Пламя Силаны

Глава 1.1

***

К приходу Калеба Силана вымыла весь дом. Верхние этажи и закрытые комнаты, даже подвал и чердак. Она оттерла окна и двери, отполировала ручки. Проветрила, впуская в сумрачные коридоры стылый осенний воздух, пахнущий дымом и рябиной. У нее не было денег на цветы, и пришлось поставить в вазы кленовые листья. Яркие, нарядные, больше всего они напоминали огонь.

Очень хотелось сделать все правильно. Вопреки всему хотелось показать: смотри, я хорошо забочусь о мамином доме. Смотри, я стараюсь. Я знаю, ты меня ненавидишь, но я все равно очень тебе рада.

Мебели в доме почти не осталось, наверное, большую часть забрали родственники, когда делили наследство. Может быть, даже сам Калеб. Лучшее из того, что было, Силана перетащила в гостиную: старую софу с выцветшей зеленой обивкой, маленький столик, у которого отломился кусок изогнутой ножки и пару шатких стульев. Она постирала шторы, тщательно вычистила ковер — старый, протершийся кое-где, и растопила камин, выгоняя въевшийся в эти стены ставший привычным уже холод.

Очень хотелось надеть то платье, которое подарил когда-то Калеб — его любимое, небесно-голубое. Просто чтобы показать — я все помню: полузабытый, словно бы приснившийся Майенн-ан-Дотейн, День Огненной Матери, в который Силана стала белой жрицей и впервые призвала пламя. Большую подарочную коробку, перевязанную желтым и алым — цветами Богини. Маленькую открытку от Калеба и тщательно выведенное его рукой «Самой красивой сестренке в мире».

Силана даже нашла это платье: в большом тюке, где были комом перемешаны ее вещи. Детская одежда и то, что она носила, пока была послушницей, ее первые одеяния целительницы и домашний халат с дыркой на рукаве. Она все тщательно разобрала, выстирала и выгладила, развесила в единственном уцелевшем шкафу. Было странно брать в руки вещи, зарываться лицом в ткань и понимать, что они совсем не пахнут дымом. Нисколечко.

После войны никак не получалось к этому привыкнуть. Очень многое воспринималось как чудо: что можно спать сколько захочешь, не боясь проснуться от сигнала тревоги и от криков умирающих, что можно молиться Майенн, как когда-то в далеком детстве — искренне и по любви, а не для того, чтобы выдавить из себя еще немного силы, еще немного пламени, которое спасет чью-то жизнь — или сожжет врага. Что можно, наконец, спать на кровати.

Что больше нечего ждать. Что мир наступил, и больше некому слать писем домой.

Калеб не отвечал ей полтора года и избегал встречи. Даже ключ от дома Силане отдал поверенный матери вместе с копией наследственной грамоты.

А четыре дня назад мальчик-посыльный принес записку:

«Приду в ближайший сатарн. Будь дома. К».

Сатарн — шестой день недели — Силане как жрице полагалось проводить в медитации и молитве, и Калеб об этом знал. Может быть, даже надеялся, что она захочет перенести встречу, но она согласилась. Слишком давно не видела брата, слишком соскучилась.

Он не написал, когда придет, и Силана встала пораньше, чтобы точно успеть привести себя в порядок. На небесно-голубом платье была плесень — черные уродливые точки по вороту и на подоле, а кроме одеяний жрицы никакой другой подходящей одежды не нашлось. Даже после стольких стирок никак не удавалось отделаться от ощущения, что в ткань въелся пепел.

Силана ждала у окна на кухне, кутаясь в шаль, смотрела на прохожих за окном, на зачарованные чародейские повозки и тени небесных скатов в воздухе, на белые шпили княжеского дворца. Она постоянно ловила себя на том, что нервно одергивает рукава, думала, что скажет Калебу, когда он придет, и раз за разом грела чайник, держа наготове имбирь и мед.

Утро выдалось солнечным, но уже к обеду небо затянуло тучами — тяжелыми, свинцовыми — и под ними пестрые многоярусные здания города все казались выцветшими. Силл Арне — Грозовая Дева –столица княжества словно бы пыталась оправдать свое название.

Дождь пошел к вечеру, тяжелые капли забарабанили по стеклу, и буквально за несколько минут попрятались кто куда воздушные всадники — мало кто отваживался летать в такую погоду. Разве что отчаянные молодые дворяне, в попытке впечатлить друг друга, да агенты короля. Когда-то у Силаны тоже был небесный скат — серебристо-стальной Эрик, прощальный подарок Храма — но его сбили стрелой незадолго до заключения мира.

Калеб приехал поздно. Под окнами у входа остановился неприметный колдовской экипаж, колеса тускло светились зеленым.

Силана сначала бросилась открывать, потом вспомнила, что забыла поднос на кухне — две чудом уцелевшие чашки, чайник с имбирным чаем, немного лимонного кекса — и опрометью ринулась обратно.

Она чудом ни обо что не споткнулась и чудом ничего не разлила, только больно зацепилась бедром, когда побежала открывать.

Стук был громким, отрывистым. Силана повернула ручку и распахнула дверь.

Калеб прошел внутрь, не глядя, с улицы дохнуло сыростью и темнотой, и где-то вдалеке залаяла собака. Тяжелые подкованные сапоги оставляли грязные темные следы, отчетливо различимые на светлом мраморе пола.

Почему-то Силана несколько секунд не могла оторвать от них взгляд.

Калеб небрежным движением отодвинул себе стул — проскрежетали по полу ножки — и сел, швырнув на стол сверток, который принес с собой. Дождь хлестнул с новой силой, сплошным потоком, настоящей водяной стеной, неприветливой и холодной, и Силана наконец заставила себя закрыть дверь.

— Здравствуй, Калеб. Я очень рада, что ты пришел, — голос звучал слишком тихо, неуверенно. За несколько недель в пустом доме ей почти не приходилось говорить. Оказывается, от этого тоже можно было отвыкнуть.

— Подойди и сядь, — сказал он. — Я скажу тебе то, зачем пришел, и уйду.

— Тебе… незачем спешить. На улице дождь, а я сделала имбирный чай. Ты можешь остаться подольше, — слова были неловкие и нескладные. И Силана еще до того, как открыла рот, знала, что все они бесполезны. Зачем-то она все равно продолжала пытаться. — Раньше ты любил имбирный чай.

Глава 1.2

***

Удар снизу Рейз подпустил поближе — лезвие проскользнуло совсем рядом с бедром, и он извернулся, в последний момент уходя из-под атаки. Качнулся в сторону и вниз, заставляя противника последовать за собой. Мальчишка был неплох для своего возраста — он сумел вовремя перестроиться и парировать ответный выпад.

Меч Рейза высек искры из его клинка и заставил парня отступить на пару шагов назад, ближе к краю арены.

Крики толпы стали громче.

Рейз мог бы закончить все в тот же момент, сбить мальчишку на землю и приставить меч к горлу, но предпочел отступить — люди на трибунах пришли за шоу, и именно шоу Рейз им обеспечивал. Он был сильнее, чем его противник, и мог позволить себе покрасоваться.

Бой не клеился. Атаки чередовались с уклонениями и финтами, перетекали друг в друга движения, но пацан был техничен и предсказуем, и бой из полноценного противостояния превращался в какой-то вывернутый танец с оружием. Рейз вел в поединке и не мог отделаться от ощущения, что ведет в каком-нибудь дворцовом коруанте. Или как они там назывались?

Обычно когда он выходил сражаться, мир выцветал, становился простым и понятным, и оставалась только арена и противник напротив. Рейз любил эту простоту, любил горячечное возбуждение боя, усталость мышц и возможность выложиться на пределе, но сегодня мысли никак не отключались.

Мальчишка старался, хмурился и тратил себя без остатка. Рейз его уважал за это, даже завидовал немного.

И постоянно отвлекался: то ловил себя на том, что подсчитывает возможную прибыль за бой, то возвращался мысленно к недавнему разговору с сестрой.

Ее болезнь прогрессировала, и врачи все как один говорили — лекарства не помогают. Джанне нужно было чудо и как можно скорее, ей требовалась целительница, но помощь жриц Майенн стоила дорого. В Первой Лиге, в которой Рейз выступал, таких денег не платили.

Паб, который он выкупил год назад, за вычетом княжеских налогов приносил совсем немного и едва окупал собственное содержание. И способов достать нужную сумму за короткий срок было совсем немного.

Они крутились в голове хороводом, отвлекая от боя, и едва не стоили ему победы.

Клинок противника мелькнул слева и ушел по дуге вниз, заставляя отступить и возвращая Рейза из воспоминаний: неплохой удар, неожиданный. Парень был быстр, молод и с отменной реакцией. Он молниеносно перекинул свой клинок из правой руки в левую обратным хватом, и только благодаря этому успел отбить контратаку. Он совершил всего одну крохотную ошибку — оступился, шагая назад, и потерял равновесие, в последний момент успев припасть на одно колено.

Рейз двинулся вперед, чтобы закончить бой. Его спас отточенный за годы на арене воинский инстинкт — опасность! Берегись!

Только благодаря ему Рейз дернулся назад, закрывая лицо, и успел вовремя: мелкий поганец исхитрился зачерпнуть свободной рукой песка и швырнул в глаза.

Талантливый, з-зараза!

Ему бы еще пару лет, и точно стал бы достойным противником.

Рейз без всякой жалости выбил у парня оружие и от души несколько раз врезал по смазливой физиономии кулаком.

Пацан до последнего пытался дать сдачи, смотрел волком и угомонился только когда почувствовал острие меча у своей глотки.

Шум толпы накрыл морской волной, и Рейз запрокинул голову, впитывая победу и чужое внимание. Чем-то это напоминало ему о море: давно, когда мать еще была жива, она скопила денег на аренду зачарованной колесницы и взяла Рейза с сестрой в гавань Тейларан. Всего на пару дней навестить тетку, но Рейз все равно навсегда запомнил море — жару, соль на губах, песок под ногами и грохот волн.

Может быть, он поэтому и прижился на Арене. Победа здесь — даже такая, как эта, совсем несложная — была его личным морем: жаром схватки, солью пота на губах, песком под ногами и грохотом трибун. Его личной стихией.

И его личным источником жизни и денег.

Он получил еще одну отметку о победе и оплату у распорядителя, и пошел к выходу. В коридоре за ареной обнаружился недавний противник Рейза. Пацан сидел на скамье, небрежно бросив клинок рядом с собой, и мазал наливающийся фингал какой-то мазью. От ушибов, скорее всего.

Он заметил Рейза, зыркнул зло, но подвинулся в сторону, освобождая место, и протянул плошку с мазью. От нее остро и приятно пахло горьковатыми травами.

Рейз на пробу зачерпнул немного, аккуратно смазал сбитые костяшки и сел рядом с парнишкой:

— Как тебя зовут?

— Лаэр Зейн. А вы Рейз. Нас объявляли до начала боя.

— До начала боя у меня не было повода запоминать, — Рейз пожал плечами.

— А теперь есть?

Зейн смотрел на него пытливо, словно пытался прочесть мысли, и Рейз подмигнул:

— Кто знает? Может быть, еще пара лет, и станешь мне настоящим соперником.

Он ожидал, что пацан будет польщен, может быть, даже скажет спасибо, но тот только окунул пальцы в мазь и продолжил обрабатывать синяки:

— Не стану. Я здесь только пока не получу три победы подряд.

Спрашивать — зачем — было бессмысленно — Рейз и так знал: после трех побед в Первой или Второй одиночных Лигах можно было поместить свое имя на Аукцион — попытаться заинтересовать кого-нибудь из богатых господ, получать гладиаторский контракт и пропуск в Парную Лигу. И ошейник — гладиаторы-контрактники носили такие в знак принадлежности своим хозяевам: богатеям, дворянам, жрицам или чародейкам. Всем тем, кому деньги позволяли держать дорогую игрушку.

Рейза обычно воротило от одной мысли о том, что придется под кого-то прогнуться — под какую-то бабу, которой было слишком скучно сидеть дома, но и ему случалось задумываться о Парной Лиге. В ней действительно платили больше, там бойцы были лучше — настоящие звери, с которыми пришлось бы выкладываться на пределе своих возможностей.

А Джанна нуждалась в помощи жриц.

«Обещай мне, пожалуйста, что не станешь делать глупостей, — попросила она в последнюю их встречу, когда Рейз уже собирался уходить. — Ты и так годами пытался меня спасти. Хватит. Иногда нужно просто принять, что не все пациенты выздоравливают».

Глава 1.3

***

Прежде чем окончательно решиться, Рейз сходил в Храм Майенн — он уже был там три года назад, спрашивал, сколько будет стоить исцеление для сестры, когда она только заболела. Жрицы брали дорого, очень дорого, а он почти все свои деньги заплатил за помещение для паба.

В то время врачи еще надеялись на лекарства — случаи выздоровления бывали не так уж редко.

Пятьдесят из ста, как ему говорили, и тогда казалось, что это неплохие шансы.

Джанна сама настояла на лечении без жриц. Сказала: «может быть, это не так серьезно, Рейз».

«Я очень хочу выздороветь. Воля же тоже многое решает».

«У меня хорошее предчувствие насчет этого врача».

Не нужно было ее слушать.

Сначала — первые полтора года — казалось, что лекарства помогают, Джанне стало немного лучше, а потом хуже. И после это повторялось еще много раз: лучше, хуже. Немного лучше. Намного хуже. Это были годы войны, денег становилось все меньше и меньше — на помощь жрицы все равно бы не хватило, а врачи говорили, что надежда все еще есть.

Вот и ее не осталось.

Теперь помочь Джанне могли только жрицы Майенн. Болезнь перешла в последнюю стадию, и цена за чудо тоже изменилась.

Рейзу предстояло сделать выбор: или продать паб и надеяться, что оставшиеся деньги за лечение Храм согласится принимать небольшими частями, или перейти в Парную Лигу и постараться собрать нужную сумму, пока не стало слишком поздно.

Рейз выбрал Лигу и на всякий случай принялся подыскивать покупателя для паба.

Он не собирался становится гладиатором по контракту навсегда, только на полгода, но коробило от самой мысли об ошейнике. Рейз ненавидел подчиняться.

Его последний бой на Арене — последний из трех, необходимых для того, чтобы попасть на Аукцион — был с Джагро, одним из немногих бойцов в Первой Лиге, кто мог биться с Рейзом на равных. С Джагро, в отличие от мальчишки Зейна, нужно было выкладываться на пределе.

Зрителей собралось больше обычного, и хотелось подарить им достойное зрелище. Напоследок.

Вон тому старику, жующему лепешку с мясом, и тому парню, важно приосанившемуся на скамье рядом со своей женщиной. Девушке в одном из первых рядов, которой Рейз отсалютовал перед боем. Мелкому белобрысому пацану, который пришел с отцом.

Рейз любил свою публику.

Прозвучал гонг, Джагро сделал первый выпад вперед, и все вокруг кроме поединка перестало иметь значение. Мир стал простым и понятным, каким бывал только на Арене.

Победа оказалась сладкой, настоящей. Не только над Джагро, над собой — смог, получилось. Вышел против равного и оказался лучше.

Судья отдал Рейзу табличку с именем и отметками побед и сделал сигнал снова ударить в гонг — так принято было провожать гладиаторов.

Но стоило уйти с Арены, удовольствие от победы выветрилось, как и не было. Выставлять себя на продажу не хотелось. Хотелось вернуться домой, завалиться спать и сделать вид, что до утра все само собой исправится. В детстве Рейз так и делал, и Джанна иногда приходила к нему в комнату и рассказывала ему сказки.

Теперь он пошел на Аукцион. Арена Парной Лиги, рядом с которой его проводили — сама крупная из всех — располагалась немного в стороне от основных зданий, и не зная пути можно было часами плутать по коридорам.

В зале для Аукциона было шумно и душно. Возле входа располагался стол распорядителя и помощника, который размещал имена гладиаторов-претендентов на доске с информацией, а в дальнем конце был небольшой помост, вокруг которого собралась небольшая толпа — будущие хозяева выбирали себе бойцов.

В углу, совсем неподалеку, между двумя колоннами стоял стол торговца, заваленный ошейниками. Они были разные — совсем простые или похожие на ювелирные украшения, но и на те, и на другие Рейзу было одинаково противно смотреть.

Он думал, что регистрация затянется, но оказалось, что времени та занимала совсем немного. Имя Рейза внесли в единую книгу претендентов — старую, с потертым темным переплетом — а потом его отправили на полосу испытаний. Ее проходил каждый, кто хотел попасть в Парную Лигу, и за прохождение ставили оценку, на которую потенциальные хозяева могли ориентироваться при выборе.

Рейз считал это глупостью — если уж человеку нужен был гладиатор, лучше было смотреть бойца в деле, на арене, но, видимо, благородные дамы и высокие господа считали такое ниже своего достоинства.

Полоса оказалась не столько сложной, сколько коварной, и она требовала полной сосредоточенности — избежать ловушек, высчитать наилучший маршрут. В Парной Лиге перед боями гладиаторам часто приходилось выполнять похожие задания — добывать оружие и доспехи, находить ключи, открывавшие двери к следующей части испытания. На Арене, где Рейз выступал, поединки были просто поединками, но в Парной Лиге из них делали настоящее шоу, в котором сам бой превращался просто в еще одну часть общего представления.

Публике нравилось, а Рейз давно понял и принял простую истину Арены — зритель всегда прав.

Да и полосу в результате он прошел с неплохим результатом — пятое место из двадцати претендентов.

Ему оставался только последний этап — самый сложный и самый мерзкий. Тот, от которого его с самого начала воротило: нужно было выставить себя на продажу.

— Дальше туда, — распорядитель махнул рукой в сторону помоста в дальнем углу. — Разденешься внизу, вещи можешь положить на скамью, там есть. На помосте встанешь пятым слева. Руки за голову, ноги шире. Не разговаривай, если к тебе не обращаются, не поднимай взгляда. Не шевелись. Господам разрешено осматривать и трогать, — он говорил отрывисто и равнодушно, и Рейз отчаянно стискивал зубы, заставляя себя молчать. Хотя ответить хотелось: поделиться, что он думал обо всех дамах и всех господах разом, о контрактах и об ошейниках, и что в гробу он видел всю Парную Лигу.

Но Джанна говорила ему не делать глупостей.

Возле помоста еще один помощник распорядителя надписал на груди Рейза оценку за полосу испытаний и его номер — пять ноль семь. Пятое место в день дарнах.