Поцелуй ведьмы

Глава 1. Первый голос

Вена, Австрия

Наши дни

Элиас Бергер

— В хрониках XVI века сохранилась одна легенда, — начал я, глядя на студентов поверх очков. — Говорили о девушке из Вюрцбурга, которую соседи обвинили в колдовстве после того, как в деревне погиб скот. По свидетельствам, ее заточили в подвал ратуши. Неделю держали без воды и пищи, пока не добились признания. На рассвете ее вывели на площадь и сожгли.

Я сделал паузу. В аудитории стало тише. Каждый год я рассказывал эту легенду. И каждый раз в груди щемило от несправедливости и необразованности людей в то время.

— Но вот что странно, — продолжил я. — В городских записях того времени указано, что в ночь после казни многие жители слышали пение за стенами домов. Тонкое, протяжное, это был женский голос. И оно продолжалось еще несколько недель.

Студенты зашевелились. Вопросы посыпались сразу.

— Простите, профессор, — поднял руку юноша в первом ряду. — А почему ведьм всегда сжигали? Почему не вешали или не казнили как преступников?

— Потому что огонь считался очищающей стихией, — ответил я. — Считалось, что тело ведьмы нужно уничтожить полностью, чтобы ее душа не вернулась.

— Но ведь признания выбивали пытками, — вмешалась девушка с конца зала. — Разве можно было верить таким показаниям?

— Верить или нет — вопрос для нас сейчас. Для них важнее было подтверждение уже существующего страха. Вина ведьмы заключалась не в доказательствах, а в самом факте, что ее обвинили, — с грустью заключил я.

— А что насчет ведьмовских меток? — спросил другой студент. — Говорят, палачи искали особые знаки на коже…

— Верно, — кивнул я. — Но в реальности это были родинки, шрамы, иногда просто следы от укусов насекомых. Суеверие делало их символами сделки с дьяволом.

В аудитории повисла пауза, и только тогда одна из девушек подняла руку, явно дождавшись момента.

— Профессор Бергер, а вы сами верите в ведьм?

Я посмотрел на нее поверх очков. Тишина стала почти осязаемой.

— Вера не имеет значения, — сказал я спокойно. — Важно то, что в каждом мифе есть тень правды. И вопрос не в том, существовали ли ведьмы, а в том, почему люди так хотели в них верить. И кому было выгодно от них избавляться.

На этом моменте я всегда ставил точку, но внутри все было иначе. Я и правда верил. Более того, до сих пор не мог понять, как жестоко обращались с теми, кого называли этим определением. Как будто оно само по себе означало что-то ужасное.. Когда я был мальчишкой, еще в школе впервые услышал местные легенды о женщинах, казненных в соседних деревнях и пригородах. Они потрясли меня до глубины души. С тех пор эта тень прошлого не отпускала меня.

Аудитория медленно пустела: скрип деревянных кресел, гул голосов, смех студентов, все это постепенно растворялось в вечернем воздухе. Я закрыл папку с конспектами и на секунду задержал руку, будто отсекая невидимую нить, связывающую меня с шумной толпой.

— На сегодня все, — сказал ровно, хотя уголки губ дрогнули в легкой улыбке. Впереди выходные, и это означало, что я мог вернуться к своей исследовательской деятельности.

Студенты, загруженные смартфонами и кофейными стаканчиками, расходились по коридору, а я остался сидеть у кафедры, слушая, как за окном гудит старый трамвай. За стеклом сквозь багровый закат виднелись шпили собора Святого Стефана, и от этого вида вспоминал о прошлом, к тем столетиям, когда колокол призывал не на службу, а на казнь.

Я медленно снял очки, провел рукой по темным волосам и посмотрел на доску. Там еще оставались следы мела: даты, имена городов, названия, которые для студентов были лишь историческими фактами, а для меня живыми тенями. Вюрцбург. Бамберг. Трир. Городские процессы, пламя костров. Я рассказывал сухие факты о них, но внутри чувствовал другое: будто эти голоса из XVI века кричали мое имя сквозь время.

— Лекции окончены, профессор Бергер, — заметила ассистентка, заглянув в аудиторию. Аника была симпатичной двадцати трех летней девушкой, недавно окончившей исторический факультет. Еще с первого курса она не теряла надежду, чтобы я обратил на нее внимание. Однако, у меня было одно правило: со студентами я не общался на личные темы. Даже если эти самые студенты похже переходили в статус коллеги.

— Да… — я медленно поднялся и хмыкнул. — Но, как мы знаем, у истории нет конца.

Мы дошли вместе до преподавательской, и, под предлогом забытого телефона, я сказал, что вернусь позже. Аника пригласила выпить чаю с другими профессорами и аспирантами, которые уже собрались в кабинете. Я же не желал оставаться и минуты в стенах университета. В портфеле лежала редкая книга с легендами о ведьмах, которую мне посчастливилось найти на днях.

Я вышел в сумерки. Камни мостовой были влажными после дождя, воздух пах медью и сыростью, что всегда напоминала мне о подземных архивах. Августовская ночь над Веной была тяжелой и давила на плечи.

Дойдя до небольшого сквера, где днем между лекциями гуляли студенты, я достал книгу. Это был старый том в кожаном переплете, купленный у букиниста возле улицы Ринга. Переплет был истерт, страницы были хрупкими и пытались вывалиться из книги. На обложке темными буквами проступало название: «Поцелуй ведьмы».

На лекциях я советовал читать трактат «Молот ведьм», изучить средневековую жестокость, но эта книга помогла бы мне разобраться окончательно в сути преследования ведьм. Заполнить пробелы было необходимо. Нутром чуял, что ранее, переписывая издания, каждый раз так называемые писцы вносили правки.

Дома меня ждал рабочий стол, заваленный записями, копиями рукописей, вырезками из старых газет, которых уже не существовало. Внутри росло странное беспокойство. Я поймал себя на том, что не хочу садиться в метро и спускаться под землю. Вместо этого ноги сами повели меня к парку Пратер.

Я ушел в часть, где людей почти не было. Какая-то непреодолимая сила тянула меня сюда. Лишь огни колеса обозрения мерцали вдалеке. Деревья сомкнулись над головой, превращая аллею в темный тоннель. Влажный запах земли, сырости и старой листвы ударил в легкие.

Глава 2. Первые страницы

Элиас Бергер

Утро началось с тишины. Заварив себе чай, принялся за приготовления завтрака. Овсянка, тост с джемом и отварное яйцо. Сегодня я проснулся раньше будильника, мне показалось, кто-то негромко позвал меня по имени из другой комнаты. Хотя я жил один. Но вечером оставил окно приоткрытым. Время близилось к половине седьмого, город только просыпался. Наверняка, меня разбудили звуки с улицы. Вена за стеклом похожа на старую гравюру: линии чёткие, а краски ещё не проснулись.

После завтрака я достал с полки блокнот, карандаш, две закладки и три тома словарей: латинский, старонемецкий и небольшую книжечку с наименованием трав, который мне подарила в свое время бабушка. Я интересовался всем этим еще будучи школьником, поэтому даже сомнения не было, кем я стану, когда придет время.

Я открыл книгу. Первая страница. Чернила местами потекли, как будто женщина писала при сырости, в подземелье или в слишком холодной комнате. Я отметил дату в блокноте: 6 мая 1587. Ниже виднелась следующая запись, тем же почерком, но увереннее, с более широкими мазками.

Я на полях сразу сделал пометки: перевел со словарем насмешливое обозначение священника и нашел значение латинской фразы «молчание есть мое оружие». Интересно. Дальше сверился со словарем: везде шло упоминание ветра. Пока непонятно. Я просмотрел всю страницу, это слово повторялось почти в каждом предложении.

Продолжая читать, я обратил внимание на одно словосочетание и задержал дыхание. «Ведьмин поцелуй», та самая метка, которой так пугали людей. Я пододвинул лампу ближе, раскрыл латинский словарь, потом старонемецкий. Каждую строку я разбирал как хирург шов: медленно и без права на ошибку. В блокноте росли пары: слово и значение, образ и примечание.

Я черкнул: «предвестие казни; поцелуй — это не бесовский обряд». Пока я писал, мысли, как это часто бывало, ушли в сторону. Вчера я говорил студентам, что вера не имеет значения. Лгал. И себе, и им. Вера имеет значение, когда она превращается в приговор. Кто-то когда-то назвал метку «поцелуем ведьмы» — и вот уже поцелуй стал уликой. А человеческое — против человека.

Следующая строка была чуть бледнее, будто ее писали дрожащей рукой.

«Кто его произнес — сгорит первым.»

Последнее предложение, смешанное: половина — на немецком, половина — на латыни и вдруг — с современной транскрипцией, будто кто-то позднее добавил и обновил эту строчку? Я прищурился: вроде бы нет, просто буквы поплыли. А мое воображение добавило лишнего. Я взял лупу, осмотрел чернила — разные слои, но все старые. Ерунда какая-то.

Я сделал глоток остывшего чая и взял книгу в руки. Страница пахла слабым дымом и сухими травами, может быть полынью. Моя бабушка работала с травами, занималась альтернативной медициной. Многие приезжали к ней, как к целительнице. Тогда я и стал интересоваться растениями, а позже и местными легендами. Сейчас же я рассматривал рисунок на полях: ветка с семью острыми листочками и маленький рунический знак, похожий на перевернутую альгиз*.

Во время своей работы я касался изучения рун. И я понял, что изображение было перевернуто не просто так. Когда эта руна была нарисована правильно, она означала, что в ближайшее время судьба предоставит шанс кардинально изменить жизнь к лучшему. Но здесь же все указывало на то, что в данный момент тот, кто видит этот знак, уязвим, и был высокий риск столкнуться с неприятностями.

Я поежился. Чем больше я читал и узнавал, тем сильнее холод и странное предчувствие проникало под кожу. Раз за разом я ловил себя на том, что читаю не глазами профессионала, а будто слушаю живой голос.

Женщина, кому принадлежал этот дневник, несколько раз упоминала «поцелуй» и всегда в том месте, где речь заходила о свете или воздухе. Что если «поцелуй ведьмы» в ее книге — не бесовский знак, а способ удержать свет в человеке, когда его забирает огонь.

«Когда дым отнимет у меня свет, сохрани мне дыхание. Один поцелуй. Не их. А твой.»

Я пролистал назад, затем вперед. В тексте мелькало имя, точнее буква «Э». Я автоматически отметил: может быть, Эрик, Эдгар, Эрасмус, Элиас, все они распространенные имена эпохи. Усмехнулся самому себе: ну конечно, Элиас. Что еще выдумает мое сознание после вчерашнего шепота?

Иногда я закрывал глаза и повторял строки шепотом, чтобы представить тембр, в котором они были написаны. На обороте одной из страниц я увидел крохотную заметку, едва различимую, будто скрытую между линиями:

«Кто это читает, не забудь: я — здесь, хоть и была».

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть так резко, что карандаш выскользнул из пальцев и покатился под стол. Я машинально посмотрел на экран, знакомое имя высветилось на дисплее: Йоханн Штольберг. Старый друг, историк и археолог, профессор, чье увлечение древними обрядами и народными культами часто пересекалось с моими темами. Если я был знатоком текстов и мифов, то Йоханн умел находить подтверждения этим мифам в камнях и костях.

— Йоханн? — я нахмурился, смотря в окно. — Ты ведь должен быть еще в экспедиции.

— Я только что вернулся из Тироля. У меня просто грандиозная находка. Я не могу говорить по телефону, но ты единственный, кто способен помочь. Это касается ведьм. Понимаешь? Средневековых процессов.

Я молчал секунду, все еще держа раскрытый дневник на ладонях. Сердце неприятно ускорило ритм.

— Ты серьезно? — спросил я. Это не может быть совпадением.

— Более чем, — Йоханн даже не сделал паузы, в его голосе слышалось волнение. — Я сейчас в в кабинете археологии. Приезжай как можно скорее. Это Институт археологии при Венском университете.

Я провел рукой по лицу, ощущая, как напряжение, рожденное страницами дневника, теперь перетекло в реальность. Я закрыл книгу, и взгляд невольно скользнул к полям, где чернела последняя фраза. Внутри все болезненно кольнуло.

— Буду через полчаса, — ответил я.

— Знал, что не откажешь. Будь осторожен в дороге, — Йоханн выдохнул с облегчением.

Глава 3. Первые совпадения

Йоханн ждал меня у входа в университет. Его светлые волосы были взъерошены сильнее обычного, а под глазами залегли тени бессонных ночей.

— Элиас, — он пожал мою руку слишком крепко. — Спасибо, что приехал так быстро.

— Ты меня заинтриговал, — ответил я, следуя за ним внутрь. — Что ты нашел?

Мы прошли длинным коридором к лаборатории археологического факультета, лампы под потолком гудели. Йоханн остановился перед массивной дверью, набрал код, и замок щелкнул.

— Готов? — спросил он, и в голосе прозвучала та же нервозность, что и в телефонном звонке.

— Боже мой, Йоханн, что у тебя там? К чему мне нужно быть готовым?

Он открыл дверь. В лаборатории было прохладно. Белые лампы освещали длинные столы, заваленные ящиками с находками: керамика, фрагменты тканей, кости. Но Йоханн сразу повел меня к дальнему столу, накрытому плотным серым полотном.

— Ты меня пугаешь, друг, — я попытался улыбнуться, но вышла кривая улыбка.

— Мы работали на раскопках возле старого монастыря, — заговорил он вполголоса, словно боялся, что нас подслушивают. — Там в XVI веке проходили процессы над ведьмами. По архивам известно, что несколько женщин были осуждены и похоронены без обряда.

Йоханн откинул полотно. На столе лежал небольшой деревянный ящик, почерневший от времени. Доски были сбиты грубо, но на крышке виднелись вырезанные знаки: кривые линии, напоминающие руны, но перевернутые. Я наклонился ближе и почувствовал слабый запах сухих трав и чего-то сладковатого, тягучего.

— Это нашли в подвале, под кладкой кирпича, — продолжил Йоханн. — Никто не должен был его там обнаружить, я полагаю.

Он осторожно открыл крышку. Внутри, среди пожелтевшей ткани, лежал предмет, от которого у меня перехватило дыхание. Это была книга. Почти такого же формата, как мой дневник. Кожаный переплет, истертый, но на нем виднелась метка: та самая перевернутая руна, которая встретилась мне на страницах дневника.

Йоханн провел рукой по волосам, наклонился к столу и осторожно переложил деревянный ящик в сторону. Под полотном оказалось еще несколько предметов.

— Все это из одного слоя раскопок, — пояснил он, глаза его блестели от предвкушения и интереса. — Мы расчищали подземелье монастыря, датировка — конец XVI века.

Он показал на металлический предмет. Это был узкий кинжал с изогнутым лезвием. Рукоять была деревянной, обугленной, но на ней угадывались выбитые линии в форме креста, рисунок которого сползал вбок.

— Видишь? Это не просто оружие. Это так называемый «мертвый нож», — пояснил Йоханн. — Их иногда клали в могилы тех, кого боялись. Считалось, что они не поднимутся из земли, если лезвие пронзает их тело.

Я провел пальцем над лезвием, не касаясь его. Металл казался холодным даже с расстояния.

— Значит, это была могила ведьмы? — уточнил я, не веря в происходящее.

— Вряд ли. Никаких костей рядом не нашли. Но вот что странно, — он достал из коробки еще один предмет.

Это был медальон. Простая бронзовая пластина, но на ней опять тот же знак. Перевернутая руна, точно такая же, как в моем дневнике и на новой книге.

Мое сердце сделало рывок. Я не рассказывал другу о своей покупке, и теперь даже не знаю, как верить в такие совпадения.

— Йоханн, — я сделал шаг назад, — тебе не кажется, что все это не случайно?

— На самом деле, нет, — он покачал головой. — Это может быть стечение обстоятельств. Но меня смущает это повторение: разные предметы, разный материал, а символ один и тот же.

Я замолчал, потому что в этот момент внутри меня что-то дрогнуло. Было странное ощущение незримой нити, что связывала найденные вещи с тем, что уже лежало в моем портфеле. Звучит бредово, но мне на одно мгновение показалось, дневник, книга и все эти вещи знали друг о друге и стремились воссоединиться.

— И это еще не все, — сказал Йоханн и достал последнюю находку: маленький кусок пергамента, свернутый в трубочку и обернутый ниткой из красных волокон. — Его нашли в том же ящике, что и книгу. Я не рискнул разворачивать. Хотел, чтобы ты первым взглянул. В конце концов, ты у нас спец по ведьмам, обрядам и оккультным делам.

Я взял пергамент в руки. Волокна были плотные. Хм, нитку делали из чего-то другого, точно не из шерсти. Она чуть кололась, и на коже остался красный след. Хотя я сомневаюсь, что пять веков назад существовала краска, которая бы не осыпалась с такого материала после стольких лет в пыли и сырости.

— Что-то подсказывает мне, что это послание, — сказал я тихо. Или предупреждение?

Йоханн не выдержал напряжения и, сославшись на звонок от коллег, поспешил выйти из лаборатории. Мой друг всегда был нетерпеливым. Мы выбрали работу, где нужно обладать терпением, самообладанием и усидчивостью. Это не было его сильными сторонами, поэтому порой он прибегал и к моим услугам в том числе. Я же скрупулезно подходил к каждому исследованию.

Его шаги заглушил гул коридора, и дверь тяжело закрылась. Я остался один. Белый свет ламп отражался от металлических поверхностей, и каждый предмет на столе приобрел собственную тень, слишком густую для такого освещения. Дрожащими руками я развернул пергамент. Буквы проступали неровно. Хм, что если они были написаны в спешке? Я пробежался глазами: смесь латыни и старонемецкого. Чернила почти побледнели, но я различил несколько слов.

«Дух ветра сохранит поцелуй»

Я сглотнул и потянулся к книге, лежавшей рядом. Перелистнул страницы: та же руна, те же упоминания ветра и поцелуя. Все складывалось в странную систему, но пока я не понимал какую. А самое главное, почему сейчас и почему здесь.

Вдруг тишину прорезал шорох. Как будто кто-то прошел за моей спиной. Я резко обернулся — пусто. И тогда я услышал это. Тонкий женский голос из ниоткуда. Снова.

— Элиас…

Звук был настолько близким, словно она стояла рядом, касаясь губами моего уха. Ласковый звук эхом слышался в голове.

— Кто здесь? — сорвалось у меня, в груди стало тесно.

Глава 4. Первое прикосновение тьмы

Чем я думал, когда заказывал такси, чтобы добраться до леса Шоттенвальд? Очевидно, я лишился рассудка, раз сейчас смотрел в окно улицы, которые проносились мимо меня. Всю дорогу я потирал ладонь с меткой. Это меня очень беспокоило. Как такое могло произойти со мной?

С другой стороны, я видел это своими глазами: еще утром кожа была чистой: ни шрама, ни следа. На вид обычный ожог, и похожий я заработал, когда схватился за раскаленную сковороду без ручки. Но это было в детстве, и след побледнел со временем.

Но в лаборатории боли почти не было. Так, легкое покалывание. Я невольно спрятал руку в карман брюк, боясь встретиться взглядом с водителем: а вдруг он заметит? Попробуй объясни, что профессор истории получает на ладони знаки из XVI века. Хотя я сомневался, что кто-то бы понял, что это изображено. Нет, я не думал, что в такси работали исключительно необразованные люди. Боже упаси. Но вот тот факт, что ведьмы — это все-таки узкая область знаний, я уверен.

Машина выехала за пределы Вены, и дома начали редеть, уступая место холмам, заросшим соснами. Воздух менялся, город остался позади.

Я вспомнил школьные годы: как-то раз наш учитель рассказывал о Шоттенвальде, как о «проклятом лесу», где якобы в средние века допрашивали женщин перед монастырскими трибуналами. Допросы на холоде, под шепот ветра и хруст ветвей. И если кто-то из этих женщин так и не дошел до казни, то это лишь означало, что их тела до сих пор можно было найти под деревьями.

И почему-то именно сейчас мне вспомнилась эта школьная страшилка. Только вот после таких находок можно поверить во все. Для меня, как для историка, невероятная удача прикоснуться к таким экспонатам. Другой вопрос — с точки зрения рационализма происходила какая-то чертовщина.

Я пытался отмахнуться от этих мыслей. Но разве легенды не влекут за собой зерно правды? Они ведь были на чем-то основаны. Было ощущение, что нам специально будто подкидывают из другого мира улики. И что я, взрослый человек и профессор, жду сейчас от этого леса? Что среди елей ко мне выйдет тень ведьмы? Что я услышу еще один голос, который позовет меня по имени?

Вздор, Господи. Я должен собирать факты, систематизировать материал. Дневник, книга, найденный медальон, руна. Но сколько совпадений должно накопиться, прежде чем перестанешь называть их случайностями?

Я посмотрел на таксометр: осталось всего несколько километров. Ноги свело напряжением. Я уже представлял, как ступлю на влажную почву, увижу деревья, чьи кроны глушат свет. И я ведь даже понятия не имел, куда мне идти. Надо было оставить сообщение Йоханну, где меня искать, в случае чего. Я даже никого не предупредил, куда отправляюсь. Идиот. Я быстро набрал сообщение, что проверяю одну зацепку по исследованию и сбросил координаты.

Такси остановилось у входа в прогулочную зону. Здесь было довольно оживленно: люди выгуливали собак, бегуны в наушниках пробегали мимо, несколько семей с детьми шли по оборудованным тропам. Лес казался приветливым, как обычный парк, безопасный, привычный. Без ведьминского присутствия, одним словом.

Но стоило мне отойти чуть в сторону и взглянуть глубже, туда, где темные ели сомкнулись плотной стеной, я ощутил физически зов. Меня тянуло именно туда, где не было людей, где заканчивались проложенные тропы и начиналась тьма.

Задержался на секунду, внутренне споря с собой. Все во мне вопило остаться здесь и забыть обо всем. Но рука с меткой будто дрогнула, отозвалась едва ощутимым жаром. И тогда в голове прозвучал шепот, тонкий, будто сорванный ветром:

— Элиас… иди глубже.

Поправив очки и прижав портфель ближе к телу, я шагнул прочь от людей. Была не была. Не уверен, что если я сейчас вернусь домой, то смогу спокойно спать и думать больше об этом.

Стоило отойти всего несколько десятков шагов, и вход в парк остался позади, растворившись в сумраке. Под ногами земля быстро сменилась вязкой грязью, в которой ботинки скользили. Держать баланс с каждым шагом было сложнее. Ветки низких елей били по лицу, царапали кожу, и мне приходилось заслоняться рукой, как будто сам лес хотел вытолкнуть меня обратно.

Я остановился и достал телефон. Экран мигнул, но полоски сети исчезли одна за другой, оставив меня без связи. Отлично! Как раз то, чего не хватало.

— Элиас… сюда… — снова шепот, такой близкий, будто дыхание коснулось уха.

Я обернулся, но вокруг была лишь пустота. Лес был неподвижен, только кроны скрипели, качаясь от ветра. Я сжал зубы, прижал портфель крепче и пошел дальше, доверяясь голосу. Я покажусь умалишенным, если на полном серьезе буду рассказывать всем позже, что лес вел меня по невидимой тропе? Каждый раз, когда я колебался, не понимая, куда свернуть, шепот становился чуть громче, подталкивая в нужном направлении.

В голове билась мысль, что это полнейшее безумие. Я начинал злиться внутри на себя, что так слепо поверил в свое убеждение. Вы только вдумайтесь! Иду в глубь леса по указке неизвестно кого. Даже так: голос в голове мне диктует, что делать. Может, я схожу с ума? Но шаг за шагом сомнение отступало, уступая место странной уверенности. Казалось, если я остановлюсь сейчас — никогда не узнаю, зачем все эти знаки свели меня сюда.

Я пробирался все глубже, и лес сгущался вокруг меня, отрезая от внешнего мира. Воздух становился тяжелым, в груди возникало ощущение тесноты. И вдруг пространство впереди начало редеть. И я вышел на крошечную опушку. Посреди нее стояло одинокое дерево. Когда-то оно, наверное, было огромной елью, но теперь ствол чернел от давнего пожара. Ветки обломаны, крона давно исчезла, и от него осталась лишь обугленная колонна, тянущаяся в серое небо. Я запрокинул голову, чтобы рассмотреть самую верхушку. Отдышавшись, я снял очки и протер стекла.

Сфотографировал дерево, затем приблизился и заметил странность. На уровне моих глаз кора была содрана, словно кто-то срывал ее ногтями. Гладкая поверхность древесины потемнела от времени, по краям были заметны вдавленные в ствол дерева полосы от ногтей. А в центре четко выделялся вырезанный знак.