Поцелованная тьмой

Обращение

Обращение к тем, кто осмелился открыть эту историю

Я не знаю твоего имени. Не знаю, в какой час ты найдёшь эти строки — на изломе ночи или в зареве последней зари. Но раз ты здесь, значит, ты ищешь. Не свет, не истину, не прощение. Ты ищешь себя в тенях чужих историй. Ищешь то, что когда-то потерял между ночью и рассветом, в сломанных молитвах, в горьком вине на дне хрустального бокала, в чужих ладонях, что так и не смогли удержать.

«Поцелованная тьмой» — это не книга. Это голос. Древний, как иссохшие корни под песками, как имена, что давно стерлись со стен гробниц. Это история для тех, кто утратил право на покой. Это о сломленных. О тех, кто умеет красиво тонуть. О тех, кто смотрит в бездну и слышит в ответ своё имя. Здесь нет света. Здесь есть шелест шёлковых занавесей, запах крови в полутьме и души, обмотанные старыми клятвами. Это не просто книга — это обитель заблудших. Ты откроешь эти страницы, и, возможно, впервые увидишь себя настоящего. Не того, кем привык казаться миру. А того, кто плачет беззвучно. Кто ждал. Кто предавал. Кто обнимал свою тьму, когда никого больше не осталось.Если ты найдёшь здесь строчку, которая станет твоей — значит, я писала эту книгу для тебя..

Ты не найдёшь здесь спасения. Но, быть может, отыщешь в этих словах то, чего тебе всегда не хватало. Тьму, которая не убивает, а обнимает. Боль, что напоминает — ты ещё жив. И беззвучное "я понимаю", вложенное между строк, в пустых местах, где нет слов.

Если после этой дороги ты останешься прежним — значит, не для тебя были эти страницы.

А если изменишься — помни моё безымянное имя.
Я ждал тебя здесь.

nevresurse

Пролог

Я с детства жадно глотала сказки о принцессах и, украдкой от родителей, смотрела старенькие мультфильмы на крохотном экране. Мои сестры боготворили Жасмин, Покахонтас, Ариэль — сильных, дерзких, непокорных. А я... я любила Фиону. Потому что, в каком-то странном смысле, мы были похожи.

Нет, я не превращаюсь в огра по ночам. Но я живу в высоком замке, укрытом от мира, охраняемом не одним, а множеством драконов. И, как она, я жду своего принца. Того, кто однажды возьмёт меня за руку и увезёт далеко отсюда.

Вот только наши с ней истории разнятся в деталях. Я живу в этом замке счастливо, окружённая заботой и любовью своей семьи. Особенно отца. У меня даже есть принц — жених, которого выбрал для меня он сам. Однажды я тайком пробралась в его потайную комнату, созданную для чрезвычайных ситуаций, и увидела его. Красивый. Богатый. Совершенный.

Хочу ли я стать его женой? Не знаю. Это трудный вопрос. Я ведь знала любовь только по тому старенькому телевизору, который тайком подарил мне верный слуга Керасим. Моя вера не дозволяет мне любить до брака. И я благодарна Всевышнему за то, что в сердце моём к нему живёт лишь лёгкая, детская симпатия.

Сегодня мне исполняется девятнадцать. Отец устроил в мою честь праздник, пригласив лучших музыкантов и танцовщиц Аравии.

Я почти готова. На запястье поблёскивает тонкий золотой браслет. Чёрные, мягкие локоны струятся по спине. Я поправляю белоснежное платье с тонкими, струящимися рукавами и разрезами, приоткрывающими мои бледные руки.

— Лола! Мы ждём твоего танца! — без стука врывается Наида, моя сестра. Я улыбаюсь. Все здесь обожают мои танцы. В детстве, когда сестры гуляли в саду, я из скуки выучила танец живота. Моей наставницей была лучшая танцовщица Востока — я сама попросилась к ней на уроки.

— Тогда не стану вас томить! — смеясь, хватаю сестру за запястье и выбегаю из покоев.

За дверями льётся живая музыка. Тело само начинает плавно двигаться в такт. Я поднимаю руки, иду, покачивая бёдрами, спускаюсь по лестнице, ловлю на себе тёплые взгляды женщин. Звонко смеюсь, мои движения становятся быстрее, пояс с монетками на бёдрах звенит, словно серебряный дождь. Я танцую, приближаясь к отцу. Его взгляд — наполненный нежностью, любовью, бесконечной заботой. Я целую его руку, кружась на месте.

В зале — роскошные шали, струящиеся с колонн. Слева — музыканты. Танцовщицы окружают меня, улыбаясь. Женщины и евнухи сидят за низкими столиками. Мужчинам сюда нельзя. Они веселятся в другом крыле дворца.

Я делаю глубокий вдох. Сердце ликует — здесь моя семья. Они счастливы. Они со мной.

Отец подходит, обнимает меня за плечи.

— Моя хабибти... Тебе нравится праздник? — спрашивает он, кружась со мной в танце.

— Папа... Это лучший день! Спасибо! — я останавливаюсь, прижимаюсь к нему, — Пожалуйста... Исполни мою мечту.

Я смотрю прямо в его глаза. Момент — и его лицо меняется. Он мрачнеет. Я знала, что услышу отказ, но надеялась: может быть, в этот особенный день он сделает для меня исключение.

— Лола... Сколько раз я говорил: нельзя покидать дворец. Нельзя показывать лицо чужим. И нельзя говорить в их присутствии, — голос его становится жёстким. — Ты выросла в безопасности и не знаешь, что скрывается за этими стенами. Там... зло. И ты — не такая, как все. Ты — особенная. Если о тебе узнают... начнётся война. Ты этого хочешь?

— Я самая обычная, папа... Почему ты всё это говоришь? — нахмурилась я. Мне никогда не рассказывали правду.

Да, все знали, что у короля есть старшая дочь. Но никто меня не видел. Люди шептались, будто отец прячет во дворце уродину. Но я ведь здорова...

— Посмотри на себя... Твоя красота... Она — проклятие. Таких, как ты, рождают раз в несколько веков. За такими охотятся. А твой голос... Он погубит любого, кто осмелится встать на пути. Ты — сокровище. И враги не пощадят тебя, Лола.

— Папа... Ты опять утрируешь, — смущённо улыбнулась я.

И в этот момент в зал ворвался евнух, бледный, как полотно.

— Господин Асад, беда!

Отец напрягся. В его взгляде — тревога. Евнух что-то быстро шепнул ему. Гнев и страх исказили лицо отца.

— Музыку остановить! Всем в туннели! — приказал он.

У меня похолодело в жилах.

— Лола, быстро надень платок. Спрячь лицо. Никому не показывайся. Не выходи из туннеля. Обещай, — он оттолкнул меня к служанке.

Повсюду закричали. Люди метались, сбивая друг друга. Меня тянули за руку, на ходу надевая чёрное платье и длинный платок. По обрывкам криков я поняла: на дворец напали.

Выстрелы. Крики. Запах крови. Я едва держалась на ногах.

Служанка открыла тайную дверь. Я дрожала. Всевышний, спаси нас...

И тут — жалобное мяуканье.

— Там кот! Они его убьют! — закричала я, рванулась, но служанка вцепилась в мой локоть.

— Госпожа... Не рискуйте ради зверя!

Зверя?.. Он такой же живой, как я.

Я вырвалась и кинулась в коридор. Увидела комочек серой шерсти, дрожащий в углу. Обняла его, прижимая к груди.

— Не бойся, малыш. Мы сбежим.

Но не успела я подняться — спиной почувствовала холодный металл.

— Лицом ко мне! Быстро!

Отвратительный, мерзкий голос. Я поднялась, закрыв лицо, и медленно обернулась.

— Шевельнись — и пуля в сердце. Поняла меня? — прошипел он, прижимая дуло к моей ключице. Я кивнула. Дыхание сбилось. Пот стекал по спине.

Всевышний... Папа... Спаси...

Слёзы жгли глаза. Я сжала котёнка крепче.

Нас вели по коридору. По лестнице. На полу — тела. Стражники. Душа кричала. Тошнота подкатила к горлу.

— А ты что, решил угоститься арабским мясом? — противный голос. Перед нами встал толстяк с автоматом. За ним — ещё десятки.

— Её к Бобу. Завтра продадим вместе с остальным товаром. Когда узнают, из какого дворца — озолотимся, — ухмыльнулся.

Харам... Как он посмел? Мои ладони вспотели. Как я могла так глупо попасть в ловушку...

Во дворе впервые увидела дворец снаружи. Зелень, фонтаны, деревья...Опустив кота на землю, я затаила дыхание, но в этот момент меня силком затолкали в фургон, набитый женщинами.

Глава 1

Животный страх. Он сковал тело ледяными цепями, стянул грудь невидимой петлёй. Страх перед неизвестностью. Страх перед смертью, которая, казалось, притаилась за каждой тенью.

Чего я добивалась? Почему ослушалась свою служанку?

Отец всегда говорил, что моё сердце слишком доброе и слишком большое для этого мира. Возможно, именно поэтому сейчас я стою на краю гибели — и не знаю, как выбраться.

Нас с девушками привели в огромный, сырой подвал. Пахло плесенью, гнилью и чужим страхом. Бросили туда, как ненужный скот — без воды, без еды, без права на надежду. Плач разносился эхом, сливаясь с истериками. Несколько из нас пытались сопротивляться, за что получали звонкие пощёчины и удары под дых. Я дрожала. Мне было страшно. До судорог в пальцах. До слёз в глазах.

Куда нас привезли? Зачем?

Тысячи вопросов роились в голове, а ответов не было. Девушки сторонились меня, скрытой в парандже. Бандиты обходили меня стороной, шепча, что я, возможно, больна. И я, к стыду своему, радовалась этой мерзкой реплике:

— Не трогайте её. Пусть сначала врач посмотрит, может быть, эта дрянь чем-то заражена.

Обидно? Конечно. Но что по сравнению с унижениями, что мы слышали без конца.

Я потеряла счёт времени в этой вонючей темнице без окон, без солнца. И каждый раз вздрагивала, как только скрипела массивная металлическая дверь. Сегодня её распахнул низкорослый, плотный мужчина, за которым вошли люди в масках с пистолетами.

— К вашему несчастью, теперь вы — мои, мои драгоценные шлюхи. — его голос разрезал тишину, словно хлыст. — С этого момента у вас нет имен, нет прошлого. Вы — товар. И очень скоро вас разберут новые хозяева.

Мои колени подогнулись. Нет... Это ошибка. Я принцесса Аравии. Так не должно быть.

Что же делать?

— Мои клиенты — люди влиятельные. Им не нужны проблемы. Любой писк — и будете наказаны так, что сами захотите умереть.

Его взгляд скользнул по девичьим лицам, на мгновение задержавшись на мне. Я опустила глаза, боясь выдать свой страх.

— А что с той, что в парандже? — спросил он у ближайшего к нему.

— Не подходили. Говорят, больна. Врач ещё не осмотрел.

Мужчина смерил меня взглядом, от которого по коже побежали мурашки, и, ничего не сказав, ушёл.

— Я надеюсь, они хотя бы будут симпатичными... — пробормотала высокая блондинка.

— Мы должны бежать, пока можем. — Я прошептала, и все удивлённо посмотрели на меня. Кто-то снова заплакал.

— Как, по-твоему? Тут одни стены и железная дверь! — горько заметила девушка с каре. Я опустила глаза. Они правы... Но нельзя сдаваться.

— Кто-то должен начать драку, отвлечь их. Остальное — на мне. Адреналин рвёт изнутри. Не знаю, что делаю, но... надо. Либо мы умрём от рук их клиентов, либо от пуль.

— У тебя красивый голос. — произнесла одна из девушек, подходя ко мне. — Мои уши в раю.

Я отступила, не понимая её намерений, но тут блондинка с размаху ударила её в челюсть. Я ахнула, прижимая руку к груди. Как я могла попросить их быть жестокими к самим себе?

— Помогите! Драка! Убивают! — завопила девушка. Всё. Сейчас или никогда.

Я метнулась к двери, прижалась к стене. Скрип замка, мужчина в маске вошёл, размахивая пистолетом. Я заметила у него на бедре кинжал.

«Давай, Лола...» — отозвался голос в голове.

Я резко бросилась вперёд, ухватилась за рукоять и с силой вонзила клинок ему в шею. Густая, горячая кровь хлынула мне на руки. Желчь подступила к горлу. Я убила. Я. Убила. Человека.

Руки дрожат, но нет времени на рыдания.

— Тихо, за мной. — Я сняла с его пояса пистолет. Спасибо Саддику, моему наставнику по борьбе.. Сколько раз он смеялся над моими приёмами. Сколько раз уверял, что мне не грозит опасность. Как же он ошибался.

Мы двинулись по сырому, тёмному коридору. Кто-то всхлипывал. Кто-то молился.

За поворотом услышала голоса:

— Дон Риччи прибудет. Пусть товар будет послушным.

От этих слов подкатила тошнота. Я остановила девушек. Перед нами три коридора. Только один — к спасению. Я закрыла глаза, вслушиваясь в каждый звук. И вот — отчётливый скрип люка. Да. Это путь.

— Я спасу вас. Обещаю. — Я жестом велела оставаться. Платок прилип к лбу. Подняла пистолет.

Лестница, шаг за шагом. Свежий воздух бил в лицо. Я выглянула — лес. Запасной выход. Мы свободны!

— Быстро! Вылезайте! — Тихо шепчу. Одну за другой я тяну их из подвала.

— Убегайте. Не оглядывайтесь,— В их глазах я вижу благодарность.

— Спасибо. Я — Кая. Всю жизнь буду в долгу у тебя.

— Лола, — киваю, — Плати мне своим счастьем. Все вы.

Они долго всматривались в мои глаза, затем убегая, скрылись кто-куда. А я — на север. Сердце стучит, как барабан. Уши закладывает лай гончих. Чёрт. Надо бежать.

Вдруг я слышу женский крик.

«Нет, Лола, уходи!» —кричит мне разум, но я не могу. Шаг вперёд. Второй крик. Бегу на звук. Всего за пару мгновений я оказываюсь у опушки леса, недалеко от которого замечаю девушку.

Она лежит, зажав окровавленную руку. Над ней низкий ублюдок из подвала.

— Где они?! Говори, сука!

Девушка молчит. Его ярость растёт. Он ломает ей руку, и я слышу хруст. Тошнота подкатывает. Он берёт нож и отрубает ей палец. Кровь бьет фонтаном. Я зажимаю рот.

— Дальше — рука, ноги, язык, глаза. Говори!

Я поднимаю пистолет. Иду. Это была глупая выходка, здесь их слишком много.

— Вот и появилась наша прокаженная!,— весело усмехнулся Боб.

Трое направляют оружие на меня. Я прижалась к дереву, замирая от страха. Воздух наполнился запахом пороха и свежей крови. Шаги. Медленные, отмеренные, тяжёлые.

Выхода нет...

— Где товар, Боб? — раздался низкий, бархатистый голос. Его тембр был таким спокойным, что от этого становилось ещё страшнее.

Боб вздрогнул, быстро отступая в сторону.

— Босс... я... это...

Из глубины леса появился высокий мужчина. Его присутствие давило. Тёмный костюм сидел на нём безупречно, взгляд холодный, безжалостный, как у хищника, что уже выбрал жертву. Волосы цвета воронова крыла, подбородок покрыт лёгкой щетиной. Он остановился, оценивающе оглядывая происходящее.

Глава 2

Я пришла в себя от резкой, оглушающей боли в голове. Глаза будто налились свинцом — я не могла их открыть, а язык прилип к небу, пересохшее горло не слушалось. Где я? Куда меня притащил этот зверь?

Ответ мог знать только он.

Вторая попытка открыть глаза оказалась удачнее. Я моргнула, пытаясь сфокусироваться на тусклой, мигающей лампочке, что висела в центре потолка, словно последняя надежда этого забытого Богом места.

Медленно осмотрела помещение. Пусто.

Гулкие серые стены, сырой бетонный пол, тяжелый запах плесени и затхлости.

Я судорожно втянула воздух, и по телу пробежала дрожь.

Боже... куда я попала? Что со мной будут делать?

Взглянув на себя, я облегчённо вздохнула. Одежда на месте. Платок с головы никто не сорвал. Но мочевой пузырь уже неумолимо умолял о пощаде, а желудок скручивало от голода.

Наверное, впервые в жизни я поняла, что значит голодать по-настоящему. Слёзы сами выступили на глазах. Совсем недавно я танцевала со своими сёстрами, под одобрительные хлопки отца, а теперь — сижу на холодном полу, как выброшенная вещь, одна, в незнакомом месте, без семьи, без тепла.

Я невольно вспомнила принцессу Фиону и взбесилась на себя. Какого чёрта я тогда мечтала о свободе, о том, чтобы кто-то спас меня от той жизни, где мне, по сути, было хорошо? Где теперь мой жених? Почему отец не рвёт горы, не ищет меня?

О, Всевышний, сердце отца, наверное, разрывается сейчас...

Вдруг дверь скрипнула, и я вжалась в угол, обхватив колени. Повернуть голову на звук было страшно, но я всё же посмотрела — и увидела его. Дона Домиано Риччи. Высокий, как скала, с холодным, хищным взглядом.

Он подошёл ближе, от него веяло сталью и смертью.

— Снимай одежду, — его голос резанул по нервам, словно ножом по живому.

Я раскрыла глаза, губы задрожали, но я крепко их сжала. Медленно мотнула головой.

Его лицо исказилось.

— Или ты сейчас же раздеваешься, или я сам это сделаю. И поверь... мне плевать, как ты будешь орать.

Я вздёрнула подбородок, силясь казаться храбрее, чем была.

— Я... дочь короля Асада, — пискнула я, когда его лицо оказалось всего в паре сантиметров от моего. От жара его тела щеки вспыхнули. Домиано ухмыльнулся.

— У Асада три дочери. Наида, Аида, Фатима... и ещё одна, убогая, которую он держал взаперти, как срам. Так значит, ты — та самая, да?

Его глаза впились в меня, как лезвия. Я опустила взгляд, чувствуя, как внутри всё сжимается.

— Пожалуйста... отпустите меня к отцу. Он... он заплатит. Любую сумму, в любой валюте.

Я старалась говорить спокойно, но голос срывался. Он насмешливо хмыкнул.

— Дочь Асада, значит? — Домиано скривил губы. — А как зовут нашу драгоценную принцессу?

— Лола... — почти шёпотом.

— Лола... — он повторил моё имя, как бы пробуя его на вкус. — Что ж, принцесса, ты сильно облажалась, раз попала ко мне.

Он резко подошёл, и я ударилась спиной о стену, стараясь держать дистанцию, но он только сократил её.

— Думаешь, я боюсь твоего папаши, м? — его голос хрипел от ярости. — Я уже держу в кулаке всю Италию. Испания вот-вот ляжет под меня. Мировые крысы вылизывают подошву моих ботинок, боясь меня, как смерти. А ваш арабский хлам... мешает мне, как гниль на пути.

— Не смей так говорить! — выкрикнула я, вскипев, — Мой отец сильнее тебя и могущественнее любого дона!

Его пальцы вцепились в моё плечо так, что я едва сдержала стон.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела я, дёргаясь.

— Не настолько он могущественен, раз я так легко держу его сокровище в руках, — усмехнулся Домиано. — Где же твой всесильный папаша сейчас, а? Видишь? Нету его.

Слёзы защипали глаза, а он, довольный этим зрелищем, достал телефон.

— Адриано. Позвони этим поганым арабам. Передай — их принцесса теперь моя.

Я в ужасе уставилась на него.

— Пока новости дойдут, я буду задавать тебе вопросы. И либо ты отвечаешь — либо я буду задавать их, снимая с тебя тряпки. Все поняла?

Я сглотнула, судорожно кивнув. Он ухмыльнулся.

— Почему Асад прятал тебя от мира?

— Я... не знаю. Он... всегда держал меня во дворце. Даже в сад не выпускал,— сказала я, задумавшись,— Говорил, что я особенная... что мои лицо и голос могут обернуться оружием для врагов.

Домиано фыркнул.

— Хм. Знаешь... голос у тебя и правда стоящий. Но куда больше мне интересно, что ты под этими тряпками прячешь?— он оскалился, но тут же снова натянул свою ледяную маску. — Зачем это всё?

— Я оберегаю себя, — отрезала я. — В нашем мире слишком много грязных мужчин. Я ревную своё тело и волосы. Я сама выберу того, кто будет достоин увидеть меня всю.

Его глаза вспыхнули чем-то тревожным. Я почувствовала, как по коже побежали мурашки.

— Придётся снять это для меня, — процедил он.

— Ты этого не заслуживаешь. Ты... ничто!

Он вскинул брови, его лицо перекосилось от злости.

— Ты смеешь так со мной говорить? Ты, маленькая дрянь! Я мог бы сжечь твоё имя к утру, и никто даже не вспомнил бы тебя.

Я раскрыла рот, чтобы что-то возразить, но раздался звонок. Домиано ответил, не отводя от меня взгляда.

— Говори. — Он помолчал, а потом усмехнулся. — Вот как? Папаша твой слег.. Говорят, инсульт хватил. Какая... досада,— его спокойный голос прошелся по мне, словно острое лезвие.

Я вцепилась руками в рот, чтобы не разреветься.

— Отпусти... меня... к нему... — выдавила я, не надеясь ни на что.

— Ты теперь моя, Лола. Если Асад отдаст мне кусок Аравии — получит тебя обратно. Если же нет — никто и никогда тебя не найдёт. А как надоешь мне — вывезу в Стамбул и брошу в Босфор. Символично будет. Лола означает тюльпан... А там их ценят.

Колени предательски подогнулись, я вжалась в стену.

— Не бойся, куколка, сегодня я тебя не раздену. Хочу, чтобы ты ещё погадала, каково это будет,— черные глаза без доли усмешки оглядели меня.

— Я... останусь здесь? — с трудом выговорила я, осматривая комнату.

Глава 3

Ночь забрала остатки адреналина. Будто очнулась от дурного сна — только теперь я по-настоящему поняла, что произошло за эти два дня. Я убила. Холодно. Без пощады.

Позволила себе разрыдаться так, что за дверью раздался испуганный голос Долорес, просящей впустить её. Мне было плевать, слышит ли это Домиано. Плевать, что увидит мою слабость, мой страх.

Мой поступок, моя безрассудная дерзость стоили отцу инсульта. Боже, как же я хотела увидеть его, обнять, сказать, что его любимая принцесса жива. Что не сдастся. Я должна быть сильной ради семьи. Должна сбежать. Вернуться к ним. А Домиано не вправе удерживать меня. Я не наложница. Не рабыня.

Только к рассвету, вымотанная слезами, я провалилась в чёрную бездну сна.

Разбудил меня щелчок замка. Сердце сжалось. Я в одном белье. Что, если это он?.. Торопливо натягиваю одеяло до самых бровей. Дверь открылась.

— О Всевышний... Долорес... — прохрипела я, узнавая её. — Чуть в гроб не вогнала.

Она вошла, держа в руках несколько пакетов.

— Простите, миледи... Я боялась, что... что вы с собой что-нибудь... А уже полдень, а вы всё ещё...

Она виновато опустила голову.

— Ничего страшного, хабибти, — я села на кровати по-турецки и попыталась улыбнуться. Долорес казалась женщиной доброй, с тёмно-голубыми глазами и лёгкими морщинками у губ. Высокая, с оливковой кожей, волосы собранные в аккуратный пучок.

— Миледи... а почему вы прячетесь под одеялом?

Я пригласила её сесть рядом. Долорес колебалась, но мой взгляд не оставил ей выбора.

— Я мусульманка, Долорес. Соблюдаю заветы Всевышнего. Моё тело — не для чужих глаз. А уж тем более — не для похотливых мужчин без совести. Я берегу себя. Потому что найти добросовестного — редкость.

Она смотрела на меня с удивлением, потом прошептала:

— У вас чудесный голос, миледи. Я могла бы слушать его вечно.

Я смущённо улыбнулась.

— Это вам... — она протянула пакеты. — Босс велел передать.

— Зови меня Лола.

Её губы дрогнули в лёгкой улыбке. Я осторожно раскрыла первый пакет. Белое длинное платье — точь-в-точь по размеру. Во втором — платок дымчато-серого цвета, гармонирующий с моими глазами.

— Он... правда купил то, что я хотела, — прошептала я, проводя ладонью по мягкой ткани.

— Это вы должны надеть сейчас. Позже привезут остальное.

Я взглянула на Долорес. Её губы сжались, когда она заметила моё загрустившее лицо.

— Я не останусь здесь. Клянусь Всевышним, я не могу. Помоги мне, Долорес, прошу... — я вцепилась в её ладони.

Она попыталась отстраниться, но я держала крепче.

— Лола... милая... Я не могу.

— Помоги. У моего отца инсульт... Этот демон сообщил ему, что я здесь... Папа умирает без меня. Помоги — я клянусь, заберу тебя с собой. Ты будешь жить, как королева.

Её глаза дрогнули.

— Я не предам Босса Риччи. Никогда.

Слёзы предательски наполнили глаза.

— Но... я подумаю, как тебе помочь.

— Да благословит тебя Всевышний... — я вскочила, закружилась, взывая к небу, и крепко обняла её.

Она улыбнулась, погладила мою щёку.

— А сейчас — вниз. Тебе надо поесть.

— Этот огр там? — я с опаской выглянула в ванную.

— Уехал по делам. Не бойся.

Я быстро умылась, надела платье, повязала платок. Одетая так, как велит сердце, я почувствовала себя собой.

Медленно спустилась в гостиную.

— Так вот ты какая, принцесса, — раздался тяжёлый, басовитый голос.

Я обернулась. Передо мной стоял Адриано — крепкий, высокий мужчина с наглыми золотисто-карими глазами.

— Меня зовут Адриано. Я — правая рука Босса.

— Лола, — ответила я, не отводя взгляда. Он нахально рассматривал меня, а я не собиралась ему проигрывать.

— Долго ли мне тут быть? Что Босс хочет от моего отца?

Он ухмыльнулся.

— Власть. Над всей вашей страной. Над путями, портами, небом и землёй. Над людьми. Над всем. У него бы получилось... если бы не ваше упрямство.

Я сжала губы. Отвращение к этим людям разлилось в груди.

— Скоро прибудет человек твоего папаши. Попробуем решить всё мирно, — сказал Адриано, сжалившись.

Я вздохнула с облегчением. Скоро домой.

— Передай Боссу — пусть не тратит деньги на эти платья. Я здесь надолго не задержусь.

Он рассмеялся.

— Думаешь, он тебя отпустит? Не надейся.

Я хотела ответить, но тут открылись двери, и появился он. Домиано.

Его взгляд скользнул по мне, холодный и острый.

— Пусть наша гостья пообедает в саду, пока я занят.

Я вздрогнула от его голоса — бархатного, как сладость, что скрывает в себе яд.

— Вы отпустите меня, когда приедет советчик?

Он устало закрыл глаза, затем отвернулся. В гостиную за Домиано вошла женщина в вызывающем красном платье. Светлые локоны, яркие губы.

— Босс, кто это чучело? — её звонкий голос прорезал воздух.

Я обернулась — Долорес стояла рядом, её глаза молили о снисхождении.

— Я обдумаю твоё предложение... если будешь хорошей девочкой, — процедил Домиано, даже не удостоив меня представления.

Отвращение.

Он позвал женщину к себе, а я смотрела, как она, виляя бёдрами, взбирается по лестнице.

— Это Мишель, — шепнула Долорес.

— Скажи как есть. Его шлюха, — отозвался Адриано, покидая комнату.

Меня подташнивало. Я выбежала на улицу. Яркое солнце освещало всю огромную территорию. Везде цвела зелень, в глаза бросились идеально подстриженные газоны, высокие статуи, белая беседка и прозрачное озеро. Все это так чуждо, даже воздух. Он другой. Это не Аравия...это не мой дом.

— Где я?.. — закричала я, с трудом сдерживая панику.

— «Welcome to Italia», принцесса, — раздался за спиной довольный голос Адриано.

Я побледнела.

— Ты спала два дня. Мы давно уже здесь.

Я с трудом держалась на ногах.

— А кое-кто хотел попробовать тебя... но Босс запретил. Теперь я понимаю почему, — его глаза осколками пробежали по моему лицу.

Я отвернулась.

Глава 4

Может ли измениться мышление человека за пару дней? Может ли невинность уживаться с жаждой смерти, страсти и свободы? Я не знаю... Моё сердце бушует, но разум остаётся сильнее. Я понимаю, что должна сосредоточиться на спасении своей семьи, на том, ради чего живу — но сердце рвёт и мечет, мечется, как пойманная в клетку птица. Моя вера порицает ложь, предательство. Я не хочу обманывать Домиано, не хочу втираться к нему в доверие. Это противно мне, это не моё. Я не имею права лгать человеку, даже если он — самое чудовищное порождение этого мира.

С этими мучительными мыслями я открыла глаза. Бледные лучи солнца пробивались сквозь лёгкую тюль, скользили по полу, цеплялись за шелковые подушки. Воздух был пропитан ароматом апельсиновой цедры и тяжёлым запахом старого дерева. Я приподнялась на локтях и увидела, как спокойно дышит во сне Керасим. Его лицо было безмятежным, словно он и не жил в этом мире боли и жестокости. Парень двадцати двух лет, ростом чуть выше меня, с каштановыми кудрями, небрежно упавшими на высокий лоб. Густые брови нахмурились от яркого света, тонкие губы дрожали, шепча что-то несвязное во сне. Он был худощав, но сильнее и выносливее многих обученных воинов. Для меня он всегда был братом, тем, кого Всевышний не дал моей семье.

Я вспомнила, как впервые увидела его, когда мне было всего пять. Отец привёз его из восточных стран вместе с другими мальчишками, искалеченными варварским обычаем. В нашей вере подобные надругательства запрещены. Тело дано человеку Всевышним — и никто не смеет отнимать то, что ему даровано. Потому отец спасал таких детей, привозил их во дворец, даруя выбор: стать воинами государства или обрести свободу. Керасим выбрал службу.

Я сидела тогда на каменных ступенях у старой дворцовой прачечной — место, куда редко заглядывал кто-либо. На ладони лежали украденные у повара жареные каштаны. Внезапно я услышала лёгкие шаги и подняла голову. Передо мной стоял мальчик с корзиной белья. Его глаза — небесно-голубые, пронизывающие насквозь — смотрели на меня с изумлением.

— Салам... А ты кто? — тихо прошептала я, встретившись с его взглядом.

— Ва'салам... Меня зовут Керасим. А ты? — так же шёпотом ответил он.

Я улыбнулась краем губ, чуть наклонив голову. Тогда я, возможно, впервые ощутила странное, щемящее чувство — может, то была детская влюблённость, когда думаешь, что красивее мальчика на свете нет. А ведь он и был первым, кого я увидела.

— Я Лола. Будем дружить? — протянула я ладошку с остывшими каштанами. — У тебя волосы такого же цвета, — заметила я.

Он смутился, осторожно взял каштаны, словно боясь их уронить.

— Спасибо, Лола, — его улыбка была самой чистой и светлой, какую я только видела. — Давай дружить.

Так началась наша дружба. Я уговорила отца сделать его моим слугой, и с того дня мы были неразлучны. Вместе постигали языки, учились писать, читали стихи. Помню, как в одну из ночей мы сидели на крыше дворца, считая звёзды, и он рассказал мне свою историю.

У Керасима была бедная семья. Отец пас овец, мать с трудом продавала помидоры с крошечного участка. Но однажды кто-то украл всё стадо. Урожай погиб. Голод подступил к их дому, и отец продал своих детей влиятельным людям Востока. Сестру отдали японской «Якудзе», и, как бы жестоко это ни звучало, она, скорее всего, уже мертва. А его — продали в Ближний Восток, в семью «Ариф», известную жестокостью.

Он рассказывал, как их с другими мальчиками загнали в подвал. Пахло гарью. В камине алело пламя, в котором накалялись железные инструменты. Керасим рыдал, вспоминая, как его положили на деревянный стол. Мужчины держали за руки и ноги. Старик без наркоза отрезал то, что принадлежало ему от рождения, прижигая рану раскалённым железом. Его крик, наверное, разрывал тогда небо. И он не понимал, как остался в живых. Ему оставили лишь узкое отверстие, чтобы мочиться... Я плакала вместе с ним.

Это было варварство. Живодёрство. За гранью человеческого. Я слушала, как девушкам тоже калечили тела, чтобы они не могли чувствовать удовольствие, лишая их самой сути жизни. Почему люди не боятся Всевышнего?

Люди отца спасли Керасима и других детей. Так мы и встретились. Я знаю — он счастлив сейчас. Но сердце разрывается от боли: он никогда не сможет иметь ни жены, ни детей... Это страшно. Это обидно.

Мои мысли прервал громкий крик за дверью. Я вздрогнула. Керасим вскочил, закрывая меня собой. Я в панике натянула плед, укрывая голову. В этот момент дверь с оглушительным грохотом сорвалась с петель. Я, затаив дыхание, увидела его. Домиано. Лицо перекошено яростью, волосы взъерошены, глаза сверкают, будто в них бушует буря. Только они выдавали, что он не спал всю ночь.

— Что, чёрт вас дери, тут происходит? — процедил он сквозь зубы, прожигая Керасима взглядом.

— Что ты себе позволяешь, Домиано? Я не одета! Выйди отсюда! — выкрикнула я, дрожащим пальцем указывая на дверь.

— Ты смеешь раздавать приказы в моём доме? Спишь со своим кастратом в одной постели, раздетая... и передо мной стыдишься предстать? — его голос был густ, словно густой яд. — Смотрю, ты хорошо устроилась, принцесса.

Он сделал шаг, другой. Керасим не отступал, заслоняя меня собой, но Домиано его почти не замечал. Его бешеный взгляд снова скользнул по мне и вернулся к моему другу. Резким, отточенным движением он схватил Керасима за грудки и впечатал его в стену так, что я ясно услышала хруст.

Я зажала рот, чтобы не закричать. Домиано был слишком силён. Даже если бы Керасим захотел, он не смог бы противостоять этому монстру.

— Нет! — заорала я, подбегая к нему. Плед вцепился в мою ладонь, тяжелый, неудобный, но я не могла отпустить его — казалось, если он упадёт, всё вокруг развалится вместе с ним. — Прошу тебя, не трогай его. Я попросила Керасима лечь на пол рядом со мной. Мне было страшно... страшно до оцепенения от самой мысли, что ты, Домиано, можешь вот так ворваться ко мне посреди ночи. Мне нужен был хоть кто-то рядом... хоть кто-то живой.

Глава 5

Ночь казалась бесконечной, промозглой и беспощадной. Каждый час тянулся, как вечность. Одеяние противно липло к телу, а ноги утопали в грязной, промокшей земле. Домиано, словно палач, захлопнул дверь и приказал Долорес идти спать. Мои отчаянные стуки, мольбы об открытой двери – всё тщетно. Я металась по периметру, надеясь вырваться на свободу вместе с Керасимом, но тщетно. В трёхстах метрах от особняка, словно каменные изваяния, стояли огромные амбалы. Они окружали дом плотным кольцом, бдительно охраняя его. Керасим выглядел измученным и замерзшим, когда мы прятались от дождя в покосившейся беседке. Он, как маленький ребенок, прижался ко мне, положив голову на плечо. Я старалась согреть его своим теплом. Он ещё не стал мужчиной, а я понимала, что детская травма, вероятно, оставила в его душе неизгладимый след. Поэтому я старалась быть с ним нежной и понимающей. Домиано поступил жестоко, бросив нас на улице, словно бездомных щенков. В сердце закралась боль. Я верила, что даже у самых отъявленных злодеев есть хоть капля человечности, но Домиано, казалось, был исключением. С первыми лучами рассвета мои глаза слиплись. Я ощущала, как тело горит в огне, как мне плохо. Чувствовала всё, но не могла открыть глаза. Сквозь пелену забытья слышала голос Керасима, полный тревоги, крики Долорес и взволнованный голос Адриано, вызывающего врача. А потом – лишь чёрная бездна.

— Наконец-то очнулась, — я жмурюсь, пытаясь привыкнуть к свету. Со второй попытки мне удаётся разлепить веки. Что случилось? Боже, как же мне плохо! Обвожу взглядом комнату и вижу Долорес, с тревогой смотрящую на меня.

— Что произошло? — мой голос охрип, горло саднило.

— Вчера Домиано оставил тебя с Керасимом на улице, — виновато произнесла она, поглядывая в окно, — Сегодня утром он приказал мне привести тебя к нему, но когда я позвала тебя, ты не отреагировала. Я осторожно коснулась тебя и ужаснулась от того, насколько твоя кожа была горячей. Я позвала Адриано, и он вызвал нашего врача, — я устало глядела на нее, пока она рассказывала мне события сегодняшнего утра, одновременно меняя компресс на лбу, — У тебя была лихорадка. Поднялась высокая температура, но сейчас она уже спадает, — облегчённо выдохнула Долорес.

— Он всегда такой, Долорес? Что с ним происходит? — я осторожно приподнялась на локти и удобнее устроилась на куче подушек. На мне были футболка и шорты. Я удивленно взглянула на нее.

— Не переживай, тебя одела я, никто не заходил, — я удовлетворенно кивнула, — Домиано в детстве не был таким жестоким, Лола. Я была молодой двадцатилетней девушкой, когда он только родился. Можно сказать, что Домиано вырос рядом со мной. Его отец, бывший Дон Вигьено, убил всю мою семью из-за долгов отца, но меня оставил в живых. Он насиловал меня в течение трёх месяцев, — её голос дрогнул, а я ахнула, — Жена Вигьено родила второго сына, которого назвали Домиано, а меня сделали его няней. Честно, я была счастлива, потому что мне некуда было идти, не на что жить, а маленький Домиано был очень ласковым и добрым ребенком, — на её глазах выступили слёзы, но она их быстро смахнула, — Но мне запретили любить его, Лола. Его родители не хотели, чтобы он ощутил любовь, и я не знаю почему. Я не могу тебе всё рассказать о нём, потому что это не моя история и не мои тайны, прости.

— Долорес, мне так жаль, что тебе пришлось пережить весь этот кошмар, — тихо прошептала я, сдерживая слёзы. Сколько боли и страданий пережили эти люди?

— Ты ложись, Лола, я наберу холодную воду для компресса, — она шмыгнула носом, взяла блюдце с водой и перед выходом прошептала, — Он тоже переживал за тебя.

Я нахмурилась. Она говорит о Домиано? Он бы никогда не стал беспокоиться обо мне.

Я удобнее улеглась на подушку и закрыла глаза. Как же я мечтаю сделать этих людей счастливыми! Хочу, чтобы они улыбались и радовались жизни, но возможно ли начать всё с чистого листа в этом мире? Я не знаю.

Чувствую прикосновение ткани к волосам, которую аккуратно смыкают на шее. Улыбаюсь, не открывая глаз. Керасим даже в таком состоянии заботится обо мне.

На лоб положили холодную тряпку, и я невольно съёжилась.

— Долорес разрешила тебе поухаживать за мной? — тихо спросила я. Ответа не последовало.

Мои глаза медленно распахнулись и встретились с чёрной бездной. Я резко подскочила, пронзённая острой болью в голове. Мычу, хватаясь за платок, скрывающий мои волосы.

— Я не смотрел, — почти шёпотом произносит Домиано, избегая взгляда, — изучаю пол.

— Что ты здесь делаешь? — удивлённо смотрю на него, поджимая ноги к груди.

— Долорес с твоим засранцем отправились в магазин, я решил, что тебя нельзя оставлять одну, — он прочистил горло и взглянул на меня. В его глазах читалось безразличие, но если это так, почему он решил зайти ко мне?

— Я не должен был оставлять тебя там, — он поднялся и зашагал к окну.

Домиано был одет в обтягивающую футболку, открывающую вид на мощные руки. Левая рука была полностью покрыта татуировками. На правой руке татуировка красовалась только на предплечье. На шее виднелся край ещё одной татуировки. Наверное, это было очень больно. Внушительный рост Домиано заставлял его немного сгорбиться, чтобы выглянуть в небольшое окно рядом с балконом. Он действительно был очень красив. Если бы не эти ужасные обстоятельства, я бы, скорее всего, влюбилась в него.

— Почему ты так повел себя? — прошептала я, не смея повысить голос даже на октаву. Он повернулся ко мне.

— Я достаточно вежливо попросил тебя раздеться, но ты мне отказала. А какому-то кастрированному идиоту ты танцевала почти полуголая, как мне сообщила Долорес, — Домиано медленно приблизился ко мне, опускаясь на корточки.

— Он может видеть меня без платка, Домиано. Керасим не захочет меня как женщину, а ты... можешь захотеть, — осторожно заглядываю в его глаза и вижу, как расширяются зрачки, — Я не танцевала для них тот развратный танец, который ты заставил меня смотреть.

— Что делать, если я уже хочу тебя? Даже покрытую этими тряпками, — он сморщился, смотря на одеяло, которым я закрывала всё тело. Я застыла, заливаясь краской.