Питер, Краски и Любовь

Целый зоопарк на мою нервную систему

ГЛАВА 1. Илария. Целый зоопарк на мою нервную систему

— Золотарёва! Золотарёва! Ты что, оглохла? — рёв раненого бизона, не иначе, прокатился по пустому холлу некогда родной альма-матер.

Я выдохнула, потом вдохнула как можно глубже и снова медленно выдохнула. Остановилась. От этого бизона побег не спасёт, а слиться с окружающими стенами я уже не успею. Развернулась: всё-таки беду надо принимать с поднятым забралом. Моим забралом служила улыбка. Широкая такая, на все двадцать семь зубов. «Мудрые» зубы так и не отросли, видимо, далеко мне до мудрости. А один зуб потерян из-за моей халатности и безумного страха перед стоматологами. Но в этом я никому не призна́юсь. Хотя сейчас от громкого крика захотелось натурально заскрежетать зубами. Но! Всё то же «но» — жаль зубную эмаль, а на поход к стоматологу я ещё не набрала необходимого количества нервных клеток.

— Чего несёшься как угорелая?! От самой кафедры тебя зову.

Всё тот же рёв, всё тот же бизон и ни капли вежливости.

— Я не знаю, кого ты звал. Моя фамилия Зла-то-рё-ва! — раз миллионный произнесла я спокойным тоном.

А этому бизону хоть бы хны. Стоит, ухмыляется. И не надоело ему повторять эту несмешную шутку про мою фамилию?

Бизон — это заноза в моей заднице, внешний раздражитель для моих, в общем-то, крепких нервов. На самом деле, зовут его Матвей Борисович Строганов, для друзей и подруг — Мэт. Тридцатилетний сынок нашего заведующего кафедрой. Вот прям такой мажористый мажор, заносчивый и вредный при всей своей приятной внешности.

Высокий, как по мне — каланча пожарная, под метр девяносто ростом. Это при моих скромных метр шестьдесят пять, без каблуков, прошу учесть. Не зря бизон в баскетбол играет. Плечистый, накачанный. Надо же чем-то девчонок клеить, характер же отвратный. Темноволосый и сероглазый. Не будь он таким противным, я бы сказала, что симпатичный. Вот прям мой типаж. Этакий сероглазый король.

Но наше знакомство оказалось не из удачных, и все последующие встречи только портили общее впечатление о парне.

— Пока ещё моя фамилия Златорёва, — мстительно добавила я.

За четыре года тесного и не очень знакомства Мэт так и не смог (или всё-таки не захотел?) запомнить мою фамилию. Скорее всего, ему доставляло удовольствие коверкать её. Потому что в склерозе и прочих отклонениях умственного здоровья я не могла его заподозрить. Ну не может же он быть кретином и при этом управлять, и весьма успешно управлять, фирмой по оценке и реставрации живописи. Конечно, она ему досталась от папеньки, который устал совмещать предпринимательскую и профессорскую деятельность. Но под руководством Мэта за последние годы фирма не только не пошла ко дну, а, наоборот, увеличила свою клиентскую базу и укрепила репутацию надёжного партнёра на рынке произведений искусства. Я даже одно время после окончания учёбы мечтала попасть к нему в штат. Но, выполнив для него пару контрактов, зареклась от постоянной работы с Мэтом. Уж лучше быть вольнонаёмным работником.

— Что значит пока ещё? — парень аж растерялся, скатился со ступенек чуть ли не кубарем и встал рядом со мной. — Ты что, серьёзно приняла мой довод сменить фамилию на более звучную — Золотарёва? Я, конечно, польщён, что ты прислушалась ко мне, как к более старшему и опытному товарищу, но ты это… не торопись с таким важным решением!

Вот это самомнение у человека. Я чуть не открыла некрасиво рот от изумления. Но вовремя вспомнила, что я же не дурочка-студентка, которая когда-то была очарована этим напыщенным индюком, а взрослая женщина двадцати трёх лет. Мне не к лицу открытый рот. Поэтому соорудила на лице как можно более скептичную мордашку (зря я, что ли, тренировалась перед зеркалом?) и скучающим тоном, растягивая манерно слова, произнесла:

— Замуж выхожу. Вот думаю фамилию мужа взять.

Ни в какой замуж я не собиралась. Да и отношения со Стёпой плавно стали переходить в разряд дружеских. Но Мэту об этом знать не обязательно. Пусть думает, что скоро срок действия его шутки закончится. Я мысленно поаплодировала себе за сообразительность. А вот бизон, стоявший напротив меня, как-то нехорошо сощурил глаза свои серые. Ох, всё-таки красивые глаза, выразительные, с густыми чёрными ресницами. Вот и зачем матушка-природа наделила парня такими козырями, не понимаю. Смерть-то девчачья, а не глаза.

Пока я залипала да рассуждала о несправедливостях распределения природных благ, Мэт пришёл в себя и прошипел:

— Замуж собралась, Илька-килька? За Стёпу-растрёпу своего?

А я уже и забыть успела, что от приколов и издевательств страдала не только моя фамилия, но и имя. Именем меня, конечно, наградила маменька редким, но красивым. Илария — с греческого радостная, солнечная.

— А тебе какое дело до моей личной жизни? — я вопросительно уставилась в лицо этого жирафа, привычно закинув голову наверх. В мягких туфлях без каблуков я ему доставала макушкой до подбородка. И эта тема роста тоже была изъезжена шутками вдоль и поперёк.

Очень хотелось придумать в ответ смешную присказку про его имя, но, во-первых, это детский сад, а во-вторых, экспромт — это не моё. Я из тех людей, которые хороший аргумент в споре придумают через неделю. Шутки, весёлые и в тему, я генерирую только в расслабленной обстановке среди друзей. Поэтому близкие люди знают, что у меня отличное чувство юмора и что я вполне соответствую значению своего имени. А вот посторонние считают меня спокойной, сдержанной и даже хладнокровной.

А я иду такая вся в Дольче Габбана....Ан нет, в дождевике made in China

ГЛАВА 2. Илария. А я иду такая вся в «Дольче Габбана»….Ан нет, в дождевике «мэйд ин Чайна»

Вот, кстати, про знакомство. Для меня оно было запоминающимся. До сих пор вздрагиваю от звука взвизгивающих автомобильных тормозов.

Училась я тогда на третьем курсе «Мухи» (Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А.Л. Штиглица. — Примечание автора). И было мне девятнадцать лет. На календаре был апрель. На улице был дождь. Сильный такой, проливной, с ветром. Какой может быть в Питере по весне, ну, ещё иногда летом, всегда осенью, а ещё и зимой. Ливень как зарядил с ночи, так и не прекращался ни на минутку. Я спешила на пары. Не то чтобы я опаздывала, но стоило поторопиться, потому что преподаватель по правовым основам реставрации не любил опоздавших, мог и в аудиторию не пустить.

А шла я, обходя лужи, через университетскую парковку. Ну как парковку — скорее площадку, где оставляют машины преподаватели. Так как стоянок таких катастрофически мало, для студентов машиномест не предусмотрено.

И ещё один нюанс: у меня плохое зрение, вот прям очень плохое. И обычно я ношу линзы. Но накануне я засиделась над новым заданием по праву до ночи, поэтому с утра глаза были воспаленными. Контактные линзы я решила не вставлять, пошла в очках. В этом и была моя ошибка. Кто носит очки, тот меня поймёт. В дождь, когда вода хлещет из-под зонтика, очкам явно не хватает дворников, как на лобовом стекле автомобиля. К тому же, заходя в помещение, я становлюсь беспомощней крота на свету, потому что стёкла запотевают.

Так вот, шла я по парковке, огибая совсем уж большие лужи, держала зонт, сражалась с ветром и при этом пыталась смахнуть с очков капли, когда слева послышался визг тормозов. Почувствовав лёгкий толчок в бедро, я присела на корточки и, выпустив из рук зонтик, прикрыла руками голову. Почему я так сделала, пояснить не смогла даже сама себе. Но я отмерла, только когда на меня обрушился поток ругани. Оказалось, что огромный серый автомобиль, заезжая на парковку, чуть не наехал на меня. Я из-за дождя и проклятых очков машину просто не увидела. Почему водитель не заметил меня на дороге, не знаю, но догадываюсь. Скорее всего отвлёкся на девицу, сидевшую рядом на пассажирском сидении. Потому что иначе я не представляю, как можно не заметить меня в ярком жёлтом дождевике и с оранжевым зонтом в руках.

Водителем оказался парень, высокий и очень крикливый. Он громко орал на меня, что я слепая курица и тащусь как улитка по проезжей части. Надо отдать ему должное, до мата он не скатился, но выражения подбирал едкие и злые. Наверное, испугался, что задавил меня. Ведь ему с водительского сидения было видно только улетевший зонтик. То, что я сижу на корточках, он понял, только когда выскочил под дождь. А вот нечего гонять на парковке, тогда и не придётся переживать!

В довершение моих бед мокрый жираф-водитель оказался сыном нашего заведующего кафедрой Бориса Алексеевича, с которым я писала научный проект. Когда мы вдвоём ввалились в кабинет и предстали пред ясные очи Бориса Алексеевича, с сына его текло в три ручья, а я близоруко щурилась, потому что очки мои пали смертью храбрых во время скандала на парковке.

А скандал вышел знатный. Собралась куча народу, кто-то видел сам наезд, кто-то просто мимо проходил и застрял. Подтянулись знакомые горе-водителя — пара старшекурсников. Только особа с пассажирского сидения так и не соизволила выйти под дождь. Я растерянно озиралась в поисках зонта и очков. И если без зонта было мокро, но не страшно, то без очков — совсем тоска.

Стояла я, смотрела на вопящее размытое пятно, что размахивает руками, и только и могла, что хлопать глазами. Ну не скандальный я человек, спокойный. Я теряюсь, когда на меня кричат. Да даже если и не на меня, а просто рядом, мне уже становится некомфортно. Не готовила меня жизнь к тому, что выживает тот, у кого глотка лужёная.

Моя интеллигентная маменька полжизни преподавала в школе литературу и русский язык, обожала поэтов Серебряного века и никогда не повышала голос ни в школе, ни дома. Папенька жил в Москве, к нам наведывался редко, но тоже отличался спокойным нравом. В школе я была девочкой-одуванчиком, хорошо училась, прилежно себя вела. Так и доросла до своих лет без навыка ведения ссор и скандалов.

Но в тот момент, когда я, присев под аккомпанемент ругани, рассмотрела на асфальте под ногой парня свои раздавленные очки, у меня что-то прорвало внутри. Я высказала всё, что думала по поводу сложившейся ситуации. А думала я много чего и мало приятного. И могла бы рассказать ещё столько же, сколько успела, но окно на третьем этаже распахнулось и зычный голос заведующего кафедры пригласил нас с горе-водителем в свой кабинет. Всех собравшихся студентов он попросил пройти на пары.

В кабинете Борис Алексеевич помог снять мне дождевик и указал на кресло возле стола. Парню только махнул в сторону второго кресла через столик от меня.

— Ну что, друзья мои, хотелось бы узнать причину столько громкого скандала на парковке!

— Эта курица слепая, — кивок подбородком в мою сторону, — кинулась мне под колёса. Жить, наверное, надоело.

— Матвей, — возмущённо прикрикнул Борис Алексеевич, — что ты себе позволяешь! Что за оскорбления? Немедленно извинись!

— Извини, — буркнул Матвей себе под нос и уставился куда-то в окно.

— А ты, Илария, что скажешь?

— С курицей категорически не согласна, слепая — тоже не совсем. Зрение плохое, минус десять, но я не слепая, — с этими словами я выложила на стол раздавленные очки. Одна дужка поломана, оправа кривая, правой линзы нет вообще. — А под колёса я не кидалась, я обходила лужу. Возможно, что из-за дождя не увидела машину, заворачивающую на парковку, но это не повод превышать скоростной режим и отвлекаться от дороги на девиц. Меня-то в жёлтом дождевике видно хорошо.

Тушите свет, сушите весла

ГЛАВА 3. Матвей. Тушите свет, сушите весла

И вот сижу я в пятницу вечером в ресторане за чашкой чая и сам с себя офигеваю. Не то чтобы я был заядлый тусовщик. В последнее время и вовсе отошёл от клубной жизни нашего города. Но так вечера всё же ещё не доводилось проводить. Мило и уютно. Слова-то какие подобрались. Нафталиновые. Скоро в пенсионеры придётся записываться. Но, как ни странно, отторжения эти мысли у меня не вызывали. Так, скорее лёгкое недоумение. Пару раз я сбросил вызовы от друзей. Потом и вовсе выключил звук. Сегодня я занят для всех, кроме этой девчонки, что сидит напротив и с удовольствием уплетает пирожные.

А я сижу и умиляюсь. И сам с себя офигеваю. А, ну это я повторяюсь уже.

Но всё же удивиться есть чему. Илария не вписывается в мой формат девушек. Мало того, что не в моём вкусе, так ещё и умная!

И пусть хоть сто раз говорят, что с лица воду не пить, но я — эстет! У меня папа заведующий кафедрой реставрации произведений масляной живописи. Я с детства воспитан на прекрасном. И у меня своё чувство этого прекрасного.

Помню, как-то для лучшего понимания женского пола прочитал я пару отечественных и зарубежных любовных романов, что стояли на полке у двоюродной сестры. В одном романе был герой, кстати отличный мужик, а у него была своя классификация женщин: «богиня» (ну, тут всё ясно без пояснений), «красотуля» — тоже всё ясно. Это две его любимые категории. Потом у него была промежуточная — «хорошенькая», то есть не без изъяна во внешности, но это компенсируется лёгкостью характера. С двумя последними — «мешок на голову» и «выговор родителям» — он не связывался принципиально.

Так вот, для себя я решил, что мой формат — только «богини». Чтоб и лицо, и фигура, и лёгкий характер. Чтоб не мечтала за меня замуж выскочить и не трогала мой мозг. Конечно, «богинь» на всех не хватит. Но для себя я хочу всё самое лучшее.

Вот Алёнка была как раз из категории «богиня». Фигуристая, и попа, и грудь свои, лицо скуластое, как я люблю. Высокая! Это важно. С моим ростом не хватало только с мелочью связываться. Терпеть не могу сгибаться в три погибели, чтоб поцеловать девушку.

Мы три года отлично просуществовали вместе, пока Алёна не объявила, что выходит замуж. Я поначалу напрягся, а потом выпал в нерастворимый осадок от её слов о том, что выходит она не за меня, а за богатенького папика, с которым уже два года живёт. А мне предлагается роль постоянного любовника. Послал я её и вздохнул с облегчением. Молодой, красивый, при деньгах и без комплексов и вредных привычек. Найду себе ещё и получше «богиню». Так я рассуждал ещё пару дней назад.

А сейчас смотрю на Ларьку и понимаю, что приплыл. И пора сушить вёсла!

Первый и последний раз я влюблялся в школе, классе так в девятом, в одноклассницу Оленьку. Но после того, как в десятом классе вытянулся, пошёл в качалку и модно подстригся, я стал считаться первым парнем в школе, чуть ли не королём. За мной бегали девчонки со всей параллели, и про Оленьку я тут же забыл.

А Ларьку так просто не забудешь. К «богиням» её, конечно, не отнесёшь. Рост — метр с кепкой, как говорится. Тоненькая, как статуэтка балерины из слоновой кости, что стояла у мамы на трюмо. И, видимо, такая же хрупкая. Статуэтка не выдержала напора моей любознательности и пала под тяжестью стола. Ларька на вид не крепче. Ни попы, ни сисек. Даже если откормить и затащить на спорт, фигуры «для полапать» не получится.

Хотя лицо симпатичное, я это и раньше рассмотрел. Голубые глаза, большие и выразительные. При определённом освещении становятся зеленоватыми. Ресницы густые, видимо, свои от природы. Не нужно, как Алёнке, наращивать и вечно переживать, что на коррекцию скоро. Нос маленький и чуть курносый, очаровательный вполне. На рот лучше вообще не смотреть, а то аж зубы сводит, как хочется поцеловать. А Ларька — садистка, как назло крем с губ слизывает и улыбается.

Конечно, напрягает, что умная, зараза. На такой надо жениться, просто погулять не выйдет. Она когда про смену фамилии заговорила, меня как током ударило. Вот так выскочит за Стёпку-растрёпку, а я и останусь без такой красотули. Нет, такая коров… красотуля нужна самому.

Придётся попотеть, чтобы доказать свои серьёзные намерения. Ибо столько лет не самого конструктивного диалога с Илькой сослужили мне плохую службу.

***

Я до конца не был уверен в том, что Илька не соскочит с темы пикника в самый последний момент. Может, действительно планы есть на выходные, а может, просто нет желания мою физиономию наблюдать. Приглашая её на дачу к друзьям, я действовал нагло. Но наглость — наше второе счастье.

А вот в друзьях я был уверен. Вероятно, позубоскалят на тему Иларии, но не в лицо. На мне поупражняются в остроумии, а её не обидят точно. Глеб, Богдан, Игорь и я дружим со средней школы. Много раз куда встревали, друг друга выручали, когда-то ругались, но никогда не делили девушек. Уж очень у нас разные вкусы. Глеб год как женат на Оксане, Богдан три года женат на Татьяне, вот уже ждут малыша через пару месяцев. Игорь собрался жениться в скором времени. Я один среди друзей был в необременительных отношениях с Алёнкой.

Как ни странно, Илария стояла под подъездом своего дома минут на пятнадцать раньше назначенного времени. В спортивном костюме красивого цвета, как по мне, голубого, но девчонки как-то мне весь мозг проели с тем, что этот цвет называется мятным. Пусть будет мятный. Главное, что Ларьке этот оттенок удивительно шёл. Шорты, конечно, могли быть и покороче с такими стройными ногами. Хотя, с другой стороны, может, и хорошо, что длина до колена. Такие микроскопические шорты, как носила Алёна, на Иларии я бы не вынес. Нечего красоту на всеобщее обозрение выставлять. И вообще, сегодня не так и жарко, могла и брюки надеть!

Жить - хорошо, а хорошо жить - ещё лучше!

ГЛАВА 4. Матвей. Жить — хорошо, а хорошо жить — ещё лучше!

Дача в Сестрорецке принадлежала родителям Глеба, где они построили кирпичный дом в два этажа, небольшой, но уютный и со всеми коммуникациями. Вообще приличный по размерам земельный участок получили бабушка с дедушкой ещё в советское время за ударный труд. Точнее, получили-то они от завода положенные двенадцать соток, а два участка рядом выделили другим передовикам труда. Но те работяги не имели тяги к земле и согласились поменять участки на автомобиль «Жигули» и денежную компенсацию. Таким образом бабушка и дедушка Глеба стали земляными магнатами и выращивали на даче картошку, морковку и прочие корнеплоды, обеспечивая себя пропитанием в тяжёлые времена развала Советского Союза. Родители Глеба не имели такого пристрастия к ковырянию в земле. Им милее отдых на заграничных курортах, тем более финансы позволяют. Папа — директор хлебозавода. Мама — главный бухгалтер где-то в бюджетной сфере.

Всё это я рассказал Ларьке, когда разбудил, как она и просила, за двадцать минут до приезда. Немного лохматая, со следом от серёжки на щеке, она сидела и пару мгновений часто моргала, пытаясь проснуться. Потом аккуратно потёрла веки. И я подумал, что впервые вижу девушку без макияжа, вот совсем не накрашенную, но такую уверенную в себе. Алёнка, да и многие знакомые мне девы давно бы уже визжали о том, что не накрашенная словно голая. А Иларька спокойно и неспешно потянулась, поправила задравшийся край кофты и, поудобнее усевшись в кресле, скомандовала:

— Продолжай-продолжай, я вся внимание.

Я хмыкнул, тоже мне командирша нашлась, но продолжил:

— На участке вначале построили двухэтажный дом для бабушки с дедушкой, родителей и Глеба. А потом со временем на другом конце родители себе построили отдельный небольшой домик. Наподобие финского в один этаж. Там они отдыхают, когда приезжают на дачу. А большой дом для Глеба, ну и, соответственно, для нас — его друзей.

— Прикольно. А у нас не было дачи. Мама терпеть всё это не могла. Мы в выходные то в поездки катались по пригородам, то по музеям ходили. А сейчас она виноград выращивает и вина продаёт.

— Я вот тоже без дачи. Но формат родителей Глеба понимаю, а вот как его бабушка с дедушкой двенадцать соток под картошку распахать, да потом собрать, да разложить, в погреб убрать… Не-е-е-е-е, это не моё. Максимум сад.

— Сад? — И столько иронии было в её вопросе.

— А что? Весной всё цветет, летом плодоносит, а осенью и зимой никакой мороки — стоят себе деревья.

— Не думаю, что всё так легко. А побелка, подрезка, а болезни всякие? А ещё урожай надо куда-то деть — компоты там наварить, варенье.

— Вот умеешь ты убить мечту на корню! Всё, приехали.

Я специально торопился, чтобы занять место на площадке, отведённой под машины. Влезало всего три машины, причём первые приехавшие подпирались третьим. А тем, кто не успел, приходилось ставить машину внизу улицы на небольшом пустыре. Не то чтобы мне было очень лень пройтись оттуда до дачи. Просто я не предупредил Иларьку, что мы приехали с ночёвкой. Вот соберётся она вечером домой, а выехать я не смогу, другие тоже не захотят её отвозить. Такой у меня коварный план.

— Выходи. Рюкзак я заберу.

Девушка послушно вышла из машины и замерла, осматриваясь. Территория вокруг дома была засеяна газонной травой, которую мы косили по очереди, приезжая к Глебу отдыхать. Каменные дорожки проложены от въезда к домам. По периметру вдоль забора посажены деревья — яблони, сливы, а рябина и калина прямо в окна родительского дома глядели. Какие-то кусты типа малины и смородины натыканы между деревьями. Иногда мама Глеба нас припахивала к сбору ягод, но мы больше съедали, чем собирали. В прошлом году родители поставили небольшой парник для овощей с автономной системой полива. В дальнем от дома углу была сооружена просторная беседка, рядом мангал. В хорошую погоду именно в беседке мы устраивали посиделки.

— Красота, — произнесла девушка и шумно вдохнула. — И морем пахнет.

— Здесь недалеко. Позже сходим.

Из основного дома нам навстречу уже вышел Глеб с Оксаной и громко заорал:

— Какие люди и без охраны! Как же ты проснулся в такую рань? Я Глеб, — он протянул руку Иларии.

Зная его повадки, я догадался, что он явно намеревался поиграть в джентльмена и облобызать руку, но Илария протянула ладонь и крепко пожала, широко улыбаясь. Глеб аж растерялся. Вот так, на равных, какая-то мелочь руки жмёт. Рядом рассмеялась Оксанка.

— Я Оксана, жена этого чудика.

— Илария. Коллега этого чудика, — при этих словах девушка небрежно махнула рукой в мою сторону.

Коллега? Серьёзно?! Такие же вопросы отразились на лице Оксанки. Глеб только бровью повёл. Потом ещё наслушаюсь от него шуток. Они с Богданом и Игорем те ещё клоуны.

— Пойдёмте в дом. Боня с Таней уже приехали. Они заняли комнату на первом этаже. Вам или гостиная, или мансарда.

— Мансарда, конечно, — взял я беседу в свои руки. И, схватив Иларьку за запястье, потащил её в дом следом за хозяевами.

Родители Глеба были уже на даче. Отец, как всегда, замариновал мясо в каком-то секретном маринаде из гранатового сока и специй из Грузии. Через полчаса подъехали Игорь с Кариной. И как-то быстро девушки мою Иларьку от меня оттёрли и закрутили в свой женский круг. Предводительствовала в этом клубе мама Глеба, так что я был спокоен — плохому не научат. С вопросами про личное докучать тоже не будут, скорее ко мне пристанут.

Главное, чтобы за двусмысленным намеком не было третьего подтекста

ГЛАВА 5. Илария. Главное, чтоб за двусмысленным намёком не было третьего подтекста

Проснулась я в весьма двусмысленной позе: лежа на боку и прижавшись грудью к спине своего соседа по матрасу. Мозг, только начавший просыпаться и работать, услужливо подкинул мне воспоминание, что я на даче в компании Матвея. Так что по всему выходит, что эта широкая спина, обтянутая белой футболкой, принадлежит именно ему. Почему мы на одном матрасе, тоже помню. А вот почему я так к нему тесно прижалась, да ещё и обнимаю за пояс, вопрос. Носом я вообще уткнулась между лопатками парня. Футболка приятно пахнет лимоном и свежестью, то ли парфюм, то ли кондиционер для белья. Надо потом спросить. В руку, которая обнимает, условно говоря, Матвея за пояс, что-то ощутимо упирается. И шутка про айфон в кармане как раз к месту. Я попыталась потихоньку отодвинуться и убрать руку, но мне не дал хозяин шикарной спины. Прижал мою руку своей и что-то недовольно буркнул во сне. Ну и как теперь выпутываться из этой ситуации?

Хотя лежать в общем-то неплохо. В доме тихо, видимо, я рано проснулась. На улице пасмурно. Самое то для сладкого сна. Не заметила, как задремала.

А вот повторное пробуждение было не таким тихим и спокойным, как первое.

— Ларька, мне, конечно, очень приятно, но, кажется, мы ещё не на той стадии отношений, чтобы на меня ноги закидывать, —голос раздался где-то в районе макушки.

Потом последовал поцелуй. Точно — макушка. Тогда не так стыдно открыть глаза и осмотреться, куда же я ноги закинула. Оказывается, во сне Матвей перевернулся на спину и подгреб меня себе под бок, а я оплела его руками и ногами. Даже одеяло скинула, наверное, так жарко было рядом с парнем.

— Извини, я не специально, — тихо произнесла и попыталась быстренько убрать свои конечности, пока хозяин тела окончательно не проснулся и не засмеял меня. И так уже покраснела от неловкости.

Но делала я это так поспешно, что умудрилась заехать рукой по шее и ногой по тому самому «айфону в кармане».

— Тш-ш-ш, ты руками-ногами не маши. Я тебе ещё пригожусь в полной комплектации, — тихо хохотнул и притянул меня к себе этот несносный парень.

Мне тут стыдно так, что хоть сквозь матрас проваливайся, а ему всё смешно. Подтянул меня, как маленького котёнка, себе к лицу и лежит рассматривает. Хотя с такого расстояния и мне всё отлично видно. Ресницы у него просто загляденье, глаза нахальные, нос прямой, ниже носа взгляд не опускаю. И так, наверное, вся красная.

В школе это моё умение краснеть возле доски всегда умиляло классную руководительницу. Со временем я научилась держать себя в руках и не выдавать волнение. Но вот в совсем уж нервных и таких пикантных ситуациях не получается сохранять спокойствие и невозмутимость.

— А у тебя конопушки на носу, — тихо и вкрадчиво произнёс этот… этот… Этот, одним словом. — Прелесть-то какая, — так умилительно сказал, что я ещё больше почувствовала себя котёнком, которого подарили большому ребёнку, а он не может никак натискаться.

— Не конопушки, а веснушки. Они только от солнца появляются.

— Ага-ага, в другое время ты их замазываешь, — хохотнул этот гамадрил так, что, наверное, во всём доме задрожали стекла. Точно всех перебудил.

— Тише ты, чего разорался?! Перебудишь всех!

— Кого? Все уже встали давно, я один тут с тобой маюсь, подушкой подрабатываю. А ты, неблагодарная женщина, ещё и недовольна.

— Откуда знаешь, что все встали? — с подозрением посмотрела на парня и на этот раз удачно выкрутилась из цепких объятий. Да как шлёпнулась на пол. Хорошо, что матрас низкий. Оказалось, что Матвей своими руками удерживал меня от падения.

— Так уже Ксана с Танькой приходили звать на завтрак.

Я посмотрела на Матвея. Растянулся на матрасе, руки закинул за голову и, довольно улыбаясь, рассматривал мою панику. Так, отставить кипиш, выдохнула и пошла умываться, нечего тут цирк-шапито устраивать.

Ну увидели все, что спала я в обнимку со своим работодателем, ну что такого. Каждый делает карьеру как может. Фу такой быть! Нормальные все ребята, никто и не скажет ничего. Я надеюсь…

Встала, одёрнула кофту, выразительно (ну, мне так кажется) посмотрела на Матвея. Футболка на нём плотно облегала торс — не зря он упахивается в спортзале, ох не зря! Шевелюра тёмная, густая и лохматая после сна. И вид весь такой вальяжный, ленный.

— Ты обещал меня за ручку в ванную отвести. Вот, веди. Только выйди сначала, я переоденусь.

Быть моим поводырём Матвею явно понравилось. Как вцепился в руку, так и после ванной не отпускал. Хотя я линзы вставила и в его помощи уже не нуждалась. Вырвала свою руку, слегка помятую в лапищах этого медведя, только за завтраком. А после он опять умудрился меня сцапать за ладошку. И вообще всё время норовил оказаться рядом. И почему-то не так чтобы рядом, а впереди и чуть сбоку, так что я вечно упиралась носом ему то в предплечье, то в спину между лопатками.

Не выдержав в очередной раз, возмутилась:

— Ты меня специально от друзей отгораживаешь, чтоб нормально не поговорить было? Боишься, что я их покусаю? Или что компромат на тебя сдам?

— С чего ты взяла? — Матвей бровью так наигранно повёл. Тьфу ты!

— Всё время становишься чуть впереди меня. А-а-а, ты на рост мой намекаешь? Так табуретки с собой нет у меня, извини, — развела руками для наглядности.

Я люблю свою работу, я приду сюда в субботу

ГЛАВА 6. Илария. Я люблю свою работу

И нет, в понедельник я не проспала. Вообще, несмотря на творческую профессию, я достаточно собранный, обязательный и пунктуальный человек. Просто в воскресенье не ложилась спать. Я, конечно, больше жаворонок и в светлое время суток работаю продуктивнее, но иногда работа так захватывает, что моему организму уже без разницы, день за окном или ночь. А мозг и вовсе работает до победного конца.

Вот и в этот раз меня ещё на даче осенила идея посмотреть в каталогах художников миниатюру, исследование которой мы проводили. Но искать надо было не среди миниатюр, а среди полноценных картин. Потому что уж очень было похоже, что это фрагмент холста, отрезанный от большого полотна, с зачищенными краями.

Поэтому я и не устраивалась на постоянную работу ни в Русский музей, где числилась внештатным сотрудником на договоре подряда, ни в контору к Матвею. Вдохновение моё такое непредсказуемое, что работать с восьми до пяти с перерывом на обед отказывается.

Когда меня пригласили после завершения учёбы на полную ставку в музей работать в запасниках, я очень стеснялась отказаться. Меня, бывшую студентку, берут в сам Русский музей, а я нос ворочу. Но куратор моей преддипломной практики — Инесса Гавриловна — очень быстро просекла мой настрой и предложила вариант с внештатным сотрудничеством.

С кураторами и наставниками мне в профессии повезло. Вначале Борис Алексеевич в университете проявил заинтересованность в моей персоне. Потом он договорился с Инессой Гавриловной насчёт преддипломной практики. А после окончания учёбы и вовсе пригласил к себе в фирму, под крыло опытного реставратора Семёна Аркадиевича Грановского. Очень известного и уважаемого специалиста. И если с Семёном Аркадиевичем у нас сложились деловые отношения, то с Инессой Гавриловной — дружеские.

Миниатюрная шатенка пятидесяти лет, она плавными движениями рук и мягким голосом вкупе с доброй улыбкой завораживала своим обаянием. Ей бы в больнице работать с людьми или в детском саду малышей воспитывать. Но вот как раз людей она и не любила. С её слов, ей молчаливые свидетели истории милее. Ко мне она прониклась какой-то материнской любовью, скорее всего из-за того, что воспитала троих сыновей, и ни один не выбрал профессией искусство.

Инесса Гавриловна звала меня на все исследования полотен, на оформление новых экспозиций. Когда я стажировалась в Италии, и то написала мне целый список заданий для исследования. Она кропотливо и терпеливо передавала свой багаж знаний, щедро делясь своими и музейными наработками. Не жадничала с информацией или оборудованием для моей работы на Матвея. Даже сама иногда принимала участие. Для меня Инесса Гавриловна стала не только наставницей в профессии, но и по-своему доброй крёстной, когда уехала мама, а я осталась одна, без родственников в огромном городе. Заскочить к ней и выпить чаю, поболтать по душам я могла в любое время. Так и Инесса Гавриловна могла подкинуть мне задачку на ночь, если знала, что завтра мне не надо рано вставать.

Но в этот раз всё, как назло, сложилось иначе. Умывшись ледяной водой из-под крана, напившись кофе, я нарисовала на лице вполне приличное лицо без синяков под глазами. Линзы не вставить, пришлось надеть очки. Я не люблю их из-за ограниченности в движении. Чтобы увидеть, что происходит сбоку, в очках приходиться повернуть всю голову, а в линзах — только скосить глаза. Очки к тому же запотевают. Пряди волос застревают в оправе. Для меня очки вне дома — стресс. Но тут что поделать?

Надев костюм, я себя похвалила за то, что приготовила одежду заранее. Завернула волосы в низкий пучок, покрутилась перед зеркалом. Ах, хороша! И, вся такая красавица, понеслась на автобусную остановку. На метро ехать не хотелось. Под землёй весеннего города не видно. Ещё и туфельки мои новые оттопчут. А на автобусе пусть и дольше, но интереснее. Тем более, что всегда есть шанс сесть к окну.

Контора Строгановых находилась в Поварском переулке. Изначально улица называлась Басманная, позже ее переименовали в Поварскую улицу, а со временем и в Поварской переулок, по сей день напоминающий о том, что когда-то здесь жили повара дворцовой кухни.

Выйдя на остановке, я прошлась неспешным шагом до нужного дома и зашла во двор. Помещение в три просторных комнаты под офис выкупил ещё Борис Алексеевич. Он же и организовал фирму по оценке и реставрации предметов искусства. Нашёл отличных специалистов, которые трудятся на него не один год, и заработал отличную репутацию. Но вот уходить с преподавательской деятельности полностью в бизнес не захотел. А сын оказался с предпринимательской жилкой и после учебы успешно руководит отцовской фирмой.

— Доброе утро, — я вошла в кабинет Матвея, где уже вертелся как юла Костик.

Костик — это такое местное совсем не солидное прозвище Константина Игоревича Салтыкова, друга Матвея и то ли его партнёра, то ли наёмного работника, я так и не разобралась. Высокий — ну, для меня все высокие — голубоглазый вихрастый блондин тридцати трёх лет от роду с очень выразительной мимикой и активной жестикуляцией. Как по мне, Костик излишне экспрессивен и эмоционален. Вынести его общество больше получаса для меня трудно. Но пересекались мы с ним ещё реже, чем до этого с Матвеем.

— Доброе утро — Костик подлетел ко мне и, подхватив за руку, крутанул вокруг себя. — Ну просто прелесть! А Илька-то, оказывается, хорошенькая! И даже носит что-то кроме заляпанных краской джинсов!

— Это когда я была в заляпанных джинсах? — я возмутилась. — Не было такого!

— Кость, уймись. Илария, здравствуй. Проходи, присаживайся. Кофе будешь? — Матвей стоял возле окна и рассматривал меня чуть ли не рентгеновским взглядом.

Новый алгоритм и сердечный ритм

ГЛАВА 7. Матвей. Новый алгоритм и сердечный ритм

На столе в ворохе обёрточной бумаги лежала картина без рамы. Или, если правильнее сказать, — портрет на подрамнике. На портрете дама, молодая и симпатичная, изображена по грудь. Груди особо и нет, одни рюши да шикарное изумрудное колье. В волосах диадема, в ушах серёжки — вообще всё по моде. Много ленточек и брюликов. Со временем женщины не особо и изменились. Только на ткани стали экономить, а вот на брюликах — ни за что!

Картина неплохо сохранилась, несмотря на её печальную ссылку в застенки коммунальной квартиры почти на восемьдесят лет. Плесени явно не видно, но это уже Иларька анализ проведёт. Кракелюр тоже она уберет по максимуму. Раму красивую подберём, и будет эта дама радовать Виталия в его квартире буржуйской.

— Подписи автора нет, года написания тоже. Я вообще не вижу никаких знаков или пометок, — Илария в своих стильных очках склонилась над полотном.

Никогда не фантазировал на тему учительницы в горизонтальном контексте, но Илька в очочках и в платьице в облипку очень уж эротично нагнулась над столом.

Из фантазий меня выдернул голос нашего ведущего реставратора.

— Да, нетипично, но бывает и такое. Автор пожелал остаться инкогнито. — Семён Аркадиевич с интересом исследователя рассматривал картину.

— А вы выбросили газеты и бумагу, в которых нашли картину?

— Да, сразу же.

— Вот это вы зря. На них могли быть какие-то пометки или надписи, сделанные человеком, который прятал картину, — Семён Аркадиевич покачал головой.

— Вот интересно, а тайник делали для одной этой картины? Или схрон был и раньше в квартире, а картину в него положили при возникшей необходимости? — Илария чуть ли не пританцовывала от охватившего её энтузиазма.

— То есть вы, Виталий, не знаете, кто прятал картину? Прабабушка в блокаду или кто-то до неё?

— Не знаю, — Виталий пожал плечами. — Прабабушка никогда не упоминала о картине. Она вообще очень переживала, что ей пришлось разобрать на части парюру. Винила себя в упадке рода Крошинских. Что это всё из-за того, что она не сохранила драгоценности. А про портрет бабушка маме ничего даже не говорила. Скорее всего, она и не знала.

— Ну, думаю, что с реставрацией Илария справится и без меня. Картина не в самом плачевном состоянии. А вот с исследованием придётся попотеть, — Семён Аркадиевич был степенен и неспешен, как обычно. — Давайте уточним: вам эта картина важна как семейная реликвия? И если мы достоверно не узнаем, кто на ней изображён и кто автор, а лишь приблизительно оценим художественную стоимость полотна, то вы не сильно расстроитесь?

— Думаю, что не сильно, — Виталий задумался. Правильно, семейные ценности — это, несомненно, хорошо, но деньги — более ходовая валюта. И лучше знать, какими активами обладаешь. — Примерная стоимость меня тоже устроит.

— Что ж, я тогда пойду. Подумаю, с чего начать поиски автора. А акт реставрационных работ подписывайте с Иларией, — Семён Аркадиевич пожал всем руки, ободряюще похлопал Ларьку по плечу и откланялся.

Как только дверь за ним закрылась, Илария вцепилась в Виталия мёртвой хваткой бультерьера. Ей не впервой быть ответственной за работу. Уверен, что справится. Но вот её интерес к жизни Виталия меня напрягал.

— Скажите, Виталий, а есть ещё картины, оставшиеся вам от родственников? Вы же упомянули, что они были зажиточными.

— Есть коллекция картин-миниатюр, которую прабабушке удалось сохранить в эвакуации. Как она их вывозила, не знаю. Всего девять полотен.

— А они оценены? Авторы известны?

— Да, составлен полный каталог миниатюр, — Виталий взглянул на Ильку с интересом. Чисто мужским таким интересом.

— Можно на них взглянуть?

— Да, конечно, когда вам будет удобно, — разулыбался он на все свои отбеленные зубы.

— Тогда дайте свой телефон, я позвоню, прежде чем приехать.

Виталий кивнул и вытащил визитку из кожаного портмоне.

Я хотел уже возмутиться, что при мне назначаются свидания, но не успел.

— Я позвоню на днях, — пропела эта маленькая поганка. — А вы упомянули про дневники. Вы их читали?

— Да, конечно. Упоминаний про картину там нет. Хотя очень интересная информация про саму парюру. И я бы хотел поговорить по этому поводу в более узком кругу. И заключить договор на поиск драгоценностей с комиссией, скажем, пять процентов от оценочной стоимости найденного.

Я задумался. Розыском пропавших предметов искусства нам иногда приходилось заниматься. Для этого и других неофициальных поручений как раз и числился в штате Костик. Человек, знакомый с половиной, если не больше, жителей Санкт-Петербурга. У него есть связи, знакомства и нужные люди в любых организациях, службах и комитетах города. Костик тусуется как среди богемы и элиты, так и среди чиновников, при этом умудряется при необходимости найти подход к любой озлобленной тётке даже в регистратуре городской поликлиники или в архиве жилконторы. А уж «уши и глаза» среди обитателей подворотен стоят у Кости на довольствии. Не единожды мы успешно эксплуатировали его связи в своей работе, да и по жизни тоже. Найти хорошего врача для мамы, помочь поступить в университет папиной племяннице или подыскать прибыльное место для автосервиса Игоря — с этим всем и не только припеваючи справится наш Костик.

Все тот же сбитый ритм

ГЛАВА 8. Илария. Всё тот же сбитый ритм

Тяжёлая металлическая дверь громко хлопнула, я аж подпрыгнула и обернулась. За спиной никого. Матвей за мной не пошёл и даже дверь не придержал. Вот ведь гад ползучий! Что, не видел, что доводчик на двери уже неделю сломан?! И как я должна теперь подниматься с картиной?! Вот я сейчас ка-а-ак развернусь, ка-а-ак открою дверь да ка-а-ак рявкну на этого чурбана неотёсанного!

Из всего перечисленного я только и сделала, что развернулась, но не к входной двери, а к лифту. Открывать дверь с картиной в руках было не очень удобно. Ругаться было не особо продуктивно, хоть всё во мне бурлило и смешивалось в пёстрый поток недовольства.

Сам! Сам напрашивался на кофе, согласен был и на чай и даже на какао, а тут на тебе — слился и даже дверь не придержал. Вот и как это называется? Слов не находилось, я пыхтела, как закипающий чайник. Вот-вот крышечку сорвёт. Но дома весь пар ушёл в свисток. Я раскидала туфли по коридору, предварительно аккуратно прислонив картину к стене, и побежала на балкончик, чтоб со своего пятого этажа плюнуть вслед отъезжающей машине.

Но и этого удовольствия я была лишена. Во дворе, облокотившись о капот, Матвей премило общался с какой-то девушкой. Видимо, нашёл другой вариант выпить кофе. Козёл! И, как назло, дома яйца закончились, а так я бы ему устроила. Ух, что бы я бы устроила!

Да, собственно, ничего. Развернулась и пошла в квартиру, босой-то прохладно стоять на балконе.

До среды я оказалась потеряна для общества. Только необходимость встретиться с Виталием и посмотреть картины заставила выйти из дома. К тому же нужно было доехать до музея и обсудить с Инессой Гавриловной вопросы по портрету.

Иногда моя наставница оказывала мне посильную помощь в работе на Матвея. Советом или предоставляя дорогостоящее оборудование для проведения исследования. В этот раз у меня возникла идея проверить, нет ли на портрете дописок. Ведь могло оказаться, что сам портрет женщины был выполнен в одно время и одним мастером, а детали парюры — проработаны потом. Пришло мне это в голову после изучения дневников. Текст в дневнике был написан по большей части на польском языке, а вот некоторые русские приписки сделаны явно позже и как будто другим подчерком и на скорую руку.

Собираясь на встречу, я хотела нацепить брючный костюм из лёгкого джерси. Удобно и вполне прилично. Но потом резко передумала и зарылась в шкаф. Тёмно-серая мягкая юбка до колена прямого кроя и кипенно-белая блузка, туфли на низком каблучке. Лёгкий макияж и волосы заколола на затылке. С собой кардиган, зонт, куда без него в Питере, и сумочка. Весна, отличная погода и отличное настроение. Я обещала подумать над предложением Виталия поужинать, вот и подумала — надо соглашаться!

А когда вышла во двор, упёрлась в знакомый зелёный автомобиль, который припарковали прямо возле парадной. Хозяин собственной персоной стоял, расслабленно облокотившись и рассматривая окружающий пейзаж.

Настроение колыхнулось от минуса к плюсу и обратно, застыло, покачиваясь на отрицательной отметке. Я мысленно похвалила себя за юбку, улыбнулась пошире и походкой королевы пошла к Мэту. Лучше ехать в машине с комфортом, чем в автобусе с кучей пассажиров.

— Привет. Ты с понедельника здесь кофе пьёшь? Или уже напился? — И почему я не промолчала, зачем я с этим кофе влезла. Ну склеил Матвей девушку, мне-то какое дело?

— Привет, — он и бровью не повёл, подхватил меня за руку, обвёл вокруг машины и посадил на пассажирское сидение. — И что ты прицепилась к кофе? Я его и не люблю особо.

Вот это бегемот толстокожий! То ли действительно не уловил мой сарказм, то ли мимо ушей пропустил. Вот почему он так бесит-то? Я покачала головой. Ну сил моих нет! А юбочку я удачно одела, коленки мои оголившиеся Мэт заценил, залип прям.

— Но! — Он вскинул указательный палец вверх, потом щёлкнул меня по носу и повернулся назад, попутно нырнув взглядом в вырез блузки. — Я купил тебе полный набор: кофе, чай. Не знал, какой ты любишь, выбрал на свой вкус — с васильком и лемонграсс. А ещё какао! — торжественно произнёс парень.

И тут мне на колени плюхнулась большая пачка какао «Несквик».

Картина маслом «Подготовился к свиданию с девушкой». Я ошалело перевела взгляд с пачки какао на россыпь коробочек на заднем сидении. И тут крышку чайничка моего терпения сорвало.

— То есть вместо букета цветов, как любой нормальной девушке, ты мне притащил продуктовый набор? Детское какао?! — Чтобы не визжать, пришлось шипеть. Вот ещё секундочка для глубокого вздоха, и я устрою скандал. Пора, видимо, обучиться этому нелёгкому ремеслу.

Но покричать мне не дали. Резко притянув к себе, Матвей прижал меня сильно, выбив воздух из лёгких, и поцеловал. Мягко и нежно, на контрасте с собственническим захватом.

— Полегчало? — через долгое-долгое мгновение оторвался он от моих губ и, прижавшись лицом к волосам, хмыкнул куда-то в район макушки. — Я тебе немного причёску потрепал.

Прижиматься к его плечу было приятно, ткань рубашки мягонькая, пахло от Матвея вкусно и ненавязчиво. Поднимать лицо стыдно. Шоковая терапия хороша в действии, пока мозг не пришёл в себя и не начал анализировать. А вот когда эффект внезапности закончился, я поняла, что вела себя как дура. И какие претензии, какой букет? Ну привёз мой непосредственный начальник мне кофе, ну посмеялся с какао, надо посмеяться с ним, а я букеты требую. Стёпа не очень любил все эти знаки внимания и прочую романтическую чушь. А душа-то простит.

Между нами молния, с электрическим разрядом 220 вольт

ГЛАВА 9. Матвей. Между нами молния с электрическим разрядом 220 вольт

После того, как Ларька вернулась с Виталием из кабинета, она быстренько свернула разговор и поспешила попрощаться. А вот мне спешить и не хотелось. Я бы с удовольствием пообедал где-нибудь в тихом местечке вдвоём с Илькой. Но эта коза упрямая упёрлась рогами и заладила: «Едем в музей, мне надо к Инессе Гавриловне, я обещала успеть до обеда».

Ну что ж, надо так надо. Хотя до обеда мы и не успевали, но перечить я не стал. Поцелуем запертую дверь и пойдём обедать. Но моим ожиданиям не суждено было сбыться. Иларина наставница ждала нас в кабинете и не собиралась уходить на перерыв.

Окинув меня насмешливым взглядом, Инесса Гавриловна лишь царственно кивнула в ответ на моё приветствие. Отношения наши не заладились с первого дня знакомства. Эта милая на вид женщина тонко и ядовито насмешничала надо мной, будучи уверенной в том, что ей за это ничего не будет. Ответить ей издёвкой или открыто послать мне не позволяли воспитание, уважение к старшим и тот факт, что она часто оказывала неоценимую помощь в нашей работе. Плевать в колодец, из которого пьёшь, недальновидно. Чем эта ведьма и пользовалась, оттачивая на мне своё мастерство троллинга.

— Илария, девочка моя, — Инесса Гавриловна мягко всплеснула руками и улыбнулась, — когда я просила привести на смотрины своего молодого человека, я имела в виду мужчину, а не этого обаятельного мерзавца. И что ты в нём нашла?! — И столько патетичного трагизма в голосе.

— Деньги, — не поднимая головы и не отнимая носа от каталогов, буркнула Ларька.

— Деньги? — обманчивая мягкость этой женщины уступила место расчётливости. — Ты же никогда не была меркантильной!

— При чём тут меркантильность? — Ларька, наконец, оторвалась от перелистывания страниц и взглянула вначале на своего куратора, потом на меня. — Мэт — мой шеф, он платит мне зарплату.

— И всё?! — И столько разочарования в голосе этой почтенной ведьмы. И за что, спрашивается, она не возлюбила меня с первого взгляда? Умён, красив, обаятелен и обходителен. Ну подумаешь, при первой встрече намекнул на её предпенсионный возраст. Делов-то!

— Может, и не всё, — решил я вклиниться в их разговор самым наглым образом, — но вы, уважаемая Инесса Гавриловна, должны мне в этом помочь.

Я подошёл поближе к даме и, подхватив её за локоток, увлёк к рабочему столу. Выдвинул стул и предложил присесть.

— Вы же всей душой радеете за счастье вашей подопечной. А ей замуж пора! А она всё со своими картинами, красками и кисточками возится. Где же ей найти достойного человека, если она головы от плесени и кракелюра не отрывает? — Я набрал побольше воздуха, намереваясь дальше продолжить хвалебную речь в честь себя любимого, как был резко прерван:

— Нашла!— Победный возглас Ларьки заставил меня подавиться воздухом.

— Вот видите, Матвей, она уже нашла, — торжественно пропела Инесса Гавриловна и повернулась к девушке, стоящей возле огромного каталога.

— Эта миниатюра — часть полотна Людвига Кнауса «Мальчик в поле» (Название картины выдумано, художник реально существует. — Примечание автора). Смотрите, те же мазки, колористика, передача цвета. Да и края миниатюры потому и зачищены, что это кусок большой картины, просто художнику пришлось отрезать правую сторону полотна, чтобы сгладить динамику картины.

— Ну, или покупатель меньше заплатил, и вот этот Кнаус и отрезал часть, чтоб лишнее не отдавать, — не удержался я, влез со своим пятаком.

— Да-а-а-а, Матвей, — задумчиво протянула Ларькина наставница, окидывая меня пристальным и цепким взглядом, — вы, конечно, не предел мечтаний, но, наверное, лучше, чем плесень и кисти с миниатюрами. Пожалуй, я на вашей стороне. Придётся поработать над своим разгульным образом жизни, — она задумчиво покивала. — Но я вам помогу, чем смогу. Не разочаруйте меня.

— Договорились, — сверкнул я улыбкой и по-гусарски поцеловал ручку этой интриганке.

Несмотря на некоторую напряжённость в наших отношениях, Инессу Гавриловну лучше иметь в союзниках, чем во врагах.

Ларька же не обратила на наш заговор никакого внимания, ползая с лупой по столу, рассматривая края миниатюры и репродукцию в каталоге. Интересно, а она специально такую блузку с вырезом надела на встречу с Виталием, чтоб весь товар лицом показать? З-зараза!

— Илария, — Инесса быстро перестроилась на рабочий лад. — Вот тут в блокноте быстренько изложи все свои идеи относительно миниатюры. Акт реставрационных работ принесла? Про зачистку указала? — А дальше пошёл профессиональный язык двух увлечённых работой барышень.

Закончили они где-то через минут сорок и обе были крайне удивлены тому, что всё это время я просидел в кабинете. На обед пришлось выводить обеих дам. И быть галантным и обходительным, молча пропускать шпильки Инессы Гавриловны мимо ушей.

До пятницы я был занят на работе по самую макушку. И, как назло, все заказы шли Семёну Аркадиевичу, повода вызвать Иларию в офис не подворачивалось. Позвонил пару раз сам без повода, но она отвечала невпопад, то ли работой увлечена, то ли от меня уже не знает, как отделаться. В пятницу в обед обнаглел в конец и позвал эту поганку в клуб или ресторан на выбор. Она рассмеялась громко в трубку и сказала, что я ошибся номером.

Ничего-ничего, наглость города берёт!

Характер нордический, выдержанный. Но слегка потрёпанный обстоятельствами

ГЛАВА 10. Илария. Характер нордический, выдержанный. Но слегка потрёпанный обстоятельствами

Порефлексировать у меня совсем не было времени, я завалилась спать сразу же после ухода Мэта. Завтра к двум надо срочно наварить целый таз борща по маминому рецепту. Не то чтобы я любила готовить, но была обучена мамой необходимому минимуму. И обед из трёх блюд и компот могла без проблем соорудить. Вот только зачем мне это надо — вопрос. Уж точно не из-за спора я подорвалась с утра пораньше и резвой зайкой понеслась за продуктами. А потом ещё платье красивое нацепила и глаза нарисовала. Не иначе как в длинный список моделек захотела попасть. Хоть в очереди за принцем постоять и одним глазом посмотреть, как оно, на балу-то.

Без десяти два я в отвратительно ехидном настроении умылась, переоделась в домашнее платье и, натянув носочки с мордашками свинки Пеппы, принялась ждать гостя. Не одной же мне травиться ядом, дай, думаю, поделюсь, сцежу немного.

Гость пришёл отвратительно радостный и довольный жизнью. Весь из себя красивый в белой рубашке и синих брюках. Букет эустом приволок и полукилограммовую шоколадку. Попытался распустить руки, за что был бит полотенцем. Но всё же пришлось давиться ядом, повела гостя обедать.

А Мэт сидел на моей кухне, расхваливал борщ, вторую тарелку которого уложил в себя и попросил добавки. И куда в него столько влезает?

Настроение, конечно, улучшилось от одного вида, как такой красавчик наворачивает мой борщ. Но ненадолго. Матвею позвонил отец и пригласил куда-то на встречу с коллекционером из Мюнхена, который проездом в Питере. Не знаю, какие планы были у парня на продолжение выходных, но я с облегчением выдохнула и выставила гостя. Можно и расслабиться. Стоять в очереди за принцем мне резко разонравилось.

В понедельник мы договорились встретиться возле ЗАГСа Адмиралтейского района, где по протекции Костика должны были попасть в архив.

— Здравствуйте. Мы от Константина, — улыбнулся Мэт миловидной девушке за столом в кабинете.

— Здравствуйте, — растеклась девица с именем Ольга Николаевна на бейдже в ответной улыбке. — Константин звонил, предупредил. А где же он сам?

— У него очень много работы, вы же понимаете, занятой человек. Прислал нас, — мне пришлось вклиниться в этот обмен улыбками, а то дело так и не сдвинется с мёртвой точки.

Девица и Матвей обратили наконец-то на меня внимание, как будто раньше меня здесь и не стояло. Я постаралась исправить свой оскал на самую свою дружелюбную улыбку.

— Да, очень занятой, — подтвердил этот павлин и подложил на стол небольшой конверт. — Константин просил вам передать в знак благодарности.

— Нет, что вы! — девушка замахала руками и отчаянно стала крутить головой. — Меня же уволят!

— За приглашение на премьеру в театр? — Мэт быстро выхватил из конверта три пригласительных. — Можете пригласить вашу строгую начальницу с сопровождением, а вам компанию составит Константин, он обещал, — всё так же сверкая зубами, проговорил Матвей.

Сейчас у меня подскочит сахар от этого обмена сладкими улыбками. Но девица переложила пригласительные на край стола и деловито и быстро застучала наманикюренными ноготками по клавиатуре, не переставая улыбаться Мэту. Я взглянула с тоской на свой шикарный маникюр — под корень отрезанные ногти и никакого лака, потому что ни одно покрытие не выдерживает встречи с растворителем. Даже вздыхать не буду, чё уж тут.

Тем временем из принтера бодрой лентой потянулись распечатки.

— Большей частью архивы оцифрованы, загружены в базу, а сами оригиналы переданы в музеи или хранятся в городском архиве. Если нужной информации не найдём у нас, придётся вам обратиться в администрацию за пропуском в городской архив. В наш архив я проведу вас и так.

Вот так продаётся государственная тайна за контрамарку в театр и улыбку крокодила. Вслух я этого, конечно, не сказала, а сцапала распечатки и бегло просмотрела. А хорошая такая выборка по проживавшим по нужному нам адресу с 1939 по 1949 год. Фамилии, имена, годы жизни не всегда указаны, но в большинстве своём имеются.

— Но это только с тридцать девятого года, десятилетие с двадцать девятого сейчас в работе. Поэтому, если вас интересуют года раньше, надо спускаться в подвал.

Мэт перевёл на меня вопросительный взгляд, что, мол, пойдёшь со мной в подвал? Пойду, куда мне, наёмному работнику, деваться. Хотя бы тридцать восьмой и тридцать девятый года посмотреть. Я кивнула, Матвей хмыкнул, девица, не переставая улыбаться, набрала номер по внутреннему телефону и согласовала с начальством наше нахождение в архиве.

— Сопровождать вас буду я, — цокая каблучками и выразительно качая бёдрами, Ольга Николаевна провела нас в подвальное помещение. — Вот здесь вся интересующая вас информация за 1929-1939 годы, которая пока не попала в электронную базу. Вот адреса на полках подписаны. Вот здесь улица Гороховая. Брать подшивки только в перчатках. Ставить строго на место. Стол, стулья в вашем распоряжении. Вам тут работы часа на два, а у меня обед скоро, я побегу. Если освободитесь раньше, сдайте ключи на вахте Петровичу, я потом распишусь.

— А тут уютненько, — Матвей уселся на стул напротив меня и посмотрел на закрытую дверь.

— А если мы что-нибудь унесём? Вот так просто оставила нас и побежала на обед, обалдеть! Все мозги тебе проулыбала, — я посмотрела на Матвея, ища поддержку своим словам, и как-то резко захотелось отойти от него подальше, уж очень жарко стало под его потемневшим взглядом.