Плохиш. Ставка на любовь

Глава 1. Первая встреча

— Фига себе, а это что? — рослый темноволосый парень, прищурившись, смотрит на турникет, который перегораживает вход в нашу школу. — Типа в эту шарагу могут еще и не пустить?

— Нужно приложить пропуск, если вы учитель или ученик, — вежливо объясняю я, оглядывая его настороженным взглядом. — И вообще-то первый урок уже давно начался.

Этого парня я точно ни разу не видела в нашей школе: такого просто невозможно не запомнить. Он высокий, широкоплечий, статный, вся его фигура будто излучает наглость и уверенность, а еще он вызывающе, до неприличия красив. Темные кольца волос, небрежно падающие на лоб, острые скулы, четко очерченные губы и хищный взгляд черных глаз, под которым я непроизвольно краснею.

На лице этого парня появляется самоуверенная ухмылка, а я вдруг хмурюсь.

Кто он такой? И что ему надо?

Новенький, может? Нет, в мае никто уже не переходит в другую школу.

Может, это студент какой-нибудь пришел на практику?

Да, похоже на то. Тогда кранты всему учебному процессу: наши девчонки ему просто проходу не дадут.

— Если вы к нам на практику, то покажите разрешение на вход с печатью директора, — строго говорю я. — Тогда я смогу вас впустить.

— Ты? — Он удивленно смотрит на меня, а потом неприлично ржет. — Ты что, типа охранник?

— Я дежурная по турникету, — строго отвечаю я, не поддаваясь на провокацию.

У нас уже два месяца не могут найти в школу нового охранника, взамен ушедшего в запой дяди Гены, поэтому с утра у входа дежурят двое одиннадцатиклассников и двое учителей. А когда звенит звонок, то учителя идут работать, а дежурные ученики еще стоят весь первый урок, впуская опоздавших.

На самом деле никого специально впускать не надо, потому что все проходят сами с помощью пропусков. Дежурный просто контролирует это, а еще иногда сам открывает турникет, если кто-то забыл пропуск дома.

Но с этим парнем я так делать не буду, я его первый раз в жизни вижу. И ничего хорошего в том, что он так активно пытается попасть в школу, точно нет.

— Вы здесь учитесь? — напряженно спрашиваю я, и внутри начинает дрожать что-то похожее на страх.

— А есть еще причины, по которым бы я сюда добровольно приперся? — скалится он.

— Вы ученик этой школы? — повторяю я.

— Да! — вздыхает он и закатывает глаза. — Я тебе только что, блин, сказал. Проблемы со слухом, Блошка?

— Что?! — я вспыхиваю.

Сначала не понимаю, как этот хам узнал мою фамилию, потом вспоминаю, что у меня, как у каждого дежурного, на груди бейджик, на которым черным по белому написано, что я Александра Блохина, ученица 11А класса.

Да, может, у меня не самая благозвучная фамилия, но это не значит, что какой-то левый хам может позволить себе так ко мне обращаться!

— Выйдите отсюда! — повышаю я голос. — Немедленно!

— Щас, уже побежал, — фыркает он. — А пососаться тебе не завернуть, Блошка?

— Прекратите меня так называть! Я…я полицию сейчас вызову!

Я в панике оглядываюсь, но как назло в фойе никого нет. Обычно мы дежурим по двое — мальчик и девочка — но Коля Рогов, который должен был стоять со мной сегодня, убежал исправлять свою двойку по физике. Я его отпустила, сказала, что сама справлюсь.

И вот теперь непонятно что делать.

— Если вы учитесь здесь, то скажите, в каком классе, — чуть дрогнувшим голосом говорю я и делаю шаг к пустующему пульту охранника, потому что под ним расположена тревожная кнопка. Ее категорически запрещено нажимать, но ведь сейчас исключительная ситуация, правда?

— В каком классе? — Парень задумчиво прищуривается, а потом ухмыляется мне в лицо. — Понятия не имею!

— Тогда я вас не пущу, — храбро заявляю я и незаметно нажимаю кнопку.

А потом бегу к турникету и встаю перед этим парнем, который, кажется, уже примеривается, чтобы перепрыгнуть через него.

— Вау, какая грозная Блошка, — тянет он, оглядывая меня с ног до головы испытующим взглядом. — И чем будешь меня останавливать? Что там у тебя под пиджачком? Пушка спрятана? Или только сиськи?

— Что?! — Краска бросается мне в лицо. — Да как ты…

— Отойди и не мешайся под ногами, — вдруг мягко советует он. — Или открой эту фигню.

— Нет! — я упрямо выпячиваю подбородок и уговариваю себя не бояться.

Отделение полиции тут за углом, они быстро приедут, а мне надо просто закричать и позвать всех на помощь. Но почему-то я не могу этого сделать, это кажется неприличным, неправильным, и…

И в этот момент парень вдруг делает шаг ко мне и вжимает меня спиной в металлический столб турникета. Это так внезапно происходит, что я испуганно замираю и только чувствую непривычный жар чужого тела, которое оказалось так пугающе близко к моему.

Но то, что происходит дальше, оказывается еще хуже!

Парень, пользуясь моим шоком, облапывает меня, проводя горячими широкими ладонями по груди и бокам.

— Ну вот, так и думал: пистолета у тебя нет, — весело скалится он, — Правда, сисек я тоже не нашел. Бесполезный из тебя охранник, Блошка.

С этими словами он небрежно отодвигает меня в сторону и легко перемахивает через турникет, как будто у него в кроссовках спрятаны какие-то пружины. А потом посвистывая идет по коридору.

— Туда нельзя! — вскрикиваю я, едва оправившись от шока. Быстро прикладываю пропуск к красному кружочку, мчусь за ним и, не придумав ничего лучше, просто с разбегу врезаюсь ему в спину.

Парень каким-то непостижимым образом умудряется обернуться, схватить меня и даже устоять на ногах, и тут как раз распахиваются двери школы и вбегают двое полицейских с пистолетами.

— Всем стоять! — гаркают они, наставляя стволы на нас с этим парнем.

— Схватите его! — визжу я, все еще барахтаясь в его цепкой хватке. — Он пытается проникнуть! Незаконно! Он…

Но тут почему-то полицейские отпускают пистолеты и смотрят на этого парня восторженными глазами.

— Вот это да! — радостно говорит тот, что постарше. — Какие гости в нашу глухомань! Домой приехал, да? Одобряю, одобряю. А мы с моим пацаном все твои игры смотрим. Тот пенальти с ЦСКА был просто бомба!

Глава 2. В классе

— Самоуправство, вот что это! — повышает голос Ирина Михайловна. А затем чеканит по слогам. — И бе-зот-вет-ствен-ность!

Я стою в кабинете завуча, опустив голову, и сгораю от стыда. Меня в жизни не отчитывали в школе. Ни разу за все одиннадцать лет не было ни замечания, ни выговора, ни даже обычной двойки! А теперь я чувствую себя словно провинившийся преступник, хотя я ничего плохого не делала.

— Ты думаешь, это шутки, Блохина? — патетично спрашивает меня Ирина Михайловна. — Думаешь, вызвать полицию в школу — это так весело?! Ты оторвала людей от работы, поставила на уши всю школу, а все из-за того, что не узнала ученика своего же класса? Бедный мальчик только-только пришел к нам, и тут такой стресс.

«Этот «бедный мальчик» что-то совсем не выглядел несчастным, когда меня уводили в кабинет к завучу», — мрачно думаю я, не поднимая глаз. И с огромным трудом выдавливаю из себя:

— Простите.

— Прощаю, но только учитывая все твои прошлые заслуги, Александра, — торжественно говорит завуч, и вид у нее при этом такой, будто она мне как минимум помилование перед казнью дарует. — Только поэтому! Ступай на уроки и не забудь извиниться перед Максимом Бессоновым.

— А… штраф? — еле слышно спрашиваю я.

Ирина Михайловна выразительно вздыхает.

— Скажи спасибо Максиму: не будет штрафа. Полицейские согласились не регистрировать этот выезд, но только потому, что Максим дал им автографы, а еще разрешил сфотографироваться с собой. Так что не забудь его поблагодарить.

Не забудь извиниться, не забудь поблагодарить…

Что я еще должна сделать? В ноги ему поклониться? Руки целовать?

— Конечно, я поблагодарю, — через силу говорю я.

— Хорошо, иди, — милостиво кивает Ирина Михайловна, а потом вдруг спохватывается: — А нет, стой! Ты уже подала мне список тех, кто от вашего класса придет возлагать цветы Девятого мая?

— Подала неделю назад.

— На пробный экзамен пятого мая все у вас записались, кто хотел, ты объявляла?

— Да.

— Сама тоже идешь?

— Нет, не иду, — напряженно улыбаюсь я.

— А вот это ты зря, Блохина! — завуч грозит мне пальцем. — Не будь такой самоуверенной, даже отличникам нужна самопроверка!

Горло перехватывает от обиды и какой-то тотальной несправедливости.

Я ведь не хожу на пробные экзамены не потому, что так уверена в своих знаниях. Просто это все платно, а с финансами у нас дома сложно. Мы с мамой с трудом наскребли денег мне на выпускной, а ведь надо будет еще платье на что-то покупать.

— Простите, там звонок уже был, — резко говорю я. — Можно идти?

— Иди, — милостиво отпускает меня Ирина Михайловна, и я торопливо выхожу из ее кабинета.

Бегу на второй этаж, где у нас по расписанию должна быть география. Но судя по шуму, который доносится из-за двери, Ольги Ивановны сегодня опять нет и целый урок мы предоставлены сами себе.

Я делаю глубокий вдох и открываю дверь. Сначала там на секунду все замирают, а потом радостно орут:

— Не, это не Ольга! Это староста!

— Сашка, заходи! — кричит мне моя подруга Настя, а потом громко и кокетливо вскрикивает: — Ой, Максим, щекотно!

Я нахожу ее взглядом и застываю от шока.

Возле Насти стоит ухмыляющийся Бессонов и черным маркером выводит на ней свой автограф. Прямо на ее декольте. У Насти и так всегда довольно откровенные вырезы, а тут она еще как будто опустила свою кофточку ниже, и выглядит так, будто ей на голой груди расписываются.

Какой. Кошмар.

— Готово! — довольно заявляет Бессонов и выпрямляется. — Кто следующий, девчонки?

Его наглый взгляд останавливается на мне.

— Блошка? Может, ты хочешь?

— Блошка? Ахххха! Вот это ржач! Бес, вот это ты придумал! — заливается дебильным смехом Коля Рогов, которого я сегодня отпустила двойку исправлять. — Блин, Блохина, и правда, а почему мы тебя так никогда не называли?

«Потому что я староста, потому что я выполняю за вас кучу грязной работы и потому что благодаря мне вы все заканчиваете школу с нормальными оценками», — зло думаю я.

— Так что, Блошка? — снова с широкой улыбкой спрашивает Бессонов, поигрывая маркером. — Как насчет автографа на сиськах? А, стоп, у тебя же их нет. Сорри, предложение отменяется.

Краска бросается мне в лицо. И я уже набираю воздуха, чтобы послать этого идиота куда подальше, но тут происходит то, к чему я была не готова. Наш класс ржет.

Ржет над этой тупой шуткой.

Над унизительной тупой шуткой про меня.

Не смеются, наверное, только Настя и Аля — еще одна моя подруга. Но остальных, кажется, ничего не смущает.

— Очень смешно, — ледяным тоном говорю я, когда смех утихает.

— Да ладно тебе, Блошка, весело же, — ухмыляется с первой парты Никита Коломазов. — А правда, что ты к Бесу ментов вызвала?

— Понятия не имею, кто такой Бес, — холодно отвечаю я и иду к своему месту.

— Бес — это я, — насмешливо поясняет Бессонов. — Меня так парни в команде называют. Ну я решил, что моим одноклассникам тоже можно. Мы же тут все свои, да, пацаны?

Парни оглушительно свистят и орут, но их тут же перебивает визг девчонок.

— Эй, а почему только пацаны?! А мы? Нам нельзя что ли?

Бессонов обаятельно улыбается им, в черных глазах прыгают дьяволята.

— Вы такие красотки, что вам можно все!

— Беееес! — влюбленно выдыхает сидящая на соседнем ряду Настя, и только Аля недовольно хмурится. Я с ней солидарна.

Меня не было всего минут двадцать. Как за такое короткое время этот придурок успел со всеми подружиться, причем так, что они ему буквально в рот заглядывают?!

— Кстати, о ментах, — вдруг говорит Бессонов и снова смотрит в мою сторону, небрежно ухмыляясь. — Не хочешь извиниться, Блошка?

Я хотела.

Я даже обещала это завучу.

Но, во-первых, я планировала это сделать один на один, а не перед всем классом.

А во-вторых, меня до алой пелены перед глазами выбешивает его тон.

Глава 3. Математика

— Саш, пойдем! — радостно восклицает Настя и машет мне рукой. — Ну давай!

— Тебе, Блошка, куплю двойную порцию, — с ухмылкой добавляет Бессонов. — А то ты тощая как фиг знает кто. Кожа и кости.

От такого неприкрытого хамства я теряюсь и даже не знаю, что ответить, поэтому просто огрызаюсь:

— Отстань от меня!

— Не раньше, чем ты извинишься, — с усмешкой напоминает Бессонов. — Давай, Блошка, признай, что налажала и выставила себя круглой дурой.

— Да пошел ты! — вспыхиваю я и отворачиваюсь.

— Вау, а отличницам разве можно так выражаться? — картинно округляет он глаза, и опять все смеются.

— Отличницам можно все, — отбиваю я удар.

— Ну так давай с нами, раз тебе все можно, — хмыкает Бессонов. — Или что, зассала опоздать на урок? Как ты так живешь вообще?

— Есть такое слово — «ответственность», — сухо говорю я. — Открой словарь и посмотри, что это значит. Ты явно не в курсе.

— Блошка, ты такая скучная, капец, — нарочито зевает он. — Как этот самый словарь. Нудная и душная, дышать ваще от твоего занудства нечем. Народ, окно откройте, а?

Все хохочут. И Настя тоже улыбается. Я вижу.

— Может, пойдем уже? — не выдерживает Никита Коломазов. — Жрать хочется.

— Идем, — кивает Бессонов.

— Я ваше опоздание прикрывать не собираюсь! — тут же громко заявляю я, но в этот момент ребята начинают хватать вещи, вставать со своих мест, и в поднявшемся шуме меня уже никто не слышит.

Я втайне надеюсь, что не все пойдут с Бессоновым в кафе, но через пару минут хлопает дверь, наступает тишина, и в классе остаются только и я Аля.

Настя ушла со всеми. И я не понимаю, как мне к этому относиться.

— А ты почему не пошла? — со вздохом спрашиваю я у второй подруги.

— Я не голодная, — тихо говорит она.

— Даже если бы я умирала с голоду, я бы не взяла у этого урода ни кусочка! — фыркаю я. — Ты, кстати, домашку по алгебре сделала?

— Не все задания, — шепчет она. — Там непонятно было.

— Давай я объясню! — с энтузиазмом заявляю я, чувствуя дикую потребность сделать для подруги что-то хорошее. Например, не дать ей получить очередную тройку.

При том, что Аля выглядит как типичная отличница, учится она не очень хорошо. Пятерки у нее только по тем предметам, где достаточно пересказать параграф или сделать реферат. Там, где надо думать, ее опережает даже взбалмошная Настя, у которой усидчивости не хватает, но голова зато работает хорошо.

Когда она не занята мыслью о мальчиках, конечно.

«Если эта сволочь разобьет ей сердце, я ему ноги оторву», — мрачно думаю я про Бессонова. А вслух говорю:

— Надеюсь, Насте хватит ума к нему не лезть.

— Он красивый, — невпопад замечает Аля, доставая тетрадь по алгебре.

— Зато внутри гнилой, — резко отвечаю я и так сжимаю ручку, что она больно впивается мне в ладонь.

Да, на фоне наших мальчишек Бессонов выглядит особенно привлекательным, тут не поспоришь. Взрослый, знаменитый, уверенный в себе и своей неотразимости. Но разве это дает ему право вести себя так по-скотски?

Я рассеянно объясняю Але домашнее задание, хотя все мои мысли заняты вовсе не уравнениями.

Так проходит остаток урока и перемена, а когда звенит звонок на алгебру и в класс входит математичка Анна Геннадьевна, то, конечно же, этих идиотов еще нет.

Сидим только мы с Алей.

— А это что? — хмурится Анна Геннадьевна. — Внезапная эпидемия в честь первых теплых дней в этом году?! Я же сказала, что сегодня будем разбирать задания из ЕГЭ. Блохина, почему ты не предупредила всех? Что за дела?

— Я предупреждала, просто они…

— Где они?

— Они… скоро будут, — зачем-то вру я.

— Насколько скоро? — требовательно спрашивает Анна Геннадьевна. — Две минуты? Пять минут? Ну?

Я немного теряюсь от ее напора, судорожно пытаюсь выдумать какое-нибудь убедительное оправдание, но тут вдруг вступает Аля. Она говорит негромко, но в классе тихо, и ее хорошо слышно:

— Они ушли в кафе обедать. Саша не виновата, она им говорила, что не надо идти.

— Понятно, — зловеще тянет Анна Геннадьевна. — Хорошо, что сказала. Подождем, значит, этих голодающих из Поволжья и лично с ними разберёмся.

Мне почему-то неловко. Вроде Аля это из добрых побуждений сказала, но выглядит теперь так, будто они все плохие, а я хорошая.

Не очень это выглядит, в общем.

Мы молча ждем, и через пару минут дверь класса распахивается. На пороге появляется Бессонов. За ним толпятся все остальные.

— Простите за опоздание! — с обаятельной улыбкой говорит он. — У нас были важные причины!

— А что, поход в кафе — это у нас уже важная причина? — ядовито уточняет Анна Геннадьевна.

— Это я их повел туда в честь знакомства, — тут же меняет тактику Бессонов и покаянно вздыхает. — Ругайте меня, а не их, ладно?

И вдруг строгая математичка, вместо того чтобы влепить и ему, и всем двойку, закатывает глаза:

— Я бы с удовольствием, но меня муж не простит, если я отругаю самого Максима Бессонова. Он твой большой фанат между прочим. Так что на первый раз прощаю, но чтобы в следующий раз в кафе ходили после уроков, а не вместо, ясно?!

— Ясно, — кивает Бессонов, а за его спиной я слышу приглушенные голоса ребят:

«Это Блохина нас сдала!» «Конечно, она!» «Не могла, блин, промолчать!» «В каждой заднице затычка!»

И когда ребята входят в класс и рассаживаются по своим местам, взгляды, которые они на меня бросают, добрыми точно не назовешь.

Сам Бессонов не торопится садиться и стоит около доски, небрежно сунув руки в карманы джинсов.

— Бес, садись со мной! — звонко предлагает Настя, глядя на него щенячьими глазами.

— Иди сюда, — тут же зовет его Маринка, старательно выпихивая свою соседку. — Здесь сейчас свободно будет.

— Пошли к нам! На последнюю парту, Бес! — надрывается Никита Коломазов, и все раздолбаи, оккупировавшие задние ряды, дружно к нему присоединяются.

Глава 4. Провокация

Когда я вижу, как их губы сливаются, то сначала краснею, потом бледнею, а затем невыносимо хочу заорать, чтобы этот придурок отстал от моей подруги. Но язык меня почему-то не слушается, он как будто прилип к небу.

Мне неприятно видеть, как они целуются.

Неприятно до дрожи.

Но отвести взгляд от этой картины я почему-то не могу.

Меня словно завораживает его крупная ладонь на ее затылке, та наглость, с которой он прижимает ее к себе, а еще жуткая пошлость и неприличность того, что они делают это прямо посреди улицы…

— Саш, пойдем, — тихо говорит Аля, а когда я никак не реагирую, осторожно тянет меня за рукав. — Пойдем, это ее проблемы.

— Она наша подруга, — яростным шепотом возражаю я и неожиданно для себя кричу: — Настя! Настя!!!

Поцелуй прерывается, взъерошенная и раскрасневшаяся Настя удивленно вертит головой, а когда нас замечает, то ее лицо зло кривится.

— Что еще?

Я решительно шагаю в сторону подруги. Надо ее спасать.

— Насть, идем, — громко говорю я. — Мы же договаривались вместе…

— У нас другие планы, — с ухмылкой перебивает меня Бессонов. — И всяких мелких Блошек в наших планах точно нет, да, сладкая?

— Да! — расплывается в счастливой улыбке Настя и смотрит на него обожающим взглядом.— Бес обещал меня покатать!

— Настя! — хмурюсь я. — Ты с ума сошла?! Садиться в машину непонятно к кому…

— Думаешь, я сексуальный маньяк, Блошка? — скалится Бессонов, а потом демонстративно прижимает к себе Настю, поглаживая ее по бедру. — Сорри, я просто сексуальный. И ни на на кого не нападаю, кроме соперников на поле. Красотки сами меня находят.

— Настя! — не сдаюсь я. — Твоя мама…

— Саша, отвянь! — вдруг грубо обрывает меня она. — И только попробуй вякнуть что-то моим родителям, ты мне тогда больше не подруга. Бес, поехали!

— Обожаю решительных девушек! — довольно ухмыляется он и открывает Насте дверь машины. А потом насмешливо бросает мне: — А тебе, Блошка, счастливо оставаться! Учи уроки, будь паинькой и не мешай взрослым веселиться.

Настя, не глядя на нас, ныряет в эту шикарную тачку, Бессонов садится с другой стороны и издевательски сигналит нам. Машина срывается с места и вскоре исчезает за поворотом.

Я какое-то время смотрю ей вслед.

— Ненавижу таких, как он, — выдыхаю я беспомощно. — Бедная Настя!

— Вообще-то Настя сама с ним пошла, — с неожиданной холодностью возражает Аля. — Если она ведет себя как доступная девка, это ее проблемы, а не наши.

Я от неожиданности замолкаю.

В чем-то, может, она и права, но… Но я не согласна!

— Я все равно позвоню ей через два часа, — говорю я упрямо. — На всякий случай, чтобы проверить, что у нее все хорошо.

«…потому что этот зазвездившийся придурок выглядит как тот, кто способен на все».

Аля неодобрительно поджимает губы, и до аптеки мы идем молча. Потом как всегда расходимся в разные стороны: она к частному сектору, где у ее семьи дом, а я к облупленной пятиэтажке, где живем мы с мамой.

Мама на смене, она работает медсестрой в хирургическом отделении, так что я не удивляюсь, когда в квартире меня встречает только тишина. Привычно переодеваюсь, разогреваю обед, а сама думаю про Настю. Есть ли шанс, что Бессонов правда ею заинтересовался, а не просто взял на один раз поиграться? Может быть такое, что он влюбится в мою подругу, начнет с ней встречаться…

В моей голове вспыхивает картинка, как эти двое идут и держатся за руки. Настя счастливо смеется, Бессонов ласково улыбается ей, и на его щеке появляется та самая ямочка, которую я сегодня заметила…

Я резко сжимаю ладонь, впиваясь в нее ногтями. Меня почему-то раздражает эта картинка. Наверное, потому что я вообще не хочу видеть этого мерзкого Бессонова рядом со своей подругой. Пусть он лучше… Пусть лучше…

Пусть лучше проваливает обратно в столицу! Играть в свой футбол!

Я раздраженно громыхаю чашками, громко хлопаю дверцами шкафчиков, а потом не выдерживаю и хватаю телефон. Прошло полтора часа. И едва я думаю, что звонить еще рано, как телефон сам начинает вибрировать в моей ладони.

Там высвечивается имя Насти.

У меня обрывается сердце, я торопливо нажимаю на кнопку вызова и прижимаю телефон к уху.

И сразу же слышу громкие всхлипы.

«Я убью его! — с яростью думаю я. — Я точно убью его!»

— Настя? Что случилось? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Ты где? Что он тебе сделал?

— Сашка, он… — Настя захлебывается рыданиями. — Он… Какой же он козел, Саш!

— Где ты? — отчаянно повторяю я. — Насть, за тобой приехать?

— Не надо, я дома, — всхлипывает она. — Он высадил меня и уехал! Саш, просто бросил у подъезда, даже не поцеловал!!!

Настя опять начинает реветь, а ледяная рука, сжимающая мое сердце с того самого момента, как она позвонила, ослабляет свою хватку. Я делаю выдох.

Ничего не понятно, но вроде полицию можно не вызывать.

Уже неплохо.

— Насть, так что случилось? — чуть мягче спрашиваю я.

— Сначала мы заехали в «Точку», он взял мне кофе, — заикающимся от слез голосом говорит она. — И мы целовались в машине! А потом он позвал меня к себе. Смотреть фильм. Типа до семи у него никого дома не будет. Сказал, ну знаешь, как будто в шутку, что типа фильм взрослый, но это не страшно, тебе ведь уже есть восемнадцать.

— О…А ты…

— А я, дура, сказала правду! — с отчаянием вскрикивает она. — Говорю, нет, только в октябре будет. Но это же неважно? А этот козел засмеялся и сказал, что с малолетками больше не связывается, от их родителей потом слишком много проблем. Говорит: подрасти, потом покатаемся. И отвез меня домой! Просто домой, Саш! Даже телефон не спросил, даже не сказал, что еще увидимся…

Она снова плачет, обиженно и горько, как маленький ребенок, а я хмурюсь. Меня с одной стороны, удивляет, что у этого придурка есть какие-то принципы, а с другой — я в шоке от того, как Бессонов относится к девушкам. То есть он просто взял первую попавшуюся и повез к себе домой, чтобы там ее…

Глава 5. Без верха

Тряпка с влажным хлюпаньем впечатывается в грудь Бессонова, и на белоснежной ткани его футболки расплывается мокрое грязное пятно.

— С ума сошла? — рычит он.

— Не будешь руки распускать в следующий раз! — смело отвечаю я, хотя внутри меня потряхивает. Я обычно так себя не веду, но этот придурок просто вынуждает давать ему отпор.

— Руки распускать? — удивленно повторяет он, а потом вдруг ржет. — Это ты про то, что я тебя по заднице шлепнул? Я фигею с тебя, Блошка. Знаешь, как я на самом деле распускаю руки?

Голос Бессонова становится вдруг ниже, в нем появляются хриплые опасные нотки, и это меня пугает на каком-то инстинктивном уровне.

Он делает ко мне шаг, а я непроизвольно отступаю и тут же хватаю ведро с водой.

— Не подходи! — вскрикиваю я, замахиваясь. — А то я на тебя это вылью!

Наверное, я бы и правда так сделала, если бы прямо в этот момент дверь не распахнулась и в класс не зашли наши девчонки. Маринка, Ева, Машка и… Настя.

Они замирают на пороге и смотрят на нас охреневшими глазами.

— Блохина, ты больная?! — тут же вопит Маринка. — Бес, что она тебе сделала?

— Я жив-здоров, — тут же рапортует Бессонов с веселой ухмылкой, пока я растерянно прижимаю к себе ведро. — Спасибо за беспокойство, девчонки.

Они обступают его со всех сторон, и Настя явно пытается пролезть ближе всех.

— Бес, а твоя футболка? — спрашивает она тоном заботливой мамочки. — Что с ней?

— Приняла на себя основной удар во время нападения особо опасной Блошки, — скалится Бессонов.

— Блохина, ты нормальная вообще?! — возмущенно вскрикивает Ева.

— И что ты к нему лезешь? — кипит от негодования Маринка.

— Такую вещь испортила! Дорогая она, да?

— Да вообще! Пусть за ущерб платит!

Настя молчит, но по её взгляду видно, что она обо мне думает.

— Ладно вам, — небрежно отмахивается Бес, пока я с каменным лицом подбираю тряпку и снова полощу ее в ведре. — Я привык к ненормальным фанаткам. Блошка еще не самая двинутая из них.

— Я не твоя фанатка! — резко возражаю я, но Бессонов меня как будто не слышит.

— У меня даже трусы один раз из раздевалки украли, — со смехом рассказывает он стоящим вокруг него девчонкам. — Прикиньте?

— Оооо! — дружно выдыхают они, и по голосу слышно, что они ничуть не осуждают ту, которая так сделала. Кажется, они и сами были бы не против получить такой сувенир.

Фу, как же это противно выглядит, меня аж передергивает.

А то, что Бессонов записал меня в свои поклонницы, бесит особенно.

— Жаль, что эта тряпка не прилетела тебе в лицо, — не выдерживаю я.

— Вау, это ты мне так угрожаешь, Блошка? — вскидывает темную бровь Бессонов. — Капец, как страшно.

А потом без всякого предупреждения он вдруг цепляет футболку за спиной и одним движением стягивает ее с себя.

— Мокрая, — небрежно поясняет он остолбеневшим девчонкам. — Бесит.

— Оооо!!! — почти стонут в унисон они, и я, хоть и злюсь на этого придурка, прекрасно понимаю их реакцию.

Мы все видели наших парней без верха — любят они на физкультуре, когда жарко, снять с себя пропотевшие футболки и светить хилыми руками и сутулыми спинами. Смотреть там вообще не на что. А вот Бессонов… Если бы Палата мер и весов искала пример образцового мужского тела, это был бы Бессонов. Его торс идеален. Там, где у наших пацанов кости и кожа, у него рельефные мышцы, где у них впалый или наоборот пухлый живот, у него четко прорисованный, как в учебнике биологии, пресс. И такие выпуклые бицепсы, на одном из которых татуировка футбольного мяча…

Я старательно отвожу взгляд и яростно тру и без того чистую доску злосчастной тряпкой.

Не собираюсь я пялиться на его кубики и бицепсы. Меня такие умственно отсталые и ограниченные парни не интересуют! С тем же успехом можно в гориллу влюбиться: у нее тоже мускулатура хорошо развита.

— Ты такой накачанный! — слышу я за спиной восторженный выдох Маринки. — Обалдеть!

— Фигня. Это ты мои ноги не видела, — снисходительно хмыкает Бессонов. — Их я реально качаю, а это так… само наросло.

Вот же павлин!

— А что твоя футболка? — лезет к нему Настя.

— Не знаю. Я бы выкинул ее нахрен, но жалко: это командный мерч.

— Я…я постираю, — тут же выпаливает она.

— Нет, я! — ревниво возражает Ева.

— Я знаю, как надо, дай мне!

— Фига себе ажиотаж! — ржет Бессонов, и по голосу слышно, что его все это развлекает. — Пусть вон Блошка лучше постирает. В качестве наказания.

Я оборачиваюсь и угрожающе взвешиваю тряпку в руке:

— Уверен? Я могу ведь еще бросить!

— Ненормальная! — припечатывает Маринка. — Нет чтобы извиниться! Бес, давай я лучше!

С этими словами она выдергивает футболку у него из рук и выбегает из класса, Настя и Ева мчатся за ней. Одна только Машка вздыхает и плетется за парту, исключая себя из конкурентной борьбы.

В классе уже не так пусто: собралось некоторое количество зрителей, которые или перешептываются, или громко возмущаются в мой адрес. Но я на них не смотрю. Выжимаю тряпку, кладу ее на батарею, а ведро с водой несу в дальний угол класса, чтобы после урока вынести. Сейчас уже не успею.

— Так, ребята, здрав… — влетает в класс наша Алена Денисовна со стопкой распечаток и тут же застывает, наткнувшись взглядом на полуголого Бессонова.

Он с ухмылкой кивает ей, и наша молодая историчка под его взглядом заливается краской до самых корней волос. Кажется, что даже очки у нее багровеют.

— Это… что? — лепечет она. — Кто? Почему вы в таком виде в школе?

— Несчастный случай, — невозмутимо сообщает Бессонов.

— Это Блохина на него воду вылила! — с удовольствием ябедничает Рогов.

— Саша, — укоризненно вздыхает Алена Денисовна, старательно отводя взгляд от грудных мышц и пресса нашего футболиста. — Как же так?!

— Он врет, — буркаю я. — Он первый ко мне полез.

— Ой ну кому ты нужна, чтобы лезть к тебе?! — тут же фыркают наши девчонки. — Мечтай!

Глава 6. Несправедливость

Я от неожиданности замираю.

Зачем он приперся ко мне?

А Бессонов, небрежно подпирая голову рукой, рассматривает меня так, как будто я какой-нибудь товар на витрине.

— Что надо? — не выдерживаю я.

— От тебя? Ничего, — скалится он. — А что?

— А зачем тогда сел сюда? — хмуро спрашиваю я.

— Захотел и сел. — Насмешливые темные глаза внимательно следят за мной. — Места вроде общие, Блошка, не? Или надо было у тебя вначале письменное разрешение получить?

— Письменное? — фыркаю я. — А что, ты разве грамоте обучен?

— Ну контракты же я как-то читаю, — ослепительно улыбается Бессонов.

— А разве это не делают за тебя специально обученные люди? — саркастично спрашиваю я и тут же злюсь на себя, что не смогла промолчать.

Не знаю, что происходит, но когда рядом со мной оказывается этот тупоголовый смазливый спортсмен, яд из меня просто льется, и не получается оставаться спокойной. Честное слово, меня в жизни так никто не бесил, как он!

Но на мое замечание про специально обученных людей Бессонов лишь презрительно вздергивает одну бровь, потом снова оглядывает меня и тянет:

— А что, Блошка, завидуешь?

Я не успеваю ничего ответить, потому что звенит звонок и тут же в класс заходит наша математичка Анна Геннадьевна. Бессонов остаётся сидеть рядом со мной.

Математичка видит его и поджимает губы, явно замечая, что перед ним на парте нет ничего: ни ручки, ни тетради, ни сборника заданий ЕГЭ. Но она никак это не комментирует, просто идет к своему столу, сухо здоровается и начинает вести урок.

Сначала мы пишем проверочную работу. Мы — пишем, а Бессонов лениво тыкает что-то в своем телефоне. Потом сдаем листочки, и Анна Геннадьевна разбирает с нами шестнадцатое задание из ЕГЭ. Мы решаем примеры у доски, а Бессонов по-прежнему сидит, уткнувшись в мобильник. В одном ухе у него наушник, а на экране идет какой-то матч: маленькие фигурки бегают по зеленому полю с мячом.

У него мозг только на футбол заточен?! Он вообще ничего другого не воспринимает?

— Блохина, — раздается четкий голос математички. — К доске. Тебе второй пример.

Пф, это нетрудно!

Я, пачкая мелом пальцы, быстро расписываю по шагам, как надо найти значение выражения. И Анна Геннадьевна кивает.

— Все верно, садись.

Она ничего не говорит про оценку, но я рассчитываю на пятерку. И именно поэтому после звонка, когда я беру журнал, чтобы отнести его на другой урок, я тут же раскрываю его на странице с алгеброй и вижу…

И вижу, что напротив моей фамилии сегодня пустая клеточка. А напротив фамилии Бессонова, который в списке прямо передо мной, нарисована аккуратная пятерка.

— Анна Геннадьевна, — громко говорю я. — Вы ошиблись.

Шумевший класс, который уже почти собрал вещи, с любопытством замирает. Всегда ведь прикольно, когда кто-то начинает разборки с учителем.

— И в чем же я ошиблась, Блохина? — ледяным тоном спрашивает математичка.

— Вы мою оценку за ответ у доски поставили Бессонову.

— Я не оценивала сегодня ваши ответы у доски, — отрезает она. — Все, Блохина, свободна.

От жуткой несправедливости у меня даже горло перехватывает. Но я быстро с этим справляюсь.

— Тогда, — Мой голос сначала запинается, но потом становится громче. — Тогда откуда у Бессонова пятерка?! Он же ничего сегодня не делал! У него даже тетради с собой не было!

— Блохина… — угрожающе начинает Анна Геннадьевна, но я не даю ей договорить.

У меня все клокочет внутри, и молчать просто не получается.

— Вы ставите ему оценки только за то, что он хорошо играет в этот идиотский футбол?! Но это ведь нечестно!

— Идиотский? — вдруг холодно переспрашивает Бессонов и в одно движение оказывается рядом со мной, возвышаясь минимум на голову. — Откуда столько самомнения, чтобы называть идиотской игру, в которую играет двести пятьдесят миллионов человек во всем мире? Думаешь, ты умнее их, потому что посчитала два плюс два и получила правильный ответ?

Я от неожиданности теряюсь и не понимаю, что ему ответить.

Особенно когда остальные ребята в классе начинают орать «Так ее! Правильно, Бес!»

— Замолчали! — прикрикивает на них Анна Геннадьевна. — Блохина, дай мне обратно журнал. Быстрее, ну.

Я, ничего не понимая, несу ей обратно журнал. Математичка открывает его прямо при мне и рисует напротив моей фамилии двойку.

Я ошарашенно смотрю на эту оценку. У меня ни разу в жизни не было двойки. Ни разу!

— За что? — беспомощно выдыхаю я.

— За наглость и хамство.

— Но это же за поведение, их не выставляют в журнал, — беспомощно бормочу я.

Анна Геннадьевна недрогнувшей рукой выводит мне вторую двойку. В пустой клеточке предыдущего урока.

— Достаточно? — спрашивает она саркастично. — Или еще будешь спорить?

Я вздрагиваю, с трудом сдерживая жгучие слезы обиды, подкатившие к ресницам. Мои щеки горят от унижения.

— Буду, — с трудом выдавливаю я из себя. — Потому что это нечестно. Бессонов…

— Занимайся собой, а не чужими оценками, — обрывает меня математичка и встает. А потом ехидно добавляет: — Зависть никого не красит, Блохина.

С этими словами она берет свои вещи и выходит из кабинета, а вслед за ней расходятся и ребята. Представление окончено: больше тут смотреть не на что.

Я остаюсь последняя в классе и медленно собираю вещи в сумку, стараясь размеренно дышать, чтобы успокоиться. Почему-то в кабинет не заходит новый класс, видимо, здесь нет следующего урока, и поэтому меня никто не трогает и я могу прийти в себя. Постепенно сердце перестает колотиться как бешеное, непролившиеся слезы высыхают, и я уже готова идти на четвёртый урок, но внезапно распахивается дверь кабинета.

— Ты еще тут, Блошка? — слышу я насмешливый голос Бессонова.

— Тебе какое дело? — огрызаюсь я, надеясь, что по моему лицу незаметно, что я только что чуть не разревелась.

— Просто стало интересно, что ты тут так долго делаешь, — тянет он, делает шаг в кабинет и захлопывает за собой дверь. — Страдаешь от того, что не получилось восстановить справедливость во всем мире? Или мучаешься от зависти к чужим заслугам?

Глава 7. Без логики

Меня еще ни разу в жизни не целовали. Конечно, я думала о своем первом поцелуе, о том, каким он будет и с кем, но даже в страшном сне мне не могло присниться, что это произойдет с человеком, от которого меня буквально трясет. С человеком, который обругал во мне все, что можно: начиная от фигуры и заканчивая характером.

И, наверное, поэтому я сначала даже не сопротивляюсь его горячим губам, прижавшимся к моим, потому что ни в одной вселенной не могло быть такого, чтобы Бессонов добровольно коснулся меня. Но спустя бесконечно долгую секунду я вдруг осознаю, что это все реально. И его широкая твердая грудь, прижавшая меня к стене, и его терпкий, какой-то непривычно мужской запах, и жаркое мятное дыхание, и наглый язык, размыкающий мои губы и проникающий в рот.

Он. Меня. Целует.

Это происходит на самом деле!

И вот тогда я начинаю вырываться: я дергаю руки, намертво стиснутые его пальцами, как кандалами, и возмущенно мычу ему в рот, потому что кричать не получается. В голове вспыхивает спасительная мысль о том, что надо заехать ему коленом между ног, но еще до того, как я успеваю это сделать, Бессонов вдруг разрывает поцелуй. Но не отпускает меня.

Стоит и смотрит своими бесстыжими глазами, которые сейчас потемнели так, словно в его зрачках клубится ночь. На губах нет привычной ухмылки. Наши лица все еще слишком близко, и я чувствую на своей коже его дыхание.

Мне жарко, мне страшно, и…как-то еще. Я не понимаю это чувство: оно незнакомое, странное, тянущее. Оно раздражает — точно так же, как и Бессонов.

— Отпусти, — хриплю я. Пытаюсь плюнуть ему в лицо, но не могу. Во рту все слишком пересохло, я и языком шевелю еле-еле. — Я не хочу! Не хочу!

— Думаешь, я хочу? — ухмыляется Бессонов и разжимает пальцы с таким видом, как будто ему противно было меня держать. — Считай это подарком на окончание школы, Блошка. Ничего лучше этого с тобой не случится. Можешь сказать «спасибо», кстати.

Я хватаю большую линейку, лежащую у доски, и швыряю ее в Бессонова, который, к сожалению, легко уворачивается.

— Что за чушь? — задыхаясь, говорю я. — Меня тошнит от тебя и от твоих мерзких слюнявых поцелуев! А ты еще ждешь, чтобы я спасибо тебе сказала? Больной! Извращенец! Если ты еще раз ко мне подойдешь…

— Не подойду, — скучающим тоном сообщает Бессонов. — Такие ледышки, как ты, вообще не в моем вкусе, Блошка. Девочка должна быть горячей и прикольной, а у тебя вечно выражение лица, как у старой училки. Спорим, к тебе ещё никто в жизни не подкатывал и это твой первый поцелуй?

— Нет! — яростно возражаю я, но щеки против воли вспыхивают.

— Да! — хохочет Бессонов. — А знаешь почему? Все просто боятся яйца отморозить об твою правильность.

Его слова бьют меня под дых и внезапно пробуждают болезненные воспоминания.

В прошлом году мне нравился Рогов. Не знаю почему, просто нравился. Я помогала ему с домашними заданиями, напоминала про долги, которые у него были по учебе, и даже один раз шла с ним домой из школы, когда у нас обоих был факультатив. Но на Четырнадцатое февраля валентинку и коробку рафаэлок от него получила Настя. А потом он при всех позвал ее на свидание, а потом рисовал сердечки под ее подъездом и таскал ей цветы. А я вынуждена была выслушивать Настины стоны о том, как ей надоел этот придурок.

За лето моя странная симпатия испарилась, и когда я пришла в сентябре в школу, то глядя на прыщавое лицо Рогова и его сутулую спину, никак не могла понять, что же в чем нашла. Но чувство обиды осталось. Меня и правда никогда не выбирали. И это действительно мой первый поцелуй.

Самый отвратительный поцелуй в мире! С самым бесящим меня самовлюбленным идиотом!

— Если ты еще раз протянешь ко мне свои грабли, я обращусь в полицию, — ледяным тоном говорю я и машинально растираю запястья, на которых остались красные следы.

— Капец ты грозная, — ухмыляется Бессонов. — Расслабься, у меня и без тебя целая очередь желающих.

— А ты им номерки выдаешь? — не удерживаюсь я. — Или как это все происходит?

Бессонов хмыкает и окидывает меня придирчивым взглядом.

— Блошка, ты мало того, что заучка и командирша, так еще и язва. Если не исправишься, то сегодняшний поцелуй будет у тебя и первым, и последним. Никто не захочет с такой связываться. И сисек у тебя опять же нет.

— Зато мозги есть! — вспыхиваю я. — В отличие от некоторых!

— Утешай себя этим, — покровительственно говорит Бессонов и идет к двери. А потом вдруг оборачивается и весело добавляет: — А на урок ты все-таки опоздала, Блошка!

И уходит.

А я все еще чувствую на губах фантомный вкус этого поцелуя. Мята, терпкость, жар… Это не было противно. Хотя должно было!

Я не понимаю, чего во мне сейчас больше: растерянности или злости. Стою какое-то время, прижав ладони к щекам, потом иду к окошку и бездумно смотрю в окно. Минуту, или пять минут, или десять — не знаю. Потом делаю длинный выдох, беру свою упавшую на пол сумку и выхожу в коридор.

Я понимаю, что должна идти на уроки, но у меня нет сил. Вот просто нет сил. Две двойки, язвительный взгляд математички, Бессонов, его оскорбительные слова, этот… этот поцелуй… Слишком много всего.

И хотя я в жизни так не делала, но вместо того, чтобы идти на остаток русского, а потом на сдвоенную физику, я спускаюсь по лестнице вниз, на первый этаж, прохожу через фойе, открываю тяжелые деревянные двери и оказываюсь на улице. И даже зажмуриваюсь на мгновение от того, как это хорошо! Лицо обдувает теплый свежий ветер, пахнет чем-то цветочным и очень весенним, а солнце так ярко светит, что хочется надеть темные очки.

И в этот момент я отчетливо понимаю, что в класс сегодня не вернусь. Мне очень стыдно от этого решения, но я ничего не могу с собой поделать.

Я неторопливо спускаюсь со ступенек крыльца, иду к дороге, но вдруг слышу веселый окрик:

— Эй, Блошка!

Замираю.

Нет, господи, нет, только не он! Ну за что?!

Медленно поворачиваю голову и вижу Бессонова, который ухмыляется мне из открытого окна своей машины.

Глава 8. Утро

— Мама… — удивленно начинаю я.

— Восемнадцать лет мама! — резко перебивает меня она. — Саш, ты голову-то включай. Рано тебе с мальчиками гулять, а если уж и гулять, то с хорошими. А не с этим, прости господи. Он же тут так, погостить приехал. Грымза хвасталась, что у ее сыночка ненаглядного контракт уже подписан, так что этот петух тут ненадолго: хвостом повертит, девок попортит, а потом улетит.

— Мам, ты с ума сошла? — искренне возмущаюсь я, когда до меня доходит, что она имела в виду. — Мне этот Бессонов вообще не интересен.

— Я все сказала, — отрезает мама. — Еще раз увижу, как ты с ним шляешься, накажу.

А потом берет пакеты и идет на кухню.

— Что прогуляла? — раздается оттуда ее голос.

— Два урока русского, — тяжело вздохнув, признаюсь я.

— Экзаменационный предмет, значит. Ну молодец, что еще могу сказать? Иди решай варианты. Минимум два, а лучше три.

— А можно сначала пообедать?

— Можно. Но потом сразу за уроки. ЕГЭ на носу, а ты вдруг ерундой начала маяться. По биологии когда у вас пробник?

— Был уже. Но баллы еще не сказали.

— Когда скажут, не забудь подойти к учительнице и попросить ее разобрать с тобой ошибки.

— Хорошо, мам, — тяжело вздыхаю я.

Биологию я сдаю одна из всего класса, так же, как и химию. А все потому, что буду поступать в медицинский институт в соседнем городе. Баллов у меня вряд ли хватит для того, чтобы самой пробиться на бюджет: все же только на основе школьных уроков сложно освоить эти предметы, а на репетиторов у нас нет денег. Зато мама выбила мне целевое направление в своей больнице, а это значит, что у меня будет упрощенное поступление и гарантированное рабочее место сразу после окончания института.

Правда, и отказаться уже нельзя будет.

А я до сих пор не уверена, что хочу быть врачом…

Весь остаток дня уходит у меня на дополнительные занятия русским, а еще на домашние дела и решение задачек по химии, поэтому когда наступает время ложиться спать, я настолько устаю, что просто без сил падаю на кровать. Закрываю глаза, и передо мной возникает лицо Бессонова. Острые скулы, насмешливые карие глаза, темные волосы, падающие на лоб, ямочка на щеке и твердые губы. Губы, которые пахли мятой. Губы, которые меня так грубо целовали.

«Сволочь», — бессильно думаю я. — «Какой же он козел!»

Всю ночь мне снятся какие-то душные неразборчивые сны, и почти в каждом из них появляется чертов Бессонов. Поэтому когда рано утром меня будит резкий громкий звук, я даже с каким-то облегчением выныриваю из сна.

— Что случилось? — хрипло спрашиваю я.

Через некоторое время в коридоре появляется мама с виноватым видом.

— Прости, Саш, я крышку от кастрюли случайно уронила. Рано еще, спи дальше.

На часах половина шестого. Мамина смена с восьми, но она любит приходить пораньше, чтобы спокойно все подготовить, плюс еще время на дорогу нужно.

— Попробую, — вздыхаю я, переворачиваюсь на другой бок, но сон уже не идет. Лежу с закрытыми глазами, дожидаюсь, пока за мамой хлопнет дверь, и встаю с кровати.

На плите меня ждет укрытая полотенцем кастрюля с рисовой кашей, я быстро завтракаю, подхожу к окошку и распахиваю одну створку. Шесть утра, невероятная рань, но как же хорошо на улице: так светло, так свежо, так пусто! Людей нет, зато птицы поют так, что в сердце что-то сжимается.

Весна ведь!

А я ее и не заметила, просидела все время за учебниками и тестами.

«Прогуляюсь перед школой, — вдруг решаю я. — Какой смысл дома сидеть?»

Торопливо одеваюсь, умываюсь, собираю сумку, выбегаю из дома и блаженно замираю, вдыхая майское утро каждой своей клеточкой. Каждой легочной альвеолой, если цитировать учебник биологии!

Воздух прохладный, свежий, чистый, как будто его как следует отмыли, и слабо пахнет цветущими яблонями. У нас во дворе всего одна яблоня, поэтому запах едва уловим, но я знаю, где их должно быть много! В парке через дорогу!

Я бы сказала, что это больше лес, чем парк, потому что несмотря на дорожки, там все довольно дикое и заросшее. Вечером там гулять опасно, потому что фонарей нет, а вот алкоголики наоборот есть, зато утром там должно быть спокойно.

И очень красиво!

Лучшего места, чтобы полюбоваться весной, не придумаешь.

Я выхожу из двора и шагаю в противоположном от школы направлении: прохожу мимо детского садика, где ворота еще закрыты, потом огибаю киоск с овощами и фруктами, а затем перехожу через дорогу и оказываюсь в парке. Статуи воинам-героям меня сегодня не очень интересуют, поэтому я сразу сворачиваю на тропинку, ведущую к деревьям. Там уже замедляю шаг и иду спокойно, неторопливо, слушая тишину и птиц. Прохожу мимо яблоневой аллеи, пытаюсь надышаться про запас безумным ароматом, а затем собираюсь спуститься вниз, к реке. Там небольшая старая набережная, а рядом с ней спортплощадка. Но едва я бросаю взгляд на эту площадку, как удивленно понимаю: там кто-то есть.

Кто-то в такую рань еще и тренируется!

Мне становится любопытно, я останавливаюсь и приглядываюсь: темноволосый парень в черной футболке отжимается так легко, словно у него не мышцы, а стальные пружины: раз, два, пять, десять, двадцать… Потом он встает, отряхивает ладони, и я едва не вскрикиваю от удивления.

Это Бессонов!

Он не видит меня, потому что я стою сверху, зато мне отлично видно его спокойное серьезное лицо. Он подходит к лежащему на скамейке блокноту и что-то там отмечает, а затем выпрямляется и начинает следующее упражнение. Высокие пружинящие прыжки, которые сменяются коротким интенсивным бегом, и снова прыжки. Затем он делает приседания с гантелями, которые берет со скамейки, и с ними же выпады.

А я стою и все это время смотрю на него, хотя давно могла уйти. Но меня почему-то завораживает этот совершенно незнакомый мне Бессонов. Никакой насмешки и никакого презрения в лице, никакой ленивой тягучести в движениях, только отточенная собранность и сила.

Глава 9. Немного дальше

— Я тебе мешок с картошкой что ли, чтобы меня тащить? — вспыхиваю я. — Обойдусь без твоей помощи, ясно?

— О, ну давай, — ухмыляется Бессонов. — Мне прям будет интересно на это посмотреть.

— Иди заканчивай свою тренировку, — огрызаюсь я. — А от меня отстань уже, сделай доброе дело.

Отвернувшись от него, я начинаю медленно подниматься по ступенькам.

К счастью, я на самом верху, поэтому мне приходится преодолеть лишь три подъёма, и я снова оказываюсь на парковой дорожке, изгибающейся среди деревьев.

Медленно бреду по ней, но не проходит и минуты, как меня догоняет Бессонов.

— Тебе, кажется, тренироваться надо было, — мрачно говорю я.

Меня бесит, что он видит, как я неуклюже ковыляю, стараясь не тревожить ушибленное колено.

— У меня появились более важные дела, — не моргнув глазом отвечает Бессонов. — Служба сопровождения инвалидов.

— Сам ты инвалид! — я пытаюсь стукнуть его, но он с легкостью уворачивается от моего кулачка.

— Побереги силы, Блошка, — хохочет он. — Тебе до дома еще хромать и хромать!

— Смеяться над травмой другого — это, конечно, очень весело, — сухо говорю я. — Чисто твой уровень юмора.

— Пф, — фыркает Бессонов, — ты так говоришь, как будто я ни разу не хромал. Меня с поля с последней игры фактически уносили. Один урод из Рубина в меня подкат сделал, и нога так вывернулась, что я там матом орал от боли.

— И что было в итоге? — не удерживаюсь я от любопытства. А себя убеждаю в том, что спрашиваю исключительно как будущий врач.

— Да, фигня, — машет он рукой. — Повреждение связок голеностопа. Теперь восстанавливаюсь. Как раз к началу сезона буду в форме. В форме своей новой команды.

Бессонов ухмыляется собственному каламбуру, а я думаю о том, что я бы не сказала, что у него сейчас какие-то проблемы с ногой. Он так легко и прыгал, и выпады делал с гантелями.

Но, наверное, у спортсменов просто другие требования к себе.

Мы идем дальше, и молчание кажется таким неловким, что я не выдерживаю и зачем-то задаю Бессонову вопрос.

— У тебя своя программа тренировок?

— Ага, — небрежно отвечает он.

— А почему ты в лесу занимаешься? — ехидно спрашиваю я. — Ты, может, не в курсе, но у нас довольно развитый город. Есть и фитнес-центр, и просто тренажерные залы.

— В это время все закрыто, — пожимает он своими широкими плечами. — А у меня режим, первая тренировка всегда в шесть.

— Понятно, — бормочу я себе под нос.

Не знаю, что меня удивляет больше: то ли информация о том, что Бессонов — ранняя пташка (я была уверена, что он дрыхнет до обеда), то ли фраза о «первой» тренировке. То есть у него еще и вторая будет? Неудивительно, что он весь такой… крепкий.

Но тут мои мысли прерывает решительный голос Бессонова.

— Так, харэ, я задолбался идти со скоростью черепахи.

И сразу после этого он без всякого предупреждения хватает меня и поднимает на руки.

Я от неожиданности взвизгиваю.

— Отпусти!

— Не дёргайся, — советует Бессонов. — А то уроню. А тут камни, тебе не понравится.

— Мне понравится, если ты меня обратно поставишь на землю!

— А ты некапризная, да, Блошка? — ухмыляется он. — Тебе много не надо для счастья?

Бессонов несет меня с удивительной легкостью. Он шагает так, как будто я вообще ничего не вешу. И это…

Это сложно не заметить.

Как и горячее, терпко пахнущее плечо, к которому я прижата. И его твердые руки, которые держат меня так уверенно, так надежно…

Нет, он, конечно, придурок, который не видит вообще никаких границ.

Но я начинаю понимать тех девчонок, кто за ним бегает.

— Ты такая худая, Блошка, — замечает тем временем Бессонов. Одна его рука беззастенчиво щупает мое плечо. — Кожа и кости, мышц вообще нет. На спорт забила? Только мозги наращиваешь?

— Мозги полезнее! — огрызаюсь я. — Это тебе думать не надо, пинай мячик и все.

— Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в футболе, — покровительственно усмехается он. — Мозги на поле очень нужны, Блошка, иначе так и будешь всю жизнь посредственным игроком, никакой карьеры тебе не светит. Короче, в футболе надо думать. Но крепкая задница там тоже нужна.

Тут его ладонь как бы случайно ложится на мою ягодицу, и я дергаюсь всем телом, пытаясь ее сбросить.

— Прекрати меня лапать, — гневно шиплю я.

— Ты единственная, кто просит прекратить, — ухмыляется Бессонов. — Обычно меня наоборот просят продолжать. Еще, Бес! Сильнее! Глубже!

Последние слова он произносит с таким пошлым придыханием, что я не выдерживаю и краснею от стыда. У него совесть вообще есть?

— Поставь. Меня. На землю! — чеканю я.

— Да ладно тебе, тут недалеко, — беспечно отзывается он.

Но мы уже дошли до ворот парка, и там несмотря на ранний час, есть люди. Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня на руках у местной звезды.

— Бессонов! — повышаю я голос. — Я серьезно!

— Блошка, мы же не в школе, на меня твои командирские интонации не работают. Попроси нормально — тогда отпущу.

— Отпусти!

— По-нормальному давай, — ухмыляется Бессонов, продолжая идти со мной на руках. — И повежливее. Ты же просишь, а не требуешь.

Я панически оглядываюсь, боясь увидеть знакомые лица среди спешащих по своим делам людей. Потом делаю длинный выдох, пытаясь успокоиться.

Ладно, от меня не убудет. Зато как минимум я буду избавлена от того, что он до самого дома будет тащить меня на руках.

— Отпусти, пожалуйста, — говорю я максимально миролюбивым тоном.

— Уже лучше, — негромко сообщает Бессонов, наклоняясь ко мне. А я завороженно смотрю на его длинные, угольно-черные ресницы и лукаво блестящие темные глаза. — Давай еще к этому имя добавим, а то неясно, кого ты просишь.

— Бессонов, отпусти, пожалуйста, — послушно повторяю я, уже почти сдавшись.

— Неплохо, — он улыбается, и на его щеке опять появляется та самая ямочка, от которой невозможно оторвать взгляд. — Но это фамилия, а не имя. Меня зовут или Бес, или Макс. Выбирай.