Как все начиналось…
— Это конец! — Изящная, словно солнечный лучик, блондинка трагично заламывала руки, вглядываясь в огромное, во всю стену зеркало. — Я истратила последние капли силы на поиск этой неблагодарной! А она…
Темноволосая женщина, в глубине комнаты разливающая по чашкам из тончайшего фарфора ароматный, дымящийся напиток, подняла голову и устало посмотрела на блондинку:
— Почему ты думаешь, что во всем виновата девушка? Как по мне, так ты слишком много воли дала эльфам. Вот они и относятся к твоим распоряжениям, как к чему-то второстепенному. Ставят свои желания выше твоих повелений. Тебе давно пора их наказать, Дара. Увидишь, тогда проблем сразу станет меньше. Иди, выпей чаю, пока горячий. Увидишь, сразу станет легче.
Блондинка нехотя отошла от зеркала, в котором вместо комнаты почему-то отражалось бескрайнее голубое небо с бегущими по нему легкими облачками, и присела к столу. Но чашку брать не стала, сложила руки перед собой на столе:
— Иногда я тебе завидую, Мара. Ты так спокойно относишься к любой проблеме. — Блондинка внезапно резко подалась вперед и заглянула своей собеседнице в глаза: — Вот что мне теперь делать, сестричка? У меня нет больше сил на поиск оракула. А не имея его, я ослабею еще больше. Ну почему? Почему отец сделал так, что я не слышу своих подданных без жрицы? Вот ты, например, в ней не нуждаешься. Ты и так слышишь каждого, кто к тебе обращается. Ну что за несправедливость?!
Темноволосая спокойно сделала глоток из своей чашки, спокойно поставила ее на блюдце и так же спокойно ответила:
— У меня не так много последователей, Дара. В отличие от тебя. Поэтому отец счел, что я справлюсь и без служителя. А ты обезумеешь, даже если будешь слышать только людей. А у тебя еще есть эльфы, оборотни, орки и гномы. Даже мое спокойствие не выдержало бы постоянной какофонии голосов в голове. Поэтому тебе обязательно нужна хотя бы одна жрица.
— Но у меня ее нет. Опять. И я понятия не имею, где мне ее искать, с учетом того, что покинуть наш мир я уже не могу — сил не хватает. А не одаренные тут не рождаются уже много тысячелетий. — Блондинка безнадежно уронила голову на руки. — Я пропала…
Темноволосая пододвинула чашку с чаем поближе к сестре:
— Дара, выпей чаю, тебе станет легче. Вот увидишь!
Дара со вздохом взяла предложенное в руки:
— Не станет, я знаю. Потому что меня уже сейчас, заранее, трясет от одной только мысли, что придется обращаться за помощью к отцу. Даже если он не станет читать мне нотации, то все равно глянет так, будто я несмышленыш! — Дара уныло приложилась к чашке и вздохнула: — Жутко не хочется признаваться ему, что я не владею ситуацией. Но придется. Если промолчать, а он узнает сам, будет только хуже. Разве что только…
Блондинка вновь отставила чашку и пристально уставилась на сестру. Темноволосая в ответ поинтересовалась:
— Что? Хочешь, чтобы я опять вместо тебя пошла к отцу? Извини, но мой ответ нет. Мне хватило прошлого раза.
Блондинка отчаянно замотала головой. Так, что ее идеальные локоны взмыли вверх, словно подхваченные ветром:
— Нет-нет-нет! Не нужно к отцу!
Темноволосая подозрительно прищурилась:
— Нет? А что тогда? Признавайся, сестренка, что у тебя на уме? Я же вижу: ты что-то задумала!
Дара молитвенно сложила перед собой тонкие, изящные руки:
— Сестричка, ты же свободно перемещаешься между мирами! Найди мне нового оракула! Пожалуйста! Что хочешь сделаю для тебя!
Темноволосая от неожиданности поперхнулась и тоже отодвинула от себя чашку, уставившись на блондинку долгим, пристальным взглядом.
— Что хочешь, говоришь…
Блондинка отчаянно закивала.
— Ну что ж, сестричка, так тому и быть. Я помогу тебе. Но взамен хочу, чтобы ты наказала своих эльфов. Они должны запомнить раз и навсегда: сначала существуют твои потребности. А уж потом — их желания.
— И как мне это осуществить? — Блондинка настороженно, но без всякой задней мысли смотрела на свою старшую сестру.
— Очень просто. У тебя ведь будущего оракула у алтаря встречают только эльфы и люди? — Блондинка кивнула. — Отлично! Значит, отними у эльфов их власть! Всякому понятно, что люди эльфам не конкуренты. А вот уже те же оборотни… В общем, сделай так: пусть люди оповестят всех твоих приверженцев, что в этот раз будет отбор. Будущий оракул проедется по всем землям, посмотрит, как все живут, и сама выберет на чьих землях и с каким мужчиной она останется. Уверяю тебя, Дара, даже если оракул и выберет снова эльфа, то все равно все будет уже совсем по-другому. Эльфы поймут, что могут потерять. А человеческая девчонка, увидев, как ее тут ждут, как она всем нужна, будет совсем по-другому относится к своим обязанностям!
Блондинка, не увидев в словах сестры подвоха, кивнула:
— Хорошо. Отбор, так отбор. В конце концов, если оракул выберет оборотня или человека, эльфам это пойдет только на пользу. Они действительно слишком много о себе возомнили.
А тем временем где-то...
— Эльфы опять налажали.
Эхо прозвучавших слов возмущенно метнулось по пустому Малому тронному залу, едва только за вошедшим закрылась дверь. Словно негодовало от сложившейся ситуации.
— Я в курсе, отец.
Стоявший у окна спиной к двери высокий и статный мужчина с тонким золотым венцом на черных волосах негодуя обернулся к вошедшему:
— Сколько раз тебя просить, Кариан, не называть меня так? И почему ты опять, — мужчина с отвращением оглядел своего собеседника, — в этом своем ужасном плаще?
Вошедший равнодушно пожал плечами:
— Ну, наверное, потому что твои придворные мгновенно узнают о моем присутствии во дворце, если я заявлюсь к тебе в гости без плаща. А амулет разряжен. И, поскольку вызов от тебя пришел срочный, у меня не было времени его заряжать. Надеюсь, спешка обусловлена не тем, что ты торопился обрадовать меня очередной ошибкой остроухих?
— Мамочка, ты тут? А расскажи волшебную-волшебную сказку! Пожалуйста!
Тоненький голосочек Доминики вырвал меня из оцепенения. Я вздрогнула и встрепенулась. Как-то незаметно для меня вечер перетек в ночь. Небольшую палату обнимали чернильные тени, по углам пряталась темнота.
— Конечно, малыш. Я тут. Сейчас расскажу. Только свет включу, а то уже стемнело.
— Опять плачешь? — В голосе дочери послышалось недетское осуждение. — Зря. Там, куда я уйду, очень хорошо. И меня там уже давно ждут.
Я споткнулась, не добравшись до выключателя у входа в палату, и с ужасом уставилась на лежащую дочь.
— К-как… ждут?..
Слова застревали в горле. Но в целом голос прозвучал нормально. И я понадеялась, что Доминика ничего не поймет.
— Обыкновенно. — Дочка пожала худенькими плечами. Слишком худенькими. Любимая пижамка Доминики с пушистыми желтыми утятами еще неделю назад стала дочке слишком большой. В вырезе мелькали тоненькие, как спичечка, ключицы и острые углы плеч. — Им без меня там очень плохо. Я им очень нужна.
Сердце в груди сжалось в крохотный болезненный комочек. Включив все-таки в палате свет, я с жалостью и болью оглядела свою девочку. Дочка всегда, с самого рождения была моим маленьким и хрупким ангелочком, и в свои неполные семь лет выглядела лет на пять. Сейчас же проклятая болячка пожирала нежное тельце, не оставляя моей девочке ни шанса на выздоровление. Я до сих пор, даже после того, как проклятые метастазы лишили мою девочку зрения, даже после вчерашнего предупреждения лечащего врача, что нужно готовиться, не могла поверить, что моей крошки скоро не станет.
— А как же я, Никки? — Горло перехватило спазмом. — Мне ты тоже очень нужна! Не уходи от меня!
Господи! Что я несу?! Дочери простительно. Она маленькая, любит сказки, к тому же эта проклятая болячка… Полуслепая от слез, я наощупь нашла казенный больничный стул, подтащила его к кровати и без сил рухнула на него. Доминика, ориентируясь на звук моих шагов, поворачивала худенькое личико с изуродованными болезнью глазами:
— Мам, я не могу! — Очень серьезно, по-взрослому заметила дочь. — Мне нужно идти. Я должна, понимаешь? Но я спрошу, может, можно, чтобы ты ушла со мною. Ты ведь пойдешь?
Надежда и затаенный страх в последней фразе дочери резанули меня по сердцу. Чувствуя, что вот-вот разревусь окончательно, я выпалила:
— Конечно пойду!
Ну а что? Тут я все равно никому такая не нужна. Подруг давно растеряла. У мужа фактически уже другая семья. А мама, узнав про грядущий развод, только поджала губы:
— Это тебя Бог наказывает болезнью ребенка, что мужика такого не усмотрела, не удержала!
Вот только мамочка почему-то забыла, что Виктор точно также ушел ко мне из другой семьи. Вернее, я увела его от жены и двух дочерей. Потому что хотела счастья. Хотела как все, иметь мужа и дом полную чашу. Это теперь я понимаю, насколько я была неправа. А тогда, наслушавшись нравоучений мамы, которая с ранней юности ворчала, когда видела меня с одноклассником Васькой: «Зачем тебе этот будущий алкоголик? У него отец пьет, дед пьет, и он таким будет», думала, что выиграла в жизненной лотерее главный приз. Потом, когда уже поступив на первый курс экономического отделения нашего университета, я как-то неосторожно познакомила маму с Игорем, то услышала от нее: «Он же нищий! С ним ты будешь, как и я, на трех работах горбатиться, чтобы детей поднять! Мужик обязан тебя и детей содержать, а не у тебя на загривке кататься!»
Постепенно я пропиталась мамиными нравоучениями настолько, что поверила в них. Я же умница и красавица! Способна украсить жизнь любому. Любой мужчина рядом со мной априори будет счастлив! Так зачем размениваться на ерунду? У будущего мужа должен быть дом или квартира, машина и высокооплачиваемая работа. И тогда, может быть, я его осчастливлю своим вниманием. Так сказать, чтобы достойно завершить картину богатства и успеха.
Как ни смешно, но я берегла себя для своего принца. Подружки бегали на свидания, встречались и расставались с парнями, меняли партнеров. А я морщила нос. Студентам нечего было мне предложить, кроме туманной перспективы и будущего распределения к черту на кулички. Нет, были у нас и те, кому распределение не грозило. Кому папы и мамы заранее подыскивали тепленькое местечко. Но рядом с такими парнями мне всегда было страшно. Изломанных судеб после них было столько, что хватило бы вымостить дорогу до Парижа. А уверенности в том, что меня отведут в ЗАГС никакой.
Сокурсницы надо мной посмеивались, за спиной крутя пальцем у виска. Называли дурой и гордячкой. Но я все равно ждала и придирчиво выбирала. И однажды я дождалась. Однажды погожим майским денечком, как раз после праздников, у нас случилась замена на философии. То, что мое время пришло, я поняла сразу, как открылась дверь и в аудиторию вошел он.
Виктор Сигизмундович выглядел лет на двадцать семь. Вместо опостылевших за год строгих костюмов — стильные светлые брюки и рубашка поло. Аккуратная стрижка на темных волосах. И смеющиеся, пронзительно-синие глаза, глядящие прямо мне в душу.
Улыбаясь, преподаватель представился и пояснил, что наша Нина Михайловна заболела. Он у нас временно, на замену. Женская часть группы дружно и громко застонала.
Не знаю, как Виктор меня заметил, выделил на фоне других, более ярких красоток, но в тот день он подвез меня на своей машине к магазинчику, в котором я подрабатывала. А закончив смену и выйдя на улицу, я увидела Витю с огромным букетом роз.
Ухаживал Виктор безумно красиво: с целованием ручек и тысячей красивых слов. Каждый вечер он преподносил мне роскошные букеты и говорил, что от меня без ума. Поэтому, наверное, не удивительно, что на пятый день я сдалась.
Дни для меня потонули в жарком и сладком мареве. Я упивалась Виктором, его руками, губами. Жила только теми минутами, когда мы были вместе. Дни для меня слились в одну сплошную, сияющую и искрящуюся счастьем ленту. Прозрение не наступило даже тогда, когда я поняла, что беременна.
Постепенно жуткая, рвущая мою грудную клетку на части боль прошла. Я снова смогла свободно дышать, вернулось зрение. Ощутив облегчение, я огляделась и…
Больничная палата растворилась в пространстве. Как и тоскливый поздний вечер прощания с моей девочкой. Не было ни кровати, ни тумбочки, ни стула, на котором я сидела возле постели Доминики. Вокруг была странная, жемчужно-белая мгла. Она светилась, будто подсвеченная изнутри солнцем, и плавно перемещалась вокруг меня. Я ошарашено моргнула раз, потом другой. От изумления с губ слетело:
— Обалдеть… Я что, в раю?..
Я совершенно не ожидала получить ответ на свой, в общем-то риторический вопрос. Но получила:
— Нет. Я не знаю, что такое твой рай, но определенно, это не он. А это — хэллай. Души, попадающие сюда, имеют обычно какое-то незавершенное дело, и это мешает им спокойно уйти на перерождение. Так же сюда попадают те, кто умирает раньше срока, и те, кто может оказаться полезным… Мне, моей сестре или другим богам.
Услышав эти слова, я распахнула глаза во всю ширину, ища взглядом свою собеседницу, и по наитию спросила:
— Мара?..
Моя собеседница усмехнулась:
— Да, обычно меня зовут именно так. А увидеть меня не старайся. Не получится.
— Почему? — Я чувствовала себя на редкость глупо, разговаривая с клубящимся вокруг жемчужным туманом.
— Потому что я еще не решила, что с тобой делать. И поэтому мое лицо тебе видеть рано.
Я судорожно сглотнула:
— Но я его уже видела… Кажется…
Любопытство и холодную заинтересованность я, кажется, ощутила всей кожей. Словно его излучал жемчужный, клубящийся вокруг меня туман.
— Да-а-а?.. И где же ты могла меня видеть? Откуда знаешь, что это была я?
— В палате, где умирала… Доминика… В темном стекле отражалось лицо темноволосой усталой женщины с жуткими глазами.
Ляпнув про «жуткие глаза», я прикусила язык. Не знаю почему, но в голову вдруг пришла мысль: «А вдруг обидится?» Но невидимая собеседница задумчиво протянула:
— Даже так… Хммм…
Вокруг словно похолодало. Туман стал мерцать ощутимо меньше. Будто из него ушла душа. Пока я судорожно сочиняла ответ невидимой собеседнице, возникло ощущение, что она ушла, оставила меня одну.
Подождав пару минут, я испуганно тихонько позвала:
— Эй!.. Здесь кто-нибудь есть?
Ответом мне была тишина. Равнодушная, холодная, словно пронизанная льдом. По позвоночнику вниз скользнула ледяная капелька. Что я сказала не так? Обидела все-таки? Или ляпнула что-то не то?
Сколько я ни звала, сколько не вертелась вокруг себя, пытаясь рассмотреть хоть что-то в равнодушной клубящейся мгле, ответом мне была тишина. Но, странное дело, меня это не особенно задевало. Страх был. А вот волнения по поводу того, что меня ждет впереди не было. Как и не было боли от утраты моей девочки. И вот это было страннее всего. Я точно знала, что моей девочки больше нет, что я ее больше никогда не увижу. Но… я не переживала по этому поводу. Словно подобные утраты были для меня обыденными и в порядке вещей. Идиотское состояние.
Наверное, именно поэтому, когда в жемчужном тумане передо мной внезапно возник темный женский силуэт, я, не раздумывая, выпалила:
— Почему я не испытываю ничего, кроме страха? Ни боли, ни любопытства, ни волнения, ни…
— Успокойся!
Повелительный голос богини, а это точно была богиня, внутренне я была в этом уверена, словно заклеил мне рот пластырем. Мара подошла ко мне поближе и пытливо уставилась прямо мне в душу своими жуткими глазами-провалами:
— Так и должно быть. Хотя… Нет, не должно. Ты вообще не должна ничего чувствовать. Страха в том числе. Если ты чувствуешь страх, то…
Мара не закончила фразу и медленно пошла по кругу, изучая меня. Не особо приятное ощущение. Словно ты лошадь на торгах. И тебе того и гляди прикажут открыть рот, чтобы проверить зубы. Я попыталась повернуться следом, чтобы не стоять к богине спиной. Но меня словно приклеили к полу. Я не могла даже дернуть ногой, не говоря уже о том, чтобы сдвинуться с места. И снова накатил жуткий, практически беспричинный страх. Что такое? Что происходит?
— И опять ты сопротивляешься… — Мара в этот момент была где-то за моим левым плечом. Я ее слышала, но не видела. — Интересно, какое незавершенное дело у тебя осталось в той жизни? А? Что тебя с такой силой тянет назад? — Богиня словно разговаривала сама с собой. Во всяком случае, ощущение пластыря на губах никуда не пропало, открыть рот я по-прежнему не могла. — Дочь ты уже отпустила и примирилась с этой утратой. Муж?.. Нет, его ты отпустила еще раньше, чем дочь. Работа?.. Нет, ты не работала. Долг?.. Желание?..
Меня пронизала какая-то странная дрожь, едва я только услышала слово «желание» Мара выступила из-за моего плеча и хмыкнула:
— Вот как? И к чему же ты так стремилась при жизни, чего так и не смогла достичь?
Ощущение пластыря на губах исчезло. Но вот что ответить богине, я все равно не знала. Поэтому просто пожала плечами.
Темные глаза-провалы впились в мое лицо.
— Не знаешь? — В голосе Мары звучало разочарование. — Или уже забываешь прошлую жизнь?
Я воскресила перед внутренним взором нежное личико Доминики, вечно недовольного Виктора, полустершиеся в памяти лица однокурсниц и маму. Ее вечные нотации на тему не размениваться на ерунду, чтобы достичь благополучия и счастья…
— Счастье! Я стремилась стать счастливой! Все делала для этого! Но так и не ощутила счастья… — с горечью закончила я.
— Счастье?.. — Скептически протянула Мара и мне в лицо дохнуло холодком потустороннего мира. — А что для тебя счастье? Ты уже определилась? Или будешь продолжать гоняться за призраком? Как в прошлой жизни?
Я растерялась. В смысле, гонятся за призраком? Тысячи и тысячи людей обзаводятся жильем, престижной работой, семьей и детьми, и становятся счастливыми. При чем тут погоня за каким-то призраком?
— …вы и сами знаете, что вам тут не место! — Холодный и удивительно красивый голос мог бы быть освежающим глотком мятной прохлады в жару. Если бы не был настолько безжалостным. Словно скальпель хирурга. — Испокон веков именно эльфы опекали Глас Пресветлой и…
— Если бы вы по-прежнему были достойны опекать Глас, то Пресветлая не устроила бы этот отбор! Так что уйми свою спесь, остроухий! Мы тут на законных основаниях!
Рокочущий, сочный бас мне понравился. Обычно такими голосами обладают огромные и сильные мужчины. С широкой и доброй душой.
Обладатель острого, как клинок, голоса огрызнулся:
— Не бывать тому, чтобы Глас выбрал для проживания город подгорного народа! Гномы тут только для количества и для того, чтобы лучше и сильнее оттенить красоту и изящество Первородных!
Интересненько. Они меня явно еще не видят, но уже делят. Как шкурку неубитого медведя. А что будет, когда увидят? И вообще, почему я их слышу, но они не знают, что я уже тут? Мара специально так сделала? Чтобы я хоть немного, скажем так, сориентировалась на местности? Или тут что-то другое?
— Эльф! Ты говори, говори, да не заговаривайся! Подгорная страна не зря слывет самой богатой! Гномы умеют вести хозяйство! Эльфам до нас далеко! Гласу Пресветлой у нас будет так же хорошо и уютно, как и в родном мире! Гномы все для этого сделают! А вот что могут дать Гласу эльфы? Статус любовницы и комната на задворках Светлого леса?
— Ты не смеешь, коротышка…
— Прекратите! — Гулко и весомо прогудел третий голос. — Вы что, не видите? Алтарь светится… Глас скоро будет тут.
В последней фразе прозвучало такое благоговение, что мне стало даже как-то не по себе. Когда Мара рассказывала о том, что меня ждет в этом мире, она говорила так легко и небрежно, что у меня невольно сложилось впечатление, что должность оракула, на которую я согласилась, это что-то вроде менеджера по продажам. Выгодно и денежно, если умеешь это делать, но ни фига не престижно. Менеджер есть менеджер, это не должность директора корпорации.
А вот теперь закралась мыслишка, что я что-то недопоняла. Что Глас Пресветлой — это кто-то очень нужный и очень желанный. При чем, не для богини. Что имеет большую ценность для этого мира, чем директор корпорации для моего.
Я так задумалась над своим новым статусом, что пропустила момент, когда меня увидели все. Из задумчивости меня выдернул дружный вздох, прокатившийся надо мною, словно осенний ветер. Я вздрогнула и огляделась. И с трудом проглотила икоту.
У меня над головой было ясное синее небо. Величав и медленно, словно каравелла прошлых веков, по нему плыло огромное пушистое облако. О как! А я думала, что окажусь в каком-то помещении или храме… Лежать было не очень удобно. Но и тело меня почему-то не слушалось. Словно затекло и онемело от долгого лежания в одной позе. Не имея возможности встать или хотя бы повернуть голову, я скосила глаза. И вот тут-то пресловутая икота, которую любят описывать в книжках фэнтези, едва не вырвалась и у меня. Судя по тому, что я могла видеть, меня окружала толпа… мужиков. Стояли, таращились и, кажется, не дышали. Пропитывались важностью момента? Или Мара что-то сделала с моей внешностью?
Все тот же сочный и рокочущий бас, принадлежащий по моим наблюдениям гному, вдруг проворчал:
— Вы бы помогли девушке встать с алтаря… Камень все-таки. Или меня пропустите вперед, раз сами не в состоянии…
— Ты…
О! А вот и его противник-эльф! Я поискала склочника глазами, сделав себе мысленную пометку, что к эльфам соваться не стоит. Лучше попробовать к гномам. Ну а что? Если они действительно будут заботиться обо мне, то почему нет? Буду, как Белоснежка. Даром, что рыжеволосая. Последняя мысль улыбнула.
Перед глазами возникла тонкая, изящная кисть:
— Позвольте вам помочь, леди!
Не дожидаясь согласия, меня ухватили за руку и рывком подняли в положение сидя. От резкого движения неожиданно закружилась голова и к горлу подкатила тошнота. Пришлось сцепить зубы и с силой втянуть носом воздух. Не хватало еще опозориться!
Зато, когда головокружение прошло, я обомлела уже по совсем другой причине: передо мной стоял… стояло самое совершенное существо! Идеально ровные и гладкие, длинные платиновые пряди волос сияли, словно подсвеченные изнутри. Миндалевидные глаза цвета молодой листвы смотрели на меня, как на божество. Совершенные, словно вышедшие из-под резца умелого скульптора черты лица сохраняли теплое и доброжелательное выражение. Все портили только выглядывающие из прически острые уши. Из-за подслушанного разговора эльфы для меня были уже не столь привлекательны, как тогда, когда я читала про них книжки.
Я сильно сомневалась, что среди представителей остроухих только один такой склочник. А значит, с ними нужно держать ухо востро.
Обдумать эту мысль до конца мне не дали. Эльфа не слишком вежливо оттеснил в сторону высокий, мощный мужчина лет тридцати-тридцати пяти на вид. Густо-черные, пышные кудри цвета воронова крыла на голове незнакомца, казалось, жили своей жизнью и категорически не были согласны с тем, что хозяин пытался увязать их ремешком в хвост. А может, мужчина просто нервничал, и часто этот самый ремешок дергал? Во всяком случае, хвост основательно растрепался, а кончик аксессуара лежал у мужчины на левом плече, резко выделяясь на белоснежном полотне рубашки. Да и сама рубашка, казалось, ему мешала. Словно ему было непривычно в такой одежде. Откуда у меня возникло такое ощущение, я не знала. Но была уверена в том, что это правда.
— Простите, Глас Пресветлой. — Лохматый слегка мне поклонился, еще больше оттесняя в сторону взбешенного эльфа. — Первородные живут очень долго, но от этого все делают неторопливо и по этикету. — «Этикет» у мужчины прозвучал, как самое неприличное ругательство, и я невольно улыбнулась. Мужчина улыбнулся мне в ответ: — Простите за невежливость, — с этими словами он обхватил меня за талию и поставил на ноги, — но пока Первородные будут следовать своему этикету, вы застудитесь насмерть, сидя на алтаре. Я — Хорас из клана Быстролапых, мой брат, альфа и предводитель клана, поручил мне встретить вас и предложить гостеприимство земель нашего клана. Брат поручил мне пригласить вас посетить наши земли с гостевым визитом. А, если понравится, остаться у нас жить насовсем. Вашу безопасность и абсолютную свободу я, Хорас, гарантирую собственной жизнью!
За разговором о детях гнома как-то сам собой забылся вопрос о том, что же меня беспокоит. А вскоре деревья впереди расступились, и мы вышли на новую поляну. Хотя, назвать это пространство поляной лично у меня язык не поворачивался. Стоило мне только сойти с тропы и обогнуть последние деревья, как моим глазам открылось пространство, величиной со школьный стадион. То тут, то там находились кучки животных. И только одну группу я могла уверенно назвать лошадьми. Еще одна группа похожих на лошадей существ была дымчато-прозрачной, струящейся. С прекрасными формами и хищными, щучьими мордами. Я не могла сходу вспомнить, как этих существ обзывали наши фэнтезисты. Но была уверена, что это транспорт остроухих гордецов. Поэтому постаралась спрятать от окружающих свой восторг. Нечего эльфам давать даже кроху преимущества. Но существа все равно были просто бесподобны! И я надеялась, что мне все-таки удастся познакомиться с ними поближе.
Вторая группа существ по моим подозрениям была пони и принадлежала гномам. Низкорослые косматые лошадки с короткими и мощными ногами мне напоминала советские грузовики в старых фильмах: не особо красивые, зато, если ухаживать, никогда не подведут. Все пони имели длинные светлые гривы и светлые подпалины на шкуре неравномерной формы. В голове вертелось, что такой окрас вроде бы называют пегим. Но за достоверность сведений я бы не поручилась.
Последней группой ездовых, как я подозревала, животных оказалась невообразимая смесь ящерицы, дракона и какого-то динозавра. Скорее всего, плотоядного. Так как одна из группы зверушек лениво повернула голову в мою сторону и зевнула. И тому, что я увидела в этой пасти, позавидовала бы и призовая пиранья.
Под дружный смех сопровождающих я испуганно шарахнулась в сторону от зубастой «лошадки». Как-то не хочется подаренный богиней второй шанс на счастье бездарно профукать в чьих-то зубах.
Ко мне посмеиваясь подошел Шарранг:
— Не бойтесь, госпожа Призванная! Завропахицелы не едят живых.
Меня передернуло от намека:
— Так себе утешение! Хотя, каким-нибудь наемным убийцам, наверное, выгодно их содержать. — Шарранг недоуменно уставился на меня, и я беспечно пояснила: — Вот заказали ему убить кого-нибудь, он заказ выполнил, а тело скормил своей лошадке. И зверушка сыта, и убийцу ни в чем обвинить не смогут. Как говорится, нет тела, нет дела.
Лицо Шарранга окаменело. Выступающая вперед челюсть с заметно выглядывающими из-под губ клыками затвердела и стала похожа на бульдожью. Глаза похолодели. Я растерялась. Что такого-то я сказала? Всего лишь пошутила по поводу предполагаемо полезных качеств их ездовых зверушек. И тут откуда-то из-за спины эльфийский голос надменно-ехидно пропел:
— Даже одно только предположение, что степные дикари могут стать благородными наемными профессионалами, смешно! Да кто ж их в приличный дом пустит-то?
Я не уловила в фразе остроухого ничего, кроме ядовитой насмешки и презрения. Но мне и этого хватило. Меня словно кто-то толкнул: я круто обернулась назад и, найдя глазами тесную группку со светлыми волосами и длинными, острыми ушами, прошипела:
— Это смотря какой смысл вкладывать в слово «приличный дом»! Если это эльфийский дом терпимости, то детям степи там действительно делать нечего! — Все взгляды скрестились на эльфах, и остроухие начали медленно багроветь. Я почти удовлетворилась такой реакцией, но в следующую секунду меня словно что-то толкнуло. И я добила платиновую банду: — А вот богиня Дара всегда будет рада детям степи. В отличие от эльфов. Не даром же меня встречают все народы. А не только остроухие блондины.
С языка рвалось слово «банда», но я в последний момент заменила его на «блондинов». Пока еще я не в том положении, чтоб так беспечно дразнить гусей.
Я отвернулась от остроухих, с чувством глубокого удовлетворения слушая, как они сокращают количество эмали на своих зубах, и нашла глазами Шарранга. Орк так и стоял поблизости от меня, и по степени окаменения напоминал памятник самому себе. Я осторожно приблизилась и дотронулась до его локтя:
— Шарранг, прости меня. Я вижу, что по незнанию чем-то тебя сильно обидела. Но я этого не хотела! Поверь! Видимо, шутки моего мира в вашем мире совершенно неуместны. Я раскаиваюсь, что так сказала.
Орк скупо кивнул и тихо добавил:
— Я понимаю, что наши законы чужды для вас, Призванная. И поэтому поясню: может быть, в глазах других рас орки и дикари. Но в Степи нет места подлости и предательству. В Степи никто не станет таить зло, а потом бить исподтишка в спину. Там попросту вызовут обидчика на дуэль. И уже Пресветлая в дуэльном круге рассудит, кто прав, а кто виноват и кровью смоет обиду.
После этого все как-то притихли, разбрелись и принялись возиться возле своих ездовых животных. Возле меня остался только Хорас и его соплеменники. Я все еще чувствовала неловкость из-за своей неудачной шутки. И потому избегала смотреть на оборотней, или, как здесь говорили, перевертышей. Мой взгляд скользил, не задерживаясь, по пышной зелени леса и густой траве на поляне, по темнеющему проходу прямо напротив меня. Не смотря на размеры, на полянке было уютно. Я бы с удовольствием тут еще немного побыла. Но мои спутники слишком явно готовились к отъезду, так что с мыслью об отдыхе в этом райском уголке пришлось распростится.
И именно в этот момент ко мне в голову одновременно пришли две разные мысли. Я вдруг сообразила, что оборотни по-прежнему стоят рядом со мной. В то время, когда другие седлают лошадей, пакуют какие-то вещи, в общем, готовятся уезжать. А во-вторых, я неожиданно поняла, что меня никто не собирается спрашивать, куда я хочу поехать в первую очередь. Если первая мысль меня ошеломила. То вторая вызвала во мне волну негодования! Они собираются сами за меня все решать? Ну уж нет! Я решительно повернулась к Хорасу:
— Хорас, а куда мы сейчас едем? И почему вы не собираетесь? Вы дальше не будете меня сопровождать?
Я недоверчиво взглянула на остроухого. Нет, ясно, что с пустого места богиня не будет инициировать этот непонятный отбор. Но с другой стороны… Это же не детский сад, ясельная группа. А будущая жрица не трехлетний любопытный ребенок, за которым нужен глаз да глаз.
Поймав мой полный скепсиса взгляд, Найлианель горестно вздохнул. И мне вдруг почудилась во всей этой ситуации такая наигранность, такая фальшь, что стало противно. Откинувшись на спинку сидения, я вздохнула:
— Найлианель, — от недовольства сложившейся ситуацией у меня даже получилось без запинки произнести заковыристое эльфийское имя! — Если вы собираетесь мне солгать, то лучше промолчите! Я честно вас предупреждаю: мое мнение о ваших сородичах сейчас болтается где-то в районе городской канализации. Так что в ваших же интересах не усугублять.
Я внимательно наблюдала за своим собеседником. Это помогло мне не пропустить мелькнувшую на его лице и в глазах призрачную тень. Словно он злился. Но на что? На меня? На мою прямолинейность и несговорчивость? Или… Неужели его заставили заговорить со мной и постараться обелить репутацию остроухих в моих глазах? Я чуть не затрясла от досады головой. Если буду вот так анализировать и подвергать сомнению каждое слово, каждое движение остроухих, то сойду с ума. «А если не буду,» — мелькнула мысль, — «то окажусь опутанной какими-нибудь обязательствами не в мою пользу».
Все же, опыта в интригах или подковерных играх у меня нет никакого. Задумавшись над поведением и мотивами эльфов, я пропустила появление еще одного действующего персонажа. И голос от противоположной от эльфа стороны кареты заставил меня подпрыгнуть на месте вовсе не на ухабе:
— Так что, остроухий, — голос Хораса был насмешливым. Но вот веселья я в нем почему-то не чувствовала. — Рискнешь рассказать правду господе Призванной? Или соврешь? А может, продолжишь в том же духе, что и начал: правда и только правда. Но не вся. И в том ракурсе, который выгоден эльфам? А, Найлианель?
Наверное, все же остроухий собирался навешать мне на уши очередную порцию лапши. Потому что после реплики оборотня он скрипнул зубами на всю карету и одарил Хораса яростным, ненавидящим взглядом:
— Кто тебя сюда звал, блохастый? Жалеешь, что так по дурному подставился перед будущей жрицей и теперь мечтаешь реабилитироваться за чужой счет?
Хорас презрительно фыркнул, а я вдруг поняла, что он едет на подножке кареты и держится за край открытого в дверце окна. Вот ненормальный! А если дверца нечаянно на ходу распахнется? Он же костей не соберет!
— За свою ошибку я отвечу перед стаей и перед Пресветлой госпожой, когда придет мой час. — Хорас гордо задрал подбородок. — Тебя, остроухий, это не касается. И я могу собственной жизнью поклясться на алтаре, что если бы Призванная согласилась и приняла мое предложение, то я бы всю свою жизнь до последнего вздоха посвятил бы служению ей и ее делу. А могут ли эльфы поклясться в том, что Призванная им нужна не только как бесконечный источник золота и средство для утехи собственной спеси, но в первую очередь как человек и живое существо?
Если честно, то я попросту впала в ступор от слов Хораса. Призванная — источник обогащения?!! Но как?!. До конца мысль в моей голове не оформилась. Потому что взбешенный Найлианель заорал так, что у меня в ушах зазвенело:
— Ты!.. Псина блохастая бездомная! Пес шелудивый! Как ты смеешь обвинять первородных в меркантильности?! Да как твой поганый язык поворачивается…
Я не выдержала. Оказаться в центре скандала — и так хорошего мало. А если двое не только переругиваются через твою голову, но еще и делят тебя как трофей, то это вообще уже за гранью зла. Прижав ладони к ушам, я заорала так, что где-то поблизости испуганно заржала лошадь:
— Заткнитесь!!! Оба!!! А еще лучше — проваливайте как можно дальше от меня выяснять отношения! Коты помоечные! Территорию делить будете в другом месте! С этой минуты я не хочу видеть поблизости от себя ни оборотней, ни эльфов! Вам понятно???
Это была уже почти что истерика. Мои нервы не выдерживали того, что вывалила на меня Мара с сестрой. Со слов богини все выглядело почти увеселительной прогулкой. А на деле я оказалась ценным призом. И уже почти пожалела, что согласилась на божественное предложение. Наверное, нужно было просто сдохнуть. Спокойнее было бы. Хоть и скучней. Зато не пришлось бы выслушивать разборки непонятно кого.
На лице оборотня промелькнуло недоумение. Словно он не понимал, с чего это я так вдруг разошлась. Но это я заметила мельком. Все мое внимание было уделено эльфу. А тот…
Остроухие хорошо владели собою, этого у них не отнять. Мне до такого уровня еще пилить и пилить. И не факт, что и в этой жизни получится научиться. Найлианель встретил мою вспышку с совершенно спокойным лицом. Я бы сказала даже, что он ожидал моей вспышки, специально выводил меня на эмоции. Но, скорее всего, это во мне говорит моя паранойя. Или же все эльфы — непревзойденные манипуляторы. Но на лице остроухого от моего ора не дрогнул ни один мускул. И только на самом донышке ярких эльфийских глаз мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее презрение.
Не дождавшись от своих визитеров никакой другой реакции, я сложила на груди руки, словно закрываясь от всех, и поджала в раздражении губы:
— Слушайте меня внимательно и передайте остальным: сегодня вечером, раз уж мы останавливаемся перед тем, как я решу куда ехать дальше, я хочу в подробностях услышать историю о том, что случилось с предыдущим Гласом Пресветлой. А также разъяснения на тему выгоды, ожидающий тот народ, на чьей территории я поселюсь.
Я посмотрела по очереди на эльфа и оборотня. Но, кроме некоторой настороженности в глазах и каменного спокойствия лиц, другой реакции не дождалась. И потому в раздражении выплюнула:
— До тех пор, пока не услышу ответ на эти два вопроса, я не буду делать выбор в чью-то пользу. Промолчите — вообще отправлюсь на территории вампиров! Раз они — дети Мары, то точно во мне не заинтересованы! А значит, никакой выгоды от меня им не будет! На этом все! Никого не задерживаю!
Паника, прозвучавшая в голосе кричавшего, передалась и мне. Холодной змеей скользнула по моей спине, проникла в сердце и там свернулась ледяным клубком. Я невольно сглотнула. Я же в сказке? Правда? В фэнтези всегда на помощь деве в беде вовремя приходит сильный и смелый рыцарь. У меня ведь тоже так будет, верно?
Меня словно парализовало. Или ноги в одночасье пустили корни и вросли в землю. Если бы не эльф, я бы, наверное, так и стояла бы на одном месте, ожидая, пока за мной придет мой герой. Или пока явится Мара… Или Дара. И наведут тут порядок. Я как-то совершенно не понимала, что мне нужно в таких условиях делать и как поступать. Я словно все еще спала и видела кошмар, не имея сил проснуться и вынырнуть из него.
Снаружи, за стенками палатки нарастал шум: невнятные крики, скрежет и бряцание железа, глухие удары и какой-то странный, почти электрический треск до боли напоминали мне увиденное во сне. И в довершение всего невнятный, но полный непредсказуемой опасности шум вспорол яростный волчий вой. И, в отличие от моего сна, его тут же подхватили собратья, жалуясь луне, изливая ей свою бессильную злость. Во сне я сразу как-то поняла, что воет Хорас. Наяву я не смогла бы даже примерно предположить, кто начал волчью песнь, кто подхватил, и кто где находится.
Эльф опомнился быстро. Бесцеремонно ухватил меня за запястье и дернул к заднему полотнищу палатки:
— Сюда, госпожа. Я вскрою заднюю стенку, а вы, не оглядываясь, бегите в лес. — Эльф словно из воздуха вынул тускло блеснувший голубоватым огнем клинок и взмахнул им. — Постарайтесь забиться в саму чащу. Тролли в лесу почти беспомощны. А оборотням заросли не помеха. Вы спасетесь и вас найдут. Перевертыши уже позвали на помощь.
Я вздрогнула, услышав почти тоже самое, что и во сне. Но рефлексировать было некогда. Стенка палатки бессильно опала передо мной, рассеченная надвое эльфийским клинком. Остроухий с силой толкнул меня в спину, понукая быстрее бежать в лес. Но, к счастью, я сильно о что-то запнулась и упала на колени. Это меня и спасло. Надо мною что-то тихо и зловеще прошуршало. Потом глухо ухнул сильный удар. И, не успела я распрямиться и встать на ноги, как рядом со мной упал эльф, разрезавший для меня палатку. Я глянула на него и невольно взвизгнула: его лицо было смято, словно у целлулоидного пупса из моего далекого детства, когда старший брат из вредности наступил на игрушку ногой. И края вмятины быстро набухали зловеще-багровой темнотой. И только через пару мгновений, когда темнота выплеснулась за края вмятины, я поняла, что это кровь.
Горло перехватило спазмом. Я не любила остроухих. Искала причину совсем отказаться к ним ехать. Но смерти никому из них я не желала.
Наверное, если бы у меня была возможность двигаться, если бы я нормально владела своим телом, а не сидела полупарализованная от ужаса, уставившись на труп, я бы наделала ошибок и угодила в лапы к врагу. А так… Тихо поскуливая от ужаса и беспомощности, я ползком попятилась от тела того, кто совсем недавно дышал и пытался мне помочь справиться с последствиями кошмара. К счастью, пятилась я не к разрезанной стенке, а наоборот, прочь. Потому что буквально уже в следующую секунду половинки полотнища разошлись в сторону, а земля подо мною дрогнула: в палатку просунул голову тролль.
Мы рассматривали друг друга не больше пары мгновений. А потом желтоватые глаза-плошки жуткого гиганта сощурились, а меня словно кто-то в спину толкнул. Я вскочила и, путаясь в подоле своей идиотской рубахи, бросилась в противоположную от тролля сторону. К выходу из палатки. На тот момент я не думала, что вокруг давно уже кипит бой. Мною двигал инстинкт выживания. Или самосохранения. Который вопил: от тролля нужно держаться подальше.
Как безумная, я вылетела из палатки, не ощущая на что становлюсь босыми ногами. Те странные тапочки, в которых я очнулась на алтаре, остались в палатке, ведь я их сняла перед сном и не успела обуть перед внезапно начавшейся атакой.
Снаружи творилось черте что. Выскочив, я едва не врезалась в очередного гиганта. И, отскакивая в сторону, отстраненно подумала, что я, со своим ростом сто семьдесят семь сантиметров, не дотягиваюсь даже, чтобы подышать ему в пупок. Это что же, тролли больше трех метров ростом? Отвлекшись на эту шокирующую мысль, я пропустила новую напасть — на меня сверху упало что-то большое и достаточно тяжелое, чтобы выбить из меня весь дух.
В этот раз я даже не пискнула. Но этому была причина: нечто, свалившееся на меня, оказалось пыльной палаткой, которую отшвырнул в сторону тролль, и я опасалась даже дышать, чтобы не задохнутся. Не говоря уже о возможности кричать. Вот только то, что меня погребла под собою палатка, я поняла далеко не сразу. И успела изрядно надышаться пылью и выбиться из сил, отбиваясь от неведомого мне врага.
Через несколько бесконечно долгих минут, осознав, что именно меня накрыло, я притихла. В голове мелькнула мысль, что, если на меня никто не наступит, то у меня появится реальный шанс спасти свою несчастную шкурку. О том, что я буду делать потом, я старалась не думать.
Съежившись в комочек под слоями грубой ткани и вздрагивая каждый раз, когда рядом что-то падало, я старалась даже дышать через раз, чтобы не дай бог не привлечь к себе внимания. А звуки боя все не утихали. И все чаще слышались сдавленные крики, стоны и полузадушенные хрипы. Я лежала, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени. Воображение рисовало картины, одну страшнее другой. Ежесекундно я ожидала, что на меня опустится огромная троллья ступня, и я тоже закончу свое существование, так же как и мои защитники-сопровождающие.
Постепенно я начала неумело молиться сама не зная кому. Мне было все равно к кому обращаться. Я скулила, просила, обещала и требовала. Я клялась, что буду самой покладистой и беспроблемной. Надо ехать к эльфам? Поеду! Надо остаться жить среди этих снобов? Останусь! Я все сделаю! Только пусть я останусь жить! И, желательно, чтобы мои защитники тоже. И за это я отдам все, что попросят.