Почему красивые женщины всегда достаются не тем мужчинам

Глава 1 ✦ Андрей Петрович Белозёров ненавидел балы

Андрей Петрович Белозёров ненавидел балы.

Ненавидел — яростно, искренне, всей своей широкой медвежьей душой. Ненавидел тесные мундиры, от которых невозможно дышать. Ненавидел вальсы, под которые приходилось топтаться с какой-нибудь уездной барышней, наступая ей на ноги. Ненавидел шампанское — кислую дрянь, от которой болела голова.

Но больше всего — больше мундиров, вальсов и шампанского — он ненавидел Маргариту Алексеевну Томилину.

Жену своего командира.

Женщину, от одного взгляда на которую у него сбивалось дыхание.

Проклятье.

Она стояла у колонны — в платье цвета спелой вишни, с мехом, обрамлявшим обнажённые плечи. Смеялась чему-то, что говорил ей поручик Оболенский — молодой болван с усиками, похожими на дохлую мышь.

Смех у неё был...

Андрей стиснул зубы.

Смех у неё был как звон серебряных колокольчиков. Как шампанское — то, настоящее, которое он пил когда-то в Париже. Как всё, чего он не мог себе позволить.

— Доктор, вы смотрите на неё, как голодный волк на ягнёнка.

Голос — справа. Ротмистр Голицын, с бокалом в руке и ухмылкой на аристократичном лице.

— Не понимаю, о чём вы.

— Понимаете. — Голицын отпил шампанского. — Весь полк понимает. Кроме, слава богу, полковника.

— Идите к чёрту, ротмистр.

— С удовольствием. Но сначала — дружеский совет. — Голицын наклонился ближе. — Забудьте. Она — жена командира. Вы — полковой врач. В этом уравнении нет решения, которое не заканчивается дуэлью или Сибирью.

— Я не собираюсь...

— Собираетесь. Вижу по глазам. — Пауза. — И она, кстати, тоже на вас смотрит. Когда вы не видите.

Сердце — пропустило удар.

— Враньё.

— Правда. Но это — не моё дело. Моё дело — предупредить. — Голицын похлопал его по плечу. — Счастливого Рождества, доктор. Постарайтесь дожить до Нового года.

Он ушёл.

А Андрей — остался.

Стоял у стены, как идиот. Сжимал бокал так, что побелели костяшки. И смотрел — на неё.

На Маргариту Алексеевну Томилину.

На женщину, которую ненавидел.

На женщину, которую — Господи, прости — любил.

Глава 2 ✦ О чём молчат замужние женщины, когда смеются громче всех

Маргарита смеялась.

Громко. Заразительно. Так, как умела только она — запрокидывая голову, обнажая белую шею, заставляя всех вокруг улыбаться.

Внутри — было пусто.

Двадцать лет.

Двадцать лет этого брака. Двадцать лет улыбок, которые ничего не значили. Двадцать лет постели, в которой она лежала, глядя в потолок, пока старческие руки шарили по её телу.

Двадцать лет притворства.

— ...и тогда я сказал ему: «Милостивый государь, это не моя лошадь!» — Поручик Оболенский закончил свой анекдот и ждал реакции.

Маргарита рассмеялась — снова.

Анекдот был глупым. Поручик — ещё глупее. Но смеяться было легче, чем думать. Легче, чем чувствовать.

Легче, чем смотреть на него.

На доктора Белозёрова.

Он стоял у стены — огромный, нелепый в своём тесном мундире. Со светлыми волосами, которые никогда не лежали как надо. С глазами — голубыми, холодными, как зимнее небо.

С глазами, которые смотрели на неё.

Маргарита чувствовала этот взгляд — кожей, позвоночником, чем-то глубже. Её дар — проклятый дар, который она скрывала всю жизнь — говорил ей: он чувствует то же. Та же тоска. Та же безнадёжность. То же желание, которое невозможно утолить.

Они были похожи.

Два одиночества в толпе.

— Маргарита Алексеевна, вы меня слушаете?

Голос поручика — как писк комара.

— Конечно, Пётр Сергеевич. Продолжайте.

Он продолжил.

А она — смотрела.

На доктора, который её ненавидел.

На мужчину, которого — Господи, прости — хотела.

Глава 3 ✦ Как начинаются истории, которые не должны были случиться

Они столкнулись у буфета.

Буквально.

Андрей развернулся — с бокалом в руке — и влетел прямо в неё. Шампанское выплеснулось. На её платье. На вишнёвый бархат, который стоил, вероятно, больше, чем его годовое жалованье.

— Чёрт! — вырвалось у него.

— Вот именно, — сказала она.

Голос — низкий, с хрипотцой. Не тот, которым она смеялась минуту назад. Другой. Настоящий.

— Простите. Я не... — он схватил салфетку, начал промокать пятно на её корсаже.

И замер.

Потому что его пальцы — через ткань — коснулись её груди.

Тишина.

Оба — застыли.

— Доктор, — её голос был ровным, — вы сейчас трогаете меня за грудь. В присутствии пятидесяти человек. Включая моего мужа.

Андрей отдёрнул руку.

Щёки — горели.

— Я... простите... я не хотел...

— Не хотели — что? — Она подняла бровь. — Трогать меня? Или — попасться?

Удар — под дых.

— Вы несносная женщина.

— А вы — неуклюжий медведь. — Она забрала у него салфетку. — Но спасибо за попытку. Давно меня никто не лапал так неловко.

— Я не лапал!

— Конечно, нет. — Усмешка. — Это было медицинское обследование. На наличие опухолей.

— Вы...

— Я — что?

Он смотрел на неё — на эти тёмные глаза, в которых плясали черти. На эти губы, изогнутые в насмешке. На это лицо — красивое, живое, невозможное.

— Вы — невыносимы.

— Знаю. — Она улыбнулась. — Но вам нравится.

И — ушла.

Оставив его — с пустым бокалом, с мокрой салфеткой, с сердцем, которое колотилось как бешеное.

С пониманием — что он пропал.

Окончательно.

Бесповоротно.