Песнь вьюги

Мне было шесть лет, когда родители решили, что я должна умереть. Зима в тот год выдалась суровой. Она пришла снежной пеленой, укрывшей неубранные поля в самом начале августа, и лишившей деревню шанса на сытую жизнь. Старики умирали от голода в своих постелях, жестокий холод проникал в дома сквозь щели и окна. Их забивали досками, и лишь огонь очага освещал нищие жилища и осунувшиеся лица людей, зябко тянущихся к теплу.

Неделями свирепствовала вьюга. Выйдя из дверей можно было уже не вернуться обратно. Так случилось с моим братом Гансом. Напрасно мать вслушивалась в вой ветра, надеясь разобрать хруст снега под его ногами. Ослепленный белой мглой, он так и не дошел до хлева, забрав слишком в сторону и окончательно сбившись с пути. Мы нашли его тело в ноябре, когда бог, сжалившись, подарил нам несколько теплых, солнечных дней. К этому времени мы лишились не только Ганса, но и моей сестры Анхель. Она умерла от простуды и истощения. Отцу пришлось силой отталкивать рыдающую от горя мать, чтобы вынести тело Анхель из дома.

Нам не удалось их похоронить. Земля промерзла так сильно, что лопата отскакивала от нее, как от камня, а развести костер мы попросту не могли - дрова были на исходе. Сложив тела Анхель и Ганса в хлеву, отец мрачно сообщил, что наша корова и свиньи тоже околели.

Те дни дали нам передышку. Отец сумел напилить достаточно леса для того, чтобы забить дровами всю поленницу. Туша коровы промерзла так сильно, что лишь огромным трудом ему удалось отделить от нее небольшой кусок мяса. Прокормить этим семь ртов было невозможно. Проклиная холода, отец перенес в дом тушки свиней, и я до сих пор помню удушливый запах крови, которым пропитались стены комнаты, когда они размораживались у огня, а затем отец разделывал мясо прямо на полу.

Часть свинины мы съели, часть положили в снег возле двери. Когда по прошествию еще одной многодневной вьюги отец вышел за ним во двор, обнаружилось, что туши исчезли. Должно быть, чья-то семья отчаялась настолько, что страх умереть от голода возобладал над страхом заблудиться в метели.

У нас почти не осталось шанса дожить до весны. Запасы истощались с каждым днем, и становилось ясно, что их не получится дотянуть до марта. Да и до марта ли? Кто знал, как долго господу угодно испытывать нас снегом?

Всю ночь я слышала, как горько рыдает мать. Ее глаза все еще были красными, когда наутро она принялась собирать меня в дорогу.

- Ты должна навестить бабушку, Цветочек, - говорила она, застегивая на мне пальто. - Она совсем одна дома. Отнесешь ей мясо, хорошо?

Слова матери звучали бодро, но отчего-то она избегала смотреть мне в глаза.

- Вот, еще и это, - сказала она, надевая поверх моего пальто красное пальто моей сестры Магдалены. - Так ты точно не замерзнешь.

Укутав меня, она отошла на шаг назад, а затем резко отвернулась, и ее плечи снова затряслись от рыданий. Плакала не только мама. Мои сестры Ингрид, Магдалена и Катарина тоже почему-то горько рыдали.

- Папа, не надо! - надрывно попросил старший брат Гюнтер, но отец прикрикнул на него, и Гюнтер покорно опустил взгляд.

- Видит бог, я этого не хочу, - пробормотал отец.

Я все еще тешу себя надеждой, что они искренне верили в другой исход. Быть может, красное пальто Магдалены должно было привлечь ко мне внимание? Быть может, родители надеялись, что чьи-то окна еще не забиты, как наши, что меня увидят и возьмут к себе, боясь отправлять в обратный путь? Не знаю.

Едва оказавшись за порогом, я вовсе утратила возможность дышать. От ледяной стужи защипало в носу, мои глаза заслезились, а в голове запульсировала боль. Я сделала несколько шагов вперед, и весь мир потонул в белоснежном заряде метели. Снег больно оцарапал мое лицо, кожа засаднила, и я прижала подбородок к груди, пытаясь хоть как-то защитить свое лицо.

Ноги сами несли меня вперед. Тело подчинялось лишь ему одному известной воле, я напрочь утратила способность что-то соображать. Я была точно в забытьи, холод и гул ветра вытеснили из моей головы любые мысли.

Время от времени среди пляски снега мне являлись силуэты домов, и тогда я жалась к ним. Темные стены на мгновения закрывали меня от метели, а затем порыв ветра снова толкал меня вбок, и я пригибалась ниже к земле.

Бабушка жила на отшибе. Дома исчезли из вида, дорога была неразличима под снегом. Единственным ориентиром остались темные стволы деревьев. То и дело натыкаясь на них, я то забредала вправо, то уклонялась влево. Ветер кружил, менял направление, и я не могла по нему определить, сбилась с пути или нет.

Холод одолевал меня. Я едва переставляла ноги, когда внезапно перед глазами возникла темная стена, и я буквально налетела на бабушкин дом.

Пришла!

Передвигаясь вдоль него, я пальцами нащупала дверь и потянула ее на себя. Заперто!

- Бабушка! - что есть мочи закричала я, молотя по двери кулаками, но голос мой прозвучал едва слышно в рокоте стихии. Сил во мне уже не оставалось. С трудом удерживаясь на ногах, я вновь двинулась вокруг дома, когда мой сапог провалился в пустоту, и, сдавлено вскрикнув, я полетела вниз.

Я упала плашмя, больно ударившись грудью и подбородком. От столкновения с землей заныло в затылке. На мгновение белая пелена перед глазами сменилась тьмой. Казалось бы, что после всего пережитого, меня уже ничто не может напугать, но мысль о том, что я ослепла и не смогу вернуться домой, отозвалась в моем теле нестерпимым жаром.

Мне понадобилось время, чтобы окончательно прийти в себя. Тьма перед глазами начала проясняться, и я поняла, что нахожусь в угольном подвале. Часть помещения была присыпана снегом, другая, возле лестницы, тонула во тьме. Уголь давно стал нашей семье не по карману, и потому здесь было пусто. Страшно подумать, если бы вместо снежной кручи я упала бы на камень.

В помещении было гораздо теплее, чем снаружи. То и дело покачиваясь, я поднялась на ноги и поползла вверх по лестнице. Дверь в дом легко поддалась и в нос ударила невыносимая вонь.