Он стоит спиной ко мне. Капли воды стекают по бледной коже. Все тело испещрено шрамами. Свежими и не очень. Ещё позавчера на нем не было живого места. Никто не верил в его шансы дожить хотя бы до утра. Сегодня же выглядит вполне прилично для безнадежно раненного. Это не заслуга станционного медика, зурхи быстро восстанавливаются.
— Нравится? — спрашивает, не оборачиваясь.
— Нет, — отвечаю, чувствуя, как неожиданно кровь приливает к щекам.
Я видела сотни обнажённых тел, сотни рабских тел. Мужчины, женщины, молодые и старые, толстые, худые, здоровые, с увечьями. И до сих пор совершенно не понимаю, что может быть в этом привлекательного. Нагота ужасна сама по себе. Это страх, беспомощность, беззащитность.
— Врешь, — произносит зурх, даже не оборачиваясь, но я чувствую в его голосе ухмылку.
Редко кто из хозяев даёт рабам одежду. Её отсутствие дополнительно давит на психику. Трудно чувствовать себя сильным, если ты единственный голый среди одетых людей. Но тут это как будто не работает. Мужчина совершенно спокоен, словно не замечает своей наготы, и уже я чувствую себя обнаженной, причем не только физически, но и морально.
— С чего ты взял? — огрызаюсь, продолжая, как дура, пялиться на него.
Широкие мускулистые плечи, тугие валики мышц, идущие вдоль позвоночника, и идеальные ягодицы. Он – словно ожившая статуя с чётко выверенными пропорциями.
— Давно живу на свете, девочка, — мужчина поворачивается, демонстрируя кубики пресса и рваный шрам на левой груди.
Никогда не видела таких. Что это было? Рана получена при взрыве, или какая-то сильно голодная фауна далёкой планеты приняла его за обед?
— Я не девочка, — рявкаю, при этом стараясь смотреть на лицо, но взгляд против воли опускается ниже.
Ни один раб или свободный мужчина не вызывал у меня таких чувств и желания трусливо сбежать. Голос предательски дрожит, а лицо продолжает полыхать.
— Да? — он делает пару шагов вперёд. — Не похоже.
Щеки горят, очень надеюсь, что от злости, иначе совсем не могу объяснить реакцию своего организма.
— У нас сделка, — стараюсь говорить твёрже, но голос дрожит, а по телу разливается странный жар. — Ты – помогаешь мне, я – тебе. Все. Точка.
— С чего ты взяла, что я выполню условия? — еще один шаг, и наглая улыбка на его лице.
В помещении становится резко душно. Неужели система вентиляции даёт сбой?
— Зурхи чтят клятвы крови.
Единственный мой аргумент. Десять минут назад он казался прочным, как платий с третьей планеты в системе Кайтт.
— Кто тебе сказал? — зурх картинно закатывает глаза, при этом едва сдерживая смех.
— Читала, — осекаюсь на полуслове, понимая абсурдность ситуации.
У меня действительно нет гарантий.
— Реальная жизнь сильно отличается от твоих любовных романов, — усмехается мужчина. — Как ты ухитрилась остаться такой в этом окружении?
— Какой? — моментально раздражаюсь, сжимая кулаки до боли.
— Наивной, — отмахивается, отходя в сторону.
— Ты согласился на работу!
— Ты вынудила.
— Предпочитаешь отправиться рабом на «Мэджик»? Обслуживать клиенток с утра до ночи?
Воображение тут же рисует его в окружении пышногрудых красоток всех мастей и рас. Да… такого будут продавать по стоимости целой станции.
— Я не буду послушным рабом, — из расслабленной улыбка становится хищной.
— Значит, сгниешь на ринге, — выплевываю каждое слово, стараясь спрятать за злостью свой самый огромный страх.
— В бою, — тут же философски пожимает плечами.
И опять ловлю себя на мысли, что это я стою голая посреди медотсека, а не он.
— Так ты согласен или нет?! — произношу спустя минуту ожесточённой попытки испепелить его взглядом.
— Зурхи чтят клятвы крови.
— Это да или нет?!
— Да.
— Тогда тебе нужно одеться, — с максимально милой улыбкой достаю из кармана широкий ошейник. — Сегодня у меня день рождения.
Эллиот Тикет.
Отстраненно наблюдаю, как смыкаются створки внутреннего шлюза. Следом приборы сигнализируют о закрытии внешнего. На мониторе пульта управления загорается значок «стыковка разорвана». Делаю соответствующую пометку в бортовом журнале, краем глаза замечая, как транспортник с интригующим названием «Пьяный спрут» проплывает в иллюминаторе. Станция дрейфует, руководствуясь указаниям автоматики, можно спокойно закончить записи и оставить все на дежурного. Основная работа на сегодня закончена, плановых разгрузок уже не будет. Только уходить совсем не хочется.
Здесь тихо, приятный голубоватый свет от приборной панели, а на планшете, если свернуть рабочие программы, полно книг. Второй пилот, Майк, что-то внимательно изучает на своем экране, самозабвенно облизывая губы, скорее всего, получил очередную пикантную рассылку.
Всегда удивляет эта тяга к платным картинкам, с телами не первой свежести. В интернете можно найти миллион подобных изображений, совершенно бесплатно. Главное – не тыкать шаловливыми пальцами в заманчивые предложения по увеличению всевозможных конечностей, особенно с пометкой: бесплатно, с гарантией, удаленно и «мамой клянусь». Но нет, этот глупец на соседнем кресле утверждает, что получать пачку фотографий, не зная, какие попадутся, гораздо интереснее. Конечно, посмотрим, как он заговорит, когда увидит что-нибудь не совсем молодое и не совсем женское.
Надеюсь, в один прекрасный день он сотрёт до дыр то, что так настойчиво предлагает увеличить реклама. Хорошо, хоть додумался выключать визуализацию искина. «Киса» у нас хакнутая, на лицензионное обеспечение кредитов пожалели, папенька решил, что это ненужные траты и дешевле терпеть самоуправство систем управления. Поэтому “Киса” частенько чудит, демонстрируя скверный характер разработчиков. Пару раз она выводила на общий экран в переговорной всю коллекцию второго пилота, и, как назло, именно в тот момент, когда капитан вёл переговоры с покупателями с Унн-Тала. От смерти Майка спас первый пилот, клятвенно заверивший, что другого помощника в нашей глуши не найдёт. Отец, в свою очередь, также убедительно обещал отправить обоих в качестве товара на «Мэджик», причем по частям. В результате жарких споров и взаимных проклятий они все же сторговались, но Майку пришлось три месяца сидеть без зарплаты. Ну, он остался на свободе и летел не в качестве пленника, так что мог радоваться, отец редко бывает настолько щедр..
Усмехнувшись, вспоминаю, как этот проходимец три месяца ходил с грустной рожей, и возвращаюсь к своему занятию. Отец и с меня шкуру спустит, если я в очередной раз забуду проверить датчики, и какой-нибудь из двигателей откажет. Эх, а мне ведь нравится эта работа, если не учитывать кто я, где нахожусь и чего от меня ждут.
«Седая ведьма» - крошечная обитаемая станция, болтающаяся на границе между системами Унн-Ран и Салхи. Официально здесь серая зона довольно большой протяженностью. В этом пространстве часто происходят стычки между представителями систем, так сказать в историческом ключе. Унны – величественные матриархальные женщины, салхи – напротив, жуликоватые торговцы с характерным акцентом и раздутым чувством собственного величия. И тем, и другим религия запрещает вступать в Союз, поэтому обе стороны ведут вялые дипломатические отношения на фоне оживленной торговли… правда, на чёрном рынке.
Наша станция – как раз филиал чёрного-чёрного рынка в чёрном-чёрном космосе. На пиратов мы не тянем, на честных торговцев – тоже, ибо налоги, профсоюзы и космпотребнадзор напрочь убивает малый бизнес. Мы категорически против них. По этой причине много лет назад, так и не снискав себе славу грозного пирата, отец женился на унне и осел в этом секторе. Хотя, матушка рассказывала немного другую историю, менее героическую, более прозаическую и совершенно не романтическую. У выходцев из Унн-Ран вообще весьма специфическое понятие о романтике.
Со вздохом отворачиваюсь от приборной панели, откидываясь на спинку кресла. Совсем скоро мне исполниться двадцать один – возраст совершеннолетия. И я совершенно не хочу всю жизнь гнить здесь. Вселенная необъятна и не ограничивается пределами станции.
Мне хотелось бы увидеть закаты Той-рац, морозное сияние на Восточной Марии. А говорят, на Вэллее целых пять лун, выстраивающихся в одну линию ровно в полночь.
Пока я предаюсь мечтаниям, за пределами рубки кипит корабельная жизнь. «Пьяный спрут» привез большую партию товара, который требует тщательной сортировки. Очень важно сразу отделить больных и раненых, иначе могут погибнуть все. Вообще не понимаю, почему нам каждый раз тащат весь “неликвид”. Крики охранников слышны даже через закрытую дверь. От этого очень скоро начинает болеть голова. Ненавижу такие дни. Неужели так сложно быть потише? Или они решили, что если драть глотку изо всех сил, то мертвый товар вдруг оживет? Не знаю, как на счет товара, а я уже мечтаю оглохнуть.
Лампочка над головой дважды моргает зеленым индикатором, хоть немного отвлекая.
— Можешь идти, отдохни, — произносит отец, заходя в рубку.
Когда-нибудь я перестану вздрагивать от его ледяного голоса. Перечить ему не принято, особенно при подчинённых, или если хочешь жить. Он капитан «Седой ведьмы», единственной обитаемой станции в этом секторе, и по-совместительству отец пяти дочерей, и мне не повезло быть в их числе..
— Иди, — повторяет с нажимом, расценивая мое замешательство как протест. — Послезавтра важный для тебя день. Подготовься как следует.
— Есть, капитан, — стараюсь, чтобы в голосе не звучало сарказма.
Но он все равно хмурит брови, показывая свое недовольство. Отец неплохой капитан, но отношения с женщинами у него натянутые. Судьба в насмешку подарила пятерых дочерей тому, кто ненавидит женщин, мечтая видеть их на коленях. Вот такой внутренний конфликт.
Только сейчас лучше не спорить. Когда-нибудь в другой раз и при других обстоятельствах. Разворачиваюсь и выхожу, слушая, как за спиной с шорохом закрывается дверь.
Подсветка тянется по потолку вдоль всего коридора. Мертвенно–зелёный свет сильно давит на глаза. Его специально делают таким, чтобы пленники быстрее ломались. Здесь даже температура ниже, чем в жилом отсеке, и совершенно не соблюдаются суточные ритмы. В остальных частях освещение меняется в зависимости от времени суток, имитируя смену дня и ночи. Тут же счёт времени теряется — это, как говорят, мотивирует пленников на сотрудничество.
Большую часть товара уже рассортировали. Осталось не больше десятка рабов. Флип — главный надсмотрщик, сверяет со списком, делая пометки напротив номеров.
— Как дела, Флип? — Оливия буквально пожирает хищным взглядом пленников, выстроенных в ровную шеренгу.
— В этот раз товар гораздо хуже, — раздосадовано произносит мужчина. — Хромой Джек втюхал неликвид, даже не знаю, сколько за них можно выручить на Мэджике. Половину можно продать только в дыру типу Овсянницы или на рудники Грэнни.
Услышав это, несколько рабов синхронно вздрогнули. Грэнни — захолустная планета с богатыми залежами полезных ископаемых и религиозными фанатиками, отрицающими технический прогресс в самых извращенных формах. Космические корабли, прилетающие ради торговли их вполне устраивают, но в рудниках исключительно ручной труд. На удивление, собственный труд они яро отрицают — только рабский.
— Ну что, — Флип обыденно перезаряжает инъектор с наночипами, — на Грэнни или Мэджик?
Молодой брюнет, лет двадцати ежится, осознавая, что срок жизни на Мэджике может быть гораздо больше, но качество… Хотя служить игрушкой для кого-то лучше, чем махать киркой в тёмном забое. Парень лишь коротко кивает, покорно подставляя плечо.
Короткий щелчок инъектора, и его отправляют дальше в «жилую» зону. Пленники должны выдержать недельный карантин перед отправкой на основную станцию. «Седая дама» - перевалочный пункт.
Девочки активно обсуждают товар, наблюдая, как Флип осматривает его. У каждого раба необходимо проверить чистоту кожи, состояние зубов, а после загнать в медсканер. Заведомо больные или раненые отправляются в шестой отсек.
— Флип, душка, — Оливия обворожительно улыбается, обращаясь к надсмотрщику, как только сканер загорается зеленым, — вот этого крошку хотим посмотреть поближе.
— Как скажите, мисс, — мужчина защелкивает на шее парня ошейник с особым “поводком”, в виде специального браслета, который носит хозяин.
Если расстояние между ошейником и рабом станет слишком велико, например, при попытке побега, включается защитная система, которая сдавливает шею, перекрывая доступ к кислороду.
— Как тебе, Элли? — девушка обхватывает двумя пальцами подбородок парня, поворачивая из стороны в сторону. — А теперь, малыш, повернись и покажи свою попку.
Пленник несмело поворачивается спиной. Меня тошнит от происходящего, этот парень не вещь, и его задница интересует меня меньше всего.
— Наклонись! — сестра в привычной манере отдает приказ. — Давай, покажи себя во всей красе, — хихикает Мелисса.
От её приторно сладкого голоса бросает в дрожь. Сейчас она показательно сюсюкает, как бы показывая рабу мягкий нрав, но я же знаю, что творится за закрытыми дверями каюты. Мне заведомо жаль этого мальчика, но перечить старшей сестре или проявить протест, значит, заработать себе проблемы. Отец не потерпит от меня слабости, скорее собственноручно выкинет в открытый космос, чем позволит противиться его власти.
Остальные рабы уже не интересуют сестер, они нашли свою цель в истощенном парне, смотрящим на все сквозь слезы. Такие взгляды часто можно встретить у совсем юных, например, как он. А вот остальной товар – они понимают, что происходит, особенно, когда мы уводим мальчишку. В очередной раз, мысленно прошу у него прощения и даю себе снова обещание сбежать из этого проклятого места, но память все равно возвращает меня в прошлое:
В маленькой темной каюте раздается громкий звук хлыста, со свистом рассекающего воздух, а после оглушающий крик боли. Потом ещё и ещё, пока раб не начинает рвано хватать воздух ртом, задыхаясь от страха… Звонкий смех сестры вторит его жалобным всхлипам. Ливи всегда нравилось наблюдать, как они страдают, чужая боль возбуждала ее.
— Ну что ты, дружок, — Оливия трепет судорожно хватающего воздух ртом мужчину за щеку. — Это всего лишь десять. Мы только начали.
Вдоль его спины тянутся кровавые полосы рассеченной кожи. Руки и ноги крепко связаны под деревянной лавкой, лишая возможности двигаться.
— Я все сделаю, госпожа, — шепчет он разбитым в кровь губами.
— Конечно, — она улыбается вполне искренне, — уже делаешь.
Оливия подходит к металлическому столу, где разложены приспособления для её любимых развлечений, и берет бутылку из зеленого стекла. После чего возвращается и медленно выливает содержимое на израненную спину раба. Мужчина выгибается от очередной боли.
— Гипертонический раствор поваренной соли? — с интересом спрашивает Мелисса.
— Конечно. Сменишь меня? — Оливия протягивает хлыст сестре.
Мелисса несколько раз перекладывает его из руки в руку, примериваясь, а после резко бьёт.
Ещё один крик, переходящий в глухой то ли рык, то ли хрип, а под лавкой растекается лужа.
— Как некрасиво, — Оливия наигранно сморщила нос. — Нужно тренироваться, дружок.
Я тяжело выдохнула, отворачиваясь и сползая по двери каюты прямо на пол. Мелисса настолько увлеченно наносит удары, что даже не замечает, что происходит вокруг. Не хочу в этом участвовать, просто не могу, даже если за свою слабость придется подставить под хлыст собственную спину.
Оливия заливисто смеется, разливая дешевое вино по бокалам. Один из них она подносит, заставляя раба пить. Из-за рваного дыхания у него ничего не получается, и янтарная жидкость разлетается вокруг.
— Какой ты невоспитанный, — морщит нос Ливи. — Совсем не ценишь моей доброты. Наверное, плеть – слишком слабое наказание, раз ты никак не научишься хорошим манерам…
Остатки пойла она выливает ему на голову.
Шона Калиун.
Свет слишком яркий. Глаза болят даже сквозь закрытые веки. Мозг со скрипом пытается восстановить картину последних дней, но каждый раз терпит неудачу. Сознание появлялось урывками, а все происходящее напоминает дурной сон. Раны затягивались медленно, отнимая последние силы. Бывало хуже, конечно, но противное ощущение скорого конца присутствует.
— Помоги мне, — над ухом раздается девичий голос, — а я помогу тебе.
Кто-то начинает ощутимо трясти за плечо. О, святая Эллея, оставьте меня в покое! Мне нужно не так много времени, чтобы определиться с тем и этим светом.
— Прошу! — почти молит кто-то очень настойчивый.
Все тело ломит, но я нахожу в себе силы открыть глаза. Зрачки плохо фокусируются из-за яркого освещения. Жаль, очков нет, хотя это не самая большая проблема в данный момент.
Передо мной стоит рыжее нечто на фоне серых стен. Пару раз моргаю, пытаясь привыкнуть к искусственному свету. Постепенно размытое пятно собирается в образ юной девушки с золотыми кудрями. Эллея своим поцелуем разбросала по её лицу веснушки. Только зелёные, словно воды Толгаса, глаза серьезны и сосредоточены.
— Чем? — пересохшее горло с трудом извлекает звуки.
— Мне нужен охранитель, — она понятливо протягивает прозрачную трубку, второй конец которой опущен в стакан. — Я хочу отправиться в систему Инктум, на планету Рион. К сожалению, совсем не знаю правил союза. Взамен дам тебе свободу.
— Я и так свободен, — отвечаю, сделав небольшой глоток.
Вместо воды в бутылке какой-то кисловато-соленый раствор. На вкус редкостная гадость, но почему-то в мозгах от неё становится яснее. Это радует. Ясный разум сейчас очень нужен.
Помещение скорее всего является медотсеком какого-то корабля? Станции? Или это уже проклятый «Мэджик»? Сориентироваться очень сложно.
— Твоя свобода – временное явление, — хмыкает девушка. — Все думали, что умрёшь, только поэтому пожалели чип.
Ну да. Экономика для работорговцев очень важна. Живой товар крайне ненадежен. Это не металл, который может годами лежать в грузовом отсеке. Рабов надо кормить, осматривать, лечить, но они все равно могут умереть. Неблагодарные создания, однако.
— Где я? — осматриваюсь, как только глаза перестают болеть.
Металлические столы с инструментами, инфузомат с растворами. Несколько трубок тянутся к верхней части моей груди.
— «Седая ведьма».
— Сортировочная станция в системе «Мэджика»? — уточняю скорее для самого себя.
Жажда становится меньше, но делаю еще пару глотков, желая избавиться от неприятной сухости во рту. Это позволяет окончательно прийти в себя. Не туда я летел, определённо не туда. Не часто приходится в один момент менять планы.
— Да, именно, — девушка отставляет в сторону бутылку. — Так ты поможешь? Мне нужно покинуть станцию.
Кто она? Засланная рабыня? Кто-то из персонала, действительно желающий сбежать?
— Для рабыни ты слишком хорошо выглядишь.
Нужно как-то прощупать почву и собрать больше информации. У «Мэджика» полно сателлитов, работающих скрытно или не очень. «Седая ведьма» – как раз такое полулегальное место. Все знают, что на станции процветает работорговля, но официально они предоставляют услуги торговой площадки, где в базарный день любой может выставить собственный товар. Такого рода ярмарки проводят примерно раз в месяц. И здесь действительно можно купить оптом сухпайки для команды, а можно запрещённые вещества или же саму «команду».
— Я, — она запинается, стыдливо опуская взгляд, — дочь капитана.
Что? Какого астероида? Мне не послышалось? Дочь капитана желает стащить раба и сбежать? М-да… А я-то думал, что меня ничем не удивить.
— Вау, — это самое цензурное выражение моих эмоций. — Не часто дочери капитана хотят сбежать с первым встречным мужчиной. И что мешает просто сесть на попутный корабль?
Судя по внешнему виду девчонка здесь не страдает, и у бандитов бывают крепкие семьи.
— Не хочу быть участницей всего этого, — морщится, словно считает меня безнадежно тупым. — К тому же… отец… не думаю, что он будет рад… Так ты согласен?
Высокие моральные принципы? У человека, выросшего среди работорговцев? Девчонка умеет удивлять. Но, несмотря на все вопросы и несостыковки, моя интуиция молчит сродни партизану из системы Шейет.
— Почему я, а не любой другой пленник? — голова немного кружится то ли от избытка информации, то ли от вливаемых растворов.
Перевожу взгляд на флаконы, пытаясь разобрать надписи. Хотя, какой смысл? Медицина – не мой конёк, да и написано на салхи, вместо всеобщего.
— Зурхи никогда не нарушают условия договора, — эти слова девушка произносит с такой гордостью, что становится смешно.
— Да, а ещё скрепляют договор кровью…
Договорить не успеваю, потому что девчонка с радостью хватает со столика, стоящего рядом, скальпель и проводит по своей ладони. Как только там появляются капельки крови, прислоняет её к ране на моем плече.
— Ты поможешь сбежать мне с этой станции и добраться до планеты Рион. Взамен я сохраню твою свободу. Да будет так. И пусть кровь станет свидетелем…
— А ты уверена, что там только моя кровь? — спрашиваю доверительным шепотом.
— Н-нет, — отвечает тоже шепотом, но с нарастающей паникой. — Чья там ещё?
Она подозрительно принюхивается к своей ладони, после чего тянется за антисептиком. Меня так и разбирает сказать, что после обработки клятва теряет силу. Но на её лице столько эмоций, что решаю попридержать свое чувство юмора.
— Разве тебе папа не рассказывал, что нельзя заключать договоры с незнакомыми дяденьками? — мне едва удается сдержать рвущийся наружу смех.
Рыжая морщится, показывая свое отношение к родственнику, да и к ситуации в целом.
— Можем познакомиться. Эллиот Тикет, — произносит устало. — А ты?
— Зурх.
— Это не имя, — заявляет с уверенностью, или даже больше – обидой. — Как тебя зовут? — а после чуть растерянно добавляет: — Для договора нужно же имя.
Эллиот Тикет.
Чем ближе исполнение моего заветного желания, тем хуже себя чувствую. Эту ночь совершенно не спала, ворочаясь в постели, словно планеты вокруг звезд. Стандартная койка вдруг оказалась узкой и чересчур жёсткой. Простынь слишком шершавой, подушка ужасно мягкой, а станционная климатическая система совершенно точно настроена неправильно. И как я до этого здесь спала? Невыносимо же. Сомнения буквально сжирают изнутри. Каждый раз, когда переворачиваюсь на другой бок, в голове появляются новые причины оставить все как есть и ничего не делать. Ну нормально же живём. Тепло, светло, кормят. Чем плохо?
Перед глазами появляется образ одного из молодых рабов Ливи. Его взгляд, полный ужаса и боли, кровь, стекающая из уголка разбитого рта. Сестра выбила ему зубы, когда тот отказался подчиниться, а потом еще долго издевалась. Его привезли на «Седую ведьму» с планеты Тур-лана. Я пыталась его вылечить, затащив в медотсек тайком от отца. Ливи лишь фыркала, что незачем тратить лекарства на испорченный кусок мяса. Она вполне состоятельна и может завести с десяток новых игрушек. Одной больше, другой меньше. У меня от этих слов все холодело внутри.
— Ты же не пытаешься дать вторую жизнь котлете? — сестра только смеялась, наблюдая за мной…
Регенерационная камера на станции есть, но протащить туда раба совершенно невозможно. Она доступна только членам экипажа, а нарушить приказ отца не решалась. Парнишка уходил у меня на руках, широко улыбаясь, когда я гладила его по кудрявой голове.
Навряд ли он был старше меня, я даже не понимала, как, такой красивый и юный, он оказался на станции с ошейником и минимальным шансом на свободу. За что с ним так поступили? Кто предал и обрек этого парня на ужасную участь? Мир за пределами “Седой ведьмы” определенно ужасен, пока в нем существует рабство. Хуже всего то, что мои сестры не видят, насколько их сердца очерствели, а тела покрылись чужой кровью.
От этого воспоминания по спине бегут мурашки. Нет! То, что происходит – это точно не нормально. Если останусь, окажусь трусихой, а вся моя жалость к рабам – лишь лицемерием.
Правильное ли решение я приняла? Здесь ненавистная станция, но вполне понятные законы, а там? Какой он мир за пределами системы на самом деле? Может быть, матушка была права – мир мужчин ужасен, и женщине совершенно в нем не выжить? Мысли роятся в голове, как шальные астероиды в поясе.
Если останусь, что будет с зурхом? Что ждет его, если я нарушу наш договор и обреку еще одного мужчину на смерть от рук кровожадной рабовладелицы? Смогу ли тогда спать спокойно и не вспоминать лицо мужчины? Или мне придется самой стать его хозяйкой? Кажется, эти вопросы сведут меня с ума раньше, чем придет новый день.
Мне хотелось бы поступить в академию и стать настоящим пилотом, чтобы водить большие круизные корабли. Или даже лучше – навигатором. Ведь прокладывать маршрут в другие галактики безумно интересно. Но точно знаю, что отец не отпустит меня. Здесь, на «Седой ведьме», я его правая рука, как он всегда говорит: «надежда на спокойную старость». Никто из сестер не проявляет интереса к устройству станции или пилотированию, даже банальная бухгалтерия не для них. Да! На чёртовой станции работорговцев есть своя бухгалтерия с годовым отчётом. А в книгах пишут, что в далёком прошлом были пираты, свободно бороздившие морские просторы вместо космических. И вот они совершенно не должны были доказывать рентабельность станции по отношению к другим. Мне же нужно все просчитать, рассчитать и предоставить отцу для дальнейшей передачи. Сестры же тем временем активно развлекаются с рабами, будто те совсем не живые существа, а бездушные игрушки. Но хуже всего то, что они активно стараются привлекать меня в свои «забавы». Отец смотрит на это сквозь пальцы, не считая нужным как-то реагировать. Их так воспитали — под боком целая система таких же любительниц доказывать свое превосходство.
Мой единственный шанс — попробовать улететь к тётушке на Овсянницу, и уже оттуда искать способы добраться до Риона. К счастью, у меня есть приличные накопления. Так что кредитов мне хватит, даже если не успею к началу экзаменов в этом году. Главное – не упустить момент.
На полу под койкой стоит небольшой рюкзак с самым необходимым, чуть подальше большой чемодан, на случай мирного разрешения вопроса. Только он совершенно пустой, потому что шансов на такой исход совсем нет. Подумав, достаю совсем маленькую поясную сумочку и перекладываю туда основную часть денег. Нужно быть готовой. На станцию часто приходят корабли, ведь здесь торгуют не только рабами, возможно удастся улететь с ними.
Сверяюсь с часами на панели. Уже пора подниматься. Биоритмы летят в черную дыру. Ощущение, что всю ночь я махала киркой в забое, где-то на дне рудника. Мышцы ломит, а голова гудит, словно неисправный генератор. На автопилоте натягиваю брюки с первой попавшейся кофтой.
«С днем рождения, крошка!» — высвечивается сообщение от искина.
Хоть у кого-то настроение лучше, чем у меня. Кису сложно назвать бездушной системой. Разработчики так точно вписали в код нити характера, что порой искин кажется вполне живым, думающим и сопереживающим. Сегодня сообщение Кисы выглядит особенно человечным. От нее не ждешь подвоха, в отличие от моей любимой семьи.
Надо признать — день икс настал. В этом году я не стану загадывать желание и ждать чуда – вырву свое счастье из лап судьбы.
Главное – самой в это верить, а не искать глупые оправдания.
У двери каюты меня встречает отец.
— С днем рождения, Элли!
Он стоит в парадном мундире капитана, широко улыбаясь. От его добродушного выражения лица становится не по себе. В этом радостном человеке крайне сложно узнать вечно холодного, резкого отца.
— Спасибо, — выдавливаю из себя, заранее готовясь к худшему.
Не хочется портить все с самого утра, но внутреннее чутье просто вопит о том, что здесь есть какой-то подвох. Честно говоря, на самом деле, четко понимаю, какой. Он уже что-то решил и совершенно уверен, что у меня нет права отказать. Но при этом приказ должен непременно осчастливить до конца дней, только не меня.
До медотсека плетусь на автопилоте, не замечая никого вокруг. Мозг методично перебирает варианты возможного развития событий. Для разгрузки суда, привозящего товар, должны запросить слот на стыковку минимум за сутки. Это требуется для проверки экипажа на сотрудничество с «Мэджиком» или Союзом. Никто не хочет связываться с непрошенными гостями. Станция держит штат охраны, но его недостаточно, если пожалуют действительно «серьезные люди».
У «Седой ведьмы» десять стыковочных шлюзов, при этом для пришлых кораблей работают постоянно только пять. Ещё в пяти располагаются спасательные катера на случай внештатной ситуации. Сегодня на очереди стоит два судна: «Болванчик» и «Гремлин». Первый регулярно возит товар, его команда давно знакома с капитаном. Им уже выделили шлюз. А вот «Гремлин» будет разгружаться впервые. Рекомендации у него от правильных людей, но, на всякий случай, на время его стыковки отец велел удвоить охрану, подняв ночную смену. А завтра должен подойти «Малышок» - небольшой транспортник. Официальных проблем с законом у команды нет, но полулегальные грузы они берут. К ним вполне можно напроситься до ближайшей станции, где проходят пассажирские суда. Перспективы из расплывчатых становятся просто туманными.
— Ты забирать его собираешься? — на меня налетает станционный док у входа в медотсек. — Нарушаешь мне тут режим с гигиеной!
Раздражение из него так и плещется во все стороны. Что его так разозлило?
— Кого? — на всякий случай делаю шаг в сторону. — Ты о чем?
— При всем уважении, Эллиот, — док сплевывает под ноги, демонстрируя как раз полное отсутствие оного. — Астероид ему в задницу! Это переходит все границы! Если ты его не заберешь сейчас, то я вынужден буду доложить капитану!
— Что произошло, док?
Все еще не до конца понимаю причину такого поведения, но на всякий случай, отдаю ему сотню кредитов. Но мужчина только еще больше распаляется.
— Забирай своего долбанного зурха к чертовой матери! Эллиот! И впредь держи рабов при себе! — он со злостью выплевывает слова, словно ядовитые шипы.
— Рада, что ему уже лучше, — отвечаю как можно нейтральнее.
— Этому свинорылу лучше настолько, что он заперся в мой душ! — его практически колотит истерика. — Я не разрядил в него бластер только потому, что это твой раб!
А еще потому что свой бластер ты проиграл в прошлом месяце, поспорив с Толстым Ником в баре. И до сих пор не купил новый, ведь последние кредиты были пропиты с горя там же.
— Тебе жалко душа? Или воды? — спрашиваю с издевкой.
— Да! — рявкает, сжимая от злости кулаки. — И еще я предпочитаю мыться один, а не в компании рабов, вламывающихся с фразой: «Мне нужнее, извини»!
— Он извинился, — пожимаю плечами и обхожу дока, едва сдерживая смех.
Представляю себе эту картину. Ничего, быстрее озаботится проблемой бластера. У нас все-таки станция работорговцев, как ни крути. Даже у меня есть бластер.
Погруженная в эти мысли, открываю дверь медотсека и замираю.
Он стоит спиной ко мне. Капли воды стекают по бледной коже. Светлые косички разметались по плечам. Все тело испещрено уродливыми шрамами. Свежими и не очень. Ещё позавчера на нем не было живого места. Никто не верил в его шансы дожить хотя бы до утра. Сегодня же выглядит вполне прилично для безнадежно раненного. Это не заслуга станционного медика, зурхи быстро восстанавливаются. Док соглашался помочь за небольшое вознаграждение, но делал все посредственно. Обычно рабов с серьезными ранами не лечат, предпочитая отправлять их сразу в утилизатор, на чем он очень настаивал.
— Нравится? — спрашивает, не оборачиваясь.
Вздрагиваю от звука его голоса. Сегодня он кажется другим.
— Нет, — отвечаю, чувствуя, как неожиданно кровь приливает к щекам.
Я видела сотни обнажённых тел, сотни рабских тел. Мужчины и женщины, молодые и старые, толстые и худые, здоровые и с увечьями. И до сих пор совершенно не понимаю, что может быть в этом привлекательного. Нагота ужасна сама по себе. Это страх, беспомощность, беззащитность.
— Врешь, — произносит зурх, даже не оборачиваясь, но я чувствую в его голосе ухмылку.
Редко кто из хозяев даёт рабам одежду. Её отсутствие дополнительно давит на психику. Трудно чувствовать себя сильным, если ты единственный голый среди одетых людей. Но тут это как будто не работает. Мужчина совершенно спокоен, словно не замечает своей наготы, и уже я чувствую себя обнаженной, причем не только физически, но и морально. От этого чувства начинаю злиться сама на себя.
— С чего ты взял? — огрызаюсь, при этом продолжая, как дура, пялиться на него.
Широкие мускулистые плечи, тугие валики мышц, идущие вдоль позвоночника и идеальные ягодицы. Он – словно ожившая статуя с чётко выверенными пропорциями.
— Давно живу на свете, девочка, — мужчина поворачивается, демонстрируя кубики пресса и рваный шрам на левой груди.
Никогда не видела таких. Что это было? Рана получена при взрыве или какая-то сильно голодная фауна далёкой планеты приняла его за обед?
— Я не девочка, — рявкаю, при этом стараясь смотреть на лицо, но взгляд против воли опускается ниже
Ни один раб или свободный мужчина не вызывал у меня таких чувств и желания трусливо сбежать. Голос предательски дрожит, а лицо продолжает полыхать. И как мне с ним находиться в одном помещении? Кажется, это была плохая идея – заключать с ним сделку.
— Да? — он делает пару шагов вперёд. — Не похоже.
Щеки горят, очень надеюсь, что от злости, иначе совсем не могу объяснить реакцию своего организма.
— У нас сделка, — стараюсь говорить твёрже, но голос дрожит, а по телу разливается странный жар. — Ты – помогаешь мне, я – тебе. Все. Точка.
— С чего ты взяла, что я выполню условия? — еще один шаг, и наглая улыбка на его лице.
В помещении становится резко душно. Неужели система вентиляции даёт сбой?
— Зурхи чтят клятвы крови.
Единственный мой аргумент. Десять минут назад он казался прочным как платий с третьей планеты в системе Кайтт.
В станционных коридорах в целях экономии горит только дежурное освещение. За столько лет не привыкла к этой полутемноте – все время хочется включить по ярче. Вот и сейчас приходится щуриться. Я никогда не была на поверхности какой-то из планет. Интересно, каково это видеть естественный свет звёзд? И какой он, рассвет на твёрдой земле? В интернете много фотографий и видеороликов, но они не передают всей красоты момента. А сейчас есть только полутемные коридоры и затхлый воздух.
Зурх идёт позади, отстав шагов на пять. Я могла бы сократить расстояние с помощью браслета, но отчего-то совершенно не хочется его ломать. Мне с трудом удалось найти для него брюки подходящего размера. Все мужчины на станции небольшого роста, да и особой щедростью не отличаются. Пришлось порыться в вещах рабов. К счастью, там нашлись штаны подходящего размера, правда с подозрительным пятном на колене, но я честно засунула их в стерилизатор. Экспериментировать с рубахой не стала, особенно после скептически-оценивающего взгляда мужчины. «Можешь идти в одном ошейнике», — фыркнула, надеясь скрыть собственную досаду. В результате меня одарили ещё более уничижительном взглядом, натягивая брюки. Тоже мне, его величество зурх, снизошедший до сделки со мной. Ненавижу мужчин! Они опасны. С ними так сложно, и не знаешь, чего ожидать…
Ошейник может придушить или ударить током, при этом имеет функцию регулировки силы воздействия. Как только этот чудо прибор защелкнулся на мощной шее, у меня появился целый арсенал, чтобы подчинить этого мужчину. И что? Почему-то полное ощущение, что ошейник сдавливает мою шею, а браслет вообще заклинило. Чувствую, что я не гордая рабовладелица, а собачка на поводке. Есть такие мелкие лохматые шавки с глазами навыкате и вечно трясущимися лапами. Их обожают выходцы из высших слоев унн. Носят этих мелких полукрыс подмышкой, а те в свою очередь облаивают всех встречных.
У двери каюты останавливаюсь, борясь с желанием развернуться и уйти. Зачем я вообще здесь нужна? Угощения в станционном баре заказаны, выпивка тоже. Все доставлено в срок, если верить сообщению на комме. Сестры вполне способны справиться со своим весельем без меня. Только многолетняя привычка всем угождать заставляет колебаться. Они же родственники и, наверное, любят меня…
— Ты не хочешь туда идти? — голос зурха из-за спины заставляет вздрогнуть. — Тогда, может, и не нужно?
Из-за внутренней борьбы совершенно забыла, что он здесь. Просто капитан очевидность. Приз “самые дурацкие советы” специально для него.
— Не твоё дело, — огрызаюсь, раздраженно нажимая на сенсор справа от входа в каюту.
Дверь с шорохом отъезжает в сторону.
— Я предупреждал, — произносит мужчина, цокая языком.
Предупреждал он! Злость закипает с удвоенной силой. Ничего, можно и потерпеть его ради благой цели на пути к лучшей жизни.
Погруженная в собственные мысли, не сразу замечаю, что в каюте темно.
— «Киса», свет, — командую, переступая порог.
Освещение включается вместе с моими мозгами. Какого черта я здесь делаю?!
Перед входом на коленях стоят четыре обнажённых раба, а позади них сестры. Немного присмотревшись, замечаю праздничные банты на ошейниках. Честное слово, лучше бы они просто подарили пару сотен кредитов.
— С днем рождения, Элли!!! — заголосили девочки, поднимая бокалы вверх.
Одна из них подходит и подает напиток для меня. В нос ударяет резкий запах алкоголя. Сестрицы раздобыли вместо моего вина крепкую настойку? Это на них так похоже. Приходится изображать искреннюю радость на лице.
— Теперь ты взрослая девочка, — подмигивает Ливи. — И тебе все можно.
От многообещающих ноток в её голосе бросает в дрожь. Едва сдерживаю желание развернуться и убежать. Если бы не зурх за спиной, наверное, так и сделала бы. Но он заставляет держать лицо.
Мэдди щёлкает пальцами, и рабы сразу подползают ко мне, пытаясь поцеловать ноги. Стоит огромного труда не зарядить в кого-нибудь берцем. Шаг назад, и утыкаюсь в мускулистую спину. С позором спрятаться за него? Сделать это я не успеваю, потому что зурх ловко подхватывает меня на руки, спасая от неприятных прикосновений.
— М-м-м… хорош, — присвистывает Ливи с плохо скрываемой завистью в голосе. — Нам бы тоже поиграть с этаким жеребцом.
Я в ужасе смотрю на сестру, чувствуя, как жидкость из бокала стекает прямо на мои брюки.
— Простите, но все игры только с разрешения моей хозяйки, — отвечает мужчина совершенно бесцветным голосом.
Надо же какой послушный. Всегда бы так.
— Элли? — Тут же заискивает Мэдди.
— Нет, — бурчу, думая исключительно о пятне на брюках.
Пусть сестрицы считают меня жадной, но это лучше, чем потом снова волочить его тушу в медотсек.
— Жадина, — Ливи показательно дует губы. — С сестрами надо делиться.
— Тем более сладеньким, — вторит ей другая сестра.
— Сначала научитесь возвращать игрушки целыми, — отшучиваюсь, судорожно придумывая, что делать дальше.
План был выпить пару бокалов вина и, мило улыбаясь, слиться со стеной. К сожалению, зурх привлекает слишком много внимания. Может, оставить его здесь, а самой слинять? Ловлю хищный взгляд Оливии. Нет, оставлять совершенно точно нельзя.
— Наша крошка наконец завела собственные игрушки! — хохочет Анна. — А мы уже готовили тебе на выбор куколок. Думали, может, тебе мальчики просто не нравятся.
Надо же, какого обо мне мнения.
— Ладно, — замечает мое перекошенное лицо Ливи. — Теперь ты официально совершеннолетняя по меркам всех известных галактик и престарелая по меркам Земли, — произносит максимально торжественно сестра. — С сегодняшнего дня можешь официально иметь рабов, — подмигивает, — и не брать игрушки у старших сестер.
— Я и не брала, — фыркаю, стараясь подыграть этому фарсу.
Если только починить, добавляю уже про себя.
— Мы подготовили для тебя лучших и самых свежих, — продолжает уже Мэдди, — но ты сама выбрала самого лучшего. У тебя хороший вкус, сестренка. За тебя!
Шона Калиун.
Дела на “Седой ведьме” явно идут плохо. В коридорах горит только дежурное освещение, идти приходится в полутемноте. Для моих глаз это даже лучше, но девчонке определенно приносит дискомфорт. Да и системы жизнеобеспечения требуют поверки. Воздух сильно затхлый со сниженным содержанием кислорода. Все время хочется сделать вдох глубже. Удача обходит стороной эту станцию. Местный док развлекается запрещенными веществами в душе. Надсмоторщики беззастенчиво забирают ценные вещи пленников, даже не думая отдавать процент хозяину. Дисциплина, однако…
С такой командой удивительно, что станция хоть как-то держится на плаву, хлебая вакуум только одним бортом.
Неудивительно, что девчонка хочет отсюда выбраться. С таким подходом эта посудина скоро пойдёт ко дну.
Эллиот идет впереди, периодически нервно оглядываясь. Мой ошейник давит даже больше на нее. Она жутко нервничала, когда я согласился подыграть ей, позволив нацепить эту игрушку. И почти добил, потребовав штаны с рубашкой. Девчонка сразу вспыхнула, предложив оставить ошейник единственным элементом гардероба, но только это бы смутило ее еще сильнее.
До сих пор удивляюсь, как среди работорговцев очутилась эта недотрога.
У двери каюты она останавливается, будто сомневаясь. Вообще мне совершенно не ясны ее отношения с членами команды. Дочь капитана… хм… Что-то не клеится в моей голове.
— Ты не хочешь туда идти? — решаю вмешаться в ход ее мыслей. — Тогда, может, и не нужно?
Иногда нужно озвучить простое решение, чтобы оно стало реальным.
— Не твоё дело, — огрызается, раздраженно нажимая на сенсор справа от входа в каюту.
Дверь с шорохом отъезжает в сторону. Святая Эллея! В ней столько ярости и упрямства.
— Я предупреждал, — качаю головой.
Девушку аж потрясывает от кипящей злости.
— «Киса», свет, — командует, переступая порог.
Освещение включается. Святая Эллея!
Перед входом на коленях стоят четыре обнажённых раба, а позади них три блондинки в обтягивающих комбинезонах. Все похожи друг на друга, как две капли воды. В руках бокалы, и, судя по взглядам, далеко не первые за сегодняшний день.
— С днем рождения, Элли!!! — блондинки поднимают бокалы вверх с поразительной для их состояния синхронностью.
Одна из них подходит и подает напиток для Эллиот. Пространные речи, поздравления и попытки заполучить меня в качестве игрушки. Оригинальное начало праздника.
Девочка определённо растеряна. Когда пленники с выдрессированным энтузиазмом пытаются целовать ей ноги, она готова бежать. Автоматически делает шаг назад, упираясь в мою спину.
Да что ж с тобой делать? Подхватываю на руки, чувствуя, как от неожиданности она проливает содержимое бокала на меня.
Невозмутимо переступаю через пленников, у дальней стены виднеется диван.
— Спасибо, — шепчет растерянно, утыкаясь в моё плечо, словно прячась.
“Не за что”, – рычу внутренне, но внешне не подаю вида.
То, что здесь происходит, совершенно выходит за грани разумного. Говорят, на «Мэджике» бывает и похлеще. Целая станция разврата, боли, страданий, здесь только маленький филиал. От этой мысли сердце сжимается до боли. Если я не успел? Если ничего уже нельзя исправить?
Блондинки развлекаются с рабами, и, глядя на них, неясно, кто большее животное. Парнишка, стонущий от невыносимой боли, или сами истязательницы, давно утратившие человеческий облик.
Девчонка называла их сестрами, только различия между ними сильно бросаются в глаза. Пышногрудые блондинки и хрупкая рыжая звёздочка.
Ещё больше удивляют её реакции. Эллиот на грани истерики, не может найти себе место, но упорно не уходит. Постоянно теребит край кофты, трогает шею, словно проверяет, есть ли на ней ошейник.
Хм… кажется…
— С тобой делали то же самое? — спрашиваю, загораживая её собой от всего происходящего вокруг.
Эллиот словно выходит из оцепенения, переводя взгляд на меня.
— Что? — девочка натягивает вымученную улыбку, разминая пальцами шею. — Нее…
Запинается, не договаривая. Не лучшее время и место, чтобы вызывать демонов прошлого.
— Когда это было? — чуть наклоняюсь вперёд, чтобы она не видела, что вытворяют её сестры позади нас.
К счастью, они слишком увлечены процессом, что совершенно не замечают ничего вокруг.
— Откуда… ты…
Паника в голосе нарастает.
— Ты все время трогаешь свою шею, — отвечаю как можно беспечнее. — Словно проверяешь, есть ли ошейник.
— Шестнадцать, — выпаливает, захлебываясь от эмоций. — Шестнадцать лет, когда я попыталась помочь одному рабу сбежать.
Святая Эллея! Мне становится не по себе. Не уверен, что хочу услышать эту историю до конца.
— Не знаю, сколько ему было лет, на вид старше меня, — Эллиот снова проводит пальцами по шее, успокаивая себя. — Кажется, с планеты Хронот. Рыжий, в задорных веснушках. В ярморочный день здесь бывает много кораблей, и я договорилась с командой, что за плату они заберут его. Это было мне уроком на всю жизнь. Их капитан взял деньги, но тут же доложил отцу. — замирает, не в силах рассказывать дальше. — Наверное, месяц я провела в рабском ошейнике, в клетке… но хуже всего было смотреть, как отец лично пытал того паренька на моих глазах…
Станцию встряхивает, а следом приходит звук взрыва. Бездна!