По щучьему велению! Без моего хотения

Пролог

Аннотация:
Я всё еще не пришла в себя от потрясения, когда передо мной вместо лица рыжей дородной девицы появилась рыбья морда. Знакомая, что б её, рыбья морда!
– Ну как, довольна?
Я была какой угодно, растерянной, шокированной, но определенно не довольной, поэтому я совершенно искренне уточнила.
– Что?.. Довольна чем?
– Как чем? – не меньше меня удивилась рыба. – Так я же ж исполнила твоё самое заветное желание!
– Самое заветное моё желание? Это какое? Стать колобком? – еще более возмущенно-удивленно уточнила я. – И, будь добра, сразу же напомни, пожалуйста, когда я тебе это своё желание озвучила?
– Ну ты ведь хотела выбраться из воды живой и хотела стать здоровой. И вуаля! Я исполнила твое желание: ты жива, ты не в воде, и ты – здорова! – радостно сообщила мне рыбина.
У меня, в прямом смысле слова, сама собой отпала челюсть. Но, поскольку она была мне нужна, чтобы выдвинуть контраргумент, я её тут же подобрала.
– То, что я хотела или не хотела, это мое личное мнение, которым я с тобой не делилась и ни о чем тебя не просила! Поэтому будь добра верни меня обратно! В мое тело, я имею в виду!
– Ты это что? Серьёзно? – опешила рыбина.
– А похоже, что я шучу?!

В текте:
Славянская мифология
Альтернативный мир
Попаданка фотомодель и актриса в тело суперпышки


Пролог

Любимая дочь главы купеческой гильдии Емельяна Тугоценко танцевала уже второй танец, стараясь скрыть своё раздражение за вежливой улыбкой.

Бал в честь её помолвки шёл полным ходом, зал был полон веселящихся гостей. Улыбки, смех, звон бокалов, блеск камней на платьях дам и строгое сияние мундиров кавалеров сливались в гул праздника – всё было именно таким, как она видела в своих мечтах – за исключением одного существенного отличия – любящего жениха.

Он исчез почти сразу же после того, как они открыли бал и исчез уже на столь долгое время, что это уже становилось неприличным. О чем недвусмысленно, как ей казалось, напоминали косые взгляды гостей и с каждой минутой становившиеся все более заметными их переглядывания и перешёптывания.

Нет-нет, в своём свет-ясно-солнышке Ярославе Емельяна Тугоценко не сомневалась ни на мгновение. Конечно же, он любит только её! А все эти шепотки по углам да слухи, о том, что он женится на ней только из-за её миллионного приданого – это полнейшая чепуха. Это всё зависть! И никак иначе! Зависть к её красоте, её богатству, её положению и тому, что её любит самый красивый в Полянской Империи мужчина.

Как же ей с ним повезло!

Его полные обожания взгляды, казалось, пронизывали её душу, его слова – ласковые, тёплые, такие уверенные – звучали в голове, как музыка. Нет. Конечно же, нет. Какие деньги?! Это любовь! Зачем деньги тому, у кого своих полно? Да и не такой её Ярослав! Даже, если бы у него не было денег, не было знатного имени, он бы никогда не женился не по любви. Он настоящий рыцарь, умный, благородный, красивый, заботливый… в общем самый, самый лучший. Совершенно и неповторимо идеальный.

С младенчества взлелеянная сверхзаботливыми родителями, окружённая любовью и вниманием, Емельяна росла словно редкий цветок в оранжерее, всегда получая всё, чего только не пожелает её душа.

Пролог (продолжение 1)

Тысячное платье из Парижа? Лёгкий взмах ресниц и только что упиравший руки в боки папенька более не уверен, что оно не так уж ей и надо.

Новая карета? Потому что четыре старых уже всем примелькались? И того проще.

Новая восьмерка вороных, да чтоб непременно в их предках были келпи? С этим да, с этим было посложнее. Пришлось не только поканючить, но и подождать… Долго. Целый месяц!

– Но всё же где он?

Прикрыв веером капризно надутые пухлые губки, Емельяна досадливо вздохнула, отчего её весьма выдающаяся грудь всколыхнулась, как раз в тот момент, когда её партнёр по менуэту[1], молодой и бравый корнет, начал делать галантный поклон…

И взгляд его направленный туда, где произошло незапланированное танцем движение, сбился с ритма на несколько мгновений… Или же, говоря простым языком, завис.

Что стоило ему равновесия: каблук скользнул по гладкому паркету, рука, протянутая к партнёрше по танцу, прошла мимо, и вот уже он в надежде хоть за что-то ухватиться, раненной птицей отчаянно машет руками и…

Таки нашел.

Руку официанта, проходившего мимо, и несшего в этой самой руке уставленный бокалами с шампанским поднос.

Если бы у официанта, подноса и бокалов спросили, кого бы они предпочли искупать в шампанском, они бы наверняка выбрали корнета. Но у инерции и траектории движения оказалось другое мнение и…

Поднос полетел в его партнершу, то есть, ничего не подозревающую виновницу торжества, обрушив на неё град из бокалов и дождь из шампанского…

Зал замер…

Мгновенно налившиеся краской до цвета переспелых помидоров официант и корнет уставились на неё, широко расширившимися от потрясения глазами, первый, лопоча извинения и дрожа как осиновый лист, второй – судорожно размышляя над тем, как бы поправдоподобней выставить во всем виноватым одного только официанта.

Замерла и Емельяна… но лишь на мгновение. Ужас осознания только что случившегося накрыл её, словно ледяной волной цунами… Она медленно опустила взгляд на своё безумно дорогое платье, которое теперь всё было покрыто пятнами и облепляло её фигуру, словно мокрая тряпка…

Великие боги! Какой позор! Даже в самом страшном своём кошмаре она не смогла бы представить ничего подобного!

[1] Менуэт – элегантный и неспешный танец, требующий от партнера грации и точности движений. В основе менуэта лежат три четверти ритма, а сами движения включают плавные шаги, поклоны и изящные повороты. Этот танец обычно танцевали на балах в парах или небольших группах, демонстрируя своё благородство и утончённость.

Пролог (продолжение 2)

Внутри неё всё кричало от стыда и унижения.

Все эти люди… Они будут смеяться. Они будут пересказывать эту историю снова и снова, смеясь за её спиной!

Всё её тело дрожало от напряжения. Она чувствовала, как к глазам подступают слезы, и сделала отчаянную попытку их сдержать, но тщетно. Она моргала, пытаясь прогнать их, но это лишь усиливало жжение в глазах. От переполнивших её эмоций у неё закружилась голова, чья-то невидимая стальная рука сдавила ей сердце и ей стало нечем дышать.

Внезапно тишину зала разрезал громкий женский вздох – высокий, с ноткой театрального драматизма.

– Ох уж эти официанты! Никогда не смотрят, куда идут! – произнесла пожилая дама в темно-зелёном платье с блестящими украшениями, прикрывая рот рукой, но в уголках её глаз блестел азарт.

– Что он вообще делал на танцполе?! – возмущенно вторил ей чей-то басовитый голос, который быстро сменился приглушённым смешком.

– Мелли, милочка, как ты? – кто-то поинтересовался у Емельяны с фальшивым сочувствием в голосе. Кажется, это был женский голос. И, кажется, он был ей знаком.

Гул голосов вокруг становился всё громче, а смешки – всё явственнее.

– Нет! – так и не решившись поднять глаза, пробормотала она себе под нос, сглатывая слезы. – Нет! – не найдя в себе силы встретиться со взглядами окружающих, она закрыла лицо руками и, подхватив подол платья, бросилась к дверям.

– Емельяна! – донёсся до неё встревоженный голос отца, но она не обернулась.

Гости расступались перед ней…

Кто-то провожал её с искренним сочувствием во взгляде.

– Ах! Ох! – вздыхали они.

Кто-то в душе посмеивался.

– Бедная девочка! И жених где-то запропастился! – притворно жалостливо сетовали они.

Кто-то и вовсе злорадствовал, не трудясь этого скрыть.

– Незабываемая помолвка! Воистину событие года!

Кто-то острил:

– Говорят купания в шампанском очень полезны для кожи!

Кто-то недоуменно пожимал плечами и спрашивал у других.

– А что? Что случилось?

И хотя до затуманенного смятением, унижением и горечью мозга Емельяны смысл всех этих злых, насмешливых и выражающих сочувствие слов не доходил – все звучавшие в зале звуки слились для неё в единый, ужасно давящий на барабанные перепонки, гул.

Выбежав из бального зала, она, в прямом смысле слова, побежала, куда глаза глядят.

– Какой ужас! – зажав кулаком рот, рыдала она. – Какой ужас! Какой позор! Стать посмешищем на собственной помолвке!

Она не хотела никого видеть. Никого, кроме Ярослава. Как же ей его сейчас не хватало! Где же он запропастился? Где он, когда он ей так нужен? Только он и никто не другой! Никто другой её сейчас не поймет! Никто другой так искренне не посочувствует! Никто другой не обнимет её так нежно и успокаивающе, как это делает он. Никто другой не скажет ей, что её красота и грация затмевают любую нелепую случайность, что она восхитительна в любом виде! А если и скажет, то этому другому она просто не поверит. Потому что никто другой не любит её так, как Ярослав.

Емельяна почти слышала его голос в своей голове – бархатистый, обволакивающий, исполненный страстью…

«Любимая, ты же знаешь, ты единственная женщина для меня! Ты воздух, которым я дышу, ты огонь, что согревает моё сердце! Ты мой счастье, моё безумие, моя сила и моя слабость…»

Пролог (продолжение 3)

Вернее, не почти…

Точнее, не в голове.

Емельяна остановилась и прислушалась…

«Я готов на всё ради одного твоего слова, ради одного твоего взгляда! Прости, что оставляю тебя одну, но…»

Да, из-за приоткрытой двери определенно доносился голос Ярослава.

«…ты ведь знаешь, я глава рода! И, как глава рода, я не могу позволить, чтобы великое имя моих предков, имя наших с тобой будущих детей превратилось в пустой звук, любимая! И поэтому я должен! Я должен сделать всё от меня зависящее, чтобы мой род, наш с тобой род, не утратил своё влияние и не перестал быть силой, с которой считаются…

Голос замолк. Вместо него раздались прерывистое шуршание ткани, короткие и сопровождаемые тяжёлым, неровным дыханием влажные звуки.

Емельяна недоумевающе нахмурилась.

«Он что, репетирует, как будет оправдываться перед ней за долгое отсутствие? Какой же он замечательный! Какой же он трогательный в своей заботе! Какой же он благородный, надежный и самоотверженный!

Она уже потянулась было к массивной латунной ручке, чтобы войти в комнату и сделать любимому приятный сюрприз, но тут её благородный, надежный и самоотверженный заговорил вновь.

– Я не хочу, но должен жениться на дочери Тугоценко. Он даёт за ней два миллиона золотом. Этого хватит, чтобы закрыть все мои долги и, наконец, вздохнуть свободно. Если бы ты только знала, как я устал от кредиторов! Каждое утро начинается с уведомлений о долгах и угроз судебных приставов… – тяжелый вздох. – Потерпи немножко…

– Я терплю, но ты не представляешь какая это мука видеть кольцо твоего рода на толстых пальцах этой деревенщины!

Снова шелест ткани и царапающие барабанные перепонки влажные звуки. И этот голос! Емельяна знала этот нежный, мелодичный голос! Это был голос её лучшей подруги графини Лидии Верещагиной. По крайней мере, она таковой её считала…

Емельяна не могла больше слушать. Это было выше её сил. Когда она спускалась по лестнице, перед глазами все плыло. Еще несколько минут назад она не знала, как переживет то, что на её собственной помолвке на неё уронили поднос с бокалами и облили шампанским… Была уверена, что это позор, что это самое большое несчастье, которое вообще может с ней случиться!

Как же она заблуждалась!

«Вот он позор! – думала она горько. – Вот оно несчастье!

Глава 1.1

Слова Ярослава, злые и жестокие, всё ещё звенели в её ушах, словно набат поминального колокола.

«Толстая… деревенщина… два миллиона золотом…» – каждое слово эхом отдавалось в её голове, сбивая дыхание и сжимая сердце. Его голос, который ещё недавно казался ей таким родным и нежным, теперь звучал холодным и страшным, как смертельный приговор.

Она вышла в холодную, зимнюю тьму ночи, не чувствуя ни мороза, ни сырости, ни собственной дрожи. Беззвучные слёзы лились по её щекам горячими струями.

Кто сказал, что подлинное горе тонет в стенаниях и утопает в надрывных рыданиях?

О нет, подлинное горе молчаливо. Оно мироточит тишиной, в которой эхом отдаются обидные слова, и холодом, что проникает в самую глубину души и вымораживает её изнутри. Настоящая боль изливается в безмолвных слезах, которые стекают по щекам, оставляя на сердце кровавые рубцы отчаяния и рухнувших надежд.

Емельяна на мгновение остановилась, подняла голову к усеянному безразличными звёздами небу, и вдруг остро осознала – каждый ласковый взгляд, каждое слово было обманом, циничной игрой. Всё внутри неё сжалось и оборвалось, словно туго натянутая струна. Он никогда её не любил. Она всегда была для него лишь мешком с деньгами… Как и для всех остальных. То-то они все так обрадовались её унижению.

До её слуха донеслись голоса – кто-то звал её по имени. О ней наконец-то вспомнили и начинали искать. Голоса звучали беспокойно, но при этом восторженно, словно все ждали продолжения забавного представления…

– Я не могу… Я просто не могу… – прошептала Емельяна, покачав головой. – Не могу, не хочу никого видеть… Особенно его и её.

Она бросила последний взгляд на ярко освещенный особняк, полный шума, смеха и светских разговоров, а затем, подобрав юбки, побежала прочь в ночь.

Она не разбирала дороги. Она не чувствовала ни холода, ни ветра, терзавшего её мокрое платье. Единственное, что она чувствовала – это боль. Жгучую, пульсирующую боль, настолько сокрушительную, что она не могла думать, по крайней мере, разумно и здраво. Ею руководило лишь желание убежать. Убежать от преследующих её воспоминаний, от предательства, от злых слов, от собственной глупости, от осознания того, что ничего из того, что она слышала о Ярославе не было сплетнями, ничего из того, что ей о нем говорили в глаза не было ложью, никто ей не завидовал, её жалели, её призирали, над ней смеялись…

Глава 1

Я медленно отошла от окна, за стеклом которого, сияя в лучах солнца, лениво перекатывались волны моря, и с трудом добравшись до кровати, без сил, как была в одежде и обуви, рухнула на покрывало…

Каждое движение отдавалось слабостью в теле. Голова кружилась. Перед глазами всё плыло – стены, тени, пробивающиеся сквозь шторы блики света. Обрывочные образы дня вспыхивали перед глазами, как куски пестрой мозаики: жаркий пляж, шумный людской гомон, смех, нескончаемый поток слов, обсуждения, споры…

Я снова и снова прокручивала их в голове и не могла понять, что меня так утомило? Почему именно сегодня я чувствую себя настолько разбитой? Почему именно сегодня меня все раздражало? Ведь день был самый обычный.

Глава 1.2

Обычный, ничем не примечательный, жаркий день на море, каких за лето набралось уже бесчисленное множество…

Раскалённое до бела солнце нещадно пекло, заливая пляж и прибрежные воды ослепительным светом. Воздух дрожал от зноя, создавая над гладью воды призрачные миражи, а горячий песок, как обычно, обжигал босые ноги. В общем, да, обычный летний, солнечный день… с той большой разницей, что никогда прежде жара не казалась мне такой невыносимой, никогда прежде она не воспринималась мной как затрудняющий дыхание и замедляющий движения вязкий густой сироп.

И съемочный день тоже был самый обычный.

Все было привычным и обыденным: бегающие со своими кисточками визажисты, поправлявшие декорации ассистенты, камеры, осветительные приборы и постоянные окрики режиссёра…

Вот только никогда прежде меня не утомляла и не раздражала эта рабочая суета… Не говоря уже о том, что окрикивал режиссёр вовсе не меня. Моей работой он, наоборот, был доволен. Как, впрочем, и всегда.

И тем не менее, с каждым дублем я чувствовала, себя всё более разбитой и издерганной.

Горячий песок под ногами казался раскаленными углями, купальник раздражал кожу и, как мне казалось, неприятного пах, у меня кружилась голова и меня то и дело тошнило из-за чего выдавливать из себя жизнерадостную улыбку с каждой дублем становилось все труднее и труднее, пока и вовсе не превратилось в невыполнимую задачу.

Как только это случилось, я сдалась.

– Прошу прощения, но я очень плохо себя чувствую.

Учитывая жесткий график съёмок, режиссер и продюсер моему внезапно случившемуся плохому самочувствию, мягко говоря, не обрадовались, но я была категорична. И им пришлось мне уступить.

– Может тебе вызвать врача? – предложила моя ассистентка Лена.

Я хотела было отказаться, но потом подумала, что внезапное плохое самочувствие в яркий солнечный день на лучшем курорте страны уже само по себе выглядит подозрительно, а, если я еще и от врача откажусь…

Я кивнула.

– Думаю, это просто простуда, но перестраховаться не помешает. Я буду у себя в номере. Еще раз прошу прощения, – кивнула я теперь уже всем остальным, развернулась и побрела к отелю, в прохладу вестибюля.

В безопасность комнаты. Меня так трясло и настолько сильно тошнило, что я боялась не дойти.

Кондиционированный воздух отеля после жары и ванна, как известно, творят с нашим самочувствием чудеса, поэтому к моменту приходу доктора, молодой приятной женщины, я чувствовала себя уже вполне сносно. Тошнота и головокружение отступили полностью. Слабость всё еще оставалась, но она уже не была столь сокрушительной.

Доктор согласилась, что вполне может быть вирус гриппа, но, чтобы убедиться наверняка выписала направление и предложила безотлагательно сдать анализы.

Если бы не всё то же опасение, что меня сочтут симулянткой, я бы отказалась, но я всегда серьезно относилась ко взятым на себя обязательствам и дорожила этой своей репутацией. Тем более, что за обязательность и добросовестность меня ценили, почти так же, как и за талант. Поэтому уже через час я входила в помещение местной поликлиники, где меня уже ждали, чтобы взять у меня все необходимые анализы.

Глава 1.3

Когда я вышла из поликлиники с ранкой на безымянном пальце левой руки и с ваткой на сгибе локтя все той же руки, солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая всё вокруг в теплые золотисто-оранжевые тона. Море за окнами здания поликлиники было спокойным, волны лениво накатывались на берег. Я чувствовала себя лучше, но слабость всё ещё напоминала о себе.

Лена терпеливо ждала меня на автомобильной стоянке.

– Всё в порядке? – заботливо уточнила она.

Я кивнула.

– Думаю, это просто солнечный удар. Эдик прав, я слишком много работаю. Вот организм и взбунтовался.

Мы договорились с доктором, что она и дальше будет держать связь с моей ассистенткой, поскольку из нас двоих она более ответственная по отношению к моему здоровью. Поэтому я очень удивилась, когда Лена протянула мне телефон.

– Это из клиники. Просят тебя, – удивленно проговорила она, пожав плечами и округлив глаза. Мол, сама не понимаю, какого черта им от тебя надо, если я есть!

Я усмехнулась и развела руками, мол, ладно уж, раз хотят меня, получат меня.

– Прошу прощения, что беспокою вас так поздно, – узнала я голос врача, которая меня сегодня осматривала, – но результаты ваших анализов уже готовы, и меня несколько насторожил повышенный уровень сахара в вашей крови, а также билирубина, АЛТ, АСТ, ГГТ…

Я понятия не имела ни что такое билирубин, ни АЛТ, АСТ, ГГТ, ни даже, чем плох повышенный уровень сахара в крови, однако, это не помешало моему сердцу ёкнуть.

– Что-то серьёзное? – мой голос прозвучал неожиданно хрипло.

– Пока рано делать какие-либо выводы, – мягко ответили мне. – Но мы хотели бы провести дополнительные исследования. Вышеуказанные изменение в составе крови могут указывать на нарушение в работе поджелудочной железы или желчевыводящих путей, поэтому, собственно, я и звоню вам. УЗИ и компьютерную томографию брюшной полости следует делать на пустой желудок…

– Нарушение в работе поджелудочной железы или желчевыводящих путей? – повторила я, чувствуя, как внутри поднимается смесь удивления и тревоги. – Но у меня никогда не было никаких проблем с ними. Я никогда не жаловалась ни на боли в животе, ни на тяжесть после еды, ни на какие-либо другие симптомы. Я веду здоровый образ жизни. Не пью. Ни курю. Придерживаюсь диеты и сбалансированного питания! У меня просто не может быть проблем с поджелудочной и желчным!

– Я уверена, что именно так это и есть, – заверили меня. – И просто предлагаю в этом убедиться.

Тон врача был настолько ободряюще-уверенным, что я почувствовала себя чуть спокойнее. Но лишь чуть.

– Но срочность? Почему такая срочность? Ведь вы хотите, чтобы меня обследовали уже завтра? – чувствуя, как меня все более и более охватывает тревога, уточнила я.

И моё предположение подтвердили.

– Да, завтра утром. Если вы согласны я договорюсь, чтобы вас ждали в нашем диагностическом центре завтра в семь утра.

Глава 1.4

Манера общения доктора Савиной была уступчивой, податливой и мягкой, и все же в ней ощущалась твердость и настойчивость. И настойчивость эта нет-нет, да заставляла меня думать, что, возможно, она что-то не договаривает.

А потому лишнее и упоминать, что на следующее утро, ровно в семь утра, я сидела в мягком кресле стерильно белого приёмного покоя диагностического центра, который, к слову, открыли в такую рань исключительно ради меня. Кому-то другому такое особое отношение, возможно, польстило было, у меня же оно лишь вызвало дополнительную тревогу.

Которая лишь усилилась, когда обследовавший меня ультразвуком врач почти сразу нахмурил брови и, не отрывая взгляда от экрана, медленно пододвинулся ближе, чтобы рассмотреть что-то внимательнее.

– Что-то не так?

– КТ даст нам более полную картину, поэтому не будем пока торопиться с выводами, – уклончиво ответил он. Но, то, как он при этом отвел глаза от моего лица сдало его с потрохами.

Из кабинета ультразвукового сканирования я вышла на ватных ногах. Пока дошла до томографа они были уже чугунными. Лежа же на металлической платформе, я чувствовала себя жертвой на алтаре. Нет, разумеется, мне даже в голову не приходило, что прямо здесь, сейчас я и умру. Просто лежать и ждать подтверждения вердикта – это чувство… которое и врагу не пожелаешь.

Но я ошибалась.

Томограф был еще не алтарем, а лишь остановкой на пути к нему. Как и кушетка, на которой я лежала, пока мне делали ЭУС с тонкоигольной аспирацией[1].

Когда всё наконец-то закончилось, я вышла обратно в холл, где Лена ждала меня с чашкой кофе и булочкой.

– Как прошло? – спросила она, протягивая мне напиток и выпечку.

– Быстро, – отозвалась я, пытаясь улыбнуться. – Теперь осталось только дождаться результатов.

Поскольку накануне я «прогуляла» большую часть съемочного дня, мне предстоял очень длинный рабочий день. Что, впрочем, было мне только на руку: репетиции, обсуждения и споры с режиссером и съемочной группой, съемки сцен, переодевания и прочая рабочая суета – в течение всего съемочного дня не оставляли мне ни секунды на тревожные мысли. Что же до самочувствия, то чувствовала я себя в тот день вполне сносно.

[1] ЭУС с тонкоигольной аспирацией - эндоскопическая ультрасонографическая биопсия.

Глава 1.5

Утром, ровно в восемь, прозвенел звонок и я, не открывая глаз, потянулась к смартфону.

– Яна Андреевна Лескович? – уточнил незнакомый женский голос.

– Да.

– Это приемная доктора Елены Викторовны Рудницкой, вы можете говорить.

– Приёмная? Рудницкой? – сонно переспросила я, пытаясь собрать мысли.

– Да, доктор Елена Викторовна Рудницкая. Специалист в области гепатопанкреатобилиарной хирургии, – любезно пояснили мне не другом конец провода. – Доктор Савина, передала ей результаты ваших обследований.

Я нахмурилась, окончательно просыпаясь.

– И-ии… что?.. – пробормотала я, чувствуя, как холодок пробегает по спине.

– Прошу прощения, но вам лучше уточнить это у неё, – вежливо ответили мне. – 11:00. Сегодня. Вас устроит?

В 11:00 же начинались и съемки, но прозвучавшее только что слово «хирургия», заставило меня ответить:

– Д-дда, я буду у вас в 11:00. Где это, кстати?

– Я уже сбросила адрес вашей ассистентке, но могу сбросить и вам.

– Нет, не нужно, – сглотнув сказала я и отключила смартфон.

Принимала душ, чистила зубы, завтракала и одевалась я на полном автомате. В клинику ехала, невидящим взором уставившись в окно. Понимая мое состояние, Лена и водитель молчали.

В залитую солнечными лучами просторную приемную доктора Рудницкой я вошла в 10:30. Тем не менее, меня приняли сразу. И сразу же предложили присесть.

– У меня рак? – не выдержала я.

– Да, обследование показало злокачественное образование в области хвостовой части поджелудочной железы, – продолжила она. – И процесс зашёл уже достаточно далеко…

– Но до позавчера я прекрасно себя чувствовала!

– К сожалению, данный вид рака для молодых и здоровых людей этим и коварен... Поджелудочная железа расположена глубоко в брюшной полости, поэтому опухоль может долго расти, не вызывая заметных симптомов. Особенно в том случае, если она расположена, как в вашем случае, в хвосте железы. Поэтому, если бы не беременность…

– Беременность? – переспросила я, не веря своим ушам. Прижав обе ладони к животу, еще раз уточнила я: – Я беременна?!

Наконец-то. Годы мучений дали свои результаты! Годы бесконечных обследований, болезненных уколов, гормональных стимуляций овуляции и многочисленных попыток ЭКО. Я уже даже и не надеялась. Не смирилась, нет. Я планировала пытаться снова и снова до тех пор, пока на моих попытках не поставит точку климакс. До которого, к слову, мне в мои сорок два оставалось не так уж и долго.

Я так обрадовалась. Что даже на мгновение забыла, где я и что тут делаю.

– Да, шесть недель, – подтвердила врач. – Простите, я не знала, что вы не знаете.

Комната поплыла у меня перед глазами. Мне вдруг стало очень холодно. Я обхватила себя руками.

– Нет, я не знала, – отрицательно покачала я головой.

Я слишком долгое время безуспешно пыталась забеременеть. И после последней неудачи с ЭКО, я не то, чтобы опустила руки, просто… У меня всегда был нерегулярный менструальный цикл. И я столько раз уже попадала впросак, надеясь, что вот эта очередная задержка – это оно самое! Что я уже несколько лет, как не бегаю за тестом в аптеку каждый раз, как только у меня случается двухнедельная или даже трехнедельная задержка.

– Опухоль уже начала распространяться на соседние ткани, поэтому… – начала было говорить хирург.

– Ребёнок?! – прервала я. – Чем ему угрожает моя болезнь?

Рудницкая ответила не сразу. Она явно подбирала слова.

– Само по себе ваше заболевание не оказывает прямого влияния на здоровье ребёнка, – издали начала она, – но вам необходима операция и курс химиотерапии…

– Нет! Никакой химиотерапии! – в очередной раз перебила её я. – И даже не пытайтесь меня убедить, что это неопасно для ребёнка!

Врач отрицательно покачала головой.

– Не буду. Конечно же не буду. Вы правы, – кивнула она, – химиотерапия на ранних сроках беременности представляет значительный риск для развития плода. Однако есть протоколы, которые можно применять на более поздних сроках, если удастся продлить беременность до безопасного этапа.

– Безопасного этапа? – переспросила я, пытаясь понять, что это значит.

– Мы начнем с хирургического удаления опухоли, – пояснила она. – Это даст нам возможность приостановить развитие болезни и оценить ваше состояние. После операции мы вместе с акушерами и неонатологами определим, как и когда можно будет начать химиотерапию. Если удастся стабилизировать ваше состояние, мы постараемся отложить её до более безопасного срока беременности.

– А если… если не удастся? – прошептала я, чувствуя, как голос дрожит.

Рудницкая на мгновение отвела глаза в сторону. Затем вновь посмотрела на меня.

– Давайте решать проблемы по мере их поступления, – мягким, но твердым голосом предложила она.

Глава 2.1

Глава 2

Окрасив небо в мягкие оттенки розового и золотистого, солнце едва только поднялось над горизонтом. На горизонте, где небо сливалось с водой, всё ещё слабо мерцали луна и звезды. Напоенный ночной прохладой воздух был по утреннему свежим, а море приветствовало меня тихим, мерным шёпотом волн. Лениво поднимаясь и растворяясь в первых солнечных лучах, над водой клубился едва заметный туман.

Песок под моими босыми ногами был ещё влажным после отлива. Ветер слегка трепал мои волосы, а вдали слышались крики чаек.

Вдыхая солёный, бодрящий запах моря я, с трудом переставляя ноги, медленно шла по совершенно пустынному берегу. Каждый новый шаг давался мне тяжелее, чем предыдущий.

Но я продолжала идти. Из упрямства. Из злости и еще потому, что могла… Пока еще могла… идти…

Моя постоянная спутница последних нескольких месяцев боль не была острой, скорее она просто не позволяла о себе забывать. Как и слабость и усталость.

Эти трое сопровождают меня денно и нощно, превращая каждый мой день в бесконечную борьбу, а каждую ночь – в пытку.

Я уже перепробовала всё. Я цеплялась за каждую надежду, за каждый шанс, каким бы призрачным он ни был…

Операция, несколько курсов химиотерапии, горы таблеток, ежедневные капельницы, нетрадиционная медицина…

Постоянная невыносимая тошнота, ломота в костях, изнуряющая слабость, выпадение волос – всё это я проходила, день за днём убеждая себя, что это временно, что это цена за победу.

Но победы все не было. Я снова и снова, раунд за раундом проигрывала болезни…

Но я продолжала бороться. Не ради себя. И, к сожалению, не ради ребёнка или мужа, а ради родителей и брата…

Операция не помогла. Опухоль оказалась слишком агрессивной, чтобы хирургическое вмешательство могло остановить её распространение.

Врачи делали всё возможное, но болезнь не уступала им ни йоту. Каждый новый анализ приносил всё более мрачные новости. Срочно был нужен курс химиотерапии. Но срок был еще слишком маленьким…

– Мы больше не можем ждать, – наконец, как-то сказала мне Рудницкая. – Если мы не начнём лечение сейчас, у вас практически не останется шансов на выздоровление.

Я достаточно неплохо уже знала её к тому моменту и понимала, что она не перестраховывается, а говорит, как есть.

Но до более или менее безопасного периода для нормального развития плода оставалось всего две недели, и я решила подождать.

Я все понимала, но не могла поступить иначе…

Три раза ха! Наивная я и доверчивая! Можно подумать от меня что-то зависело!

На одиннадцатой неделе маленькое сердце, которое каждый раз, когда я слышала его звучание, дарило мне надежду, что все обязательно будет хорошо, перестало биться.

А через пять с половиной месяцев, когда после очередного курса химиотерапии болезнь временно отступила, муж объявил мне, что нас с ним оказывается уже давно ничего не связывает. Что он давно любит другую. Что эта другая, сюрприз, сюрприз, беременна от него и ей вот-вот рожать! И что он хотел просить у меня развод еще семь месяцев назад, но сначала я уехала на съемки, и он ждал, пока я вернусь домой, чтобы со мной поговорить. А потом, я нанесла ему двойной удар, объявив, что у меня рак и что я тоже беременна! А посему делать ему, как порядочному человеку, было нечего, и он мужественно остался при мне! И теперь, когда я вновь здорова, он с чистой совестью может позволить себе быть счастливым.

Глава 2.2

Он говорил что-то ещё, наверное, пытался оправдаться, или просто сгладить углы. Но я не слышала его. Точнее, слышать то я слышала, но смысл его слов до меня не доходил. Мы прожили вместе пятнадцать лет. И все эти пятнадцать лет я любила его. По-настоящему любила. И ни секунды не сомневалась, что он тоже любит меня. А он, оказывается, разлюбил. А я и не заметила…

На меня потоком обрушились воспоминания: наша первая встреча, его неловкая улыбка, наши долгие разговоры до рассвета, его рука, прижимающая меня к нему, даже, когда он спал, его глаза, в которых я столько раз видела любовь…

Я задрожала всем телом, и чтобы хоть как-то остановить эту дрожь, обхватила себя руками и вцепилась пальцами в предплечья.

– Ты всё сказал? – ровным голосом поинтересовалась я.

Мне ответили, что всё. И я молча указала на дверь. И он молча ушел.

Когда за ним закрылась дверь, я обессиленно опустилась на пол. По моим щекам текли беззвучные слезы, но я не вытирала их. Пусть текут. Возможно, люди не врут, и мне действительно станет легче.

Не стало.

Больно. Как же больно терять.

Возможно, это болезнь или усталость, но я не чувствовала обиды. Лишь только холод и пустоту.

Ноги подкосились, и я упала на пол. Свернувшись калачиком, я обхватила колени руками и, не в силах, подняться, так и осталась лежать.

Минуты растянулись в часы, а беззвучно плачущая я всё лежала на полу, слушая звенящую тишину ставшей вдруг пустой и холодной квартиры. Квартиры, которую когда-то в прошлой жизни я обставила с такой любовью. Квартиры, в которую я всегда с такой радостью и нетерпением возвращалась. Квартиры, каждый уголок, каждая вещь которой напоминали о несбывшихся мечтах и о неосуществившихся надеждах.

От долгого лежания в одной позе затекла правая рука, и я, чтобы размять её, слегка приподнялась и увидела своё отражение в зеркале на дверце шкафа.

Глаза опухшие и красные, всклокоченные волосы торчат в разные стороны, кожа бледная, с землистым оттенком. Одним словом, краше в гроб кладут!

«Хороша!» – иронично подумала я и горько усмехнулась. И тут же, сама не знаю, почему, решила и ворчливо провозгласила: – Ладно, полежали и хватит!

Скорее всего, сработала внедренная в мое подсознание с раннего детства установка, не потворствовать своим слабостям. Когда совсем в невмоготу, то дать себе небольшую слабинку, не только можно, но и нужно. Но именно небольшую и только тогда, когда, и на самом деле, совсем в невмоготу. Это как с мышцами, пока держишь их в тонусе, то отдых идет им только на пользу. А если позволить им отдыхать и только отдыхать, то они атрофируются, и вернуть их в форму станет намного сложнее. То же самое и с силой волей – регулярные уступки себе быстро превратятся в привычку, и ты потеряешь контроль над своими желаниями, а этого я со своей работой позволить себе не могла.

Это со стороны, причем с очень большого расстояния работа модели и актрисы – гламур и воплощенная мечта, а в реальности…

Это уроки дефиле, где по десять-двенадцать часов подряд приходится ходить на каблуках, в прямом смысле слова сбивая ноги в кровь.

Это занятия по вокалу, ибо голос твой должен звучать идеально в любое время дня и ночи, и в любом состоянии.

Это тренировки в фитнес зале до изнеможения, потому как каждая появившаяся на твоем теле складка прямо пропорциональна потере рейтинга, а значит и востребованности.

Это ежедневные растяжки и гимнастика, чтобы сохранять гибкость и грацию.

Это бесконечные диеты и постоянный подсчет калорий.

Это бессонные ночи и ранние подъёмы в четыре утра.

Эта долгие часы под яркими лампами, от света которых болят глаза и голова.

Это уроки актёрского мастерства, на которых нужно снова и снова разбирать и проживать эмоционально и физически выматывающие до слёз сцены.

Глава 2.3

Это кастинги, на которых ты, как на витрине, должна показать лучшую версию себя, терпя унизительные комментарии и отказы.

Это многочасовые репетиции танцевальных номеров, на которых хореограф выжимает из тебя последние силы, требуя идеального исполнения.

Это примерки костюмов, которые должны сидеть как влитые, даже если это значит затягивание корсета до боли в рёбрах.

Это макияж, который раздражает кожу и из-за которого порой часами нельзя прикасаться к собственному лицу.

Это фото- и видеосъёмки, длящиеся до поздней ночи, под палящим солнцем или в холодных павильонах, где никто не заботится о твоем комфорте.

Это ночные перелёты с минимальным временем на сон, чтобы успеть на следующую съёмку.

Это тысячи улыбок, которые ты даришь камере, даже если внутри всё кричит от усталости.

Это постоянное чувство, что тебя оценивают – каждое слово, каждое движение, каждый миллиметр твоего тела.

Это желтая пресса под каждым кустом и за каждым углом, ловящая каждый твой промах.

Это социальные сети, где практически каждый считает своим долгом указать тебе на твои недостатки.

А еще это постоянная борьба с агентами, фотографами, режиссёрами и продюсерами, для многих из которых ты нечто среднее между крепостной девкой и дойной коровой.

И все это нужно выдерживать с сияющей счастьем улыбкой и глазами, притворяясь, что тебе легко, светло и радостно!

В армии, говорите, муштруют! Уверяю вас, не только новобранец, но и спецназовец уже через неделю затосковал бы по своим суровым армейским будням и с нежностью бы вспоминал бесконечные построения на плацу, однообразные армейские пайки, свою простую койку в казарме, мирный храп сослуживцев и звук армейского горна на рассвете.

Тело слушалось плохо, ноги дрожали, но я заставила себя встать и сделать шаг. Потом ещё один.

Я прошла в спальню и увидела неубранную постель. Вещи мужа всё ещё лежали на его стороне кровати.

Я долго смотрела на них…

Пока не почувствовала, как внутри всё сжимается от гнева. Не боль. Не усталость. Не отчаяние. Гнев. На судьбу за её жестокость. На себя за слабость. На мужа за то, что разлюбил.

Гнев. Чистый, обжигающий. Придающий силы.

Срывая простыни, одеяла и наволочки с кровати, я швыряла их на пол, затем с ой же яростной методичностью я выбросила все его вещи из шкафов и комодов. И, пиная ногами, переместила их в коридор.

Само собой, с гораздо большим удовольствием я отпинала бы мужа, но на безрыбье и рак рыба.

Когда последние из его вещей оказались коридоре, я постелила новые простыни, надела наволочки и пододеяльник на «гостевые» подушки и одеяло и рухнула на кровать. Сердце бешено колотилось, а дыхание было рваным. Но, несмотря на это и усталость (не то слово, усталость, у меня было ощущение, что на мне сначала вспахали поле, а затем еще и заставили выиграть соревнование по скачкам), мне стало легче. Настолько легче, что теперь я не рисковала, обрушив на родителей свои беды, довести их до инфаркта или инсульта. Да и младшему брату Максу тоже нужно думать об экзаменах, а не о моих проблемах, которых у меня слишком уж много в последнее время развелось.

Возможно, если бы мне не повезло настолько с родителями, если бы мы с братом не выросли, окруженные такой любовью, заботой, пониманием и поддержкой, предательство мужа и не застало бы меня врасплох.

Глава 2.4

В моей картине жизни просто не существовало сценария, в котором в тяжелый для меня момент жизни бесконечно дорогой мне человек решит, что я ему больше не нужна.

Я выросла в семье, в которой за любовь платили любовью, на доверие отвечали доверием. В семье, в которой мои родные и близкие всегда и во всем были мне опорой.

Я действительно верила, что мой дом – это моя крепость. Место, где можно укрыться от бурь внешнего мира, где тебя всегда поймут, согреют и поддержат.

Я верила в принесенные на алтаре брачные клятвы. В то, что мой муж будет любить меня и лелеять до конца жизни. Что он будет со мной в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии. Что он будет любить и уважать меня до тех пор, пока смерть не разлучит нас.[1]

Но… человек предполагает, а бог располагает… И, к сожалению, гораздо чаще, жизнь – это не женский роман с обязательным happy end, в котором добро вознаграждается, искренность порождает искренность, любовь рождает любовь, а… драма или, того хуже, трагедия.

Не то, чтобы я раньше этого не знала. Знала, конечно. Но почему-то была уверена, что у меня-то всё будет так, как я хочу! Потому что я, как и героини из сказок, трудолюбивая, чистая душой, добрая, преданная и самоотверженная! И потому что довольно долго в моей жизни так всё и было: всё, чего я хотела – я получала!

Да, в том числе и за красивые глаза. То, что красивым людям легче находить работу, устанавливать контакты и завоевывать доверие – доказанный многочисленными исследованиями факт[2]. Потому не буду отрицать очевидное. Тем более, что в моей профессии – без красивых глаз вообще никак. Хотя… Справедливости ради, замечу, что в моей профессии таких же, как у меня, красивых глаз вагон и тележка. И примерно столько же красивых фигур. Немало и талантливых актрис, и танцоров и певиц. И остроумных. И образованных. И ответственных. И с хорошей памятью. И с умением импровизировать.

Но вот таких, чтобы всё это в себе совмещали и при этом готовы были пахать ежедневно (то есть, без выходных) по двенадцать часов в сутки, без истерик и срывов – уже не так много. Еще меньше тех, кто сумел выдержать постоянное нервное напряжение и не спиться, не подсесть на наркотики и не бросить к чертям собачим это неблагодарное дело после того, как тебя в очередной раз не взяли на роль из-за того, что ты отказалась переспать с продюсером или режиссёром или же спровоцированного злопыхателями скандала в прессе.

Да, мне везло. Не без этого. Но это везение не было бы возможно без вложенного мной адского труда и не имей я таланта. Не будь я целеустремленной, всесторонне образованной, терпеливой и не обладай я сильной волей.

Не обладай я качествами, которые так или иначе достались мне от родителей. Что-то через генетический код. Что-то через воспитание. Что-то посредством их личного примера.

Да, вы правильно поняли) У меня самые лучшие в мире родители! Они мои сказочные феи крестные. И я безумно им благодарна. За себя и, конечно, же за свет в моём окошке, за самого замечательного в мире брата!

И потому…

Хорошо. Рассказывать, так уже рассказывать всё.

Да, меня посетила мысль о том, что мне больше незачем жить, о том, как хорошо было бы умереть… И даже посетила мысль о самоубийстве, но…

Это означало бы причинить боль родителям и брату.

Это означало бы предать их. Их любовь и веру в меня.

Это означало бы поступить с ними намного хуже, чем поступил со мной муж, который уйдя, оставил мне выбор: я могла либо страдать и любить его до конца своих дней, либо я могла разозлиться, разлюбить и вычеркнуть его из своей жизни.

У моих же родителей и брата такого выбора не было бы. Они никогда бы меня не забыли. Они бы до конца своих дней продолжали бы меня оплакивать и страдать.

Глава 3

Мама ответила сразу.

– Как ты, солнышко моё? Все хорошо? Как ты себя чувствуешь? – спросила она, пытаясь звучать бодро, но её беспокойство за моё здоровье сквозило в каждой букве.

– Всё хорошо, мам. От меня просто Эдик ушел, представляешь?! – ответила я, прикрывая глаза и стараясь звучать как можно спокойней и беспечней. Так старалась, что даже перестаралась, но «представляешь» уже сорвалось с моего языка, и заменить его другим, более соответствующим контексту «радостной» новости, словом, не представлялось возможным.

Судя по воцарившейся на другом конце провода тишине, мама не представляла.

[1] Текст традиционной брачной клятвы в христианской церемонии звучит, как: «Я, [имя], беру тебя, [имя], в законные мужья/жены, чтобы любить и лелеять отныне и до конца жизни. Клянусь быть с тобой в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, любить и уважать, пока смерть не разлучит нас.»

[2] Привлекательная внешность подсознательно ассоциируется с положительными личностными качествами, такими как доброта, здоровье, интеллект, честность, надежность, компетентность.

Глава 3.1

– Мама, всё и правда хорошо! – дабы помочь ей осознать и переварить услышанное, поспешила заверить я. – Между нами давно уже не все гладко было. Я просто не хотела тебя волновать.

На другом конце провода, однако, не спешили выдыхать облегченно. И я, придав голосу бодрости и жизнерадостности, вдохновенно продолжила врать.

– Мам, правда, даже и не думай переживать! Это к лучшему! Мы уже несколько лет были чужими людьми! Я знала, что это рано или поздно произойдет. Так что я в порядке! Даже больше, чем в порядке! У меня словно гора с плеч упала. И мне даже дышать легче стало!

Вот только мать актрисы хорошей актерской игрой не обманешь. Даже по телефону.

– Угу! – саркастически выдохнула она. – Стойкий ты мой оловянный солдатик[1]! Тебе уже что-то кроме творожного суфле, желе и запеченных яблок можно? Или не будем рисковать?

Я закусила губу. И с трудом сдержала тяжкий вздох.

Я уже неделю знала, что «моя» аденокарцинома вернулась. Но я надеялась, что рак снова отступит. Ведь отступил же он уже один раз! Так что же ему мешает отступить еще раз? Кислые мины врачей и их вздохи? Много они знают! Чудеса ведь случаются! Кроме того, наука не стоит на месте, и каждый день появляются всё новые и новые методы лечения. И кто знает, возможно, уже завтра объявится еще один «Александр Флеминг» и откроет «пенициллин» в области онкологии[2]? Главное, не опускать руки. Изучать свою болезнь, читать всё о её особенностях, узнавать о новых препаратах, методиках, клинических испытаниях. «Благо» времени у меня теперь на это вагон и маленькая тележка. Потому как на актрису, которая едва держится на ногах и выглядит и ведет себя так, словно не спала неделю, спрос, мягко говоря, не велик.

Поскольку я знала о своем состоянии и, как следствии, шансах, все, продолжать верить и надеяться в то, что победа над раком всё же будет за мной, было сложно, а порой, когда боль, тошнота, головокружение и слабость на целый, а то и пару дней приковывали меня к постели, и невозможно.

Но как только моё состояние улучшалось, ко мне снова возвращался боевой настрой, вместе с ним вера и надежда, и я снова чувствовала вкус к жизни. Казалось, ещё немного – и я верну себе всё, что потеряла: энергию, радость, даже съёмки.

Нечто подобное произошло со мной и после того, как я провалялась несколько часов на полу после ухода Эдика, я была готова к бою, к бою за себя, за свою жизнь. Я снова верила, что всё обязательно будет хорошо.

А раз все обязательно будет хорошо, то зачем волновать маму понапрасну и я бодро соврала.

– Сегодня мне можно всё!

Нет. В полный разнос я не пошла. Ибо и это тоже могло насторожить маму. Просто позволила себе одно мороженое и крохотный кусочек «Наполеона».

Господи, какой же оказывается у мороженного и «Наполеона» божественный вкус!

И… угум, господи, как же мне было плохо уже к вечеру.

Не знаю, были ли тому виной мороженое и кусочек торта, или, возможно, дало о себе знать нервное потрясение, только на сей раз я провалялась в постели не день и не два, а почти целую неделю… Слабость была такой, что донести самостоятельно ложку до рта – было для меня сродни подвигу.

– Несколько месяцев. Полгода, может, чуть больше, – «обрадовала» меня доктор Рудницкая, как только я более или менее оклемалась после упомянутого выше астенического эпизода[3].

А я… Я даже не расстроилась. Я просто ей не поверила!

Как и обычно, после периода слабости, я чувствовала прилив сил. И была готова к бою. К бою, в котором вариант «проиграть» мною даже не рассматривался. А уж моими родителями и братом и подавно!

Ох и влетело же мне от них за то, что скрывала от них правду.

Родные мои. Любимые. Как же я их напугала.

Я никогда, никогда больше не должна была допустить ничего подобного! А значит, другого варианта, кроме как победить рак, у меня не было.

Несколько месяцев. Полгода, может, чуть больше… Ага, сейчас! Дудки! Вы меня просто плохо знаете! Я ещё и вас переживу, Елена Викторовна!

Вспомнив в очередной раз озвученный мне прогноз, пообещала я своему доктору и вдруг заметила боковым зрением странное мерцание…

Развернувшись в направлении которого, я сделала несколько шагов вперед и тут же начала стаскивать с себя спортивную кофту.

Мерцание исходило от чешуи огромной рыбины. Бедняжка судорожно извивалась и билась о песок недалеко от одной из оставленных приливом луж.

Её, видно, занесло с приливом слишком далеко от полосы прибоя и, когда, начался отлив она по какой-то причине не сориентировалась и оказалась в ловушке.

[1] Стойкий оловянный солдатик – герой одноимённой сказки Ганса Христиана Андерсена. Сказка рассказывает трогательную историю о храбрости и стойкости характера маленького оловянного солдатика с одной ногой.

[2] Открытие пенициллина произошло почти случайно, благодаря наблюдательности и научной интуиции британского бактериолога Александра Флеминга в 1928 году. Он изучал стафилококковые бактерии. И перед своим отпуском оставил чашки Петри (небольшие круглые плоские стеклянные или пластиковые ёмкости с крышкой) с колониями бактерий на рабочем столе, а не убрал их в инкубатор. Вернувшись же из отпуска, он заметил, что в одной из чашек появились пятна плесени (Penicillium notatum), вокруг которой не было следов стафилококковых бактерий, их словно корова языком слизала.

[3] Астенический эпизод – временное состояние, характеризующееся сильной физической и психической слабостью, истощением и снижением работоспособности. Такое состояние может возникнуть на фоне различных заболеваний, сильного стресса или эмоционального потрясения. Для онкологических пациентов астенические эпизоды нередко связаны с общей интоксикацией организма, побочными эффектами лечения или прогрессированием болезни.

Глава 3.2

Моё сердце сжалось от сострадания к несчастной рыбине, которая предпочла умереть, пытаясь добраться до моря, чем просто лежать в медленно, но неумолимо высыхающей луже и ждать неизбежной смерти. Её блестящая, покрытая тонкой плёнкой песка чешуя, судорожно вздрагивающий бок и беспомощно открывающийся рот говорили о последнем, отчаянном усилии. Она извивалась, слабела с каждым ударом, но всё же не сдавалась. То, как она боролась из последних сил, так меня зацепило, что я увидела в ней не больше, не меньше родственную душу.

Соорудив из ветровки что-то вроде мешка, и, поймав в него рыбину, которая была уже так слаба, что даже и не подумала сопротивляться, настолько быстро, насколько позволяли мои слабые ноги, тошнота и головокружение, спотыкаясь побежала к линии прибоя.

Оказавшись в воде, рыбина на мгновение замерла в моих руках, затем вновь судорожно забилась, после чего, сделав мощный рывок хвостом, исчезла в набежавшей волне.

Я же в полном изнеможении приземлилась на пятую точку и вместо того, чтобы тут же подорваться и отправиться домой сменить джинсы, глядя на спокойное море, думала о том, что это знак. Хороший знак.

Если я смогла спасти рыбу, то смогу и себя. Разве не так?

Наивная!

Внезапно… Именно внезапно.

И мне бы тогда задуматься, откуда он мог вдруг взяться? Ведь я в течение нескольких минут неотрывно смотрела на море.

Но я не задумалась, а бросилась на помощь.

И нет, меня не смутило, что мужчина тонул всего в нескольких метрах от меня, то есть, на мелководье.

Мало ли, что может случиться! Например, он мог угодить в яму? И при этом его могла скрутить судорога, или атаковать приступ какой-то болезни?

Нет, не смутило. Наоборот. Я узрела в этом еще один знак! Мол, чудеса-таки случаются. Ведь не будь рыбины, я бы не заметила и не спасла человека! Вариант, что я его не спасу, как и вариант, что правильнее было бы перепоручить спасение кому-то другому, мне, вдохновленной великой миссией, даже в голову не пришел.

Мужчина барахтался, выбрасывая руки из воды, его лицо лишь изредка выныривало на поверхность. Ветер разносил обрывки его хриплого крика, но они тонули в шуме волн.

Я как-то уж слишком быстро оказалась по пояс в воде. Волна ударила меня в грудь, на мгновение сбив дыхание. Идти с каждым шагом было всё тяжелее и тяжелее. Сердце колотилось как бешеное. Но я упорно шла. Тем более, что идти оставалось каких-то три-четыре метра.

Достигнув «врученного мне самой судьбой для спасения», я потянулась к нему, дабы исполнить свою великую миссию и, собственно, спасти.

Но «мой» спасаемый, что б его, именно этот момент выбрал, чтобы в очередной раз уйти под воду. Я, разумеется, нырнула за ним, за что тут же получила по лицу, шее и груди его беспорядочно махающими руками, но всё-таки смогла всплыть, причем с ним вместе. На свою беду

– Эй! – выдохнула я, отплёвываясь от солёной воды. – Я пытаюсь помочь!

Но этот… слов нет вместо того, чтобы успокоиться и дать мне возможность спасти его, продолжил беспорядочно махать руками. Его движения были хаотичными, но сильными. Слишком сильными… Намного более сильными, чем мои тщедушные усилия спасти нас.

Я сопротивлялась изо всех сил, но он все же утянул меня под воду. Холодный поток соленой воды залил мне глаза, уши, рот…

Нет! – отчаянно забарахталась я, пытаясь всплыть. – Нет! Этого просто не может быть! Я выплыву! Я обязательно выплыву! Я выберусь! Я справлюсь! Я сильная! Я сильнее, чем все обо мне думают! Нет! Не может быть! Я не могу умереть! Это не честно! Это был знак! Это был хороший знак! Я не могу умереть! А значит, я выплыву! Я выберусь из этой чертовой воды! И этого, чтоб его, где он взялся на мою голову, вытащу! И я еще стану здоровой! И заставлю этого гада, как честного мужчину, на мне жениться, – вспомнив когда-то услышанный мной анекдот[1], иронично подумала я. После чего еще успела подумать, что-то вроде: «Главное, не сдаваться! И я все смогу!», а затем… меня поглотила тьма.

[1] Из разговора двух подруг: Дорогая, он причинил тебе столько страданий, и ты всё равно хочешь за него замуж? Конечно хочу, а иначе, как ещё я ему отомщу?

Глава 4.1

Глава 4

Его Императорское Высочество, Благороднейший Государь, Наследник Полянского Престола, Великий князь Мирослав Всеславович, Цесаревич Полянской Империи, Хранитель Короны и Покровитель Наук и Искусств осознавал, что, прячась за портьерами, он поступает в высшей степени предосудительно! Ибо особе его положения подобное не просто не пристало… Подобное недостойное поведение граничило с нарушением всех мыслимых и немыслимых постулатов приличий, чести и достоинства, которым он, как светоч в окошке своих подданых, то есть, пример для подражания, должен был следовать.

Осознавал и даже стыдился, но… не столько, чтобы покинуть своё надежное укрытие, потому как опасался… нет, не за себя, а за преследующих его девиц и их мамаш, которые, стоило ему сделать хоть полшага в сторону их чада, тут же начинали смотреть на него так, словно он уже вручил их чаду кольцо и ключи от императорской сокровищницы!

Нет, если бы только смотрели, он бы выдержал. Он был наследником престола, и его воспитывали быть хладнокровным и стойким в любых обстоятельствах, будь то сложные переговоры с хитрожопыми заморскими дипломатами, кровопролитные сражения с превосходящими силами противника, грозящий потопить корабль шторм на море или публичные церемонии, на которых анализировался и интерпретировался каждый его жест.

Но…

Ничто из вышеописанного, и никто из его многочисленных наставников не подготовил его к испытанию нескончаемым натиском томных вздохов, кокетливых взглядов и недвусмысленных намёков.

И снова, если бы только томно вздыхали, кокетливо стреляли глазками и засыпали недвусмысленными намеками, он бы выдержал.

Ибо он…

Стойкий, как морозный ветер в горах. Несгибаемый, как закалённый клинок. Непоколебимый, как гранитная скала.

Но…

Его проблема оказалась в том, что он был еще и истинным рыцарем.

И враг этим воспользовался! То есть, конечно же он имел в виду, прелестные, утонченные и совершенно обворожительные леди.

Которым резко в его присутствии становилось сначала жарко, а потом сразу дурно, затем у них подкашивались ноги… Дальше сценарии слегка разнились, ибо падали девицы по-разному: самые в себе и в нем уверенные, развернувшись к нему спиной и широко раскинув руки, изображали из себя умирающих лебедей, которых ему надлежало спасать, более осторожные, но смелые повисали на нем дорогим галстуком и наконец, самые осторожные и неуверенные в себе укладывались прикорнуть у него на плече.

Ну и как тут останешься стойким, как морозный ветер в горах, несгибаемым, как закалённый клинок и непоколебимым, как гранитная скала, если ты физически не способен поставить даму в неловкое положение? А именно таким, если не сказать хуже, положением все бы и закончилось, если бы он хотя бы одну из упавших ему на руки девиц не поймал!

Поправочка, физически он не был способен на это прежде… Теперь же… Он уже не был так в этом уверен.

Уж слишком велико было искушение. Так велико, что он и сам испугался. Не сдержится! Следующую таки уронит!

Короче, довели человека!

А всё матушка! Вбила себе в голову, что ему, видите ли, жениться пришла пора! И, дабы жизнь ему более малиной не казалась, дала команду «фас» и натравила на него всех незамужних девиц империи вместе с их маменьками!

Глава 4.2

Вот же ж нехорошая женщина!

Не-а, вообще-то хорошая! Маменьку он любил и искренне верил, что и она его очень любит и хочет, как лучше!

Вот только ему от этого лучше не то, чтобы хуже живется, но и комфортным такое вот, как сегодня, времяпрепровождение не назовёшь.

А потому Его Императорское Высочество отдал распоряжение, чтобы запрягали карету, и пока суть да дело, прятался от греха подальше за портьеру. И поскольку других развлечений, кроме как смотреть в окно, у него не имелось, в него он и смотрел…

И высмотрел на свою голову…

Залитое лунным светом облако легчайшего белоснежного шелка, шифона и органзы…

В самое первое мгновение, уловив движение краем глаза, он подумал, что видит призрак, но затем он повернул голову, присмотрелся и понял, что…

Для призрака быстро удаляющаяся от него в неизвестном направлении фигура была слишком, мягко говоря, земной. Невесомая, как туман, струящаяся, как ветер, и переливающаяся в лунном свете, как звездный свет, легкая ткань, даже на таком расстоянии не справилась с тем, чтобы скрыть рельефные очертания несущейся, не разбирая дороги, пышнотелой особы.

Судя по роскоши наряда, это была одна из гостий. Судя по тому, как она бежала, спотыкаясь и падая, гостья это явно пребывала не в себе.

Мирослав Всеславович нахмурился. К его чести, всего на секунду.

С одной стороны, не царское это дело было за истеричными девицами следом бегать. То, что это была именно девица, а не замужняя матрона, он определил по цвету платья.

С другой же, девица целенаправленно бежала в сторону озера, а на дворе не май месяц и, пока он кого-то найдет и объяснит в чем дело, несчастная, если она действительно, решила утопиться, либо совсем утонет, либо, даже, если её спасут, успеет к тому моменту заработать грудную горячку и, с высокой долей вероятности, всё равно умрет.

Была ещё и третья сторона, дверь на террасу располагалась буквально в шаге от него и, если он поспешит на помощь девице через нее, то никто не узнает о его недостойном цесаревича поведении. А вот, если, кто-то заметит, как он выныривает из-за портьеры, то… А, если у этого кого-то еще и фантазия окажется богатая, то он в жизни потом никому не докажет, что он прятался за той портьерой в полном одиночестве. А он же ж светоч в окошке своих подданых и пример для подражания!

И потому Его Высочество отправил своему старшему гридю и наставнику вестника, решительно взялся за ручку ведущей на террасу двери и, со всех ног, помчался следом за истеричной девицей.

Которая к тому времени уже добежала до озера и, судя по тому, как целеустремленно она бежала по льду туда, где темнели окна прорубей, она таки-да, решила утопиться!

– Твою ж Макошь и Рожаницу! – выругался Его Императорское Высочество и добавив скорости, потребовал: – Стоять! Именем Императора!

Он понимал, что это не совсем та фраза, с которой обращаются к тем, кто со всех ног несется топиться, но, во-первых, это было первое, что пришло ему в голову, а, во-вторых, до сих пор эта фраза действовала безотказно.

Вот именно, до сих пор.

Девица, даже на миг не замедлившись, как бежала, так с разбегу и сиганула в прорубь.

– Твою ж Навь! – выругался Его Высочество.

Глава 4.3

Пока он не увидел, как белое облако полностью скрылось под гладью воды и льда в нем еще жила надежда, что, оказавшись в ледяной воде, девица мгновенно остынет и столь же мгновенно одумается. А одумавшись, передумает помирать и примется барахтаться в попытке выбраться на лед самостоятельно, и ему не придется за ней нырять, а всего лишь и надо будет, вытащить её из воды, но…

И всё же, к его чести, он не передумал её спасать и теперь…

На ходу сбросив ботинки и парадный мундир, он с разбегу нырнул в ледяную воду. Обжигающий холод обрушился на него с такой яростью, что у него на мгновение перехватило дыхание и потемнело в глазах. Лёгкие словно бы сжались в комок, оскорбленное таким зверским к нему отношением тело перестало повиноваться, но Мирослав стиснул зубы и заставил себя двигаться.

Лунный свет довольно слабо пробивался через толщу воды, но этого все же хватило, чтобы заметить трепещущее в подводных струях сияющее облако украшенной бриллиантами и жемчугом белоснежной ткани платья.

Мирослав рванул вперёд, гребя изо всех сил, и, наконец, поднырнул под сверкающее облако ткани, дабы подхватить тонущую девицу под белы рученьки и вынырнуть вместе с ней.

Но не тут-то было.

Ибо облако оказалось вовсе не облаком, а скорее громадным каменным валуном. Во-первых, почти неподъемным. Во-вторых, активно сопротивляющемуся подъёму.

Тонущая девица, явно не желала быть спасенной: она отчаянно брыкалась и колотила его ногами и руками…

Невероятными усилиями Мирославу все же удалось развернуть её спиной к себе и, обхватив за талию, более или менее, обездвижить.

Вот только как в таком положении плыть?

«Твою ж Навь!» – мысленно выругался Высочество, который к этому моменту уж замерз так, что не чувствовал ни рук, ни ног от холода.

Инстинкт самосохранения уже не кричал, а вопил о том, что нужно бросить, к нави, эту идиотку и спасаться самому.

И не только инстинкт, но и долг перед империей. Он наследник… И потому в первую очередь он, в любом случае, обязан был думать о будущем державы, её благополучии и процветании.

Он же ещё и единственный наследник. Единственный сын старого и больного императора, который, даже если у него еще будут дети, вряд ли доживет до их совершеннолетия. Что делает его не просто наследником, но залогом стабильности, спокойствия, благополучия и процветания империи. Залогом того, что великие князья не начнут оспаривать власть друг друга, стравливая свои дружины, а бояре – переходить из одного лагеря в другой, продавая свою лояльность тому, кто предложит больше. Залогом того, что империя не погрузится в хаос междуусобной войны.

Он понимал, что он безответственной кретин уже только потому, что вообще полез за этой истеричной девицей в ледяную воду. И всё же... Не мог её бросить. Не такой он был человек.

Мирослав стиснул зубы, чувствуя, как тяжесть уже гораздо более вяло сопротивляющегося тела, тянет его вниз, а грудь из-за нехватки воздуха, казалось, все сильнее сдавливало стальным обручем…

Зато он смог высвободить одну руку.

«Я должен! Я должен выплыть! – думал он, отчаянно работая ногами и одной рукой. – Я должен выжить! Не ради себя, идиота и кретина. Но ради империи! Плыть, пустоголовый тупик! Плыть! Я тебе сказал! Ты должен плыть, безмозглый ты болван! Плыть, слабак, а не на дно идти! Ты обязан всплыть! Иначе тебя Радим и гридники просто не найдут! Они же не знают, что тебя, полудурка, в прорубь понесло! Да еще и на самое дно! Плыть, тряпка, а не спать! Плыть! И всплыть!»

Глава 5.1

Но лёд, казавшийся таким близким, всё не приближался… А сил оставалось все меньше. Сил? Сил не было уже давно? Единственное на чем он держался – это упрямство и злость на себя! Но и они с каждой секундой становились все более и более притупленными, уступая место безразличию, смирению и обманчиво уютному соблазну отпустить всё и позволить судьбе решить за него.

И всё же он продолжал грести, цепляясь за последний огонёк сознания, такой же далекий, как и манивший его лунный свет, но все же еще не угасший

Девица, наконец, притихла и её безвольное тело больше не мешало его движениям. То ли потеряла сознание, то ли… Нет. Отогнал он от себя мысль о втором варианте. Не потому, что ему было жалко девицу. Как раз наоборот, её ему вообще не было жалко. Просто ему нужна была вера в положительный исход, который в данный момент воспринимался им почти как чудо. А чудо и хладный труп, в его понятии, как-то не слишком были совместимы.

Рука, сжавшая талию девицы, уже давно не чувствовала тяжести её тела. Точнее, она, как и всё его тело, уже давно ничего не чувствовала, ни обжигающего холода, ни того, как ледяная вода разрывает его лёгкие и сковывает каждую мышцу. Его мысли становились отрывистыми, как последние вспышки умирающего пламени. И в какой-то момент им уже руководил не разум, не воля, а чисто инерция…

Поэтому он не сразу понял, что девица не просто не сопротивляется, а помогает ему плыть.

Сначала он подумал, что это вызванная усталостью и истощением галлюцинация. Картинка, которую агонизирующий рассудок рисует ему, дабы заставить его перестать над ним издеваться и позволить уже, наконец, погрузиться в такой долгожданный и блаженный покой.

Но нет. Его почти безвольному телу кто-то однозначно придавал ускорение… Кто-то чьи движения были резкими, целенаправленными, совсем не похожими на хаотичное барахтанье человека, борющегося за жизнь.

Глава 5

«Радим! Всё-таки нашел!» – облегченно подумал он, потому как поверить в то, что вот этим кем-то, кто тянул его вверх со сноровкой опытного пловца, была полоумная, истеричная девица, за которой он прыгнул в прорубь, он не мог, даже находясь в полубессознательном состоянии.

В блаженном бесчувствии которого, впрочем, ему оставалось пробыть совсем немного: еще секунд пять, а затем.

Воздух!

Нет, не так, воздух, ЕРШ ТВОЮ ЗЕМНУЮ ТВЕРДЬ!!! ЕДРИТЬ ТВОЮ ТИТЬ!!! ТУДЫ ЕЁ В КАЧЕЛЬ!!! МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ!!! ВЕРНИТЕ МЕНЯ ОБРАТНО!!!!!!!!!!!!!

Завопил его офигевший от такого издевательства мозг!

Затем к исполнению акапеллы боли присоединилось горло, в которое неизвестные изверги не только насыпали песка, но еще и воткнули тысячи игл.

Одновременно с горлом к «хору всеобщей агонии» подключились и легкие, разорванные в клочья они горели, как если бы их наполнил не воздух, а раскаленное железо.

Каждый вдох был агонией, каждый выдох – разносил по телу волны сокрушительной боли, заставляя все его тело сотрясаться.

Голова пульсировала, угрожая либо взорваться, либо просто расколоться под давлением боли. По барабанным перепонкам кто-то барабанил, и этому кому-то, звоня во все колокола, аккомпанировал такой же садист и изверг, как и барабанщик, звонарь! Перед глазами всё плыло и мерцало…

– Что за?.. – донесся до него удивленный девичий голос. Слишком звонкий и живой для утопленницы, и слишком пронзительный, чтобы быть плодом его воспаленного воображения. – Ладно потом! – Уже в следующее же мгновение решила и постановила обладательница упомянутого выше голоса, в котором на сей раз было уже куда больше раздражения, чем удивления. После чего…

Глава 5.2

Его схватили за шиворот…

ЕГО!!!

Наследника Полянского Престола, Великого князя Мирослава Всеславовича, Цесаревича Полянской Империи, Хранителя Короны и Покровителя Наук и Искусств СХВАТИЛИ ЗА ШИВОРОТ! И…

(Не озаботившись ни извинениями, ни хотя бы предупреждением. Не то, чтобы извинения или предупреждение послужили бы оправданием столь вопиющему в отношении его венценосной особы, но сам факт!).

ТКНУЛИ МОРДОЙ В ЛЁД со словами:

– Держись за лёд, придурок! Если хочешь жить! Потому что больше я за тобой нырять не стану! Даже и не надейся!

– Что?! – Нет, не так. «Что-ооооооо?!! Это кто ещё за кем нырнул?! И это кто ещё кого спасать больше не будет?!! – Это уже была не просто наглость, достойная виселицы. ЭТО БЫЛА ОТКРОВЕННАЯ ЛОЖЬ, достойная четвертования!!! Нет, за такое четвертования мало, за такое надо привязывать к столбу и подвергать бичеванию, пока кожа лжеца не окрасится в красный цвет гнева Империи! Но тут он вспомнил, что нахалка и лгунья – женщина, и «смягчился»: или посадить её в стоящую на рыночной площади железную клетку и пусть её, НЕБЛАГОДАРНУЮ, каждый кому не лень закидывает тухлыми овощами и яйцами!»

Всё это пронеслось в голове Его Высочества с бешенной скоростью, оставив после себя лишь выворачивающий на изнанку, надсадный кашель. Откашлявшись, Мирослав, как и лгунья и нахалка, решил: «Ладно потом, сначала нужно выбраться из проруби».

Ага! Сейчас! Легко сказать, но трудно сделать! Лёд под его руками был скользким и, несмотря на ощущение немоты в руках, обжигающе холодным. Мирослав изо всех сил цеплялся за край проруби, пытаясь подтянуться на руках, но ледяная поверхность снова и снова предательски уходила из-под пальцев, и он снова и снова срывался обратно в ледяную воду.

Судя по звукам, нахалке рядом тоже доводилось несладко, но легче от этого, ясное дело, ему не было.

«Радим, собака, где тебя леший носит!» – мысленно обратился он к своему старшему гриднику.

И тот, к счастью, оказался легок на помине.

Топот сапог и крики зазвучали как-то вдруг. Только что он слышал лишь плеск воды и кряхтение – своё и «подруги по несчастью» и вдруг над ним уже наклонился Радим и, подхватив его под руки, потянул на себя.

– Ваше Высочество! Ох грехи мои тяжкие! Долюшка моя горемычная! Да, что же это такое?! Я ж всего-то на миг отвлекся! Что ж ты, свет наш батюшка, в воду-то полез?! Отчего не обождал?! Что ж ты меня на позор-то выставляешь? Это ж мне положено в воде лютой тонуть, а тебе тут сухим стоять! – укоризненно причитал он, ловко снимая с цесаревича мокрую одежду и натягивая на него свой кафтан, который он столь же ловко снял с себя.

Сотрясаемый частой дрожью Мирослав с трудом разлепил глаза, которые сами собой закрывались, и, несмотря на свои отнюдь не тёплые чувства к мало того, что полоумной, так еще и вопиюще наглой и возмутительно беспардонной девице, как только увидел наставника, поинтересовался:

– Радим, а что с дурёхой этой, за которой я… это… Как она?

Гридник шумно выдохнул и скривился, словно его заставили сожрать что-то нестерпимо кислое, выразив тем самым отношение к вышеупомянутой «дурехе», и «глубокомысленно» заметил:

– Как-как! Раз визжит, как резаная, значит в полном порядке!

Глава 5.3

– Да живехонька она, Ваше Высочество, – подтвердил Гостомысл, помогавший выбраться несостоявшейся утопленнице из проруби, – да только…

– Да только мозгов у него, как у мокрой варежки! – громко фыркая и смахивая мокрые волосы с лица, возмущенно прервала его девица. – Кстати, о мокрой варежке, тулуп снимай! И заруби себе на носу! НЕ СОБИРАЛАСЬ Я ТОПИТЬСЯ! Я ВОТ ЭТОГО – кивнув на цесаревича, кивнула она, – ПОЛУДУРКА ПЫТАЛАСЬ СПАСТИ! И, КСТАТИ, СПАСЛА!!!

«ЧТО ЗА?!!... КАК ОНА МЕНЯ НАЗВАЛА?!!!» – Возмущенный до глубины души «спасенный полудурок» меж тем заставил себя поднять голову и посмотреть в сторону «дурёхи». Мокрая и трясущаяся, со всклокоченными волосами та довольно бодренько оперировала всеми своими конечностями, нижними вполне уверено стоя на четвереньках, а верхними… переворачивая и раздевая его гридника.

А тот, обомлев от ужаса, лежал мешком картошки, не помогая, но и не мешая. Если не считать, конечно, за попытку сопротивления то, что он раз за разом осенял себя обережными рунами всех известных ему богов.

Ибо служба военная ко многому его подготовила, но не к тому, как реагировать на полоумную девицу, которая вместо того, чтобы лежать пластом и с трудом дышать, как тот же цесаревич, или хотя бы слёз и истерики, нападает из засады (ну хорошо пусть не из засады, а из проруби. Но это ж еще страшней!), затем прыгает как коза, раздаёт приказы, как заправский сотник, и к тому же распускает руки…

Не иначе как нечисть! Свет! Сила! Дух! Перун-батюшка! Опоздал, княжич наш светлый, утопла девка! А то, что к нему, Гостомыслу, выбралось из воды… САМО, заметьте, выбралось из воды… уже и не девка вовсе, а мавка! О мощь древняя! Грехи мои тяжкие!

– Ох ты ж! Перун-батюшка смилуйся! Макошь-матушка защити-сохрани! Что ж енто делается?! – причитал он снова и снова, само собой не ожидая ответа на сей свой риторический вопрос.

Но «нечисти» было не жалко, она объяснила:

– Спасаю свою жизнь! – огрызнулась она, натягивая на себя его тяжёлый, насквозь пропахший дымом и потом кафтан и нахлобучивая на голову его шапку. – Мне воспаление легких не нужно!

– Чего? Чего? (Что ей не нужно?) – не понял гридник.

– И тебе, кстати, тоже, – тем временем продолжала вещать командным голосом «нечисть». – И вам, а потому, встали, ноги в руки и пошли!

Нечисть сказала. Нечисть сделала. Нечисть встала и пошла. Никого, не дожидаясь. Прямой наводкой в дом.

К людям! ЖИВЫМ людям!

НЕ ШАТАЯСЬ И НЕ ПОСКАЛЬЗЫВАЯСЬ!

Ну точно нечисть! Свет! Сила! Дух! Перун-батюшка! Макошь-матушка! Защити и сохрани!

Не зная, что предпринять и в этой ситуации тоже, Гостомысл, в роду которого явно затесались ракообразные, выпучил огромные, круглые глаза на Радима.

А на кого ж еще? Кто его должен был подготовить ко всем случаям на службе у цесаревича. Естественно, наставник и командир, он же Старший гридник. А он не подготовил. И потому флаг ему теперь в руки! Транспарант на шею!

Старый служака, он же наставник и командир, он же Старший гридник почесал затылок и перевел взгляд на дрожащего в его руках цесаревича, явно проигрывавшего в бодрости тела и духа спасенной им девице.

– Рррадим, Пперррруном кклянусь, тытыттонула А-ААНА! И-иии я её сспас! – прохрипел цесаревич, зубы которого отбивали барабанную дробь.

Глава 6.1

Глава 6

Первой моей мыслью, когда я вновь пришла в себя была не радость осознания себя живой, а: «Идтить колотить! Ядрена колобашка! До чего ж «освежающе бодрящая» водичка! Скорей, скорей к теплу и воздуху! А где этот? Что б его в расквадрат и гипотенузу! Ах, да вот он, гад! Ну уже хоть не брыкается и на том спасибо! Так, а куда плыть? Ах ну да к свету, конечно… Вот только, где тут свет?.. Вот это что ли?..

Смутное серебристое мерцание надо мной, будто кто-то фонарик под мутной водой включил.

Стоп! А почему оно серебристое, а не золотистое?! Сейчас ведь день!

КА-АКОЙ стоп?! ДУРА!!! ГРЕБИ ДАВАЙ!!! ГРЕБИ, ДУРА, ГРЕБИ!!! ПОЗЖЕ! ПОТОМ! ВСЁ ПОТОМ! СЕЙЧАС ГЛАВНОЕ – ВЫБРАТЬСЯ!

«Ну ладно, берем, что дают. А там, потом разберемся! – согласилась я с «в вышей степени» убедительными доводами инстинкта самосохранения. И погребла. Точнее, рванула изо всех сил вверх, таща за собой свою «драгоценную ношу», которая, слава богам, уже не только не сопротивлялась, но и даже, кажется, пыталась помогать.

Не знаю, то ли вдруг дыхание второе открылось, то ли помощь спасаемого оказалась столь действенной, но вылетела я из воды, как пробка из бутылки шампанского, и, судорожно вдохнув воздух, тут же поперхнулась.

БРРРР!!!

ХОЛОДНО!!!

Я закашлялась, жадно хватая воздух, но каждый вдох обжигал горло так, будто я вдыхала не кислород, а раскалённые гвозди. Лёгкие сжались, по телу прошлась дрожь, сводя мышцы судорогой.

НЕТ, НЕ ПРОСТО ХОЛОДНО – ОБЖИГАЮЩЕ-ЛЕДЕНЯЩЕ!

«Что за?.. Ядрена колобашка?! Ёкарная трах-ди-би-дох! Растуды-сюды твою качель!» – выругалась я. Что не помешало мне, подумать также и о том, что надо выбираться на берег.

На берег? Ага. Если бы! В моём распоряжении оказался не песок или галька, а лед!

СКОЛЬЗКИЙ. Такой скользкий, что б его! Что попробуй на него выползи.

И ХОЛОДНЫЙ! Зараза! ТА-АКОЙ ХОЛОДНЫЙ!!!

Да почему ж так холодно-то?! АПРЕЛЬ же ж на дворе!

Или я все же умерла… и попала в ад?..

Если это ад, то я против такого ада! Я хочу в ад к чертям! У чертей хорошо, у них там костры горят и в котлах горячая вода! А не как здесь…

Бррррр!

– Эй, черти, где вы?! – позвала я вслух, пытаясь при этом, в прямом смысле слова, выцарапать онемевшими от ледяной воды и мороза пальцами себя из воды и взобраться на поверхность льдины. – Ау-ууу!

Ага, сейчас! Я это и о своей попытке выбраться, и о чертях. Первое не получилось. Вторые – не отозвались.

А может я того, с ума сошла? И поэтому я галлюцинирую купанием в проруби зимой? Нет, даже сумасшедшие не настолько больны на голову!

Но в таком случае, что за?..

И ПОЧЕМУ ТЕМНО?! УТРО же ж ведь!!! Уж это я помню точно!

Ой, а может я ослепла?

Да вроде нет…

Я судорожно моргнула, пытаясь стряхнуть капли воды с ресниц и вглядеться в окружающий мир.

Не может быть…

Она висела прямо надо мной, огромная, серебристая, отбрасывая бледный свет на снежное поле.

Полная луна?.. Какая к черту ПОЛНАЯ ЛУНА?!!

(Я точно знала, что сейчас растущая луна. Третий день растущей луны, говоря точнее. Лучший день для начала курса очищения организма от токсинов и прочей накопившейся гадости. Да, я в это верю. И верю я в это, потому что это работает!)

– Что за… ядрена ж колобашка! Что за… Ё-К-Л-М-Н?.. Что… за Ё-П-Р-С-Т?.. – не стесняясь в выражениях, высказала я своё отношение к ситуации, совершенно перестав что-либо понимать. – Ладно, потом! – одернула я себя, решив направить все свои силы и внимание на то, чтобы всё-таки вскарабкаться на поверхность льдины с помощью ногтей и пальцев, которые, учитывая то, что я их давно не чувствовала, лишь каким-то чудом всё еще продолжали мне подчиняться. И…

Еще б немного и у меня получилось бы!

Но…

– Эй, а ты куда?! – Пришлось мне отвлечься на моего утопающего, который опять решил, угу, вы правильно догадались, УТОНУТЬ! Чтоб ему всю жизнь зубной болью и геморроем мучаться!

Глава 6.2

Ага! СЕЙЧАС!!! Зря я его, что ли, спасала?! Забодай его таракан! Ну вот что за человек?! Его спасаешь, спасаешь, а он, чуть только отвернешься, опять тонет!

– Держись за лёд, придурок! Если хочешь жить! Потому что больше я за тобой нырять не стану! Даже и не надейся! – пригрозила я. Ну и за шиворот его подтащила и даже попыталась втащить на лед, насколько смогла. И не упрись он рогом, то есть, лбом или носом, или чем он там за лед зацепился, у меня бы это получилось, но он, кто бы сомневался, только не я, РАЗУМЕЕТСЯ, уперся и отказался двигаться дальше!

Еще и возмущается! Не понравилось ему, видите ли, мордой по льду елозить! Уж простите, на что горазды! Ну вот что за человек! Его спасаешь, а он не ценит! Зато сразу в себя пришел! Вон как сразу задергался! Что даже сам на льдину полез!

К сожалению, судя по всплескам воды, получалось у него точно так же, как и у меня – сколько он не пыхтел, выбраться из воды у него не выходило.

И чем дольше наше барахтанье продолжалось, тем очевиднее становилось, что сами мы не выберемся.

Лёд, «сюрприз, сюрприз», был слишком скользким, руки слишком одеревеневшими, а силы таяли с каждым мгновением и каждое новое движение давалось всё с большими усилиями…

«Ну нет! Сон это или бред, но такой исход меня не устраивает! – мысленно возмутилась я.

Я не знала ни одной техники по управлению сновидениями и, тем более, бредом, знала лишь только, что такие существуют. По крайней мере, по управлению сновидениями, так точно.

– Нас спасут! – решила я, управляя своим сновидением. – Сейчас кто-нибудь прибежит и поможет нам выбраться! – уточнила я свой запрос, обозначив желаемые сроки спасения.

И… надо же!

В ту же секунду до меня донесся скрип снега и топот сапог! А еще через мгновение пред моим затуманенным взором предстали две спешащие нам на помощь фигуры.

Судя по одежде, моя фантазия выдернула их из одной из сказок, просмотренных мной в детстве по телевизору…

Меховые шапки, длиннополые кафтаны с поясами, сапоги, а за поясами – самые настоящие мечи! По крайней мере, на вид.

Но, если уж дареному коню в зубы не смотрят, то даренному судьбой спасателю и подавно! Но ровно до тех пор, пока этот даренный судьбой «конь» не начинает нести пургу…

Первый, высоченный, ширококостный, в плечах точно и определённо сажень, даже не глянув на меня, тут же кинулся к спасенному мной полудурку.

– Ваше Высочество! – обратился он к нему. И мне даже в голову не пришло удивиться: «Ну, разумеется, а кто же еще?! Разве могла Я и спасти бомжа! Естественно, нет! Уж точно не во сне или в бреду!»

О чем он дальше там причитал, а он именно причитал, я не расслышала, потому что ко мне подбежал второй, чуть пониже ростом и помоложе, и принялся меня отчитывать. Нет, вы поняли?! Он принялся меня отчитывать! И при этом нес та-акую пургу, что просто на уши не натянешь!

– Что ж ты, дура, топиться-то пошла?! Такой ведь грех на душу! Мамку, тятьку бы пожалела… – укоризненно запричитал он.

ЧТО?!! ЧТО ЗА ЧУШЬ?!

Но ЕЩЕ больше меня в тот момент возмутило другое: ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ МЕНЯ СПАСАТЬ, ОН СТОИТ И ДИРИЖИРУЕТ!!! По крайней мере, именно на это были похожи его размахивания руками. Вот же ж! НАШЕЛ ВРЕМЯ!

Я настолько офигела, что у меня даже таких ругательных слов не нашлось, а я как вы уже поняли, выражаться умею, чтобы выразить всё моё глубочайшее, широчайшее и, в целом и общем, всеобъемлющее возмущение.

Потому я просто сказала…

– РУ-УУКУ ДАЙ!!! – Точнее, потребовала, хватая его за ногу и с её помощью подтягиваясь.

Во-во! Спасение утопающих – в первую очередь, дело самих утопающих!

Глава 6.3

Явно не ожидавший от меня такой подставы, да и прыти тоже, мужик от неожиданности подпрыгнул и, естественно, поскользнулся в настолько же естественной попытке восстановить равновесие и ещё более… нет, не так, намного более размашисто замахал руками, превратившись из дирижёра в ветряную мельницу, и…

Будь у него две ноги, он, вполне возможно, и устоял бы, но…

В его вторую ногу с отчаянием «цепляющейся за соломинку» утопающей вцепилась я. И не просто вцепилась, но и тянула при этом на себя.

А что? Каждый сам за себя! А его нога, прошу заметить, даже не соломинка, а самый, что ни на есть реальный шанс выбраться из проруби.

В свое оправдание скажу, что мучился мужик недолго. Честное слово, он даже испугаться с толком и расстановкой не успел. Три или четыре отчаянных взмаха руками, скорее удивленный, чем исполненный ужаса, вскрик, фьють и всё. И он уже лежит на льду, широко раскинув руки, тяжело дыша и ошарашенно хлопая глазами.

Не то, чтобы это входило в мои намерения… Завалить мужика, я имею в виду. Честное слово, когда я вцеплялась в его ногу, то делала это совершенно без какой-либо задней мысли.

Но раз уж всё так удачно сложилось (для меня, я имею в виду), то почему б и не воспользоваться?!

Я тут же вцепилась также и в штаны (благо они были широкие) и, ухватившись за плотную ткань пальцами обеих рук, которые ради такого дела даже согнулись, подтянулась…

Мужик, поняв мои отнюдь недвусмысленные намерения, панически задрыгал ногами и руками, пытаясь меня с себя сбросить…

Наивный!

После льдины потуги ЭТОГО «вопящего и взывающего к Перунам, Велесам и Макошам скалодрома» мне были не просто не страшны… Я их просто не замечала!

Ведь по сравнению со льдиной он был…

Тепленьким…

Мягоньким…

Не говоря уже о том, что, вползая на него, было за что зацепиться…

И я этим воспользовалась! Так вцепилась в его штаны! Что никакие Макоши, Перуны и Велесы все вместе не смогли бы меня от них отодрать. Разве что вместе с ними.

Постепенно обретающее чувствительность пальцы почти нестерпимо пекли, но я с упорством висящего над пропастью альпиниста, ползла вверх сначала по штанам, а потом и по тулупу. Точнее, вдоль. А если еще точнее, то сначала только вдоль, а затем и вглубь…

Да, да, я не оговорилась. Именно вглубь. Тулупа, разумеется. Не штанов.

А что?

Всё познается в сравнении! Если выбирать между льдиной и тулупом, то ползти, конечно, теплее по тулупу. Но человек он же ж такая зараза, что ему всегда мало. Вот и мне вскоре стало мало тепла. Мне хотелось больше. Много больше!

И где, как вы думаете, теплее, чем на тулупе?

Вот и я так подумала.

И потому, движимая инстинктом самосохранения, в поисках столь желанного для меня тепла я начала прорываться не только вдоль, но и в глубь. Благо, тулуп был лишь подпоясан, а не застегнут на кожаные ремни (мой спаситель, точнее, недоспаситель, явно одевался наспех).

Глава 7

Понимала ли я, что лезть под тулуп к незнакомому мужику тоже, мягко говоря, довольно неприлично? Да, кажется, мелькнула такая мысль на задворках сознания. Но мне было так холодно, что плевать я тогда хотела на приличия. Как и на то, кто и что обо мне подумает. И, насколько, в принципе адекватно моё поведение!

Глава 7.1

Я ни черта не понимала, что происходит!

Я дико, просто нечеловечески замерзла!

И я была зла, как берсерк после запойной недели без драки! И на придурка, который решил утонуть на моих глазах, и на себя, что полезла его спасать и на этого вот недоспасателя! Который вместо того, чтобы, как полагается нормально спасателю, быстро достать меня из воды, укутать во что-то сухое и теплое и срочно доставить в ближайший медпункт, принялся размахивать руками и нести несусветную чушь.

А потому уж извините, но то, что я никогда бы не сделала летним утром на пляже, я не задумываясь сделала зимней ночью на льдине!

А именно: я оседлала мужика, обхватив его бедра ногами (чтоб меньше дергался, ну и чтоб ему сложнее было меня с себя скинуть), и словно лиса в норку, пробралась «внутрь» тулупа сначала руками, затем головой и грудью…

ТЕПЛЕНЬКИЙ…

МЯГОНЬКИЙ…

Если б он ещё и пах хорошо, то он точно попал бы, я б обняла его крепко и никуда не отпустила! Всё. Конец истории. Забудьте обо мне, передайте родным, что я нашла своё счастье в глубинах тулупа прекрасного незнакомца!

Но пахло от него, мягко говоря, не очень и к тому же он дергался и визжал, аки на редкость горластая девица, которую домогаются с недвусмысленными намерениями, а ей эти намерения не по душе. С той лишь разницей, что этот кричал не «помогите, насилуют», а взывал к Перуну, Макоши, Велесу и Стрибогу и кому-то ещё и просил их о защите и помощи!

Прежде чем он пришел в себя и пустил-таки в ход не только ноги, но и руки, я, несмотря на разящий наповал запах пота, уже вцепилась всеми своими пальцами и, кажется, даже зубами в его рубаху…

ТЕПЛЕНЬКАЯ!

МЯГОНЬКАЯ!

И это было главное! Вот аж насколько мне было холодно!

А потому и руки тоже ему не очень помогли. Ибо отодрать меня от себя, по крайней мере поначалу, он мог бы разве что с рубахой, которая, на моё счастье, оказалась тем ещё стойким, крепким орешком! Но и хозяин у неё тоже был не лыком шит. Здоровый, чтоб его детина! И сильный. Из тех, что руками подковы гнут. Честное слово! Ни капельки не преувеличиваю! Другой бы со мной просто не справился бы! И этот, кстати, тоже…

Мог бы. Но не успел. Его отвлекли.

– Радим, а что с дурёхой этой, за которой я… это… Как она? – судя по хриплому и слабому голосу, поинтересовался отловленное мною недоутопившееся высочество.

– Как-как! Раз визжит, как резаная, значит в полном порядке! – ответил ему его спасатель.

Как я поняла? А методом исключения. Нас было всего четверо. Я молчала. Недоутопившееся высочество хрипело. Мужик подо мной визжал…

Да, да, вы правильно поняли, именно он и визжал как резанный. Впрочем, как только, в моем лице, ему на это указали, визжать он тут же перестал, а начал жаловаться и, естественно, на меня:

– Да живехонька она, Ваше Высочество, да только…

– Да только мозгов у него, как у мокрой варежки! – громко фыркая, закончила я за него, смахивая мокрые волосы с лица. И тут же, пользуясь тем, что мужик явно стесняется оказывать мне сопротивление под взглядом высочества, перешла в нападение: – Кстати, о мокрой варежке, тулуп снимай! И заруби себе на носу! НЕ СОБИРАЛАСЬ Я ТОПИТЬСЯ! Я ВОТ ЭТОГО, – кивнув на задохлика-высочество, – ПОЛУДУРКА ПЫТАЛАСЬ СПАСТИ! И, КСТАТИ, СПАСЛА!!! – констатировала я очевидный факт. После чего, пользуясь опять же отсутствием сопротивления, принялась раздевать моего недоспасателя. Потому как были у меня основания подозревать, что САМ он тулуп НЕ СНИМЕТ! А потому всё сама. ВСЁ САМА.

Глава 8.1

Окончание главы 7
Расчет оказался верным, под взором Высочества моей недоспасатель не только постеснялся мне сопротивляться, но и причитал теперь тихо-тихо.

– Ох ты ж! Грехи мои тя-ажкие! Перун-батюшка, Стрибог дедушка, сми-иилуйтесь! Макошь-матушка защити-сохрани-ии! Что ж енто де-ээлается-ааа?! Велес, хозяин путей и дорог, да что ж енто ж за на-аапасть така-аая?! – бормотал он себе под нос, периодически тяжко вздыхая и подергиваясь всем телом, явно желая, но не решаясь, применить ко мне ещё и физическую силу. Потому как божественная, сколько он её не домогался, не помогала. Что, впрочем, не мешало ему продолжать взывать к небожителям и просить ему объяснить, «что ж енто де-ээлается-ааа?!»

Жестокие же и далекие они упорно его игнорировали. И я тоже хотела, потому что заслужил! Но… он так жалобно причитал, так искренне не понимал, «что ж енто де-ээлается-ааа?!», что я не выдержала: и смилостивилась и объяснила…

– Спасаю свою жизнь! – огрызнулась я, натягивая на себя его тяжёлый, насквозь пропахший дымом и потом тулуп и нахлобучивая на голову его шапку. – Мне воспаление легких не нужно!

– Чего? Чего?! – вытаращился он на меня настолько недоумевающе, что, казалось, ещё немного – и глаза его застынут в этом положении навеки, увековечив его в образе самого удивлённого отрока на свете.

– И тебе, кстати, тоже! – заботливо известила я его, поправляя на плечах тяжёлый тулуп и поплотнее натягивая на голову шапку.

Ну а как же не позаботиться? Всё ж таки это я его раздела. А потому, если заболеет, то частично это будет моя вина. Но лишь частично. Потому как я предупредила!

– И вам, – предупредила я заодно и своего теперь уже недоутопленника. – А потому, встали, ноги в руки и пошли!

И, не дожидаясь ответов, возражений и новых причитаний, пошла…

За спиной тут же раздался полный страдания вздох, за которым последовал очередной круг заунывного причитания:

– Перун-батюшка, громовержец могучий, не дай погибнуть в стуже лютой! Разрази молнией эту напасть, верни мне тепло и покой! Стрибог дедушка, ветер вольный, да что ж ты стоишь?! Разгони этот холод, обними меня дыханием своим, согрей, спаси! Макошь-матушка, родная, покрой судьбу мою милостью своей, да не дай сгинуть раздетым и обиженным! Пусть не постигнет меня кара лютейшая, а вернётся тулуп мой обратно! Велес, хозяин путей и дорог, наставник странников и путников, пожалей, защити! Уведи меня от этой напасти, не позволь мавке проклятой честного отрока загубить!

Я сделала вид, что не слышу.

Если он до сих пор сам не понял, что никто ему, кроме себя самого не поможет, то значит, мириться ему придётся не только с холодом, но и с суровой реальностью!

Я же просто шла дальше.

Глава 8

Ну как шла…

Ползла, пошатываясь, спотыкаясь и увязая в сугробах, с трудом переставляя ставшие вдруг неподъемно тяжелыми ноги.

Насквозь промокшее и промерзшее тело тряслось. Шапка наползла на глаза, и я, не имея сил, поднять руки, двигалась почти вслепую. Колени подгибались.

Тяжеленный тулуп и неизвестно откуда оказавшееся на мне ещё более тяжелое, по крайней мере, по ощущениям, мокрое платье тянули вниз.

«Да твою ж мать! Ещё и платье?!! Откуда?! Да ещё и такое?..»

Какое именно я не видела, но под пальцами ощущалась расшитая камнями парчовая ткань.

Что-то мелькнуло в моём мозгу по этому поводу, какое-то смутное воспоминание, но я настолько плохо себя чувствовала, что, впрочем, не мешало мне засыпать на ходу…

Другими словами, каждый шаг давался с боем, но я упрямо ползла вперёд, не позволяя себе остановиться даже на секунду.

Шаг. Ещё шаг. Споткнулась. Упала на одно колено. Но тут же встала.

Шаг. Снова споткнулась.

Шаг. Снова споткнулась, поскользнулась… и растянулась во весь рост, прилично так приложившись затылком.

И холод, еще недавно обжигавший кожу, вдруг стал… странно уютным. И мысль появилась о том, как же это хорошо – просто лежать с закрытыми глазами…

«Нет!» – резко открыв глаза, мысленно приказала я себе.

Дёрнулась всем телом, застонала, опёрлась на непослушные руки и кое-как села. Грудь тяжело вздымалась, дыхание рваное, сбивчивое. Небо над головой мутное, звёзды дрожат и плывут, словно я смотрела на них через толщу воды.

«Вставай!» – приказала я себе.

Сглотнув, я попыталась пошевелить ногами, но они не слушались. Попыталась согнуть в коленях, но ничего не получилось.

«Вставай!» – снова мысленно приказала я себе.

Господи, как же хотелось просто снова закрыть глаза…

Нет!

Со стоном перекатилась на бок, снова упёрлась руками в снег и кое-как поднялась на четвереньки. Сделала глубокий вдох. Толчком выставила одну ногу вперёд, затем вторую. Покачнулась, но устояла.

Шаг. Еще один шаг. Всё тело дрожало.

Каждый шаг – как восхождение на вершину.

Споткнулась. Чуть не упала, но чудом удержалась, ухватившись за невидимую опору в воздухе.

Шаг.

Снег становился всё глубже, а я слабее.

Шаг.

Казалось, что я тащусь уже целую вечность, а впереди всё так же тьма и пустота.

Шаг.

Скользкий лёд под ногами, не удержалась – снова упала. В этот раз уже лицом в снег.

Нет.

Я не встану. Всё. Конец.

И я закрыла глаза.

Как же хорошо…

Покой. Тишина. Всё вокруг мягкое, тёплое, словно пушистое покрывало укутало меня с ног до головы. Больше не нужно бороться, не нужно идти, не нужно заставлять себя делать этот проклятый шаг вперёд. Я просто плыву в приятной, сонной неге… и мне хорошо.

Тело больше не дрожит – наоборот, его окутывает приятное тепло, будто я лежу не в снегу, а в мягкой, уютной постели.

А будто бы?..

Глава 8.2

Нет, не буду спешить открывать глаза. Пусть этот момент ещё немного побудет реальностью, прежде чем я пойму, что всё ещё лежу в сугробе.

Я ощупала подозрительно послушными пальцами окутывающее меня тепло…

Мягкое, плотное, совсем не похожее на снег. Ткань под пальцами гладкая, чуть шероховатая – лен?..

Я провела рукой дальше – тепло не кончалось. И подо мной тоже оказался не холодный наст, не обжигающий морозом сугроб, а что-то упругое, чуть пружинящее.

Перина?..

Я резко выдохнула, внезапно осознав, что и воздух больше не жжёт лёгкие морозной сухостью. Он тёплый. С лёгким привкусом чего-то… древесного? Может, углей? Нет, не только…

Ещё – что-то травяное, терпкое, с лёгкой горчинкой. Полынь? Чабрец? Зверобой? Мята? Может, кто-то недавно заваривал отвар или развешивал сушёные пучки по стенам?

А ещё… мёд?.. Да, что-то сладковатое, густое, почти обволакивающее…

Я вдохнула глубже, чувствуя, как этот тёплый, чуть горьковатый аромат растекается по телу, укутывая изнутри, окончательно прогоняя холод.

Осторожно пошевелила ногами – они не вязли в снегу, не горели ледяными иглами холода. Вместо этого – ощущение мягкости, тёплой тяжести укрывавшего меня покрывала и шероховатой простыни под спиной.

Таки нет! Я не в снегу! Я в постели!

Я резко открыла глаза и… сразу же снова их закрыла.

«Очередная галлюцинация?.. Или… я всё-таки согласилась на роль больной княжны? И уснула прямо на съемочной площадке?..» – наконец-то оформилось в мысль смутное воспоминание, которое мелькнуло у меня на задворках сознания в тот момент, когда я нащупала на себе расшитое камнями парчовое платье. – Хммм… А ничего такие декорации! Весьма аутентичненько…

Осмелела, открыла глаза и продолжила исследование. Привыкая к бьющему из окна прямо на меня дневному свету, я несколько раз моргнула.

Тонкие узоры на стенах, вырезанные по тёплому, словно живому, дереву. Полированная, гладкая поверхность резного комода, застланного вышитым рушником. В углу массивная печь с аккуратно сложенными поленьями сбоку, от которых всё ещё шёл тонкий дымный запах.

Красный угол, расписанный узорами, с лампадкой, что мягко светилась, отбрасывая золотистые блики на деревянные стены. Над ней – иконы и обереги, перевитые свежими пучками трав, а рядом – тонкий венок из сушёных цветов.

Зеркало. Дорогая вещь. Вещь, доступная только боярам или княжьему роду.

Значит, я всё-таки согласилась играть княжну.

Хммм… а камеры? Камеры где?

Потолок высокий, деревянные балки украшены резьбой, словно их касалась рука искусного мастера. В углу – большой сундук с чеканными металлическими уголками, рядом – лавка, застеленная шкурой.

И всё же, где камеры?.. И софиты? И продюсер, и режиссёр? И ребята с микрофонами на шестах, которые только тем и занимаются, что постоянно суют их под нос? На худой конец, где ассистенты? Где моя ассистентка?! Где моя Лена?!

Я села в постели и внимательно осмотрелась ещё раз.

На стенах – полки, уставленные глиняными и деревянными сосудами. В воздухе всё тот же терпкий аромат трав. На окнах весят – расшитые золотом и серебром занавески, на столике рядом со мной – деревянная чаша.

И ни одного знакомого мне предмета! Нет, не так. Ни одного привычного мне предмета.

Я тяжело вздохнула и хотела было неосознанно закрыть лицо руками и… замерла, так и не донесся их до лица.

Руки. Которые как бы были моими, но… моими они не были!

Широкие. Мягкие. С короткими, пухлыми пальцами, украшенными массивными перстнями с красными и зелёными камнями. Кожа гладкая и явно ухоженная, да, но это меня не утешало…

– Не-эээт! – с ужасом уставилась я на то, что прикидывалось моими руками. – Нет. Это не мои руки!

Безвкусные громадные перстни, ладно. Перстни понятно. Но как они руки мои так загримировали или…

О боже, неужели я настолько отекла!

В панике я дёрнулась, собираясь вскочить, но, не рассчитывавшая на такую мою прыть голова, закружилась, и я рухнула обратно в кровать, которая при этом затряслась подо мной. Нет, будь это обычная панельная кровать, я бы не удивилась, но ЭТА – была явно из цельного дуба!

Нет, это определенно сон!

Никто не может настолько отечь!

А значит, это точно сон!

Глава 9.1

Окончание главы 8
Просто дурдом какой-то! Один сон дурнее другого! Чем они меня напоили таким эти экспериментаторы чертовы в белых халатах! Или, возможно, это просто телевизор? Это медсестры такую фигню смотрят? Совсем обнаглели! Человек спит, а они ему мешают! Больной человек, к тому же! Надо проснуться и возмутиться по этому поводу!

Я зажмурилась и резко распахнула глаза.

Не помогло.

Они всё ещё были здесь – эти короткие, пухлые пальцы, эта гладкая, но явно чужая кожа, эти нелепые, вызывающе дорогие перстни, будто украденные у восточного базарного короля.

– Ну же, просыпайся! – рявкнула я самой себе и ущипнула запястье.

Ай!

Так. Это больно. А значит, я…

Ничего это не значит, совсем недавно мне уже было и больно и к тому же ещё и холодно! И, тем не менее, это был сон!

Я зажала нос и задержала дыхание. Через несколько секунд мои лёгкие взвыли, требуя воздуха. Но нет! Я держалась! Ещё чуть-чуть – и точно проснусь!

Голова закружилась, в глазах потемнело, но я была настроена решительно: либо я сейчас проснусь в своей кровати, либо прямо тут, в этом идиотском теле с его нелепыми перстнями, умру, и наконец-то, высплюсь как следует! Без всех этих идиотских сновидений!

В ушах зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные пятна, а перстни на руках неожиданно засветились ярче новогодней гирлянды. О вот оно, кажется, я уже слышу голос медсестры…

Глаза сами собой закрылись. Руки самопроизвольно отпустили нос и последний на пару со столь же самопроизвольно раскрывшимся ртом жадно вдохнул воздух.

– Да твою ж мать! – выругалась я после того, как открыв глаза обнаружила себя все в той же комнате и всё с теми же руками. – Нет! Не верю! – отрицательно замотала я головой и, приподнявшись, оперлась на локоть…

– Ай! – непроизвольно взвизгнула я и обнаружила её…

КОСУ.

Нет, к сожалению, не ту, с которой смерть ходит (этой я бы удивилась меньше), а обычную девичью. В смысле, сплетенную из волос.

И толстенная коса эта уж точно не могла быть моей по целым двум взаимосвязанным причинам. У меня пышные, шелковистые, но довольно тонкие волосы, поэтому я всегда, сколько себя помню, носила короткие стрижки.

Может всё-таки прицепили?

Руки сами собой метнулись к основанию косы.

Нет. Не прицепили.

Нарастили?!!

Я распела косу и принялась исследовать волосы.

Не похоже.

И тут я снова «вспомнила», что я сплю. И одновременно почувствовала, что хочу в туалет… Не настолько, чтобы позыв этот нельзя было игнорировать, но зачем? Даже во сне я не собиралась справлять нужду в постели, а потому я откинула одеяло.

И увидела ещё и ИХ.

Живот.

Огромный.

Покрытый дорогой, вышитой золотом сорочкой, которая, честно старалась его украсить, но по факту лишь подчёркивала масштабность трагедии.

И бедра, шириной почти в двухспальную кровать.

Я тяжело вздохнула. И повторила свою мантру.

– Это сон. Это лишь сон, – уговаривала я себя. – Это просто сон. Как и купание в проруби зимой. И гуляние по берегу. И спасение утопающего. И недоспасатель. И его тулуп. Я просто сплю. Очень долго сплю.

Глава 9

– Хи-хи-хи-хи! – внезапный звонкий смешок, мелодичный и беззаботный, как у ребенка, с ноткой озорства и лукавства, разорвал вязкую пелену моего самоуспокоения.

Я вздрогнула. Окинула взглядом комнату.

Никого.

– Яна, успокойся. Это сон, – в очередной раз напоминал я себе, ныряя обратно в постель и натягивая одеяло на голову.

А что? Испытанный, проверенный годами способ. Если спрятаться под одеялом – монстры не тронут.

В детстве помогало.

И я, как в детстве, вжалась в подушку, сжалась в комок, обхватила себя руками, стараясь не шевелиться.

Глава 9.2

Не помогло.

– Хи-хи-хи-хи! – заливисто рассмеялись вновь и позвали: – Я-ааана! – протянул голос, и снова короткий, звонкий смешок, словно тому, кто меня звал было ну очень-очень весело.

«НИЧЕГО НЕ СЛЫШУ. ЭТО ПРОСТО СОН». – Твердо сказала я себе.

– Ну, хватит притворяться! Я же знаю, что ты не спишь! – перешел от смеха к словам голос.

– Сплю! – упрямо возразила я.

– Нет, не спишь! – уверенно-задиристо возразили мне и тут же разрешили: – А впрочем, думай, что хочешь, только сюда поди!

Под одеялом было жарко и душно, и я высунула голову из-под одеяла. Ну а уже раз высунула, то почему бы и не осмотреться.

Осмотрелась.

По-прежнему. Никого.

– Хи-хи-хи-хи! Оттуда не видно! Я в зеркале! А оно так стоит, чтобы ночью никто не мог из него выглянуть и украсть девичью красу! – уведомили меня.

Я медленно повернула голову в сторону зеркала.

Стоявшее у дальней стены оно было развернуто так, что, находясь в постели, видеть себя в нем я, и в самом деле, не могла. Массивное, высокое, почти в человеческий рост, оно сужалось кверху, словно оконный проём.

– Да-да, это оно! Молодец, догадливая! – подсказали мне и ехидно «похвалили». Вслед за чем поинтересовались: – Так ты идешь? Или так и будешь, сидеть и бояться?!

Я уже совершенно не боялась. Да и в туалет, по-прежнему, хотелось, а раз уж все равно вставать, то почему бы и не посмотреть, что там в зеркале.

«Сон же ж! Чего бояться?!» – решила я, подходя к нему и любуясь его резной золотой оправой с узорами, в которых переплетались листья, цветы и хитро завитые стебли.

И оказалась неправа.

Бояться было чего.

Например, щекастой рыжей девицы с тремя или даже пятью подбородками и маленькими щелочками вместо глаз, которая смотрела на меня из отливающего слабым серебристым блеском стекла.

Я вздрогнула и отпрянула.

Но человек ко всему привыкает, вот и я при первом же признаке паники привыкла напоминать себе:

– Это просто сон! Просто сон! Просто сон! Всего лишь сон!

Вот только действовала эта мантра не особо успокаивающе. Я вроде, как и понимала, что это лишь сон, но сердце все равно колотилось, в солнечном сплетении неприятного сосало, а в груди нарастало тягучее, давящее чувство тревоги…

ЕСЛИ ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОН, ТО ПОЧЕМУ Я ВСЁ НЕ ПРОСЫПАЮСЬ И НЕ ПРОСЫПАЮСЬ? ПОЧЕМУ? ЧТО МНЕ МЕШАЕТ? Ответ был если не очевиден, то определенно лежал на поверхности. Точнее не ответ, а пугающая догадка: «А что, если я не сплю?..

– Не-эээт! – тут ж вслух ответила я себе, энергично отрицательно замотав головой и закрыв глаза не только веками, но и руками. – Нет! Нет! И нет! Что за бред?! Ведь явно же бред?! Или… может… мне показалось?..

И я слегка раздвинула пальцы и открыла глаза, чтобы увидеть перед собой вместо лица рыжей дородной девицы рыбью морду. Знакомую, что б её, рыбью морду!

Вот хотите верьте, хотите нет, а я её сразу узнала! И окончательно решила, что если это не сон, то я сошла с ума!

И подтверждение этой моей догадки не заставило себя ждать, потому как рыба со мной заговорила.

– Ну как, довольна?

Я несколько раз оторопело моргнула, пытаясь осознать увиденное, услышанное и… свой новый диагноз.

– Что?.. – уточнила я, поскольку осознать не получалось. Мозг категорически отказывался выходить из ступора.

– Я спрашиваю, ты довольна? – повторила рыба. И в звонком, детском голоске её при этом звучала явная уверенность в том, что ответ будет именно «да».

И меня это задело. Вот прям за живое зацепило.

«Довольна?!!»

Глава 9.3

Я была какой угодно, растерянной, шокированной, обескураженной, сбитой с толку, выбитой из колеи, перепуганной, выведенной из себя, дезориентированной, с мозгами набекрень, но определенно НЕ довольной, поэтому я совершенно искренне-недоуменно уточнила.

– Довольна чем?!!

– Как чем?!! – не меньше меня удивилась рыбина. Я бы даже сказала, обескуражилась и обиделась. – Я же ж исполнила твоё самое заветное желание! И еще несколько просто заветных, но это ладно, – махнула она хвостом, – так, чисто попутно.

Мои брови сами собой взлетели вверх, глаза распахнулись, рот несколько раз открылся и закрылся. Наконец, я всё же сумела выдохнуть:

– Моё что-оо? – с нервным смешком вопросила я. «Может я и тронулась умом, но не настолько же!?»

– Твоё самое заветное желание! И несколько просто заветных, – терпеливо-снисходительно повторили мне, слегка повысив голос и чуть более медленно, как повторяют обычно для туговатых на ухо.

– Что-что?! – хохотнула я, как самая настоящая помешанная. – Это каких? Искупаться в ледяной проруби, поваляться с потным мужиком на льдине и стать колобком?! – На последнем слове голос у меня дрогнул, потому что смысл происходящего, того, что я на полном серьезе спорю со своей галлюцинацией, начинал просачиваться в мой взявший паузу мозг зловещими ледяными каплями осознания того, что я всё-таки схожу с ума. Он (мой мозг) еще не был готов это признать, но и цепляться за надежду о том, что всё происходящее это всего лишь сон, ему было всё сложнее. Слишком уж бредовым был этот сон. Слишком длинным. – Будь добра, кстати, напомни мне, пожалуйста, когда я тебе все эти свои заветные желания озвучила? – решив всё же продолжать беседу, задала я своей галлюцинации очередной вопрос.

Не то, чтобы я не понимала, что, продолжая разговор с галлюцинацией, я лишь подливаю масла в огонь собственного безумия, но любопытство и возмущение оказались сильнее доводов разума.

– Ну ты ведь хотела спасти утопающего, выбраться из воды живой и хотела стать здоровой. И вуаля! Я исполнила все твои желания: ты спасла утопающего, ты жива, ты не в воде, и ты – здорова, как бык! – радостно сообщила мне рыбина.

У меня в прямом смысле слова отпала челюсть.

«Нет. Это не бред. Это – ахинея! Настолько ахинея, что насколько бы больным ни был мой мозг, он такое бы не сочинил! Ну конечно же! – тут же радостно встрепенулся мой реабилитированный мозг и озарился новым предположением: – Я просто в коме! И моё подсознание просто перерабатывает информацию, полученную перед тем, как оно потеряло сознание. Сценарий про княжну, который я читала накануне вечером, и начинался он сценой на зимнем пруду. Рыба, которую я нашла на берегу и спасла. Утопающий, которого я бросилась спасать. Да, теперь всё понятно. Вот почему мне снится подобная околесица!»

Я окинула скользящим взглядом горницу и вновь перевела взгляд на ехидную морду рыбины, которая вызывала во мне безотчетное раздражение. Умом я понимала, что она лишь плод моего воображения, но душа требовала расставить точки над происходящим Ё-ма-Ё.

– То, что я хотела или не хотела – это моё личное мнение! – слегка повысив голос, членораздельно отчеканила я. – Которым я ни с кем не делилась! И ни о чём никого не просила!

Я сделала шаг вперёд, нависая над зеркалом.

– Поэтому БУДЬ ДОБРА… – я говорила медленно, чётко, с угрозой, – верни меня обратно! В МОЁ ТЕЛО!

Вот вам! Мой сон, мои правила!

Глава 9.4

Рыбина моргнула, явно не веря своим ушам, ну или жабрам. Или чем там конкретно эта рыбина меня слышала?..

– Ты это что? Серьёзно?!

– А похоже, что я шучу?! – зло рявкнула я и потребовала: – Верни меня обратно!

Явно не ожидавшая от меня такой реакции рыбина даже отплыла немного назад, словно опасалась, что я могу её схватить за жабры.

И, честно говоря, я бы с удовольствием! Если бы это было возможно. Не могу объяснить. Я вроде и понимала, точнее, считала тогда, что она лишь плод моего воображения, но в то же время она бесила меня так, как если бы я была уверена, что она причина всего произошедшего со мной!

Видно, правду говорят, себя обмануть можно, а судьбу нельзя.

Рыбина тяжело вздохнула и раздраженно мотнула хвостом.

– Вот странная… – проворчала она. – Я ей за просто так дала то, о чем все мечтают! То, что ни за какие деньги не купишь, а она… Ты хоть понимаешь от чего отказываешься?! От МОЛОДОСТИ И ЗДОРОВЬЯ!!!

– Понимаю, – сквозь сжатые зубы обманчиво спокойным тоном подтвердила я, уперев руки в боки. – И с полным пониманием того, от чего отказываюсь, ОТКАЗЫВАЮСЬ ОТ СТОЛЬ ИЗЛИШНЕ ЩЕДРОГО ДАРА, – рявкнула я, кивнув на своё молодое и, во всех смыслах этого слова, здоровое тело.

– Подумаешь, пару месяцев на диете и опять будешь стройной как березка, – неправильно поняла рыбина.

Я закатила глаза и фыркнула.

– Я не об этой щедрости! – вновь скользнула я взглядом по «щедротам», которые, к слову, были столь обильны, что, чтобы избавиться от них все пару лет понадобились бы, и то в лучшем случае. – Я о молодости и здоровье! Мне чужого не надо! Я хочу своё, да, больное, да немощное, но СВОЕ тело! И очнуться я хочу среди своих родных и близких! В окружении знакомых мне вещей, понимая при этом, где именно я нахожусь! – объяснила я своему подсознанию, персонификацией коего считала рыбину.

Которая, к слову, меж тем, снова тяжело вздохнула, виновато опустила глаза и нервно дергая плавниками и хвостом, начала с того, что извинилась, затем сообщила мне, что она всё понимает. И не только понимает, но и уважает и даже поддерживает…

Я не провидица, но о том, что «НО» обязательно последует, я заподозрила ещё после извинений, к тому же моменту, когда она принялась заверять меня в уважении и поддержке, я уже точно знала: слишком мягко стелет!

– НИКАКИХ «НО»! – предупредила я, придав голосу настолько непримиримую жёсткость, что мой тон даже у меня самой вызвал лёгкий трепет.

И мне, разумеется, тут же «уступили».

– Хорошо. – согласилась рыбина. – Скажу без «но». То, о чем ты просишь, невозможно.

Я моргнула. Потом ещё раз. И еще раз.

– Что значит – невозможно? – обманчиво спокойным голосом уточнила я и… с места в карьер зашла с козырного туза, ну это я так думала): – МОЙ СОН – МОИ ПРАВИЛА!!!

Рыба задумчиво нахмурилась и почесала плавником хвоста затылок.

– А вот знаешь, я даже и спорить с тобой не буду! Хочешь верить в то, что это сон – верь! Мне, если хочешь знать, на тебя вообще плевать с высокой горки! Я не тебя спасала, а цесаревича, а ты так, под руку, то есть, под плавник попалась! А теперь ты можешь делать, что хочешь! Хоть с ума сходить, хоть опять в прорубь сигать! Мне всё равно!

Признаюсь честно, я опешила. Такого ответа я от своего подсознания ну никак не ожидала. Не то, чтобы мне обидно стало. Скорее, я просто не знала, как понимать услышанное.

– В смысле, «под руку попалась»? – уточнила я.