Подарок для хозяина Диких земель

пролог

Вот и всё кончилось. Не с громом и искрами, а с тупым лязгом опускающихся решёток и запахом горящей соломы, вперемешку со сладковатым душком разлагающихся тел под крепостной стеной.

Последний оплот пал, а я вся в саже и чужой крови, оказалась на коленях в тронном зале. Вернее, в том, что от него осталось — половина потолка обвалилась, и отовсюду сыпалась штукатурка.

Оковы на запястьях были тугие, холодные и неудобные. Я пыталась сосредоточиться на этом — на тупой боли в мышцах, на том, как металл впивается в кожу. Всё, что угодно, лишь бы не смотреть на них. На их победные, сытые рожи. Но пришлось. Когда пред тобой вырастают сапоги, отделанные золотом по самой качественной коже, не смотреть — верх неприличия. Я подняла голову.

Он стоял надо мной. Король-победитель. Завоеватель. Усатое лицо с тяжёлыми веками и выражением спокойного, привычного превосходства. Таким смотрят на мебель, которая удачно вписалась в интерьер. Я ждала гнева, торжествующего хохота, даже плевка. Но он просто смотрел. Молчал. А вокруг стояли его военачальники, и в этой тишине было хуже, чем в любом гвалте.

— Ну что, — наконец сказал он, и голос у него был негромкий, беззлобный, как у человека, который обсуждает погоду. — Лесса, последний отпрыск королевского рода Аэландрии. Мы долго искали тебя. Очень долго.

Я не ответила. Сказать хоть слово в такой ситуации казалось даже мне чрезмерным. Я только стиснула зубы, чувствуя, как по спине бежит противная, предательская дрожь. Не от страха, клянусь. От бессилия. От ярости, которую некуда было выплеснуть.

— Упрямая, — констатировал кто-то справа, толстый генерал с багровым носом. — Словно дикая кошка.

— Не дикая, — поправил король, не отводя от меня глаз. — Гордая. Это дорогого стоит. Особенно в нынешние времена.

Он сделал шаг, прошелся вокруг меня, будто оценивая товар на рынке. Сапоги скрипели по каменному полу, усыпанному осколками витражей. Я чувствовала его взгляд на затылке, на плечах, на спине. Меня тошнило.

— У меня к тебе нет личной неприязни, девочка, — сказал он снова, останавливаясь спереди. — Ты сражалась достойно. Твоё сопротивление добавило цены моей победе. За что спасибо.

В его устах это «спасибо» прозвучало как высшая форма издевательства. Глаза застилала красная пелена. Если бы не эти проклятые цепи…

— Но войны кончаются, — продолжал он, словно рассуждая сам с собой. — И наступает время политики. Дипломатии. Ты понимаешь, о чём я?

Я выдавила из себя первое, что пришло в голову. Голос хрипел, но слова были чёткими:

— Предполагаю, что лекцию о мироустройстве я сейчас не переживу. Уж извините.

В зале повисло напряжённое молчание. Генерал с носом аж поперхнулся. А король… король усмехнулся. Одним уголком рта.

— Остроумие тоже ценный товар. Что ж, не буду томить. Ты станешь подарком.

Я моргнула. Мозг отказывался воспринимать.

— …Что?

— Подарком, — терпеливо повторил он. — Живым, разумеется. Венцом моей победы. Я отправляю тебя к моему союзнику, Императору Имперума. В знак уважения и продолжения нашей дружбы.

Всё внутри меня оборвалось и провалилось куда-то в ледяную бездну. Подарок. Вещь. Диковинка, которую дарят, потому что не знают, куда ещё деть.

— Ты… ты не можешь… — начало было вырываться у меня, но я тут же закусила губу. Просьбы, мольбы — это было бы хуже смерти. Это он и хотел увидеть.

— Могу, — просто ответил он. — И сделаю. Ты — идеальный символ. Принцесса поверженного королевства. Доказательство того, что ничто не устоит перед нашей мощью. Император оценит такой жест. Он любит… экзотику.

Слова были как пощёчины. Каждое. Я смотрела на его сапоги, и мне хотелось плюнуть на эту сияющую кожу. Но я даже этого не сделала. Просто сидела, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Когда? — спросила я, и голос прозвучал до дикости спокойно, отчуждённо, будто говорила не я.

— Завтра на рассвете. Тебя подготовят, оденут во что-нибудь… презентабельное. — Он брезгливо махнул рукой в мою сторону. — И отправят с почётным эскортом. Всё будет чинно, благородно. Как и подобает.

Почётный эскорт. Клетка на колёсах, хотел он сказать.

Он ещё что-то говорил — о том, как велика будет честь, как мне следует вести себя при дворе, чтобы не опозорить его, дарителя. Я уже не слушала. Звуки доносились как сквозь толстую стену. В голове стучала только одна мысль, навязчивая, чёткая: «Никогда. Никогда. Никогда».

Они думают, что сломали меня. Что, отправив в золотую клетку к другому властителю, они превратят меня в украшение, в безмолвный трофей. Пусть думают. У меня за спиной не было больше армии, трона, семьи. Осталось только одно — упрямая, дикая, никчёмная гордость. И я возьму её с собой. Как последнее оружие.

Король закончил свою речь и кивнул стражникам.

— Уведите. И проследите, чтобы с ней хорошо обращались. Она должна выглядеть… достойно.

Двое солдат грубо взяли меня под руки, подняли с колен. Ноги затекли и подкосились, но они меня держали. Я не сопротивлялась. Просто бросила последний взгляд на усатое лицо победителя. Запомнила каждую чёрточку. Каждую деталь этой богатой, вышитой золотом одежды, этот взгляд человека, который только что распорядился чужой судьбой.

— Достойно, — повторила я шёпотом, но так, чтобы он услышал.

Он встретил мой взгляд, и в его глазах на мгновение мелькнуло лёгкое недоумение. Как будто стул вдруг посмотрел на него с немым укором. Потом он отвёл глаза, махнул рукой, отдаваясь заботам государственной важности.

Меня потащили прочь из зала, в полутьму каменных коридоров. Сапоги солдат гулко стучали по плитам. В ушах звенело. Но внутри, в самой глубине, где ещё тлели угли, зарождалось что-то холодное, твёрдое и неукротимое.

Они везут меня в подарок. Прекрасно. Я сделаю всё, чтобы этот их «бесценный дар» стал для них самым большим разочарованием. Чтобы Император, получив меня, пожалел о каждой потраченной на мой приём монете. Чтобы все их планы, вся эта показная дружба и политика накрылись медным тазом.

1

Утром ко мне в каморку ввалились две женщины — не служанки, судя по жёстким лицам и цепким рукам, а жёны или любовницы каких-нибудь офицеров. Молчаливые, с каменными глазами. Они принесли с собой ушат ледяной воды, грубую тряпку и… платье. Шёлковое, цвета увядшей розы, с дурацкими рюшами на рукавах и таким вырезом, что моё собственное декольте казалось мне теперь чужеродным, выставленным на показ.

— Сними это, — коротко бросила одна, тыкая пальцем в мою потрёпанную кожаную куртку.

Я могла бы сопротивляться. Но зачем? Чтобы они позвали стражу, и меня раздели силой? Нет уж. Я сама стянула с себя грязную, пропахшую дымом и потом одежду, сама встала под ледяные потоки воды. Они терли меня той тряпкой так, будто скребли пол. Потом натянули это нелепое платье. Оно было узким в талии, сковывало каждое движение. Мне даже не дали мои сапоги — выдали тонкие шелковые туфельки на совершенно плоской подошве. Чтобы далеко не убежала, наверное. Как будто в этом всём можно было куда-то убежать.

Цепи сняли, но вместо них на запястья надели тонкие, изящные браслеты из белого золота, соединённые между собой короткой, едва заметной цепочкой. Символично. Очень. Подарочная упаковка. Прилагался ещё и серебряный ошейник с крошечным замочком — его защелкнули у меня на шее, и холод металла прижался к горлу. Я дёрнулась, но было поздно.

— Не дёргайся, — сказала вторая женщина, и это были первые слова, что я от неё услышала. Потом они развернулись и ушли. Я осталась стоять посреди каморки в этом дурацком наряде, чувствуя себя абсолютной идиоткой.

Эскорт, как и обещали, был «почётным». Не клетка, а резная позолоченная карета с решётками на окошках. Внутри пахло лавандой и пылью. Меня втолкнули внутрь, дверь захлопнули, и я услышала, как щёлкнул замок. Снаружи сел один из стражников, застучали копыта других лошадей. Мы тронулись.

Дорога заняла несколько дней, которые слились в одно долгое, тошнотворное мелькание пейзажей за решёткой. Меня кормили — пресной овсянкой, варёным мясом, водой. Кормили как животное в зверинце, открывая маленький люк в двери и просовывая миску. Раз в день выпускали «на прогулку» — под присмотром пяти вооружённых до зубов мужчин я могла сделать несколько шагов в сторону от дороги, чтобы справить нужду.

Всё это время я молчала. Со мной никто не разговаривал. Они смотрели на меня как на вещь, опасную, но уже обезвреженную. Я же смотрела в окно и думала. В основном вспоминала прошлое. Все эти годы тренировок, уроки фехтования у старого мастера Горна, который орал на меня, что меч — это продолжение руки, а не метла. Все эти ночи, проведённые над картами, когда отец… когда король пытался втолковать мне основы стратегии. «Голова всегда важнее мускулов, Лесси. Даже самая острая сталь тупеет без ума». И где теперь этот ум? Заперт в карете, одетый в розовое платье и ошейник, везут в подарок Императору, который наверняка жирный и старый.

Мысль вызывала не ярость, а какую-то ёмкую, всепоглощающую чёрную насмешку. Над собой. Над всей этой ситуацией. Я сидела, гладила пальцами гладкий, холодный металл ошейника и представляла, как мастер Горн увидел бы меня сейчас. Он бы, наверное, плюнул и развернувшись ушёл. И был бы прав.

Город, когда мы наконец в него въехали, оглушил. Столица Имперума была не похожа ни на что, что я видела раньше. Не низкие каменные дома моей Аэландрии, а взметнувшиеся в небо белые шпили, мосты, перекинутые между зданиями, купола из какого-то синеватого стекла. И везде — мрамор, золото, флаги. Чистота, блеск, холодное совершенство. Ни соринки, ни намёка на беспорядок. Как будто город не жил, а позировал для картины. От этого всего становилось ещё более тошно.

Карета въехала в какие-то огромные ворота, застучала по мостовой внутреннего двора и наконец остановилась. Сердце у меня было где-то в пятках, но я вдохнула поглубже и выпрямила спину. Что бы ни было сейчас, я не покажу им ничего. Ни страха, ни интереса, ни тем более покорности.

Дверь открыл молодой, с пустым, исполнительным лицом стражник.

— Выходите. За вами придут.

Я вышла, едва не споткнувшись об эту ужасно неудобную юбку. Двор был огромным, выложенным идеально подогнанными плитами. Вокруг стояла стража в синих плащах и серебряных доспехах — даже их позолота казалась тут более качественной, чем у моего победителя. На меня никто не смотрел.

Вскоре из тёмного проёма в стене вышел мужчина в длинных, тяжёлых одеждах, расшитых сложным узором. У него было бледное, выхоленное лицо без единой эмоции.

— Принцесса Лесса Аэландрийская, — произнёс он, его голос был тихим, без интонаций. — За мной. Его Императорское Величество изволит вас принять.

Он развернулся и пошёл, не удостоверившись, иду ли я. Я шла. Мои шёлковые туфельки поскрипывали по мрамору. Браслеты на запястьях тихо позввякивали. Мы шли по бесконечным, высоким коридорам, мимо дверей, украшенных гербами, мимо статуй, которые смотрели на меня своими каменными глазами свысока. Воздух был прохладным, пахло камнем и каким-то дорогим ладаном.

И вот наконец огромные двустворчатые двери из тёмного дерева. Стражники по бокам не шелохнулись. Мой проводник что-то им тихо сказал, и одна створка бесшумно отъехала в сторону.

Тронный зал был… пустым. Огромным, высоким, и от этого пустым. Свет падал сверху, из окон под самым куполом, и ложился на пустой полированный пол длинными полосами. В конце зала, на невысоком возвышении, стоял трон из тёмного металла и чёрного дерева. И на нём сидел человек.

Мы шли к нему по этому пустому пространству, и каждый мой шаг отдавался гулким эхом под сводами. Я чувствовала, как на меня смотрят. Не он — он сидел неподвижно — а стражники вдоль стен, какие-то придворные в тёмных нишах.

Наконец мы остановились в десяти шагах от возвышения. Мой проводник склонился в низком поклоне. Я стояла прямо, руки сцеплены перед собой, чтобы не дай бог не задребезжала цепочка между браслетами.

Человек в кресле поднял на меня глаза. Император. Он был не старым и не был жирным. Худое, аскетичное лицо с коротко подстриженной седеющей бородкой. Глаза цвета зимнего неба. Он рассматривал меня так же, как мой победитель — оценивающе, без интереса, но всё же немного по-другому. Тот смотрел на трофей. Этот — на проблему, которую принесли и поставили посреди его идеально убранного зала.

2

Если я думала, что путь сюда был унизительным, то само прибытие на место стало каким-то свежим, новым уровнем издевательства судьбы. Столица была холодной, но вылизанной. Здесь же, на этих проклятых скалах, которые звались Границей, был просто первобытный хаос, обнесённый стеной.

Дорога шла вверх по серпантину, который, казалось, был выбит в камне копытами яков. Карету, слава богам, сменили на открытую повозку с жёсткими сиденьями — видимо, чтобы я в полной мере насладилась всеми прелестями местного климата. Холодный ветер с севера рвал моё уже порядком потрёпанное розовое платье, забивал песок в глаза и заставлял ёжиться от холода. Эскорт из столичных гвардейцев передал меня с рук на руки мрачному мужчине в потёртой коже и тёплом плаще у ворот какой-то деревушки внизу. Тот, не сказав ни слова, кивнул, и мы поехали дальше — уже под его присмотром и ещё пары таких же угрюмых, молчаливых всадников.

Крепость была не белокаменной и не резной. Она была выросшей прямо из скалы, серой, с тёмными пятнами сырости и лишайника. Никаких изящных шпилей, только тяжёлые, приземистые башни и зубцы, от которых веяло практичностью, а не красотой. Ворота, когда мы подъехали, были открыты, но проход между ними напоминал каменный тоннель. На стенах стояли люди в практичных кольчугах и кожаных доспехах, многие с плащами, накинутыми на плечи.

Меня выгрузили во внутреннем дворе — пространство из утоптанной земли и камня, где пахло лошадьми, дымом и чем-то кислым. Тот самый мрачный мужчина — капитан, как я позже выяснила, по имени Торвин — коротко бросил:

— Лорд ждёт.

И повёл меня через весь этот шумный двор, мимо кузницы, где горел огонь и стучали молоты, мимо конюшен, мимо группы воинов, которые чистили какое-то оружие. На меня оглядывались. Взгляды были оценивающие, любопытные, но без той придворной ядовитой прилизанности. Скорее, как на новую лошадь — посмотреть, копыта целы ли, не хромает ли.

Мы вошли под низкие своды, в большой зал, больше похожий на столовую для простолюдинов. Длинные грубые столы, скамьи, камин в стене, в котором потрескивали поленья. И в центре этого всего, стоя спиной к нам и что-то обсуждая с двумя другими мужчинами, был лорд.

Я сразу поняла, что это был именно он. По осанке, по тому, как он стоял — уверенно, крепко. Он был без плаща, в простой тёмной рубахе с закатанными по локти рукавами, в штанах, заправленных в высокие, кожаные сапоги. В руках он держал какой-то длинный клинок и показывал что-то на его лезвии своему собеседнику. От него пахло дымом, потом, холодным металлом и… просто мужчиной, который только что закончил дело.

Торвин остановился в нескольких шагах и просто сказал:

— Лорд Аррион. Её привезли.

Мужчина обернулся. И я поняла, почему Император отправил меня именно сюда. Они были полными противоположностями. Не красавец. Широкое скуластое лицо с резкими чертами, тёмные волосы до плеч, проседь у висков. И глаза. Не холодные, как у брата, а цвета грозового неба перед дождём — серые, с тяжёлыми веками, в которых читалась усталость и постоянная настороженность. Он оглядел меня с головы до ног одним беглым, привычно оценивающим взглядом. Задержался на моём нелепом платье, на ошейнике, и на браслетах. В его взгляде не было ни досады, как у Императора, ни любопытства, как у его людей. Было… раздражение. Глухое, будничное, как на внезапно сломавшийся механизм, который чинить сейчас нет времени.

— Так, — произнёс он. Голос был низким, хрипловатым, будто от частых команд на ветру. — Значит, это и есть «бесценный дар» моего брата. Принцесса в комплекте с ненужными проблемами. Прекрасно.

Он воткнул клинок остриём в щель между каменными плитами пола и скрестил руки на груди, изучая меня.

— Меня зовут…

— Лесса Аэландрийская, последний отпрыск, павшее королевство, драма, трагедия, и всё остальное, — перебил он, махнув рукой. — Мне доложили. Мой брат, в своей бесконечной мудрости, решил, что здесь, на краю света, тебе самое место. Видимо, чтобы ты скрасила наш суровый быт своим… присутствием.

Я почувствовала, как по щекам разливается жар.

— Я не просила, чтобы меня «пристраивали», — выпалила я, и мой голос прозвучал резко этом полумраке зала. — И не намерена никому «скрашивать быт».

Он усмехнулся. Одним уголком рта. Это не была весёлая усмешка.

— О, вижу, дух не сломлен. Как трогательно. Только видишь ли, принцесса, — он сделал шаг вперёд, и я невольно отступила на полшага, тут же ненавидя себя за эту слабость, — здесь, на Границе, дух — это хорошо. Но ещё лучше — умение держать в руках меч, и не падать в обморок от вида крови. У тебя есть что-то из этого списка, кроме королевских манер?

Я вдохнула, собираясь выложить всё, что думаю о нём и его манерах, но он уже отвернулся, обращаясь к Торвину:

— Отведи её в башню. В ту пустую комнату под самой крышей. Дай что-нибудь поношенное, но тёплое, из общих запасов. И сними с неё это… — он повёл рукой в мою сторону, — всё это столичное барахло. Ошейник особенно.

Торвин кивнул. Аррион снова повернулся ко мне. Его взгляд был тяжёлым, неумолимым.

— Ты здесь не гостья. Не почётная пленница. Ты — обуза, которую мне сплавили. Я терпеть не могу подобное. Так что у тебя есть два варианта: либо ты станешь настолько незаметной, что я забуду о твоём существовании, либо найдёшь способ быть полезной. Всё, что не служит укреплению Границы — лишнее. Уяснила?

Я стояла, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Глаза горели. Мне хотелось закричать, плюнуть ему в лицо, броситься с кулаками. Но я только кивнула. Коротко, резко.

— Прекрасно, — сказал он, и в его голосе прозвучало что-то вроде удовлетворения от того, что хоть какой-то приказ будет выполнен. — Уведите её. И накормите.

Торвин снова взял меня за локоть и повлёк прочь, к узкой каменной лестнице, которая вела куда-то вверх, в полумрак. Я шла, не оглядываясь, но чувствовала его взгляд на своей спине. Тяжёлый, оценивающий, полный скептицизма.