— Девочки? Вы где?.. — голос эхом отдался в каменных стенах, а в ответ — тишина. Не гробовая, конечно, но явно тревожная.
Прекрасно. Я потерялась. В египетской пирамиде. Без сигнала. И без малейшего понятия, где мои подруги.
«Вот же блин, не могла потерять их где-нибудь в торговом центре, нет же — обязательно в чёртовой гробнице фараона!» — мысленно выругалась я и прислонилась к каменной стене, стараясь не паниковать.
Всё началось вполне безобидно. Девичья поездка в Египет, солнце, пляж, фоточки для инсты и обязательная экскурсия по одной из знаменитых пирамид. Ну как так-то? Всего-то на пару минут отвлеклась! Сначала болтала с братом, срочно надо было обсудить его очередной роман, потом ещё успела ответить подружке в чате, отстала буквально на пару шагов… а потом и на целый поворот. А когда подняла голову — вокруг одни каменные коридоры. Ни экскурсовода, ни знакомых лиц, ни хоть какой-нибудь таблички. Только я и древность.
Проклятый роуминг — он-то работал идеально, а вот интернет пропал. Сигнала нет, GPS не работает, а на душе всё холоднее. Пирамида, в отличие от пустыни, не пекла. Здесь было прохладно. Тихо. И страшно. А экскурсовод, между прочим, говорил: «Не отставайте! Здесь легко заблудиться». Гений. Спасибо за совет, очень помогло.
— Отлично, Вика. Просто великолепно. Мама бы гордилась, — пробурчала я себе под нос.
Снова свернула. Потом ещё раз. И ещё. Всё одинаковое — камни, узкие проходы, ощущение, что стены смотрят на тебя.
— Всё, хватит. Сейчас найду выход и выговорю этому экскурсоводу. Что за организация? Людей теряют по пирамидам!
И тут я вышла в небольшую комнату. Странное место. Как будто совсем нетуристическое. Даже пыльное, хотя они все пыльные. Но это прям как-то по особенному. . Никто сюда давно не заходил.
Я посветила фонариком по стенам — и замерла.
На них были рисунки. Очень старые но, очень яркие, как будто кто-то только что их нарисовал. Но главное — в центре композиции была женщина. Девушка. Такая, что дыхание перехватило. В золотом убранстве, в тонкой ткани, с венцом и серьгами — настоящая богиня. И лицо… Боже, она похожа на меня. Ну прям до мурашек. Как будто кто-то увидел мои фото и нарисовал вот это.
Рядом с ней стояли двое мужчин — один с копьём, другой с посохом. Оба смотрели на неё так… как будто она была всё, что у них есть. Богиня.
Я сделала шаг ближе. Сердце застучало в ушах. И, не думая, потянулась пальцем к лицу женщины на стене.
— Кто ты?..
В ту же секунду всё вспыхнуло.
Я вскрикнула, зажмурилась. Свет был таким ярким, будто тысяча солнц вспыхнула прямо передо мной. В ушах звенело, всё закружилось. Я едва не упала, но как-то удержалась на ногах. Воздух вокруг словно задрожал. Всё завертелось, поплыло, как будто меня засасывает в воронку.
Потом стало тихо. Слишком тихо. Сердце билось где-то в горле. Паника подступала. И я… побежала. Просто наугад. От страха, от этой странной магии, от самой себя.
Я не помню, куда свернула. Просто двигалась, как в тумане, пока вдруг не увидела свет — настоящий, дневной. Выход.
Я выбежала наружу, в солнечное марево — и застыла. Что-то было не так. Очень не так.
Во-первых, никого. Передо мной раскинулись дюны.Ни туристов, ни продавцов, ни моей компании, орущей, что я опоздала на автобус. Только песок и небо. И пирамида позади — меньше, чем была. Или просто… не та?
Во-вторых — всё выглядело по-другому. Воздух, свет, даже само небо. Оно было какого-то странного цвета. Песок — ярче, теплее. И пахло… иначе. Не пылью и потом туристов, а чем-то древним, чужим, почти сказочным.
Я оглянулась.
Никаких следов. Никаких людей. Никаких современных построек.
— Ну… офигеть.
Кажется, я конкретно так заблудилась.
Я медленно пошла от пирамиды. Спиной — страшно. Мало ли, сейчас опять блеснёт, вспыхнет, и я окажусь в каком-нибудь вулкане. Лучше проверить, что позади.
— Может, просто экскурсия по-другому закончилась? Может, я вышла с другой стороны? — бормотала я себе под нос, делая шаг за шагом по горячему песку.
Но чем дальше отходила, тем яснее становилось — ничего там нет. Ни дороги, ни следов, ни палаток с магнитиками, ни автобуса с кондиционером. Пусто. Пески до самого горизонта.
Я обернулась к пирамиде. Тоже странная. Меньше. Темнее. И будто старая — не просто древняя, а… забытая.
И тут что-то под ногами шевельнулось.
— Что за... — я не успела договорить. Песок под правой ногой провалился, потом под левой. Тело резко пошло вниз. Я попыталась сделать шаг назад — не получилось. Словно песок вдруг решил, что я не гостья, а завтрак.
— Нет-нет-нет! — завопила я, махая руками и пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Но вокруг был только золотой, коварный песок, который уже доходил до пояса.
Я орала. По-настоящему. Истерично. Пыталась вытянуть ноги, но только глубже проваливалась. Песок втягивал, будто живой.
И тут я почувствовала.
Что-то холодное, скользкое, большое обвилось вокруг моей талии.
— АААААААА! — визг, достойный фильма ужасов. Я уже представляла, как гигантская змея душит меня, чтобы съесть на десерт после экскурсии.
Меня резко дёрнуло вверх. Я вылетела из ловушки, как пробка из бутылки, приземлилась на бок и в ужасе поползла назад, не переставая кричать.
И тогда я увидела её.
Кобра. Огромная. С золотыми чешуйками, с капюшоном, расправленным, как корона. Она сверкала на солнце, как живая статуя. Смотрела на меня, будто оценивая.
Я вжалась в песок, руки дрожали, глаза налились слезами. Я не знала, молиться, бежать или терять сознание.
И тут — свет. Мягкий, разливающийся, почти обволакивающий. Кобра засияла, словно состояла из солнечного света. Я щурилась, не веря глазам.
А потом — прямо передо мной — она начала меняться.
Чешуя исчезла, растворяясь в воздухе, и на её месте оказался человек.
Высокий. Стройный. С длинными, почти до пола, одеждами, расшитыми золотыми нитями. Лицо — смуглое, изящное, с ярко подведёнными сурьмой глазами, которые смотрели на меня, как будто знали всё на свете.
Он смотрел на меня так, будто я только что плюнула на алтарь его предков. Молча. Жутко. А потом вдруг шагнул ближе, и голос его стал ледяным:
— Как ты посмела осквернить святыню?
Я вжалась в песок. Слова будто застряли где-то в горле. Но через пару секунд голос всё-таки прорвался:
— Я вообще не понимаю, о чём вы! Я… я потерялась! Это всё — ошибка. Я туристка! С экскурсии! Просто отбилась от группы и… и…
Он молчал, глаза его сузились.
— Я хочу обратно, слышите? Прямо сейчас. Только скажите, куда идти. Я уйду. Обещаю. Не надо кидаться змеями, пожалуйста.
— Обратно? — медленно переспросил он, будто смакуя слово. — А откуда же ты хочешь вернуться в свое “обратно”?
— Из пирамиды, где я была! Там экскурсия! Люди! Автобус, кондиционер… Туристы в шлёпках, вот это всё! Вызовите, пожалуйста, такси или полицию, — добавила я, вдруг вцепившись в эту идею, как в спасательный круг. — Или скорую. Или хотя бы гида.
Он медленно, очень очень медленно улыбнулся.
— Значит… из другого мира, — проговорил он почти с восхищением.
— Что?.. — Я моргнула. — Нет, я из этого мира. Ну, сейчас отдыхала в Египте, но всего две недели, а потом сразу домой. Какой ещё другой мир?
— Боги услышали мои молитвы, — почти прошептал он, глядя куда-то вверх, как будто в этот момент благодарил их лично. — Наконец-то. После стольких лет — она пришла.
Я отпрянула, сердце заколотилось с новой силой.
— Какая «она»? Я не "она"! Я — Вика! Простая, абсолютно нормальная, немного потерявшаяся девушка! Я не знаю, кто вы, что за святыня, и что я, по-вашему, осквернила, но я клянусь: я просто не туда свернула!
Он поднял руку. И вдруг на его лице — впервые — появилось что-то похожее на живой интерес.
— Поклониться — ещё не поздно, — сказал он с лёгкой, почти игривой улыбкой. — Ты стоишь на земле, на которой никто не должен был появиться. Никто — кроме неё.
— Ещё раз: я не она, — отрезала я. — Просто… помогите мне вернуться. Окей?
Он склонил голову в сторону, как змея, приглядывающаяся к добыче.
— Но ты уже здесь.
И по голосу я поняла — уйти этот неадекватный мне не даст.
— Пойдём со мной, — сказал он спокойно. Без угрозы. Почти… мягко.
Пальцем указал на пирамиду за моей спиной — ту самую, из которой я только что выбралась.
На мгновение в голове мелькнула надежда.
Может, он проводит меня назад? Может, это какой-то древний жрец-сторож, странный и переигрывающий, но всё же с добрыми намерениями?
Я шагнула за ним. Он двигался легко, почти скользил по песку, как будто не касался земли. Я старалась не отставать. Снова оказалась в прохладной темноте, внутри пирамиды. Сердце грохотало, но, кажется, я всё-таки спаслась?
А потом мы свернули. Не туда, куда я вышла. И не туда, куда, по идее, вела экскурсия. Глубже. Намного глубже.
Он остановился у стены, покрытой потускневшими рисунками.
— Смотри, — сказал он. — Видишь?
Я вгляделась. Солнышко. Верблюды. Или это не верблюды?.. И вдруг поняла — солнце там умирало. Оно с каждым кадром становилось всё слабее, темнее, холоднее. Последний рисунок был вовсе пустым.
— Что это? — выдавила я.
— Это — то, что ждёт северные земли. Без твоего прихода. Без подношения. Без света, который должен быть… принесён.
Он повёл меня дальше, и я увидела алтарь.
Большой. Каменный. В форме свернувшейся змеи. Рот её был раскрыт, словно готовый проглотить, глаза — вкраплённые из рубинов. Я шагнула назад.
— Нет-нет-нет. Это уже не похоже на туристическое шоу. Вы что вообще тут делаете?
Он встал перед алтарём, развернулся ко мне и произнёс, как молитву:
— Я долго молил богов. Я звал. Я просил. Чтобы они послали сосуд — для великого правителя северных песков. Для мира. Для плодородия. Для света.
Он поднял руку и указал на меня.
— И вот ты.
Я нервно рассмеялась.
— Какая я, к чёрту, сосуд? У меня даже бутылки воды нет. Вы ошиблись. Я просто… я не туда свернула!
— Выбор у тебя небольшой, — его голос потемнел, стал холодным, как тень в пустыне. — Ты ступила на святую землю. Ты её осквернила. Ты не должна была быть здесь.
— Так вытащи меня! Верни меня назад! Я ж не нарочно! Я просто глупая, окей? Туристка с плохим чувством ориентации!
— Или ты ляжешь на алтарь и отдашь свою душу богам. Или… — он сделал паузу, и в глазах его сверкнуло пламя — ...признаешь себя посланной богами.
Я сглотнула. Долго, громко, в полнейшей тишине.
— Ну… очевидно. Я, эээ… да. Посланная. Очень посланная. Вот прям максимально. Свет шёл из меня, помните? Это был знак. Божественный. Ага. Я вся такая посланная, только не надо меня на алтарь. Я хочу оставить свою душу себе.
Он смотрел на меня, не мигая. Потом — кивнул. Медленно.
И — пропал.
Точнее, снова стал змеёй. Гигантской. Золотой. Чешуя блестела в темноте, хвост метнулся ко мне, и прежде чем я успела сказать хоть слово — он обвил меня целиком.
— ААААААА! — завопила я, но это был уже крик внутри себя, потому что змея резко — нырнула со мной в песок.
Я думала, что задохнусь. Что песок будет в лёгких, в ушах, в глазах. Но мы пролетали. Сквозь плотные слои, как будто по тоннелю. Меня не давило. Не душило. Но всё вокруг было песком. Только песком и светом.
А потом — вдруг — стало легко.
Воздух. Тепло. Ароматы цветов, масла, благовоний.
Я распахнула глаза.
Мы стояли — вернее, я лежала на полу, потому что он меня кинул, как свёрток — во дворце. Великолепном. Стены из мрамора и лазурита, колонны — в золотых завитках, потолок — как звёздное небо. Фонтаны журчали где-то вдали, пахло шафраном и ладаном.
— Ты прибыла, сосуд, — голос мужчины снова стал человеческим. Он стоял надо мной в своём золотом одеянии, с теми же подведёнными глазами и каменным лицом, словно ничего особенного не произошло. Ни змея, ни песок, ни я, вопящая, как сумасшедшая.
— Добро пожаловать в Цитадель Северных Песков.
Меня вели сквозь мраморные залы с фонтанами и высокими потолками, уставленными светильниками, будто сорванными с ночного неба. Всё вокруг сверкало, переливалось, благоухало пряностями, лепестками и… роскошью, которая явно предназначалась не для такой, как я.
— Девочки, ну давайте спокойно поговорим, — забармотала я, пытаясь затормозить ногами. — Вы уверены, что это не ошибка? Я — не сосуд. Я — турист. У меня в сумке крем от загара и чипсы. Всё, чем я могу быть полезна богам, — это знание, где найти скидку на маникюр!
Но они были глухи к моим аргументам. Одна развязала мою косу, другая принялась распускать мои простенькие шорты с майкой, как будто я — это проект «до», а впереди «после», с элементами священного глянца. Третья уже держала в руках тончайший, как паутина, полупрозрачный наряд, украшенный золотыми нитями и камнями.
— Это вообще что?! — вскрикнула я. — Я в таком на улицу не выйду! Оно даже стыд не прикрывает! Это... это ж чисто под жертвоприношение!
— Тебе должно быть удобно, — мягко сказала одна из женщин.
— Да мне удобно в футболке и кроссовках! — отчаяние зашкаливало. — А не в этом… шелковом недоразумении на божественный вкус!
Но они продолжали спокойно делать своё дело — расчёсывали волосы, наносили что-то пахнущее то ли мёдом, то ли ладаном, подвешивали украшения, и, если честно, я уже почти не сопротивлялась. Сопротивление не сработало. А паника… ну, ей просто надоело.
Через какое-то время я стояла перед зеркалом. Ну, как зеркалом — полированной бронзой в изящной оправе.
И знаете, что?
Я выглядела как персонаж из сказки. Или из греческого мифа. Или из эротической фантазии на тему «богиня на вынос».
— Офигеть, — пробормотала я. — Меня сейчас точно или женят, или принесут в дар. Хотя, может, сначала одно, а потом другое…
— Великий правитель ждёт, — донёсся голос от двери.
Я сглотнула. Плечи расправила. Голову подняла.
Не из робкого десятка, говоришь, Вика?
Ну, поехали.
Меня провели по длинному залу, выстланному коврами цвета красного песка, а колонны по обеим сторонам напоминали змей, тянущихся к потолку. Всё здесь было слишком — слишком золотое, слишком древнее, слишком прекрасное… и слишком нереальное.
Каждый мой шаг отдавался в тишине. Женщины исчезли, словно растаяли в воздухе, оставив меня одну в этом храме роскоши и абсурда.
И вот — он.
На возвышении, на резном троне, напоминающем солнечный диск, сидел мужчина, от которого у меня по коже пробежали мурашки.
Не мужчина. Фараон-бодибилдер.
Серьёзно. Такой, каким могли бы сделать древнего правителя, если бы дали художнику доступ к фитнес-журналу и заказали «мощно, но грациозно». Широкие плечи, грудь — как у древнего воина, руки — словно выточены из камня, живая скульптура силы и власти. Только не холодной силы, как у статуй, а очень живой. Очень… волнительной.
На его теле — золото. Украшения, браслеты, массивное ожерелье с символами, смысл которых я не понимала, но которые явно кричали: «Этот мужчина важен. Опасен. И никто не смеет ему перечить».
А ещё — кожа. Загорелая, гладкая, с переливами тёплого янтаря. Чёрные волосы, собранные в высокую прическу с золотыми нитями, как у египетских жрецов на картинках из учебника. И глаза. О, эти глаза…
Тёмные, почти чёрные, с тяжелым, пронизывающим взглядом. Будто он уже знал всё, что я скажу. И всё, что я не скажу тоже. Будто видел меня до самой души. А может — и дальше.
— Подойди, — его голос был низким, глубоким и звучал так, будто он не говорил, а приказывал самому воздуху вибрировать.
Ноги вдруг стали ватными. Я не пошла — я плыла. Не по своей воле, скорее, на автопилоте. Глупо, но в какой-то момент я даже начала думать, что если сейчас развернусь и побегу — он просто протянет руку, и я остановлюсь сама, не дожидаясь, когда он скажет хоть слово.
Когда я подошла ближе, он откинулся назад, медленно оглядывая меня. Ни капли стыда, ни намёка на вежливость. Взгляд, будто я — товар на аукционе, который он уже выиграл.
— Так вот ты какая, избранная, — проговорил он, словно пробуя вкус моих черт на языке.
— Так вот ты какой, захватчик персональной свободы, — буркнула я себе под нос. Кажется.
Он усмехнулся. Он услышал.
— У тебя острый язык.
— У меня острый стресс.
На мгновение, я клянусь, в его глазах сверкнул интерес. Настоящий.
— Ты ещё не поняла, — сказал он медленно, как будто наслаждаясь каждым словом. — Здесь ты не гостья. Не пленница. Не игрушка.
— А кто же?
Он встал. Просто… встал. И я автоматически сделала шаг назад.
Высокий. Гибкий. Опасный. Как змея. И вся сила, которую я видела в его теле, не была показной. Она ощущалась. Она давила, как пустынное солнце.
— Ты — моя.
— Ты — моя, — повторил он, глядя прямо в глаза.
— Простите, — я вскинула подбородок, хотя внутри всё сжималось в узел, — но у меня, кажется, не было возможности подписаться на это… членство.
Он шагнул ближе. А я — назад. И снова. И ещё. Пока не упёрлась спиной в холодную колонну.
— Ты называешь это пленом? — его голос был низкий, почти ленивый. — Здесь у тебя будут слуги, одежда, покои, пища, охрана. Всё, что тебе нужно. Даже почитание, если захочешь.
— Тогда у меня только один вопрос, — я глянула на него снизу вверх. Он был слишком близко, слишком высокий, слишком… мускулистый. — Если я не пленница, могу ли я уйти?
На его лице появилась лёгкая, очень красивая улыбка. Такая, от которой, наверное, у местных жриц подкашиваются колени.
— Нет.
— Ага. Значит, не пленница, но выйти не могу. Классика.
Он наклонился ближе, и между нами почти не осталось воздуха.
— Пленницы кричат, умоляют, рыдают. А ты бросаешь мне в лицо язвительные фразы, с виду — не испугавшись вовсе.
— Ага, — фыркнула я, — я просто в шоке. У меня язык отдельно от мозга работает. И знаете что? Это, между прочим, вторжение в личные границы. В моём мире за это можно получить по физиономии.
— В твоём мире, возможно. Здесь — нет, — он провёл пальцем по моему щеке. Легко. Едва касаясь. И от этого прикосновения по спине пробежал жар. Чёрт бы его побрал.
— Послушай, я не сосуд, — выдохнула я. — Я не жрица, не избранная, не часть твоего магического плана. Я просто человек. Который хочет домой. В душ. В кровать. И чтобы никто не превращался в змею рядом!
— Ты ошибаешься, — сказал он мягко. — Ты — сосуд. И боги выбрали тебя не просто так. Я молился о тебе. Я звал. И ты пришла. Это судьба.
— Судьба… — я закатила глаза. — А ничего, что у меня на сегодня был запланирован шведский стол и бассейн? А не ритуальное облачение и мужчина, называющий меня "своей"?
Он хмыкнул.
— Я вижу: путь к тебе будет не прост.
— Да я же ангел! Просто слегка... в шоке, — пробормотала я. — И к тому же, если вы, боги и прочая компания хотите, чтобы я тут осталась — попробуйте вести себя, как нормальные люди. Без змей и принудительных титулов.
Он отстранился. Но в глазах — всё тот же блеск. Нетерпеливый, почти хищный.
— Посмотрим, сколько времени тебе потребуется, чтобы перестать хотеть уйти.
— Посмотрим, сколько времени вам потребуется, чтобы начать понимать слово «нет».
Мы стояли напротив друг друга — я, почти дрожащая, но не сдающаяся, и он — властный, сильный, уверенный в том, что я его.
— К слову. Что это за шведский стол? — переспросил он, нахмурившись. — Это… что-то вроде собрания правителей севера?
Я не выдержала — прыснула.
— Почти. Только вместо королей — еда. Много. И вся — бесплатная. Ну, то есть ты уже заплатил, но потом можешь есть сколько влезет. Хоть десять раз. Хоть всё подряд.
Он посмотрел на меня как на существо с другого… ну ладно, мира — это уже не фигура речи.
— Ты голодна?
Я пожала плечами, не слишком уверенная, что честный ответ не обернётся очередным "ты — моя".
— Не то чтобы… Хотя, знаете, от арбуза и кофе со льдом я бы сейчас не отказалась. Или пиццу. Или роллы. Или просто багет с хрустящей корочкой… — живот предательски заурчал. Я виновато посмотрела на него. — Ну… да. Наверное, голодна.
Правитель — не шучу — улыбнулся. Легко, чуть-чуть. Улыбка была такая… опасно обольстительная. Как мираж, от которого хочется хлебнуть, даже если знаешь, что отравишься.
— Ты не останешься голодной, — сказал он. — У нас много блюд. Некоторые могут показаться… экзотичными. Но если ты не боишься змеиных яиц и запечённых лепестков лотоса — думаю, тебе понравится.
— Ммм… а у вас случайно нет курицы с картошкой? — осторожно уточнила я.
Он пристально посмотрел на меня.
— Я прикажу устроить для тебя собственный шведский стол, сосуд.
— Я же просила не называть меня сосудом, — пробормотала я.
— Тогда мне придётся придумать тебе новое имя, — ответил он. — А пока — иди. Отдохни. Поешь. Подумай.
— Подумать над чем? Над тем, как сбежать?
Он медленно кивнул, совершенно серьёзно:
— Подумай, сколько тебе нужно времени, чтобы перестать хотеть сбежать.
И снова этот взгляд. Жаркий. Уверенный. Словно он уже знал: сбегать я не буду.
А может, знал что-то, чего не знала я.
И всё же, чёрт побери, я хотела этот шведский стол.
Меня провели в покои, где был накрыт стол — не просто накрыт, а с любовью к деталям и намёкам на королевский банкет. Блюда парили ароматами специй и трав, которые я не могла опознать, но уже любила. В центре стояла чаша с фруктами, по бокам — лепёшки, жареное мясо, какие-то странные узорчатые пирожки и... что-то вроде супа с блестящей поверхностью. Выглядело подозрительно вкусно.
Слуга стоял в стороне, высокий, худощавый, с внимательными глазами и ровной осанкой.
Я села за стол, подтянула к себе тарелку и не выдержала:
— А у вас тут всё так… серьёзно? Или это специальный режим для "сосуда"?
Он чуть заметно улыбнулся, кивнув.
—Ты — не просто гостья. Ты — редкость. Последняя надежда, как говорят жрецы.
— И всё же... может, объяснишь, в чём я тут такая уникальная? Только простыми словами. Без "о, посланная небесами" и "свет в бездне".
Он шагнул ближе, вежливо налил мне напиток с лёгким ароматом цитруса и начал говорить. Мягко, но уверенно, как будто пересказывал старую легенду.
— Наш мир живёт под покровительством богов. Их мало. И они редко вмешиваются, но всё, что мы имеем — даровано ими. В древности они выбрали своих наследников — правителей, полубогов, соединяющих силу богов и кровь людей. Их задача — сохранять баланс и управлять землями.
— Типа фараоны?
— Мне это слово не знакомо, — сказал он. Но я была бы не я, если бы не просветила беднягу. Он выслушал мои объяснения и улыбнулся.
— Что-то вроде, — он кивнул. — Но в отличие от легенд твоего мира, наши правители действительно способны на большее. Они живут дольше. Сильнее обычных людей. И их сила растёт… когда появляется потомство.
Слуга ничего не ответил. Просто склонил голову и молча вышел, оставив меня наедине с ужином, золотыми бликами огня в светильниках и этой дикой, необъяснимой реальностью.
Я ткнула ложкой в суп. Он был вкусный. Безумно вкусный. Такой, что если бы мне его подали в пятизвёздочном отеле, я бы просила рецепт.
А теперь? Это была еда, которую подают тем, кто должен сделать выбор.
Родить божью детку.
Или быть принесённой в дар.
Класс.
Я откинулась в кресле и уставилась в потолок, где свет колебался, будто пульсировал вместе с моими мыслями.
"Может, я уже мертва?" — промелькнуло.
"А это чистилище. И мне выдали два прекрасных сценария — первый: стань святой мамочкой, второй: стань свечкой на алтаре."
Я усмехнулась, но внутри стало холодно.
Потому что, если честно, просыпаться никто не собирался.
И ложка, и суп, и золотые стены — всё было слишком настоящим.
— Ну, богиня плодородия и любви, — пробормотала я в потолок, — если ты меня реально сюда затащила — знай: ты выбрала очень… специфическую кандидатуру. Я — не нежная дева и не жертвенная лань. Я скорее та, кто пишет жалобы и знает, куда звонить в прокуратуру.
Ответа, конечно, не последовало.
Я снова посмотрела на еду, потом на двери. И почти шёпотом добавила:
— Но если это игра… я тоже умею играть.
Я наелась. И не потому, что внезапно поверила в гостеприимство этого мира. А потому что перед решающим побегом нужно иметь силы.
План, конечно, был размазан как крем по пустыне — но это же я. Импровизация — моё второе имя.
Я аккуратно выскользнула из покоев, надеясь, что слуги уже спят или, может, заняты обожанием очередного полубога. Пройтись по коридорам, найти окно, проверить, как тут вообще всё устроено — хотя бы выяснить, где я.
Но стоило мне сделать буквально десять шагов, как передо мной возникли две женщины в длинных полупрозрачных туниках. Ни звука, ни шороха — просто появились.
— Куда ты направляешься, сосуд? — спросила одна.
Голос её был вежливым, но взгляд — непреклонным.
— На вечернюю прогулку, — невинно ответила я. — Говорят, воздух перед сном полезен.
— Великий правитель велел, чтобы ты отдыхала, — спокойно произнесла вторая. — Завтра будет долгий день. Ты должна набраться сил.
Я попыталась улыбнуться.
— А если я не хочу отдыхать?
Они лишь чуть склонили головы, но ни на шаг не отступили. Словно стены. Шелковые, но стены.
— Прекрасно, — вздохнула я. — Верните меня в мои покои. Всё равно я снова сбегу. Чисто из вредности.
Они проводили меня обратно. Молча. Почти как тени. И когда я закрыла за собой дверь, вдруг почувствовала себя… одинокой.
Не в хорошем смысле. А в таком, где даже золото на стенах кажется слишком холодным.
Я легла. Повернулась на бок. Закрыла глаза. И не прошло и пары минут, как… услышала шорох.
Резко села. Сердце колотилось. В комнате было тихо. Но я чувствовала… присутствие.
Словно кто-то наблюдал. Тихо. Издалека. Но был здесь.
И тогда я увидела его.
Существо стояло у входа, отбрасывая длинную тень на пол. Высокое, грациозное, с телом кошки, чёрным как ночь, и глазами — золотыми, как песок при закате.
На голове — нечто вроде короны или шлема, а из плеч будто прорастали прозрачные, мерцающие вуали.
Он выглядел как ожившая статуэтка из музея, только во сто крат величественнее.
Я затаила дыхание.
— Ты… кто? — прошептала я.
Ответа не было.
Он сделал пару шагов. Мягких, неслышных. Подошёл к постели, опустил голову, как будто выжидая…
И я, сама не понимая почему, протянула руку. Осторожно. Касаясь лба, как быка-охранника на входе в храм.
Он ничего не сделал. Только лёг. У моих ног. Словно старый, молчаливый страж.
— Ты меня охраняешь? Или… следишь? — пробормотала я, уже укутываясь в покрывало.
Он не шевельнулся.
И впервые за весь день, среди всей этой дикости, богов, сосудов и фараонов-бодибилдеров, я почувствовала себя комфортно.
— Ладно… спи, если хочешь, — пробормотала я, прикрыв глаза. — Только если ты призрак — не лезь ко мне во сны. Мне и без того хватает приключений…
Я проснулась от запаха жасмина и… чего-то сладкого. Потянулась, зевнула, перевернулась на бок — и резко села.
Пусто.
Он исчез.
Никакого загадочного зверя с глазами, как у звезды на фоне ночи. Ни следа. Ни звука. Ни намёка, что он вообще был.
Я уставилась на край постели, где чёрная кошачья туша вчера улеглась, и провела ладонью по простыне.
Ничего. Ни вмятины, ни тепла.
— Супер, — пробормотала я. — Либо мне это приснилось, либо этот кото-божество с режимом ниндзя просто испарился.
Я поднялась, подошла к окну. За пределами дворца пески плавно уходили за горизонт, где солнце уже начинало жарить по-настоящему. Всё было слишком красиво. Слишком не моё.
Я всё ещё была здесь.
Не дома. Не в Египте.
А в Цитадели Северных Песков, в статусе "сосуда", с предложением родить божью детку. Или... быть подношением.
— Да что ж за отпуск такой, — выдохнула я.
В дверь тихо постучали, и прежде чем я успела ответить, внутрь скользнули те же молчаливые женщины.
— Завтрак ждёт. А затем ты увидишь храм.
— Угу, — кивнула я рассеянно. — Только сначала… вопрос. Никто не замечал у моей двери странного зверя? Кошка размером с телёнка? Глаза светятся, молчит, ведёт себя как стражник?
Они обменялись коротким взглядом. И… улыбнулись. Чуть-чуть. Как будто знали что-то, чего не скажут.
— Нет, сосуд, — ответила одна. — Тебе, должно быть, приснилось.
Ага. Конечно.
Только вот на моей щиколотке осталась тонкая золотистая пыльца, как след от лапы. И я могла бы поклясться — это не аллергия на местную кухню.
Меня вели по длинному коридору, устланному коврами с узорами, похожими на песчаные дюны. Стены украшали барельефы женщин с округлыми формами и цветущими венками, а воздух был насыщен ароматом ладана, гранатовых лепестков и чего-то, что ощущалось… теплом. Живым, глубоким. Будто сама земля здесь дышала.
— Куда мы идём? — спросила я, оглядываясь.
— В храм богини плодородия и любви, — отозвалась одна из женщин. — Ты должна обратиться к ней.
— И что, если я забуду текст молитвы? Меня заклюют голуби? Или сожгут с благовониями?
— Слушай сердце. Она слышит не слова, а намерения.
Я ничего не ответила. Просто шла. Шаг за шагом.
Храм оказался тёплым. Живым.
Колонны, усыпанные лепестками, вытягивались к куполу, где из тонкого отверстия лился свет — прямой луч, словно с небес. В центре — статуя женщины с мягким лицом, открытыми руками и пышными формами, стоящая босиком на цветущем лотосе.
Не мрамор. Не золото. Она выглядела… живой.
Как мать.
Как богиня.
Как сила, способная дать — и отнять.
Меня подвели к алтарю.
— Призови её, — прошептала жрица. — Если она услышит, ты получишь знак.
"Я уже получила кота в ноги, если что", — мрачно подумала я, но промолчала.
Я сделала шаг вперёд. Подошла ближе. Почти коснулась алтаря, как вдруг...
Шевеление.
Сбоку. За колонной.
Я резко обернулась.
И увидела чёрный хвост, мягко скользнувший за мрамор.
— Киса?.. — прошептала я.
Никто из жриц не отреагировал. Будто ничего не было.
Но я уже сделала шаг в сторону. За колонну. Потом ещё одну.
— Эй, стой! — прошептала я, ускоряясь.
Но когда я добралась до угла, за которым, казалось, только что мелькнула тень, там не было никого. Только лепестки. И свет, падающий сверху.
Я повернулась к статуе.
И в этот момент мне показалось, будто на лице богини на долю секунды… промелькнула улыбка.
Я ещё раз окинула взглядом храм, колонны, алтарь… и особенно то место, где только что был хвост.
Чёрный. Точно такой же, как у ночного гостя.
Я прикусила губу, сделала пару шагов обратно к жрицам и тихо спросила, стараясь сохранить серьёзный вид:
— Простите, а у богини… ну, есть домашнее животное?
— Что? — жрица вскинула брови.
— Ну... может, кот? Большой, чёрный, молчаливый? — я сделала неопределённый жест, изображая хвост. — Такой... царственный. С загадочным взглядом.
Наступила пауза.
Одна из жриц нахмурилась. Вторая — отвела взгляд. Третья — посмотрела на меня, как на сумасшедшую, но всё же ответила:
— Богиня ненавидит котов.
Я моргнула.
— Что?
— Она презирает их, — подтвердила женщина. — Считает лицемерными, лживыми и… слишком ленивыми, чтобы служить великой цели.
— Ага, — выдавила я. — То есть это точно не её кот, да?
— В этом можешь не сомневаться.
Я медленно вернулась к алтарю и прошептала себе под нос:
— Тогда кто же ты, пушистое недоразумение?.. И почему спал у меня в ногах, как будто имеешь на это право?
Ответа, как водится, не последовало.
Только лёгкий ветерок вдруг пробежал по храму, и лепестки закружились в воздухе, словно сама богиня решила… посмеяться.
Меня не предупредили заранее. Просто сказали:
— Великий правитель ждёт.
И всё.
Никаких «можно отказаться» или «если удобно». Только спокойные глаза и движение руки в сторону широких дверей, за которыми, как я уже прекрасно знала, ничего хорошего не ждёт… кроме одного очень мускулистого мужчины с божественным комплексом.
Меня снова провели через мраморный зал. Но теперь он был пустой. Ни жриц, ни стражей. Только я, эхо шагов и ослепительный свет, льющийся сверху, будто сам Ра надумал понаблюдать за представлением. (Если в этом мире он тоже был главным. Надо будет поинтересоваться пантеоном богов.)
Он стоял у широкого окна, спиной ко мне. Поза — царственная. Руки сцеплены за спиной. Волосы убраны, одежда другая: менее парадная, но всё равно дорогая — чёрное, тонкое, с золотым орнаментом, подчёркивающее его безупречную фигуру.
Я остановилась в нескольких шагах и постаралась выдохнуть спокойнее.
— Ты звал?
— Ты пришла, — ответил он, не оборачиваясь.
Голос звучал глубже, ниже, чем в прошлый раз. Или мне так казалось?
— Ну, знаешь… отказать тяжело, когда за тобой приходят жрицы с глазами, как у судебных исполнителей.
Он повернулся. Медленно.
И в его взгляде было что-то новое. Нечитаемое.
— Ты молилась богине?
— Если считать шепот «спасибо, что не убили» за молитву — да, — фыркнула я. — Кстати, у вас в храме завёлся чёрный кот. Большой. Очень. Хвост вот такой, — я показала. — Если вы его не ловите, советую срочно начать.
На его губах появилась слабая тень улыбки.
Он шагнул ближе. Один, другой. И остановился совсем рядом.
— В этом дворце котов нет, — отмахнулся он. — Ты задаёшь вопросы, на которые здесь не принято искать ответы.
— Ну, в моём мире я задаю вопросы, на которые людям неудобно отвечать. Знаешь, привычка.
— И всё же ты здесь, — его голос стал мягче. — Живая. Не тронутая. Освящённая. Ты чувствуешь это?
Я смотрела на него снизу вверх, дыша чуть чаще, чем хотелось бы. Боги, как он близко…
— Я чувствую, что здесь никто не спрашивает моего мнения.
Он наклонился чуть ближе. Не касаясь, но достаточно, чтобы я чувствовала, как дрожит воздух между нами.
— Моё мнение тоже не спрашивали, — сказал он тихо. — Я звал силу. Я звал свет. Я звал жрицу. А мне прислали тебя.
— Разочарован?
Он задержал взгляд на моих губах. Потом — на глазах.
— Озадачен.
— Привыкай, — сказала я, вскидывая подбородок. — Я вообще женщина сплошных вопросов без ответов.
Он молчал. Но взгляд становился темнее, глубже.
Так смотрят не на сосуд. И не на избранную.
Так смотрят на женщину, которую хочется.
И от этого стало жарко.
Слишком жарко.
— Ты хочешь от меня ребёнка, — сказала я, не отводя взгляда. — В чём смысл? Почему это так важно?
Он молча смотрел на меня, будто взвешивал, стоит ли вообще объяснять. Но потом заговорил:
— Чтобы стать сильнее.
— А зачем тебе сила? У тебя и так гарем, армия, дворец и мраморные полы, по которым я вот только что проскользила, потому что они слишком блестят.
— Этого мало, — его голос был ровным, но в нём звучало напряжение. — Южные земли давно настроены враждебно. Но веками наши силы были равны. Равновесие — это то, что удерживало всех от войны.
Я нахмурилась, внутренне собираясь с мыслями.
— И?
— Недавно юг объединился с западом, — продолжил он. — Они заключили союз. Их армии теперь больше. А их жрецы нашли способ укрепить полубогов. Без жриц. С помощью крови. Пески уже знают вкус огня.
Мурашки побежали по спине. Я вдруг почувствовала, что всё вокруг стало… тише. Даже фонтан за колоннами замер, будто тоже слушал.
— А почему бы тебе не объединиться с восточными? — осторожно спросила я. — Сыграть в ту же игру?
Он отвернулся. На мгновение. Затем снова посмотрел мне в глаза.
— Потому что на востоке — пустота. Безжизненная.
Пески, что не поют, а шипят. Ветры, что не несут жизни. Там — никого.
Ни народа. Ни богов. Только мёртвый песок и проклятие, о котором не говорят даже жрецы.
Я сглотнула.
— Классная у вас геополитика. Плодородие на дефиците, союзники вымерли, враги злятся. И на этом фоне ты такой: «А давай-ка мне божественного малыша».
Он не улыбнулся. Ни тени иронии.
— Мне нужно больше. Чтобы выстоять. Чтобы защитить свой народ. Чтобы не пасть.
А для этого нужна ты.
Нужна твоя кровь, твой свет. Твоё согласие.
Я шагнула чуть назад. Потому что это звучало не как просьба. И даже не как угроза.
Это было заявление факта.
— А если я не соглашусь?
Он не ответил.
Просто смотрел.
И в этом взгляде было всё.
Я прищурилась, сложив руки на груди.
— Слушай, я, конечно, могу многое принять. Допустим, мир другой. Допустим, ты полубог. Допустим, у вас дети как источник силы. Окей, логика у вас своя.
Но вот что непонятно.
Он наклонил голову, наблюдая за мной с тем же вниманием, с каким охотник смотрит на потенциальную добычу, решившую повоспроизводить речь.
— Почему именно я — твоя? Эти жрицы, насколько я поняла, были… универсальны, да? То есть могли дарить силу любому правителю. Почему ты так уверен, что я — именно твоя избранная?
Молчание. Он не отводил взгляда. Лицо — камень, дыхание — ровное. Но в глазах что-то вспыхнуло. Не гнев. Не раздражение.
Что-то более древнее. И чуть пугающее.
— Потому что ничего не изменилось, — произнёс он тихо. — Они действительно были связаны со всеми. Но только тогда, когда боги позволяли. А теперь…
Он сделал шаг ближе.
— Ты прошла сквозь врата. Ты — единственная. И ты появилась здесь.
У меня. В моих землях.
— А если бы я вышла в пустыне на юге? Или на западе? — спросила я, глядя ему прямо в глаза.
Он медленно покачал головой.
— Не вышла бы. Врата открылись только здесь. Только для меня.
— Удобно, — пробормотала я.
— Не удобно. Это судьба.
Он приблизился настолько, что я снова почувствовала тепло от его тела, будто рядом — не мужчина, а огонь.
— Это связь, сосуд. Не просто свет. Это нить. Я чувствую её. Чувствую… тебя.
Каждый твой шаг. Каждый вздох. Даже страх.
И если ты спросишь, почему именно ты — я не отвечу. Потому что и сам не знаю.
Но я знаю, что ты моя.
Я смотрела на него, слышала каждое слово, ощущала жар его дыхания, чувствовала, как тянется к нему что-то внутри — и всё равно...
Вот оно. Главная мысль, пронзившая мозг словно молния:
Он присвоил меня. Потому что я появилась здесь. Потому что успел первым.
Не потому что боги выбрали меня для него.
А потому что я упала ему под ноги, и он решил — моя.
Он не знал, почему я. Он сам это признал. Но действовал так, будто знал. Потому что ему это удобно. Пока никто другой не...
Я резко сделала шаг назад, отдаляясь, сбрасывая жар, запах, голос — всё.
— Так вот в чём дело, — выдохнула я. — Это не пророчество. Не судьба. Это… первый успевший.
Он слегка нахмурился.
— Ты не понимаешь...
— Нет, как раз теперь понимаю, — перебила я. — Я появилась на твоих землях — и ты решил, что раз я здесь, значит, твоя. Не потому что чувствуешь, не потому что веришь, а потому что можешь заявить права. Ты спешишь, да? Пока другие не узнали. Пока кто-то ещё не пришёл… и не захотел отнять меня.
Я видела, как в его взгляде что-то мелькнуло. Почти незаметно. Но мелькнуло.
— Интересно, — продолжила я тише. — А кто-нибудь может забрать? Если я уйду. Если выберу кого-то другого? Или если… меня похитят? В какой момент я становлюсь окончательно твоя? Или никогда?
Он подошёл ближе, но уже медленнее. Осторожнее.
И голос его был другим — хрипловатым, сдержанным:
— Те, кто попытается забрать то, что пришло ко мне, пожалеют об этом. Слишком дорого ты мне далась, чтобы я позволил это потерять.
— А ты точно говоришь обо мне, а не о власти, которую я тебе могу дать? — спросила я жёстко.
— Сейчас — о тебе, — сказал он. — Завтра — возможно, и о власти. Я не лгу. Никогда.
Но главное — ты здесь. Со мной. И я не отдам тебя.
Он не сказал больше ни слова. Просто отвернулся и жестом предложил идти — через открытые ворота террасы, где ветер трепал лёгкие занавеси, а за каменными перилами простирались пески, сиявшие в закатном свете.
Я пошла рядом. Молчали. Он не торопил. Я не отдалялась. И в этом молчании было что-то странно… интимное.
— А если бы я пришла в западные земли? — спросила я, глядя вдаль, где золотой свет ложился на дюны, как на покрывало.
— Ты бы не вернулась, — тихо ответил он. — Запад суров. Их правители ищут силу в крови, не в свете. Ты бы стала не сосудом, а жертвой.
— А ты уверен, что твоя версия лучше? Там смерть… Это, безусловно, плохо. А ты хочешь, использовать меня как инкубатор.
Он не ответил. Просто остановился и посмотрел на меня.
Долго. Глубоко.
Я выдержала взгляд. Почти.
— Ты храбрая, — сказал он. — Не послушная. Не кроткая. Не богобоязненная.
Богиня выбрала тебя за это. Но я... рад, что это ты. А не кто-то из их прекрасных, покорных и готовых отдаться по первому приказу.
И прежде чем я успела среагировать, он сделал шаг вперёд и поцеловал меня.
Не нежно. Не резко.
Точно. Глубоко. Вкусно.
Это был поцелуй, в котором не было попытки спросить разрешение, но было владение. Он не просил — брал.
И, что хуже всего... я ответила.
На долю секунды — но да, я поцеловала его в ответ.
Губы были горячие. Тёплые. Пряные, как, вероятно, всё в этом мире.
И на мгновение я потеряла всё: землю под ногами, страх, здравый смысл.
А потом — резко отпрянула, оттолкнула его грудь ладонью и сделала шаг назад.
— Не надо, — прошептала я. Хрипло. Неуверенно. Слишком поздно.
Он не последовал за мной. Не потянул возвращая, не остановил.
Просто остался стоять.
Словно каменная статуя.
Но с улыбкой. Спокойной. Уверенной. Очень… довольной.
— Пока, — сказала я и развернулась, скрывая, как дрожат пальцы.
Я буквально влетела в свои покои, захлопнув за собой двери и прислонившись к ним спиной, как будто могла таким образом отгородиться от поцелуя, от взгляда, от всего этого мира.
— Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт, — пробормотала я, зажимая ладонями пылающее лицо.
Он поцеловал меня.
И мне это понравилось.
А это уже была проблема.
Я прошлась по комнате, потом села на край постели, потом резко встала — сидеть не могла, в теле всё ещё вибрировало от его прикосновения.
— Ну ничего, — сказала я себе. — Сейчас полежу, отдышусь, забуду, и всё. Он успокоится. Я — нет. Но хотя бы попытаюсь.
Но стоило мне коснуться подушек, как дверь мягко приоткрылась, и в комнату вошли две жрицы.
Те самые. С вечными нейтральными лицами и плавными, как у кошек, движениями.
— Ты ведь шутишь, — сказала я, не вставая, просто прикрыв глаза. — Скажите, что вы просто принесли чай. Или… я не знаю, предложение мира.
— Великий правитель изволил сегодня купаться, — сказала одна, не моргнув.
— Купаться. Потрясающе. Он делает это не регулярно? В этот день соибраются представления? И, угадаю… мне тоже туда?
— С твоей помощью, — уточнила вторая.
И это прозвучало как приговор.
Я села. Очень медленно.
— Простите, с моей помощью — это как? Мне что, таз подносить? Питьевую воду в ванну лить? Или… тереть его спину?
Они молчали.
Что, по их меркам, значит: да.
— Ну конечно, — вздохнула я. — Один поцелуй — и сразу в баню. А у вас тут всегда так быстро всё происходит?
— Правитель пожелал, — мягко сказала одна.
— Да он, похоже, много чего желает, — пробормотала я, поднимаясь на ноги. — Только пусть не рассчитывает, что я полезу с ним в воду. Или полезу, но с вилами.
Они не отреагировали. Уже доставали тонкие, полупрозрачные ткани, ароматные масла и украшения. Всё — слишком интимное для обычной встречи.
Слишком прозрачное. Слишком… предназначенное для радости его взора.
Я смотрела на них, и внутри всё кричало:
Опасно. Горячо. Нельзя. Надо. Бежать.
Но губы сказали другое:
— Надеюсь, у вас там хотя бы не прохладно. Я плохо переношу холодную воду.
Купальня была вырезана прямо в камне. Огромная, залитая мягким золотым светом от сотен фонарей и чаш с ароматным дымом. Воздух здесь был влажным, горячим, пропитанным ладаном и специями, отчего дышать становилось… слишком приятно.
Посреди зала — купель, переливающаяся, как ртуть, с водопадом, льющимся по мраморным плитам. По краям — подушки, масла, ткани, лежащие, будто случайно, но точно в нужных местах.
А он — он уже был там.
Погружён в воду по пояс.
Грудь — мощная, смуглая, блестит от влаги. Волосы распущены, и стекают по плечам.
Он сидит спокойно, как будто не дожидается, а просто знает, что я приду. В целом, это и не странно, он же приказал…
И я… пришла.
Платье, которое на меня надели, было почти невесомым. Оно цеплялось за тело, как влажный воздух, почти не скрывая — а только подчёркивая.
Я шла к нему — и каждый шаг казался не по полу, а по лезвию.
Он смотрел на меня. Медленно. Внимательно. Глазами, от которых у меня внутри всё сжималось и разгоралось одновременно.
— Ты пришла, — сказал он. Низко. Глухо.
— Меня… пригласили, — пробормотала я, остановившись у кромки воды. — Вежливо, но твёрдо. Под лозунгом «пожелал правитель».
Он протянул руку.
Я медлила, но всё же вложила свою ладонь в его. Тёплую. Сильную. Словно волна прошла по коже.
Он чуть потянул — не грубо, но настойчиво — и я сделала шаг в воду.
Тепло окутало, как мягкое покрывало. Платье сразу прилипло к телу ещё сильнее, становясь почти прозрачным.
— Ты напряжена, — тихо произнёс он, подводя меня к каменному выступу у водопада. — Расслабься. Позволь себе ощущать.
— Я вполне ощущаю, — пробормотала я. — Особенно, что у меня на коже, как минимум, полтонны мужского взгляда.
Он усмехнулся.
— Тогда ты не должна возражать против купания.
— Я думала, «помочь в купании» — это подать полотенце. Максимум — налить масла.
— А я думал, ты не будешь бояться воды, — его голос стал мягким, почти дразнящим. — Или своего тела.
Я напряглась.
— Просто не собираюсь... устраивать бесплатное шоу, — буркнула я, поджав губы.
Он медленно наклонился, вплотную, так что я почувствовала тепло его тела, влажный запах кожи, аромат пряностей и... что-то опасно мужское.
— Тогда раз уж ты здесь — помоги мне.
— В смысле?
Он подал мне сосуд с ароматным маслом.
— Намыли мне плечи. Они болят. Сегодняшний день был тяжёлым. Особенно после того, как ты решила мне перечить.
— Прости, но я не записывалась в штат банщиков.
— Ты — сосуд богини, — усмехнулся он. — Тебе полагается знать, как ухаживать за телами полубогов.
— Ага. Только я не проходила инструктаж по «божественным мускулам». Может, к жрицам отправишься?
— Ты ревнуешь?
— Я — возмущена, — отрезала я и вырвала у него сосуд.
Он откинулся у края купели, демонстративно расслабив плечи и расправив руки по бортикам. Вся поза вопила: я весь твой, делай, что хочешь.
Скрипнув зубами, я вылила масло на ладони. Горячее. С ароматом чего-то странного — горького и сладкого одновременно.
Касаться его было…
Словно проводить руками по гладкому мрамору. Только живому. Тёплому. Чувствующему каждое движение.
— Слишком сильно? — тихо спросила я, резко нажимая пальцами между лопатками.
— В самый раз, — его голос звучал с ленивым наслаждением.
— Ты наслаждаешься, да?
— А ты — уже вовлечена.
Я не ответила. Просто продолжила.
Плечи, шея, ключицы... мои пальцы скользили, а дыхание становилось всё более сбивчивым. Вода колыхалась. Влажный пар поднимался над телами. И когда я отстранилась, пытаясь сохранить остатки контроля — он повернулся.
Его взгляд был тёмным. Теплым. И слишком спокойным для мужчины, которого только что мыла дрожащая, злая, смущённая девственница из другого мира.
— Теперь ты, — сказал он.
— Что — я?
— Раздевайся.
Голос ровный. Почти нейтральный. Как будто приказывал сменить караул, а не снять с себя последнее.
Я замерла.
— Не собираюсь.
— Тогда я помогу, — и, не дав мне ни секунды на ответ, провёл рукой в воздухе.
И ткань… исчезла. Растворилась. Беззвучно. Будто её никогда не было.
— Что ты... — выдохнула я, прикрываясь руками. — Ты с ума сошёл?!
— Не сошёл. Просто устал ждать, — его взгляд скользил по мне, но не как у мужчины, желающего схватить. А как у правителя, привыкшего брать, но умеющего ждать. — Ты красива. Даже злишься красиво.
— Верни платье! Сейчас же!
— Позже, — он подошёл ближе. Очень близко. И провёл рукой по моей руке, обнажённой и дрожащей. — Сейчас я тебя помою.
— Что?! Нет! Я сама! — попыталась вырваться, но он уже взял масло, налил на ладони и коснулся моих плеч.
Сила в его движениях была удивительно нежной. Он вёл пальцами вниз, по ключицам, к рукам, касаясь не как мужчина, а как… художник. Скульптор. Почти благоговейно.
— Ты прекрасно чувствуешь. Просто не хочешь признать, — прошептал он, касаясь моей спины, смывая остатки масла водой.
— Это насилие! Магическое и психологическое! — бурчала я сквозь зубы, сжавшись.
— Тогда почему ты не остановила меня? Только возмущаешься, — его ладонь задержалась у моей талии, жар от прикосновения словно расплескался по коже.
Я не ответила.
Он склонился ближе, прижался губами к моему плечу, поцеловал, скользнул вверх — к шее, к щеке. И снова — к губам.
На этот раз поцелуй был другим.
Нежным. Медленным. Очень… личным.
Как будто он не пытался взять, а пытался сказать: ты мне нужна.
И я… снова ответила.
Потому что внутри уже пылало всё. А как не поплыть, когда передо мной настоящее произведение искусства, пропитанное тестостероном.
Он не стал настаивать. Лишь чуть склонил голову в молчаливом согласии, а затем развернулся к воде, словно я перестала существовать, растворившись в тёплом влажном воздухе вместе с неотвеченными желаниями. Плавно погрузившись в купель, он начал неторопливо плыть, словно его тело — созданное, чтобы пленять одним своим видом, — было частью этой стихии.
Я стояла неподвижно, не в силах оторвать взгляд.
Мышцы его спины перекатывались под гладкой, влажной кожей, движения были сильными, уверенными, и в каждом из них сквозила какая-то ленивая, обманчивая грация, за которой таилась первобытная мощь.
Он плыл неспешно, словно весь мир замер вокруг, существуя только для него. Для нас. И чем дольше я смотрела, тем сильнее становился накал в груди, заставляя сердце отбивать сумасшедший ритм.
Наконец, усилием воли я заставила себя развернуться, подгоняемая желанием как можно скорее убежать прочь из этого проклятого купальнища, из этого сладкого наваждения, пока ещё оставались силы думать, а не только чувствовать.
Я сделала несколько шагов… и застыла.
Платье.
Его нет.
Его до сих пор нет.
Вскинув голову, я обернулась и яростно уставилась на мужчину, который всё так же спокойно плавал в воде, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто я была частью интерьера, а не стояла перед ним обнажённая, прикрытая лишь тонкой тканью.
— Верни платье! — потребовала я, горя от смущения и злости одновременно.
Он даже не потрудился посмотреть на меня. Лишь небрежно провёл рукой в воздухе, продолжая плавно рассекать воду мощными руками.
И в ту же секунду тонкая ткань снова обвилась вокруг моего тела, словно никогда и не исчезала.
Я стиснула зубы, прижимая к себе возвратившуюся одежду, и, не удостоив его больше ни словом, ни взглядом, выскользнула за дверь, скрывая за спиной всю бурю чувств, что клокотала внутри.
Но даже когда дверь тихо закрылась за мной, я всё ещё ощущала его взгляд на своей коже.
И знала — он не преследовал меня не потому, что передумал.
А потому что был слишком уверен: я ещё сама вернусь.
Коридоры были пустынны, тёплый воздух купальни ещё держался на коже, когда я миновала несколько залов, стремясь как можно быстрее добраться до своих покоев и спрятаться за тяжёлыми дверями, где можно будет наконец остаться наедине с собой и своими дрожащими мыслями.
Но судьба, как всегда, решила иначе.
На повороте, ведущем к моим покоям, меня встретила группа женщин. Красивых. Высоких. Идеально сложенных, словно их вылепили из песка и солнечного света. Их лёгкие одежды больше открывали, чем скрывали, а тонкие украшения звенели при каждом движении, наполняя воздух мелодичным звоном.
Их было трое.
И каждая смотрела на меня так, будто перед ними стояла не живое существо, а досадная ошибка мироздания.
Они остановились, преграждая дорогу, а их взгляды скользнули по мне — оценивающе, холодно, с той откровенной враждебностью, которую невозможно спутать ни с чем.
— Значит, ты и есть сосуд, — первой заговорила женщина с густыми тёмными волосами, украшенными золотыми нитями. Её голос был сладким, как мёд, но в каждом слове слышался яд.
Я выпрямилась, стараясь не показывать, как дрожит внутри всё после недавней сцены с правителем. Эти женщины, в отличие от него, не собирались играть в вежливость.
— И что с того? — спокойно спросила я, встречая их взгляды без страха.
Другая, рыжеватая, с глазами цвета янтаря, презрительно усмехнулась, отведя взгляд, словно моё существование оскорбляло её само по себе.
— Ты не отсюда. Ты чужая. Грязная песчинка в великой цитадели, — произнесла она.
Третья, самая молчаливая из них, шагнула чуть ближе, скользя вокруг меня, словно оценивая добычу, которую только предстоит растерзать.
— Великий правитель был наш, — тихо сказала она, и её голос звенел осколками разбитой гордости. — Мы служили ему. Мы принадлежали ему. А теперь... теперь ты. Не думай, что займешь наше место.
Я подняла подбородок выше, чувствуя, как злость поднимается внутри, тёплая, упорная, вытесняющая страх.
— Я никому не принадлежу, — произнесла я, каждый звук словно вытачивая из воздуха, сдерживая дрожь, которая так и норовила прорваться наружу.
Женщины переглянулись, и в их взглядах вспыхнули недобрые искры — уже не просто холодное презрение, а злая, тяжёлая враждебность.
— Пока ты не разделила ложе с правителем, — усмехнулась темноволосая, делая шаг ближе, так что между нами осталась всего пара шагов. — Но если у тебя есть хоть капля разума, ты сама исчезнешь отсюда. И сделаешь это быстро. Пока ещё можешь.
Я подняла подбородок выше, ловя её взгляд с упрямством, которое не раз спасало меня в этом и в моём прежнем мире.
— Интересно, — проговорила я ровно, чувствуя, как сердце стучит всё сильнее, — а что скажет Великий правитель, когда узнает, что его сосуду угрожают?
На миг их лица застыли. А затем в их глазах вспыхнула злая ярость.
— Не надейся, что его защита будет вечной, — процедила рыжеватая, сжав кулаки так, что побелели костяшки. — Тебе здесь не рады. Ты чужая. Ненужная. Случайность, которую легко можно исправить.
Третья женщина, молчаливая до этого момента, добавила с хищной улыбкой:
— Здесь, в Северных песках, чужим не место. И Великий правитель — не единственный, кто решает судьбы.
Их слова звенели в воздухе, как натянутые струны, готовые в любой момент оборваться. Но я стояла, не отступая. Я могла бояться. Могла дрожать. Но уйти, опустив голову? Нет. Это было бы настоящим поражением.
Женщины снова обменялись взглядами — и, словно по молчаливому знаку, развернулись, оставив за собой тяжёлый след ароматов и скрытых угроз.
Я осталась одна в коридоре, с бьющимся сердцем, с комом в горле и с чётким осознанием:
Этот мир был роскошным. Этот мир был волшебным.
Но в этом мире, чтобы выжить, мне придётся стать кем-то гораздо сильнее, чем я была прежде.
Я добралась до своих покоев, устало прикрывая за собой дверь и опираясь на неё спиной, словно надеясь таким простым движением сдержать натиск всего нового мира, который валился на меня лавиной. В комнате царила мягкая полутьма, лампы отбрасывали золотистые блики на стены, а тишина впервые за долгий день казалась не гнетущей, а целительной.
Я опустилась на край постели, потирая виски, когда вдруг краем глаза заметила лёгкое движение.
Он появился почти беззвучно, как и прошлой ночью, с той же мягкой поступью, которую невозможно было спутать ни с чем.
Мой ночной гость.
Чёрный, огромный, сильный — и в то же время такой странно родной, словно частичка этого мира, явленная только для меня.
Он подошёл ко мне, ткнулся тяжёлой, тёплой головой в мою ладонь, и тихое глухое мурлыканье наполнило комнату, вибрируя в воздухе.
Я медленно провела рукой по его густой шерсти, позволив себе улыбнуться.
— Привет, — прошептала я, опускаясь на пол рядом с ним.
Он молчал, только тяжело дышал, прислонившись ко мне всем своим сильным телом, требовательно, доверчиво.
Я снова провела пальцами по его загривку, чувствуя, как с каждым движением уходит напряжение.
— Ты знаешь... — начала я тихо, словно говоря в пустоту, но зная, что он слушает, — в моём мире я всегда старалась быть сильной. Держаться. Сражаться за своё место под солнцем. Верить, что если очень стараться, всё будет хорошо.
Он замурлыкал громче, его тепло окутывало меня, заставляя голос дрожать чуть меньше.
— А потом всё разрушилось. И я оказалась здесь. Одна. Чужая, — продолжала я шёпотом, поглаживая его по сильной, широкой шее, чувствуя, как под моей ладонью перекатываются тугие мышцы. — И, честно говоря, меня совершенно не устраивает, что какой-то напыщенный властелин этих песчаных дюн вдруг решил, будто я что-то ему должна. Как будто кто-то спросил моё мнение.
На этих словах он неожиданно чихнул — или, может, кашлянул — звук вышел странный, глухой, с хрипотцой, будто он то ли смеётся, то ли возмущён.
Я приподняла брови, невольно улыбнувшись.
— Будь здоров, — сказала я серьёзно и провела ладонью по его загривку, чуть задержавшись на месте между ушами. — И не хмурься. Я же знаю, что ты всё понимаешь.
Он не ответил, конечно. Только чуть склонил голову, будто принимая поглаживание как должное, и снова прижался ко мне боком, тёплым, тяжёлым, надёжным.
Мой взгляд скользнул по его телу, и я в который раз заметила странные полупрозрачные ленты — или вуали? — за его плечами. Они чуть дрожали в воздухе, как лёгкий дым на ветру, и выглядели... неестественно.
— А вот эти твои штуки… — пробормотала я, касаясь пальцами едва ощутимого завитка света. — Это вообще что такое? Крылья? Украшение? Дым? Иллюзия?
Он, разумеется, ничего не ответил. Только тихо, чуть слышно фыркнул, будто даже обсуждать это не собирался.
— Ладно, молчи, как знаешь, — вздохнула я. — Всё равно не поверила бы.
Я встала, откинув с плеч тонкую накидку, забралась под мягкое покрывало, тяжёлое, как дюны после заката, и устроилась, стараясь не думать о дне, не вспоминать взгляды, приказы, поцелуи, угрозы и собственные сомнения.
Он последовал за мной, ни на секунду не замешкавшись, легко вспрыгнул на край ложа и, улёгся у моих ног, обвил хвостом мои ступни под покрывалом, будто не собирался отпускать.
— Спокойной ночи, странное ты существо, — прошептала я, уже закрывая глаза, — и спасибо, что не говоришь глупостей.
Он мурлыкнул в ответ — глухо, тепло, убаюкивающе — и я позволила себе утонуть в этом звуке, раствориться в тяжёлом тепле его тела и собственной усталости.
И заснула прежде, чем успела испугаться наступающей тьмы.
Я проснулась от мягкого света, заполнившего комнату. Он струился сквозь тонкие занавеси, ложился золотыми пятнами на мраморный пол, проникал в каждую складку ткани, пробирался под веки, заставляя меня медленно, нехотя выбраться из объятий сна.
Первая мысль была о животном. О тяжёлом тепле у ног, о тихом мурлыканье. Но стоило мне потянуться — кровать оказалась пустой. Мой ночной гость исчез так же беззвучно, как и появился.
На прикроватном столике ждал завтрак: плоские лепёшки, фрукты, запечённые в мёде орехи, чаши с густым йогуртом, пряным мясом, ароматный чай, переливающийся в изогнутом стеклянном кувшине. Всё выглядело настолько соблазнительно, что я позволила себе забыть обо всём — на несколько минут. Привела себя в порядок, вымылась, заплела волосы в небрежную косу и села за низкий стол, смакуя каждый кусочек, как если бы он был последним в жизни. (А вдруг?)
Снаружи слышались птичьи крики и журчание воды. Я подошла к окну, раздвинула занавеси и выглянула.
Внутренний двор оказался настоящей сказкой. Посреди каменных стен и арок раскинулся оазис — с тонкими пальмами, кустарниками, пышной зеленью и маленьким прудом, в котором сверкала на солнце вода. Всё выглядело удивительно живым, цветущим, полным покоя.
И среди этой зелени я увидела его.
Малыш.
Совсем крошечный, на вид не больше двух лет, босиком, в лёгкой тунике, с тёмными кудрями и неуверенной походкой. Он медленно брёл к пруду, раскачиваясь, как это умеют только дети.
Но рядом с ним не было никого.
Я обвела взглядом двор — ни одной служанки, ни одного стража, ни одной души.
Сердце тут же сжалось.
Я рванулась к двери и распахнула её, выглядывая в коридор.
— Эй! Кто-нибудь! Там ребёнок! Один! — голос сорвался.
В коридоре стояли две служанки. Они посмотрели на меня, как будто я сказала нечто совершенно обыденное, кивнули — и остались стоять, даже не сдвинувшись с места.
— Вы что, не слышали?! — сорвалось с губ. — Там ребёнок! Один! У воды!
Но они уже отвернулись.
Что-то внутри меня оборвалось.
Я развернулась и побежала.
Босиком, забыв о еде, о правилах, о приличиях, о своём статусе — если он вообще существовал.
Платье путается в ногах, волосы выбиваются из косы, дыхание сбивается, а ноги несут, как во сне — быстро, отчаянно, будто я могу остановить нечто страшное, просто добравшись вовремя.
Глава 11 - 03.05
Я сбежала по ступеням, почти не касаясь их, перепрыгивая по две, по три, и врываясь в тень оазиса, задыхаясь от собственных воспоминаний и ужаса, который не отпускал.
Малыш был здесь.
Я видела его — как он шёл, шатаясь, к пруду, с ручонками, протянутыми к воде, как солнце сверкало на его тёмных кудрях, как ветер играл подолом туники.
Но когда я добралась до кромки пруда — его не было.
Пусто.
Ни следов, ни всплеска, ни тени, ни шелеста маленьких шагов. Только гладкая, зеркальная поверхность воды и неподвижная зелень, притихшая, как будто сдерживала дыхание вместе со мной.
— Нет... нет... — прошептала я, оглядываясь по сторонам, срываясь на бег, прочёсывая взглядом кусты, траву, кромку воды. — Малыш! Малыш, ты где?! Отзовись!
Я зашла в воду, не думая, не чувствуя холода. Ткань намокла, прилипла к ногам. Я шла, пока не оказалась по пояс в воде, расталкивая цветы и стебли руками, вглядываясь в глубину, в поисках хотя бы малейшего движения, хотя бы пузыря воздуха.
Но всё было мертвенно спокойно. Тихо. Словно никого и никогда тут не было.
Паника душила.
— Госпожа?
Я вздрогнула и обернулась.
На краю пруда стоял один из слуг. Высокий, сухощавый, с тем самым безупречным, безэмоциональным выражением лица, как у всех здесь. Он смотрел на меня, словно я сорвала лепесток с цветка и теперь держала его, не зная, что делать.
— Там... там был ребёнок, — прошептала я, чувствуя, как дрожат губы, и голос срывается, как тогда, много лет назад. — Мальчик. Совсем кроха. Один. Я... я видела, как он шёл к воде. Почему вы его оставили?!
Он медленно покачал головой.
— Во дворце нет детей, госпожа.
— Что? — я моргнула, не веря. — Нет... Я видела его. Я видела! Он был в белой тунике... он шёл к пруду... он...
— Это невозможно, — спокойно, почти холодно произнёс он. — Детей во дворце нет. Их не бывает. Таков приказ.
Мир вокруг будто сжался.
Слова «их не бывает» зазвенели в голове как гвозди. А на воде по-прежнему не было ни следа. Только моё отражение, мокрое, растерянное, с дикими глазами и волосами, прилипшими к щекам.
И никаких детей.
Я стояла в воде, по пояс мокрая, с колотящимся сердцем. В груди всё ещё билась паника, в голове звенели слова, как эхо неотпетой трагедии: мальчик был здесь, я его видела, он шёл к воде…
Но в ответ — только ровный, почти бездушный голос:
— Детей во дворце нет, госпожа.
Я смотрела на него с немым отчаянием, не в силах ни поверить, ни спорить дальше.
Он всё ещё стоял там же, невозмутимый, как будто моё безумное появление в пруду было обыденным, как завтрак или смена караула.
— Великий правитель желает видеть вас, — продолжил он с тем же спокойствием, словно ничего не произошло. — Но перед этим вам следует привести себя в порядок.
Я заморгала, выныривая из прошлого, из воспоминаний, из боли, которую только что пережила заново.
— Что?.. Прямо сейчас?
Он не ответил. Лишь склонил голову, как делают все здесь, когда что-то решено не тобой и обсуждению не подлежит.
— Конечно, — выдохнула я, глядя на себя, мокрую, дрожащую, с прядями волос, липнущими к лицу, с тканью, облепившей ноги. — Почему бы и нет. Встреча с полубогом после нервного срыва в пруду звучит вполне... по-дворцовому.
Слуга не шелохнулся. Ни сочувствия, ни удивления. Я сделала шаг назад, вода лениво разошлась по кругу.
— Я приведу себя в порядок, — произнесла я уже твёрже. — И тогда... тогда посмотрим, чего он хочет.
Он повернулся, не дожидаясь моего ответа, и медленно направился к выходу из сада. Я шла за ним — мокрая, хлюпающая с каждым шагом, с тяжёлым подолом, цепляющимся за лодыжки. Холод от воды впитывался в кожу, но я не чувствовала ни зноя, ни прохлады.
Мы поднимались по ступеням. По узкому коридору вновь заскользили солнечные блики. Он шагал молча, плавно, как и все они здесь — с этой отточенной до абсурда грацией людей, для которых нет ничего неожиданного. Его мантия шелестела по полу, а я позади него оставляла влажные следы на мраморе.
У моих покоев он остановился и склонил голову.
— Я подожду, госпожа, — произнёс он с той же бесстрастной вежливостью, что и раньше. Ни удивления, ни интереса. Только ожидание.
Он остался стоять у двери, а я зашла, сбросила мокрую ткань прямо на пол, вытерла лицо, сменила одежду. Быстро. Не глядя в зеркало. Влажные следы остались на мраморе, и сердце всё ещё билось от паники.
Когда я вышла, он стоял так же, как и прежде. Ни одного движения, ни взгляда, ни лишнего жеста — только кивок и поворот. Мы тронулись вперёд.
Шли быстро. Я едва поспевала за его широкими шагами. Коридоры мелькали, словно гобелены, развешанные в памяти: арки, свет, колонны, узоры на полу, которые плыли под ногами. Я теряла счёт поворотам, не запоминала путь — просто шла.
Наконец он остановился у двери. Толкнул створку. Пропустил меня вперёд и, не сказав ни слова, поклонился и вышел, бесшумно затворив дверь за собой.
Я осталась одна.
Комната была странной. Без окон, но не тёмная — свет лился откуда-то сверху, мягкий, ровный, как рассветный туман. Ни факелов, ни светильников. Ни теней. Стены гладкие, как мрамор, но без рисунков. Потолок терялся в дымке.
Пусто.
Никакой мебели. Ни подушек, ни ковров, ни привычной восточной роскоши. Только я — и гулкая тишина.
Я сделала шаг вперёд. Посмотрела вокруг.
— И что теперь?.. — пробормотала я вслух. Эхо не отозвалось.
Я стояла посреди пустой комнаты, и чем дольше длилось это молчание, тем сильнее внутри начинало дрожать. Воздух стал плотнее. Свет — ярче. Слишком ярким.
Я моргнула.
Потолок дрогнул.
Сначала едва заметно — как лёгкое колебание. А потом стены начали медленно вращаться. Не физически — будто сама перспектива сместилась, вытекла за границы логики. Пол ушёл из-под ног, но я не падала. Всё стало зыбким, как вода. Или дым.
Среди этого моря копий и ярости вдруг появился он. Мальчик.
Совсем один, маленький, светлый, будто сотканный из лучей рассвета. Его волосы сияли, кожа будто изнутри переливалась мягким светом — слишком тёплым, слишком чистым для этого поля смерти. Он бежал, легко, быстро, не оглядываясь, будто звал за собой саму надежду.
Я вдохнула, резко — сердце обожгло.
— Стой! — выкрикнула я, но звука не было. Только движение губ.
Он не слышал.
Он бежал в самую гущу. Туда, где сталкивались армии. Туда, где начиналась бойня.
— Нет… нет! — я металась, пыталась вырваться из пустоты, в которой застряла. Меня будто подвесили в безвременье — без пола, без неба, без опоры. Я не могла шагнуть. Не могла дотянуться.
Я снова закричала. Без звука.
Мальчик не был тем, кого я видела сегодня. Этот — постарше. Лет шесть, не больше. Худенький, светлый, в простой тунике. Но… больше не было ничего простого. В нём была сила. Надежда. Что-то древнее и настоящее.
И он мчался прямо в пасть смерти.
Я рванулась — изо всех сил, отчаянно. Сердце билось так, будто сейчас разорвётся, и в тот миг, когда я почти смогла — когда уже чувствовала, что вырвусь — на меня обрушилось нечто тяжёлое.
Резкий удар сбоку. Мощный, сбивающий с ног. Воздух вышибло из груди, всё исчезло — свет, пустыня, мальчик.
Мир рухнул.
Я открыла глаза, тяжело дыша, и поняла: лежу на прохладном мраморе. Комната без окон. Та же.
Я на полу, подо мной ткань платья, рядом — чёрная туша, недовольно щурящаяся в полумраке.
Он.
Мой ночной зверь.
Большой, тяжёлый, тёплый. Лежал, как ни в чём не бывало, и смотрел на меня с выражением глубоко оскорблённого терпения.
— Ты… — выдохнула я, с трудом поднимаясь на локтях. — Ты нарочно. Ты меня выдернул оттуда.
Он снова прищурился. И даже не мурлыкнул.
— И правильно сделал… — прошептала я, прикрывая глаза. — То, что я видела было ужасным.
Я только поднялась на ноги, когда за спиной раздался звук — лёгкий скрип двери, шаги… И воздух в комнате изменился.
Я обернулась — и застыла.
На пороге стоял он. Повелитель.
Высокий, уверенный, с неизменным спокойствием во взгляде, как будто и не было всех наших разговоров, поцелуев, напряжённых пауз. Его взгляд метнулся по комнате, остановился на мне — и стал холоднее.
— Что ты здесь делаешь?
Голос — ровный, почти ленивый, но я ощутила его недовольство кожей.
— Слуга привёл меня, — ответила я, стараясь держаться прямо, несмотря на то, что внутри всё ещё билось в тревоге. — Сказал, вы хотите меня видеть.
Он чуть приподнял бровь.
— Я за тобой не посылал.
Я усмехнулась, коротко, резко — всё накопленное раздражение, страх, это дурацкое видение, исчезнувший ребёнок, пустая комната — всё сжалось в один укол.
— Ну и слава богу. А то мне не очень-то и хотелось снова оказаться в вашей компании.
Он сделал шаг вперёд.
— Мы уходим, — отчеканила я, разворачиваясь. — Спасибо за гостеприимство, но мне достаточно.
Он не ответил сразу. Только коротко бросил:
— Мы?
Я повернулась… и всё внутри похолодело.
Пусто.
Никакого зверя. Будто и не было.
Я стояла одна, с вытянутой в сторону рукой и открытым ртом, чувствуя, как вспыхивает жар на щеках.
— Я ухожу, — пробормотала я, резко, словно отрезала. — Одна.
Я вылетела из зала, как стрела, лишь чудом не ударив плечом в косяк. Воздух в коридорах был прохладным, пах пылью, благовониями и чем-то ещё — тем, что я теперь безошибочно определяла как "вот-вот снова произойдёт что-то странное".
Я шла быстро. Почти бежала. Подол платья путался в ногах, сердце стучало в ушах. Я уже почти свернула в сторону покоев, когда — врезалась.
Во что-то твёрдое. Мощное. Живое.
Меня отбросило на шаг назад, и только чудом я не села прямо на мрамор. Руки поймали меня за локти, крепко, уверенно.
— Осторожнее, — раздался слишком знакомый голос.
Я вскинула глаза.
— Ты, — выдохнула я.
Передо мной стоял человек-змей — тот самый, кто вытащил меня из зыбучих песков, обвился вокруг меня змеёй и утащил сквозь песок. Высокий. В темной, струящейся одежде, с подведёнными глазами.
— Неужели ты скучала? — усмехнулся он, не отпуская мои локти.
— Я… я чуть не свихнулась, — пробормотала я, вырываясь. — Этот дворец, эти видения, эти исчезающие кошки — и всё началось с тебя!
— Рад, что ты это помнишь, — он отступил, сложив руки на груди. — Обычно сосуды дольше сопротивляются признанию истины.
— Я не сосуд. Я человек. И я ухожу!
Он рассмеялся. Низко. Глухо.
— Снова?
— Ты... — я ткнула пальцем в его грудь. — Ты притащил меня сюда! Без предупреждения!
— Ты слишком много говоришь для пленницы.
— Я не пленница.
Он чуть наклонился, его голос стал ниже, почти шелестом:
— Тогда почему ты до сих пор здесь?
Я прикусила губу. Отступила. Сделала глубокий вдох.
— Потому что... пока не знаю, куда идти.
Он кивнул. Словно этого ответа и ждал.
— Тогда иди за мной.
— Что?
— У тебя много вопросов. Я — тот, кто привел тебя сюда. Значит, именно мне суждено помочь тебе найти ответы.
Я колебалась ровно три секунды. А потом всё-таки пошла за ним.
Не потому что доверяла.
А потому что хотела понять, во что, чёрт возьми, я вляпалась.
Он не говорил ни слова, только шёл впереди, будто знал — я не отстану. Коридоры становились всё уже, мрачнее, потолки ниже, каменные стены холоднее. Мы завернули за последнюю арку, и я оказалась в помещении, которое никак не вписывалось в каноны дворцовой роскоши.
Это была… башня.
Высокая, с округлыми стенами, уходящими ввысь, теряющимися в полумраке.
Окна — узкие и высоко под потолком.
Лестницы — нет.
Но стены были заставлены книгами. Множество. Сотни. Тысячи. Разных форматов, переплётов, цветов. Некоторые выглядели, как будто написаны не чернилами, а кровью. Другие — пульсировали, словно живые.
Как их доставали, оставалось загадкой.
— Я не могу быть чьим-то шансом, — сказала я, поднимаясь, оставляя чашку нетронутой. — Особенно… последним.
Он только склонил голову. Ни упрёка, ни удивления. Он знал, что так будет. Знал — и всё равно привёл в это странное место.
— Я понимаю, что вы в отчаянии. Что вашему правителю или миру грозит что-то страшное. Но вы ошиблись с выбором, — я провела рукой по вискам, чувствуя, как накатывает раздражение. — Я не сильная. Я не жрица. И вообще, если честно, я турист. С телефоном, который давно сдох.
— Но ты здесь, — спокойно сказал он.
— Да, но я не должна была быть здесь! — вскинулась я. — А если всё настолько критично, как вы говорите, то лучше найти кого-то другого. Или... не знаю. Придумать способ без "сосудов", без богинь, без рабства и давления! Западные ваши соседи же справились!
Он не спорил. И это злило больше всего.
— Спасибо за чай. И за историю, — бросила я резко. — Но я хочу поговорить с ним. Прямо сейчас.
Он ничего не ответил. Только проводил взглядом, когда я вышла.
Я шла быстро. Сначала обратно в те залы, где мы сталкивались, потом в покои, потом в сады. Его нигде не было. Стражники кланялись, но ничего не говорили. Слуги исчезали за углами, как будто избегали меня.
Чем больше я ходила, тем сильнее сжимался ком в груди.
Мне нужно было сказать. Объяснить. Что я всё понимаю. Но не согласна.
Эта чужая судьба — не по мне.
Наконец, одна из служанок, долго делавшая вид, что моет мрамор на мой вопрос где найти повелителя, выдавила:
— Повелитель... в своих покоях.
— Спасибо, — выдохнула я, развернулась и пошла. Почти побежала. Я — не подарок богов. Я — человек. И заслуживаю права голоса.
Я стояла перед дверью, глядя на неё, как на пропасть.
Никаких стражников. Никаких слуг. Только тяжёлая резьба, тёплое дерево, чуть потускневшие петли — и тишина. Внутри не слышно ни шагов, ни голосов.
Только лёгкое, глухое ощущение присутствия.
Он там.
Рука зависла в воздухе.
Ну давай, просто постучи. Просто поговори. Ты же вся такая решительная, да?
Но ладонь дрожала. И в горле встал ком.
Я вдруг поняла, что не знаю, что именно хочу сказать. Что слова, которые звучали уверенно, пока я металась по дворцу, теперь рассыпаются в голове, как сухой песок.
Что если он прав?
Что если действительно я — последняя искра для этого мира?
— Чёрт, — выдохнула я и уже было отступила на шаг.
Но не успела.
Дверь… открылась сама.
Без скрипа. Без рывка. Просто мягко распахнулась внутрь, впуская тёплый свет и слабый аромат благовоний, пряный и тяжёлый, как воздух после грозы.
Я замерла.
Словно сама Цитадель подала знак. Или он.
— Конечно, — прошептала я. — Конечно, магическая драматичность.
И всё же вошла.
Он стоял у окна, спиной ко мне, высокий, красивый, зараза.
— Заходи, — сказал он спокойно. — И не бойся. Здесь тебя никто не тронет.
Я сделала шаг внутрь — тихо, почти неслышно, хотя внутри всё колотилось так, что казалось: гул отражается от стен.
Покои были… не такими, как я ожидала.
Никакой вычурной роскоши, завалов подушек и позолоты. Просторное помещение с высокими окнами, занавешенными лёгкой тканью, сквозь которую сочился мягкий свет заката. В углу — большре ложе с резной спинкой, застеленное покрывалом цвета тёмного вина. Никакой показной интимности — всё выглядело сдержанно, даже строго, но в каждой детали чувствовалась власть. Даже в тишине.
Массивный стол с картами, шкатулками и резным ножом на чёрном лезвии. Каменные вазы с сухими ветвями. Колонны, врезанные в стены, словно опора для этого мира. А над всем — тонкий аромат сандала и смолы, еле уловимый, но не забываемый.
Я медленно прошла по ковру, чувствуя, как ворс мягко мнётся под босыми ступнями. Остановилась, но не подошла ближе.
Он не обернулся.
— Ты хотела поговорить? — голос всё такой же спокойный, но уже с чуть ощутимым напряжением.
Я вдохнула глубже и кивнула, хотя он не смотрел:
— Да. И... хочу, чтобы вы выслушали.
— Мы поговорим, — наконец сказал он, всё ещё не оборачиваясь. — Но сначала… я должен исполнить ритуал.
— Какой ещё ритуал? — нахмурилась я.
— Это обязанность правителя. Перед своей жрицей.
Я открыла рот, чтобы возразить, но замолчала. Он говорил спокойно, без нажима. Как о чём-то неизбежном. И, по правде сказать… мне тоже хотелось понять. Хоть что-то.
— Хорошо, — сказала я тихо. — Делайте, что должны.
Он развернулся к столу и медленно провёл рукой над чашей, стоявшей на постаменте. Из неё вырвался тонкий поток золотистой энергии, и, как только она коснулась воздуха, всё вокруг изменилось.
Магия поднялась в воздух, закружилась спиралями — лёгкими, как дым, но тягучими, как шелк. Она обвивала меня, не прикасаясь, но ощущаясь — тёплая, мягкая, словно чьё-то дыхание. Цвета струились сквозь воздух: янтарный, багряный, лавандовый. Казалось, сама ночь запела в этом зале.
Затем в водоворот вплелись лепестки — тёмно-красные, фиолетовые, золотые. Они не падали — парили, кружили, ласкали кожу.
Я не могла отвести глаз. Это было красиво. Завораживающе. И… приятно. Почти неприлично приятно.
А потом я почувствовала тепло у самой спины.
Он подошёл. Близко. Почти касаясь. Я вздрогнула.
— Не бойся, — прошептал он.
Магия закрутилась быстрее, уже касаясь кожи — щекоча, лаская, скользя вдоль бёдер, по шее, по груди, будто невидимыми пальцами. У меня перехватило дыхание.
Он обошёл, и я впервые увидела его по-настоящему. Оголён до пояса. Его кожа — гладкая, бронзовая, будто выточенная. Грудь — мощная, словно у воина, но каждая линия — как у скульптуры. Плечи широкие, мышцы под кожей живые, играющие с каждым движением.
Он налил масло себе на ладони, неторопливо провёл по груди, рисуя знаки. Символы вспыхнули светом — мягким, золотым, будто дышащим. Это было… гипнотически. Я не отводила взгляда. Он был необычайно красив. Аж потрогать хотелось. И я бы потрогала, будь момент другим.
Он продолжал чертить на моей спине. Масло скользило по коже, пальцы — за ним. Символы загорались один за другим, будто подчиняясь не заклинанию, а моему дыханию. И дыхание сбивалось. С каждым его касанием.
Я стояла, не двигаясь, только закрыла глаза. Позволила.
Потому что его прикосновения были не требованием — обетом.
Он провёл ладонью вверх, от поясницы к шее, и магия дрогнула, вспыхнула, сплелась в вихре над нами. Лепестки осыпались, замерли в воздухе, застыв в нереальном танце. Всё стихло.
Я почувствовала, как он остановился за моей спиной. Его дыхание — у самой кожи.
— Повернись, — шепнул он.
Я обернулась. Медленно. Сердце колотилось, как у пойманной птицы. Но в глазах у него не было власти. Там было... что-то другое. Глубже.
Медленно, очень медленно он поднял руку и коснулся меня. Большой, тёплый палец прошёлся по скуле, затем — по уголку губ. Взгляд его стал тёмным, горячим, но сдержанным.
— Мне не позволено… — прошептал он. — Но я хочу.
Я не ответила. Не отвернулась. Только смотрела. И дышала — слишком часто.
Он склонился ближе. Его губы коснулись моих — осторожно, будто просил разрешения.
И я не отпрянула.
Поцелуй был сначала лёгким, почти невесомым. Но магия вспыхнула ярче — и он углубился, стал жаднее, медленнее, горячее. Не грубым — уверенным. Точно знающим, как коснуться, чтобы дрожь прошла по спине.
Мои пальцы сами легли ему на грудь, туда, где всё ещё светились символы. И я почувствовала, как он затаил дыхание. Его руки сомкнулись на моей талии, притягивая ближе. Вихрь магии сжался, будто весь зал замер в этой точке.
Он целовал меня, будто знал — дальше будет точка невозврата.
И я… не была уверена, что хочу её остановить.
Его губы не торопились. Он не спешил, не рвался вперёд, а словно ждал, дышал вместе со мной, давая мне время почувствовать. Почувствовать, как пальцы легли на талию. Как тепло от его тела заполняет пространство между нами. Как магия кружится всё теснее, убаюкивающе, тихо, будто напевая что-то древнее.
Я стояла в центре этой воронки света, с лепестками на коже, с дрожью на губах, с бешеным сердцем — и не делала ни шага назад.
Он оказался рядом, ближе, чем прежде. Рука скользнула по моему лицу, по щеке, по шее — и задержалась, будто спрашивая молча.
Я не ответила словами. Только медленно потянулась к нему, коснулась губами его губ — и всё изменилось.
Поцелуй был мягким. Тёплым. Глубоким. Никакой спешки.
Он провёл ладонью по моей спине, другой рукой сдвинул лепестки с плеча. Я чувствовала, как лёгкое масло всё ещё греет кожу, как узоры светятся, едва уловимо пульсируя. Он смотрел на меня так, будто видел не только тело — всё: мысли, страхи, прошлое. Меня. И это было странно… и правильно.
Он наклонился. Целовал шею, ключицы, легко, будто извиняясь за то, что сейчас случится. Или прося благословения. И я позволяла. Хотела. Не могла не хотеть. Магия словно была и внутри меня тоже, она пробуждала что-то незнакомое и волшебное. Какое-то невероятное тепло, разливающееся от каждого его касания и стекающего вниз живота сладким томлением.
Он снова провёл ладонью — и с меня исчезло всё, что отделяло нас. Я не пряталась. Он не смотрел с голодом, а с чем-то мягким, почти священным.
Опустился на колени. Его пальцы обвели мою талию, он прижался губами к животу. Тепло. Благоговейно. От такого простого касания меня пробрало горячими мурашками, а между ног заметно потеплело. Потом еще поцелуй — чуть ниже и кажется я застонала. Нет, не может быть. Он рисовал символы, словно шептал что-то пальцами. Я закрыла глаза, положила руку ему на плечо — крепкое, сильное, надёжное.
Он поднялся, прижался ко мне всем телом. Его кожа пахла магией и чем-то древним, как песок после дождя. Я обвила его руками шею руками, когда он вновь поцеловал меня.
Он отнёс меня к ложу — легко, как будто я была лёгким ветром, не женщиной. Опустил на покрывало, сел рядом, провёл пальцами по моим ногам, по рукам, по волосам. Без лишнего. Без нажима. Только желание быть рядом, быть ближе.
Он наклонился ко мне — и начал целовать. Сначала — лоб, как будто благословлял. Потом — висок, щёку, линию челюсти. Его губы были тёплыми, мягкими, и в каждом поцелуе было что-то пугающе прекрасное. Он не торопился никуда, будто считал, что у нас впереди вся вечность.
А я растворялась в этом таком странно, но прекрасном мгновении. Впервые я была с мужчиной так близко и мне бы бояться, но было совсем не страшно. Наоборот, мне хотелось ощутить его полностью. Разделить с ним эту ночь. Никогда не думала, что стану настолько легкомысленной. Но может всему виной магия? Думать об этом не хотелось. Тело отвечало на его ласки и я плавилась с удовольствием.
Рука скользнула по шее, коснулась плеча, спустилась к груди. Его ладонь была горячей, но не требовательной. Он ласкал медленно, будто слушал меня кожей, ощущал, как откликается моё дыхание, где замирает, где дрожит. Я не сдерживалась. Не пряталась. Это было… красиво.
Он целовал меня ниже — грудь, живот, внутреннюю часть бедра. Я выгибалась под ним, ловила пальцами его волосы, не в силах остановиться. Магия всё ещё струилась в воздухе, и казалось, что она дышит вместе с нами.
Его руки были всюду. Ненавязчиво, очень приятно. Так, что иногда мое тело само тянулось к его ладоням, чтобы ощутить эти касания.
В какой-то момент я поняла, что он уже между моих широко раздвинутых бедер и тоже без одежды. Я скользнула взглядом вниз и наткнулась на его крайне выдающее достоинство.
Я не могла поверить, что такая штука способна поместиться во мне и, очевидно, он заметил мою реакцию.
Он пальцами приподнял мой подбородок и впился губами в мои губы, не забывая руками поглаживать мое тело. Не успевшая овладеть мной паника понемногу отступала, уступая место возбуждению.
Я чувствовала, как его член упирается в меня, но не входит, давая мне возможность привыкнуть к этому давлению. От этого ощущения между ног стало еще более влажно чем было. Я чувствовала, как он немного входит с легким давлением, но совершенно не больно. Может, потому что не глубоко. Лишь слегка раздвинув мои губки. Но так, что я уже ощущала неотвратимость всего, что происходит.
Он прижался ко мне крепче, как будто хотел спрятать, закрыть от всего мира. Его губы снова коснулись моих — на этот раз медленно, сдержанно, как будто просто хотел сохранить момент. Не было больше страсти, спешки, желания взять. Было только мы.
Его ладонь легла мне на живот, другая — на затылок, осторожно перебирая пряди волос. Я дышала ровно, глубоко, впервые за долгое время чувствуя в себе не тревогу — тепло.
Он чуть отстранился, взгляд скользнул вниз, на простыни, где остались безошибочные следы — капли крови и белесый блеск от его спермы.
— Ты отдала мне свою невинность, — сказал он тихо, почти с уважением. — Я ценю это. По-настоящему.
Я не знала, что ответить. Но и не нужно было — он уже наклонился, осторожно подхватил меня на руки и прижал к себе. Поднял, как будто я ничего не весила.
— Что ты… — начала я, смущённо прижимаясь.
— Унесу тебя. В купальни, — просто ответил он. — Надо смыть с тебя кровь.
— Голую?
— А я сам — разве нет? — усмехнулся он, и только сейчас я заметила, что и на нём не осталось ни ленты, ни ткани.
Я прижалась щекой к его плечу, чувствовала, как скользит по коже тёплый ветер, как прохладные стены коридоров шепчутся за спиной.
— Я... мне немного неловко, — пробормотала я.
— Стесняться нечего, — ответил он, не сбавляя шага. — Ты прекрасна. И такую красоту не нужно прятать. Ею нужно гордиться.
Я зарылась в него глубже, пряча улыбку, которая почему-то всё равно появилась.
Купальни были тёплыми, просторными, с дымящимся бассейном, в который мягко стекала вода с мраморных губок. Пар поднимался к сводчатому потолку, воздух был влажным, с ароматом сандала и мяты.
Он ступил в воду, всё ещё держа меня на руках, и я почувствовала, как волны коснулись ног, потом бедер, потом талии. Он осторожно опустил меня в воду, прижал ближе, и я растворилась в этом тепле.
Он обмыл меня — неторопливо, ласково, ни капли в этом не было страсти. Только внимание. Он смывал остатки ритуала, крови, магии. Я сидела, прислонившись к его плечу, позволяя себе просто наслаждаться его заботой.
Потом он осторожно усадил меня на узкую ступеньку под водой, и я погрузилась почти по грудь. Он остался стоять передо мной, всё так же близко, всё так же бесконечно ласково изучая меня своим взглядом.
Наши взгляды встретились.
Он снова потянулся к моим губам — нежно, мягко. Только поцелуй.
И я ответила.
Мы целовались в воде, в клубах пара, под сводами каменной тишины. Я сидела, прикасаясь к его животу, его бедрам, чувствуя, как магия всё ещё витает в воздухе, но уже не бушует — а будто улыбается нам, зная, что всё идёт так, как должно.
Он наклонился ближе, ладони легли мне на талию, притягивая ближе — и я, смеясь, чуть сильнее сжала его пальцы своими. Ему это понравилось, я чувствовала по тому, как дрогнули мышцы на его животе.
А потом… я слегка прикусила его нижнюю губу.
Нечаянно. Играючи. И тут же поняла, что это была ошибка.
Он замер. Его губы оторвались от моих, но дыхание стало тяжелее. Глаза потемнели. Он выпрямился, глядя на меня сверху вниз — и в этом взгляде не осталось ни одной тени сдержанности. Только жар. Только первобытное «моя».
— Не делай так… если не хочешь последствий, — произнёс он хрипло.
Я прикусила губу уже специально, на этот раз свою, и выдохнула:
— А если… хочу?
Он не ответил.
Просто шагнул ближе, в воде, и между нами не осталось ни капли воздуха. Его руки скользнули по моей талии, бедрам, а потом просто подняли меня со ступеньки — легко, как игрушку, и я инстинктивно обвила его ногами.
Мой стон утонул в его поцелуе. На этот раз — жёстком, жадном, напористом. Он вошёл в меня быстро, уверенно, сразу, не оставляя времени на сомнения.
Я вскрикнула в его рот — от неожиданности, от накатившего удовольствия, от острого, бешеного ощущения быть взятой здесь, в воде, с шумом падающих капель, с эхом собственного дыхания под сводами купален.
Он держал меня крепко, двигался в совершенно другом ритме. Не как в спальне. Нет, на этот раз он брал меня так, как хотел. Жадно и властно. И я отвечала — бедрами, телом, дыханием, словами, которые уже не были словами. Только звуки, стоны, жар.
Магия снова проснулась — закружилась над водой, вспыхнула в орнаментах на стенах, осветила воду мягкими волнами света. Он был повсюду. Во мне. Вокруг меня. Для меня. И я тонула. Добровольно. Снова.
Он двигался глубоко, точно, будто знал, где я чувствую сильнее, где начинается дрожь, а где уже невозможно сдерживаться. Я тонула — в нём, в воде, в этих толчках, что раскатывались по телу, как волны в горячем море. Он держал меня крепко, но не грубо.
Каждое движение становилось быстрее, напряжённее, а жар внутри копился, собирался в ком, и с каждым толчком вспыхивал всё ближе к краю.
Я целовала его плечо, шею, губы. Открыто, жадно, стонала в его рот, чувствовала, как его дыхание срывается. Он уже почти не сдерживал себя. Его движения становились резкими, резонирующими с моим телом так, будто мы были созданы друг для друга.
Он прошептал моё имя — низко, хрипло, почти срываясь, и в этот момент я не выдержала.
Оргазм накрыл внезапно. Резко. Обжигающе. Я вскрикнула, выгнувшись в его руках, и волна удовольствия прокатилась по всему телу. Ноги сжались на его бёдрах, тело дрожало, грудь вздымалась, и внутри будто всё вывернулось наружу. Я растворялась. В нём. В себе. В этом моменте, который нельзя было ни остановить, ни забыть.
И он последовал за мной.
Я почувствовала, как он напрягся — до последней мышцы, как прерывистый стон вырвался из его горла, как он толкнулся последний раз, глубже всего — и затих. Горячее биение внутри меня подтвердило то, что и без слов было ясно: он снова излился в меня.
Он обнял меня, сильными руками прижал к себе, его лоб уткнулся мне в плечо, дыхание сбивалось. Наши тела слегка покачивались в воде, дыхание постепенно замедлялось, жар внутри утихал, и я чувствовала, как мы оба приходим в себя.
Он ещё некоторое время держал меня, пока вода окончательно не смыла последние отблески страсти. А потом вытянул руку, подал большое полотенце из сложенной стопки у края купальни и аккуратно закутал меня, словно боялся, что я растаю у него на руках.
— Всё, — сказал он спокойно. — Достаточно воды на сегодня.
Я только кивнула, уткнувшись носом в его шею. Мне было хорошо. Лениво, тепло, и даже сам воздух казался мягче.
Он легко поднял меня на руки и направился обратно, ни на миг не задумываясь о том, что сам всё ещё абсолютно голый. Мне, признаться, тоже было уже всё равно — в этом мире с его магией, ритуалами и поцелуями в бассейне стыд, кажется, давно утонул.
Коридоры встретили нас прохладой, полумраком и, конечно же, полной тишиной. Ни одного слуги. Ни звука. Только наше дыхание и шорох воды, скатывающейся по его коже.
Когда мы вернулись в спальню, я замерла в его руках, поражённая: постель уже была застелена чистыми простынями. Белоснежные, выглаженные, свежие. Ни следа того, что мы оставили.
— Быстро работают, — пробормотала я.
Он только усмехнулся, не комментируя, и уложил меня на кровать с такой бережностью, будто я всё ещё была частью ритуала. Потом отбросил полотенце и лёг рядом, притянув меня к себе — без лишних слов, просто чтобы быть рядом.
Я лежала у него на груди, расслабленная, окутанная его теплом, запахом и мягкими простынями. Его рука лениво скользила по моим волосам, потом ниже — вдоль спины, по пояснице, медленно, почти рассеянно, но от этого не менее приятно.
— У тебя всё же слишком дерзкий характер для сосудов, — вдруг заметил он, лениво, с лёгкой улыбкой в голосе.
Я приподнялась, медленно, уставившись на него исподлобья:
— Что?
— Ну… раньше они были скромнее. Молчаливее. Соглашаются со всем. А ты споришь, кричишь, возмущаешься.
Я выпрямилась, опираясь ладонями о его грудь, глядя на него возмущённо:
— Прости, пожалуйста, что не оправдала древние стандарты жертвенной девственницы!
Он усмехнулся. А потом — совершенно спокойно, с каким-то ленивым азартом — скользнул руками мне под бёдра, и, прежде чем я успела понять, легко усадил меня сверху на себя.
Я ахнула, не успев даже возразить — мои ноги оказались по обе стороны от его талии, руки всё ещё упирались в его грудь, а он смотрел на меня снизу вверх с таким восхищением, что у меня сбилось дыхание.
— Вот так, — сказал он тихо, проводя ладонями по моим бёдрам. — Лучше.
— Лучше для чего?
— Чтобы я мог смотреть, — шепнул он. — Смотреть, как ты двигаешься. Как ты пылаешь. Ты слишком красивая, чтобы не любоваться тобой.
Моё сердце ударилось где-то внутри. Я хотела огрызнуться. Хотела уйти. Хотела притвориться, что мне всё равно. Но его руки были тёплыми, сильными. Его взгляд — обжигающим. И я уже чувствовала, как его тело снова напрягается подо мной, как он ждёт, затаив дыхание.
Медленно, почти не отрывая взгляда от его глаз, я приподнялась, а потом опустилась на него.
Он вошёл в меня без спешки, горячо, туго, и внутри тут же всё сжалось от переполняющего ощущения — глубины, полноты, желания. Я вскинулась, провела пальцами по его груди, а потом начала двигаться. Медленно. Соблазнительно.
И он смотрел.
Словно зачарованный.
Его ладони скользили по моей спине, по талии, по груди, и каждый его выдох отдавался в моей коже. Я двигалась с каждой волной, всё смелее, всё сильнее, пока сама не потерялась в ощущении, в жаре, в нашей новом слиянии.
Он целовал мои пальцы, сжимал мои бёдра, и я слышала, как дрожит его голос, когда он шептал:
— Вот так… Да… Ты моя.
И я была его. Сама не могла поверить тому, что делала. Еще пару часов назад я была невинной, а теперь такой развратной, что сама пугалась.
Я двигалась, чувствуя, как он наполняет меня с каждым движением — точно, глубоко, будто вписывался в моё тело заново. Его ладони обвивали мою талию, направляли, но не торопили. Он задавал мне ритм — и позволял мне нарушать его, каждый раз, когда я хотела сильнее, быстрее, острее.
Я видела, как он смотрит на меня — взгляд снизу, полный желания, восхищения, почти трепета. Он не закрывал глаз, не уводил взгляд, и от этого я горела сильнее, чем от прикосновений.
Он стонал нежности, срываясь, когда я резко опускалась на него до конца. Я выгибалась, цеплялась за его плечи, шептала, что не могу больше, что слишком хорошо, и всё равно продолжала.
И в какой-то момент — его пальцы сжались чуть крепче. Его движения подо мной стали резче, бедра рванулись навстречу, будто он больше не мог сдерживаться. Я почувствовала, как волна удовольствия снова поднимается внутри меня — быстрая, безжалостная, как шторм.
— Да… — выдохнула я, запрокидывая голову. — Не останавливайся…
И он не остановился.
Я сорвалась первая. Внутри всё сжалось, затрепетало, и оргазм ударил, как вспышка света — резкий, чистый, всепоглощающий. Я вскрикнула, сжалась вокруг него, задыхаясь, зарываясь в его плечи, и этот момент был всё. Огненный, дикий, сладкий до крика.
Он пришёл следом — с глухим стоном, с сильным последним толчком. Я почувствовала, как он теряет себя внутри меня, как его руки дрожат, как он дышит мне в шею — резко, горячо, словно каждое его биение внутри было клятвой.
Мы остались так — сплетённые, тяжело дышащие, с влажной кожей, бьющимися сердцами. Я ещё сидела на нём, дрожа в остатке удовольствия, а он всё ещё держал меня так, будто и не думал отпускать.
Я всё ещё сидела на нём, не в силах пошевелиться — ни от усталости, ни от того, что просто не хотелось разрывать этот момент. Его руки были на моей спине, его дыхание всё ещё касалось моей шеи.
— Только не говори, что снова понесёшь меня в купальни, — пробормотала я, уткнувшись в его плечо.
Он хмыкнул, лениво, довольно.
— Нет. Я уже понял, что ты не любишь излишней театральности.
— Я люблю. Просто… не каждый раз.
Он чуть отстранился, взглянул в мои глаза и провёл пальцами вдоль моего позвоночника — легко, как по струне.
Я лежала, прижавшись щекой к подушке, всё ещё чувствуя тепло его рук на своей коже. Веки тяжело опускались, дыхание становилось ленивым. Всё тело просило отдыха — после эмоций, магии, прикосновений.
Но сон не приходил.
Мысли крутились, как вихрь: о его взгляде, его словах, о странной лёгкости в груди, которой не было в этом мире раньше. Я перевернулась на спину. Потом на бок. Вновь уткнулась в подушку. Всё напрасно.
В конце концов я поднялась. Натянула на себя лёгкую тунику, висевшую на вешалке рядом, босиком ступила на прохладный мрамор и… пошла.
Я решила, что в своих покоях мне заснуть удастся.
Коридоры были тёмными, почти без огней. Я свернула не туда, а потом не поняла, как мне вернуться обратно. В какой-то момент всё стало чужим: ни одна арка не была знакома, тени будто удлинялись, а воздух стал… глуше. Я оказалась у дверей, которые не помнила. И всё же открыла.
Комната была странной — полутёмная, с высокой колонной посередине, уходящей в потолок. Пахло камнем, старым пергаментом и дымом. Ни окон. Ни мебели. Только лёгкий свет из-за занавеси в глубине.
Я хотела развернуться — но тогда раздался голос.
— Она начинает привязываться. Все нормально. — Это был он. Повелитель.
Я замерла.
Я его не видела. Но голос шёл из-за полупрозрачной перегородки. Я сделала шаг — и остановилась, когда услышала второй голос.
— Вы уверены? То, что она разделила с вами ложе не значит, что она не усложнит нам все, — спросил маг. Тот самый, что вытащил меня из песков.
— Я нашёл к ней подход, — ответил повелитель спокойно. — Всё будет хорошо.
Тишина. Потом — низкий, чуть тягучий голос мага:
— Это важно. Если она всё узнает… её придётся убить. Не хотелось бы терять такой ресурс.
Я застыла.
Пульс сжался в горле. Мышцы сковало, как от холода.
— С этим проблем не возникнет, — последовал ответ.
На секунду всё вокруг затихло. И я, кажется, тоже — даже дышать перестала.
Холодный пот скатился по позвоночнику. Я отступила. Раз. Второй. Потом повернулась и побежала — босиком, по камню, не разбирая, куда. Только бы подальше.
Я бежала, не разбирая дороги. Мраморный пол бил по пяткам, прохладный воздух щипал кожу, а сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать.
Ни один стражник не встретился на пути, ни одна дверь не остановила. Лишь пустые залы, гулкие стены и глухое, всё нарастающее ощущение предательства.
Когда я наконец распахнула дверь своих покоев, то влетела внутрь и захлопнула её за собой, будто могла этим звуком отрезать от себя их голоса. Их слова. Их планы.
Я прислонилась к двери спиной, потом медленно опустилась вниз, по-холодному дереву, сжимая в пальцах край туники. Горло сжалось. Веки защипало.
И вдруг всё стало невыносимо.
Глухие рыдания прорвались наружу — тихие, сдержанные, но такие, от которых сжимается живот. Я прижала ладони к лицу, будто это могло спрятать боль, которая волной поднималась из груди.
Я не кричала. Не била по полу. Просто сидела на холодном камне, тихо плача, как дура, которая поверила, что кому-то нужна. Что кто-то смотрит с восхищением не потому, что так надо. А потому что чувствует.
Но это была игра. Манипуляция. А если я узнаю правду — меня убьют. ХА!
Слёзы стекали по щекам. Я прятала лицо в коленях. И не знала, кого ненавижу сильнее — их или себя.
Я не знаю, сколько времени прошло. Может, минуту. Может, вечность. Я просто сидела на полу, обхватив колени руками, прижимаясь к ним лбом и сжимаясь от боли, которую нельзя было выдохнуть. Она жгла изнутри, как яд — медленно, методично, не давая вздохнуть.
И вдруг — шорох. Тихий, почти неслышный.
Я не подняла головы. Только вздрогнула, когда тёплая морда осторожно ткнулась мне в щёку. Мягко. Легко. Словно кто-то тенью прошёл по коже.
Я всхлипнула, не сразу поняв, что происходит. Но потом — вдохнула знакомый запах. Сухой, тёплый, как песок под луной.
Медленно подняла голову. Передо мной — он.
Мой ночной зверь.
Чёрный, с гладкой блестящей шерстью, с пронзительными глазами, в которых не было вопроса. Он словно жалел меня взглядом.
Он снова ткнулся в мою щёку. А потом — в подбородок. Осторожно, как будто выталкивал меня из темноты, в которую я упала. Его язык быстро лизнул слезу, стекшую по щеке. Шерсть у морды стала влажной от моих слёз.
Я снова зарыдала. Не громко — только всхлипнула, потянулась к нему, обхватила руками его широкую шею, уткнулась лбом в тёплый мех.
— Мне так... больно... — прошептала я, срываясь. — Я ведь поверила...
Он не ответил. Только остался. Рядом. И этого оказалось достаточно.
Я не помню, когда закрыла глаза. Только то, как уткнулась в его тёплый бок, как шерсть мягко касалась лица, а дыхание зверя тихо и ритмично вибрировало где-то у моего уха. Он не шевелился. Только лежал рядом.
И я вдруг поняла, что могу позволить себе эти слезы.
Могу поплакать — и не быть слабой. Могу быть живой. И я плакала, пока силы не покинули меня.
Я проснулась в тепле.
Одеяло было накинуто до подбородка, под щекой — мягкая подушка, комната наполнялась тёплым, рассеянным светом, а воздух уже не пах слезами, а чем-то спокойным… почти уютным.
Я моргнула. Села. Медленно.
Я в кровати.
Тело ещё помнило напряжение, но в нём не было страха. Рядом — ни следа зверя. Только в складках покрывала на краю — немного шерсти. Тёмной, короткой. Почти блестящей. Он был здесь.
И, может быть, кто-то ещё перенёс меня с холодного пола на кровать.
Аккуратно. Я даже не проснулась.
Я умылась холодной водой, тщательно — будто могла стереть ею следы слёз, сомнений, предательства. Протёрла лицо полотенцем, провела пальцами по щекам, по глазам. Заставила себя не дрожать.
Но зеркало не обманешь.
Глаза всё равно были красными. Чуть припухшими. Взгляд — уставшим. И чужим. Словно я смотрела не на себя, а на кого-то, кем только что воспользовались.
Я бродила по дворцу без цели. Просто шла. От одной колонны к другой, от коридора к внутреннему двору, и дальше — куда ноги сами несли, а мысли кружились, будто в той же магии, что правитель вчера поднимал в воздух. Я не могла отделаться от чувства, что за мной следят. Или что я больше не одна, даже если вокруг — никого.
Когда он нашёл меня, я стояла у фонтана, склонившись над водой, следя за тем, как рябь расходится от падающих капель.
— Нашёл, — раздался позади тёплый голос.
Я вздрогнула — слишком резко, слишком чувствительно, но тут же натянула на лицо улыбку и обернулась. Он уже подходил, и в его глазах было что-то светлое, открытое. Как будто ничего не произошло. Как будто он — всё ещё тот, кто держал меня в воде, целовал плечо, гладил по спине, шептал насколько я прекрасна.
Он обнял меня, крепко, искренне. Я позволила. Я даже прикоснулась к его груди. Но внутри — всё было будто под кожаным щитом.
— Почему ты всё же ушла в свои покои? — спросил он мягко, не выпуская меня из объятий.
— Я не очень люблю перемены, — ответила я просто. — Спать. Там… проще. И я уже привыкла иметь свои покои.
Он принял ответ с кивком. Не обиделся.
— Тогда, может… переедешь ко мне? — спросил с лёгкой улыбкой. — Чтобы и там стало привычно.
Я посмотрела на него, всё ещё не отрываясь, и чуть склонила голову:
— Это… слишком поспешно.
Уголки его губ дрогнули в той ленивой, почти обольстительной улыбке, что сбивала дыхание.
— Любить тебя по ночам я буду медленно, — прошептал он, — и без спешки.
Я опустила взгляд, чтобы он не увидел того, что скрывалось за поверхностью. Чтобы не считал взглядом то, что сжигало изнутри. И тихо спросила:
— Можно я подумаю?
— Тебе можно всё, — ответил он, не колеблясь.
И в этот момент к нам подошёл слуга, опустив взгляд и прижав руки к груди.
— Повелитель, прибывшие из Рам-Кура просят аудиенции. Немедленно.
Лицо правителя слегка изменилось. Глаза потемнели. Взгляд стал другим — жёстче. Тот же человек, но уже не мужчина, а правитель.
Он задержался, посмотрел на меня ещё раз, поднёс мою ладонь к губам и мягко поцеловал:
— Подумай. Я скоро вернусь.
И, не оборачиваясь, ушёл.
А я осталась стоять среди колонн, с поцелуем на пальцах и комом в груди, который никак не хотел отпускать.
Я вернулась в свои покои, всё ещё держа ладонь, которую он поцеловал, чуть приподнятой, будто на ней до сих пор оставалось что-то от него. Или от того, кем он прикидывается рядом со мной.
Дверь за мной закрылась — и стало тихо. Той особой тишиной, в которой не прячется опасность, только одиночество.
Я сделала пару шагов и замерла. Он был здесь. Снова. Мой ночной зверь.
Он лежал у края ковра, прямо на полу, свернувшись почти лениво. Но как только я вошла, он приподнял голову и тихо выдохнул, как будто ждал. Как будто знал, что я приду.
— Я больше не плачу, — прошептала я, подходя ближе. — Слышишь? Всё. Хватит. Ты был прав.
Он поднялся, тяжело, вальяжно, и ткнулся мне мордой в живот. Я рассмеялась сквозь остатки напряжения, скользнула пальцами в его густую тёплую шерсть, и он снова тёрся лбом о мои руки — настойчиво, словно проверяя, всё ли точно в порядке.
— Спасибо, что был со мной, — выдохнула я. — В этом месте я схожу с ума.
Он снова ткнулся мне в живот, на этот раз чуть сильнее, почти подталкивая, и я снова засмеялась — уже громче, легче, как будто вместе с его мордой от меня отваливались остатки вчерашнего ужаса.
Я опустилась на колени, обняла его за шею, прижалась к широкой груди, а он мурлыкнул. Глухо, низко, едва слышно — но достаточно, чтобы стало тепло.
Я продолжала гладить его по густой, шелковистой шерсти, уткнувшись лбом в его плечо. Он не двигался, только дышал — ровно, спокойно, будто именно этого и ждал.
— Я слышала их, — прошептала я. — Повелителя. И того мага. Они говорили… обо мне.
Он тихо фыркнул, почти по-человечески, и ткнулся мне в ладонь.
— Он сказал, что нашёл ко мне подход. А тот — что если я всё узнаю, меня надо убить. И повелитель не возразил, понимаешь? Не удивился. Не сказал: «никогда» или еще что-то такое, чтобы я понимала, что то, что было между нами... Нет. Я просто наивная дура. Он сказал «с этим не будет проблем». Это я “это”. И со мной не будет проблем. Видимо решил влюбить меня в себя, чтобы я была послушной. И ведь почти получилось.
Я выдохнула, сжав пальцы в его шерсти, будто хватаясь за якорь.
— И что мне теперь делать? — спросила я уже громче. — Я не знаю, кому верить. Не знаю, кто я для них. Хотя, почему же не знаю. Мне же ясно сказали. Сосуд.
Он снова ткнулся мне в подбородок, затем потерся о щёку. И я, несмотря на сдавленное горло, улыбнулась. Слеза скатилась по щеке, но уже не такая тяжёлая.
— А ещё... ребёнок. Я снова его видела. У воды. Он посмотрел прямо на меня, и я… — я сделала вдох, глубже, чтобы не задохнуться, — я не знаю, кто он. Или что. Но мне страшно, потому что я чувствую: это не просто мираж.
Зверь тихо мурлыкнул. Словно говорил: я слышу.
Словно понимал.
— Мне всё кажется, что я должна что-то сделать. Что всё уже началось. Но я не знаю, не понимаю. Все так странно. В этом мире даже магия есть. Я... боюсь.
Он ткнулся лбом в моё плечо, обвил хвостом ноги — как будто закрывал меня от всего мира.
— Я не хочу в его покои, — тихо сказала я, не отрываясь от его шерсти. — Пусть он весь такой ласковый и обворожительный… Но это будет клетка. Мягкая, роскошная, с поцелуями по утрам, но всё равно клетка. Еще и поцелуи у него лживые.
Зверь снова ткнулся мне в руку — резче.
Я отодвинулась чуть, чтобы посмотреть на него, и в этот момент он решительно мотнул головой. Не как животное, отгоняющее мух. А как… человек, которому не нравится то, что я сказала.
Я нахмурилась:
— Ты против? Или ты… понимаешь?
Он снова качнул головой. Уперся взглядом — прямым, тяжёлым, почти упрямым. И в этом взгляде было что-то, от чего у меня выступили мурашки по коже.
Раздался стук.
Я вздрогнула, резко оторвавшись от зверя.
— Войдите, — сказала я.
Дверь открылась, и внутрь вошли две служанки — в светлых одеждах, с опущенными взглядами, ровными движениями. Тихо поклонились.
— Повелитель прислал нас, госпожа, — сказала одна из них. — Мы должны вам помочь.
— Помочь? — переспросила я, с трудом заставив голос не дрогнуть.
— Перевести ваши вещи в его покои, — продолжила она спокойно, словно сообщала о смене постельного белья.
Я застыла.
Так значит, вот какой выбор он мне дал.
Выбор, в котором можно не дожидаться ответа.
Я развернулась — чтобы найти взгляд зверя. Хоть что-то. Хоть кого-то, кто остался бы на моей стороне.
Пусто.
Опять.
Я медленно выпрямилась, проглотив всё, что подступало к горлу, и сказала твёрдо, но спокойно:
— Я ещё не дала ответа повелителю.
Служанки переглянулись. Одна чуть склонила голову, другая повторила:
— Но приказ нам уже отдан.
У меня дрогнули пальцы. Я могла бы кричать. Могла бы спорить, бежать. Но сил... не было.
— Сделайте паузу, — выдохнула я. — Я… просто выйду. Мне нужно... немного воздуха.
Я прошла мимо них, не оглядываясь. Открыла дверь. Вышла. Закрыла за собой. И пошла — не думая, куда. Только бы не быть там, где за тебя решают, кто ты, где ты, и кому принадлежишь.
Я шла, не разбирая дороги. Каменные переходы сменялись арками, арки — пустыми залами, а внутри было пусто так же, как и вокруг. Я не знала, куда иду. Просто подальше. От его покоев. От служанок. От этого выбора, которого мне никто не давал.
Поворот, ещё один… и вдруг — голоса.
Я узнала их сразу.
Холодные, насмешливые, слишком чёткие.
— Смотрите, кто к нам идёт. — Голос темноволосой, самой ядовитой из тех, что я встречала среди служанок.
Я замедлила шаг — но уже было поздно. Они появились из бокового прохода, все трое. Те самые служанки-наставницы гарема, что в первый раз встретили меня взглядами, полными колючек.
Теперь в их глазах было не просто презрение.
Была злость.
— Уже собралась обустраиваться в покоях повелителя? — прошипела одна. — Быстро ты, чужестранка.
— Решила, что если ножки раздвигать умеешь, то теперь он твой? — вторая сжала руки в замке, губы скривились.
— Думаешь, ты первая такая, что решила, будто ей всё можно? — третья подошла ближе, слишком близко.
Я отступила на шаг, спина упёрлась в каменную колонну. В груди сжалось от холодного предчувствия.
— Я ничего не решила, — сказала я тихо. — И, если вы не слышали, я отказалась.
— Нам всё равно, что ты сказала, — прошипела темноволосая. — Но ты уже там. А мы знаем, что бывает с такими, как ты.
— Вы…
Но я не успела.
Одна рванула за руку. Вторая толкнула в бок. Я попыталась вырваться — но они были быстрыми, слаженными, как будто делали это не в первый раз. Скорее всего так и было.
Острая боль в запястье. Плечо ударилось о стену. Пальцы вцепились в волосы.
— Хочешь быть посланницей богов? Мы покажем тебе, каково это — быть настоящей жертвой.
Меня бросили на колени. Холод каменного пола ударил в кожу, но сильнее унижение. Я вскрикнула, захрипела, попыталась сопротивляться, но кто-то ударил снова.
И мне стало по-настоящему страшно.
Острая боль пронзила плечо — одна из них вцепилась ногтями, другая снова рванула за волосы. Воздух будто исчез — осталась только ярость, сжатая в женские руки, и унижение, от которого внутри всё сжималось до крика.
— Думала, ты особенная? — зло прошипела одна, вжавшись лицом почти в моё ухо. — Ты никто. Просто игрушка. Временная.
— Оставьте… — голос мой сорвался, дыхания не хватало. Я пыталась вырваться, но силы уходили с каждым движением. Руки дрожали, колени обожгло камнем. И вдруг…
Рёв.
Не человеческий. Не похожий ни на один звериный крик. Громкий, глубокий, как удар сотрясающего небо барабана.
В следующее мгновение — тень.Тёмная, стремительная. Огромная. Я узнала его сразу. Мой зверь.
Он появился, будто вынырнул из воздуха, как сама тьма — мощная, быстрая, в одно движение охватив пространство. Я не успела ничего сказать — только почувствовала, как от него волной пошёл жар и ярость.
Он врезался в одну из женщин с такой силой, что её буквально отбросило в сторону. Она вскрикнула, ударилась об стену и съехала вниз, не в силах встать.
Вторая попыталась отпрянуть, но зверь развернулся, рывком метнулся — лапы с когтями сверкнули в воздухе. Она отлетела на пол, вскрикнув уже не злобно, а в панике.
— Убирайся! — закричала третья, побледневшая. — Это… это что такое? Кого ты призвала из проклятых земель, тварь?
Она явно хотела еще что-то сказать. Но не стала.
Зверь встал между мной и ими — огромный, мрачный, с горящими глазами. Его шерсть стояла дыбом, губы приподняты, клыки оголены, рычание шло глухо, из глубины — почти как землетрясение.
Он не нападал дальше. Только стоял. Защищал меня. Они замерли. Секунду — другую. А потом… развернулись и побежали.
Зверь всё ещё стоял, не шевелясь, пока последний шаг не стих в коридоре. Только тогда он обернулся ко мне, тяжело дыша.
Я дрожала. От боли. От шока. От того, что меня могли убить.
Но он был здесь.
— Ты… ты пришёл… — прошептала я, и, несмотря на кровь на локте и слезы в глазах, улыбнулась.
Он тихо фыркнул и ткнулся в моё плечо. Осторожно. Почти нежно.
Как будто спрашивал: цела?
Я всё ещё дрожала, дыхание сбивалось, колени болели от удара об пол, а в боку — тупо тянуло. Слёзы подкатывали к глазам, но уже не от страха. От того, что он пришёл. Когда больше никто не пришёл бы.
Он ткнулся носом в моё плечо, выдохнул мне в шею. Я провела рукой по его широкой голове, вцепилась в густую шерсть, не сразу понимая, что шепчу себе под нос:
— Ты здесь… ты здесь… ты здесь…
Он отстранился на секунду, посмотрел в глаза — в упор. А потом наклонился.
Я встала, вытерла ладонью лицо, сделала шаг в сторону — и тут почувствовала, как ткань моей юбки чуть натянулась. Обернулась.
Он стоял рядом, почти вплотную. В его зубах — край моей одежды. Он отпустил ткань, поднял на меня взгляд.
Прямой, умный, требовательный. И рыкнул. Негромко. Глухо. Но этот звук прошёл сквозь кожу — не угрожающе, а как призыв. Не злобный. А… требующий доверия.
Я замерла, сердце сбилось с ритма.
Он снова ткнулся в мою ногу, а потом повернулся и сделал пару шагов вперёд, обернулся через плечо, точно говоря: Идём. За мной.
— Куда? — прошептала я, не надеясь на ответ.
Конечно, он не ответил. Но снова мотнул головой и выдал короткий, низкий, вибрирующий в груди звук — как будто тянул за собой. И я подчинилась.
Я шла босиком по прохладному камню, пряча ладони у груди, пока он скользил впереди — бесшумный, стремительный, как воплощённая ночь. Хвост плавно извивался за ним, лапы ступали мягко, но каждый шаг был полон силы. Он не оборачивался — знал, что я иду. Он явно чувствовал. Или мне хотелось так думать.
Коридоры тянулись один за другим. Всё глубже в цитадель. Всё тише вокруг. Ни огней. Ни слуг. Ни голосов. Только мы. И звенящая тишина, словно мир затаил дыхание, наблюдая, куда он меня ведёт.
Иногда он останавливался у поворота, ждал, пока я догоню. Иногда — резко рывком оборачивался и смотрел так пристально, будто проверял: не испугалась ли я, не передумала. Но я шла. Шла, потому что в его взгляде не было угрозы. Необходимость. Будто он знал, что я должна увидеть то, что он хотел мне показать.
И вдруг — резкий шорох сбоку.
Сначала тихий. Потом стало ясно, что это топот ног. Еще секунда и слышно голоса.
Я обернулась — и зверя не стало. Будто растворился.
Как будто стоило мне на секунду перестать на него смотреть — и он исчез.
Словно только для меня он и существовал.
— Стойте! — послышался голос мужчины, и из-за угла выбежал высокий, широкоплечий человек в тёмной одежде, явно не слуга — слишком уверен. За ним — несколько девушек. Я узнала их сразу.
— Я — распорядитель цитадели, — произнёс мужчина строго, приближаясь. — Мне сообщили о нарушении.
— Она! — выкрикнула одна из девушек, указывая на меня. — Эта чужачка призвала тёмного демона из преисподней! Он напал на нас!
— На нас! — подхватила вторая. — Она воспользовалась тёмной магией, чтобы скрыть свои намерения!
— Она нас чуть не убила! — добавила третья, и уже начинались слёзы, как по заказу.
Распорядитель взглянул на меня.
— Что произошло на самом деле?
Я выпрямилась. Смотрела прямо на него, не дрогнув.
— Они напали на меня. Толкали, рвали одежду, били. Я не защищалась. Но если вы ищете виновного — ищите среди них. Я не призывала демонов. Но я бы не отказалась, если бы могла.
Он прищурился, молча.
— Повелитель не будет в восторге, если узнает, что на его сосуд напали, — добавила я тише. — Думаю, он ценит порядок.
И я показала. Ссадину на локте. Покраснение на плече. Вмятину на запястье от чьих-то ногтей.
Распорядитель перевёл взгляд на девушек.
— Это… не мы! — первая вспыхнула. — Она упала! Мы пытались помочь!
— Она схватила нас! Ударила! — вторая заговорила слишком быстро.
— Она упала… а потом обвинила нас!
Мужчина молчал. Лицо его было каменным. Затем он коротко махнул рукой:
— Довольно. Вы идёте со мной.
— Но…!
— Сейчас же.
Он не повысил голос. Но они замолчали. И медленно, понуро пошли за ним, глядя на меня через плечо, с яростью, которую прятать уже не имело смысла.
Он задержался на секунду, посмотрел на меня строго, но не враждебно:
— А вы… идите. И соберите свои вещи. Повелитель велел перевести вас в его покои. Это не обсуждается.
Я сжала губы. Хотела что-то сказать. Спорить. Кричать. Но только кивнула. И пошла.
Я медленно шла по коридору, теперь уже зная дорогу. Ноги ныли, запястье пульсировало от сдавленного удара, но я не останавливалась. Просто шла — потому что идти было легче, чем думать.
Дверь моих покоев была распахнута. Внутри — те же служанки. Всё те же лица, всё та же подчеркнутая вежливость и абсолютно пустые глаза.
Они разом обернулись, когда я вошла. И на мгновение — тишина. Их взгляды скользнули по моему виду: растрёпанные волосы, покраснения на коже, сорванный край подола.
Но ни одна не ахнула. Ни одна не спросила, что случилось. Только вопрос, почти деловой:
— Можем ли мы начинать сборы, госпожа?
Я не отвечала. Просто кивнула. Коротко. Сухо. Этого было достаточно.
Они тут же принялись за дело. Разошлись по комнате, стали складывать вещи, аккуратно, ловко, бесшумно.
Как будто всё это — вещи мёртвого человека, а не живой женщины, которую только что сдали в услужение.
Я прошла мимо, медленно, стараясь не смотреть ни на них, ни на себя. Подошла к окну.
Открыла створки.
И выдохнула.
Свежий воздух ударил в лицо, подхватил волосы, погладил разгорячённую кожу. Где-то вдали пели птицы. Всё вокруг жило своей жизнью — без меня. Без моей боли, без моих решений, без моего «я ещё не готова».
Я положила руки на подоконник, наклонилась вперёд, опершись, будто это была единственная точка равновесия во всём этом мире. И просто смотрела.
Куда угодно, только не внутрь комнаты.
Потому что в этой комнате сейчас — чужая я. Та, которая пакует чемоданы не по своей воле.
А у окна — я. Настоящая. Уставшая. Потерянная и совершенно одинокая.
Сборы не заняли много времени.
Слишком быстро. Слишком легко. Словно я никогда здесь и не жила.
Вещей у меня было немного. Только самое необходимое: несколько платьев, пара украшений, набор расчёсок и заколок, и то, что я не называла сокровенным, но к чему уже успела привыкнуть — узорчатый гребень, тонкая тканевая накидка, маленькая фигурка, найденная первой ночью на этом проклятом месте.
Я обошла половину дворца. Прошла сквозь арки, мимо фонтанов, заглянула в пустые залы и даже один раз вернулась в приёмный холл, где обычно начинались утренние собрания. Но его нигде не было.
Каждый слуга, каждый страж, каждый служащий, к кому я подходила с вопросом, вежливо склонял голову и отвечал одно и то же:
— Повелитель занят.
— Повелитель в закрытом совете.
— Повелитель не может принять вас сегодня, госпожа.
— Но вы можете подождать его в его покоях.
В его покоях.
Я стояла в одном из коридоров, слушая это в третий раз, и вдруг поняла:
"Подождать его в спальне" — это вовсе не то, что мне нужно. Это буквально согласиться на то, что я послушная овечка. Если бы я не подслушала тот разговор, наверное, я бы радостно переехала, решив, что у нас все серьезно. Господи, разве можно быть такой наивной дурочкой?
Нет, конечно, я могла пойти. Сесть на бархатную кушетку. Сложить руки на коленях. Дождаться, пока он соизволит войти, усталый, с серьёзным видом. Улыбнуться, будто ничего не произошло. И тогда всё продолжилось бы — медленно, ласково, без спешки.
Но ведь он знал, что я хочу говорить. Не мог не знать. Я столько раз попыталась найти его, что ему непременно об этом сообщили. Просто не могли не сообщить.
Он знал — и всё равно сделал так.
Занят.
Не примет.
Пусть подождёт.
И вот я стояла посреди зала, в платье, в котором уже не чувствовала себя своей, с волосами, спутанными после дороги и ссадиной, ещё не до конца зажившей, — и понимала:
Если я войду в эту спальню — я соглашусь.
Не словами. Своим присутствием. Своим ожиданием. Своим молчанием.
А я не соглашалась. Ни на его правила. Ни на то, чтобы быть удобной.
Я стояла в пустом коридоре, с пульсирующим раздражением и глухим разочарованием в груди, когда вдруг почувствовала взгляд.
Он всегда появлялся так — тихо. Без звука. Без предупреждения.
Я обернулась. И, конечно, он был там. Мой зверь.
Сидел в проходе у колонны, в полумраке, как всегда внезапно, с золотистым отсветом на чёрной шерсти. Глаза — как две бездонные тени. Смотрел прямо. В упор. Выжидающе.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила я вслух.
Он не шевельнулся. Только медленно, чётко кивнул. А затем повернул голову и коротко указал носом направление.
Я скрестила руки на груди и прищурилась:
— А если ты опять исчезнешь?
Он резко мотнул головой. Один раз. Как человек, которому надоело объяснять.
— Ладно, — выдохнула я. — Идём. Но это в последний раз, слышишь?
Я наклонилась к нему чуть ближе, сузив глаза:
— Исчезнешь — и больше я не побегу за тобой. Ни по залам, ни по садам. Устала. Ясно?
Он чуть склонил голову набок — и в его взгляде было странное согласие.
Будто говорил: Хорошо. Только доверься.
И развернулся. А я пошла за ним.
Сначала медленно. Потом чуть быстрее. Потом снова — почти бегом, босыми ногами по прохладному камню, в полутени проходов, за тенью зверя, что не оглядывался, но точно знал, что я иду.
И, да. Я не удержалась от усмешки.
— Чёрт. Чувствую себя Алисой, — пробормотала я. — Только это не кролик. И он точно не белый.
Он, как назло, вильнул хвостом — быстро, резко, как кивок в ответ. Что он может знать про Алису? Что он вообще может знать. Вот вбила себе в голову, что он умный. Ох, Вика, настрадаешься ты со своей головой не спокойной.
И я поймала себя на том, что — несмотря на всё — улыбаюсь. Пусть чуть натянуто, с уставшими глазами. Но по-настоящему.
Потому что этот зверь — единственный, кто действительно приходит, когда он нужен.
Мы шли по тёмным, редко используемым коридорам. Воздух здесь был пыльнее, прохладнее, тише, как будто дворец забыл про эти проходы. Зверь шёл впереди — по-прежнему уверенно, но теперь… осторожнее.
Несколько раз он замирал. Вся его фигура напрягалась. Уши вставали. Хвост опускался. Он прислушивался.
И каждый раз, когда вдалеке раздавались шаги или звуки голосов — приглушённые, чужие — он менял маршрут. Резко. Не глядя на меня, просто поворачивал вбок — и я следовала, затаив дыхание, будто в игре, где проигрыш стоил бы слишком дорого.
Мы сворачивали, шли вниз, проходили узкие служебные ходы, даже один раз — длинный, тёмный проход с закопчённым сводом. Мои ноги уже ныли от камня, одежда цеплялась за углы, а сердце стучало, будто боялось отстать.
И вдруг… он остановился. Перед дверью.
Старой, деревянной, массивной, с железными петлями, закопчённой по краям.
На ней висел тяжёлый замок. Ржавый. Кажется, никто его не трогал годами.
— Серьёзно? — прошептала я. — Сюда?
Зверь не ответил. Только отступил на шаг — и ударил по замку лапой.
С глухим звуком металл поддался, лопнул, отлетел вбок. Дверь скрипнула, как будто обиделась, но приоткрылась.
Я медленно шагнула вперёд, вытянула руку и осторожно толкнула её шире.
За дверью был выход. За ним — не дворец. Не сад. Не очередной внутренний зал.
А открытая местность.
Грубо выложенная тропа. Камни. Песок. И за всем этим — пустыня, уходящая за горизонт.
Я замерла. Медленно повернулась к нему.
— Ты хочешь… увести меня отсюда? От повелителя? Туда?
Он стоял спокойно. Смотрел на меня не как зверь. Не как спаситель.Он будтно давал мне выбор.
— Слушай, я не говорю, что повелитель — не мерзавец, — выдохнула я, глядя в песчаную даль. — Но ты…
Я посмотрела на зверя.
— Ты ведёшь меня в пустыню. Ты вообще в своем уме?
Он моргнул. Медленно.
Я стояла на пороге. Между прохладой дворца и сухим дыханием пустыни.
Между «остаться» и «уйти».
Зверь был рядом, как и всегда. Правда се йчас я окончательно запуталась в том кто он и почему так настойчиво пытается вывести меня с владений повелителя. Он был как… проводник. И, возможно, единственный, кто всё понимал из нас двоих.