По-настоящему

Ненавижу людей, сразу вам говорю. Просто терпеть не могу. Я – отшельник и социопат. И вообще-то все мои близкие и родственники об этом знают.

Мои лучшие друзья – это поле, лес и небо, мои самые близкие души – это певчие птицы и мой старый пёс Джек, смесь бульдога с носорогом.

Мои самые прекрасные моменты – когда возвращаюсь из лесу с корзиной трав, грибов или ягод в руке или просто телефоном, под завязку забитым фотографиями. Когда сбрасываю в прихожей сапоги или кроссовки с разгорячённых ног, сдираю ароматные носки и ступаю на прохладные деревянные половицы, с моих губ слетает стон блаженства, а когда вхожу вечером в парную, полную пихтового духа и сухого горячего пара, я – счастливейшее существо во Вселенной.

А все «близкие» могут идти муромским лесом и в нём же благополучно пропасть.

Но иногда на кого-нибудь из них находит беспросветная дурь, и они почему-то решают, что «Оля всего лишь немного замкнутая» и просто нуждается в хорошей компании или задушевной беседе. И, к сожалению, иногда я не могу вывернуться из «задушевной» удавки: то ли остатки воспитания, то ли подгнившие, но ещё не рухнувшие окончательно моральные скрепы начинают опускаться на меня каменной тяжестью и давить, давить, давить...

И приходится сквозь зубовный скрежет, заржавленный душевный скрип и раздражённые вопли прищемлённого эго тащиться на какой-нибудь семейный или дружеский сходняк.

Слабо мне пока ещё всех окончательно послать, да…

В этот раз меня, на свою голову, позвали Надя с мужем. На третью годовщину свадьбы.

Надя и в самом деле имела почти полное право называться моей подругой, поскольку за одной партой и в одной комнате в общаге мы провели пять институтских лет. При этом умудрялись практически не раздражать друг друга, имея практически противоположные характеры.

На мою мрачную замкнутость она отвечала бурной общительностью. На мою убийственную прямолинейность – светским щебетом райской птички. Пропуская мимо ушей мои гневные вопли «оставь меня в покое!», она умудрялась вытаскивать меня на дискотеки в клуб, от которых я даже научилась получать какое-то странное удовольствие вроде полной мозговой отключки после удара дубиной по голове. Она же бессовестно перекатывала мои домашки и конспекты лекций, она же выхаживала меня после жуткой пневмонии, когда я всерьёз собралась отъезжать на тот свет. При полном равнодушии остальных «родных и близких», кстати.

Поэтому Надюхе отказать я не могла, сами понимаете.

И теперь сидела, стараясь не отсвечивать среди хлопанья пробок, звона бокалов и вилок, скромно дожидаясь главного, ради чего стоило вытерпеть всю эту экзекуцию – Надькиного мясного пирога.

- А вот скажите, Оленька, - нудел мне в ухо какой-то противный мужик слегка заплетающимся языком. – Надя говорит, вы очень тонкая… это… поэтическая натура. Не, как это… поэтичная, вот, поэтичная.

Его слегка качало, он никак не мог попасть вилкой в маринованный гриб, тот смешно и ловко уворачивался и казалось, вот-вот высунет наглый язык. Я не выдержала и прыснула, и щека тут же захолодела от Надькиного предупреждающего взгляда.

- А вот про меня, Оленька, - игриво сверкнул глазом мужик, устав гоняться за грибом. – Про меня чего-нибудь этакое с ходу, могли бы, а?.. Эх, такое вот остренькое, с огоньком, а?.. Сочинить?

Он приосанился и победно улыбнулся внимающей с интересом аудитории. Я покосилась на Надю слегка торжествующе – видишь, этот сам напросился, я только подыграла!.. Надя скривилась и обречённо дёрнула плечом.

А в глазах Димы, её мужа, заплясали лукавые огоньки.

Я откинулась на стуле и окинула хорохорящегося мужика более внимательным взглядом.

И не спеша продекламировала:

Пускай потёрт я и облез,

Но в джинсы молодости влез!

Хочу – пою, хочу – шутю,

И этот гриб я победю.

Димка покраснел, закашлялся в салфетку и ушёл на балкон – ржать. Я невозмутимо положила себе ещё салатика. Ну да, не самая лучшая рифма, ну так и я не в форме. И вообще социопат и отшельник. Мне можно.

Мужик как стоял, качаясь, так и пошёл, качаясь, по направлению к выходу, ни сказав ни слова. Надя попробовала было за ним, но на полпути отстала и махнула рукой, полоснув по мне уничижительным взглядом. Я вздёрнула невинно бровь и послала ей мысленный сигнал насчёт пирога. Она послушалась и пошла на кухню.

Какое-то время всё было тихо-мирно, и про меня вроде забыли.

Но нет же, рано расслабилась.

- А что это ты, Оля, всё в деревне да в деревне? Что, и в Турции ни разу ещё не была?

Это Светка, Надькина любимая подружка-поскакушка, если не сказать чуть грубее, но более точно. Почти абсолютная копия куклы Синди и такая же пластмассовая. Силикон и ботокс – это ведь тоже пластмасса, а?.. Или резина?

Бедная Светка, видимо, опять забыла, что со мной такие разговоры лучше не вести. Видно, полугодовая жизнь на пляже что-то делает с памятью – сушит мозг, что ли?..

Так что я молча помотала головой – в качестве первого предупреждения.

Но увы… горбатого могила исправит. Светка улыбнулась снисходительно, эффектно откинула за спину гриву платиновых волос и замурлыкала дальше.

- И в Египте?.. Ну, про Испанию я вообще молчу… Божечки, да хоть в Крым бы съездила, совсем ведь жизни не видишь в своих колхозах! Да и мужчинку какого-никакого завести пора бы. Хотя уж какие там мужчины в колхозах-то. Накопи на Турцию, хоть на красивых мужиков посмотришь, если моря тебе не надо!

- На Турцию, может, и накоплю. А вот на турецкого альфонса – вряд ли. И уж тем более, испанского. Год пахать, чтоб потом на испанского мачо всё до последних трусов спустить? А потом ещё полгода лечить нехорошее… Не, я уж лучше в деревне как-нибудь… Может, и в навозе, зато при своих.

Я успела вовремя подхватить из Надькиных рук парящий пирог и даже ловко увернуться от подзатыльника, но за Светкой уже бахнула входная дверь. А за ней сорвалась ещё стайка таких же райских силиконовых птичек. И, честно говоря, я их вполне понимала. Я – жуткий человек, да. Социопат, одним словом. И память у меня, к тому же, неплохая - солнышко в деревне не балует, морюшко не плещется, эх… мозги хорошо хранятся.