Песнь Серебряного моря

Песнь Серебряного моря

Героями не рождаются –

Героями умирают…

Неизвестный автор

Боль разочарования…

Истерзанные души.

И шепчет кто-то тихий:

«Не слушай их! Не слушай!

Отринь и злость, и гнев,

И лёд вновь станет пламень!»

Но так на плечи давит

Судьбы тяжёлый камень…

И смерть уж не пугает

Забвенья тёмной тайной,

И кажется нелепым

Борьба и сострадание.

Как свечи угасает

Души горящий факел.

И больше не волнует:

«А что же будет дальше?»

И только из упрямства

Опять иду сражаться,

Когтями и клыками

За эту жизнь цепляться.

Не требуя награды,

Не веря в понимание,

Я вновь ищу ответа…

Но мир хранит молчание.

И с зимним равнодушьем

Мольбам он не внимает,

Лишь слезы в утешенье

И горечь мне оставит…

стихи автора

Пролог «Дочь звезды и моря»

Солнце в пене морской потонуло, и берег заснул.

А высоко в горах чья-то боль о несбыточном пела.

Песня падала в воду, и горького голоса гул

Затихал, умирая на кромке ночного предела.

И пришла тишина… И представила я в тишине

На вечерней скале одинокое сердце, от боли

Исходившее кровью и песней в седой вышине

О прекрасной судьбе, что уже не воротится боле.

Э.Сёдергран

Осеннее закатное солнце вызолотило серебряную листву, заставило гореть янтарём стволы эльфийских деревьев. Сам воздух потерял прозрачность: стал оранжево-багровым.

Небо застилали серо-кремовые лоскуты тяжёлых дождевых облаков. Ветра не было, и они зависли почти неподвижные – оттого на лес опустились ранние сумерки.

И даже сияющий белый туман, что клубился над тропинками, не мог разогнать этот мрак.

Мир словно замер. Вечер был противоестественно тих. Птицы не щебетали в листве, попряталось зверьё, ветер не смел всколыхнуть неземной покой леса своим дуновеньем.

И только один звук пронзал мёртвую тишь.

Это был голос, звонкий, журчащий, как воды серебряной Лианэли, и столь грустный, что сердце замирало, слушая его. Песня звенела в лесу, перелетая с ветви на ветвь, мелодия перекатывалась, как морские волны, как струны волшебной эльфийской арфы. Она казалась такой неземной, нереальной…

Если бы человек услышал её в этот тёмный закатный час, он решил бы, будто ему пригрезилось, или что это поёт какой-нибудь коварный лесной дух, желая заманить одинокого путника в чащу.

Но люди уже давно не вторгались в долину Элтлантиса, ибо это были владения эльфов, и здесь не любили чужаков.

Несомненно, таинственная певица была эльфом. Скорбь и нежность, любовь и отчаяние, величие и гибель сплетались воедино в дивной мелодии, растекавшейся по лесу. Прислушавшись, можно было различить отдельные слова в звенящем напеве, подобном песне моря и шуму прибоя, и слова тоже, конечно, были эльфийскими.

На тропе мелькнула серая тень. Появилась на миг и исчезла. В любом другом месте её можно было принять за обман зрения, случайное видение, игру света. Но здесь, в землях эльфов, любое видение было неспроста.

И вот теперь лучи солнца, пробившись сквозь пелену свинцовых облаков, высветили на тропе высокий силуэт белокурого эльфа.

Он и вправду был похож на бесплотный призрак, так легко и бесшумно скользил средь кустов и стволов деревьев. Даже мягкий ковёр мха не пригибался под его ногами.

Эльф шёл не спеша, временами останавливался, прислушиваясь. Он шёл на звук эльфийской баллады, и сердце его сжималось в груди и стонало как раненый зверь. Всё было в этих звуках – всё, что было дорого ему; всё, что он любил, что лелеял и боялся потерять…

Неземной печалью наполнилась душа эльфа Эктавиана и рвалась умчаться прочь. Прочь, за Море – туда, где лишь безмятежность и покой.

Шелест листвы, эльфийские баллады, свет звёзд и улыбки друзей, любовь и разлука, и плеск солёных волн, и стоны чаек – всё это было в печальной и горькой песне, светлой и гибельной одновременно.

Эльф, наконец, заметил волшебную певицу. Она сидела у корней дерева, кроной терявшегося где-то в небесах, и серебряное сияние окружало её. Длинные пепельно-белые локоны почти сливались с мерцающим платьем. На изящной ладони устроилась маленькая рыжая птичка. Даже не видя лица певицы, можно было представить, сколь она прекрасна.

Эктавиан остановился, боясь спугнуть волшебное создание и оборвать песнь её души. Он прислонился к дереву, оперся на него бледной ладонью и замер, почти не дыша.

Дерево вздрогнуло от его прикосновения, потом узнало, потянулось ветвями. Тепло его руки нашло отклик в суровой душе старого дерева. На глазах у эльфа меж его пальцев пробился тоненький, пока ещё слабый, зелёный побег и развернул три крохотных клейких листочка. Эктавиан, Великий князь эльфов, улыбнулся, хоть в сердце его и была печаль, навеянная песней, и нежно погладил кору дерева-гиганта.

Потом он вздохнул, и взор его снова обратился к печальному лесному созданию. Он вслушивался в слова её песни, чувствуя, как щемит сердце, и слёзы наворачиваются на глаза:

Плачет чайка над волнами,

Крылом белым режет ветер.

Море осыпает скалы

Серебром хрустальных слёз.

Набегут на берег волны,

Смоют след мой на песке…

Плыть в таинственные земли

Мне на белом корабле.

Слёзы, слёзы, лей, народ мой!

День последний настаёт.

Разрывает моё сердце

Шёпот волн в дали безбрежной.

Канет в Море вечность эльфов.

Гибель ждёт Звёздный Народ![1]

Часть I "Орлёнок и Соколица"

Есть чем платить,

Но я не хочу

Победы любой ценой.

Я никому не хочу

Ставить ногу на грудь!

Я хотел бы остаться с тобой,

Просто остаться с тобой!

Но высокая в небе звезда

Зовёт меня в путь…

Пожелай мне удачи в бою!

Пожелай мне…

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве,

Пожелай мне… удачи!

Виктор Цой

1 Курган памяти

Когда забытые друзья

Тебя случайно позовут

В те запредельные края,

В которых люди не живут…

Когда придётся прочитать

Чужие письма на столе,

Не стоит думать и гадать –

Пока есть небо на земле…

Я.Николенко

Осень опустилась на Лейндейл.

Леса ещё не сбросили свои багряные и золотые наряды. Лишь кое-где в низинах, где по ночам было особенно прохладно, деревья уже лишились части своей листвы и стояли сиротливые, полуголые.

Небо, пепельное, неживое, висело над головой как старая выцветшая тряпка. Грязно-серые дождевые облака застилали его с самого рассвета. Было пасмурно, скучно и гадко.

Несмотря на хмурое небо, дождь так и не пошёл, хотя время уже приближалось к вечеру. Но в воздухе всё равно висел пронизывающе липкий, холодный туман. Он осаждался на одежде и золотой листве сонного леса.

Солнца, естественно, не было. Посему дорога не успела просохнуть от вчерашнего ночного дождя. И грязь, чавкая, расплёскивалась под копытами, при этом, умудряясь забрызгать не только ноги лошадей, но достать и до их наездников.

Всадников было около пятнадцати. Они двигались не спеша, чётким караваном, один за другим, по разбитой лесной дороге на север: то был Южный путь, ведущий к Мангару.

Первый всадник восседал на вороном жеребце, и то был истинно рыцарский конь: невысокий, приземистый, но крепкий и невероятно выносливый, с густой пушистой гривой, чёлкой, спускавшейся на глаза, и мохнатыми бабками. Издалека он мог напомнить крестьянского тяжеловоза, но вблизи становилось ясно, что конь этот привык возить не телегу, а своего рыцаря. Он наверняка умел быть быстрым и неустрашимым.

Не менее воинственным выглядел и его наездник. Темно-русые волосы коротко острижены (в отличие от большинства мужчин в его отряде), серые глаза внимательно и напряжённо вглядывались в туманный лесной полумрак, мужественное загорелое лицо, голова гордо приподнята.

Сила и осторожность окружали его подобно тому, как ореол света окружает факел. Даже в тусклом сумраке осеннего дня его кольчуга и доспехи сияли, а на попоне, покрывавшей вороного коня, сверкала эмблема Лейндейла: серебряная роза на фоне моря и встающего солнца, лучи которого искрились золотом.

Несомненно, первый всадник был предводителем отряда, ибо он как-то необъяснимо выделялся на фоне всех остальных.

Впрочем, были и ещё двое, кто, безусловно, отличался от других путников…

Один, потому что был очень юн, а другой, потому что это был не другой, а другая.

Женщина, восседавшая на великолепной белоснежной кобылице, сиявшей в сером сумраке леса, была единственной в отряде и выглядела почти нереально среди вооружённых до зубов солдат. Она казалась прекрасным видением: юная, величественная, неземной красоты.

Женщина была одета в серый плащ, расшитый жемчугом и серебром, из-под которого виднелось небесно-голубое платье, в тон её лазурных глаз. Капюшон плаща был откинут, и толстая густая каштановая коса струилась по спине. На светлой коже ни одного изъяна, и лишь на лице её лежала печать какой-то болезненной усталости.

Рядом с ней бок о бок ехал юноша на такой же сияющей белизной лошадке, тонконогой, игривой и, видимо, ещё совсем молодой. На нем, как и на всех воинах, были боевые доспехи, но облачение юноши казалось много легче, а из оружия имелся только меч.

На вид ему было лет двадцать. Он был строен, широк в плечах, но ещё не успел толком возмужать. На юном смуглом лице виднелся лишь намёк на щетину. Тёмные, почти черные, волосы коротко подстрижены, и всё же вихрятся непослушным ёршиком в разные стороны. Привлекали внимание большие, яркие, темно-синие глаза, ясные и льдистые, как осеннее море.

Другие рыцари ехали чуть поодаль, на почтительном расстоянии.

– Ясная госпожа, а что за земли лежат там, по левую сторону от дороги? – спросил юноша, указывая на мелькнувшее меж деревьями поселение на горизонте.

– На западе, ты имел в виду, – степенно поправила его спутница. – Это земли Варко, мой мальчик.

Странно было, что она обращалась к нему как к ребёнку, хоть тот и казался младше от силы лет на пять.

– Что-то я не совсем понял, – нахмурился юноша. – Вы говорите – «Варко», но разве на нас напали не у Варко? А ведь это было день пути назад…

– О, духи! – тяжело вздохнула дама.

Ветер распахнул плащ на её груди, приоткрыв бурое пятно крови, безобразно расползшееся по лазурному платью, в сумраке сверкнул зелёный камень на её шее.

– Ой, простите, госпожа! Я не хотел вам напомнить о ранении. Как-то сорвалось… Вечно я говорю не то, что следует. Простите, ясная госпожа! Я иногда бываю так глуп, – виновато затараторил юноша.

– О, духи! – ещё раз вздохнула дама, взглянув на него с притворным гневом. – Я вздыхаю вовсе не от этого. Вообще, знаешь ли, когда у тебя в плече дыра, об этом непросто забыть. Но меня убивает другое – твоё нежелание учиться. Ты совершенно не знаешь историю и географию. Если бы ты хоть иногда заглядывал в карты Лейндейла и слушал замкового летописца, ты наверняка бы знал, что земли Варко тянутся вдоль всего Южного пути от Ласны и до самого побережья Экталанэ.

2 Курган памяти

– Литей, ты меня слушаешь?

– Да, моя госпожа! Простите, я задумался! – откликнулся юноша.

– Ты сказал, что хотел бы изучать историю с моих слов… – напомнила королева. – У нас есть время. Что ты хочешь услышать?

– Моя ясная госпожа, я не хотел бы утруждать Вас разговорами, – кристально-честные синие глаза смотрели в серо-голубые глаза Мары Джалины, – в самом деле…

– Если бы мне было трудно, я бы не предлагала. А раз уж слово твоё слетело с языка, обратно его не поймаешь, – улыбнулась наездница. – На всякий случай запомни это, Литей! Когда станешь правителем Брелистона, нельзя будет разбрасываться словами, ты должен знать им цену. Так что тебе рассказать?

– Что угодно! – улыбнулся парень.

Он был рад тому, что наконец-то развеселил и разговорил свою королеву, и теперь вина уже не давила на сердце таким тяжёлым грузом.

– Разумеется, что-нибудь о политике и истории, что-нибудь о временах Великой Битвы или о том, что сейчас творится на Юге…

При этих его словах по лицу королевы скользнула тень печали.

– На самом деле, мой мальчик, прошлое, настоящее и будущее часто взаимосвязаны. Я ведь уже немного рассказывала тебе о том, что предшествовало Великой Битве. Наша столица Джалисон была разрушена повелителем Каран Гелана Катарасом и его чёрной ведьмой Каргионой. Я выжила чудом. Потом были долгие годы скитаний. О, многие земли повидали мои ноги!

Вначале я жила в Северном лесу, но Катарас выследил меня, убил мою новую семью, уничтожил нашу деревню. И если бы не эльфы, не мой любимый князь Лиарин, тебе, мой мальчик, не у кого бы было брать уроки истории. Были и другие: плохие и хорошие, добрые и равнодушные. Немало встреч было уготовано мне на пути, прежде чем счастье улыбнулось нам с Лиарином.

В глазах её уже отражались воспоминания о тех далёких временах, и Литей заслушался рассказом.

– Помню, в Галиорте мне пришлось столкнуться с людьми подлыми и гадкими, но зато в Калибе я повстречала добрейшую госпожу Гарину Ролл. Она любила меня как дочь, жаль было с ней расставаться. После войны я разыскала её и просила переехать в замок в Мангаре, но она предпочла дожить свой век в доме, где прошла вся её жизнь. Я часто ездила к ней до самой её смерти, – королева вздохнула. – Да, Литей, даже у бессмертия есть свои плохие стороны. Трудно жить вечно, когда дорогие тебе люди не вечны. Скольких я похоронила за это время! Нет ничего страшнее смерти близких людей. Вот и тебя эта беда не обошла стороной…

Она помолчала немного и заговорила снова.

– Доводилось мне и на Западе побывать, в разбойничьих лапах. И там мир оказался не без добрых людей. И помощь порой приходила, когда её вовсе неоткуда было ждать. Вовек не позабуду я атамана Далейна и старушку Налану – им я обязана и жизнью своей, и жизнью Киралейна. Впрочем, поддерживали меня не только люди: волшебница Аринэль – вот кто помог родиться на свет Киралейну и уберёг нас в час беды и опасности. Как она светла, добра, прекрасна! Если бы ты только видел её, Литей! Она – древнейшая из Элдинэ Лейндейла, старше её никого нет. Только вот на востоке, с дядей своим, королём Остенграда, Даргеном Дри я не поладила.

Мара улыбнулась невесело.

– Восточные горцы не терпели эльфов. И он отказался принять моего сына. Перед смертью он раскаялся, но было уже поздно. Он умер с горечью в сердце, не увидев освобождения своей земли от полчищ врага. Зато я нашла там истинного друга в лице моего брата Калахая. О, миэ белаэ ланхо, как ты порой мне напоминаешь его! В сердце его не было зла, и ты такой же. Даже внешне вы как братья… Только вот глаза у него были тёмные, как ночь, а твои яркие, синие, как у моего старшего брата Гермисея. Только у него они были холодные, прямо-таки ледяные. Редко кто мог выдержать его пронзительный взгляд. Горд был мой братец! Ох, и горд, да горяч! В бою – неудержим и отважен. Правитель из Гермисея вышел знатный, как и из Калахая. Да, воинами они были бесстрашными. «Остенградские орлы» – так их прозвали после Великой Битвы, ибо они разили врагов молниеносно и беспощадно, налетали как горные орлы.

Мара замолчала на несколько мгновений, а потом припомнила и других своих друзей и соратников.

– Все мы сражались во имя единой цели. Зло лежало на Юге. Оно угрожало жизни всех обитателей Лейндейла, и это объединило нас: людей всех земель, и эльфов, и даже чародейка Элькит помогала нам. Ей и Джастину я обязана очень многим. Мой верный рыцарь! Я всегда любила его не меньше, чем своих братьев. И заслуженно! Ведь он всегда заботился обо мне, не задумываясь о себе, порой рискуя жизнью.

– Госпожа Элькит давно не навещала нас… Всё ли хорошо в Дримане? – осмелился спросить Литей.

– Больше чем хорошо, – улыбнулась Мара Джалина, – в семействе Элькит и Джастина наконец-то ожидается прибавление. Они давно мечтали об этом. Интересно только, унаследует ли ребёнок её волшебный дар или родится человеком?

– А ещё интересно, унаследует ли ребёнок её скверный, своенравный характер? – буркнул Литей.

Мара рассмеялась, но тут же поморщилась – видно, стало больно плечо.

Добавила уже спокойно:

– Да, с ней непросто поладить. Язык такой же острый, как и её коготки. Она ведь кошка – так что не удивляйся её своенравию! Да, все мы были союзниками тогда… – мечтательно молвила Мара Джалина Вильсения Ринай. – После победы все признали Киралейна королём, но ему нужны были помощники. Мы сочли, что родственные связи для этого годятся лучше всего. Я не желала терять вновь обретённую семью. Эльфийская Долина, разумеется, осталась за эльфами. На смену Великому князю Элирану пришёл наш друг, князь Эктавиан. Элькит вернулась в Дриман. Разбойники, что сражались столь же доблестно, как и эльфы, и рыцари, ушли на свой Запад. Мы предложили выбрать нового правителя для Ласны из числа наиболее отличившихся командующих. И он был выбран. Но люди Западных земель всегда отрицали верховную власть… Вскоре Запад вновь распался на отдельные, никем не управляемые земли.

3 Курган памяти

Некоторое время ехали молча. Уставшая от долгой речи Мара слегка прикрыла глаза. Небо, наконец, проронило несколько ледяных капель, но на этом и ограничилось, поленившись разразиться приличным осенним ливнем.

Предводитель отряда Лонгир резко повернул назад. Его вороной жеребец переступал нетерпеливо, остановившись подле белоснежной Аланы.

– Королева Мара, – обратился рыцарь, – мы прибыли, моя госпожа! Курган впереди…

– Благодарю, Лонгир, – мягко молвила Мара Джалина. – Можешь распорядиться: пусть твои люди останутся здесь на поляне и отдохнут. Путь был долгим. Я не задержусь…

– Да, моя госпожа, – поклонился воин.

Мара Джалина не успела сделать и одного жеста, как Лонгир стрелой слетел со своего жеребца, бережно подхватил королеву могучими богатырскими руками и аккуратно поставил на землю.

– Спасибо, мой друг, – улыбнулась вновь Мара, и тот отступил с лёгким поклоном.

Литей тоже спрыгнул на землю. И, прежде чем королева успела ступить два шага, он заботливо подхватил её под локоть.

– Я вас провожу, ясная госпожа.

– О, миэ белаэ ланхо, – улыбнулась Мара. Потом, приостановившись, поглядела на обоих мужчин и молвила с доброй насмешкой: – Благодарю от всей души, мои родные! Но… неужто я выгляжу столь немощной, что вы опекаете меня как дряхлую старушку или малое дитя?

– Нет, моя госпожа, – ответил Лонгир очень серьёзно, лишь в глазах сияли озорные искорки. – Вы самая прекрасная и сильная женщина во всём мире. И никто в моем отряде не усомнится в этом, моя королева!

– Вот и отлично. Тогда не надо портить мне репутацию! – смеясь, сказала королева и пошла вперёд по тропе.

– Пусть люди сойдут с седел и отдохнут! – добавила она, обернувшись.

Лонгир ещё раз поклонился, потом взял в повод всех трёх лошадей.

А Дарген Литей последовал за Марой, поскольку та не возражала.

Пройдя немного в сторону от дороги и оставшегося там отряда, Литей увидел высокий холм, нагромождение из больших светлых валунов. Холм порос крупными белыми цветами, похожими на звёзды, но первый морозец уже убил многие из них.

Вокруг была пустошь. Чуть в стороне росли огромные вековые сосны.

Странно, но от этого места веяло неизъяснимым скорбным холодом, как на кладбище, где только тишина, одиночество и дыхание смерти.

На большом камне, чуть в стороне, была высечена надпись на эльфийском и рунами Лейндейла: «Здесь покоятся невинные жертвы Каран Гелана времён до Великой Битвы. Путник, почти их память! Это были люди достойные, пусть их не коснётся забвение…»

И дальше шло перечисление около четырёх десятков имён и прозвищ.

Литей не спеша прочёл их все, пока королева, опустившись на колени и коснувшись рукой камня, долго сидела неподвижно и молча – то ли молилась, то ли вспоминала.

Ветер перебирал тонкие пряди каштановых волос, выбившихся из косы.

– Здесь когда-то была деревня… – тихо сказала она вдруг, и Литей вздрогнул от неожиданно прозвучавшего в тишине голоса. – Сосновая горка. Я жила тут. Здесь была моя семья. Тётушка Мирна – сама доброта! Она не умела лгать, но делала это ради меня. Она заплатила своей жизнью за то, чтобы я была жива – чужая ей принцесса-сиротка. Дядюшка Бат – простодушный богатырь, добряк с каштановой шевелюрой и золотыми руками. И Джайна – та, что была мне как сестра, рыжая и озорная, яркая, как пламя, совсем юная. Она могла бы прожить долгую и счастливую жизнь, но чья-то рука вонзила клинок в её сердце, и смерть отняла её у меня. Злодеи были наказаны – эльфы не дали им уйти далеко. Но ведь их смерть не вернула к жизни обитателей этой деревни – беззащитных, ни в чем невиновных крестьян.

Мара тяжело вздохнула и покачала головой.

– О, Литей, не дай тебе судьба познать, что есть война! Знаю, ты, как и все юноши, мечтаешь стать настоящим воином, совершить много удивительных подвигов и прославиться, подобно героям Великой Битвы. Но спроси у любого из них, у тех, кто ещё жив, спроси у Киралейна или Лиарина – какой ценой была куплена эта слава? Нет ничего хуже войны! Быть может, только вечное рабство…

Королева начала вставать с колен, сморщилась от боли. Дарген Литей тотчас подхватил её под руку, помог.

– Осторожно, ясная госпожа! Чтоб им пусто было, тем, кто поднял на вас руку!

– Держи свой гнев в себе! Жизнь сама осудит и вынесет приговор, – молвила бледная Мара Джалина, опершись о плечо воспитанника.

Подбежал Лонгир, поклонился:

– Что прикажите теперь, моя королева? Куда едем?

– Дальше? – Мара задумалась на минуту. – Я повидала одних старых друзей, но есть ещё кое-кто, чей совет был бы мне очень нужен, и кого я жажду видеть всем сердцем. Нельзя быть рядом с Элтлантисом и не погостить у эльфов. Я отправлюсь в Город-Зелёных-Шатров, а вы езжайте дальше на север! Там есть постоялый двор «Золотые мельницы». Остановитесь там и дождётесь меня. Я приеду дня через два-три.

– Да, моя госпожа, – поклонился Лонгир, но медлил, не спеша выполнять распоряжения.

– Что такое? – поторопила его Мара.

– Простите, королева, но я не могу отпустить вас туда одну! Особенно после того, что случилось. Я знаю, в Эльфийской Долине чужаков не любят, но возьмите хотя бы меня и ещё человек пять!

4 Князь эльфов

В этот серый скучный вечер

Я тебя случайно встретил.

Я позвал тебя с собою

И назвал своей судьбою.

У тебя глаза, как море!

Словно ночь твои ресницы!

Твои руки, словно крылья,

Крылья одинокой птицы…

А.Махонин

Вечер, столь же хмурый, как и прошедший день, лениво наползал на Северный лес, а конца-краю зарослям тальника и ольхи всё не было видно.

Звонкий Ивовый ручей, который раньше определял чёткую границу Эльфийской Долины, с годами превратился в обширное болото. Найти здесь какую-либо тропу представлялось совершенно невозможным.

Последние комары озлобленно гудели в воздухе и кусались хуже цепных псов. В зарослях камыша на разные голоса истошно орали болотные птицы.

В вечернем сумраке белые лошади путников сияли как заснеженное поле под зимним солнцем. Эллил ушла задней ногой в какую-то яму, вода громко хлюпнула, лошадь нервно взбрыкнула и выбралась на твёрдую почву.

– Тише, Звёздочка, – успокоил её Литей, переводя эльфийскую кличку на более понятную ему. – Ступай за своей мамашей! И мы спокойно выберемся отсюда.

Литей понимал, что, будучи сопровождающим и защитником королевы Мары, он должен был ехать впереди. Но, во-первых, Алана – горделивая эльфийская кобылица – никогда бы не пропустила вперёд свою дочурку Эллил, во-вторых, Орлёнок из Даргкара никогда не бывал прежде на болотах и не имел ни малейшего представления о том, как выбрать путь в этом грязном, дремучем бездорожье.

– Королева Мара, где же это Княжество эльфов? – не выдержал он.

– Когда приедем, сам поймёшь, – не оборачиваясь, ответила та.

И он понял…

У него дыхание перехватило, когда болото вдруг оборвалось, неожиданно и резко, словно кто-то мечом отсек. И глазам предстал неописуемо красивый, сияющий, зелёный (это в начале-то осени!) лес. Окутанный серебряным туманом, он казался грёзой, сном, миражом – вот-вот дунет ветер, и всё исчезнет, растает навек.

Но сказка не таяла, и Литей понял, что легенда о вечном лете в Элтлантисе, никакой не миф, а самая настоящая, хоть и необъяснимая реальность.

– Как же… – только и сумел проронить он.

Мара улыбнулась благосклонно и чуть покровительственно.

– Магия, миэ белаэ ланхо, это магия. У эльфов свои отношения с законами мироздания. Мне тоже многое из этого неясно, ведь я всё же человек, хоть и бессмертна, и исцелять умею. Элдинэ, как они сами себя называют, живут в гармонии с миром и черпают силы из всего, что их окружает. И, конечно, из собственной светлой души и любви. В этом их сила, ибо они едины с миром. Они отдают миру свою любовь, а он даёт им всё, что они желают. Это и есть настоящее волшебство!

Мара улыбнулась онемевшему от восторга принцу, а Литей лишь крутил головой по сторонам, чтобы ничего не пропустить.

– Раньше я удивлялась, откуда у них и одежды, и пища, и всё, что необходимо для жизни, и даже их удивительное серебряное оружие, ведь в Элтлантисе нет ни мастерских, ни кузниц, ничего, что есть в людских городах. А потом поняла, что это тоже магия. Свои мерцающие наряды эльфы ткут из лунных лучей, света звёзд, паутины и тумана. Мечи куёт земля в своих недрах. Лес одаривает пищей. Каждый зверь, птица, дерево им друг. Нам не понять этого. Это слишком просто для людей, чтобы можно было поверить. Мы привыкли сами создавать всё, что нам нужно, бороться за каждую мелочь в жизни. И ни один человек, увы, не способен понять природу магии, природу истинного чуда: когда можно получить всё из ничего, просто пожелав это.

Литей продолжал молчать. В самом деле, такое сложно понять.

Он любил Лейндейл всей душой, но что значит – быть единым целым с камнями, с землёй, с небом? Нет, это было непонятно для него.

А королева Мара вдруг, вскинув руки, воскликнула громко:

– Здравствуй, земля Элтлантиса! Адо, Эрсель, кендо фли тия анко![1]

И лес неожиданно загудел, будто ожил: листва затрепетала, зашелестела, ветви склонились к земле, ветер коснулся трав.

И словно шёпот долетел:

– Кларизанно, риа Эрсель![2]

Потом всё снова затихло.

А чуть погодя Литей вздрогнул от неожиданности, когда тень, мелькнувшая средь серебряной листвы неизвестного кустарника, вдруг заговорила:

– Доброго пути в добрый час! – сказало видение, и вдруг превратилось в высокого темноволосого эльфа в зелёной рубахе.

Мара остановила Алану, улыбнулась радужно:

– Фангир, здравствуй, старый друг! Вот так встреча!

– Здравствуй, Эрсель! Давненько тебя не было, даже по эльфийским меркам, давненько. Не думал, что встречу тебя сегодня, – отвечал на приветствие эльф, который казался лишь пару лет старше королевы.

– И я не ожидала, что встречу тебя, – усмехнулась Мара. – Признаться, я считала, что ты давно уже отправился в Благословенный Край вслед за сыном.

– Я за Море не тороплюсь, королева Мара, – насмешливо ответил тот. – Всегда считал, что Орен с Лиадран поспешили. За Море всегда успеешь, а оттуда вот не воротишься. Так я говорю, а, Эрсель?

– Да, с тобой не поспоришь. Да только многие этого не понимают, – молвила Мара Джалина. – Радостно мне видеть знакомые, дорогие лица! Радостно, что ты меня встречаешь, да почти у самой границы!

– А как иначе? Увидел твою Алану и тут же поспешил навстречу, дабы приветствовать высокую гостью и проводить в Белый Дворец. А Гларистара послал к Великому князю, предупредить о твоём приезде.

– Значит, в Элтлантисе по-прежнему нет гонца лучше Гларистара? – улыбнулась Мара.

– Ног быстрее, чем у него не найти, – согласился Фангир. – Если бы ещё ум за ними поспевал! Шустрый мальчишка. Мы тут по старинке, пешком ходим, а те лошади, что ещё не отправились за Море вслед за ушедшими, преспокойно бродят по лесу.

5 Князь эльфов

Гостей встречали торжественно. Несмотря на поздний вечер и сгустившиеся сумерки, едва путники в сопровождении Фангира достигли Города-Зелёных-Шатров, навстречу им высыпали многочисленные обитатели Элтлантиса, похожие на светлые тени.

– Королева Мара! – провозгласил один из них, с глазами такими ярко-голубыми, что они сияли даже во мраке вечернего леса.

Литей видел, как приветственно улыбались встречавшие их эльфы, некоторые слегка кивали и даже кланялись, без намёка на издёвку, но с почтением и уважением. И Литей был горд, горд за свою королеву, ибо он понимал, что не каждого гостя встречают здесь так.

Дарген Литей, как истинный рыцарь и официальной сопровождающий её величества, старался вести себя подобающим образом и сохранять серьёзность. Но всё вокруг вызывало в душе его такое сильное чувство восхищения, что лицо против воли светилось щенячьим восторгом. Отчего, как думал принц, приобретало несколько глуповатое выражение.

Литей никогда не видел ничего похожего на эльфийский город, на цветы, сияющие фонарями, на золотые и серебряные деревья…

Рядом со своей королевой, царственной, спокойной и прекрасной, он ощущал себя наивным мальчишкой. Особенно под взглядами эльфов – таинственными, туманными взглядами, где, вопреки слухам, не было места презрению, высокомерию и страху, лишь теплота, и свет, и мудрость.

Отчего-то вспомнилось, как в детстве, мечтая стать настоящим воином, Литей прокрадывался в зал, где собирались взрослые: король Киралейн, князь Лиарин, Лонгир, и рыцари, и гости короля, а иногда и весёлый балагур – заезжий рыцарь Джастин из Дримана. Они говорили о чём-то своём, а он сидел где-нибудь в уголке, жадно ловил каждое слово, каждую шутку, каждый звук. Они не бранили его, не гнали прочь, а лишь улыбались умилённо и чуть насмешливо, да иногда, взъерошив непокорный чёрный шёлк волос, спрашивали: «Ну что, Орлёнок, ещё не расправил свои крылья?» И добавляли по-взрослому снисходительно: «Славный мальчик! И воин из тебя вырастет славный».

И тогда Литей понимал, что они и есть настоящие воины, правители, герои, а он лишь малыш, украдкой вторгшийся в их взрослый мир.

Вот и сейчас под внимательными и дружелюбными взглядами эльфов, он меж тем чувствовал себя ребёнком, без приглашения явившимся в запретный мир.

Белый Дворец возник внезапно и поразил окончательно уже и без того взволнованное сердце Даргена. Он сиял в полумраке вечера, как далёкая звезда, как луна в небе. Взметнулись ввысь хрупкие дивные шпили, подобные изрезанному солнцем кристаллу льда.

Магия! Так сказала госпожа Мара – магия мира создаёт всё необходимое эльфам. Да, иначе и быть не могло. Только с помощью волшебства, но не рук человеческих, можно было возвести столь изящное, ажурное, почти нереальное сооружение.

Там, на площадке у Белого Дворца, тоже стояли в ожидании эльфы.

Литей узнал его сразу…

Наверное, он когда-то видел его, когда-то, в далёком детстве. Но оно прошло бесследно, забылось, как старый сон. Если уж Литей не помнил даже своих родителей, как мог он вспомнить Элтлантис и князя эльфов. Нет, конечно, он не помнил и не знал, как должен выглядеть правитель эльфов. И всё же он сразу узнал его, мгновенно выделил среди других, столь же лучезарных, высоких и вечно юных. И от него вдруг повеяло чем-то знакомым, родным…

Он был выше других – Великий князь Эктавиан. Белокурая голова возвышалась над остальными, светлые волосы были собраны в хвост, и серебряный обруч держал их в повиновении. Длинные волосы – дань эльфийской традиции и моде.

Литей рассматривал причудливые одежды: серый плащ, переливчатый и мерцающий, как волшебные туманы Элтлантиса, всё остальное – белоснежное, как шкура Аланы.

И глаза – вот что поражало больше всего! – серые, сияющие, как звёзды, заглядывающие прямо в душу, такие странные глаза… В них была мудрость, неземная мудрость, мудрость времён, небес, земли – мудрость старца, которая никак не вязалась с юным прекрасным лицом. А ещё печаль, холодная печаль, которую Литей никогда не видел в глазах знакомых ему эльфов – короля, князя Лиарина или королевы Мары.

Фангир, шествовавший впереди гостей, изящно скользнул в сторону. И лошади остановились как вкопанные, а потом, к великому удивлению Литея, трижды кивнули белоснежными головами, словно приветствуя владыку эльфов.

Королева ловко спрыгнула на землю, следом за ней спустился Литей. Он не посмел в данной ситуации предложить королеве руку или помочь, ведь, так или иначе, это была встреча двух правителей, а политика – штука тонкая. Королева приблизилась, и эльфийский князь шагнул ей навстречу.

Два силуэта в серебристо-серых плащах, мерцающие в вечернем сумраке леса. Лица их были серьёзны.

– Кларизанно, Тланти Эктавиан! Кендо фли тия Ринай Киралейн, эко Риа Мара Джалина Вильсения, Книзо Лиарин. Алгиардо Лейндейл айнделло Элтлантис.[1]

Проявляя уважение к хозяевам этой земли, королева приветствовала владыку по-эльфийски.

И тогда заговорил князь. Лицо его по-прежнему оставалось беспристрастным.

Чтя традицию, он говорил на языке Лейндейла – языке людей:

– С добрыми словами и добрым сердцем ты вошла в мои земли, королева Мара. Я и мой народ приветствуем тебя и шлём ответный поклон королю и князю Лиарину. Да будет благоволение Элтлантиса навсегда с тобой и твоей землёй!

Ещё минуту правители глядели друг на друга серьёзно и даже несколько высокомерно. Потом вдруг неожиданно рассмеялись легко, радостно, чисто.

Литей шагнул ближе, решив, что теперь его очередь приветствовать владыку эльфов. Но о нём пока никто не вспоминал. Потому что великий и гордый эльфийский правитель совсем по-простому, даже несколько фамильярно, заключил у всех на виду в свои объятья высокую гостью из Лейндейла. А та и не думала возражать, лишь рассмеялась ещё громче.

И Литей подумал, что давно она не смеялась так искренне и беззаботно.

– Клари, Эрсель! – с улыбкой молвил эльфийский князь.

6 Князь эльфов

Убранство Белого Дворца было столь же изящно и нереально, как и всё в Княжестве эльфов. Мара опустилась в резное белое кресло, откинулась назад, наконец, расслабившись. А Литей гадал, из чего сделана эта мебель. Похоже на белый камень, устеленный необычным серебристо-голубым мхом, сухим и мягким, как хороший мех. Осторожно присев на скамью рядом с королевой, Литей убедился, что его догадка, видимо, верна.

– Как здорово! – мечтательно протянула Мара. – Будто домой вернулась после долгих-долгих скитаний.

– Так и есть, – спокойно молвил князь, наливая два бокала из хрустального кувшина. Жидкость была прозрачной, как вода. – Это и есть твой дом, Эрсель. Здесь, моя светлая, тебе всегда рады, особенно я!

Эльф подал один бокал королеве, а другой Литею.

Это и впрямь оказалась вода, но только какая-то удивительная на вкус, и от неё тотчас стало радостно, спокойно, и усталость ушла в один миг.

– Рады ли? – усмехнулась Мара Джалина. – Твой народ по-прежнему зовёт меня «элналан»[1], а ведь уже сколько лет прошло.

– Это без злого умысла, только чтобы подчеркнуть твою исключительность, моя дорогая! – парировал Эктавиан. – Это твой дом, и земля Элтлантиса давно ждёт твоего возвращения, как и возвращения Лиарина, и Киралейна. Неужели вы ещё недостаточно сделали для людей?

Эльф заговорил по-эльфийски, и Мара так же отвечала ему. Литей пытался понять, о чём речь, но разобрал лишь имена – Лиарин и Киралейн, да словечко «ланхо», излюбленное королевой, и ещё «мангар» – «рыцарь». Причём голоса собеседников, казалось, лишились дружелюбия.

– Говори на всеобщем наречии, Эктавиан! Литей не понимает эльфийский, – вдруг холодно сказала королева.

– Не знает эльфийский, с детства живя среди эльфов? – подивился правитель, то ли искренне, то ли наигранно. И повернулся к Литею: – Я спросил твою госпожу, почему не приехали князь Лиарин и король? Она ответила, что их вот уже два месяца нет в Ринайграде. И, как я понимаю, они сейчас пытаются спасти от беспорядков твои владения, принц, о которых сам ты пока позаботиться не в состоянии. Я побранил Эрсель за то, что она рискует жизнью, путешествуя одна. Но она сказала: «Я не одна пришла к тебе». Тогда я сказал, что ты – просто мальчишка, юный и неопытный, ты пока ещё не рыцарь. Но она возразила, что среди рыцарей Лейндейла не найти более верного, преданного и отважного, чем ты. Я верю ей, хоть и допускаю, что она преувеличивает. Среди воинов из рода Ринай не бывает трусов и подлецов. И всё же госпожа твоя весьма неосмотрительна.

Литей молчал. Он попросту не знал, что сказать. Ему следовало смертельно оскорбиться. Наверное, он так бы и сделал, если бы не этот эльфийский князь, а кто-то в Ринайграде обозвал его «мальчишкой» и говорил о нем столь непочтительно. Он даже вызвал бы этого наглеца на рыцарский поединок…

Но сейчас он чувствовал, что у этого эльфа, древнего и вечно юного, есть все основания называть его так, более того, в конечном итоге, слова его звучали как похвала. И Литей не нашёл достойного ответа.

Глаза Мары сверкнули недовольно. Она, конечно, хотела, чтобы Эктавиан говорил на лейндейльском наречии, но вряд ли стоило переводить уже сказанное.

– Ты напрасно беспокоишься, Эктавиан, – молвила вновь Мара, пытаясь замять неприятный разговор. – Меня сопровождал отряд воинов – лучших в Ринайграде, под предводительством Лонгира. Ты ведь встречался с ним?

– Да, он как-то приезжал с посланием от Лиарина. Славный воин, честный и преданный тебе безгранично. И всё-таки он не уберёг тебя. Ладно, займёмся наконец твоей раной!

Эктавиан подошёл ближе, опустился на колени рядом с Марой и расцепил пряжку её серого плаща. В руке его появился тонкий стилет. Он срезал повязку с плеча королевы и осторожно потянул рукав вниз.

Голубая материя, залитая бурыми пятнами крови, медленно сползла с плеча, открывая миру белоснежную кожу.

И Литей вновь ощутил вспышку ревности. Что-то непозволительное чудилось ему во всем происходящем. Слишком близко наклонился эльф к королеве, слишком смело касался её плеча.

«Если так дальше пойдёт, он её сейчас на моих глазах поцелует. Наглец! Вот если бы тут был князь Лиарин… он бы ему показал! Да только и я не потерплю!»

Литей заёрзал на скамье, не находя себе места от внезапно нахлынувшей злости и ревности.

Но Мара поняла его по-своему.

– Не беспокойся, миэ белаэ ланхо, всё будет хорошо!

Королева тихо застонала, из рваной раны опять хлынула кровь.

На миг Литей забыл о гневе, сердце его сжалось, и слёзы вступили на глазах, словно он чувствовал всю боль своей госпожи.

Эльф коснулся раны рукой и шепнул что-то. Кровь остановилась.

И Литей вздохнул облегчённо, но в следующий миг по жилам его вновь огнём пронеслось возмущение. Окровавленная рука эльфа самым бесстыдным образом легла на обнажённое плечо Мары, другой он приобнял её за шею, заглянул ей прямо в глаза.

Литей вскочил, гневные слова были готовы сорваться с языка, но выдавил он только невнятный звук.

В тишине сдержанный голос Великого князя прокатился как раскат грома.

– Сядь! – велел он, не поворачивая головы.

Литей хотел возмутиться, но в следующий миг безвольно опустился в кресло и замер, боясь пошевелиться.

– Сядь, молчи и не мешай мне, мальчик!

И он остался сидеть на месте. Гнев и ревность схлынули, и даже стало как-то неловко. Литей вдруг понял, что эльф прочёл его мысли, и совесть заела его ещё сильнее.

Ведь хотел вести себя как истинный принц, а сам своими глупыми подозрениями и хозяина дворца оскорбил, и свою госпожу тоже.

Что он теперь подумает о неблагодарном госте? Позор! Невоспитанность принца бросает тень на честь всего Королевского Дома Ринай.

Но эльфу, кажется, было совсем не до юноши. Свет озарил его ладони, и он зашептал тихо-тихо, но воздух звенел от магии его слов: «Маяна кару, далегас кару, Эктавиан, каринах эла». Эльф повторял эти слова снова, снова и снова. И когда он отнял руки от белого плеча королевы, не осталось и следа от раны.