Песня за гранью страха

— Сколько безумных вещей ты совершала в своей жизни?

— Что?

Томас усмехнулся, сделав шаг к Мэри. Осторожно, будто боялся спугнуть бабочку с цветка, на котором она уже ощутила себя в комфорте. Девушка напряглась, сжимая сильнее флейту в маленьких ладошках, из-за чего юноша в примирительном жесте поднял руки вверх и улыбнулся мягче. Склонив голову в бок, он повторил вопрос с неподдельным интересом, но вновь столкнулся с непониманием в глазах девушки. В момент она напомнила ему маленького котёнка, который ещё не совсем понимает очевидных вещей, боится каждого шороха, но искренне хочет найти в себе силы понять этот большой и страшный мир.

Мэри была такой же.

Занятия по вокалу у него заканчивались достаточно поздно — самокритичность была не лучшей чертой юноши, который так отчаянно пытался выиграть песенный конкурс. Быть не просто финалистом и победителем. Быть самым лучшим. Второе место не поражение — это измена самому себе.

Часто оставался после основных занятий с преподавателем, репетировал по несколько часов, но всё равно не мог коснуться той высоты, которая была нужна.

В один из таких вечеров, когда ему снова разрешили задержаться и велели закрыть кабинет, он услышал лёгкое звучание флейты, которое доносилось из кабинета первого этажа. Охранник тогда махнул рукой, назвав флейтистку «ещё одна помешанная», явно намекая на самого парня.

Том тогда усмехнулся, думал, что забудет об этом случае на следующий же день, но случайно заметил за собой, как настукивал пальцами мелодию той флейты. Ненавязчивый звук расслаблял, а вспоминать его было одним удовольствием.

Вечер закончился той же мелодией. Но теперь юноша не ушёл. Ноги будто сами понесли его в такт собственного сердца к заветной двери, за которой была невероятной грациозности девушка. Тогда и только тогда он понял про себя, что определённо точно спит, иначе почему он увидел перед собой ангела? Ангелы ведь не могут сидеть в кабинете с флейтой в руках и играть симфонии? Определённо нет.

Жажда познакомиться с неизвестной захватила все мысли, из-за которых Том подолгу оставался послушать её музыку.

Отмечал про себя, что, скорее всего, она тоже старается изо всех сил, чтобы доказать себе, что чего-то стоит. Это осознание так грело его душу, тёплым пледом понимания обволакивая сердце.

— Я слышал, что говорила твоя преподавательница... Хреново так-то, — парень усмехнулся, осматривая кабинет флейтистов мимолётными взглядами, постоянно пробегая глазами по Мэри, которая то и дело отводила взгляд и краснела.

— Том, не надо меня жалеть, я...

— Заслужила? Разве нужно заслуживать отношение к себе? Да и уж тем более не такое.

Она коротко кивнула, прижав флейту к себе сильнее, как будто та была магическим посохом, дающим барьер от всех и всего.

— Никто не заслуживает оскорблений в свой адрес, Мэри, — сердце кольнуло от жалости к девушке, а брови сами свелись в соответствующую гримасу.

— Она... Она всё правильно сказала, — голос девушки дрогнул, предательски выдавая всё то тяжёлое состояние, что Мэри так отчаянно пыталась скрыть. — Знаешь... я так хотела на сцену... Выступать... чтобы все услышали... Чтобы мной... наконец... гордились! — она подняла на него взгляд с мокрыми от слёз глазами, в которых застыли все невысказанные кому-то слова. Так отчаянно с её стороны делиться переживаниями с юношей, которого она знает всего пару дней. Но, возможно, именно так иногда и бывает. Незнакомцы становятся самыми близкими друзьями наших стремлений — стремлений быть понятыми.

Том помолчал какое-то время, дав Мэри возможность принять эту новую эмоцию в себе, а затем глубоко вздохнул и ответил почти шёпотом.

— А что тебе мешает... Выступать на сцене? Ты невероятно играешь! — он упал перед девушкой на колени и взял её руки в свои, заглянув ей в глаза. — У тебя действительно золотые руки... или в твоём случае лёгкие? — девушка усмехнулась, освободив руку, чтобы стереть непрошенные слёзы. — Прости, не совсем разбираюсь... Но всё равно я так рад, что нашёл в себе смелость однажды зайти в этот кабинет и познакомиться с тобой!

— Ты нашёл в себе смелость, чтобы познакомиться со мной, а я не могу найти в себе смелость, чтобы познакомить всех с собой... — пустые глаза опустились к узорам на полу, а грустная улыбка лишь мимолётно пыталась улучшить настроение.

— То есть ты боишься? Чего? На сцене выступать?

— Не знаю... наверное. У меня всё из рук валится, когда я вижу, сколько там людей... Я забываю абсолютно всё на свете... Спроси, как меня зовут, я и это не скажу!

— Вот это у тебя зрение…

— Что?

— Ну... ты сказала, что видишь, сколько людей сидит. Я вот вижу какое-то чёрное море. И так и представляю себя — капитаном корабля, который пением отгоняет чудовищ! — Томас улыбнулся, отважно ударив себя по груди, чем не встретил понимания у своей подруги — она лишь вопросительно выгнула бровь. — Ладно, проплыли...