Пленëнные бездной

1. Долгий сон

Втораячастьтёмногофэнтези«Порождённыебездной».

Впервые в моей долгой, беспросветной жизни я столкнулся с чем-то, что не мог контролировать. Эта человеческая девушка... Она казалась такой хрупкой, такой беззащитной снаружи. Но внутри бушевала сила, столь же дикая и неукротимая, как сама Бездна. И это сводило меня с ума.

Мои планы были просты и ясны. Вернуть мой народ, народ Бездны, на поверхность. Отвоевать землю, что по праву принадлежала нам до того, как люди загнали нас в подземелье. Всё шло своим чередом. Я был так близок...

А потом появилась она. И я не смог уйти из Академии. Не смог оставить её там, среди этих жалких людей. Я всё тянул и тянул с финальным этапом. Что в ней такого? Она была обычной. Совершенно обычной. Но из‑за неё во мне пробуждалось что‑то чужое, неподвластное.

Страх в её глазах, когда она поняла, кто я… Это ранило. Она даже не догадывалась, что я не Избранный, что я вообще являюсь кем‑то совершенно иным.

Из‑за страха и оцепенения она даже не заметила, как земля разверзается у неё за спиной.

Я не хотел, чтобы она пострадала. Я пытался держать дистанцию, но сам же раз за разом нарушал собственные правила. И тогда я всё же решил оставить её. Дал согласие Совету Высших на захват первых территорий. Я стоял и смотрел, как эта отчаянная девчонка сражается, пока другие лишь оттягивали свою неминуемую гибель.

А потом всё рухнуло. Она сломалась из-за этого рыжего недоразумения. Почему он был ей так дорог? И почему даже сейчас, когда его нет, мысль о нём вызывает во мне такое раздражение?

— Не смей, — раздался ядовитый голос. — Ты уже нарушил все возможные законы, притащив эту человеческую девку сюда!

Моя мать. Женщина, что породила меня, так и не научилась держать язык за зубами. Её белые, как лунный свет, волосы струились по плечам, а традиционные одежды придавали ей холодный, неприступный вид. Мне хватило одного взгляда, чтобы она сжалась и отступила к стене, сложенной из чёрного, отполированного камня.

Энни не приходила в себя уже больше недели. Я знал, что нельзя связывать её сущность с моей, хотя уже сделал это однажды, дав ей свою кровь для перерождения. Зачем? Я и сам не знал. Отгонял эти мысли, но, увидев её руки, покрытые чёрными, как смоль, венами, я больше не мог закрывать на это глаза.

Не глядя на мать, я провёл лезвием по ладони и сжал кулак над хрустальным стаканом, снова проливая свою кровь для неё. Выбора не оставалось.

— Что в ней такого? — не унималась мать, её голос был шипением змеи. — Она чужачка! Она враг!

— Если бы я знал, — горько усмехнулся я, опускаясь на край кровати, где лежала Энни.

Её лицо было бледным, как полотно. Отсутствие солнечного света и глубокая рана на голове делали своё дело. Белое платье, в которое её облачили слуги, странным образом ей шло, делая её ещё более беззащитной.

Она не восстанавливалась. В ней напрочь отсутствовала регенерация. Неужели всё, что она получила от тумана и моей крови — лишь жажда убийств и этот отвратительный, взрывной характер? Я ожидал не меньше, чем одну из моих собственных способностей — исцеление. Может, она и вправду безнадёжна? Может вообще стоит выбросить её из головы и забыть?

Я осторожно провёл пальцем по её щеке. Кожа всё ещё была тёплой. Она всё ещё держалась. Мои силы исцеления больше не работали на ней. Оставалось только одно.

Я приподнял её голову, надавил на челюсть, заставляя безвольный рот приоткрыться, и влил ей свою тёмную, густую кровь.

Мать, бормоча проклятия, наконец вышла из покоев. А я остался сидеть рядом, наблюдая, не дрогнет ли веко, не шевельнутся ли пальцы. Ожидая. Всегда ожидая.

Зачем? Вопрос, который я задавал себе снова и снова. Зачем мне бороться за жизнь этого хрупкого человеческого существа? Зачем рисковать всем, сплетая наши сущности — мою, древнюю и тёмную, с её, юной и хаотичной — воедино? Это было безумием. Нарушением всех законов, которые я сам же и устанавливал.

И всё же...

Я склонился над ложем. Мои пальцы едва касались прохладной кожи её запястья, где под поверхностью пульсировала кровь. На её лице не было ни силы, ни того дикого огня, что сводил меня с ума. Лишь уязвимость — и что‑то ещё. Я не мог подобрать этому названия, но оно заставляло что‑то сжиматься в глубине моей собственной, давно окаменевшей сущности.

Ответа не было. Лишь тихий, настойчивый шепот, исходящий не из разума, а из чего-то более глубокого, чего-то, что я в себе давно подавил.

Я наклонился ниже и легонько коснулся её лба губами. Жест был странным, непривычным, лишённым всякого смысла.

Не решаясь больше смотреть на её бледное лицо, я выпрямился и, не оглядываясь, покинул покои. Каменная дверь с глухим стуком закрылась за мной, отделяя меня от неё.

Отныне всё было в её руках. Я дал ей шанс — свой яд и своё исцеление, свою силу и своё проклятие. Если в этой девушке, в этом хаосе из плоти и духа, горела искра настоящей воли к жизни, она должна была бороться. Бороться сама.

2. Слуга

Что есть смерть? Тишина? Покой? Или вот это — бесконечная, густая тьма, в которой нет ни дна, ни поверхности, лишь тянущее вниз безмолвие? Если это она, то, выходит, святая богиня отвернулась от меня. Не пустила в свои сияющие земли.

Я не существовала. Я была тяжёлым, пульсирующим комком боли. Каждый мускул, каждая жила горели изнутри, словно по ним разлили раскалённую кислоту. Жажда выжигала горло, но было не до неё. Гораздо страшнее была душевная боль — тупая, ноющая, безымянная. Отчего? Что я потеряла? Что оставила там, в мире света и звуков, что теперь заставляло мою бестелесную душу метаться и сжиматься от тоски?

Я пыталась собраться. Собрать разлетевшиеся осколки сознания воедино, заставить веки дрогнуть, но они были слишком тяжëлыми. Моё тело, если оно ещё было моим, лежало неподвижным грузом — якорем, державшим меня в этой пустоте.

Единственным доказательством, что время всё ещё течёт, были запахи. Они приходили и уходили. Иногда это был запах старого камня и пороха. Иногда — что-то иное, тёплое, живое, но оттого ещё более чужое. Реже я чувствовала прикосновение. Чьи-то руки, осторожные и твёрдые, гладили мои волосы. А в тишине, пробиваясь сквозь толщу моего небытия, доносился шёпот. Настойчивый, полный отчаяния. Кто-то звал меня. Кто-то просил вернуться.

И я мысленно молила его остановиться. Оставить меня в покое. Позволить этой тьме наконец поглотить меня целиком.

Моё сознание уплывало всё дальше, теряя последние связи с тяжёлой, болезненной оболочкой, что звалась телом. Я стала лёгкой, невесомой — призраком в собственном забытье. Я плыла сквозь бесконечный тёмный лес. Деревья здесь были необычными, сплетёнными из самой тьмы; их еловые ветви, острые и цепкие, обвивали мою обнажённую кожу, но не причиняли боли.

Здесь не было земли. Корни гигантских деревьев уходили в абсолютную черноту вниз, образуя зыбкую сеть, по которой можно было ступать, будто по упругому мху. Было тихо. Спокойно. Никакой боли, никакой тоски — лишь безмолвная, всепоглощающая свобода.

Я зацепилась за прочную ветку и устроилась на ней, ощущая, как последние остатки тяжести покидают меня. Наконец-то покой.

Но вдалеке, в самой гуще теней, мерцало нечто. Оно манило к себе теплом, таким знакомым и родным, что в моей призрачной груди вспыхнула жгучая потребность дотронуться до него. Я оттолкнулась от ветки и полетела, мысленно рассекая прохладный, кристально чистый воздух.

И тогда я услышала смех. Тёплый, раскатистый, бархатный. Он наполнял всё пространство, и я сама, не в силах сдержаться, засмеялась в ответ, ускоряясь.

— Тебе нельзя сюда, — прозвучал голос строго. Он шёл отовсюду и ниоткуда, беззвучный и в то же время ясный.

Я воспротивилась. Желание достичь того светящегося существа стало единственной целью. Я рванула вперёд.

И тут что-то обожгло моё горло. Не огнём, а густой, удушающей тяжестью, что влилась в меня, сковывая и тяня вниз. Я начала падать.

— Нет! — моë шипение было беззвучным.

Я камнем проваливалась сквозь сеть корней. Они расступились, чтобы принять меня, и тут же сомкнулись, опутав моё эфирное тело тысячью колючих пут. Они сжимались, впивались, пригвождая к невидимой тверди. Дыхание перехватило. Я пыталась вырваться, умоляла, но корни лишь затягивались туже, возвращая меня в боль. Свобода оказалась миражом.

Меня с силой швырнуло назад — в тяжесть, в боль, в плотские оковы. Я судорожно вздохнула, и лёгкие обожгло тяжелым воздухом. Глаза сами распахнулись, уставившись в идеально гладкий, чёрный камень потолка.

Первая мысль была туманной и простой: где я?

Вторая пришла вместе с ощущениями. Во рту стоял странный, металлический привкус, горький и живой. Он будоражил всё внутри, заставляя нервы плясать. Внизу живота скрутился тугой, горячий комок, и по телу разлилось щекочущее, тревожное тепло.

Я медленно повернула голову, осматриваясь. Комната, если это можно было назвать комнатой, была высечена из камня. Ни окон, лишь голые, отполированные стены, освещённые трепещущим светом факелов. Я лежала на широкой постели, облачённая в тонкое, почти прозрачное платье на тонких лямках. Сверху было накинуто одеяло из странной, скользкой и переливающейся ткани чёрного цвета. Я попыталась приподняться на локтях, но тело было ватным, лишённым сил.

Это было подземелье. Пещера.

И тогда воспоминания ударили обрывками, как обломки стекла. Тупая боль в висках сменилась острой, раздирающей агонией в груди. Дыра. В ней зияла пустота, которую ничем нельзя было заполнить.

Келен. Мой бедный, веснушчатый Келен. Мёртв. И это я его убила. Не пулей, не ножом — своей медлительностью, своим упрямством, своим проклятым присутствием. Если бы я не была рядом... если бы главнокомандующий не поставил его со мной в пару... Он бы жил. Во мне поднялся немой, душащий вой. Я впилась зубами в собственную руку, пытаясь заглушить его, подавить, но боль вырывалась наружу тихим, надрывным стоном.

Следующая вспышка памяти была ещё яснее и оттого страшнее. Айз. Его голос, рычащий на том чужом языке. Монстр, послушно отступающий по его приказу. Он был одним из них. Не солдатом, не пешкой. Чем-то большим. И это он... это из-за него я провалилась под землю. Он привёл меня сюда.

Вот где он пропадал. Вот почему он всегда был таким холодным, таким отстранённым. Он был врагом. Лживым, расчётливым ублюдком, который играл со мной, как кошка с мышкой. И, возможно, это он призвал того монстра, что убил моего друга.

Я с силой сбросила с себя скользкое одеяло. Тонкая ткань платья вызывающе облегала тело, и после грубой военной формы его откровенность казалась оскорбительной, очередным унижением.

Ярость — густая, чёрная и обжигающая — стала единственным топливом, что заставило мои ослабевшие мышцы подчиниться. Я свесила босые ноги с кровати, и ступни коснулись ледяного, отполированного до зеркального блеска пола. Холод пронзил кожу, но не смог погасить внутренний пожар.

Сейчас. Сейчас же я найду его. Вырву у него ответы. За что? За что он уничтожил всё, что мне было дорого? Ненависть к Айзу была слепой и всепоглощающей. Удобной. В ней можно было утонуть, чтобы не видеть другого, более страшного монстра — своё собственное отражение. Потому что я знала. Я знала, что тоже виновна. Я бросила Рыжика одного, увлёкшись своей мнимой героической миссией.

3. Неужели он

Теперь оставалось лишь ждать — я была уверена, что «господином» Фэлия называла именно его. «Беспокоился» — верилось в это с трудом. Я легла поверх одеяла, скрестив руки на груди, и откинулась на жёсткую, холодную спинку.

— Не называй меня госпожой, моё имя Энни, — тихо сказала я. Возможно, кричать на неё было ошибкой. Информация и союзники — вот что мне было нужно, а теперь я, кажется, испортила единственный канал и к тому, и к другому.

— У вас очень красивое имя, — она смущённо улыбнулась.

Девушка заметно оживилась и, снова сложив руки вместе, сделала несколько неуверенных шагов ко мне. Её внешность по-прежнему казалась пугающей — такая бесцветная, словно природа и впрямь обделила её всеми красками.

— Фэлия, скажи, как давно я здесь? Ты упоминала, что ухаживала за мной все эти дни. — Я старалась говорить спокойно, не пугая её. Она напоминала мне птичку.

Фэлия беспокойно оглянулась на дверь, притворила её плотнее и лишь тогда вернулась ко мне.

— Сегодня идут восьмые сутки, госпожа, — тихо ответила она и меня снова передëрнуло от её обращения. — Вы были совсем без сил, когда господин принёс вас в свои покои.

Мне стало больно и тяжело от её ответа. Я почувствовала, как защемило сердце. Пока я валялась здесь без сознания, моего друга либо доедали монстры, либо похоронили вместе с другими. Не думаю, что его проводили с достоинством — он всего лишь безликий солдат… Но точно не для меня.

Меня затопило внезапное осознание её слов. Я спала целую неделю в чужих покоях, в этой самой постели. Внезапно я ощутила себя грязной — мерзость этого места словно окутала меня.

— Он… твой господин ведь не спал здесь, со мной? — Голос предательски дрогнул, а по щекам разлился стыдливый жар. И по алеющим щекам Фэлии я поняла: не только мне неудобно от этого вопроса.

— Не уверена, что могу отвечать на такие вопросы, — уклончиво произнесла она.

Волна отвращения и гнева подкатила к горлу, но под ней клокотало что-то иное, тёмное и непонятное.

— Если на этом всё… Я схожу на кухню, принесу вам бульон.

— Нет, постой! — я не дала ей уйти. — Тебе нельзя называть его имени… Потому что он кто? Какая-то важная шишка?

— Он — Верховный Правитель Бездны, госпожа.

Прозвучавшее титулование повисло в воздухе, и я просто остолбенело уставилась на неё. Не может быть. Айзек был моим командиром. Как он мог вести такую двойную игру? И что вообще Верховный Правитель Бездны забыл в Военной Академии?

У меня просто не было слов. Нет. Этого не могло быть. Чушь какая-то.

Он сам рассказывал о девушке из своего отделения, о временах, когда и сам был новобранцем. Не мог же он столько лет притворяться?

Тогда в чьих покоях я сейчас находилась? Кто был этим Верховным правителем, и почему он навещал меня? Образ зловещего владыки Бездны и моего холодного командира не складывался воедино, не получалось представить его таким.

Может, я ударилась головой, и всё это — бред? Как иначе это объяснить?

Служанка, заметив моё замешательство, бесшумно скользнула за дверь.

Меня снова ломало изнутри. От всей этой лжи. От воспоминаний, что стояли перед глазами. От невозможности вернуть моего самого дорогого друга… Я до сих пор не могла поверить, что его больше нет. Что он никогда больше не пошутит, не улыбнётся своей настоящей улыбкой.

Мы больше не увидимся. Никогда не увидимся. Туда, куда он ушёл, оттуда просто не возвращаются. Если бы у меня была хотя бы призрачная возможность вернуть его, я бы отдала за это всё что угодно — хоть собственную душу. Но это было невозможно.

Но Рыжик не хотел бы, чтобы я просто так сдавалась. Он, наверное, уже придумал бы множество идей, как выбраться отсюда. Быть может, если я отомщу, мне станет легче? Но как это сделать, если мой противник — один из высших Бездны, или кем он там является? Язык не поворачивается назвать его правителем.

Я оживлённо осмотрела комнату, не поднимаясь с постели. Небольшой комод, шкаф у дальней стены, зеркало и письменный стол — негусто. Стены из чёрного камня были настолько гладкими и старыми, что, когда я поднесла руку, мне показалось — я вижу отражение собственных кончиков пальцев.

Раздался тихий стук в каменную дверь — и вновь тишина.

— Войдите! — крикнула я, понимая, что это вернулась Фэлия. В любом случае мне казалось: Айз, если он действительно верховный правитель, не стал бы стучаться.

Она осторожно несла поднос на небольших ножках. Лицо её выглядело взволнованным.

— Это жирный, наваристый бульон. Господин велел подать его вам, как только вы придёте в себя. Он обмолвился, что такая еда в вашем мире привычна для больного, — смущённо произнесла она, ставя поднос прямо мне на колени и слегка воротя нос.

Мой желудок сжался: я ощутила запах варёного мяса кабана. Но в тарелке был лишь густой желтоватый бульон, по поверхности которого плавали пузырьки жира. Я не ела подобного уже очень давно, желудок жалобно заурчал. Оставалось лишь надеяться, что их народ знает, что такое соль.

Рядом с глубокой миской из толстого стекла лежала красивая ложка с золотистой гравировкой. Она совсем не походила на столовые приборы из нашей военной академии.

Я обхватила ложку и зачерпнула густой бульон, тут же отправив его в рот.

Он оказался невероятно вкусным — от удовольствия я прикрыла глаза. Мой желудок, привыкший к мутной жиже из столовой, судорожно сжался.

Приоткрыв глаза, я наткнулась на изучающий взгляд Фэлии. Она выглядела растерянной, просто молча смотрела на меня.

— Вы, люди, действительно едите такое? Оно отвратительно пахнет, а мясо и вовсе выглядело не съедобным, — не выдержав, спросила служанка. Её любопытство явно пересилило такт. На несколько минут она словно забыла о своём положении и перестала называть меня госпожой. Впрочем, девушка и выглядела совсем юной.

— Нет ничего вкуснее наваристого жирного бульона из дикого животного, — ответила я, чувствуя, как внутри оживают тёплые воспоминания. В памяти всплыли наши походы с отцом, когда я была ещё маленькой и не знала, каким станет мир через несколько лет.

Визуалы

Служанка Фэлия.

Верховный правитель Бездны. 🖤

4. Зверушка

— Фэлия, ты очень похожа на человека, но твои волосы и кожа очень белые. Почему? — спросила я, мне было действительно важно узнать больше.

Её тонкая рука подхватила локон белоснежных волос.

— Так всегда бывает у тех, кто живёт глубоко под землёй, — тихо ответила она. — Солнце не доходит до наших пещер, и с каждым поколением его свет всё меньше остаётся в нас. Раньше, говорят, у нашего народа были и рыжие, и каштановые волосы, кожа загорала от тепла… Но теперь почти все рождаются такими — бледными, как лунный камень. Лишь у немногих ещё встречаются тёмные пряди, да и то они со временем светлеют. Это отметина Бездны — она забирает все цвета, оставляя только белый.

Это было так странно и нелогично.

— Похоже на детскую сказку. Может, вы всегда выглядели так и почему некоторые из вас похожи на монстров, а другие совершенно нет? — сразу же спросила я, пытаясь разгадать тайны их народа, ухватить хоть крохотную крупицу правды. Хоть что‑нибудь.

Фэлия вздрогнула. Пальцы её невольно сжались в кулаки, но голос остался ровным:

— Извините, госпожа, мне, наверное, уже пора. — Она осторожно привстала и, поклонившись, направилась к двери.

— Подожди, Фэлия! Я что-то не так сказала? — не понимая, спросила я. Я ведь так ничего и не смогла узнать.

Она замерла у двери, не оборачиваясь. Плечи её чуть дрогнули.

— Нет, всё в порядке, госпожа. Я просто вспомнила, что должна подготовить вам ванну. — И прежде чем я успела что‑либо добавить, она выскользнула за дверь, оставив меня наедине с тяжёлым ощущением собственной бестактности.

Я подождала, пока её шаги затихнут, и тихо поднялась с постели. Поднос на ножках поставила на край кровати. Босиком, по ледяному полу, подошла к невысокому комоду из какого‑то странного дерева. Его цвет и фактура были неестественными, отливали необычным зелёным оттенком.

Я распахнула верхний ящик и принялась копаться в чужих вещах. Может быть, у меня получится найти что‑то важное. Но разочарование быстро настигло меня: внутри лежали лишь чуждые, незнакомые вещи… И всё это было женским?

Неужели здесь живёт женщина? Нет, вряд ли хоть одна дама разрешила бы жить посторонней девушке в своих покоях. Хотя кто их знает — может, у них совершенно иные семейные ценности.

Я принялась за письменный стол из того же странного дерева. Его ножки, утолщённые к низу, выглядели неуклюже, но стол стоял намертво.

Наконец‑то! Бумаги! Но все записи были на незнакомом языке — я никогда не видела ничего подобного. Чёрт!

Я наклонилась ниже и запустила руку глубже, обшарила ящик сверху изнутри. Пока не ощутила, как тьма внутри взбушевалась.

— Что-то потеряла? — низкий мужской голос прозвучал прямо за спиной.

Я вздрогнула и с силой прищемила пальцы, захлопывая ящик. Резко обернулась, сердце бешено колотилось в груди.

Я сжала кулаки так, что ногти болезненно впились в кожу — лишь эта резкая вспышка боли удерживала меня в реальности. Передо мной стоял Айз… но он не был похож на себя прошлого. От него волнами исходила энергия — густая, тёмная, пронизанная зловещим холодом. Как будто сквозь тонкую завесу наконец прорвалась сущность, которую он так долго прятал. Неужели всё это время он сдерживал в себе эту тьму?

Его фигура утопала в тёмно‑багровом балахоне. Струящаяся ткань, словно живая, ниспадала до самого пола, очерчивая силуэт призрачной тенью. Волосы были беспорядочно взъерошены, будто он только что вырвался из бури. А на бледном лице, выхваченном дрожащим светом факелов, застыла хищная ухмылка — не улыбка человека, а оскал зверя.

Каждый отблеск пламени, танцующий на его коже, будто подчёркивал перемену: черты лица казались резче, глаза — темнее, а сама атмосфера вокруг него сгущалась, превращаясь в осязаемую угрозу. Я невольно отступила на шаг, чувствуя, как по спине пробежал ледяной озноб. Это уже не тот Айз, которого я знала… или, быть может, именно этот — настоящий — всегда скрывался под маской обычного командира?

Я инстинктивно рванулась к столу и схватила массивный металлический подсвечник, нацелив его остриё в его сторону.

— Это тебе всё равно не поможет, — его голос прозвучал спокойно. Он не сделал ни шага вперёд. — Поставь на место. И давай спокойно поговорим.

— Спокойно? Ты издеваешься? — прошипела я, сжимая холодный металл так, что пальцы заныли. — Что ты такое? Стой на месте!

Подсвечник в моих руках был жалким оружием, но в любом случае лучше чем ничего.

— Сейчас ты находишься в самом сердце мира, который обычным смертным и не снился, — он произнёс это как данность. — Этот мир находится под моей властью. Здесь я — царь и бог, девочка. И тебе не стоит тратить силы на угрозы.

Я отшатнулась, пока спиной не уперлась в леденящий камень стены. Отступать больше было некуда.

— Зачем? — выдохнула я, и в голосе зазвенел упрёк. — Ты хуже всех этих тварей. Ты жил среди людей! Сражался с ними плечом к плечу, а сам... сам играл на два лагеря?

— Я никогда не играл на два лагеря, — он усмехнулся, и в этом звуке не было ни капли тепла. — Я изучал вас. Думаешь, только вы о нас ничего не знали? Наши архивы, что веками пылились под землёй, давно устарели. Люди изменились. Нам нужно было понять, насколько далеко вы шагнули. Знаешь ли, под землёй особо не разбежишься.

Он сделал шаг вперёд, и комната сжалась от его давящей энергии. Он больше не пытался казаться обычным.

— И что оказалось? Вы всё те же примитивные существа. Ваши технологии, стратегии... ничтожны. И при этом люди всё ещё верят, что у них есть шанс на победу. Смешно. Мы даже не начинали сражаться по-настоящему. Так... выпустили пару сотен наших питомцев на прогулку.

Я до хруста вцепилась в подсвечник. Все погибшие... Выкошенные деревни. Болезни. Всё это — его рук дело. Он был тем самым корнем зла, что таился среди нас, медленно изучая и выискивая слабые места.

— Тогда чего ты медлишь? — я из последних сил пыталась держаться. — Раздави нас всех разом! Убей и забери эту землю! Или в твоих гениальных планах есть пробоина?

5. Подземный город

Как он смеет. Вся тьма внутри меня сжалась в тугой узел в точке соприкосновения — там, где его холодная ладонь сжимала мою шею. Сущность, дремлющая во мне, едва слышно заурчала от предвкушения, и мне пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы подавить её порыв, пойти против её воли.

Мои когти удлинились сами собой, и я с силой вырвалась, оцарапав его запястье до крови. Когда её запах донесся до меня, разум помутнел. На мгновение я потеряла контроль.

Моя тьма с яростью толкнула его на кровать. Он, слегка опешив, упал на спину, не сопротивляясь. Я оказалась сверху, пригвождая его к ложу, обхватив его окровавленную руку. Во рту пересохло.

— О, я знаю, чего ты хочешь, — прошептал он, и в его голосе звучала опасная сладость. — Не сопротивляйся. Тебе понравится.

Его лицо подо мной казалось лукаво-покорным. Я сжала его бедра коленями, не в силах отвести взгляд от запястья. Мне безумно хотелось провести по нему языком, ощутить вкус его силы, поглотить её всю.

И когда я бессознательно качнулась бёдрами, скользя по его телу, он на мгновение прикрыл глаза. Вместо того чтобы поддаться желанию, я из последних сил вцепилась зубами в собственную руку. Боль, острая и отрезвляющая, вернула мне контроль.

— Боюсь, свою постель тебе придётся греть собственными силами, — прошипела я.

И тьма внутри меня повиновалась. Ей понравилась эта игра — игра в сопротивление. Она позволила мне воспользоваться ей. Где-то в глубине снова щелкнул тот самый переключатель, погружая всё вокруг во мрак. Моё тело окутал густой туман, и прежде чем раствориться в воздухе, я бросила на него самый смертоносный взгляд, на какой была способна.

Его глаза расширились. Он рванул, пытаясь схватить меня, но было поздно. Я отпрянула, растворяясь в тенях, полностью блокируя свой след. Распахнула дверь и выскользнула из его покоев, исчезая в холодных, безликих коридорах его владений.

Я неслась по коридорам с такой скоростью, на какую только была способна. Словно за мной гналось самое чудовищное из всех созданий, и, возможно, так оно и было — не просто же он стал правителем этой Бездны.

Пропитанные дымом коридоры, подсвеченные редкими факелами, казались бесконечными. Я сворачивала наугад, инстинктивно, лишь бы не наткнуться на тупик. Внутри клокотала паника, что Айзек сумеет учуять меня даже сквозь эту едва знакомую мне тьму. Но я также помнила его удивление, его поражение. Почти ликование вспыхнуло во мне — жгучее и безнадёжное — от самого факта этого побега.

Я не знала, куда бегу. Не знала, как выбраться, как выбираются на поверхность его «питомцы». Я ничего не успела выяснить.

Моя новая сила всё ещё гудела внутри, радуясь этой погоне, этой роли добычи, ускользающей от своего обожаемого хищника. Сама эта мысль, коснувшись сознания, вызвала тошнотворное отвращение.

На пути всё чаще стали попадаться существа. Не люди — их лица были такими же бесцветными, как у Фэлии, а поверх наброшены длинные плащи с глубокими капюшонами, почти полностью скрывающими черты. Они беззвучно бродили по коридорам, словно тени-стражи, и я всеми силами старалась обходить их стороной, растворяясь в своих же собственных тенях, чтобы не быть замеченной.

Неожиданно в стене возникла низкая арка из тёмного камня. Не раздумывая, я шмыгнула внутрь.

И застыла, не веря своим глазам.

Передо мной простирался целый подземный город. Он укрывался под огромным куполом из естественного камня, а высоко-высоко, в самой его вершине, висел огромный синеватый шар. Он источал холодный, призрачный свет, заливая всё это колоссальное пространство мертвенно-бледным сиянием.

Я замерла на небольшом выступе. Позади высилась стена чёрной скалы, из которой я и вышла, а впереди, уходя вдаль, теснились дома. Они были сложены из того же камня, откуда доносился гул голосов и звон металла.

Я неуверенно шагнула вперёд, ступая по вырубленным прямо в скале ровным дорожкам. И увидела их.

Люди — вернее, существа с бледными, бесцветными лицами — и монстры. Они сосуществовали здесь. Кто‑то яростно торговался на непонятном языке у лавки, заваленной странными кореньями и травами.

Сухопарый мужчина с кожей, напоминающей кору, вёл под уздцы шестиногое животное. Оно было высоким и массивным, с вытянутой мордой и маленькими глазами. Кожа его — гладкая и бледная, была немного склизкой на вид. Я отошла в сторону, чтобы не столкнуться с ними.

Это был не просто подземный город. Это был их мир — живой, шумный и абсолютно чуждой.

Я оглянулась на массивную скалу, отливавшую в свете искусственного солнца мертвенно-синим. Погони не было. А чего я ожидала? Чтобы их Верховный правитель лично носился по улицам? Это было бы странно даже для них.

Я сбавила шаг. Мелкие камешки неприятно впивались в босые ступни. Воздух был густым и пряным — пахло жареным мясом и незнакомыми травами. Это напомнило городскую ярмарку, куда мы когда-то ходили всей семьёй в День Благополучия Империи. Словно сладкий, давно забытый сон, проступивший сквозь кошмар.

Дома были странными: высокие, узкие, будто их сдавило с боков, чтобы уместить как можно больше в тесном пространстве купола. Они стояли почти вплотную друг к другу, а между ними змеились улочки, где едва ли могли разминуться три человека.

Осторожно, держась в тени, я подошла к одной из лавок, где зазывал торговец. Я даже не знала, как их теперь называть. «Бризмы» — это прозвище, данное людьми, — совершенно не отражало того, что я видела. Эти существа были куда разумнее тех безумных тварей с поверхности.

Сам торговец был одет в строгую рубашку бордового цвета из мягкой ткани, украшенную чёрной вышивкой. Его высокие скулы резко выделялись на лице, а красные радужки глаз не казались кровожадными — лишь необычными. Кожа отливала глубоким чёрным цветом, а длинные пальцы с аккуратными ногтями перебирали товар. Он выглядел… опрятно. Цивилизованно. Это не вязалось ни с какими моими прежними представлениями.

На прилавке лежали свежие, пахнущие краской листки, сшитые в подобие книжечек. Непонятные символы, ряды ровных строк. Неужели у них есть своя… пресса?

6. Другая сторона

Я осмотрела все лавки, но стащить плащ или что‑нибудь подобное не представилось возможности. Когда мои руки ослабли от слишком долгого использования силы, я скользнула в длинный узкий проулок, опустилась на корточки и прижалась спиной к холодному зданию.

В этот момент моя маскировка спала. Я глубоко дышала, пытаясь прийти в себя.

Что вообще со мной происходит, когда я рядом с Айзом?.. Его кровь… Она притягивает меня. Я что, какой‑то монстр вроде Дарвий, питающийся чужой кровью? Но лишь он один вызывает во мне эту невыносимую жажду. Как ни стараюсь отрицать, он волнует меня. Я ненавижу его, но моя сущность жаждет его. И сейчас она бушует от злости, что он не погнался за нами, не смог поймать.

Нужно держаться от него как можно дальше. Я не должна поддаваться этому чуждому чувству, бушующему внутри.

Обессиленно опустившись на пол, я ощутила жуткую усталость и голод. Необходимо восстановить силы — иначе как выбраться отсюда? Сейчас я — лёгкая добыча.

За проулком кипела жизнь. Я наблюдала за мелькающими тенями и молча молилась, чтобы никто не заглянул сюда.

Головокружение нарастало, язык покалывало, руки не поднимались. «Нет, нужно собраться. Нельзя терять сознание, нельзя…»

Резкий удар по щеке — вспышка боли на мгновение прояснила сознание, и я распахнула глаза.

Мой взгляд скользнул по проулку и замер на небольшой дыре в стене. «Спрятаться… Да, это то, что нужно сейчас».

Еле передвигаясь, я доползла до дыры, царапая ладони об острые камни. Последних сил хватило лишь на то, чтобы заползти внутрь — и мир поплыл перед глазами.

— Да, накинь это на неё. Сэл говорил, Верховный ищет человеческую девчонку, — где-то над головой прозвучал грубый, хриплый голос.

— Может, это и не она? Давай сначала Миране её покажем, — ответил другой, мальчишеский и более тонкий.

Я чувствовала, как моё тело двигается, покачиваясь на чём-то твёрдом. Из последних сил я разлепила веки.

— Думаешь, люди у нас часто по улицам шляются? — усмехнулся первый голос.

То, что я увидела, заставило сжаться сердце. Я была связана по рукам и ногам тугими верёвками, а рот был забит грубой тряпкой. Я попыталась закричать, но получился лишь глухой, бессильный стон.

Меня везли. Я лежала в криво сколоченном прицепе, подпрыгивая на каждом камне. Повернув голову, я увидела их.

Один — огромный, с чёрной, как смоль, кожей и гребнем острых шипов на затылке и плечах. На нём были лишь простые холщовые штаны, торс обнажён и покрыт шрамами.

Второй — меньше, странный. Его кожа была чёрной лишь наполовину, словно её смешали с чем-то другим, а голова покрыта тёмными, спутанными волосами. Худой и слабый на вид.

Худощавый повернулся ко мне. Его лицо было покрыто странной, чешуйчатой коркой, но глаза… глаза были удивительно человеческими — тёплыми, карими, полными почти что жалости. Контраст был леденящим.

В его руках болталась тонкая, но прочная верёвка с привязанным к концу гладким, тёмным камнем.

— Извини, — тихо сказал он. — Мне придётся это сделать.

Его пальцы с длинными, острыми когтями потянулись к моей шее. Я забилась, пытаясь вырваться, издавая хриплые, заглушённые тряпкой звуки — лишь бы он не прикасался. Но он был настойчив и аккуратен. Петля затянулась, и холодный камень прижался к шее.

— Это не даст тебе сбежать. Можешь больше не стараться, — пояснил он, и в его голосе звучало неподдельное сожаление.

— Чего ты перед ней распинаешься? — старший монстр грубо толкнул его плечом. Его шипы задрожали от раздражения.

— А почему нужно быть обязательно грубыми? Она же испугана, — тихо парировал худощавый, снова бросая на меня тот странный, жалостливый взгляд.

— Ты слишком мягкий! Она — человеческая девка. Из-за людей все наши беды! Что с тобой не так? — рявкнул первый, и тут до меня наконец дошло: они говорят на моём языке. Намного лучше чем Фэлия, без единого намёка на акцент. Это было так же необъяснимо, как и всё остальное в этом месте.

— Ну… хорошо. В чём-то ты прав, — сдался большой монстр, вздохнув. — Покажем её Миране. Пусть ещё приоденет её, прежде чем вести в Вирсан.

Я судорожно дёрнула запястьями, пытаясь ослабить узлы. Верёвки лишь глубже впились в кожу, оставляя на ней влажные, жгучие полосы. Боль была острой и отрезвляющей — сопротивляться бесполезно.

С трудом приподнявшись, я упёрлась спиной в грубые доски прицепа и попыталась осмотреться. Дома вокруг стали ниже, беднее. Мы проезжали по пустым, безжизненным улочкам. Вдали, в самой толще каменного купола, зияла огромная трещина, и к ней вела узкая, ухабистая дорога. Нашу повозку тащило шестиногое существо, фыркающее в темноте.

Мои похитители замолчали. Даже тот, что поменьше и добрее, больше не оборачивался.

Отчаяние сжало горло. Значит, Айзек уже поднял тревогу. Объявил в розыск. Мысль вернуться к нему, вспоминая те самые слова о постели, вызывала приступ тошноты. Ни за что.

Дорога нырнула в трещину. Темнота сомкнулась вокруг, густая, почти осязаемая. Вдруг худощавый монстр махнул рукой, и вперёд полетел синеватый огонёк. Он завис в воздухе, отбрасывая пляшущие тени на стены узкого каменного ущелья. Место было пустынным и мёртвым.

— Как она вообще сюда попала? — нарушил тишину тот самый, молодой голос, полный искреннего недоумения. — Разве людям такое по силам?

Его крупный спутник ничего не ответил. Лишь устало вздохнул, словно ему уже надоели эти вопросы.

Наконец тёмный туннель окончился, и мы вырвались на другую его сторону. Я вяло попыталась осмыслить открывшуюся картину, но разум отказывался принимать её. Этот подземный мир был абсурдным, сотканным из противоречий.

Туннель вывел нас не в другую пещеру, а в обширную, искусственно выровненную полость. Над головой по-прежнему нависал каменный свод, но здесь… здесь была земля. Тёмная, влажная почва, разбитая на аккуратные прямоугольники грядок и полей. От неё тянуло сыростью и жизнью. Запах, которого не было в каменном городе. А под самым куполом светился не синий, а зелёный шар.

7. Клан

Я пыталась дёргаться и кричать, но всё было бестолку. Я лишь бессильно заливалась хриплыми воплями на плече у этого здоровяка.

Он внёс меня в дом и грубо швырнул на пол. Помещение оказалось небольшим и пустым — скудная обстановка из пары шкафов, стола и стульев. Ни намёка на уют: голые стены, никаких украшений, только в углу груда каких-то ящиков.

Из дальней двери уже выходила женщина. Она была одета в светлое платье и совсем не походила на монстра — однако первое впечатление мгновенно рассыпалось при взгляде на её суровое лицо. Оно было испещрено глубокими морщинами. Под левым глазом темнело крупное пятно, контрастирующее с неестественно белой кожей. Белые волосы, лишённые малейшего оттенка, были туго собраны в аккуратный пучок, подчёркивая резкие черты лица. Тонкий нос с едва заметной горбинкой придавал профилю хищную заострённость, а глаза… Глаза были пугающе пустыми — словно две бездонные дыры.

— Вы зачем её сюда притащили, бездари?! — рявкнула она и, не целясь, отвесила подзатыльник тому, что поменьше. Тот съёжился, потупив взгляд.

—Я подумал, что сначала нужно привести её к вам, — ответил тот, что нёс меня, его голос звучал глухо и покорно. — Всё-таки это наш клан нашёл её первыми. Мы можем потребовать что-нибудь взамен у Верховного.

Женщина присела рядом со мной. Её пальцы, холодные и цепкие, резко обхватили мой подбородок и задрали лицо. Я зашипела, пытаясь вырваться, но её хватка была крепкой. Внутри странно молчала моя тьма — будто затаилась, не отзываясь на ярость.

— Вот кого он притащил… Надо же, — тихо произнесла она, сжимая челюсть до боли. — Тебе здесь не рады, милая. Не жди ни сочувствия, ни помощи. Ты нарушила все наши планы.

И с силой откинула моё лицо от себя, будто швырнула ненужную вещь.

— Так что с ней делать, Мирана? — спросил здоровяк, тяжело опершись о стену.

—Сейчас возьму у Ирмы что-нибудь из одежды. Потом мы с ней кое-что обсудим и я напишу письмо Верховному об условиях за возвращение этой… — её передёрнуло, когда она снова скользнула по мне взглядом, полным нескрываемого отвращения, — а позже вы увезёте её с наших земель. Нечего ей здесь делать.

С этими словами она резко подняла голову и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Ирма, девочка моя, ты у себя? — её голос, уже чуть приглушённый, донёсся сверху.

Тем временем ко мне на корточки присел худощавый монстр. Он нервно потирал руки, его карие глаза заглядывали в мои, ища хоть какого‑то понимания.

— Ты хочешь пить? — спросил он почти шёпотом. Я лишь молча, без выражения, уставилась на него сквозь ресницы. — Если я сниму повязку… будешь кричать?

Я медленно, едва заметно, качнула головой: нет.

Его длинные пальцы с острыми когтями потянулись к моему лицу. Я инстинктивно зажмурилась.

— Эй, что ты делаешь?! — рявкнул здоровяк, отталкиваясь от стены.

—А что, если она потом скажет правителю, что с ней плохо обращались? Даже отказали в стакане воды. — парировал худощавый, не останавливаясь. — Она всё-таки ему зачем-то нужна.

Повязка соскользнула. Я жадно, вдохнула полной грудью и тут же облизнула пересохшие губы. По языку разлился горький, отвратительный привкус ткани.

Первой мыслью было накричать. Выплеснуть всю ненависть, пообещать им такую месть, чтобы содрогнулась вся их жалкая подземная норка. Но я вцепилась в эту мысль, как в обрывок верёвки, и потянула на себя. Глубокий вдох. Медленный выдох. Не сейчас. Связанные руки — не время для угроз. Кто знает, на что они решатся, если я выведу их из себя.

— Воды, — только и выдохнула я, голос сиплый, но ровный.

Парень с лицом, наполовину покрытым мелкими чёрными чешуйками, тут же поднялся и направился к столу. Он налил полный стакан из глиняного графина и вернулся, осторожно прислонив прохладный край к моим губам. Я сделала несколько жадных глотков, и чистейшая, ледяная вода обожгла пересохшее горло, смывая горький привкус.

— Развяжи меня, пожалуйста, — тихо, почти жалобно попросила я, глядя на него. Он был единственным, в чьих карих глазах мелькало что-то, отдалённо напоминающее участие. На здоровяка надеяться не приходилось, а Мирана казалась отъявленной стервой, которая скорее затянет узлы туже. — Руки совсем затекли.

— Не трогай её! — тут же рявкнул другой монстр, отодвигаясь от стены. — Мирана сама с ней разберётся.

— Ты думаешь, она что-нибудь нам сделает? — тут же возразил худощавый, его голос звучал почти обиженно. — Ты посмотри на её тонкие руки и маленький рост!

— Это не твоё дело! Просто иди прогуляйся, нашёлся тут добродетель! — рыкнул здоровяк.

Я уставилась на него, впиваясь взглядом, полным такой немой, концентрированной ненависти, что казалось, она должна прожечь в нём дыру. Всё внутри меня шипело, посылая ему самые тёмные проклятия, какие только могла придумать.

Когда худощавый, понурившись, вышел, здоровяк оттолкнулся от стены. Его тяжёлые шаги отдавались в пустом помещении. Он склонился надо мной так близко, что я оказалась лицом к лицу с его красными, лишёнными зрачков глазами.

— Ты пахнешь иначе, — прошипел он, и его ноздри дрогнули. — У людей другой запах.

Он снова принюхался, глубоко и отвратительно, словно животное. Я резко отвернулась, содрогаясь от омерзения.

И тогда его рука двинулась. Грубый, покрытый шрамами палец с толстым когтем скользнул к моей ключице и медленно провёл по коже.

Я не выдержала.

— Ещё раз прикоснёшься ко мне, — мой голос прозвучал низко и ясно, — и Верховный правитель самолично расправится с тобой.

Он лишь фыркнул, и из его горла вырвался противный, хриплый смешок.

— Помни, девка, я ведь могу и не довести тебя до Вирсана, — он протянул слова, наслаждаясь моментом. — Скажу — дорогой убежала. И дело с концом.

Я медленно повернула к нему лицо, вглядываясь в каждую щель и бугорок на этой уродливой морде. Долго не думая, собрала во рту всю горечь и презрение, и плюнула прямо в него.

Он ударил меня наотмашь. Удар был тяжёлым, грубым, вырвав из горла короткий, сдавленный стон. В глазах вспыхнула белая, ослепляющая искра, на миг поглотившая всё.

8. Прокляты

Я глупо, срывающимся смешком фыркнула. Не могла сдержаться — абсурд ситуации достиг своего пика.

— Что смешного? — девушка зло бросила, смотря на меня сверху вниз, будто на насекомое. — Думаешь, ты лучше меня?

Смех перешёл в истеричную, сдавленную икоту. Нервы сдали окончательно, и я завалилась на бок, прижав горящую щёку к неровному, холодному полу.

— Нет, — выдохнула я, пытаясь взять дыхание под контроль. — Я думаю, с тобой можно договориться. В отличие от всех остальных. — Кажется, я начинала понимать, в какую игру ввязалась.

— Да и о чём же ты, человек, хочешь со мной договориться? — она бросила это с ледяной иронией, не отступая ни на шаг. Мирана шагнула ближе, пытаясь мягко взять дочь за плечо, но та резко стряхнула её руку.

— Всё дело в Айзе, да? — повернув лицо к ней, я спросила прямо, почти вызывающе.

Она вздрогнула, будто её ударили. Моё произнесение его имени в такой короткой, почти фамильярной форме заставило её ещё сильнее сжаться. Наконец она опустилась рядом со мной на корточки, и её пышная нежно‑голубая юбка разлилась по полу, как ядовитый цветок.

— Как ты смеешь произносить имя Правителя?! Ты всего лишь жалкий человек!

— Помоги мне выбраться отсюда, — парировала я, не отводя взгляда. — И забирай его себе. Я тебе не соперница. Я здесь не по своей воле.

Я пыталась достучаться до того, что могло остаться в ней от здравого смысла, а не от слепой одержимости.

— Ты думаешь, мне хочется помогать такой, как ты? — Она противно, по‑кошачьи хихикнула, прикрывая ладонью губы. — Он поиграет с тобой какое‑то время — но это никогда не длится долго. А если я пойду против его воли… он может разочароваться во мне.

Она произнесла это с каким-то больным, фанатичным убеждением. Моя последняя надежда — хрупкая, отчаянная ставка — погасла, даже не успев разгореться.

— Смотри, не пожалей, — усмехнулась я в ответ, но в голосе не было силы, только пустота и горькая горечь поражения.

Она бросила в меня то, что всё это время сжимала в руке. Тонкая чёрная ткань, холодная, накрыла мне лицо, полностью скрыв мир.

— Ирма, ты правильно поступила. Правитель оценит это, обещаю. Не пройдёт и года, как ты станешь его женой, — прозвучал голос Мираны.

Их шаги удалялись, сливаясь с тишиной опустевшего помещения. А во мне, в той пустоте, где только что была надежда, поселилось нечто иное. Моя тьма безмолвствовала, спала. Так отчего же я чувствовала такую жгучую ненависть к этой девушке в голубом платье? Это было моё. Только моё. Чистое, человеческое и беспомощное пламя злобы.

Я быстро стряхнула с лица тряпку. Это оказалось тонкое чёрное платье, больше похожее на ночнушку — лёгкое, почти невесомое и бесполезное как укрытие. Из соседней комнаты доносились приглушённые, но резкие голоса. Ирма говорила на повышенных тонах, и обрывки её фраз, полные обиды и гнева, долетали до меня.

Вернувшаяся Мирана молча присела и принялась развязывать узлы на моих ногах.

— Я еле успокоила Ирму, — процедила она, не глядя на меня. — Хоть она и не хочет идти против воли Правителя за его спиной, но я не боюсь его гнева. Посмотри на меня — я уже достаточно пожила, чтобы знать цену рискам.

Она горько усмехнулась и вдруг с силой впилась пальцами в мою икру. Я шикнула, пытаясь вырвать ногу.

— Ты — помеха. Я не знаю, чем ты смогла завлечь Верховного, но ты должна исчезнуть.

— Так помогите же мне! — не сдавалась я, почувствовав слабый проблеск понимания. — Мне нужно на поверхность. Я исчезну, клянусь. Вы больше меня никогда не увидите.

Веревки наконец ослабли, и я пошевелила онемевшими ногами, чувствуя, как к ним снова приливает кровь, покалывая тысячами иголок.

Мирана перешла к моим рукам.

—Счастье моей дочери, конечно, волнует меня больше всего, — продолжала она, будто размышляя вслух. — Но я не могу забывать и про наш клан. Если именно мы приведём тебя… то окажемся на особом счету у Верховного.

Последний узел развязался. Я тут же принялась растирать запястья, кожу на которых стёрло до кровавых полос.

Инстинктивно моя рука потянулась к камню на шее. Но едва пальцы коснулись холодного камня, мою руку пронзила резкая, жгучая боль — словно удар молнии или ожог от прикосновения к раскалённому металлу. Я отдёрнула руку с подавленным стоном.

Что это ещё такое?

— А ты не так проста, как кажешься, — в шоке произнесла Мирана, глядя на мои покрасневшие пальцы. Она медленно поднялась на ноги. — Придётся похвалить тех болванов. Оказалось, они были не так уж глупы, соблюдая формальности. Даже человеку, на всякий случай, повесили на шею камень подавления. Он гасит любые попытки использовать силу.

Я всё ещё смотрела на красный, обжигающий след на пальце, пытаясь осознать всю глубину ловушки. Я была беззащитна. Лишена не только свободы, но и этого нового, пугающего инструмента — тьмы, которую теперь, в её отсутствие, почти что жаждала. Ирония была горькой. Теперь, когда я не могла её использовать, мне стало по-настоящему, до дрожи в коленях, не по себе. Если каприз той девушки в голубом перевесит расчёт матери… боюсь, у меня будут очень серьёзные проблемы.

— Давай живее, переодевайся. У меня нет времени возиться здесь с тобой.

Я машинально потянулась к подолу своего платья, покрытого тёмными разводами грязи. Мирана, к моему удивлению, резко отвернулась к запылённому окну, явно не желая быть свидетелем моего переодевания.

Чёрное платье было гладким и холодным. Оно облепило бёдра, туго обтянуло грудь, оставив плечи и ключицы голыми. Я сжалась, инстинктивно обхватив себя руками. Ткань была настолько лёгкой, что почти не ощущалась, и от этого становилось только хуже — казалось, я всё ещё обнажена.

Я так и осталась стоять у стены, чувствуя себя инородным телом в этом чуждом пространстве. Окинув помещение взглядом, я поняла: здесь был лишь один выход — та самая дверь, за которой теперь, словно тени, маячили двое моих похитителей.

На что я вообще надеялась? Что увижу широкую лестницу с яркой вывеской «Выход на поверхность»? Я фыркнула, мысленно ругая себя за глупость. Перед тем как бежать, нужно было разузнать хоть что‑нибудь, завоевать доверие той же Фэлии. Тогда, возможно, побег имел бы шанс.

9. Его идеальная

На этот раз меня не бросили в скрипящий прицеп. Мы ехали с Ирмой в небольшой, странной формы карете, напоминавшей закупоренный шар. Внутри было тесно: два коротких бархатных диванчика, два небольших замутнённых окна.

Ирма сидела напротив, её осанка кричала о глубочайшем недовольстве. Она каждую минуту морщила свой изящный носик, будто в карете неприятно пахло. Взаимная антипатия повисла между нами. В её руках, сжатое в тонких пальцах, было письмо от Мираны. Я не знала, какую цену за меня запросили, но чувствовала себя скотом, которого везут на аукцион.

Нашим возницей был тот самый худощавый монстр, что проявил хоть какое-то подобие человечности. Здоровяка, к моему облегчению, не было — видимо, отстранили.

Я поймала на себе её пристальный, изучающий взгляд и не стала отводить собственных глаз. Мы устроили немую дуэль, которая длилась, пока пространство между нами не наэлектризовалось от тишины. Наконец, она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.

— Ты считаешь себя такой особенной, верно? — тихо, с ядовитой усмешкой произнесла она. — Тебя ведь приметил сам Верховный правитель Бездны.

Меня передёрнуло от смеха, который я едва сдержала.

— Не будь такой глупой, — парировала я. — Думаешь, я бы сбежала от него, если бы действительно жаждала его внимания?

— Может, это твой способ разжечь в нём ещё бóльший интерес. Знаешь ли, наши мужчины любят сначала добиться, а уж потом присвоить женщину, — она произнесла это с видом величайшей мудрости, поправляя складки своего нелепо роскошного платья. — Такова наша природа.

— Что ж, пусть присваивает одну из ваших, — огрызнулась я, чувствуя, как внутри всё сжимается от отвращения. — Я не хочу в этом участвовать. Единственное, что мне от него нужно — это узнать, где мой брат!

В глубине души что-то ёкнуло — воспоминание о его крови, о той магнитной, запретной тяге. Нет, яростно отрезала я сама себе. Этот ледяной тиран мне не нужен. Я не стану его постельной грелкой.

— Это не тебе решать, — холодно отрезала она. — На твоём месте хотела бы оказаться любая. Сам Верховный обратил на тебя внимание. Ты должна быть благодарна судьбе!

— Ирма, — резко перебила я её, понизив голос до интимно-опасного шёпота. — Здесь нет лишних ушей. Перестань вести себя так, будто тебя не задевает моё присутствие. Что именно я сегодня проведу ночь в его покоях. Что именно меня он будет прижимать к своему разгорячённому телу...

Я целенаправленно доводила её, вкладывая в слова намеренно вульгарную откровенность. Мне нужно было это — яростный, неконтролируемый выплеск. Я хотела услышать не притворное презрение, а настоящую, обжигающую ненависть. Хотела докопаться до сути их связи.

И плотина прорвалась.

Её безупречно бледное лицо покрылось некрасивыми красными пятнами. Она пыталась сдержаться, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Но было поздно. Глаза, синие и ясные мгновение назад, наполнились чистой, немой агонией.

— Я… я бы убила тебя только за то, что ты смеешь называть его имя! За то, что ты даже дышишь рядом с ним! — её голос сорвался на хриплый шёпот, полный невыносимой боли. — Я ненавижу вас всех. Всех его фавориток! То, как он… как он развлекается с ними, даже не скрывая этого! Меня выбрали для него, понимаешь? Ещё когда я была ребёнком! Меня! Я особенная!

Она с силой закусила губу, но жгучие слёзы покатились по её щекам, смывая напускное высокомерие.

— А я… я хранила себя! Все эти годы! Только для него! А он… он даже не считает нужным притворяться!

— Вот же мерзавец, — я не могла скрыть ехидную улыбку. Мне не было жаль её. Не стоит тратить время на того, кто ни во что тебя не ставит. — И как именно он тебя «выбрал»? У вас тут что, специальный отбор невест для будущего правителя?

Я наклонилась чуть ближе, заглядывая ей в глаза, и намеренно смягчила черты лица, придав им выражение ложного, почти сестринского участия.

Ирма всхлипнула, горько и по-детски беспомощно. Она растеряно растирала по щекам чёрные ручейки растёкшейся туши, делая себя похожей на растрепанную, несчастную куклу.

— Да… — прошептала она, сломленная откровенностью своей боли. — Отбирают девочек с самым большим потенциалом. Ту, что может родить будущего наследника. Таков наш закон. А он… — её голос снова задрожал, — он даже словом со мной лишним не обмолвился! Хотя я столько раз пыталась… Его матушка, Руалия, меня поддерживает. Говорит, его отец был таким же — холодным, пока не вступил в брак. Зато потом стал идеальным мужем…

В её голосе звучала не просто обида, а отчаянная, слепая надежда на сказку, которую ей продали с детства.

— Но когда в наш дом пришла Руалия и сказала, что на этот раз он возится с человеком… — её голос стал тихим, но каждое слово обжигало, как раскалённая игла. — Это был плевок мне в лицо. Плевок в моё предназначение. В меня.

Она яростно впилась в меня взглядом, в котором смешались ненависть, ревность и невыносимая жажда понять.

— Что связывает такую, как ты, и Верховного правителя?! Почему он отправил на твои поиски лучших ищеек, а не просто стражу?! Кто ты для него?!

Её вопросы были полны боли. И вдруг я ощутила, как перехватывает дыхание. Словно невидимая, ледяная рука обхватила горло и сжала его с нечеловеческой силой. Я закашлялась, инстинктивно впиваясь пальцами в кожу на шее, пытаясь оторвать несуществующую хватку. Воздух не шёл. В глазах поплыли тёмные пятна.

— Да…вай… — выдохнула я хрипом, с трудом выталкивая слова из пережатого горла. — Убей меня… И тогда… узнаешь от Айза… что нас на самом деле связывало…

Это была отчаянная провокация, граничащая с самоубийством. Но в этом удушье, в её безумном взгляде, я поняла — только доведя её до края, можно было либо найти слабину, либо оборвать всё разом.

И удавка ослабла, позволяя мне сделать жадный вздох.

— Ненавижу тебя… — прошипела она и отвернулась к окну, больше не в силах смотреть на меня. «Взаимно, милочка», — подумала я.

Всё, что я могла узнать от неё, я уже узнала. Дальнейший разговор был бесполезен — иначе существовал великий риск не доехать живой до места.

10. Арденцы

Худощавый монстр осторожно открыл дверь кареты и протянул руку Ирме, чтобы помочь выбраться. Она, вздёрнув носик, вышла из этой невзрачной кареты так, словно уже была правительницей — её уверенности можно было только позавидовать.

Я осторожно спрыгнула следом босыми ногами прямо на каменную дорожку: обувь мне никто не выдал. Рядом с Ирмой — в красивом платье, шикарных туфлях и дорогих украшениях — я чувствовала себя полнейшей оборванкой. Платье, что было на мне, выглядело так, словно его надевали под низ основного.

Но внешне я никак не показала, что чувствую себя скованно, и встала рядом с Ирмой, одарив её улыбкой. Она сморщилась, видимо, думая, что я слегка не в себе.

— Каир, подхвати пленницу под руку — вдруг решит сбежать, — больше из вредности сказала она. Ей не понравилось, что я иду с ней рядом.

Значит, худощавого монстра звали Каир. Я позволила ему обхватить мой локоть, но он сделал это без грубости. Мы выглядели так, словно он был моим кавалером, а не тюремщиком, ведущим пленника.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил он.

Я лишь качнула головой.

— В чём смысл узнавать моё имя? Совсем скоро ты отдашь меня этому… правителю, —прошептала я в ответ, глядя на чёрную, зияющую арку в скале впереди, у входа в которую уже виднелась стража. Я едва удержалась от крепкого слова, закусив губу.

— Мне просто хочется знать, как тебя зовут, — он произнёс это почти по-детски искренне, не глядя на меня. — Ты кажешься… другой. Не похожей на то, что мне рассказывали о людях.

Я заметила, как его щека, покрытая тёмной чешуёй наполовину, окрасилась в смущённый красноватый оттенок.

— Ты никогда не видел других людей? — тут же спросила я, охотно подхватывая ниточку разговора. Он был куда более приятной компанией, чем киснущая рядом «невеста».

— Я… не помню, — он замедлил шаг, и в его голосе прозвучала растерянность. — Говорят, я сильно ударился головой, и все воспоминания стёрлись.

Почему он делился этим со мной, с их врагом? Но раздумывать было некогда.

— Стой! — раздался резкий окрик.

Впереди нам преградили путь двое стражников в тёмных, плотно прилегающих плащах. Один из них, с бледными, почти бесцветными глазами — радужка была настолько светлой, что сливалась с белком, — уже занёс руку за спину, к скрытому оружию.

— Кто вам позволил свободно следовать к Вирсану? Где ваше разрешение?

Мы с Каиром замерли. Ирма же, не меняя выражения лица, вальяжно сделала шаг вперёд. Она развернула письмо с таким видом, будто предъявляла королевскую печать.

— Я, Ирма, дочь Святой Мираны из клана Клейптон. Мы ведём ту самую беглянку, которую разыскивает Верховный правитель, — её голос звучал холодно и надменно, без тени сомнения. Она протянула пергамент стражнику.

Тот принял письмо, проведя пальцами по строчкам, а затем поднял на меня свои странные, почти прозрачные глаза. Через мгновение он молча отступил, делая резкий, чёткий жест: Проходите.

Путь в чёрную арку был открыт.

Мы двинулись за Ирмой вглубь коридора. На каменных стенах отражался трепещущий свет факелов. Этот путь был иным — не тем, что я интуитивно выбрала при побеге. Тогда меня вынесло к жизни, к шуму города. Сейчас же мы погружались в самую сердцевину скалы, в звенящую, давящую тишину, где слышалось лишь эхо наших шагов.

— Что это за место? — прошептала я, наклоняясь к Каиру.

Он слегка наклонился в ответ, и его голос прозвучал тихо:

— Это Вирсан. Подземная крепость рода Даминор, высеченная в самом сердце Бездны. Говорят, именно отсюда, из этой точки, мир и начал расползаться вширь и вглубь. Сюда, в самое его начало, привели всех изгнанных Арденцев, чтобы запереть навеки. И здесь… здесь они выстроили свой мир заново.

— Арденцы? — переспросила я, ловля каждое слово.

— Да, — он кивнул, и в его карих глазах мелькнула тень чего-то забытого. — Я плохо помню… но мне рассказывали. Когда-то наша численность была намного меньше,чем у обычных людей. Но на самом деле мы такие же, как вы. Просто… наделённые Тьмой. А люди считали нас осквернёнными. Нечистыми. И изгнали сюда, в вечный мрак.

— Но почему? — не унималась я, чувствуя, как клубок правды начинает распутываться у меня в руках. — Что именно случилось?

— Если бы ваши предки не сожгли все свитки, не стёрли упоминания о своём великом предательстве, вы бы знали первопричину, — холодно вклинилась Ирма, не оборачиваясь. Её голос сочился ледяной, выдержанной годами горечью. — Как удобно вычеркнуть целый народ из истории. Переписать книги, чтобы ни один из ваших потомков не догадался, какая гниль лежит в основе вашего «сияющего» мира. Но теперь поздно что-либо исправлять. Поздно раскаиваться. Мы хотим только одного — возмездия.

В последнем слове прозвучала не просто злоба, а почти религиозная убеждённость, предвкушение грядущей расплаты.

— Я уверена, что это было чьё-то ужасное недоразумение! — выпалила я, инстинктивно встав на защиту всего, что знала. — Невозможно судить и мстить за то, что случилось тысячи лет назад! Мы уже не те люди!

Мои слова повисли в тяжёлом воздухе коридора, звуча наивно и жалко даже в моих собственных ушах.

— Как жаль, что это уже не имеет никакого значения, — сухо, без единой нотки сомнения отрезала Ирма. — Вам всё равно придётся заплатить за грехи ваших предков.

Я стиснула зубы, чувствуя, как жгучая волна несправедливости подкатывает к горлу. Но ведь не могли же мы из‑за одного лишь страха обречь целый народ на вечное заточение под землёй…

Мысли оборвались, когда впереди, в конце коридора, показались ворота. Они были отлиты из чёрного, поглощающего свет металла и увенчаны шипами, а их кованый узор напоминал то ли сплетение корней, то ли окаменевшие крылья гигантских летучих мышей. Они не походили ни на что виденное мною здесь — это была работа не ремесленника, а художника, вложившего в металл угрозу и странную, извращённую красоту.

Стража пропустила нас после беглого взгляда на письмо. Цепи заскрежетали, и массивные створки медленно поползли внутрь.

11. Бал монстров

Я медленно, словно в тяжёлом сне, повернула голову и уставилась на худощавое существо, чья рука всё ещё обхватывала мой локоть. В его карих глазах, в знакомом, но до сих пор не узнанном изгибе бровей, в цвете волос, на который я просто не обратила внимания в хаосе происходящего…

— Кир…? — имя сорвалось с губ шёпотом, полным неверия.

Он вздрогнул и разжал пальцы, словно обжёгшись. Наши взгляды встретились. В его глазах плескалась та же волна ужаса и полного смятения, что и в моих.

— Почему… почему ты ничего не сказал? — выдохнула я.

Он отшатнулся, сделав шаг назад, будто между нами внезапно разверзлась пропасть. Казалось, эта правда обрушилась на него с такой же сокрушительной силой.

— Я… я тебя не знаю, — забормотал он, тряся головой. — Я ничего не помню.

— Я твоя сестра, Кир! — голос сорвался на крик, в котором смешались боль и отчаяние. — Наш дом… ты же болел! Вспомни!

Но он лишь продолжал отступать, смотря на меня не как на родную, а как на чужую, на часть того мира, о котором ему, видимо, рассказывали только ужасы. После всех историй о людях, он не хотел иметь с ними ничего общего.

Жгучая, слепая ненависть к Айзеку поднялась из самой глубины — горячая волна, от которой сжалось сердце. Моя тьма молчала, скованная камнем. Меня затопило желание рвануть к Айзеку, вцепиться ему в горло и разорвать…

— Что ты сделал с моим братом?! — рёв, полный всей накопленной боли и ярости, вырвался из меня, сотрясая тишину зала. Я резко развернулась к трону.

Он не моргнул. Лишь откинулся на спинку трона, и на его губах заиграла циничная, довольная усмешка.

— Разве ты не помнишь свои слова? «Главное, чтобы он был жив», — протянул он, и в голосе звенела медленная, ядовитая сладость. — Твой брат больше не корчится в муках. Он ходит. Он здоров. Разве я не выполнил своё обещание?

— Ты превратил его в чуд… — я захлебнулась, обернувшись к Киру. Если отбросить чешую… если забыть про эти длинные пальцы и когти… в его растерянном взгляде, в самой его позе всё ещё жил тот добрый, мягкий мальчик. Он был похож на них только снаружи. —... Превратил в одного из вас!

— Как ты смеешь так говорить с Повелителем! — внезапно раздался грубый окрик, и что-то твёрдое и невидимое ударило мне под колени. Я с криком рухнула на каменный пол, боль пронзила суставы.

Но прежде чем стражник успел что-то добавить, в зале прозвучал голос, холодный, как зимний ветер:

— Разве я просил тебя вмешиваться?

Взгляд Айзека, в котором вспыхнули серебристые искры смертельного раздражения, скользнул по стражнику. Тот мгновенно отпрянул, растворившись в тени.

Боль, унижение и ярость взорвались во мне единым вихрем. Я подняла голову, глядя прямо в его спокойные, торжествующие глаза.

— Ты пожалеешь об этом! — выкрикнула я, и каждый звук был напитан всей ненавистью, на какую была способна. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Мои слова, отчаянные и беспомощные, отозвались эхом под холодными сводами его тронного зала.

Я просто упёрлась ладонями в холодный камень пола. Всё происходящее казалось какой-то чудовищной, ненастоящей сказкой — но не той, доброй, что читала на ночь мама, а извращённой, жестокой, написанной сумасшедшим.

Я давилась слезами, чувствуя невыносимую, рвущую изнутри боль. Кир был жив. Но я была стёрта из его жизни. Он не помнил ни наших тайных побегов к ручью на закате, ни ночей под звёздами, когда мы спорили, кто больше насчитает. Он не помнил, как я заступалась за него перед школьными задирами, готовая ввязаться в драку. Наше общее прошлое рассыпалось в прах, оставив только меня одну с этими воспоминаниями. От этого одиночества щемило так сильно, что перехватывало дыхание.

— Поднимись.

Этот ублюдок ещё смел мне приказывать. Я подняла лишь лицо, мокрое от слёз, по которому стекала вся моя сломленность. Его самодовольная ухмылка медленно сползла.

— Я обещаю тебе, Айзек Вейленд, — мой голос прозвучал громко, без тени дрожи. — Или, как мне правильно обращаться к правителю Бездны — Айзек Даминор? Я отплачу тебе за эту «помощь» сполна. Той монетой, которую ты заслужил. Я хочу, чтобы ты почувствовал то же, что чувствую я сейчас. Я заставлю тебя страдать.

В моих словах не было истерики. Это была холодная, выверенная клятва. Я не боялась, что он убьёт меня сейчас. В этом была моя единственная уверенность: по какой-то извращённой причине я нужна ему живой. Иначе зачем было выхаживать меня неделю? Зачем поднимать на ноги весь свой подземный мир в поисках?

Айзек лишь медленно кивнул, как будто принимая к сведению не угрозу, а любезный комплимент. Затем он плавно раскинул руки в стороны — властный жест, притягивающий взгляды каждого существа в этом зале, каждого чудовища, притаившегося в тенях балконов.

— Кажется, наша гостья до конца не осознала, куда она удостоилась попасть, — его голос, усиленный акустикой зала, прозвучал ясно и насмешливо. — И кому позволяет бросать такие… громкие вызовы.

Он сделал паузу, давая тишине стать ещё более гнетущей.

— Что ж, раз уж она так жаждет новых ощущений… давайте устроим ей достойный приём. Музыку! — последнее слово он произнёс не как просьбу, а как безусловное повеление.

И стены, казалось, вздохнули в ответ. Откуда-то из темноты вновь поползли первые, тягучие звуки странного инструмента, на этот раз — более ритмичные, зловещие.

Я увидела, как тени на стенах зашевелились, а затем от них стали отрываться существа. Они не спускались — они сползали, как струйки чёрной смолы, бесшумно и плавно, нарушая все законы природы. Позади меня в темноте что-то зашебуршало, зацокало когтями по камню. Я инстинктивно подскочила на ноги, оказавшись в самом центре зала.

Музыка взметнулась, превратившись в оглушительный, пульсирующий рёв. Она больше не была мелодией — это был ритм дикого сердца Бездны.

И начался кошмар.
Вокруг меня закружился безумный,адский хоровод. Существа с когтями вместо пальцев, с множеством глаз, с различными телами, — все они мелькали в призрачном свете, их движения были резкими, порывистыми, лишёнными человеческой логики. Я попыталась вырваться, метнуться к стене, но меня тут же мягко, неотвратимо отбрасывало обратно в водоворот. Они не причиняли физической боли — лишь кружили, толкали, дразнили. Их шипение, щелчки и гортанный смех сливались с музыкой в одну издевательскую симфонию.

12. Предатель внутри меня

Я попыталась стереть кровь с лица тыльной стороной ладони, но лишь размазала липкую, тёплую жижу по щеке. Тело дрожало — то ли от истерики, то ли от переизбытка адреналина. Дышать было тяжело, воздух казался густым и отравленным.

Айзек облокотился о локотник трона, подперев подбородок кулаком, и продолжал изучать меня своим непроницаемым взглядом.

— Подойди, — бросил он коротко, без интонации.

Вся моя сущность воспротивилась. Мне не хотелось быть с ним в одном помещении, не то что приближаться. Участвовать в его садистских представлениях было последним, на что у меня оставались силы.

Он слегка приподнял бровь. В этом движении читалось насмешливое: «Серьёзно?»

— Что ж, — он вздохнул с преувеличенной усталостью, словно не замечая моего состояния на грани срыва. — Продолжайте. Кажется, ей понравилось.

Нет. Только не снова.

Монстры уже зашевелились. Вдалеке четырёхрукое существо вновь занесло конечности над инструментом, готовясь извлечь первые звуки того ужаса.

— Не нужно! — мой голос сорвался на крик. Я вскинула руку в отчаянном, умоляющем жесте. — Я… я подойду.

Слова вырвались сквозь стиснутые зубы. Я сделала шаг — и ещё один. Ноги подкашивались, но я упорно заставляла их двигаться. Медленно, буквально преодолевая каждый сантиметр, я добралась до подножия трона. Затем поднялась по короткой лестнице на каменный выступ, где он восседал.

Оказавшись в опасной близости, я увидела, как на его лице расплылась довольная, однобокая улыбка. И тогда он сделал то, чего я ожидала меньше всего. Он легонько похлопал ладонью по своему колену.

Приглашение.

Если бы ненависть могла испепелять, от него осталась бы лишь горстка пепла.

— Ни за что, — гордо выдохнула я.

Он лишь наклонил голову, рассматривая меня с холодным, кошачьим любопытством.

— Ты думаешь, у тебя есть право отказываться? — в его низком голосе зазвучала угроза.

Я до крови прикусила внутреннюю сторону щеки. Боль помогла на миг отсечь панику. Нужно было принять это. Смириться. Прямо сейчас, внизу, за этим унижением наблюдал мой брат. От этой мысли стало так обидно и больно, что заслезились глаза. Чем я это заслужила?

Я подняла на Айзека взгляд, полный немой, кипящей ненависти, и сделала последние два шага, которые отделяли меня от позора. Затем я резко, почти грубо, развернулась и упала на его колено, скорее плюхнулась, чем села. Моё бедро упёрлось в его ногу, всё тело стало деревянным.

Он лишь тихо выдохнул, и тёплый воздух зашевелил мои волосы.

— Ваша Верховная задница, я полагаю, довольна исполнением приказа? — я бросила эту фразу тихо, сквозь зубы, в пространство перед собой.

Он отозвался коротким, шумным выдохом — не смехом, а чем-то вроде удовлетворённого фырканья. И в тот же миг его тяжëлая рука, соскользнула с локотника и легла мне на талию. Пальцы впились в бок, прижимая меня к себе. Я всей спиной ощутила твёрдую стену его груди, тепло его тела сквозь тонкую ткань. Весь мой дерзкий настрой, вся ярость мгновенно испарились, сменившись осознанием его физического превосходства и моей абсолютной беспомощности в этой позе.

Я замерла, превратившись в ту самую застывшую добычу перед хищником, который уже держит её в зубах, но не спешит сжимать челюсти, наслаждаясь моментом.

Когда его ладонь на моей талии зашевелилась, начав медленно, почти небрежно водить большим пальцем по животу, я попыталась мысленно уйти как можно дальше. Но куда? Прикосновение было назойливым, нежеланным, и там, где его пальцы скользили по тонкой ткани, по коже рассыпалась предательская волна мурашек — реакция тела, которое уже не слушалось разума.

Я уставилась в пространство перед собой, сквозь происходящее. Жуткий бал продолжался, но уже без меня. По едва заметному жесту Айзека музыка вновь зазвучала, однако до меня она доносилась приглушённо. Теперь я даже не могла решить, что было унизительнее: тот безумный хоровод или вот это — быть выставленной на всеобщее обозрение, как трофей, на коленях у самого могущественного чудовища из всех.

Я медленно провела взглядом по залу. С этой высоты всё было как на ладони.

Ирма пожирала меня глазами. Я читала в её взгляде целую гамму чувств — от жгучей ревности до немого возмущения. Рядом с ней, наклоняясь к её уху и что-то нашёптывая, стояла поразительно красивая женщина. Её лицо, отмеченное благородными морщинами, лишь добавляло ему шарма и величия. Я была абсолютно уверена: их тихий разговор был обо мне. И каждый шёпот, скорее всего, был проклятием в мою сторону.

Брата нигде не было видно. Возможно, он ушёл. Не вынес этой сцены или… просто не захотел видеть меня — живое напоминание о прошлой жизни. Я была для него не сестрой, а клеймом. Пятном, связывающим его с миром, который он теперь презирал.

Внезапно рука Айза исчезла с моей талии. Я напряглась, ожидая новой, более унизительной дерзости. Но его прохладные пальцы, коснулись не тела, а моей шеи.

— Что ты… — начало было срываться с губ, но я тут же замолчала, поняв.

Он развязывал веревку. Петля ослабла, и ненавистный камень с тихим стуком упал ему на ладонь. Давление, которое я уже почти перестала замечать, исчезло. Внутри что-то дрогнуло, сдавленно вздохнуло, как будто раскрылась вторая пара лёгких.

— Хочу посмотреть, на что ты ещё способна, — его голос прозвучал прямо у самого уха, на грани шёпота, и от его дыхания по коже побежали мурашки. — Кроме как эффектно растворяться в воздухе. Этот трюк мне понравился.

Он сделал паузу, и я почувствовала, как по моей спине, всё ещё прижатой к его груди, пробежала лёгкая дрожь. Но это была не моя дрожь. Это была вибрация — от его голоса.

— И ещë мне нравится ощущать твою тьму, — продолжил он. — Она всегда взывает лишь ко мне.

— Что это значит? — тихо спросила я, всё ещё не понимая. И в тот же миг сама почувствовала это. Моя сила, уже свободная от оков, не рвалась на волю, не злилась. Она… урчала. Тихое, глубокое, почти кошачье мурлыканье удовлетворения где-то под грудью. Ей нравилось это — сидеть на коленях у Правителя. И это осознание было оскорбительнее всего предыдущего.

13. Повиновение

От нервов всё внутри сжималось, требуя одного — раствориться в тени, исчезнуть. Но демонстрировать всем свою силу смертельная глупость. К тому же, в прошлый раз, когда тьма взяла верх, я оказалась сверху на Айзе в его же постели. Пока я не могу всецело контролировать эту часть себя, пользоваться ею можно только вдали от её источника, от её хозяина.

В зал, прерывая безумный танец, начали входить светловолосые Арденцы. Они склонялись в глубоких, почтительных поклонах перед троном, но их холодные взгляды неизменно задерживались на мне. На «зверушке» правителя, которую он продолжал демонстративно держать у себя на коленях.

Его ладонь, до этого лежавшая на талии, плавно скользнула ниже, на моё бедро, и принялась медленно, почти задумчиво поглаживать его.

— Перестань. Я хочу уйти, — я вцепилась в его запястье, пытаясь отодвинуть руку.

— Я не люблю повторять, девочка, — его пальцы впились в плоть с внезапной, предупреждающей силой. — Ты будешь сидеть здесь смирно ровно столько, сколько мне будет угодно. И готовься. Сегодняшней ночью, после того как я закончу этот бал… — он прервался, ещё больше нервируя меня, — я возьму тебя.

Мир сузился до ледяного ужаса. Я вся сжалась, будто пытаясь стать меньше, незаметнее.

— И не вздумай пытаться скрыться, — добавил он почти беспечно. — У меня есть игрушки и поинтереснее этого камня.

— Не думай, что я раскину для тебя ноги и буду стонать от желания, — выплюнула я, и в голосе звенела горькая правда. — Я презираю тебя. Особенно после того, что ты сделал с Киром.

Айзек молниеносно подхватил мой подбородок, грубо задирая лицо вверх. В его глазах, теперь в упор, горел опасный гнев.

— Я дал твоему брату выбор, — прошипел он. — Я описал ему последствия. Он захотел жить. Вот и всё. Не смей обвинять меня в том, что я выполнил его просьбу.

Я вспыхнула, как сухой порох, от этой чудовищной логики.

— Какая это жизнь?! — голос сорвался на крик, который, казалось, на миг заглушил даже музыку. — Он ничего не помнит! Он даже не знает, кто он! Ты не дал ему жизнь, ты подарил ему новое рабство!

— Было бы лучше если бы он сейчас был мёртв? Его воспоминания вернутся. Не сразу, на это нужно время, — его тёмные брови поползли вверх, а в глазах вспыхнуло раздражение, граничащее с презрением.

Я прикусила язык, чувствуя, как в груди что-то неуверенно шевельнулось. Хорошая новость? Первая за эти безумные дни. Кир сможет вспомнить. Мысль о том, что брат снова узнает меня, пронзила болезненным лучом надежды.

— И твои способности смогут помочь ему… переродиться до конца, — добавил он, отпуская мой подбородок.

— То есть… он сможет снова стать собой? Как раньше? — я не могла поверить в это. — Как я могу ему помочь?

Ответом был его грубый, откровенно издевательский смех.

— После всех твоих истерик? После заявлений о ненависти? — он откинул голову, глядя на меня сверху вниз. — Ты всерьёз думаешь, что я просто так стану тебе помогать? Сперва заслужи. Заработай моё доверие, милая. Хоть каплю.

И в его тоне я услышала не просто отказ. Я услышала новый контур клетки. Более прочный, с приманкой внутри, на которую я, судя по всему, уже клюнула.

Я стиснула зубы так, что заныла челюсть.

— И как именно я должна «заслужить» твоё доверие? — спросила я, хотя в глубине души уже знала ответ. Но всё ещё теплилась глупая, упрямая надежда, что он назовёт что-то иное. Какую-то службу, задание, клятву — что угодно, только не это.

— Перестань брыкаться, — его голос стал ниже. — Осознай простую истину: ты принадлежишь мне. Когда я увижу в твоих глазах не эту вечную войну, а повиновение… тогда я начну тебе доверять. И тогда расскажу всё. Абсолютно всё.

Цена была ясна, как горький привкус на языке. Помощь брату стоила моего тела, моей воли. Я понимала что он хочет, но не могла постичь зачем. В чём смысл для него?

— Здесь полно девушек, которые мечтают оказаться на моём месте, — я бросила взгляд в сторону Ирмы, чей ядовитый взгляд не отрывался от нас. — Обрати внимание на Ирму. Она твоя избранница, твоя будущая жена.

Я искала лазейку. Любую. Может, он одумается? Может, это лишь проверка, игра на моём унижении, а не истинное желание? Зачем Верховному Правителю насильно удерживать ту, кто его ненавидит, когда у него есть преданные, готовые на всё?

— Ты вообще улавливаешь суть моих слов? — угрожающе бросил он. А затем снова впился пальцами в моё бедро, и на этот раз боль была острой, предупреждающей. Рывком он притянул меня ближе, так что я оказалась прижата к нему всем телом, лишённая даже той жалкой дистанции, что была между нами. — Или ты настолько глупа, что не можешь осознать одну простую вещь?

Его губы почти касались моего уха, и каждое слово обжигало.

— Сейчас ты находишься в поле моего внимания. И тебе выгодно это внимание удерживать — не позволять мне охладеть, не давать повода передумать. Помни о своём брате, о его полном перерождении. Каждый твой взгляд, каждое движение должны напоминать тебе: его будущее сейчас зависит от твоего поведения. Так достаточно понятно?

— Более чем, — сухо ответила я, ощущая себя в ловушке, из которой нельзя выбраться, не запачкавшись.

Но что будет потом? Когда я ему надоем, когда он наиграется? Отпустит ли он меня тогда? В это верилось с трудом. Айзек не казался тем, кто легко отпускает свою собственность.

Но цена названа. И я готова её заплатить. Я верну Кира домой. К маме. Во что бы то ни стало. Даже если самой после этого мне больше никогда не стать собой.

Он хочет покорности? Хорошо. Он её получит. Но только покорности. Ни души, ни желания. Лишь пустую оболочку.

Я сделала глубокий, неслышный вдох и попыталась расслабить каждую мышцу, превратив тело в безвольную куклу. Затем медленно, будто преодолевая внутреннее сопротивление, положила голову ему на плечо. Меня здесь нет. Это не я. Просто оболочка. Скоро всё закончится. Я повторяла это как заклинание, пытаясь отгородить сознание от происходящего.

14. Отсрочка

Когда бал наконец окончился и последние гости покинули зал, стальной стержень решимости внутри меня начал плавиться, обнажая испуганную девчонку, застигнутую врасплох чужой волей. В опустевшем, дышащем холодом зале он не стал церемониться: Айз просто перехватил мои ноги под коленями и поднял меня на руки.

— Стой, подожди, — мой голос прозвучал сдавленно. Мне нужно было время — любая отсрочка, любой повод, чтобы отдалить момент, которого я боялась больше всего. — Мне… мне нужно подготовиться.

Он раздражённо фыркнул, не останавливаясь, и неспешно начал спускаться с трона, неся меня по ступеням.

— Я не намерен ждать.

Я вцепилась в складки его алой накидки, пытаясь хоть как‑то привлечь внимание, заставить услышать.

— Я не сбегу! — прозвучало почти как мольба. — Просто дай мне немного времени. Я не прошу многого.

Мы миновали массивные ворота — они с тихим скрежетом захлопнулись за нами, отрезав путь назад. Перед нами открылся длинный, слабо освещённый коридор.

— Хорошо, — процедил он недовольно. — Но если попытаешься бежать, не жди снисхождения. Я отнесу тебя в природные купальни. Фэлия проследит за тобой там.

На миг стало легче. Отсрочка — пусть крохотная, но всё же. Я больше не видела смысла в побеге. Этот мир был огромной запечатанной коробкой, и каждый её обитатель с радостью вернул бы сбежавшую игрушку хозяину. Да и Кир был здесь…

Мы двинулись вниз, в самую глубь каменной скалы.

— Ты можешь отпустить меня, я сама дойду, — попыталась я вырваться из этой слишком тесной близости. Его подбородок касался моих волос, дыхание согревало макушку.

— Ты мелкая и медлительная, — отрезал он, не замедляя шага. — И я не собираюсь торчать здесь всю ночь.

Мы спускались по узкой лестнице с крутыми, покрытыми влагой ступенями.

Мы прошли ещё несколько коридоров. Здесь было пусто и безлюдно. Остаться с ним наедине в этой глухой тишине оказалось не просто некомфортно — я буквально ощущала кожей его опасную энергию.

Я почувствовала, как постепенно меняется воздух. Чем глубже мы спускались, тем он становился теплее и влажнее. Я старалась смотреть куда угодно, только не на Айза, не позволяя воображению дорисовывать картины того, что ждёт меня дальше. Мысли о нём и о себе в одной постели пугали настолько, что мозг отказывался их воспринимать.

Мы остановились у массивной гладкой двери из тёмного дерева. Айзек осторожно, почти бережно поставил меня на ноги, но выражение его лица не сулило ничего хорошего.

— У тебя час. Не более. Фэлия приведёт тебя в покои. Жди меня там.

С этими словами он развернулся и скрылся в полумраке коридора, оставив меня одну. Я осторожно толкнула дверь — тяжёлое полотно неохотно подалось.

Внутри меня обволок густой, тёплый пар. Воздух настолько влажный, что им почти невозможно дышать. Помещение представляло собой естественный грот, стены которого покрывал конденсат. В центре зияла огромная чаша, высеченная прямо в скале и наполненная прозрачной водой. По периметру стояли столики из тёмного матового стекла, на них рядами были расставлены сосуды и склянки с маслами, а также пучки незнакомых мне засушенных трав. Запах — пряный и на удивление приятный.

Больше не желая ждать, я скинула с себя платье Ирмы, покрытое высохшей кровью того монстра. Ткань с шелестом упала на каменный пол. Пар приятно коснулся обнажённой кожи.

Я медленно подошла к краю чаши. Внутри были вырублены каменные ступени, плавно уходящие в прозрачную воду. Осторожно опустив ногу, я обнаружила, что вода не просто тёплая — она почти горячая, обжигающе‑приятная.

Медленно погрузившись в воду с головой, я позволила теплу растворить леденящий страх. Стало почти… спокойно.

— Не пугайтесь, госпожа, это я, Фэлия.

Я вынырнула, провела ладонями по лицу, пытаясь убрать воду из глаз, — и голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Обернувшись, я инстинктивно снова погрузилась в воду. В дверном проёме стояла Фэлия: в руках она держала небольшой свёрток из ткани и изящную баночку.

— Господин направил меня помочь вам, — почтительно добавила она.

— Я справлюсь сама, — твёрдо сказала я. — Ты можешь подождать за дверью.

Она замерла. Губы на миг разомкнулись в немом удивлении, затем лицо стало серьёзным.

— В прошлый раз вы повели себя… неподобающе. Господин так беспокоился, пока искал вас. Теперь я не должна отходить от вас ни на шаг.

Вот оно что. Казалось, мы нашли общий язык, но в конечном счёте её преданность принадлежала Айзу. Я была для неё не более чем очередным поручением хозяина.

— Если бы твой господин не угрожал мне, я бы и не подумала бежать, — солгала я. На самом деле я сбежала бы при любом исходе.

Фэлия выпрямилась, и её туфли с тихим стуком застучали по мокрому камню. Она приблизилась к краю чаши и посмотрела на меня сверху вниз.

— Вы ошибаетесь, госпожа. Посмотрите, как он щедр! Он направил вас в свои личные купальни! — В её голосе звенел неподдельный, почти благоговейный восторг, словно мне вручили самый желанный подарок. — Он заботится о вас.

Я горько фыркнула. Насколько же она слепа…

— Это ты ошибаешься, Фэлия. Ты не видишь? Я здесь — рабыня. Ты знаешь, чего он на самом деле хочет? Моего тела. Понимаешь ли ты, насколько это унизительно?

Она аккуратно положила свёрток и баночку на стеклянный стол, затем опустилась на корточки, чтобы наши взгляды встретились. В её глазах по‑прежнему светилась доброта.

— Это не унизительно, госпожа. Сам Верховный правитель избрал вас — это величайшая честь, — пыталась убедить меня Фэлия. — Вам не о чем тревожиться. Тем более я приготовила средство, которое поможет избежать боли и… нежелательных последствий. Наши женщины принимают его перед каждой близостью.

Я смотрела на неё, не сразу понимая смысл её слов. Избежать боли? Да, я слышала о дискомфорте первого раза, но…

— Принимают перед каждой близостью? — тихо переспросила я, и в голосе звучало искреннее недоумение. Холодная догадка начала складываться где-то в глубине сознания.

15. Прошлое Фэлии

Я сидела на каменном краю чаши, подставив голову под её заботливые руки. Фэлия аккуратно наносила на мои волосы что-то маслянистое и приятно пахнущее травами. Её маленькие пальцы мягко втирали состав в кожу головы, и я, преодолевая внутреннее напряжение, попыталась расслабиться и позволить ей ухаживать за собой.

Затем она взяла изящный ковш, зачерпнула горячей воды из источника и осторожно полила мне на голову. Вода ручейками побежала по спине, смывая пену. Я сидела, скрестив руки на груди, бессознательно пытаясь прикрыть свою наготу, хотя в этом уже не было смысла.

— Фэлия, — тихо начала я, нарушая тишину. — Тебе тоже… пришлось через это пройти?

Я понимала, что вторгаюсь в чужую жизнь, но мне отчаянно нужно было разделить этот страх.

Её руки на мгновение замерли в моих волосах. Затем она молча взяла круглую расчёску с мелкими зубчиками, и начала бережно прочёсывать прядь за прядью.

— Да, — наконец ответила она, и её голос прозвучал сдавлено. — Но я… была глупа и слишком напугана. Совершила ужасную ошибку. Поэтому я здесь.

— Расскажи мне, — мягко попросила я, отвлекаясь от собственного страха.

— Госпожа, я не уверена, что вам будет это интересно, — она положила расчёску и взяла небольшую глиняную баночку с узким горлышком. — Повернитесь, пожалуйста, и протяните ноги.

Я повиновалась, вынув ноги из воды и развернувшись к ней боком. Фэлия достала из баночки густую зелёную пасту. Уверенными движениями она стала наносить её на мою кожу — ровными полосами от щиколотки до колена. Средство было прохладным и слегка пощипывало.

— Подождите несколько минут, пока оно подействует, — пояснила она, откладывая баночку.

Когда время вышло, она взяла мягкий, впитывающий лоскут ткани и одним уверенным движением стёрла зелёный слой вместе с волосками. Под ним осталась необычайно гладкая и мягкая кожа.

— Фэлия, мне правда интересно, — я мягко коснулась её платья мокрой рукой, привлекая внимание. — Но если ты не хочешь делиться таким… я понимаю.

Она подняла на меня свои большие, светлые глаза, в которых бушевала внутренняя борьба. Затем вытерла руки о полотенце, повешенное на крюке, и тяжко вздохнула, словно этот вдох должен был придать ей сил.

— Я не из обычной семьи. Матушка устраивала браки для всех своих дочерей. Моим женихом стал пожилой арденец, вдовец. Один из стражников Господина. Хорошая партия, — её голос был ровным, будто она зачитывала чужие слова. — Но я… — она замолчала, и в её глазах вспыхнула боль от воспоминаний. — Я совершила непоправимое.

Фэлия не смотрела на меня. Она уставилась в стену, сжимая свои маленькие руки в кулаки так, что костяшки побелели.

— В нашу первую ночь… я сделала всё, как учили. Легла, ожидая. Но тогда… тогда я ещё не знала о средстве. Его придумали позже. Поэтому я ощутила… всё. Его силу, его нрав, его тьму — в полной мере.

Её голос стал грубее.

— Ему было мало близости. Ему нравилась боль. Я терпела, пока не начала впиваться ногтями в собственные ладони, пока кровь не потекла у меня между пальцев. Но когда он… когда он взял нож и отрезал мне прядь волос, потому что они «мешали»…

Она замолчала. Её губы дрогнули, растянувшись в странной, совершенно безумной улыбке, а в глазах вспыхнуло что-то дикое, первобытное.

— Он вспыхнул изнутри. Словно факел. Как он кричал…

Потом она вздрогнула, словно очнувшись от кошмара, и растерянно посмотрела на меня, будто только сейчас осознала, что произнесла вслух.

— Я не хотела его убивать. Я просто… не выдержала.

Я не знала, как реагировать. Убийство… это было не то, чего я ожидала услышать.

— Как ты… сожгла его? — спросила я, чувствуя глупость своего вопроса, но не находя других слов.

Она подняла руку и медленно раскрыла ладонь. На её чистой, бледной коже, прямо над центром, вспыхнул и завис крошечный язычок пламени. Он был не красным, а холодного, синевато-белого цвета и не излучал тепла — лишь слабое мерцание, освещавшее её пальцы изнутри.

— Моя сила отличается, — тихо сказала она, глядя на огонёк с отстранённым любопытством. — Я была пустошкой. Но в ту ночь… во мне что-то проснулось. Но вам нечего бояться, госпожа.

Она сжала ладонь, и свет исчез, будто его и не было. Она улыбалась той же милой, покорной улыбкой, словно только что не призналась в убийстве. Хотя, если вдуматься, её можно было понять. Это была не расправа, а акт отчаянной самозащиты, вышедший из-под контроля.

— Ты сказала, что из-за этого оказалась здесь. Как это произошло?

— Меня должны были отправить в самые глубокие чертоги Бездны, — её голос стал бесцветным. — Там умирают медленно, от одиночества и забытья. Это считалось… справедливой карой.

Она хмыкнула, но в звуке не было веселья.

— А потом меня выбрал Господин. Он… увидел что-то. Потенциал, как он сказал. И предложил искупить вину службой. Ему. Здесь. — Она посмотрела на свои руки, а затем на меня. — И я буду благодарна ему до конца своих дней.

Теперь я понимала её преданность. На мгновение я даже испытала странный толчок удивления — Айзек, оказывается, способен и на такое. Не только на разрушение, но и на… спасение, пусть и выгодное ему.

— А теперь нам нужно избавиться и от них тоже, — её голос вернул меня к реальности. Она смотрела на то самое интимное место, которое я так отчаянно пыталась скрыть.

Я протянула руку, прося подать мне ту странную зелёную жижу.

— Нет, Фэлия, — сказала я твёрже, чем планировала. — С этим я справлюсь сама.

Одна мысль о том, чтобы открыться ей настолько, вызывала приступ жгучего стыда. Некоторые границы даже здесь, должны оставаться неприкосновенными.

Когда все процедуры, наконец, закончились, и моя кожа пахла травами и была неестественно гладкой, она протянула мне сложенный свëрток ткани.

— Наденьте это, госпожа. — сказала она просто.

Я развернула его. Это был кусок тончайшего белого полотна, почти прозрачного, больше похожего на пелену, чем на одежду. На мне оно сидело, почти невесомое, лишь смутно обозначая контуры тела. Оно ничего не скрывало — только мягко подчёркивало каждый изгиб, делая наготу ещё более очевидной. Я чувствовала себя не одетой, а завёрнутой в призрачную дымку.

16. Чужое отражение

— Откуда здесь всё это? — выдохнула я, не веря своим глазам. Я прошлась по мягкому ковру, провела пальцами по поверхности комода, отполированной до зеркального блеска. Моё отражение в тёмном дереве было бледным и потерянным. На полках стояли изящные фарфоровые безделушки и даже несколько рамок с… фотографиями. На них были пейзажи из старого мира: зелёные луга, чистые реки, леса, ещё не тронутые туманом. Картины жизни, которой больше не существовало.

— Господин велел обустроить эти покои для вас, — ответила Фэлия, почтительно замершая на пороге.

— Но как? Я здесь чуть больше недели! — воскликнула я. Такую комнату нельзя создать за несколько дней. Это было невозможно.

Фэлия потупила взгляд, её пальцы нервно поправили волосы. Она молчала несколько секунд, взвешивая слова.

— Господин… начал работы ещё когда привёз сюда вашего больного брата, — наконец призналась она.

Тишина в комнате стала звонкой. Мозг отказывался складывать пазл. Он… заранее планировал? Ещё до того, как я провалилась в Бездну? Ещё до нашего последнего разговора, до его холодного отпора?

— Стой, — голос у меня сорвался. — Но зачем? Зачем он это делал?

Я вспоминала его лицо в тот момент, когда он оттолкнул меня. Холод, безразличие. И одновременно — тайная подготовка этой… этой роскошной комнаты?

— Я не знаю всего, госпожа, — тихо сказала Фэлия. — Но, кажется, это было связано с вашим братом. Чтобы, когда он привезёт вас повидаться… вы могли остаться здесь.

Это был бред. Я бы никогда не согласилась спуститься сюда добровольно. Но ради брата? Ради Кира… Возможно. И он это знал. Он просчитал и это?

— Господин хотел воссоздать для вас комфортные условия, — снова защебетала Фэлия, её глаза светились почти гордостью. — Это так будоражит, не правда ли?

— Да, — я плюхнулась в бархатное кресло, и мягкая ткань приняла меня с обманчивым уютом. Я осторожно скинула накидку с плеч. — Я прямо в восторге. От такого… гостеприимства.

Сарказм в моём голосе был густой и горький, как сок одуванчика.

— Не будьте столь суровы, госпожа, — вздохнула Фэлия. — Верховный правитель до вас… он ни о ком так не заботился. Никогда.

Я лишь грустно хмыкнула, глядя на золотые завитки на потолке.

— Фэлия, — я посмотрела прямо на служанку, всё ещё топтавшуюся у порога. — Ты и вправду считаешь, что это выглядит как забота?

Фэлия слегка нахмурила брови. Затем она аккуратно сняла туфли, прошла по ковру босиком, чтобы не повредить ворс каблуками, и приблизилась. Её движения перестали быть робкими.

— Хорошо, — её голос утратил всякую слащавость. Фэлия сложила руки на груди, и её взгляд стал холодным, проницательным, словно с неё сняли маску. — Вы хотите услышать мою правду? Мои истинные мысли? Так слушайте. Вам необходимо быть рядом с господином. Ваш хрупкий мир на поверхности рассыпается в прах. Очень скоро власть над всем, что останется, снова будет принадлежать нашему Верховному правителю. И где, по-вашему, самое безопасное место в день бури, как не в эпицентре урагана, который эту бурю контролирует?

Я опешила. Всё это время она притворялась наивной, покорной дурочкой? А сейчас передо мной стояла расчётливая, прагматичная девушка, мыслящая на несколько шагов вперёд.

— А если сама мысль об этом вызывает во мне тошноту? — мой голос сорвался на повышенные тона. — Я не хочу быть здесь! Мне не нужно его внимание, мне не нужно всё это!

Её новый тон пугал меня больше, чем её прежняя покорность.

— Тогда уходите, — парировала она с ледяной язвительностью. — Просто бросьте своего брата. И откажитесь от последнего шанса спасти хоть что-то от того мира, который вы знаете.

Я прищурилась, не понимая.

— О чём ты? Какой «шанс спасти мир»?

— Верховный правитель уже не раз откладывал главное наступление, — слова Фэлии прозвучали весомо. — Ту операцию, после которой от вашего мира не останется даже горстки пепла. И всё из-за одного крошечного фактора на поверхности. Не думайте, что вы для него — ничто.

Она сделала паузу, а затем потянулась к потайному кармашку в складках юбки.

— А это, — она протянула мне маленький, плотно свёрнутый бумажный пакетик, — разведите в стакане воды и выпейте перед приходом господина.

Не дожидаясь ответа, она развернулась, подхватила туфли и скользнула за дверь. Резкий лязг ключа и щелчок поворачивающегося замка прозвучали оглушительно.

Я осталась одна — с комком страха в горле, с пакетиком в руке и с осознанием, что меня водила за нос служанка. Она знала гораздо больше, и не я пыталась выведать у неё информацию, не я изучала её всё это время — а совершенно наоборот.

На небольшом столике в углу комнаты стоял изящный хрустальный графин с водой. Я всё ещё сжимала в руке тот самый пакетик, будто он мог исчезнуть. Решив действовать, я поднялась и направилась к столу, чтобы развести порошок. Но, споткнувшись о резную ножку кровати, выпустила свёрток из пальцев.

Пакетик описал в воздухе дугу, лёгкий щелчок — и тонкая струйка мелкого, почти невесомого порошка рассыпалась по пушистому ворсу ковра, моментально исчезая в его глубине.

— Вот же… — выругалась я нехорошим словом, проклиная своё невезение.

В ужасе я пыталась разгрести ворс, собрать хоть что-то, но порошок был слишком мелок. Он просто исчез, впитался, растворился в глубине ковра, будто его и не было.

Паника сжала желудок. После всего, что рассказала Фэлия, это средство было моим единственным щитом. Шансом отстраниться, не чувствовать, пережить это с минимальными потерями. А теперь…

Я вскочила и бросилась к двери, отчаянно колотя по массивному дереву кулаками, пока костяшки не заныли.

— Фэлия! — мой крик был хриплым, полным безумия. — Фэлия, я просыпала его! Мне нужно ещё! Открой!

Но за дверью царила абсолютная тишина. Ни шагов, ни голосов. Я кричала в пустоту, и пустота молчала в ответ.

Я не сразу осознала, что не могу дышать. Пыталась вдохнуть, но воздух не шёл в лёгкие. Ну же, — медленно молила я себя. Это всего лишь страх. Паника. Дыши.

17. Горячие прикосновения

Я зажмурила глаза сильнее, словно могла так исчезнуть. Позади раздались его шаги. Их было не спутать ни с чьими другими. И не только по звуку. Моя тьма, ещё мгновение назад дремавшая в оцепенении, встрепенулась. Она зашевелилась под кожей, не тревожно, а… жадно. Предательский, тихий трепет пробежал по позвоночнику, и мне стало стыдно за эту часть себя, что радуется его приближению.

Он не говорил ни слова. Я напряглась всем телом, каждая мышца превратилась в тугой канат, ожидая толчка, грубых рук, насилия. Чего я боялась больше — боли или самой этой близости, этого неизбежного нарушения всех границ? Я солгу, если скажу, что не боюсь боли. Но этот тихий ужас перед тем, что сейчас произойдёт, был глубже.

Шаги приблизились. Вплотную. Я слышала, как зашуршала ткань, потом глухой стук чего-то тяжёлого и мягкого, упавшего на ковёр. Накидка? Он раздевается? Мои пальцы нервно впились в подушку. Мне отчаянно хотелось натянуть одеяло с головы до пят, свернуться в клубок и стать невидимой.

Постель позади меня прогнулась и опустилась под его весом. Затем — прикосновение. Его ладонь легла на мой локоть, обхватывая его. Кожа под его пальцами будто загорелась. Я ощутила его запах — холодный, как ночной воздух после дождя. Его дыхание коснулось моей шеи, заставив волосы на затылке встать дыбом.

— Посмотри на меня. — снова приказ.

Я не шевельнулась, застыв в своём немом протесте.

— Не заставляй меня ждать.

Я медленно, преодолевая сопротивление каждой мышцы, разлепила веки и повернула к нему голову. Жгучая волна ненависти накатила на меня — к нему, за то, что он заставлял меня это делать, за его грубость, за само это унизительное положение.

Я должна была расслабиться. Просто позволить. Но от этих мыслей на душе становилось так гадко, словно я продаюсь как товар.

Его лицо было опасно близко. Я видела каждую ресницу. Его глаза горели неестественным серебристым светом изнутри. Слишком близко.

Его взгляд, полный этого ледяного света, скользнул по моему лицу — от глаз к губам, которые я закусила до боли. Его рука грубо легла мне на щёку, большой палец вдавился в нижнюю губу, заставляя разжать зубы.

— Перестань, — ниже обычного звучал его голос.

Я выдохнула сдавленно, а он двинулся вперёд, намереваясь захватить мои губы своими. Я рванула головой в сторону.

— Не смей! — почти закричала я. — Делай что должен, но хватит этой… этой напускной нежности! Я не хочу твоих поцелуев!

Я боялась. Боялась, что если он коснётся меня так, моя собственная тьма, этот предатель внутри, возьмёт верх над остатками воли.

Он горько, беззвучно хмыкнул. По его челюсти заходили желваки.

— Не пожалеешь о своих словах, девочка? — что-то опасное скользнуло в его взгляде, но я старалась не обращать на это внимание. — Я пытался быть с тобой… терпимым. Но раз ты хочешь по-другому…

В мгновение он навис надо мной, всем весом прижимая к матрасу. Мои ноги беспомощно раскинулись, обхватив его бёдра по бокам, — поза настолько унизительная и откровенная, что хотелось исчезнуть. Вокруг его глаз проступила тонкая сеточка мелких вен, которая вдруг вспыхнула слабым, пульсирующим серебристым светом. Зрелище оказалось одновременно завораживающим и леденяще‑пугающим. Он не выглядел монстром — совсем нет. Скорее, он казался каким-то нереальным.

Я ощутила её всей кожей — эту подавляющую, густую энергию, что рвалась из его тела, наполняя пространство между нами почти осязаемым давлением. Мой взгляд, скользя мимо его лица, упал на напряжённые мышцы груди и плеч, на мощную шею, где пульсировали вены.

Он резко, почти грубо обхватил моё лицо ладонью и прижал щекой к подушке, разворачивая в сторону — словно не хотел, чтобы я видела его в этот момент, когда он терял контроль над чем‑то внутри себя. Затем склонился, и я почувствовала, как его нос скользнул по моей щеке. Он глубоко вдохнул мой запах — и моя тьма встрепенулась, забилась внутри от этого внимания, вызывая странное смешение чувств.

Я лишь сильнее вцепилась в простыни, стараясь мысленно отключиться, уйти куда подальше. И проклинала себя. Просыпала порошок. Дура. Могла бы не чувствовать. Могла бы просто лежать. Но каждое его прикосновение, каждый его вздох заставляли всё моё существо сжиматься в комок отвращения и ярости. Не противиться было выше моих сил. Даже теперь, когда сопротивление было бесполезно.

Я ощутила глухую вибрацию, исходившую от его тела, словно внутри него гудел натянутый до предела канат. Затем — резкий рывок. Тонкая ткань моего ночного платья легко порвалась с тихим шипением, обнажая кожу. Я инстинктивно рванулась, пытаясь повернуться, прикрыться, но его ладонь всё так же грубо вдавливала моё лицо в подушку, лишая возможности видеть что-либо, кроме складок ткани в сантиметре от глаз.

Внутри всё кричало. Сила. Используй силу! Растворись, убеги! Но я яростно глушила этот голос. Один раз. Ты должна перетерпеть только один раз. Ради Кира. Ради его шанса.

Его свободная рука скользнула вниз. Не ладонью, а тыльной стороной, холодными костяшками пальцев, медленно провела по моему животу и ниже. Я сжалась всем телом, но волна тепла, такая острая и совершенно нежеланная, разлилась внизу живота. Я не хотела этого. Но моё тело, будто отключившееся от разума, не испытывало отторжения. Оно просто… реагировало.

— Даже думать боюсь, — его голос прозвучал у самого моего уха, сдавленно, будто сквозь стиснутые зубы. — Что до тебя мог касаться кто‑то другой. Если это так… Я не уверен, что смогу сдержаться и не стереть с лица земли всех, кто был до меня.

Я сжала губы, не отвечая. Пусть гадает. Пусть мучается. У меня не возникало ни малейшего желания что-либо рассказывать ему.