Плохие девочки попадают в Рай

ГЛАВА 1

Диана

Плохие девочки попадают в Рай.

Плохие мальчики — в самое сердце. Так говорит моя вроде как бести Ники Савицкая, и я с ней согласна. Хорошим девочкам в «Раю» делать нечего. Особенно если это элитный ночной клуб, с высоты которого весь город виден как на ладони.

Сегодня он арендован под мероприятие: юбилей отец отмечает с размахом. Толпа гостей, большинство из которых — его сотрудники с семьями. Подобные сборища с детства нагоняли на меня тоску. Начиналось это всё на уровне ресторанов, а после — загородного дома, когда руководители всех подразделений конторы, в которой папуля был начальником, норовили потрепать меня по голове и умиленно восхититься: «Дмитрий Семёнович, какая у вас очаровательная, серьёзная девочка!» Ладно хоть ума хватало не добавлять классическую фразу «вся в отца», потому что назвать моего отца очаровательным можно было только с большого перепоя и предварительно составив завещание. Если бы он не нашёл себя в девяносто первом в строительном бизнесе, то мог бы подрабатывать на заморозке речек в осенне-весенний период. Лично у меня под его взглядом разве что пар изо рта не шёл.

Ко мне отец относился снисходительно и безразлично — давно махнул рукой, но цапалась я с ним не столько из-за себя, сколько из-за матери. Когда-то она, будучи студенткой последнего курса медицинского института, проходя интернатуру, познакомилась с инженером высшей категории. Вряд ли тогда можно было предположить, что её будущий муж станет одним из тех, кого будут называть сильными мира сего.

В свои шестьдесят пять отец выглядел по меньшей мере лет на десять младше: высокий, подтянутый, импозантный мужчина. Ничего удивительного в том, что на него западали и вешались дамочки всех возрастов, а папуля никогда не отказывал себе в подобных развлечениях. Что самое паршивое, мама об этом знала и молчала. Она относилась к тому типу женщин, которые всю себя посвящали семье, предпочитая лишний раз сходить с дочерью на прогулку, чем посидеть с подругами. Такие люди более ранимы и беззащитны, несмотря на всю их кажущуюся внешнюю силу.

Я слышала, как мама плачет в спальне, чуть ли не с того дня как сказала «агу», поэтому с момента осознания себя как существа разумного у меня начались отчаянные контры с отцом. Учитывая тот факт, что воспитывала меня преимущественно мама, я для родителя со временем стала досадным недоразумением. По его мнению, я была недостаточно женственной (читай, недостаточно под него прогибалась). Вместо того, чтобы увлекаться танцами, я ходила на лазертаг, лучшим другом до шестого класса у меня был парень не из самой благополучной семьи. Позор на отцовскую стильную проседь. Правда, никто до сих пор не в курсе, что мы с этим самым парнем собирались сбежать в ЛА и начать новую жизнь вдвоём. Диму от меня отвадили через пару месяцев недовольства отца (как обычно, с его родителями «просто поговорили»). Через пару лет Дима собрался бежать в ЛА с девчонкой из параллельного класса, а к концу школы спился, и это последнее, что я о нем слышала.

Когда мне исполнилось четырнадцать, мама умерла. Рак не щадит даже близких сильных мира сего. К такому подготовиться невозможно, но это произошло настолько быстро, что надолго выбило почву у меня из-под ног. И в этот самый момент отец решил, что пора взяться за моё воспитание самому.

Он всегда считал меня пацанкой, слабовольной, неспособной даже на мало мальское сопротивление чужой воле, но в попытке перекроить меня под себя обломался в лучших порывах души. Надо отдать ему должное, папуля держался почти два года. Это выливалось в конфликты, после которых я сбегала из дома, его люди находили меня в квартирах друзей, ночных клубах самого разного уровня: вытаскивали чуть ли не за волосы, заламывая руки и затыкая рот, потому что я брыкалась, пиналась, орала, вспоминая отца и свору его цепных псов таким отборным матом, от которого у неискушенных вяли уши. Друзья и подруги у меня менялись часто — хотя бы просто потому, что их родители, а зачастую и они сами, не выдерживали такой дружбы.

В итоге отец понял, что проще будет оставить меня в покое, поэтому в настоящий момент у нас с ним сохраняется негласный нейтралитет: он не трогает меня, я не порчу ему репутацию. Для всех я примерная дочь, которая готова пойти по стопам отца (то есть работать юристом в его большом бизнесе). О другой стороне моей жизни мало кто знает. Отец не планирует передавать мне своё дело. Для этого у него есть сын от второго брака, которому уже десять лет. Его воспитанием он занимается лично. Бедный ребёнок.

Иными словами, сейчас я живу в квартире, которую мне купил папочка, на его деньги, езжу на тачке, которая тоже его откуп, абсолютно не заморачиваюсь по поводу того, что буду делать дальше и не мучаюсь совестью золотой девочки. С отцом мы видимся по таким вот большим праздникам — на которых я обязана присутствовать и не выделываться априори. С его новой женой мы друг друга тихо ненавидим и предпочитаем лишний раз не пересекаться. Оно и понятно — она видит во мне угрозу своему сыночку, а я в ней — одну из тех сучек, которые стоили моей матери нервов и жизни.

Каждый отцовский день рождения — это вечер, выкинутый из жизни, и испоганенное настроение. Я не могу выдерживать эту толпу напыщенных бумеров-лицемеров больше чем сорок минут без перерыва, посему к принятому мной ещё перед праздником алкоголю во время каждой новой паузы добавлялся особый вейп, и мне становилось всё лучше и лучше. К счастью, отец предпочел традиционному застолью классический фуршет, что избавило меня от пытки общения с его гостями и родственниками, с которыми я могла бы оказаться за одним столом, и только одно омрачало мою радость: предстоящий тост.

ГЛАВА 2

Андрей

Мы заехали за Серёжкой к матери Ирины около часа назад. Всю дорогу он клевал носом рядом с ней на заднем сиденье, дома она практически сразу уложила его спать. К тому моменту, как Ирина вышла из его комнаты, я стоял на открытом балконе и курил. Она подождала несколько минут — переключая телевизор с одного канала на другой, потом вышла ко мне.

— Пиджак накинуть не хочешь? Простудишься же.

Я затянулся, ответил, не оборачиваясь.

— На лекарства я пока что зарабатываю. Смею заметить, даже на дорогие.

— Очень смешно.

— Все мы, мужчины, одинаковы.

Она вышла, при этом совершенно спокойно закрыла за собой дверь. Я уважаю в Ирине её характер. Мы с ней не просто супруги и любовники, мы партнёры. Мы похожи друг на друга больше, чем нам того бы хотелось. У каждого из нас своя отдельная жизнь. То что связывает нас воедино — сын, взаимный расчёт и то самое партнёрство. Я необходим Ирине как источник стабильности, она мне — как мать для Серёжки. Всё это, плюс взаимная поддержка, временами секс — и ничего больше.

По-другому не было никогда. Ирина знала, на что шла, когда выходила за меня замуж, и её всё устраивало. Устраивает и сейчас. Ей нравится быть директором небольшого туристического агентства, которое я ей купил, нравится ездить на Гелике, быть красивой, уверенной в себе, холёной — и находиться в центре пристального внимания мужчин. Мне нравится то, что она не задаёт вопросов и никогда не устраивает сцен.

Всё идеально.

Я докурил и вышел в гостиную. Иногда наша квартира кажется мне неоправданно просторной, большой для трёх человек — и слишком пустой. И это в то время, как в Африке голодают дети.

Цинизму собственных мыслей я уже давно перестал удивляться: когда твоя жизнь насквозь пропитана игрой на публику, он начинает сочиться сквозь поры. Можно сказать, я им отравлен и закалён.

Я прошёл в кабинет, открыл макбук и откинулся на спинку кресла. «Легко в этом Мире быть сильным», — сказал Чехов. Чехов жил в другое время, был романтиком и идеалистом. В реальности гораздо проще быть таким, как все — серостью, довольствоваться тем, что в толпе тебя не отличат от других из-за торопливой походки, сутулой спины и абсолютной бесцветности. Здесь грани между обязанностями и правами стёрты, и ты спокойно можешь позволить себе быть таким, каким душа требует, прожить всю жизнь в двухкомнатной квартире с евроремонтом и быть по-своему счастливым. Можно, конечно, пропить двухкомнатную квартиру и начать бомжевать, сославшись на то, что не прыгнуть тебе выше начальника отдела «лёгонькой промышленности» — но это уже особенности человеческой никчемности. Крайности существовали всегда и везде.

Я погрузился в работу и даже не заметил, как в кабинет зашла Ирина.

— Ты к Серёже заглядывал?

— Не думаю, что парню жизненно необходим мой поцелуй на ночь.

— Андрей, он ещё ребёнок. Ему необходим ты.

— Да, — согласился я, продолжая просматривать отчеты аналитиков.

— Да — и что дальше? В те редкие моменты, когда вы с ним общаетесь, у меня создаётся ощущение, что ты пытаешься говорить с ним на равных. Ему пять лет. Немного не твой уровень.

Я оторвался от монитора и взглянул на жену.

— Предлагаешь мне смотреть на него глазами, полными восхищения и целовать на ночь? Знаешь, кто обычно вырастает из таких мальчишек?

— Счастливые люди. Понимающие, что они нужны родителям.

— Ириш, как ты до своих лет дожила с такими представлениями о жизни?

Она фыркнула.

— Это безнадёжно.

— Я безнадёжен.

— Не без этого. Дети растут очень быстро, Андрей.

— Я о том же.

Разговор закончен, больше мы к нему не вернёмся. За что ещё люблю свою жену, она никогда дважды не заводит обсуждение одной и той же темы.

— Тебя не ждать?

Я покачал головой, возвращаясь к работе.

Завтра у меня рабочий день, а у кого-то суббота. Как им там живётся, с двумя полноценными выходными в неделю?

Через несколько минут свернул отчет и подключил VPN для международной корпоративной сети. До завтра надо было еще дополнительно изучить аналитический отчёт консалтинговой компании в Лондоне, с которой мы сотрудничаем.

Некстати перед глазами родился образ девчонки, дочери Астахова, которая шагнула ко мне пьяная в хлам. Ее так вело, что она чудом держалась на ногах, а еще она укурилась. Ненавижу женщин в таком состоянии, особенно ненавижу, когда они в таком состоянии начинают липнуть, но с ней все получилось иначе. Остро. Ярко. Ни на что не похоже. Словно все мои принципы хрустнули, как скорлупа фарфора под армейскими сапогами. Полетели ко всем чертям, стоило разгоряченному телу прильнуть ко мне, а мягким губам с характерным сладковатым привкусом накрыть мои.

Аромат кофе распространился по кабинету, когда Ирина прошла к моему столу. Передо мной возникли блюдце и чашка со свежесваренным кофе.

Счастье есть.

Она поставила их на стол, рядом положила сигареты.

ГЛАВА 3

Диана

На лекциях мне всегда хочется спать. Что я и делаю, расположившись на последнем ряду. Сквозь монотонный стук дождевых капель по стёклам, который ещё больше навевает сон, сквозь полудрему доносятся отрывочные фразы:

«Здесь и далее…»

«… адаптации базовой модели анализа безубыточности».

«Переменные затраты также можно оценить в процентах от объема продаж…»

Как можно запихнуть столько посторонних предметов в обучение на юриста? Ума не приложу. Если бы программу составляла я, там все было бы по существу. Хотя мне и по существу скучно. Отец предлагал мне учиться за границей, но я отказалась. Сейчас вот думаю: почему?

На этой мысли и засыпаю, а просыпаюсь ближе к концу пары, устраиваюсь поудобнее, положив голову на руки. Крекер продолжает вещать свою финансовую муть, а я смотрю на Пуговку. Крекер — это наш препод, получивший своё прозвище за то, что у него постоянно что-то хрустит. Возможно, скрипучие ботинки — это несчастный случай, но скрипучая кожаная куртка, с которой остатки кожи осыпаются — это уже диагноз. А ещё по теории Вселенской Гармонии ему уже давно пора рассыпаться от старости, а не лекции читать.

Я молчу про очки.

Пуговка — это узаконенный вариант спортсменки, комсомолки, но, к сожалению, отнюдь не красавицы по аналогии с баяном из советского прошлого моих родителей. Роста в ней полтора метра в прыжке с цилиндром, пухленькая, но при этом абсолютно лишена сисек и задницы. Меня всегда интересовало, как живут такие люди, у которых кроме общественных заданий и учебы в жизни только постеры полуголых мужиков, Бриджертоны и сопливые книжки про любовь.

Сидит, с сосредоточенной мордочкой что-то строчит. Даже не на планшете, в обычной тетрадке.

Я достаю айфон и пишу:

«Если бы ты была Пуговицей, ты бы повесилась, застрелилась или утопилась?»

После чего отправляю Ники, которая сидит со своим парнем через два ряда от меня. Она смотрит на дисплей, улыбается уголком губ и пишет:

«Я бы просто не рождалась».

«Экономия в чистом виде», — отвечаю я.

«Времени и человеческих ресурсов», — подтверждает Ники, после чего поворачивается к Макару, он явно занят тем, что шарит у неё под юбкой.

Я пользуюсь моментом, делаю скрин и отправляю нашу переписку в общий чат группы.

Сейчас мне очень скучно, а реакция этой девицы может стать хотя бы отчасти забавной.

Вариант не бей лежачего — туфельки испачкаешь, это не про меня.

— Пуговица! — шепчу еле слышно. — Там про тебя в чате новости.

На меня оборачивается сидящий впереди наш отличник Антон Роговцев по прозвищу Куколд, но под моим взглядом тут же отворачивается. Пуговка открывает чат, читает, роняет ручку, краснеет. Заметно краснеет — даже уши. Наклоняется за ручкой, и я по её лицу вижу, что вот-вот заплачет.

Я тут же теряю к ней всякий интерес, погружаясь в свои мысли о том, чем и кем занять вечер. Никитос сегодня трудится в ночную смену. Ему гордость не позволяет не работать, хотя денег моего папочки с лихвой хватило бы, даже если бы мы жили втроем.

Звонок звенит, и однокурсники превращаются в растревоженных пчел. Все собираются, мгновенно срываются со своих мест, поэтому задание на дом Крекер выдаёт уже полупустой аудитории.

Мне в глаза почему-то бросается фраза «… инвестированный капитал» изо всего множества пунктов, что старикан старательно выводит на доске. Интересно, почему?..

Ники, которую Пуговка на выходе из аудитории награждает преисполненным гордости взглядом и с видом оскорбленного достоинства удаляется, смотрит на меня и насмешливо спрашивает:

— Астахова, тебе заняться больше нечем, как над лузерами прикалываться?

Разве мне нечем заняться?

Если только совсем чуть-чуть.

— Обиженные жизнью обычно издеваются надо всеми самим фактом своего существования. Поэтому я просто восстанавливаю вселенскую справедливость.

— Не хочешь волонтером к черепашкам поехать?

Ники тоже за словом в карман не лезет, на этом мы с ней и сошлись. Ну и на том, что она тоже кладет на приличия и мнение окружающих большой и толстый. В частности, она почти сбежала волонтером к этим самым черепашкам на остров, куда они приходят откладывать яйца. Исключительно чтобы позлить отца, но ее перехватили в аэропорту и вернули. В универ.

— Подумаю, Ромашка, — отвечаю в тон ей. — А ты опять билеты купила?

Ники ухмыляется, хотя терпеть не может это «Ромашка». Оно ей досталось за внешность: если я могу быть милой в исключительных ситуациях, то она так выглядит всегда. Миниатюрная блондинка с беби-фейс, плюс еще короткая стрижка… Мечта любого папика просто. Не липнут они к ней исключительно потому, что ее отец любому папику за свою дочу оторвет папское достоинство. Он у нее тоже из высшей лиги.

— Не связывайся с Ди, — советует Макар. — Она не в настроении.

Я приподнимаю брови и снова на глаза попадается «инвестированный капитал».

В этот момент в памяти всплывает лицо Шмелёва. Вот кто на самом деле заслуживает внимания. Шикарный мужик, просто шикарный.

ГЛАВА 4

Диана

Как выяснилось, за тот случай с отцовским юбилеем Никита ни на шутку на меня разозлился. Во-первых, за то, что я припёрлась в полукоматозном состоянии, а во-вторых, за то, что я заставила его отыметь меня на кухонном столе, после чего свалила в неизвестном для него направлении, не сказав ни слова. Практически на весь день.

Выяснилось это не сразу, а в течение нескольких дней, что вполне в характере Мелехова. Всё это время он негатив в себе перемалывал, культивировал и молчал. Это его стиль: довести себя на медленном огне до кипения, после чего он взрывается, и мы начинаем орать друг на друга, как пара в олдскульном итальянском кино. Потом расходимся недели на две. В этот раз я предпочла скандалу игнор его претензий, оставила Никитоса дома подумать над своим поведением и пошла прогуляться на ночь глядя.

Я бродила по улицам, полностью увлечённая мыслями об интересующем меня объекте. Незримый Шмелёв со своим парфюмом шёл за мной по пятам, прочно зафиксировав запоминающийся образ на уровне подкорки. В вечер папочкиного юбилея мой разум был далек от реальности, но я могла поклясться, что наш поцелуй продлился чуть дольше, чем если бы я целовала того, кого от меня на самом деле тошнит. А значит, этим однозначно стоило заняться. Я уже не раз думала, как мне побыстрее дотянуться до вышеозначенного Андрея Николаевича. Рисовался всего один реальный вариант: только через моего папашу, читай через мой труп.

Меня осенило, когда по улице мимо прошла парочка: накачанный мужик и блондинка в лабутенах, повисшая у него на руке. Вышло практически как с голым Архимедом в общественной бане, когда он погрузил своё бренное тело в воду за вычетом того, что на мне была одежда, и вопль «Эврика» не состоялся.

Вместо этого я вытащила мобильник и набрала номер Олега Пашковского.

— Сильно занят? — поинтересовалась я, когда он ответил на звонок.

— Для тебя свободен.

— Я буду в кофейне рядом с домом.

Он приехал через полчаса, к тому моменту я уже сделала заказ и ела кусок трехэтажного торта, запивая его томатным соком. Томатный сок — это здоровье. Кто говорит, что я себя не берегу, пусть утрётся.

— Стильно выглядишь, — сказал он, усаживаясь рядом со мной за столик.

— Я всегда так выгляжу, — отрезала я.

Что есть то есть, я и в кроссовках с толстовками умею выглядеть как звезда, и в вечерних платьях в пол. Которые, к слову сказать, ненавижу.

К тому же самому слову сказать, Олег — один из папочкиных телохранителей и особо доверенное лицо, его правая рука и левая нога. Личный помощник помимо всего прочего. Именно так мы с ним и познакомились. Ему тоже хватило сомнительного счастья извлечения Дианы из ночных и тематических клубов, и из квартир в самых разных частях города, общения с родителями моих друзей и извинений за моё плохое поведение. Трахаться мы начали после того, как я вывалилась из родительского гнезда — около года назад. В последнее время наши встречи становились всё более редкими, и от этого более значимыми — для него.

В то время, когда у нас всё только начиналось, Пашковский был в моём вкусе — высоченный, накачанный, сильный. Через несколько месяцев качки вышли из моей моды, а Олег остался. Как-то так получилось. У него жена и две дочки, а я — для души. У меня для души типа Никита, а Олег — для тела.

Правда, всё это не то. Хватает на раз-два, потом опять меня бросает в крайности.

— Как дела-то? — интересуется он — чисто из вежливости, разумеется. Ему до моих дел — так же как и мне до его: от пизды до члена.

— Всё отлично, — говорю я, — а твои?

— Мои ещё лучше.

Подходит официантка, Олег заказывает какого-то невероятного размера бургер, единственный в меню, ещё какую-то хрень — я не прислушиваюсь. Жена в отъезде, не иначе. Детёныши у бабушки с дедушкой на блинчиках и кашках. Чисто семейный экстаз.

— Слушай, — ненавязчиво интересуюсь я, когда он достаёт нераспечатанную пачку сигарет в поисках чего-то в кармане, — тебе о чём-нибудь говорит фамилия Шмелёв?

Олег внимательно смотрит на меня, но я невозмутимо уплетаю торт. Тоже мне, физиономист.

Пашковский думает: судя по выражению лица, в его черепной коробке происходят сложные мыслительные процессы, замешанные на логических вычислениях и аналитике. Потом изрекает:

— Зачем тебе, Ди?

Умница, Олег. Зачем же думать, когда можно спросить?

Тем более что я скрывать ничего не собираюсь. Отпиваю сок, облизываю губы и поднимаю на него вполне однозначный взгляд.

— Надо.

Никакой конкретики, но для Олега более чем понятно: он меня видит — этого вполне достаточно. Он качает головой, широко ухмыляется.

— Зубки обломать не боишься?

Я ухмыляюсь в ответ:

— Не-а.

Он вдруг становится серьёзным. Хмурится, достаёт зажигалку, явно собираясь слинять покурить и соскочить с темы.

— Давай, рассказывай. Что за дела у них с папочкой? Что он за хрен с горы? — Я слегка подаюсь вперёд, облокотившись на стол, и нетерпеливо верчу в руках пустой стакан из-под сока. Хрупкий. Чуть сильнее сожмёшь — разлетится осколками, но и рукам мало не покажется.

ГЛАВА 5

Диана

Секретарь Шмелёва поднимает голову, когда я захожу в приёмную. Выдерживаю паузу — ровно настолько, чтобы поздороваться с ней в унисон. Один из классических приёмов, обычно работает безотказно.

После произнесённого хором «Добрый день!» мы одновременно улыбнулись друг другу. Всё шло по классической схеме.

Олеся симпатичная — более чем, но без перехода в классическую секретаршу-подстилку, как я и предполагала. Никакой наигранной манерности, ухоженное личико, минимум косметики, тонкие черты лица, шатенка — сразу видно, что цвет волос натуральный, глаза миндалевидные, тёмные. Предполагаю, что когда она встанет, окажется чуть выше среднего роста, с хорошей фигуркой, юбка будет чуть ниже колен, а каблук не выше пяти сантиметров. По глазам читается: не стерва. Тем интереснее.

Самое главное, чтобы она оказалась человеком, который может пригодиться. А нужен мне сейчас тот, кто может дать стартовую информацию о Шмелёве.

— Астахова Диана Дмитриевна, — представляюсь я, — а вы, наверное, Олеся?

Она тут же меняется в лице: сразу видно, эмоций скрывать не научилась. Потому что ждала не меня, а моего папочку лично.

— У вашего отца встреча с Андреем Николаевичем…

Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать один? Моя ровесница? Из семьи, где хватает исключительно на хлеб с сыроу из Магнитоу, явно. Вот, подрабатывает, семье старается помочь.

Не суетись, девочка.

До обеда четыре с половиной минуты: расслабься и получай удовольствие.

— Именно поэтому я здесь. У моего отца случился форс-мажор прямо перед выездом к вам. — Ради такого я даже напялила деловой костюм, хотя чувствую себя в нем, как корова с седлом. Отстой.— Поскольку я работаю с ним, он попросил меня приехать и передать эти документы Андрею Николаевичу. Лично в руки.

Показываю запечатанный конверт, набитый черновиками со всякой хренью. Мой стол по жизни завален бумагами формата А4 — и только в редком случае это что-то пристойное вроде написанного на заказ курсовика. Надо же было создать видимость документов. С одной стороны, вариант с документами и форс-мажором ну такое себе, с другой — для нее покатит.

Она открывает было свой прелестный ротик, но я снова перехватываю инициативу.

— Встреча назначена не мне, но, — я делаю акцент на слове «но», — я думаю, что Андрей Николаевич меня примет и уделит мне пару минут. Если он не занят, разумеется. Узнаете?

Я очаровательно улыбаюсь ей, и секретарша тут же снимает трубку.

На самом деле я уверена, что примет — как минимум, из любопытства, на это и расчет. Я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть на его физиономию в тот момент, когда Олеся произносит слова о том, что к нему пришла Астахова Диана Дмитриевна вместо отца.

Девушка кладёт трубку и смотрит на меня. Удивлённо, как будто не понимает, что происходит.

Я смотрю на неё, и только после того, как она произносит:

— Простите, но Андрей Николаевич вас принять не готов. Я позвоню секретарю вашего отца, мы можем перенести встречу, а документы можете оставить мне. Я передам их в том же самом виде, — ловлю себя на том, что у меня отвисает челюсть. Судя по тому, каким взглядом Олеся меня дырявит, за выражение моего лица в тот момент можно было брать бабки.

Что самое паршивое в элементе неожиданности — так это то, что пока с ним справишься, инициатива уже в руках у оппонента. Ладно, хрен с ним.

Как бы там ни было, я уже сделала шаг, и пятиться назад не собиралась. Наплевать, что готовилась я совершенно к другому.

Я сделала вид, что кладу документы на стойку, и, когда Олеся расслабилась, с напором с недельку помиравшего от жажды носорога ломанулась на водопой, то есть в кабинет. Олеся ойкнула, но я уже рванула дверь на себя. Вместо исходного положения на ресепшене, конверт с хламом занял положение на уровне моей груди: я прикрылась им как щитом.

— Андрей Николаевич, простите… — доносится из-за спины.

— Ничего. Иди на обед, Олеся.

Он даже не оборачивается, хотя сейчас стоит у окна и смотрит в него. Сцепив руки за спиной, в позе превосходящего всех Вселенского лидера. Ну о-ч-чень похоже на отца, что вкупе с его попыткой выставить меня из офиса взрывается в голове искрами ярости.

За моей спиной закрывается дверь. Тихо-тихо, легкий щелчок замка отрезает нас ото всех остальных.

У Шмелёва просторный кабинет, обставленный качественной офисной мебелью — но — без излишеств. Я уловила это краем глаза, и где-то в подсознании прочно засела мысль о том, что этот парень во всём знает меру. Секретарь без излишеств, рабочий кабинет — без излишеств. Это единственное, что я успела отметить про себя до того, как он повернулся, и наши взгляды встретились. С какой-то радости у меня опять закружилась голова. При всём при том, что я была абсолютно трезвой.

— Здравствуйте, Диана Дмитриевна.

Мне только показалось, или в его голосе звучала явная издёвка?!

Он смотрел на меня совершенно спокойно, и по его глазам я не могла прочесть ни его отношения к моему визиту, ни его отношения ко мне: ничего. Стопроцентный барьер, уверенность в себе и... и чем больше я смотрела на него, тем больше понимала, что столкнулась с мужиком, невероятно напоминающим моего отца в плане умения опустить меня по полной программе и оставить за собой первый ход и последнее слово.

ГЛАВА 6

Ники

Ди ненормальная, я всегда это знала. Наверное, вот эта вот ненормальность меня в ней и привлекла изначально. Потом мы обе сошлись на ненависти к отцам. Хотя моя, конечно — это десятая доля ее. То, что происходит у нас в семье, не сравнить с тем, что происходит в ее, но я туда не лезу. Так же, как и она не лезет ко мне. Я ее очень люблю и ценю в том числе и за это, потому что спасателей в моей жизни было воз и маленькая тележка. Спасателей, психологов, желающих меня полечить — в прямом и переносном смысле, и только Ди никогда не наседала со своим желанием помочь или расспросами. Она четко знает, когда можно, когда нельзя, ее все считают девочкой без тормозов, но у нее с тормозами как раз все отлично.

По крайней мере, когда дело касается личных границ. И да, в моей жизни определенно было слишком много психологов. В том числе доморощенных.

Доморощенные бы сейчас распинались о том, что происходящее в этом клубе — это компенсация, рассказывали про травмы, так называемые профессионалы переводили бы все стрелки на меня (что ты сама об этом думаешь, Никита? О чем это для тебя?) — а я… я просто смотрю на все это, как на красивое представление.

У нас в городе нет крутых стилизованных вечеринок на грани, не то что в Москве. Или в Питере. По крайней мере, до этого дня я считала именно так, но оказавшись там, куда Ди пыталась затащить меня уже почти год, поняла, как сильно я ошибалась. Когда рождаешься с золотой ложкой во рту (или, как любит говорить Марат, с золотым шилом в жопе), невольно привыкаешь к высокому уровню. Ты его просто видишь. Замечаешь в деталях, так же, как замечаешь и показное, так вот: здесь все было настоящее. На уровне.

И почему-то, когда Ди опустилась на колени перед этим мужчиной, я испытала странное желание свести бедра. Между ног стало горячо, а перед глазами невольно вспыхнула картина, что это я так стою перед ним. Что это меня касаются его пальцы, скользят по шее, грубо сжимают подбородок.

— Добрый вечер, — произнес он, а меня всю перетряхнуло.

Диана так и стояла перед ним, он словно о ней забыл, и у меня от этого в голове творилось просто что-то невероятное. Просто Ди — не из тех, кто такое прощает в принципе. Но сейчас…

— Добрый вечер.

— Диана объяснила вам правила, я надеюсь? — уточнил он.

— Нет. Я забыла, — вот это уже больше похоже на Ди.

Дерзость во взгляде, вызов, она нарывается.

Вот только почему нарывается она, а горячо становится мне? Роб не поддается на провокации.

— Хорошо, в таком случае объясню я, — у него голос, как это говорят на английском husky, с такой глубокой, мужской хрипотцой, обманчиво-спокойный, — вы можете расположиться, где вам удобно, Ники.

Я попросила его называть меня так еще на первичном собеседовании, и он ни разу этим не пренебрег.

— К вашим услугам все сценические номера, бар, вы можете знакомиться с другими гостями, но сессии новичкам запрещены. Доступ к ним вы получите только если решите остаться после сегодняшнего вечера. После нашего повторного собеседования.

На котором вы тоже поставите меня на колени?

К счастью, у меня хватает мозгов не сказать это вслух.

Ди морщится от пощечины, хотя я бы даже пощечиной это не назвала. Так, легкий унизительный хлопок, больше по губам.

— За то, что заговорила без разрешения, — омментирует Роб. — Вставай. Пошли.

Я наблюдаю за тем, как они идут по клубу, и на них глазеют. Если честно, я понимаю, такая пара не может не привлекать внимания, меня же царапает странным чувством: р — ревность? Бред. Быть такого не может! Я не западаю на мужчин с первого взгляда, особенно на таких. Мне нравятся мои ровесники или старшекурсники, а Роб, по меньшей мере, вдвое старше. Тем не менее именно его я сразу заметила, когда мы вошли. Кажется, даже Ди его не сразу увидела, а я увидела. Выхватила из толпы взглядом, издалека. Он беседовал с какими-то мужчинами, а я залипла. Мне кажется, Ди подумала, что это из-за общей атмосферы.

Вот и хорошо. Пусть дальше так думает. Потому что все это не для меня. Я здесь больше за компанию, ну а то, что мне понравился красивый мужик — так это в порядке вещей. Подумаешь.

«Он тебе еще во время собеседования понравился», — ехидно подсказывает внутренний голос.

Я отмахиваюсь от него, иду к бару. На меня тоже смотрят, я чувствую мужские взгляды, но мне к этому не привыкать. Меня как раз любят мужчины постарше. Для ровесников я слишком сладенькая, а еще у меня грудь нулевого размера. Ну ладно, наверное, первого, но мне это жить не мешает. Например, я могу носить любые наряды без белья.

Как-то так мы с Маратом и познакомились, но сейчас думать об этом не хочется. Сейчас хочется…

— Позвольте вас угостить, — произносит мужчина.

Ему, наверное, столько же, сколько отцу. Он лысеющий, но довольно подтянутый, а еще не сводит глаз с моих ног. Ди меня столько просвещала по этому поводу, что я прекрасно понимаю, с кем имею дело. Футфетишист. И, скорее всего, нижний.

— Нет, спасибо, — отказываюсь вежливо. Мне не хочется сейчас ни с кем разговаривать.

«Ни с кем, кроме Роба».

А денег у меня всегда достаточно: отец позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась. На сцену тем временем выходят трое — роскошная женщина в латексе, с алой помадой на чувственных губах, она ведет на поводке двух мужчин. Я украдкой зеваю в ладонь и отворачиваюсь. Нет, все это определенно не мое.

Иллюстрация. Ники

ГЛАВА 7

Андрей

В моей голове слишком много мыслей о той, кого там быть не должно. Диана Астахова — точная копия отца, у нее в глазах читается: «К своей цели по головам». Но почему-то сейчас именно моя голова ей забита, а на губах ощущается вкус ее губ. Я не могу дать этому определения, потому что в моей жизни хватает секса, женщин… да абсолютно всего хватает. Эта маленькая засранка в ней абсолютно точно лишняя, и это злит, раздражает еще сильнее. Потому что таких, как она, я ненавижу. Получающих все с рождения, воспринимающих как должное, еще и считающих, что ей все должны, только потому что она — Астахова.

Но Астахова у меня в голове, это факт. Этого не отменить. Возможно, потому что на краю сознания я сравниваю ее с Кирой.

Это смешно. Это было бы смешно, если бы не было так, мать его, больно.

Но это факт.

— Андрей Николаевич? Я могу идти? — Ко мне заглядывает Олеся.

Олеся — отражение Киры. Внешне. По характеру она совсем другая, Кира никогда не спрашивала «можно?» Она просто брала и делала, и в этом Астахова тоже безумно на нее похожа.

— Я бы спросил, почему ты еще здесь, если твой рабочий день закончился несколько часов назад?

— Вы просили доделать документы…

— Это можно доделать утром, — я смотрю ей в глаза. — Там не было ничего срочного.

— Мне так проще. Утром будут новые задачи.

Как две сестры могли получиться такими разными? Такими разными и в то же время такими похожими.

— Хорошо. Иди.

— До завтра, Андрей Николаевич.

— До завтра.

За окном — сгустившиеся осенние сумерки. Осень в этом году полосатая, то холод и заморозки, то резкое потепление, как сегодня. А вот дождей, как ни странно, нет. В ту последнюю с Кирой осень дожди шли каждый день. Она могла весь день проваляться в кровати, выкуривая сигарету за сигаретой, обложившись чипсами, мороженым, поставив рядом бутылку вина и бокал и рыдая над какими-то сопливыми сериалами на стримингах.

В этом они с Астаховой не похожи совсем.

Я не могу представить дочь Дмитрия плачущей. Вообще.

К хренам собачьим. Мне пора домой, а не вот это вот все.

Стоит выйти из офиса, как прощальное тепло набрасывается с объятиями. В такие вечера хочется ходить пешком, а не стоять в загазованных пробках, даже если от этих пробок уже одни остатки. Тем не менее я за рулем, и, оставив машину на подземной парковке нашей элитной новостройки, я прямо оттуда поднимаюсь в находящийся в нашем ЖК винный бутик.

Бутылка, которая стоит как минимальный размер оплаты труда в нашем городе, в каком-то смысле мой откуп за то, что в нашем с Ириной браке ключевое слово «брак». У меня никогда не было нормальных отношений, так может, не стоило и пытаться? Кому и что я хотел доказать, когда женился, когда появился Сергей? Что я нормальный отец? Примерный семьянин?

Нормальный и примерный — это слова, которые всегда звучат как фальшивые ноты.

Тогда зачем это всё?

— Добрый вечер, Андрей Николаевич, — дверь мне открывает Алёна, наша домработница и по совместительству няня, — Ирина Михайловна уехала на презентацию, сказала ее не ждать. Сережу я покормила, сейчас сделаю все для вас и уложу его спать.

— Не нужно. Я сам уложу, — я протягиваю ей бутылку вина в крафтовом пакете. — Это вам.

— Мне? По поводу? — теряется она, но тут же находится: — Спасибо. Точно не нужно помочь с Сережей? Уроки мы сделали, он сейчас смотрит мультики.

— Точно. — Горло почему-то режет, как при начинающейся простуде. Хотя я прекрасно знаю, что простуда здесь ни при чем и знаю это чувство. — Просто накрой на стол, и можешь идти.

— Хорошо!

Через полчаса я ем приготовленный Алёной ужин, почти не чувствуя вкуса. Готовит она отменно, но дело не в ней.

— Па-ап, — на кухню заглядывает Сергей, — а можешь мне включить мультики на телефоне? А то там ограничение мама поставила…

— И правильно сделала.

— Ну па-ап…

— Тема закрыта.

Сережка вздыхает, но плетется обратно, в свою комнату. Я слышу, как хлопает дверь.

Первый класс дался ему нелегко, смена обстановки, школа, учителя, все это… но скажите мне, кому и когда он давался легко. После ужина я оставляю посуду на столе, Алёна придет завтра рано утром и поставит все в посудомойку, и иду к сыну. Он сидит за столом и что-то рисует в альбоме. Планшет заблокирован тоже, это было наше с Ириной общее решение, чтобы он не сидел по полночи в гаджетах и нормально спал.

Совсем скоро ему не нужны будут мультики, а игры на планшете и смартфоне станут другими. Ирина права: дети растут быстро.

— Привет, — говорю я. — Тебе спать не пора?

— Пора, — вздыхает он.

— Зубы чистил?

— Не-а.

— Ну а чего сидишь тогда?

Сын спрыгивает со стула и идет в ближайшую ванную, а я смотрю на оставленный им рисунок. Пока что это просто скетч, но для ребенка его возраста просто отменный. Дракон, сидящий на верхушке башни.

ГЛАВА 8

Диана

Во вторник Олеся сказала, что вечером у нее возникли срочные дела, поэтому мы переобулись и сели обедать в небольшой пиццерии рядом с офисным центром, в котором работает Олеся. Неподалёку есть ещё японский ресторан, но я терпеть не могу японскую кухню. Ото всех этих роллов-сушей-прочей дряни у меня скулы сводит. Не представляю, как можно есть сырую гадость.

Сегодня она одета в атласную рубашку стального цвета и чёрную юбку чуть ниже колен. Волосы собраны в строгую деловую причёску, из украшений — тонкая серебряная цепочка с изображением рака — её знак зодиака. От этого стиля на меня находит тоска.

Я перевожу взгляд на кусок пиццы и понимаю, насколько я всё-таки люблю яркие цвета. Да, на офисной работе и полагается выглядеть так, но я кайфую от женщин, игнорирующих дресс-код. Идущих наперекор всему и всем. С другой стороны, такие женщины работают не в офисе, а в Дубае.

Часы на запястье так и притягивают мой взгляд, и мне приходится периодически себя одёргивать, чтобы это не проявлялось слишком явно. Мы говорим о какой-то ерунде, с которой очень сложно вырулить на интересующую меня тему. Прикусываю язык, чтобы не зевнуть, и вдруг понимаю, что давно уже не слушаю её, поэтому невинный вопрос:

— Всё-таки это очень странно, согласна?.. — заставляет меня выдержать паузу перед ответом.

Не хочется думать, что она говорила о гигантских кальмарах, похищающих младенцев в Северо-Заюпинске, а я с ней соглашаюсь.

— Определённо, — говорю я в пустоту, и тут же добавляю, — твой босс всегда себя так ведёт?

Тянуть резину можно бесконечно, но мне нужен Шмелёв, и до ужаса надоело проводить время с этой курицей.

— Так — это как?

— Так, как будто все по гроб жизни обязаны уже одному его присутствию на этом свете.

— С чего ты взяла? — смеётся Олеся. — Андрей Николаевич — последний, о ком такое можно сказать.

— Потому что он твой босс? — Я внимательно смотрю на неё.

— Потому что это на самом деле так. Вот моя подруга устроилась на работу в отдел кадров…

Я смотрю на неё и не слышу ни единого слова. С одной стороны, меня два раза опустили ниже плинтуса. С другой, Олеся говорит, что Андрей Николаевич — замечательный мужик, и, похоже, искренне в это верит. Может, это только для меня такие исключения, или наоборот — только для неё?..

Внешность обманчива. Может, скромница Олеся согревает постель своего босса суровыми вечерами?

Тьфу. На ней наверняка засыпаешь в процессе.

Сходу переходить на эту тему не стоит, можно всё испортить, и я мысленно матерюсь, понимая, что придётся потратить на неё пятничный вечер. Иначе никак не получится. Пора переходить к самому главному.

Остаток обеда проходит для меня в кошмарном своей бесполезностью разговоре, тщетных попытках убить зевоту и не убить Олесю. На выходе нам помогают надеть пальто, а дальше я иду с ней до бизнес-центра. У меня нет ни малейшего желания наткнуться на Шмелёва до того, как я основательно подготовлюсь к этой встрече, но я оставила машину на парковке здания, где он работает: все остальное было забито под завязку. Странное дело — раньше меня такие вещи не напрягали, я была готова ко встрече с кем угодно и когда угодно, включая Папу Римского в три часа ночи.

— Среда и четверг у меня запарка. Преподы звери. А вот… Что ты делаешь в пятницу? — спрашиваю я, подсознательно надеясь, что она занята.

— У тебя есть предложения? — Олеся улыбается мне светлой улыбкой Белоснежки, благословляющей гнома на спаривание с ежиком.

Бля.

Да, Шмелёв требует жертв. То есть поимение Шмелёва требует жертв.

— Есть, — говорю я, — как насчёт встретиться на моей территории?

У меня много крепкого алкоголя, а еще я умею мешать убойные коктейли. Которые кому угодно развяжут язык, не только скромнице Олесе.

— То есть у тебя дома? — спрашивает она, и в голосе её слышится неуверенность.

Угу, я тебя изнасилую, расчленю и съем. Если исключить пункты изнасилую и съем, я к этому сейчас весьма близка.

— Можем заменить квартиру крутым рестораном. — Пожимаю плечами. Знаю, что Олеся не может себе позволить такое, поэтому называю самый дорогой, где за один вечер не особо напрягаясь можно оставить половину ее зарплаты.

— Я… М-м-м-м…

— Но я бы предпочла у меня дома. Приготовлю пледы и горячее какао. Будем смотреть что-нибудь слезокапательное и болтать обо всякой ерунде.

Два пальца в рот и проблеваться. Нет, в своих актёрских талантах я никогда не сомневалась, и в своё время прослушала много сериалов, когда засыпала в комнате матери.

Но я. Никогда. В жизни. Такого. Никому. Не говорила.

Даже при отсутствии трезвого ума.

— Хорошо, — она тепло улыбается, — не надо крутых ресторанов.

— Значит, договорились? — Я подозреваю, что моя ответная улыбка выглядит весьма достоверно — судя по тому, как сияют её глаза.

— В пятницу я до пяти.

— Отлично, — говорю я, — заеду за тобой к пяти.