Знаете, это, наверно, пока не стоит вычеркивать, – осторожно говорю я. – Слишком похоже на то, что случилось с моей Марфушей. Если поднять историю болезни…

– А, я поднимал, – отмахивается светлость. – Еще тогда. Пытался понять, как же так получилось, что мы это проморгали. Ничего. Абсолютно. Подумал, что она просто не знала, не обращалась к врачу.

Прозрачные глаза Степанова кажутся ледяными. Улыбка под усами царя выглядит как гримаса.

Но я понимаю. Очень хорошо понимаю. Каких-то полгода – и ты уже воспринимаешь аномальную смертность вокруг как данность. Покушение? О, еще одно? Случайные жертвы? Увы, так бывает. Да и народовольцы едва ли прибегали оправдываться со словами «вот эти пятнадцать раз – это мы, а остальное – кто-то другой»!

– Если взять за точку отсчета день смерти Надежды, получится семь лет, – прикидывает светлость. – Допустим, какое-то время на подготовку. План получается долгосрочным, Ваше Величество.

– Они не торопятся. И Софья, наверно, была не первой. Постарайтесь вспомнить, Михаил.

Пожалуй, тут я склонна согласиться с императором. Что-то тут есть. Кому-то требовалось, чтобы Софья вышла замуж за светлость. И его свадьба – это конец всего. Даже не свадьба, а то, что он вступил в мой род и потерял право наследовать трон. А первая брачная ночь? Тут-то какая разница?

И главный вопрос: почему Софья проникла в Запасной дворец? На что она надеялась? Хотела встретиться со Степановым и покаяться? Искала защиты от собственных благодетелей?

– Прошу прощения, Ваше Императорское Величество. А можно я еще кое-что спрошу? – я дожидаюсь кивка и продолжаю. – Как близко Михаил Александрович в списке ваших потенциальных наследников?

– Достаточно близко, княгиня, чтобы это создавало проблемы, – серьезно отвечает Алексей Второй. – Но после того, как Михаил вступил в род Черкасских, об этом не может быть и речи. Поэтому я уверен, что вам двоим с этой стороны ничего больше не угрожает. Но те, кто это затеял, постараются придумать другой план. И я хочу выяснить, кто это. Повторю: политическая ситуация складывается таким образом, что позволить себе официальное следствие мы не можем. Но вы, княгиня, теперь член семьи. И очень удобно, что вы из провинции, а, значит, никого здесь не знаете. Ваши расспросы никого тут не удивят. В конце концов, вы всегда можете сослаться на то, что пытаетесь разобраться со смертью няньки. А не с заговором, понимаете?

Глава 7

– А нельзя как-нибудь держать Ольгу подальше? – поднимает голову светлость. – Я могу сделать все сам.

До этого он молча рассматривал собственный стол, а сейчас оживился. Но Алексей Второй качает головой:

– Очень зря. Во-первых, вы, Михаил, свидетель. Любая неосторожность – и вас захотят ликвидировать. Во-вторых, хорошенькая молодая женщина, сующая нос в чужие дела, привлечет меньше внимания. К тому же провинциалка. Не обижайтесь, княгиня, но вы не держитесь как светская дама.

Вот как на это реагировать? Тем более что император прав: я стараюсь быть вежливой, но могу забыть про условности. Но если бы его что-то не устраивало, он, наверно, уже бы сказал.

Так что я просто встаю и наклоняю голову:

– Прошу прощения.

– Вот, пожалуйста, – улыбается император. – Садитесь, княгиня. Я не хотел упрекнуть вас в отсутствии хороших манер. Но это, скорее, манеры человека на службе, а не светской львицы. Иногда, знаете, в вас даже будто проскальзывает что-то военное. Не сейчас, но бывает.

– И все же, Ваше Величество, – в паузу снова влезает светлость. – Мне бы не хотелось, чтобы Ольга Николаевна подвергалась опасности.

Мне бы так перебивать императора! Степанов вскидывает голову, щурится – и встречает прямой, открытый взгляд:

– Нет. Михаил. Это не обсуждается. Княгиня?

– Я все сделаю.

Он уходит со словами, что передаст в мое распоряжение все документы. И что светлость, конечно, может участвовать, но должен сохранять разумную осторожность.

Стоит царю закрыть дверь, как Степанов встает, обходит стол и обнимает меня за плечи. Зарывается носом в волосы и какое-то время просто нецензурно молчит.

– Вы могли отказаться, и он не стал бы настаивать, – наконец говорит светлость.

– Ну и когда я так делала? Даже если это не касалось бы вас и ваших жен, по-вашему, я могу спокойно смотреть, как кто-то пытается устроить переворот?

Светлость ерошит мне волосы, заводит прядь за ухо. Мягко комментирует, что словосочетание «ваших жен» подозрительно напоминает о гареме. И все же я понимаю, насколько его это беспокоит. Похоронить трех жен из-за проклятых интриг! Он-то думал, что это народовольцы!

– А вы их любили? – внезапно спрашиваю я. – Всех четверых?

Степанов чуть-чуть отстраняется, и я поворачиваюсь так, чтобы взглянуть ему в глаза.

Светлость смотрит спокойно и серьезно:

– Знаете, Ольга Николаевна, юность склонна драматизировать. Я любил Татьяну. Но остальные, они же не стали от этого плохими людьми, понимаете? И смерти они не заслуживали. Мне, знаете, тоже хотелось бы взглянуть в глаза той сволочи, которая этого сделала. Просто я боюсь – очень боюсь! – что вы можете пострадать.

В этом месте, наверно, следует обнять его. Сказать, что я буду соблюдать осторожность. И что смысла убивать меня уже нет, потому что светлость вступил в мой род, обломав тем самым злодейские планы. И максимум, чего они добьются – это того, что светлость возглавит род Черкасских.

Но вместо этого я цепляюсь за случайную фразу и вспоминаю, что хотела спросить еще у императора:

– Михаил Александрович, я что-то не совсем уловила смысл комбинации «благодетелей». Вот женитесь вы, допустим, на Софье. Потом с императором что-то случается, вы садитесь на трон, и что дальше? Им-то какие резоны?

Светлость не задумывается ни на секунду:

– Знаете, Оленька, вопрос интересный. У нас с Его Величеством два рабочих варианта: либо меня хотели сделать марионеткой, либо, что более вероятно, планировалось, что я напишу отречение в пользу нужного человека.

Он объясняет: по действующему закону о престолонаследовании отречься от трона можно в пользу любого не лишенного права наследования представителя дома Романовых. Кроме женщин, конечно, иначе проблемы бы не возникло – за царем наследовали бы его дочки.

Допустим, кто-то из Романовых хочет на трон. А там – какая досада! – уже сидит Алексей Второй. И нужно быть полным идиотом, чтобы не заподозрить неладное, если он вдруг отречется от престола в пользу какого-нибудь троюродного племянника, проигнорировав при этом всю очередь, а потом скоропостижно умрет.

– А почему бы просто не убить остальных претендентов… – начинаю я и осекаюсь. – Все, поняла. Каждая лишняя смерть – это риск. Разумно. А у вас пока нет догадок, кто это может быть?

Светлость обещает подумать. Я осторожно предлагаю начать с приглашенных на нашу свадьбу – кто-то же задушил Софью и отравил Марфушу. И, кстати…

– А вы не сможете выяснить, где жила Софья? Я хочу осмотреться и поискать ее дневники. Последний, как я поняла, лежал у нее на работе, но ведь были и остальные. Если, конечно, их не изъяла полиция.

Светлость смотрит задумчиво: я почти вижу тень колебания в его прозрачных глазах.

– Есть адрес и даже ключи, – говорит он наконец. – Все личные вещи Чац… Софьи мы передали охране. Если позволите, я сейчас принесу. И еще, Оленька, я… я помню еще по Бирску, что вы очень сердитесь, когда я волнуюсь. Конечно же, я прекрасно знаю, что вы в состоянии сами о себе позаботиться. Да что там! Вы же спасали мне жизнь. Мне просто нужно немного времени, чтобы перестать беспокоиться за вас, понимаете? И я постараюсь делать это без перегибов.

Глава 8

Софья снимала жилье на Петроградке. Светлость успел рассказать: арендная плата внесена за год, хозяева живут в Москве и приедут неизвестно когда, так что квартира стоит пустая. Пожалуй, мне следовало предположить, что сюда может наведаться кто-то еще, но вероятность, что этот «кто-то» заявится сюда одновременно со мной, была ничтожно мала! Но не равна нулю, к сожалению.

Открыв дверь ключом, я захожу в коридор. Прям – светлая кухня, направо – наверно, спальня, налево – ванная и уборная. Светлые обои, высокие потолки, на полу фигурный паркет, на вешалке неубранное на зиму девичье пальто. В прихожей пахнет духами и чем-то свежим, как будто квартиру недавно проветривали – и это уже повод насторожиться.

А повод номер два – это звуки из спальни. Тихие, но вполне определенные: кто-то роется в плотно набитых ящиках.

Вот кто это, интересно?

И что это тут за обыск? Полиция? Не похоже. Они не ходят осматриваться в одиночку.

Я осторожно подхожу ближе, паркет скрипит под ногами… и звуки в спальне стихают.

Достаю пистолет, снимаю с предохранителя… и слышу звон бьющегося стекла.

Из спальни вдруг вылетает что-то блестящее – и я успеваю закрыться руками, но не отстраниться.

Ах, сволочь!

Распоротое пальто и мгновенное ощущение боли – как раскаленный утюг, прижатый к руке и ребрам.

Я стискиваю зубы, чтобы не вскрикнуть, и чудом удается не уронить пистолет. Вот что это было? Точно не огнестрел. И нож по такой траектории не летает.

Нет времени думать! Рукав пальто мгновенно пропитывается кровью. Как глубоко задел, сволочь! Почти не чувствую боль, но кровь нужно остановить.

Вода, иди сюда, нет, вода, куда ты пошла?

Я останавливаю кровь магией, но после этого накатывает слабость, и нужно прислониться к стене, чтобы не упасть.

Сползаю вниз, понимая – что-то не так. Кровь снова течет, несмотря на магию, и я чувствую, как промокает пальто. Кажется, я что-то читала… мы изучали…

В глазах темнеет, магия жжет вены, и тяжело вздохнуть. Надо сосредоточиться. Я – маг воды, и нам говорили…

Меня отвлекают шаги. Из спальни кто-то выходит. Высокий мужчина. Дешевая черная дубленка, светлые волосы под старой шапкой, голубые глаза. Но не прозрачные, как у Степанова, а стеклянные. Глаза-пуговки.

– Эй?

Мужчина трогает меня за плечо, опрокидывая на пол. От лужи крови на полу валит пар. Что не так с магией, что не так с кровью, что не так с водой?

Нет времени.

В руке незнакомца что-то сверкает. Я мигом вспоминаю про пистолет. Мужчина не успевает ни напасть, ни отшатнуться. Заносит надо мной руку – поздно. Гром выстрела, вспышка, крик, тяжело рухнувшее тело.

Мелькает странная мысль – а если это гражданский? Профессионалы не говорят жертвам «эй»! И они не скулят на полу, пытаясь отползи подальше от раненой девицы.

Но думать некогда, я сама могу истечь кровью. Надо сосредоточиться! Надо вспомнить!

В памяти откликается короткий курс по ранам из этого мира. В моем-то все ясно: из раны нельзя вытаскивать нож, это только ухудшит ситуацию.

Но как же я, дура, забыла, что этот совет не годится, когда ты – маг воды? Не помню, с чем это связано, вроде с контролем над даром. Не важно. Я спешно распахиваю пальто, ощупываю рану, нахожу инородный предмет. Не нож и не пуля – что-то гладкое, острое, хрупкое. Хватаю, тяну, режу пальцы и наконец отбрасываю в сторону.

Но это не все.

Вода, ну теперь идем.

Я заглядываю в воду, я становлюсь водой. Чуть-чуть усилить поток, пусть унесет все лишнее. Промыть рану. Главное – не отключиться. А потом вернуть воду в тело, заставляя кровь в ране густеть.

Невероятно. Невозможно. И действенно.

Кровотечение останавливается, но первый шок успевает пройти, и я снова чувствую боль.

Впрочем, плевать. Мне нужно взглянуть, что же там с нападавшим. А то он затих. О том, как позвать на помощь, подумаю позже. Ползу к лежащему на полу телу. Перед глазами прыгают пятна: дубленка, чужие светлые волосы, шапка, кровь… и выпавший из разжавшихся пальцев осколок стекла.

Стекло?

Это странно.

Мне хочется смеяться, пусть это и больно. Но я беру себя в руки, ползу к нападавшему, ищу пульс. Живой, но в отключке. Ранен в бедро, пуля не затронула кость, но пробила мышцы. Кровь? Ее не так много, чтобы заподозрить повреждение крупных сосудов.

Я обращаюсь к дару, и кровь откликается – его, не моя. Промыть рану. Я чувствую каждую капельку влаги, поэтому это легко – особенно когда не со мной. От слабости я теряю концентрацию, и кровотечение останавливается не с первого раза. Но все-таки останавливается. Как, все-таки, повезло мужчине, что он в отключке!

Теперь – звать на помощь. В подъезде нет консьержки, так что надо добраться до соседней квартиры.

Но сил ползти нет. И холодно.

Так холодно, Господи, почему так холодно?..