По образу и подобию

Верификатор

Кислотный дождь барабанил по бронестеклу моего окна на девятнадцатом уровне. Струи, больше похожие на жидкий неон, стекали вниз, оставляя грязные разводы на панораме дряхлеющего мегаполиса. Лос-Анджелес, как гласили старые карты, теперь просто очередной муравейник, где сталь и плоть сплелись в уродливом симбиозе. С этой высоты город казался живым организмом, мерцающим тысячами огней, но при этом гниющим изнутри. Он был таким же, как и мои клиенты. Как и я сам.

Чужая боль снова вернулась.

Она накатывала волнами, спазм, который не принадлежал мне. Это было эхо. Послевкусие сегодняшней судебной верификации.

Женщина, потерявшая дочь в аварии на транспортной магистрали. Корпорация пыталась доказать, что её горе — симуляция, сбой, алгоритмический сигнал в чипе эмпатии. Их мотив был бездушен и банально прост. Не выплачивать страховую компенсацию.

Моя работа — копаться в чужой душе, отделять настоящие импульсы от синтетических. И я подтвердил ее правоту. Горе было подлинным. Настолько, что его осколки застряли во мне как шрапнель.

Я закрыл глаза, но образ не исчезал. Размытое лицо маленькой девочки, смех, который я никогда не слышал, но чувствовал его вибрацию в гортани. Ощущение крошечной ладошки в моей руке. Воспоминания, которые не были моими, но жили во мне, будто я лично их пережил. Дар и проклятие.

Верификатор. Звучит солидно. На деле — мусорщик чужих эмоций. Я вдыхаю их скорбь, их страх, их ложь, а выдыхаю пустоту и цинизм. И деньги. Обычно небольшие.

— Аура, статус, — прохрипел я, не открывая глаз. Голос был чужим, севшим от усталости.

— Добрый вечер, Джейкоб, — отозвался бесплотный женский голос. Мягкий, как синтетический шёлк. — Температура в помещении — двадцать два градуса. Влажность — сорок пять процентов. Уровень загрязнения воздуха снаружи — критический. Рекомендую не открывать окна в течение следующих двенадцати часов. На Вашем счету осталось четыреста семьдесят два кредита. Напоминаю, арендная плата будет списана через три дня.

Напоминание о балансе прозвучало как приговор. Последний гонорар покроет аренду, но оставит меня с пустым холодильником и дешевым виски. Я усмехнулся. Система никогда не проигрывает. Она дает ровно столько, чтобы ты мог продолжать работать и платить по счетам, но не больше. Никаких шансов вырваться.

Я побрёл к бару, хромая на левую ногу. Вторая фантомная боль. Отголосок отставного солдата, чьи воспоминания я верифицировал два дня назад. Он потерял ногу при зачистке трущоб. Его списали по здоровью, обвинив в халатности.

Теперь его боль жила во мне, напоминая о том, что даже самые глубокие раны можно оцифровать и передать другому.

Я налил себе дешевой янтарной жидкости в стакан. Тихо звякнул лед. Первый глоток обжег горло, он принес минутное облегчение, смывая горечь чужой боли и заменяя её на мою собственную.

Верификация — это искусство различать оттенки лжи. Искать невидимые улики. Подмечать тончайшие детали. Микроэмоции, мимолётные движения, жить в чужих отпечатках сознания, как в своем собственном.

Искусство видеть то, чего не видит никто, проживать то, что никто не хотел бы прожить.

Врут абсолютно все. Не только простые люди. Корпорации подделывают отчеты, политики — свои обещания, врачи память пациентов, подменяя свое истинное безразличие мнимой заботой, инженер отчет о качественно проделанной работе. А я сижу в этом кресле, подключенный к нейроинтерфейсу, и смотрю на синусоиды их души на мониторе. Я вижу правду, которую они прячут сами от себя.

Память о любви, оставшаяся от клиентки, которую бросил муж. Память о предательстве партнера по бизнесу, которого кинули на крупную сделку. Память о страхе нелегального курьера, попавшего в переделку с бандой с нижних уровней.

Все это оседает во мне, слой за слоем. Иногда мне кажется, что я давно стал коллекцией чужих трагедий. Ходячим мусорным ведром для уже никому не нужных, мертвых чувств.

— Аура, включи новости. Без звука, — распорядился я, делая еще один глоток.

На стене напротив ожило голографическое окно. Очередной лощёный диктор с идеальной улыбкой рассказывал что-то про вечную молодость и полный контроль над сновидениями. Они продают мечты, упакованные в красивую обертку. Но я вижу их изнанку — манипуляции, сбои, побочные эффекты.

Я отвернулся от экрана. Все это было фоновым шумом, бесконечной рекламой мира, в котором я не хотел жить, но откуда не мог сбежать. Я подошел к окну. Внизу, между небоскребами, проносились аэрокары, их огни расчерчивали мокрую тьму. Где-то там, в этом хаосе, люди продолжали лгать, любить, убивать и отчаянно пытаться что-то почувствовать.

А я был их судьей и их исповедником. Проклятая работа. Но другой у меня не было.

Нужен был новый клиент. Новое дело, которое позволит не думать о счетах хотя бы пару месяцев. Что-то простое. Неважно что именно, лишь бы не оставляло после себя новых фантомных болей и новый набор ужаса и терзаний в моей душе.

Дверной звонок прозвучал резко, неуместно в этой тишине, прервав мою болезненную рефлексию о стремительной деградации человечества.

Я замер. Задумался. В такое время ко мне никто не приходит. Разве что арендодатель с парой громил, но они обычно звонят заранее.

Этот звонок сразу показался тревожным. Я помнил, что включил статус «офис закрыт». Еще звонок. Тот, кто стоял за дверью, прекрасно знал, что я дома.

Заказ принят

Здание частной лаборатории Вольфа поднималось монолитом из стекла и стали — корпоративный шпиль, затерянный среди роскоши и искусственных заповедников верхних уровней.

В холле не было ни души — лишь безмолвные сервисные дроны методично полировали и без того идеальный пол. Голос из скрытого динамика, вежливый и бесплотный, попросил меня приложить инфопластину к сканеру. Я подчинился. Зеленый огонек вспыхнул, и турникет бесшумно отъехал в сторону. Лифт скользнул на нужный уровень в мертвой тишине, нарушаемой лишь гулом крови в висках.

Коридор был таким же стерильным и пустым. Дверь с табличкой «42-7Б» ничем не выделялась среди прочих. Я снова приложил инфопластину. Замок щелкнул с тихим электронным звуком, и дверь отъехала в стену, открывая вид на царство белого пластика и хромированной стали. Я вошел внутрь.

Запах антисептика ударил в нос — резкий, химический. Он был таким сильным, будто им выжигали не грязь, а само присутствие жизни. Воспоминание о запахе парфюма Эвелин показалось чем-то далеким и почти нереальным.

Лаборатория была пуста. Идеально пуста.

Я ожидал увидеть следы, любые, не важно. Следы спешного бегства, борьбы, работы, хоть какой-то беспорядок. Но здесь царила хирургическая чистота. Рабочие столы были пусты, на них не было ни единой пылинки. Мониторы терминалов были выключены, их экраны зияли черной пустотой. Ни разбросанных инструментов, ни забытых колб, ни случайной записки.

Все, что могло намекнуть на характер или привычки хозяина, отсутствовало.

Здесь тщательно прибрались. Не просто тщательная уборка, а комплексная зачистка. Работа профессионалов: холодная, безупречная, стерильная до последнего следа.

Я подошел к главному терминалу, массивному блоку, встроенному в центральную консоль. Мои пальцы оставили на безупречной поверхности едва заметные отпечатки. Я включил его. Система отказалась загружаться, все накопители были отформатированы. Не просто очищены — выжжены низкоуровневым форматированием, так что не осталось даже цифрового эха удаленных файлов. Я проверил еще два терминала. Тот же результат. Призраки данных, которые я так привык вытаскивать на свет, здесь были мертвы окончательно. Я почувствовал, как волна разочарования смешивается с растущей тревогой.

Все было стерильно.

По опыту я знал, что даже самые лучшие зачистки оставляют следы. Цифровые тени, остаточные сигнатуры в сети, фантомные пакеты данных. Я вытащил из кармана свой портативный сканер и подключил его к сетевому порту в стене. Пусть терминалы мертвы, но сеть-то должна была что-то помнить.

Я запустил глубокое сканирование, отслеживая и выискивая все пакеты, проходившие через этот узел за последние несколько дней. Результат был удручающим. Логи были подчищены. Кто-то очень аккуратно вырезал из истории сети целый кусок времени, совпадающий с исчезновением Вольфа.

Я достал комм-устройство и набрал номер Эвелин.

— Касс? — ее голос был таким же ровным и холодным, как и при встрече.

— Плохие новости. Лаборатория полностью вычищена. До блеска. Как будто здесь никогда никого и не было. Профессиональная работа. Это могли быть Ваши ребята? Из службы безопасности «Киберона»?

На том конце провода повисла короткая пауза. Достаточно долгая, чтобы я понял — она не ожидала моего звонка так скоро. Или не ожидала такого вопроса.

— Как я и говорила, у них не было туда доступа, мистер Касс. До сих пор. Значит, это сделал кто-то другой. Или сам отец. Это меняет дело?

— Это значит, что я ищу не человека, а призрака, который умеет заметать следы лучше любого специалиста. Ну или за которым прибирается кто-то другой. В любом случае это меняет дело, и это стоит дороже, мисс Вольф.

Я блефовал. Но мне нужно было понять ее реакцию. Она снова помолчала.

— Найдите его следы, мистер Касс. Любые улики, факты, зацепки. Мы заключили контракт. Я предложила щедрую сумму, и очевидно не за то, чтобы Вам было легко раскрыть дело. Цена та же. У вас сорок часов. Попробуйте не потратить их на бессмысленные слова.

Она отключилась.

Я убрал комм, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Она не торговалась. Не удивилась. Она знала. Она знала, что лаборатория будет пуста. Этот визит был не поиском улик. Это был тест. Мой тест. Смогу ли я найти то, что не лежит на поверхности? Я снова обвел взглядом стерильное помещение. Оно было похоже на вызов, на насмешку. Кто-то хотел, чтобы я пришел сюда и увидел именно это — идеальную пустоту. Но зачем?

Я перестал думать как детектив и начал думать как верификатор. Но лаборатория упорно молчала. Ее будто обнулили даже на эмпатическом уровне. Обычно в местах, где люди работали, творили, боялись, всегда оставалось эхо — фон чужих чувств и эмоций.

Здесь не было ничего. Ни тени событий, ни намека на присутствие Вольфа и его команды. Ни единого отголоска озарений, ни холодной сосредоточенности тех, кто проводил зачистку. Словно само пространство прошло верификацию и было обнулено, так, будто здесь никто никогда не работал. Это пугало сильнее, чем мертвые накопители и стертые антисептиками следы.

— Черт, Профессор. Куда же ты вляпался? — пробормотал я в пустоту.

Мой взгляд скользил по гладким стенам, по стыкам панелей, по вентиляционным решеткам. Все было безупречно. Слишком безупречно.

Первый след

Сержант Фермонт Риггс. Мой бывший коллега и мой самый грязный секрет. Ржавый, но незаменимый инструмент, который я держал про запас на самый крайний случай. Тот самый инструмент, к которому обращаются с огромной неохотой.

Он был ходячим воплощением всего, что прогнило в этом городе: продажный «коп», ленивый, неприлично жадный, но с доступом к полицейским сетям. И у него была цена. Я бросил взгляд на баланс своего счета. Десять тысяч кредитов. Часть из них скоро сменит владельца.

— Черт бы тебя побрал, Касс, — прохрипел его голос из динамика комма, когда я наконец дозвонился. На заднем плане слышался гул спорт бара и чей-то пьяный смех. — Я на дежурстве.

— Твое «дежурство» пахнет дешевым пивом и проигрышной ставкой, Риггс. Мне нужна информация. Срочно.

— Информация стоит денег. Срочная информация стоит больших денег. А информация для тебя, Касс, после того, как тебя попёрли из органов, стоит целое состояние. Ты стал токсичным активом, приятель. — лениво и с наигранной деловитостью процедил Риггс.

— У меня есть твое «состояние», — отрезал я. — Бар «Последняя капля» на двадцать третьем. Через час. Не опаздывай. Я отключил звонок не дожидаясь ответа.

«Последняя капля» была идеальным местом. Достаточно людным, чтобы затеряться, и достаточно грязным, чтобы никто не задавал вопросов. Дыра, где воздух был пропитан алкоголем, потом и отчаянием. Неоновая вывеска над входом мигала, теряя буквы, и обещала только забвение в стакане.

Я сел за липкий столик в самом темном углу, заказал стакан того же пойла, что пил у себя в офисе, и стал ждать, изучая публику.

Мой взгляд, годами натренированный выискивать аномалии, зацепился за фигуру у стойки бара. Ничем не примечательный мужчина, слишком старательно изображавший местного. Но нюансы выдавали в нем чужака. Кожа чуть темнее обычного — едва уловимый оттенок, будто привыкшая к солнцу, которого здесь никогда не было. К тому же он не пил.

Я смотрел за ним внимательно. Он часто пялился в свой терминал. И дважды проигнорировал дружелюбные реплики бармена, будто не замечая его. Никто не приходит в пропитый насквозь бар, чтобы не пить. И не садится за стойку бара, чтобы игнорировать бармена. Он не отдыхал здесь. Он работал.

Время вязло, как в густом сиропе. Каждый звон стакана отзывался эхом лаборатории Вольфа.

Я попытался сконцентрироваться на деле. И чем больше я размышлял, тем сильнее мне казалось, что эту тонкую ниточку, имя «Амир Фархад», мне намеренно подбросили. Я не мог объяснить себе причину этого чувства, и откуда оно взялось, но оно вызывало тревожный зуд в моем подсознании. Все было слишком гладко, хотя, может мне просто повезло. Так тоже бывало не раз.

Риггс, разумеется, опоздал. Он ввалился в бар как грузное животное, сбившееся с пути. Его форменная куртка была расстегнута, обнажая потное пятно на серой рубашке. Лицо Риггса лоснилось от жира, а маленькие глазки бегали по сторонам, оценивая обстановку. Он был похож на хищную свинью, выискивающую трюфели в мусорном баке. Заметив меня, он тяжело плюхнулся на стул напротив, который жалобно скрипнул под его весом. От него заметно тянуло перегаром.

— Касс. Всегда рад видеть твою кислую физиономию.

— Привет, Риггс. Что нового в доблестных правоохранительных органах?

— Ничего, что тебя должно волновать, — буркнул он, жадно глядя на мой стакан.

Он поднял руку и щелкнул пальцами, обращаясь к бармену. — Мне того же. Двойную порцию. За счет этого джентльмена, — он ткнул в меня толстым пальцем.

— Так что у тебя за пожар? Надеюсь, дело стоящее. Ты оторвал меня от очень важного занятия.

— Видел я твое «занятие». Как раз по дороге сюда. Оно валялось в сточной канаве и просило милостыню. — съязвил я в ответ.

— Даже не начинай, Касс. Выкладывай, что тебе надо. — отрезал Риггс, он был явно не в духе.

— Мне нужно пробить имя. Тихо и быстро. Никаких официальных запросов. Только прямой доступ к архивам.

Риггс отхлебнул из своего стакана, скривившись. Дешевый алкоголь его не смущал. Его смущала работа. Особенно работа для меня.

— Имя? Всего лишь имя? Ты вытащил меня с дежурства ради имени? Это должно быть чертовски важное имя, Касс. Надеюсь это не связано с делом «Киберона»? Иначе я зря сюда припёрся.

Новости и слухи в этом городе распространялись быстрее вируса.

— А что там за дело «Киберона»? — спокойно, но все же слишком резко, спросил я. Мне стоило больших усилий, чтобы подавить нахлынувшие на меня любопытство и удивление.

— Да ерунда какая-то. Последние сутки куча народа крутится вокруг пропажи какого-то там важного профессора.

— Вижу, тебя это явно напрягает. — старательно имитируя безразличие, продолжил я.

— Немного. Лично я стараюсь держаться от этого дерьма подальше. По этому делу сейчас сам комиссар Редфорд землю роет. Лично. А когда Редфорд роет, под микроскоп попадают все, особенно такие, как я. Так что, если ты в этом замешан, я сваливаю.

— Нет, не замешан, можешь расслабиться, — соврал я. — Меня интересует другое. Мне нужен человек по имени Фархад. Амир Фархад. Я подвинул к нему свой коммуникатор с открытым экраном, где светилось одно слово.