Поцелуй для Ректора, или неудачница в Академии Магии

Пролог

— Ты врешь.

Он произнес это негромко. Слишком спокойно. Слишком ровно. Без тени гнева или раздражения — лишь холодная, отполированная до блеска уверенность. Но в его застывшем, будто лед, взгляде не осталось и капли терпения.

Я застыла посреди его кабинета, вся перемазанная в саже и еще пахнущая дымом. Руки тряслись, а на пальцах все еще мерцало и потрескивало слабым синим светом — опасный, невыцветший след зелья. На дубовом полу, в пяди от моих ботинок, чернело безобразное пятно ожога. Напоминание о том, что несколько минут назад в подвале академии едва не случился… разрыв мироздания. По ошибке.

— Я… не знаю, как это вышло. Это должна была быть элементарная формула трансмутации! — голос мой предательски дрожал, выдавая страх. — Она есть в каждом учебнике для первокурсников!

— Формула, которую ты якобы использовала, — он сделал едва заметное ударение на слове, от которого похолодело внутри, — не дает вспышки ослепительного пламени. И уж точно не вызывает временное искажение в радиусе трех шагов. Оно, кстати, до сих пор не рассеялось.

Ректор сделал шаг вперед. Его мантия, тяжелая и темная, не шелохнулась, будто он был не человек, а сама тень, скользящая по ковру. Его голос опустился до опасного шепота, от которого по спине побежали мурашки.

— Ты разорвала ткань пространства, Илия. В учебнике для первокурсников об этом, насколько я помню, не пишут. Или твое издание было с… дополнениями?

Я сжала кулаки, чувствуя, как под ногти впивается все та же мерцающая сажа. Мне до слез хотелось исчезнуть. Провалиться обратно в старый подвал тетки, где максимум, что могло пойти не так — это перебродивший до состояния гремучей смеси настой мяты.

— Я не знаю, как…

— Ты знаешь. — он отрезал безжалостно. — Просто не хочешь говорить. Или боишься.

Он смотрел на меня, как лекарь взирает на неизвестный язву — холодно, точно, беспристрастно. Без капли снисхождения.

— Позволь я переформулирую. Может, тебе стоит бояться не того, что ты варишь. А себя. Того, что скрывается внутри.

Я резко вскинула взгляд. Он оказался совсем рядом. Слишком близко. Почувствовала легкий запах старого пергамента и озон после магии, исходящий от него.

— Илия, — его голос внезапно стал мягким, почти ласковым, и от этого стало во сто крат страшнее. — Что ты так отчаянно скрываешь?

За окном, пронзая свинцовое небо, ударила молния. Где-то за стенами Академии, в самом сердце бури, грохнул гром. И во мне, будто в ответ на этот звук, дрогнуло и болезненно сжалось что-то глубоко внутри. Та самая часть, о которой я никому не смела говорить. Та, что всегда ныла в такт старому шраму шее.

— Если ты врешь… а я знаю, что врешь, — прошептал он, его пальцы легким, почти невесомым движением коснулись края моего манжета, где ткань еще тлела и светилась синим, — я это узнаю. И тогда, поверь, ты будешь молиться о том, чтобы просто вернуться к своим грязным подолам и пыльным чердакам. Потому что здесь, — его глаза сузились до двух узких щелок, — ты больше не ученица.

Он отступил на шаг, и в воздухе повисла тяжелая, звенящая пауза.

— Ты — возможная угроза. А угрозы либо нейтрализуют, либо… берут под абсолютный контроль. Выбор за тобой.

__________

Дорогие читатели, приглашаю вас в мою историю, которая пишется в рамках литмоба #Литмоб_дурнушка

Глава 1. Чердак, зелья и приговор

Я никогда не верила в чудеса.

Точнее, перестала верить, когда умерла мать. Она ушла вместе с запахом сушеных трав, мерцанием стеклянных колб и тихим шепотом заклинаний, что наполнял наш дом волшебством. Ее смерть, а следом и отца, перечеркнула мое детство. И чудеса кончились.

Теперь мое «чудо» — это скрипучая лестница на чердак, где зимой ледяной ветер гуляет по щелям, а летом стоячая духота не дает дышать. Мое «счастье» — это грубые руки в мозолях да вечно грязные подолы платья, которые приходится полоскать в ледяной воде проруби. А мое «будущее» — это тетка, что каждое утро будит меня пинком и шипит, что я некрасивая, бесполезная и навсегда останусь на ее шее обузой.

Если бы не зелья, я бы, наверное, давно бросилась с моста в темные воды канала.

Они были единственным, что осталось от матери. Ее старый потрепанный рецептурник, спрятанный под половицей, да несколько пузатых склянок, уцелевших после погрома, который устроила тетка в припадке «очищения от колдовской скверны».

— Илия! — пронзительный крик снизу врезался в сознание, как нож. — Опять за своими вонючими банками? Лучше бы полы домыла, бездельница проклятая!

Я вздрогнула, и рука сама дернулась — едва не опрокинув хлипкую жаровню с тлеющими углями. Пузырек в моих пальцах вспыхнул ослепительным голубым светом и тут же погас, оставив лишь горьковатый запах гари и пепла. Эх. Опять не то. Всегда не то.

Я уже прятала опозоренный флакон в потершую холщовую сумку, когда сквозь запыленное стекло слухового окна пробился багровый свет заката. На столе заплясали золотые зайчики, и в горле встал комок бессильной горечи.

Я ведь правда стараюсь. До седьмого пота, до кровавых трещин на пальцах.

Пусть тетка зовет меня «дурнушкой» и «выродком». Пусть соседские мальчишки швыряют камни и кричат, что от меня падает молоко в коровниках. Пусть сама судьба будто нарочно ставит подножку на ровном месте.

Но когда я отмеряю щепотку сушеного корня, слышу шипение жидкости и вижу, как в колбе рождается маленькое, но мое собственное чудо — я чувствую, что жива. Что хоть что-то могу.

Вчера это «что-то» вырвалось на свободу.

Флакон рванул прямо посреди рыночной площади. Не просто громко — ослепительно. Словно крохотная молния, рожденная в моих руках. Синие искры, клубы едкого дыма, треск лопающегося камня мостовой… и он. Ошарашенный мужчина, на чьи начищенные до зеркального блеска сапоги осыпались дымящиеся осколки моего провала.

Не просто мужчина.

Верховный Ректор самой Академии Магии Эльдора. Маг Эст’Кроу. Живая легенда, чье имя произносят шепотом.

Я не знала, как осталась жива после того, как его взгляд, холодный и острый, как лезвие, упал на меня. Он прожигал насквозь, видя всю мою ничтожность, весь ужас и грязь.

А сегодня он пришел за мной.

Дверь на чердак распахнулась беззвучно, вопреки законам физики и заезженному ржавому крюку. Я обернулась — и кровь застыла в жилах.

В проеме, заполняя его собой, стоял он. Невероятно высокий, будто вытесанный из глыбы темного гранита. Мантия из тяжелого бархата, отороченная серебряными нитями заклинаний, не шелохнулась. Волосы, убранные в строгую очередь, тронутые благородной сединой у висков, лишь подчеркивали властность и невозмутимость. А глаза… Серые, цвета грозового неба перед бурей.

Я сглотнула комок страха. Мой убогий чердак вдруг съежился до размеров мышеловки, а воздух стал густым и тяжелым, как свинец.

— Илия? — его голос был низким, обволакивающим и холодным, как гладь зимнего озера.

— Д-да… — просипела я, и тут же пожалела, что не провалилась сквозь эти гнилые доски.

— Любопытно, — он сделал шаг внутрь, и половицы под его сапогами не скрипнули, а лишь тихо застонали. Его взгляд скользнул по закопченным колбам, горстям сушеных трав, жалкому огарку свечи. — Ты варишь зелья здесь? В этой… лаборатории нищенки?

Я инстинктивно сгорбилась, но потом заставила себя выпрямить спину. Гордость — все, что у меня осталось.

— Я… экспериментирую.

— «Экспериментируешь»? — его губы изогнулись в едва уловимой усмешке. — Подобные «эксперименты» не оставляют на мостовой Торговой площади трещин, для заделки которых Совету пришлось отрядить трех геомантов.

— Я не хотела! — слова вырвались сами, опережая мысли. — Это… должно было быть тонизирующее. Для тетки. Она вечно жалуется на усталость и боли в спине…

Он приблизился к столу. Длинные пальцы в перчатках из тончайшей кожи плавно провели над колбами, не прикасаясь, но стекло задрожало, а жидкости внутри заволновались. Даже пламя свечи на полке замерло и вытянулось в ровную иглу.

— Ты лжешь. Или… сама не ведаешь, что творишь. Второе, признаюсь, беспокоит куда больше.

Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть. В памяти всплыло другое воспоминание: я, еще ребенок, путаю ингредиенты в маминой мастерской. Громкий хлопок, боль, жар и тонкая змеящаяся линия ожога, поползшая от ключицы к шее. Моя тайная отметина. Проклятье.

Его взгляд, точный и неумолимый, упал именно туда. Я машинально дернула воротник потрепанной рубахи, пытаясь скрыть шрам.

— Любопытно, — повторил он, и в его голосе прозвучала неподдельная, хищная заинтересованность.

Я замерла, не в силах издать ни звука. В его тихом, размеренном голосе не было ни капли гнева. Но от этого становилось в тысячу раз страшнее.

— Совет Академии рассмотрел твой… инцидент, — наконец изрек он, и каждое слово падало, как камень. — С этого дня ты поступаешь в Академию. На особых условиях. Ты — моя личная ученица.

Мир перевернулся с ног на голову. Я вытаращила глаза, не веря ушам.

— Что? Но… я же не маг! У меня нет дара! Я ничего не умею! Меня даже на порог не пустили бы!

— Ошибки подобного масштаба, дитя мое, не совершаются по незнанию или случайности, — отрезал он, и в его глазах вспыхнул холодный огонь. — В тебе что-то есть. Что-то, что рвется наружу. Мы это выясним. И поверь: для тебя же будет лучше, если это сделаем мы, а не кто-то другой, кто начнет интересоваться тобой всерьез.

Глава 1.1

Ночь оказалась долгой и тревожной. Кровать, на которой я лежала, была непривычно мягкой, с вышитым покрывалом и подушкой, пахнущей лавандой, но сон не шел. Казалось, сама Академия дышала вокруг меня: каменные стены шептались, под сводами что-то шуршало, а где-то в глубине гулко отзывались древние артефакты. Словно я очутилась не в здании, а внутри огромного живого существа, которое изучало меня так же пристально, как я его.

Я ворочалась, натягивала одеяло до подбородка, но тревога не отпускала. Слишком много мыслей. Еще вчера я торговала зельями на пыльном рынке, а сегодня лежу в кровати Академии магии. Не по своей воле — по приказу самого Верховного Ректора. Все здесь казалось неправильным, чужим, как платье, сшитое на другую.

«Я не должна здесь быть», — твердила я про себя снова и снова. Но утро пришло неизбежно.

Коридоры Академии встретили меня холодом мрамора и ослепительной роскошью, к которой я не привыкла. Высокие стрельчатые арки, густые ковры, поглощающие шаги, витражи, отбрасывающие на пол разноцветные блики, дорогие мантии студентов — все это было бесконечно далеко от девчонки, что еще вчера ворошила грязь на рыночной площади.

Но больше всего ранили взгляды.

— Это она? — донесся приглушенный шепот из-за спины.
— Та самая, которую Ректор привел с рынка.
— Безродная. Интересно, как она умудрилась втереться?

Я ускорила шаг, стараясь не встречаться ни с чьими глазами. Взгляды липли к спине, словно мерзкая грязь, и я невольно вжимала голову в плечи, стараясь стать меньше.

Когда я добралась до аудитории, дверь захлопнулась прямо передо мной.

— Извини, мест нет, — пренебрежительно бросила высокая блондинка с серебряным значком старшего курса на мантии. Она смотрела куда-то поверх моей головы, будто я была пустым местом.
— О, а это ведь протеже Ректора, да? — ее губы искривились в язвительной улыбке. — Совет, видимо, решил поиздеваться над нами.
За ее спиной несколько студентов неприкрыто захихикали.
— Тебе бы лучше вернуться на рынок, торгашка. Здесь учат магов, а не торгашей.

Я прижала к груди свою потрепанную сумку, чувствуя, как жгучий стыд заливает щеки. Хотелось ответить. Хотелось крикнуть, что я не бездарь, что у меня получается хоть что-то… Но слова, как всегда, предательски застревали в горле. И я, повинуясь старой привычке, опустила глаза и выбрала молчание.

Первый урок превратился в настоящую пытку.

— Определите свойства кристалла, — сухо распорядился преподаватель, обходя парты и раздавая каждому прозрачный камень с мерцающим внутренним светом.

Остальные ученики легко активировали искры, кто-то даже вызвал переливы цвета. Я же сидела и тупо уставилась на свой камень, словно на обычный кусок стекла. Пальцы предательски дрожали, магия наотрез отказывалась отзываться.

— Совсем ничего? — бровь преподавателя язвительно поползла вверх. — По крайней мере, честно.

Смех, острый и унизительный, прокатился по аудитории. Я уставилась в стол, стараясь не видеть насмешливых лиц.

После занятий я сбежала.

Я шла по пустым коридорам, стараясь заглушить в себе эхо смеха и шепотков. Но вдруг за спиной стихли даже отдаленные шаги. Тишина стала… неестественной, звенящей.

Остановилась, замерла.

Воздух изменился, стал тяжелым и густым. Кристаллические лампы на стенах мигнули, а на отполированном каменном полу проступили темные, маслянистые разводы. Пятна медленно складывались в сложные символы, вытягивались в причудливые линии, словно чья-то невидимая рука выводила древнее заклинание.

Я инстинктивно отпрянула к стене.

— Что это?.. — выдохнула.

Символы ожили. Они поползли по полу прямо ко мне, и ледяная волна страха пробежала по коже.

— Помогите… — прошептало что-то во мне само.

И в этот момент тишину прорезал холодный, хорошо знакомый голос.

— Что ты наделала?

Я вздрогнула и обернулась.

Эст’Кроу стоял в конце коридора. Высокий, недвижимый, словно высеченный из мрамора. Его глаза, серые и бездонные, отражали мерцание кристаллов, а фигура казалась такой монументальной, что заслоняла собой весь проход.

— Я… я ничего! Само появилось! — слова вырвались сбивчиво и слишком громко. — Я даже не знаю, что это…

— Замолчи, — он сделал шаг вперед.

Символы на полу мгновенно исчезли. Будто их и не было. Остался лишь холодный камень под ногами да легкий запах озона.

Он приблизился почти вплотную. Воздух вокруг него сгустился, стал вязким и трудным для дыхания.

— С самого твоего появления Академия ведет себя странно, — тихо, но с отчетливой угрозой произнес он. — Случайность? Совпадение? Или…

Его пронзительный взгляд скользнул по моей шее, выискивая знакомый контур шрама, выглядывающий из-под воротника. Я машинально прикрыла его ладонью.

— Я ничего не делала, — прошептала я, и голос дрогнул. — Честно.

Он молчал. Слишком долго. Его молчание было тяжелее любого обвинения.

А потом раздалось тихо, но так, что каждое слово врезалось в память:

— Если ты скрываешь хоть что-то — Академия сама вытянет это наружу. Она не прощает чужаков и не терпит секретов. И тогда даже я не смогу тебя защитить.

Слово «защитить» прозвучало так неожиданно, что на миг стало почти теплом. Но его ледяной взгляд тут же вернул все на свои места.

Вечером я вернулась в свою комнату, дрожа от пережитого.

Но даже здесь, в четырех стенах, Академия не отпускала. Дверь захлопнулась сама собой с глухим стуком. Лампы мигнули раз, другой, а в зеркале, стоявшем в углу, на мгновение появилась и исчезла чужая тень.

Я прижала ладони к груди, ощущая бешеный стук сердца.

Мир, который я знала, исчез. Чердак, рынок, вечно недовольная тетка, грязные подолы платья — все это теперь казалось далеким и призрачным сном. А Академия жила, дышала, наблюдала. И с моим появлением здесь что-то изменилось. Что-то темное и незнакомое проснулось.

А завтра все только начнется по-настоящему.

Глава 2. Зелье, которого не должно быть

Академия жила по своим, неумолимым законам. И если первый день показался кошмарным сном, то второй обернулся настоящей проверкой на прочность.

В расписании, выведенном магическими чернилами на грифельной доске в холле, значилось: «Практикум по алхимии и трансмутации. Аудитория №7».

Ирония судьбы была настолько очевидной, что я едва не рассмеялась горьким, беззвучным смехом. Практика по зельеварению — именно то, чего я боялась больше всего. Не в теткином подвале, не на рыночной площади, а здесь, в сердце Академии, под перекрестным огнем взглядов студентов, считающих меня бездарной самозванкой.

— Ну что, базарная алхимичка, покажешь нам свои «знаменитые» шедевры? — прошипел кто-то у меня за спиной, едва я переступила порог аудитории.

Помещение поражало масштабами и оснащением. Просторный, вытянутый зал с длинными полированными столами из темного дерева, заставленный хрустальными колбами и ретортами сложной формы. В каменные плиты были вставлены жаровни, над которыми витал легкое марево жара. Воздух густо пах сушеными кореньями, едкой серой, терпким ладаном и чем-то сладковатым, отдаленно напоминавшим перебродивший мед.

Преподаватель — худощавый мужчина с острым лицом и проседью на висках — сухо постучал костяшками пальцев по кафедре из черного базальта:

— Сегодня вы будете готовить базовый диагностический настой. Он используется для первичного выявления магического потенциала. Формула проста. Ошибка исключена.

Его взгляд, холодный и оценивающий, на мгновение задержался на мне, и в нем читалась тень сомнения. Он добавил, обращаясь уже ко всем, но глядя прямо на меня:

— По крайней мере, так должно быть. Даже у тех, кто впервые видит алхимическую посуду.

Приглушенное хихиканье за моей спиной стало громче.

Я заняла место за свободным столом. Передо мной аккуратно разложили инструменты: ступка с пестиком, пучок сушеных серебристых листьев, маленький пузырек с маслянистой прозрачной жидкостью и небольшой кристалл, излучавший тусклый, ровный свет.

Мои руки сами, помимо воли, вспомнили каждое движение. Истолочь листья до состояния мелкой пыли. Добавить ровно три капли раствора. Размешивать строго по часовой стрелке, ровно семь раз. Снова растолочь.

Для меня эти манипуляции были такими же привычными, как дыхание. Я проделывала это сотни раз на своем чердаке и на рынке. Но здесь… здесь все было иначе. Слишком много чужих глаз, слишком громко звучал каждый шорох, слишком отчетливо ощущала на себе тяжелые, насмешливые взгляды.

— Держу пари, она все испортит с первой же минуты, — донесся шепот справа.
— Смотри, у нее уже руки трясутся. Бедняжка, наверное, в жизни колбы не держала, — язвительно добавил другой голос.

Я сжала пальцы на пестике так, что кости побелели. Нет. Я не позволю им себя сломать. Я не испорчу.

Колбы по всему залу загудели низким, ровным звуком. В руках у студентов жидкость начала светиться, принимая ровный, спокойный лазурный оттенок. Признак успеха.

У всех. Кроме меня.

Моя субстанция в колбе повела себя иначе. Сначала она помутнела, затем начала темнеть, становясь все гуще и гуще, пока не приобрела насыщенный, почти черный фиолетовый цвет. Внутри, в глубине, зажглись и погасли крошечные алые искры.

— Что это такое? — кто-то фыркнул. — Она что, диагностикум в адское зелье превратила?
— Смотрите, оно пузырится!

Я хотела отставить колбу, но не успела. Изнутри донеслось громкое шипение. Воздух наполнился резким запахом гари, паленого рога и… железа. Словно кто-то поджег ржавые гвозди, смешанные со старой кровью.

— Убери это! — крикнул кто-то в панике.

Было поздно. Стекло колбы с треском лопнуло.

Фиолетовое пламя, холодное и безжизненное, взметнулось к потолку, озарив все вокруг зловещим сиянием. Искры, похожие на раскаленный пепел, разлетелись по сторонам, но не обжигали, а выжигали на дереве столов и каменном полу те самые сложные символы, что я уже видела вчера в коридоре. Только теперь они пылали прямо передо мной, складываясь в зловещую, пульсирующую массу.

Поднялся хаос. Кто-то вскрикнул и отпрянул, опрокинув свой стол. Кто-то бросился к выходу. Преподаватель побледнел и замер, не в силах пошевелиться.

А символы жили своей собственной жизнью. Они тянулись вверх, к сводам потолка, оставляя на камне черные, обугленные следы.

— Илия! — проревел наконец преподаватель, но его голос утонул в нарастающем гуле.

Я стояла как вкопанная, не в силах отвести взгляд. Древние знаки словно звали меня, говорили со мной на забытом языке. В груди заныла знакомая ледяная пустота, а шрам на шее вдруг загудел, защипал, словно живой проводник, соединяющий меня с этим хаосом.

Я инстинктивно прижала к нему ладонь, пытаясь скрыть его под тканью. Но все уже видели.

— Это она их вызвала! — пронзительно вскрикнула та самая блондинка с серебряным значком, указывая на меня дрожащим пальцем. — Она нас всех убить хочет! Она проклята!

— Ведьма! — подхватил кто-то еще.

И вдруг наступила абсолютная тишина. Давящая, звенящая.

Массивные дубовые двери аудитории распахнулись сами собой, без единого звука.

На пороге стоял он.

Эст’Кроу.

Его взгляд, мгновенно оценив ситуацию, прицельно впился в меня. Он не произнес ни слова, лишь резким движением руки рассек воздух. Невидимая сила с грохотом, похожим на удар грома, сжала и разорвала фиолетовые символы в клочья. Они взорвались ослепительной вспышкой, осыпавшись на пол безвредным сизым пеплом.

Тишина, наступившая после, была оглушительной.

— Объясните, что здесь произошло? — его голос был тихим, но каждое слово било по нервам, как удар хлыста.

Никто не решался вымолвить и слова. Аудитория замерла.

— Она! — выпалила наконец блондинка, выходя вперед и снова тыча пальцем в мою сторону. Голос ее дрожал от страха и ненависти. — Эта девчонка! Она это сделала! Все видели! Она злая колдунья!

Я попыталась что-то сказать. Возразить. Закричать, что это не я, что все произошло само собой. Но слова застряли в пересохшем горле комом беспомощности. Я могла лишь прошептать, обращаясь к ректору:

Глава 2.1

Оставшееся время урока висело в воздухе тягучим, ядовитым маревом, словно после внезапной грозы, когда воздух насыщен озоном и ожиданием новой вспышки. Казалось, самые молекулы застыли, отравленные страхом и невысказанными обвинениями. Взгляды, которые бросали на меня однокурсники, были острее отточенных кинжалов — они впивались в спину, в затылок, в дрожащие руки, оставляя невидимые, но жгучие раны.

Когда наконец прозвенел магический звонок, его звук показался погребальным колоколом, возвещающим конец одной жизни и начало чего-то неизвестного и пугающего. Я молча, не поднимая глаз, сунула в потрепанную сумку рецептурник и склянки, чувствуя, как на меня смотрят — с ужасом, ненавистью и отвращением, смешанным с болезненным любопытством.

— Надо же, — прошипела та самая блондинка из старшекурсниц, брезгливо обходя меня по широкой дуге, словно я была чумной. — Решила устроить нам всем экскурсию в преисподнюю? Думаешь, Ректор оценит такие... креативные методы привлечения внимания?

Я стиснула зубы до боли, чувствуя, как горит лицо. Слова застряли в горле колючим комом — как всегда, в самые нужные моменты язык отказывался мне повиноваться. Я лишь глубже втянула голову в плечи, пытаясь стать невидимой, раствориться в холодном камне стен.

Дорога к кабинету ректора показалась бесконечным крестным путем через девять кругов академического ада. Высокие готические своды давили на сознание, мое отражение в отполированном до зеркального блеска мраморном полу корчилось и искажалось, как в кривом зеркале. Каждый шаг отдавался в висках тяжелым, мертвым стуком, будто я шла на собственную казнь.

Что он сделает со мной? Выгонит с позором, при всех разорвав ученическую мантию? Предаст суду Магистериума, где меня будут судить как угрозу для всего магического сообщества? Или случится нечто более ужасное, о чем я боялась даже думать — темные подвалы, застенки, пытки...

Дверь в его кабинет была такой же мрачной и неумолимой, как и сам хозяин. Массивные панели из черного дерева, украшенные искусной резьбой — переплетающиеся змеи с глазами из черного опала, которые, казалось, следили за мной безжизненными, но всевидящими взорами. Сердце колотилось так бешено и громко, что я едва слышала собственный предательский стук в дверь.

— Войдите, — прозвучал из-за двери голос, холодный и безжизненный, как зимний ветер, пронизывающий до костей.

Кабинет встретил меня ледяным, гнетущим молчанием. Воздух здесь был иным — густым и тяжелым, насыщенным запахом старого пергамента, пыльных фолиантов и чего-то металлического, острого, словно озон после магического разряда. Эст’Кроу стоял у огромного окна, затянутого бархатными шторами цвета воронова крыла, его неподвижная фигура казалась высеченной из темного гранита — вечный страж этого места силы и власти.

— Садись, — бросил он через плечо, даже не утруждая себя поворотом головы.

Я послушно опустилась в кресло перед его исполинским письменным столом из черного дерева. Оно было жестким и неудобным, с высокой спинкой, которая заставляла сидеть с неестественно прямой спиной, как на допросе.

— Ты понимаешь масштаб того, что ты натворила? — наконец обернулся он. Его глаза, серые и бездонные, как озеро в туманное утро, впились в меня с такой пронзительной силой, что перехватило дыхание. — То, что ты создала, не было простым диагностикумом. Это была Кровавая Пена Первородного Хаоса — алхимическая аберрация, запрещенная еще со времен Войны Разлома. Она не диагностирует магический потенциал, она выжигает его дотла. Вместе с носителем и всем, что окажется в радиусе десяти шагов.

Я попыталась что-то сказать, издать какой-то звук, но язык предательски прилип к нёбу, отказавшись повиноваться.

— Для ее создания требуются компоненты, которые не просто редки — они вне закона, — он медленно, почти бесшумно приблизился, и воздух вокруг него затрепетал, зарядившись статикой. — Песок Искаженных Временем Пустынь. Пыльца Кошмарного Цветения. И капля крови носителя... того, чей потенциал нужно уничтожить. Знания же о самом процессе стирали из книг и памяти веками.

Он остановился передо мной, и его тень накрыла меня целиком, словно крыло огромной хищной птицы.

— Так как же ты, простая девочка с рынка, сумела сотворить то, что под силу лишь опытным черным алхимикам, посвятившим годы изучению запретных искусств? Кто тебя научил? — его голос упал до опасного, интимного шепота, от которого по спине побежали ледяные мурашки. — Или... ты и сама не ведаешь, что творишь? Не отдаешь себе отчет в том, какая сила действует через тебя?

Я замерла, чувствуя, как холодный пот мелкими струйками стекает по спине. Воспоминания о том уроке были смутными и обрывочными — лишь вспышки ослепительного света, оглушительный грохот, крики однокурсников, искаженные гримасы ужаса на их лицах...

— Я... я просто делала все по инструкции, — выдохнула я, и голос мой прозвучал хрипло и чуждо. — Как все. Только... у меня почему-то ничего не получалось, как надо...

— Не лги! — он внезапно ударил ладонью по столу, и массивная столешница содрогнулась, заставив меня вздрогнуть. — В стандартный набор для диагностикума не входит порошок Костяного Тумана! Его не должно было быть в учебной лаборатории в принципе! Кто-то подбросил его тебе. Намеренно. Рассчитывая именно на такой исход.

Он наклонился так близко, что я увидела мельчайшие трещинки в его обычно безупречном каменном спокойствии — напряжение вокруг глаз, легкую подрагивающую жилку на виске.

— Кто-то, кто хотел, чтобы ты совершила это. Превратила учебный класс в филиал преисподней. Или... — его взгляд стал пристальным, почти гипнотическим, проникающим в самые потаенные уголки сознания, — ...ты носишь в себе нечто такое, что само творит запретное, помимо твоей воли. Нечто древнее и очень, очень опасное. Что-то, что пробуждается в моменты стресса и неконтролируемых эмоций.

Он выпрямился, и его фигура снова стала монолитной, непроницаемой, но теперь я знала — за этим спокойствием скрывается буря.