Песнь О Смешном Человеке

Nulla

«смех мне сотвори Господь:

иже бо еще услышит,

обрадуется со мною»

(Быт. 21:6)

Nulla virtute redemptum a vitiis

(лат. Ни единая добродетель не искупает

пороков (Ювенал, "Сатиры", IV, 2-3)

Слабый Сын явился в мир.

Мазал чёрную смолой

Его лицо его же Бог.

Шилом руки в сотню дыр,

Низ и верх ведя чертой,

Отче милый вбил урок.

Идол сына так любим был,

Что ни тухлый мёд, в ушах до краинки залитый,

Едкий в веках столь и не менее сладкий на губах,

Лоб с прямою полосой, с месяцами тыл,

Ото рта двумя крюками ввысь рубец зашитый,

Вогнать уход в умы не мочь. А страх

Езопа явен у Отца, он до смерти боялся:

Как Мать при родах умерла, но слабый Сын её смеялся.

I

Prudens futuri temporis exitum
Caliginosa nocte premit deus,
Ridetque si mortalis ultra
Fas trepidat.
Ille potens sui
Laetusque deget, cui licet in diem
Dixisse: Vixi. Cras vel atra
Nube polum pater occupato
Vel sole puro.

(лат. «Бог благоразумно скрывает мраком ночи

события будущего и смеётся,

если смертный трепещет сверх рока…

Тот владеет собой и счастлив,

кто может сегодня сказать:

„Этот прожил. А завтра пусть

Отец займёт небо хоть чёрной тучей,

хоть чистым солнцем“»

(Гораций, Оды, III, 29, 29))

Стремлён расти был Сын Исаак,
Милейший из детей,
Елозил в мягкой ткани; лишь знак:
Шрам вина, улыбки дивной, казался всё ровней,
Но хуже был рубец: свет ближе стал к огню.
От снов ночных отрекся Сын
И начал спать на дню.

Чисто девственен, не тронут, сад тишин:

Ему предстало сонное виденье,

Лико святости застыло мёртво перед ним,

Откинул крылья, и об откровенье
Вольноплясно образ Сыну одарил.
Ерызнул сад Исаака, и Лик отнялся.
Кровник тихо започил, а Сын над ним смеялся.

II

Hos natura modos primuni dedit.

(лат. «Таковы первичные законы,

установленные природой»

(Вергилий. Георгики, II, 20))

Синело небо – марева вдали

Менялась быстро в густоте.

Елычки, стоя прямо у земли,

Шумно бились в тесноте.

Нойма ныли в скрип зубов,

Оскалом горьким упивались;

Исаак был пробужден от снов.

Чернело тело, ткани убирались,

Едой и кровом был Отец, но перестал

Ледащий труп питать желудок.

Опустело мясо. Исаак ныне не

желал

Вкушать ни грамма трое суток.

Егозить перестав, Исаак поднялся:

К стене спиною сел, на дрязг глазел,

заливчато смеялся.

III

Vitamque sub dio et trepidis agat

In rebus.

(лат. «Пусть он живет

под открытым небом

среди невзгод»

(Гораций. Оды, III, 2, 5))

Ступила первая нога,

Миг — за ним вторая преуспела.

Емок обивки уголка —

Шагнул он раз. Второй — нога болела.

Не ныл, присел он на пол, отдышался,

Опять пошел. Шагал, как знал,

И чувствовал он твердь, не опирался.

Час тому. Исаак и мышь догнал,

Его нелегкой плоти вкус узнав,

Лицо скривилось. Отец вкуснее был,

Однако помолился, кость убрав.

Вперед к двери Исаака взгляд застыл.

Ефир манил необъяснимо.

К нему и направлялся,

К нему хотел попасть Исаак.

Он тихо шел,

но всё смеялся.

IV

Quae fuerant vitia, mores sunt.

(лат. «Что было пороками,

то теперь нравы»

(Сенека. Письма, 39))

Сотня звезд застыла сверху,

Месяц - гладкий полукруг -

Едва сменил светило с верфей.

Шалфей стоял, и ближний луг

Негой нос и дух Исаака одарил:

Он понял, кем являлся. «Я есть» -

Изрёк из ничего и полон стал он сил.

Чад. Бред. Сон. Лихорадит. Снова весть:

«Единый Свет для всех,

Лирой звук омыв людиный грех,

Оставил шрам – Твой Дивный Смех»

В бреду, под светом Сириуса лежал Исаак, и мех

Его лица коснулся. Встал над ним и в пол ронялся

Кричащий сын монаха, Исаак смотрел и рассмеялся.