Под куполом цирка

Глава 1: С Днём Рождения, Эд!

Двое ребятишек, сестра и брат, Эд и Мия, бежали с радостными криками, не замечая ничего вокруг. Они так торопились на недавно открывшуюся ярмарку, ведь именно сегодня в их город приехал цирк. Эд, не дождавшись родителей, взял с собой сестру — сегодня ему исполнилось десять, и он чувствовал себя достаточно взрослым для таких решений. Мия была младше всего на год, но не торопилась взрослеть: ей так хотелось подольше насладиться прекрасными минутами детства. Ярмарка встретила их грохотом музыки, вспышками гирлянд, запахами сахарной ваты и жареных орешков. Всё вокруг дышало движением: огни, аттракционы, толпы. Мир казался огромным и в то же время принадлежащим только им.

— Хочу на машинки! — потянула Мия брата за рукав.

— Сначала тир! — упрямился Эд.

Оба не пришли к согласию, но разделяться не собирались — вдруг потеряются, и все, пиши пропало, никогда не найдут друг друга, решили по одному разу и в тот аттракцион, и в тот. А кульминацией развлечения перед представлением станет колесо обозрения, где они смогут увидеть практически весь их небольшой городок, красиво зажжённый ночными фонарями. В тире Эд долго целился, промахивался, но не сдавался, пока наконец не выбил приз — нелепый, но очаровательный брелок. Он тут же оказался на рюкзаке сестры. Потом был автодром: грохот машинок, картонные пешеходы, визг тормозов и заливистый смех. Они держались вместе, даже если не могли договориться. Колесо обозрения закрутило их медленно, плавно поднимая ввысь. Сверху город был как игрушечный, зажжённый мириадами огоньков — будто кто-то рассыпал звёзды по улицам. Мороженое таяло в руках, а на губах оставалась сладость. А потом — шатёр. Очередь змеилась до самого горизонта. Под куполом ждало представление. У входа стоял мужчина в цилиндре, его улыбка неестественно широкая, словно нарисованная. Некоторым он раздавал шарики. Один, ярко-красный, как клубника, достался Мие. Она сжала его в ладони, как сокровище. Внутри — тьма, вспышки прожекторов, аплодисменты. На арену выходили артисты: жонглёры, акробаты, клоуны. Ритм нарастал, события мелькали, как в калейдоскопе. Шарики лопались, дети смеялись. Эд даже успел выйти на сцену — помогал фокуснику. Его маленькая фигура затерялась в свете. Он получил блестящую наклейку, как подарок — две театральные маски, весёлая и грустная, а ещё вишнёвую конфету. Она оказалась неожиданно густой и безвкусной. Представление прервал антракт. Толпа шумно поднялась с мест, зашевелилась, загудела. Мия вдруг ущипнула брата за плечо, её глаза жалобно заблестели, мальчик сразу понимал, в чем дело: одного лишь взгляда сестры хватало, чтобы прочитать ее просьбы. Он вздохнул, как взрослый, и, слегка раздражённо, повёл её к стоявшим на краю парка кабинкам туалета. Металлические двери скрипели, бетон веял сыростью, воздух пробирал едкий запах хлорки. Эд терпеливо стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, глядя по сторонам. Мия вышла: снова улыбающаяся и беззаботная, они быстрым шагом направились обратно к шатру. Но в округе что-то изменилось, только была ясная и тёплая летняя ночь, как вдруг откуда-то появился туман, он выползал из-за деревьев, из-под сцены, словно сам парк выдыхал его изнутри. Мир, в котором они смеялись всего пару минут назад, внезапно потускнел. Веселье исчезло. Вместо него осталась сухая, ржавая тишина. Колесо обозрения больше не сияло, его кабины висели, будто сломанные игрушки, а железные балки покрылись коркой рыжего налёта. Скрип металла раздавался от каждого движения, аттракционы стояли покинутые, облупленные. Столы с угощениями — провалившиеся, заваленные паутиной, будто из заброшенного сна. Шаги детей стали осторожными. Они шли через этот внезапно умерший праздник, будто пробирались сквозь чужую память. Внутри шатра света не было. Ни музыки, ни голосов, только мрак, тянущийся к ним. Ткань шатра висела тяжело, словно впитав в себя целый век. Мия судорожно сжала руку брата. Она боялась по-настоящему и Эд это чувствовал. Он сам едва держался.

— Пойдём домой, — прошептала она.

Он кивнул. Они уже повернулись, уже сделали шаг, когда из глубины шатра донесся шёпот. Не голос, а скорее звук, похожий на царапанье ногтя по стеклу — знакомый, но неправильный, будто кто-то повторял их имена, коверкая слоги. Эд остановился. Обернулся. Из тьмы показалась рука: длинная, бледная, скользящая по воздуху, как у марионетки. Она махнула им, как бы приглашая. В груди у Эда похолодело, ладони стали липкими от пота. Он резко развернул Мию лицом к себе, прижал её голову к плечу, закрыв ей глаза ладонью. Его собственное дыхание стало частым и прерывистым — сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно даже в этой внезапно наступившей тишине. Когда он снова посмотрел, фигура уже вылезла из тени. Из глубины шатра вышел мужчина. Его высокая, костлявая фигура двигалась неестественно плавно, будто его вела невидимая нить. Поношенный цилиндр съехал набок, обнажая спутанные волосы, слипшиеся в жёсткие пряди, похожие на обгоревшую солому. Он механически отряхивал рукав, и с ткани сыпалось что-то тёмное и зернистое, оседая на землю мертвенным снегом. Его рот растянулся в улыбке, демонстрирующей ряд неестественно ровных зубов. Кожа просвечивала синеватыми прожилками, как пергаментная бумага, натянутая на череп. А потом Эд увидел сине-чёрный след на шее — чёткий, ясный, будто выжженный в плоти. Мальчик крепко зажмурился, считая про себя, чтобы прогнать страх.

— Чего это вы не отзываетесь? — голос прозвучал прямо за спиной, неожиданно и неестественно чётко.

Дети вздрогнули синхронно. Эд инстинктивно рванулся вперёд, закрывая Мию своим телом. Мужчина в цилиндре стоял опасно близко. Так близко, что Эд различал желтоватый налёт на его зубах. Его глаза, казалось, совсем не моргали, а взгляд был неправильным — пристальным, голодным. Мия отпрянула, вжавшись в брата. Первый тихий всхлип сорвался с её губ сам собой, будто тело среагировало раньше сознания. Ей казалось, что воздух вокруг сгустился, превратившись в липкий сироп. Она чувствовала себя точно мотыльком, приколотым булавкой к бархатной подушке.

Глава 2: Белая чешуя

Всегда было любопытно: что же скрывается за кулисами? В городском цирке всё предельно ясно — гримёрки, реквизитные, костюмерные — места, где артисты ненадолго становятся обычными людьми. Но здесь, под шатром, не должно было быть ничего. Просто пол, натянутые канаты и ткань, за которой — трава, или, возможно — гравий. Однако мужчина открыл дверь, и за порогом не оказалось ни улицы, ни света. Только густая, плотная тьма, словно затянутая тканью ночи. Воздух вибрировал, как натянутая струна перед тем, как лопнуть. Адам стоял спокойно, будто знал, что именно ждёт его по ту сторону. Он смотрел в темноту с таким вниманием, словно пытался услышать её дыхание. Один шаг — и звук каблука глухо ударил по полу, будто разбудив пространство. Тьма дрогнула, как зеркало, покрытое пылью и отступила, обнажив странное помещение. Комнату, или отражение комнаты. Зеркала, десятки, сотни, бесконечные дубликаты реальности, уходящие в никуда. Свет здесь был мягким, зыбким, будто исходил не от ламп, а от самих стеклянных поверхностей. Стены не ощущались, только зеркала, которые, казалось, наблюдали за каждым движением. Фокусник шагнул внутрь, медленно вытянув руку вперёд, словно пробовал плотность воздуха. Его пальцы скользнули по пустоте, не встречая ни стекла, ни ткани. Он избегал смотреть в отражения, будто знал, что там можно увидеть. А дети стояли на пороге, чувствуя, как за их спинами будто бы сдвинулись декорации реальности. Шатёр, земля, тишина начали звучать иначе, как сон, который вдруг перестаёт быть просто сном.

— Входите, — прошептал он, и слова растворились в прохладном воздухе.

Мия шагнула первой. Её словно тянуло в эту зеркальную пустоту, где границы стирались, а отражения переставали подчиняться. Комната дышала ледяным воздухом, переливаясь обманчивым блеском. Не лабиринт, а ловушка: красивая, манящая, созданная чьим-то безумием. Здесь нужно было идти, не глядя по сторонам, чтобы не увидеть, как твоё отражение вдруг моргнёт тебе вслед. Эд застыл на пороге. Ненавидел такие места. С детства — тошнота, сжимающие виски тиски, паника, когда в зеркале движение возникает на секунду позже, чем должно бы. Сделал шаг. Дверь захлопнулась с сухим щелчком, будто ждала этого момента.

— Постойте! — крикнул он, и голос рассыпался эхом, как стекло.

— Копуша, чего так медленно? — донеслось в ответ. Голос Мии звенел, множился, отражаясь от стеклянных стен, будто смеялись сразу все её возможные версии, и каждая знала что-то, чего не знал он.

Эд рванулся вперёд. Лоб резко встретился со стеклом. Вскрик застрял в горле. Перед ним отражение: сестра и фокусник, но будто замедленные, плывущие в пространстве чужого мира. Он закричал снова, ответа не было. Только смех. Он звучал со всех сторон, заполняя уши, голову, грудь. Мигающий свет, всё вокруг одинаковое. Шаг, ещё один и ничего не меняется. Нельзя стоять, нельзя останавливаться. Руки вперед, как делал Адам, и движение вслепую. Тени шевелились в стеклах. Беззвучный шепот. Иногда он возвращался туда, где начинал. Минуты тянулись вязко, словно всё происходило под водой. Смех оборвался. Осталась только тишина и мерцающие лампы над головой.

— Кто-нибудь! — голос рассыпался в пустоте.

Никто не ответил. Отчаяние накрыло теплой волной. Он медленно опустился на пол. Поджал ноги, прижался лбом к коленям. Слёзы горячие, настоящие, хлынули сами. Вдруг тьма. Свет мигнул, на секунду погас. Сердце ударило раз, другой и на третьем ударе он увидел: на другом конце стояла фигура: высокая, тёмная, невозможная.

— Мистер Адам? Это Вы? — прошептал Эд, голос дрожал, как тонкая нить на ветру.

Фигура не ответила. Простояла мгновение — недвижимая, бездыханная — затем скользнула в сторону и растворилась в зеркальной глубине.

— Подождите! — он вскрикнул, и эхо разнесло его крик на сотни одинаковых отзвуков.

Он рванулся вперёд, забыв про осторожность. Слёзы застилали зрение, страх сжимал горло. Удар и лоб врезался в холодное стекло. Мир вспыхнул болью, затем погрузился во тьму. Эд рухнул на пол. Кровь тонкой, горячей струйкой потекла из носа. Тело отказывалось слушаться, будто придавленное невидимым грузом. В зеркале зашевелилось что-то белое. Чешуйчатый хвост извивался за стеклом, скользя по невидимой поверхности. Это была змея. Огромная, с глазами, как капли крови. Она кружила вокруг его отражения, тыкаясь мордой в преграду. Чёрный раздвоенный язык выстреливал вперёд, оставляя на стекле мутные следы. Её голова кружила вокруг тела, тыкаясь носом в стекло. Она не могла выбраться. И где-то в этой зеркальной бездне, сквозь шум в ушах, пробился голос.

— Эд? Эд, вставай!

Он вздрогнул, приподнялся на локтях. Голова раскалывалась, мир плыл перед глазами. Трава. Настоящая трава под пальцами. И Мия — живая, настоящая, с глазами, полными слёз, — уже обнимала его, дрожащими руками вцепившись в плечи. Люди. Их было много. Они столпились вокруг, протягивали руки, переговаривались встревоженными голосами.

— Дайте салфетку... Лёд... Воды! — кто-то выкрикнул из толпы.

Эд машинально принял салфетку, но не стал вытирать кровь. Шёпот нарастал, вопросы сыпались со всех сторон:

— Ты как?

— Как тебя зовут?

— Где твои родители?

Кто-то уже набирал номер скорой, торопливо диктуя адрес.

— Отойдите, дайте ему воздух! — резкий голос разрезал шум толпы.

Над Эдом склонилась девушка. Красивая до неестественности, будто сошедшая со старинного циркового листа афиши. Ее костюм сверкал, словно сотканный из тысячи блесток специально для волшебного номера. Золотистые волосы, уложенные в безупречный пучок, открывали лицо — безукоризненное, без единого изъяна, с кожей белоснежной и почти прозрачной. Лицо без пятнышка, без следов времени. Но больше всего поражали глаза — кристально-голубые, как замерзшие озера, с тем же ледяным холодом внутри. Ее красота была такой совершенной, что от нее хотелось отвернуться, но взгляд не слушался. Она наклонилась ближе, и ее пальцы осторожно коснулись его руки, будто боялась сломать, или словно прикасалась к чему-то чужому. Эд попытался встать. Тело не слушалось, пространство вокруг плыло, расплывались лица, шум, даже небо. Только кровь, медленно стекающая из носа, казалась чем-то реальным.

Глава 3: Диана

После того как лабиринт зеркал сомкнулся за их спинами, оставив странный гул в ушах, Эд не мог отделаться от чувства, что кто-то, или что-то всё ещё следит за ними. Его пальцы сжимали руку сестры, но в груди уже кипело другое — тревога, злость и нарастающее подозрение.

— Мистер Адам... — выдохнул он, не двигаясь с места. — Что это за место? Что здесь происходит?

Фокусник, казалось, не услышал. Он продолжал идти, не оглядываясь, будто вопрос Эда был пустым звуком.

— Эй! — жёстче сказал Эд. — Я серьёзно. Мы не сделаем ни шага, пока Вы не скажете, что вообще здесь творится.

Мия тревожно посмотрела на брата, затем на фокусника. Эд крепче сжал её ладонь, словно сам себе придавая уверенности. Он остановился и Мия вместе с ним. Адам замер. Его лицо оставалось спокойным, почти безучастным, как у актёра, повторяющего уже сто раз сыгранную роль. Губы не дрогнули, веки не моргнули. Казалось, даже дыхание остановилось. Он стоял так несколько секунд, превратившись в живую статую фокусника, застывшего перед кульминационным номером. Потом, без единого слова он развернулся и пошёл вперёд. Его спину не выдало ни малейшее напряжение, шаги оставались размеренными и чёткими. Он двигался с той же лёгкостью, с какой бы выходил на арену перед тысячной толпой, абсолютно уверенный, что зрители последуют за каждым его движением. Дети для него были чем-то само собой разумеющимся — очередные зрители в бесконечном представлении. Его молчание говорило громче любых слов: "Вы последуете за мной, потому что альтернативы нет". И самое страшное: он был прав. Эд застыл, будто корнями врос в пол. Сердце колотилось так сильно, что отдавалось в висках ровно в такт с пульсирующим светом, что играл в стеклянных стенах. Он неотрывно следил, как фигура фокусника становится все меньше, растворяясь в зыбкой дали коридора.

— Он...нас бросает? — голос Мии дрожал, когда она тянула брата за рукав, оставляя на ткани мокрые отпечатки пальцев.

Ответа не последовало. Перед глазами Эда вспыхнули обрывки памяти: ночная ярмарка, клубящийся туман, тени, что извивались как живые. Острые клыки, впивающиеся в плоть. Их безумный бег наугад, а нечто невидимое цеплялось за одежду, пытаясь оттащить в темноту. Этот ужас вернулся сейчас. Эд понял: если Адам исчезнет, тьма снова оживет и кошмар повторится. Горло сжал спазм. Пальцы вцепились в руку сестры так, что побелели костяшки. Первый шаг дался с усилием, будто он поднимал всей тяжестью собственного страха. Затем второй и третий. Мия, все еще оглядываясь на пустые зеркала, покорно засеменила следом. Когда Эд наконец поравнялся с фокусником, он резко шагнул вперед, преграждая путь. В глазах горело то, что сильнее страха — яростная решимость.

— Могу я получить ответ на свой вопрос? — голос Эда дрожал, но звучал твёрдо. — Мы не можем вечно бросаться в темноту, как слепые котята!

Адам остановился. Медленно опустил голову смотря на детей, словно его шея скрипела от вековой усталости. Его лицо оставалось каменным, ни морщинки беспокойства, ни искры сочувствия. Только бесконечная, мертвая выдержка.

— Вы так и будете молчать?! — Эд сделал шаг вперед, ноги чуть подкашивались от ярости. — Мы не Ваши марионетки!

Мия осторожно прикоснулась к его локтю. Когда Эд обернулся, в ее глазах он увидел то же, что кипело у него в груди — страх, смешанный с яростью. Ее пальцы сжали его рукав не для успокоения, а в молчаливой солидарности. Адам выждал паузу.

— Ещё рано, паренёк. — наконец произнес он. — Просто доверьтесь.

Эд стиснул зубы. Его кулаки дрогнули.

— "Доверьтесь"? — Он посмотрел на фокусника, будто пытался пробить взглядом насквозь. — Легко сказать, когда всё знаешь. А если мы опять окажемся в ловушке? Одни. Без выхода. Вы тогда тоже будете твердить про "рано"?

Мия опустила взгляд, но лишь на мгновение. Это бесстрастное спокойствие в голосе Адама тоже начинало её раздражать. Когда она заговорила, ее тихий голос резал острее крика:

— Вы всегда так отвечаете? Когда людям страшно? Когда они просят помощи? Просто бросаете "доверьтесь" и отворачиваетесь?

Фокусник посмотрел на неё. Его веки дрогнули — это был первый живой жест за весь разговор. Он смотрел на Мию так, будто видел ее впервые.

— Это не ответ, — продолжила она, поднимая подбородок. — Это, как будто, Вы от нас отстраняетесь. Мы не багаж, который Вы тащите за собой. Мы тоже чувствуем и хотим знать правду.

В её голосе всё ещё звучала детская мягкость, но под ней уже зарождалась твёрдость. Та самая, что вырастает, когда ребёнка слишком долго держат в неведении. Эд снова посмотрел на сестру. В его взгляде мелькнуло что-то новое — может, гордость. А может, просто удивление от того, что она сказала то, чего он сам не смог сформулировать. Адам ничего не ответил. Лишь слегка опустил глаза и направился к дверному проёму. А за ним — тьма, снова зовущая, снова без объяснений. Он чувствовал, как она дрожит и сам дрожал. Но теперь выбора не было. Если бы он снова остался, снова начал спорить, Адам просто ушёл бы. А остаться в этом месте без него, без хоть какой-то опоры, было страшнее, чем шагнуть в темноту. Фокусник обернулся, указывая вглубь зала. В дальнем углу зиял дверной проём. За ним ничего. Лишь глухая, живая тьма. Плотная, как воск, и такая же липкая. Адам подошёл и протянул руку, строгий взгляд будто приказывал: "Шагайте". Эд, сжав сестру в объятиях, колебался. Потом медленно протянул руку в ответ. Мия заглянула в проём и тут же отпрянула. Она замерла на пороге, будто упёрлась в невидимую стену. За гранью только тьма. Никаких очертаний, ни звука, ни тени. Только вязкая, живая пустота. Её дыхание участилось, грудь сжалась, будто от холода, но холод шёл изнутри. Руки задрожали, губы приоткрылись, но ни слова не сорвалось с языка. Тело знало этот страх лучше, чем разум. Она покачала головой, и слёзы выступили на глазах. Эд обернулся к ней:

Глава 4: Клоун, который плачет. Часть 1

Лёгкий скрип старой двери разрезал тишину, наполнив пространство звуками. Безмолвие, царившее минуту назад, исчезло. Мужчина, всё ещё не сводя глаз с детей, сидевших в подавленном состоянии, не заметил отсутствие лестницы, и сорвался вниз. К счастью, падение оказалось на удивление мягким — он приземлился в бассейн, наполненный маленькими разноцветными пластиковыми шариками. Ди подбежала, обеспокоенно заглядывая вниз. Убедившись, что с ним всё в порядке, облегчённо выдохнула. Ей так хотелось протянуть руку и вновь заслужить детское доверие, но доверял ей только Эд. Мия, напротив, держалась позади брата, прижимаясь к нему как к щиту. Мальчик встал, продолжая защищать сестру, пока та отказывалась идти сама. Ди жестом показала — будьте осторожны, — и первой села на ярко-жёлтую горку, чтобы, если что, успеть поймать детей внизу. Эд наклонился к Мие и прошептал:

— Закрой глаза, если страшно. Давай как раньше — сделаем паровозик, помнишь?

Они вспомнили тёплые дни на детской площадке: мама болтала с соседками, а они играли, пока не вспотеют, и потом получали нагоняй — но это не имело значения, ведь было весело. Мия села сверху, Эд — снизу. Девочка улыбнулась на мгновение, и они поехали вниз, в бассейн с шариками, где их уже ждали взрослые. Ди заметила эту улыбку — и ей стало чуть легче. Она радовалась, видя детей счастливыми. Но радость быстро сменилась тревогой: Мия снова напряглась. Её взгляд метался между фокусником, Ди и обстановкой — она заметила небольшой проход, ограждённый сеткой, скрытый в лабиринте. Адам поднялся, отряхнул костюм и осмотрелся. Всё выглядело иначе, не так, как в прошлый раз — будто сам лабиринт менялся, живой, подвижный. Он попросил детей следовать за ним, хотя сам не был уверен, что идёт в нужном направлении. Вокруг была тускло освещённая комната. Несколько слабых ламп создавали холодный полумрак, словно ночь окутала всё здание. Хотелось найти выключатель, но его нигде не было. Сетчатые коридоры, платформы второго и третьего этажей, мягкие маты — всё для безопасности и веселья малышей. Но выключателя не было нигде. Адам взглянул наверх: узкие отверстия, ведущие на третий этаж, были слишком малы — ни он, ни Ди туда не пролезут. Он подозвал Эда. Мальчик всё ещё крепко держал Мию за руку, она и сама не хотела его отпускать — прикрывала лицо ладонью от страха. Только Эд подошёл к Адаму, и тот попросил его подняться наверх и поискать хоть какой-то источник света. Пообещал: за сестрой присмотрит. Но Мии пришлось вырвать его из крепких объятий. Она попросила пойти с братом. Эд взглянул на взрослого, потом снова на сестру и протянул ей руку.

— Пойдём вместе.

На втором этаже Мия украдкой смотрела вниз: фокусник не следил за ними. Она наблюдала за ним, за Ди — оба стояли неподвижно. На втором этаже был только мягкий инвентарь: геометрические подушки, тоннели и горки. Целью стал третий этаж — может, там есть свет. Они пробрались наверх: здесь был огромный батут, подушечная арена — место для детских боёв. Но и тут — никакого света, никаких выключателей.

— Здесь тоже ничего. Давай вернёмся, — сказал Эд.

Ответа не последовало. Он обернулся — Мии рядом не было.

— Мия? Где ты? Мия!

Подушка с размаху прилетела ему в голову. За спиной — смех. Девочка стояла с новой «бомбой» наготове. Вторая подушка попала прямо в лицо. Эд рухнул на пол, хихикая. Он схватил подушку и запустил её в ответ — промах. Мия убегала, смеясь, скатывалась с горки на второй этаж, не даваясь в руки брату. Они носились по лабиринту, пока не добежали до тёмного прохода. Мия замерла. Веселье исчезло с её лица. Один вдох, один выдох. Эд догнал её, коснулся плеча.

— Попалась! — сказал он, смеясь.

Но Мия не смеялась. Она теребила пальцы, опустив взгляд. Слова застревали в горле. Эд присел, ловя каждую её эмоцию. Она собралась.

— Эдди, ты мне всегда верил?

— Конечно. В чём дело?

— Даже когда мама говорила, что я вру?

— Мия, что ты хочешь рассказать?

— Нам нужно бежать. Серьёзно. Мы не должны возвращаться к ним.

— Почему?

— Потому что... они не живые!

Он замер.

— Ты шутишь?

— Нет, Эдди. Мы ходим с неживыми. Я видела!

— Где?

Мия рассказывает в деталях, что видела, находясь без сознания под водой, Эд был в шоке. Он пытался убедить её, что это просто страх, галлюцинации. Но Мия плакала. Её истерика сотрясала всё внутри. Она просила, умоляла — уйти, бежать, не возвращаться. Она подозревала, что это ловушка, а спасение — спектакль. Эд сопротивлялся, но страх пробирался в голову. А что, если она права? Он схватил Мию за руку — и вбежал в проход. Тьма. Густая, непроглядная. Он вытянул руку вперёд, другой держал сестру. Она просила отпустить. Он отпустил. Они шли в темноту — шаг за шагом. Мия дышала ровно, борясь с паникой, в последний раз в тёмном пространстве с ней были огни, в этот раз она сама должна преодолеть все трудности. Шли долго. Кажется, бесконечно. Внизу лабиринта на первом этаже фокусник с девушкой обеспокоенно ждали, Адам ходил, вперёд-назад поглядывая нервно наверх, он явно в стрессе от долгого ожидания, Ди просила его успокоиться и присесть — он отказывался, ссылаясь на то, что не устал.

— Может они нашли что-то, поэтому так долго, – спокойно сказала девушка.

— Тогда они бы вернулись сообщить об этом, разве нет?

— Стоит начать беспокоиться?

— Пожалуй, мы туда не протеснимся, найдём другой путь.

В конце коридора — тусклое свечение. Свет из-под замочной скважины. Дверь тихонько открылась. Они вошли. Комната, обвешанная красными шторами. Как примерочные. В каждой — разорванный плакат с вырезанным лицом. Рядом — надписи на стенах: «Неудачник!», «Жирный!», «Тупой!». Мяч. Кегли. Ложка. Маленький костюм. Издалека — плач. Не детский. Взрослый. В конце зала — клоун. Толстый, с радужным париком, красным носом. Он всхлипывал у маленького столика. Перед ним — рамка с фото: пожилая женщина. Эд закрыл сестру собой и стал отступать, они явно недолжны были сюда заходить.