
Земля, 2390 год
Ликерия
Сегодня я вылетела с работы раньше обычного. Солнце ещё не начало прятаться за высоченные небоскрёбы города, и его косые лучи слепили меня, отражаясь в хромированных фасадах зданий.
Мой ховер, маленький и юркий, застрял в привычной вечерней пробке на девяносто восьмом уровне воздушной магистрали №8А. Зависая над землёй, я видела в зеркалах, как внизу, в каньонах улиц, уже зажглись неоновые витрины, рекламные голограммы танцевали на хромированных стенах зданий, зазывая в бары, магазины, виртуальные клубы.
Город-гигант жил своей шумной, безразличной жизнью. А я смотрела на него и чувствовала лишь одну вещь — леденящую, выматывающую усталость от жизни.
Смена в травмпункте 97-го сектора была, как всегда, адом. ДТП на высокоскоростных треках, промышленные травмы с орбитальных верфей, поножовщина в районе космопорта. Я отмыла с рук чужую кровь, но ощущение липкой грязи никуда не делось. Оно въелось в кожу.
Я крепче сжала пальцы на руле ховера. Мне нужно домой. К Кириллу. К моему маленькому чуду.
Я прибавила скорость, виртуозно лавируя между более крупными транспортниками, устремляясь в боковую трассу Ф7, ведущую в сектор 34. Сектор, в котором мы жили, был не так перезагружен: небоскребы были пониже, а в воздухе пахло не озоном и гарью, а ароматизированным воздухом из кондиционеров премиум-класса.
Я посадила ховер на нашей приватной площадке на 45-м этаже и, не снимая больничной униформы, почти вбежала в квартиру.
Первое, что я услышала — смех. Звонкий, детский смех моего сына. И низкий, размеренный голос няни, Анны Петровны.
Кирилл, пятилетний ураган в пижаме с космическими кораблями, бросился мне навстречу, прижимаясь ко мне всем телом.
Я присела, обняла его, вдохнула знакомый запах детского шампуня и чистоты. В такие моменты весь мир сужался до него одного — до этой тёплой, доверчивой жизни, прижавшейся ко мне. Я гладила его мягкие волосы, и сердце сжималось от любви, такой острой, что она была почти болью. От страха, что это хрупкое счастье могут отнять.
— Ликерия Владимировна, вы рано, — Анна Петровна стояла в дверях гостиной, сложив руки на животе.
Она всегда была безупречна: строгий костюм серого цвета, собранные в тугой узел волосы, никаких украшений и ничего лишнего в облике.
Её наняла не я.
Её нанял он. Арсений.
Говорил, что хочет для сына только лучшего. А на деле — няня была его глазами и ушами. Надзирателем в золотой клетке, в которой мы были заперты.
— Смена закончилась, — коротко кивнула я поднимаясь. — Спасибо, Анна Петровна, вы свободны.
— Как скажете, — её взгляд скользнул по моей помятой униформе. — Ужин для Кирилла разогрет. Его папа звонил час назад. Интересовался успехами мальчика на нейролингвистическом тренинге. Он просил вас перезвонить ему, как только вернётесь.
У меня похолодело внутри.
«Папа». Арсений всегда интересовался. Контролировал. Каждую секунду нашей жизни, даже после развода.
— Я ему перезвоню, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Кирилл, иди в гостиную, я сейчас приду.
Малыш, послушно кивнув, убрал ручонки и направился в гостиную. Он всё понимал, но так и не начал говорить, что дико раздражало Арсения, и он продолжал нанимать высококвалифицированных специалистов и сегодня прошёл нейролингвистический тренинг, о результатах которого, он явно и хочет поговорить.
Я была против. Каждый ребёнок развивается с его скоростью, и зомбирование на нейронном уровне никогда не приносило положительных результатов. Но почему-то бывший твёрдо решил, что Кириллу поможет именно этот вариант.
Проводив Анну Петровну к лифту, я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, как по телу проходит дрожь.
Квартира, шикарная, просторная, с панорамными окнами во всю стену, напоминала мне самую дорогую в мире клетку. Здесь было всё, что душе угодно: последний писк моды и техники. Кроме свободы.
Я подошла к окну и посмотрела на своё отражение в идеально чистом стекле — уставшая женщина в форме медсестры, с тенью страха в глазах.
Я жила в постоянном страхе с тех пор, как узнала правду, кто такой Арсений. Влюблённость пропала, когда за неделю до нашей пятой годовщины, я случайно нашла деньги и оружие в его кабинете в потайном ящике стола, под фальшивым дном. Также там были досье с именами, датами и суммами и среди них папку с названием «Активы под вопросом».
Там были фотографии людей. Мужчин, женщин. Некоторые в своих роскошных апартаментах, другие в гробу. Краткие пометки: «Не сотрудничает», «Ликвидирован после попытки выйти из дела», «Семья устранена как предупреждение».
А потом... я увидела свою фотографию, снятую скрытой камерой, когда гуляла с маленьким Кириллом в парке, с подписью: «Основной актив. Страховка».
В тот миг мой мир рухнул. Я была не женой, а собственностью. Стратегическим активом. И наш сын тоже. Любовь, семья, будущее — всё оказалось химерой, красивой декорацией для чудовищного механизма контроля.
Именно тогда я поняла: так больше продолжаться не может. Я не могла жить с мужчиной, для которого мы были активом. Но если я думала, что развод поможет, я ошибалась. Арсений подал иск в суд и по его решению, мог вмешиваться в нашу жизнь. Он заявил, что мы будем жить в этой квартире, что за сыном будет присматривать няня, чтобы забота о нём не мешала моей карьере. Прошло полгода год с тех пор, как я рассталась с Арсением и теперь постоянно жила в страхе от его навязчивого присутствия в нашей жизни.
Но дальше так не могло продолжаться. Я не могла позволить, чтобы моего сына растили как будущего преемника криминальной империи или «залога», а меня могли ликвидировать в любую секунду как угрозу. Поэтому я обратилась в полицию и дала показания, показав фотографии досье, что было очень рискованно, но необходимо. Нас обещали включить в программу защиту свидетелей и спрятать в безопасном месте в течение следующих недель.