Пленница для орка

Глава 1

Я впилась зубами в губу — так до крови, что вкус железа заполнил рот. Я помню всё — треск колёс на лесной дороге, рваный визг лошадей, словно само небо раскололось от крика. Дым, тянущийся по веткам. Орут мои стражи, и их крики быстро рвутся наружу последними кашлями. И тогда они выпрыгнули из кустарника — орки, в свёрнутых кожаных бронях, челюсти в клыках скалились, а тяжёлые топоры звенели, будто в самой стальной песне леса.

Я видела, как одного из моих телохранителей рассекли пополам, как кровь пролилась по мху чёрной рекой. Я отползала, пытаясь спрятаться под опрокинутую повозку, и слышала глухие удары, хруст костей и последние стоны. Сердце билось так, что я думала — его услышит каждая тварь в чаще.

И тогда тот вышел: Рагнар. Огромный, плечистый, кожа потемневшая от солнца и пепла, зубы торчали, нижние клыки резали пространство ухмылкой. Но в глазах, зелёно-жёлтых, была не только звериная жажда крови — там блестела игра. Хоть весь в шрамах, хоть в дыхании слышалось звериное рычание — он ухватил меня захватом, словно вещь.

Я кричала, била кулаками ему в грудь, но он даже не обратил внимания. Мои запястья были сомкнуты железной хваткой в одной лапе, во второй он тащил меня прочь с дороги, вглубь леса. Я упиралась каблуками в землю, цеплялась за ветви, но всё бесполезно: он волок меня, как подстреленную птицу.

Мы укрылись в гуще, где шум боя стих. И там, прижав к сосновому стволу, он одним движением рванул мой плащ, и ткань пошла по швам. Я задыхалась, не веря — неужели он посмеет? В голове звенело: это — конец.

Я закричала, но его пальцы грубо сомкнулись на моём лице, заставив замолчать. Дыхание его пахло дымом, кровью и чем-то звериным, густым. Я выгибалась, пыталась вырваться, а он вдавил моё тело в кору дерева так, что щепки впились в спину. Его колено вклинилось меж моих бёдер, раздвигая их, ломая сопротивление тела. Я чувствовала жар его рта на своей шее, скользящие клыки по коже.

Я молила, дрожала, и всё же, когда его рука пошла вниз, рвано, без утешения, без ласки — сквозь страх пронзил меня какой-то предательский, чуждый ток. Грубое прикосновение, его грязная ладонь, цепкая, безжалостная — а внутри будто огонь загорелся. Я заламывалась, кусала его плечо, чтобы оттолкнуть, но это аукнулось лёгким рыком удовольствия, его возбуждало, и мои собственные судороги стали странно смешиваться со зверем, пробуждая во мне жар, какой не должен быть.

Я стыдилась себя в ту же секунду, но бедра, предательски дрожащие, прижимались к нему. Он заметил. Рагнар засмеялся, низко, мерзко, и в этом смехе было торжество: он ломал меня. Разрывая ткань, жёстко раздвигая моё тело так, как хотел сам, он заставил меня чувствовать, и от этого слёзы текли, но вместе с ними нарастало то странное напряжение, которое жгло изнутри.

Я помню, как его тяжесть навалилась окончательно, и орочья ярость вторглась в меня, рвала меня. От боли я закричала — но этот крик переломился, сорвался на стон, который я сама не узнала. Я металась, когтями впивалась в его шкуру, но каждый толчок, каждое грубое движение — всё сильнее путало меня в петле ужаса и сладостной агонии. Я ненавидела его, его зверя внутри меня… но тело отвечало уже против воли.

А потом я совсем потерялась: то ли деревья шелестели насмешкой, то ли моё сердце билось в такт его жестокой ярости. Всё, что было мной раньше, растворялось, и оставался только лес, кровь на мху, и хриплый, звериный смех орка, который сделал меня своей.

***

В тот же вечер, когда разорвали охрану герцогини, в зал к герцогу Альдену ворвались дрожащие гонцы. Тот сидел за длинным дубовым столом, с картами и кубком вина, и как только услышал первые слова — вино выплеснулось из его рук.

Он поднялся, и голос его гулом ударил по каменным стенам:

— Найду её. Живой… или мёртвой.

Альден не был один. Он собрал лучших: рыцарей, закованных в сталь с алым гербом волка; старого следопыта, молчаливого, с глазами, привыкшими читать лес, как книгу; и боевого мага — с посохом, узорченным рунами, от которого шёл едва ощутимый жгучий запах серы.

Они выступили ночью. Факелы горели в мраке, отражались в глазах коней, и в каждом шаге их было обещание крови.

Глава 2

А меня в это время тащили глубже.

Рагнар не отпускал моей руки, его когти давили в запястье. Дорога вилась в горные тропы, где верхушки деревьев почти касались неба, а воздух холодил каждую царапину на моей коже. Я уже не кричала — голос сорвался. Я дышала судорогами, пока он поддёргивал меня вверх по каменистому склону, и каждый раз, когда я оступалась, его локоть вжимался мне в живот так сильно, что у меня перехватывало дыхание.

Следы нашей крови, сорванных листьев, обломанных ветвей тянулись за нами, как предательство. Я знала, что следопыт заметит их. Знала, что их копыта настигнут эти камни. Но чем выше мы поднимались, тем сильнее в сердце поселялся другой страх: что даже ярость отца и магия не доберутся туда, куда вёл меня орк.

Туда, где прятались не только бандитские берлоги — а пещеры, чрево гор, где кровь становилась алтарём.

Я смотрела на спину Рагнара, на его волосы, спутанные грязью и кровью, и для меня он был словно зверь, уводящий свою добычу к логову. Я пыталась замедлять шаг, замирать, надеясь, что он убьёт меня здесь, в лесу, и мои кости найдут. Но нет — он словно чувствовал, какое пламя приближалось со стороны замка, и желал только успеть спрятать меня глубже, прежде чем пламя настигнет.

Дорога шла всё вверх и вверх, к скалам, которые чёрными стенами нависали над нами. А я боялась. Что меня не найдут и не спасут.

Ноги сводило судорогой, лёгкие горели, когда я рванула вниз по склону. Земля летела мне навстречу, камни царапали щиколотки, в ушах стоял только собственный стук сердца. Я выдернула руку из его лапы, когда он чуть отпустил, чтобы поправить ремни на добыче. Я побежала.

Лес передо мной разошёлся, словно сам воздух давал мне шанс. Птицы с треском взлетели, я слышала их крылья, слышала свой прерывистый шепот: успей, успей, успей...

Но я недооценила его.

Рагнар догнал меня быстрее, чем я успела оглянуться. Глухой топот сзади, и через миг железная тяжесть ударила в спину. Я повалилась лицом в землю, дыхание сорвалось. Его лапа вцепилась мне в волосы, резко дёрнула назад, и я закричала так громко, что лес зазвенел. Но крик тут же подавился, когда холодное лезвие прижалось к моей скуле.

— Попробуешь уйти снова — я вырежу твой язык, — прорычал он.

Я почувствовала, как острое железо будто само входит под кожу, и замерла. Всё моё тело дрожало от ужаса, но именно этот страх сделал его голос ещё страшнее. Низкий, словно из самой глубины пещеры. Он знал, что я буду слушаться.

Он швырнул меня на колени. Земля, мокрая, холодная, впиталась в платье. Я пыталась отвести взгляд, но он снова сжал волосы, заставив поднять голову. Его глаза светились жёлтым огнём. В них не было жалости, только голод и уверенность.

— Ты моя добыча, — сказал он. — Добыча не убегает. Добыча слушается.

Я сжала губы, не ответила. Тогда он ударил меня тыльной стороной ладони. Не сильно, но обидно. Меня не бил даже отец.

— Скажи. — Его рычание резало слух. — Повтори.

Я дрожала, но слова сами сорвались:

— Добыча слушается…

Я услышала, как он хрипло рассмеялся. От этого смеха по спине прошёл холод.

С того момента началось то, что я позже назвала его обучением. Он приказывал мне поднимать камни, тащить тяжёлые шкуры, даже ползти на коленях по каменной осыпи туда, куда он укажет. И каждый раз, когда я отказывалась, он лишал меня дыхания, сдавливая горло, или вжимал лицом в землю, пока я не чувствовала, что задыхаюсь. Тогда я делала, как он хочет.

А когда я подчинилась сразу, без сопротивления — он отпускал, гладил по волосам, как зверя, которого приручают. Этот контраст ломал меня сильнее, чем грубая сила: я боялась его ярости, но жаждала того короткого, невыносимо тёплого мгновения, когда он был доволен.

Я спала рядом с костром, понимая, что каждое моё дыхание зависит от его воли. Я вставала, когда он приказывал, я шла, когда он тянул за собой. И чем больше я пыталась убедить себя, что я всё ещё свободна — тем отчётливее осознавала: свободной я уже не была.

Он властвовал надо мной не только руками и железом — он завладел моей тенью, моим дыханием, каждой мыслью.

И всё же, внутри глубоко, в тёмном уголке души, был голос: А если подчинение — единственное оружие, чтобы выжить?

Я чувствовала это ещё до того, как услышала первые отдалённые крики. В груди отзывалось беспокойством, будто воздух вокруг становился гуще и дрожащий гул шёл от самой земли. Значит, они уже были близко. Те, кто пришли за мной.