Положитесь на меня, мадам!

ПРОЛОГ

К чему снятся такие сны?

«К весне, – говорили фрейлины. – Весна совсем скоро, время любить и радоваться жизни». Скоро, совсем скоро, не дожидаясь окончательного наступления тепла, над полями с криками закружат чибисы, заранее разбившись на влюбленные парочки. В городе – что на территории дворца, что в самых глухих трущобах, – выгнув пушистые хвосты кверху, замурлычут о страстной любви и продолжении рода разномастные кошачьи дамы, а их храбрые кавалеры начнут сезон громких ночных дуэлей, сопровождаемых травмами и изощренной руганью. Потом расцветут деревья, и в благоуханных зарослях запоют птахи, самый невзрачный из которых – соловей – вновь покорит сердца не красотой и удалью, но голосом, в который влюбляются даже пышные розы, даже роса на листьях, рассветное солнце и радуга после дождя… К весне снится любовь, весна снится к любви.

Она проснулась с бешено колотящимся сердцем, все еще пребывая в иллюзии присутствия – его присутствия в ее постели и текущей жизни. Он был настолько реален в этом сне… Обнимал, произносил невероятные головокружительные речи, прикасался к совершенно неожиданным ее частям, покоряя каждым движением. Ее – любимую сестру короля, он – захудалый дворянин, авантюрист с сомнительным родством. Тот, кто все эти годы был ее соловьем, что сладко говорит о любви, ее бойцовым котом, что затевает ради нее драки, ее весенним ветром, чьи ласки теплы и благоуханны… Ее ласковым дождем, что проливается молоком и медом, столпом ее мира – о да, тем самым столпом, погрузив который в центр своего естества, она чувствовала себя женой, облаченной в солнце, что оседлала дракона… Он был ее мужчиной. Он был отнят у нее судьбой.

В следующий миг сердце затопил привычный холод. Он в тюрьме? Что ж, и не такие засовы уже падали перед ними. Он – шпион? Когда-то судьба заговорщика казалась ей исполненной доблести, правильной и даже привлекательной, но потом…

«Он – предатель, – услужливо подсказал ее разум, холодный рассудок повзрослевшей и многое повидавшей женщины. – Я, принцесса, была орудием в руках предателя. В орудия не влюбляются – их используют по назначению»…

Но сон, ее сон о грядущей весне, об утраченном Эдеме, в котором они были единым духом и плотью, – неужели он был об этом? В раю не знают ни власти, ни заговоров, ни чести, ни бесчестия; в раю пьют нектар с любимых уст, проводят пальцами по теплому живому бархату кожи и помнят тысячу рифм к слову «блаженство»…

В следующий миг пришло осознание: он бежал! Каким бы ни был – честным, бесчестным, черным или белым, сильным или жалким, любящим или презирающим ее, – он свободен! Придет ли он к ней – другой вопрос, но… Свободен, он свободен!

Принцесса-аббатиса преклонила колени и подняла к небу заплаканные глаза. «И отпустили тебя с миром; теперь благословен ты Господом*, – прошептала она, отчаянно вырывая слова из контекста. – Будь благословен, любимый».

______

* Быт 26:29

Глава 1. БЕГЛЕЦ

Глава, в которой барон Фридрих фон дер Тренк сбежал из Магдебургской тюрьмы, не дожидаясь своего освобождения.

Магдебург, март 1764

Вопреки ожиданиям, воздух свободы не пьянил ничуть – зато охлаждал весьма ощутимо. Нет, в Магдебургской тюрьме вовсе не было тепло и уютно, но в его одиночной камере, весьма строго охраняемой по причине многочисленных попыток к побегу, хотя бы была постоянная температура и не было резкого морозного ветра, грозящего вытянуть из сердца остатки радости вместе с остатками тепла. Впрочем, яркая лазурь неба, красноватая черепица городских крыш, которые виднелись поодаль, крупчатый снег, что потихоньку сдавался солнечным лучам… Все эти приметы полноценной жизни всем своим видом словно пытались доказать бывшему узнику, что свобода гораздо лучше неволи, деятельная жизнь ценнее покоя, а то легкое уныние, в котором он боялся признаться сам себе, – просто следствие привычки к замкнутым помещениям, выработавшейся за годы заточения.

Шутка ли, – на сей раз он провел в тюрьме целых девять лет. Девять из прожитых тридцати семи, а если добавить к ним два года заключения в крепости Глац, – то, можно сказать, что он пробыл в застенках почти треть жизни… Вряд ли следовало утверждать, что годы, прожитые в неволе, попросту вычеркнуты: мудрые люди говорили, что всякий опыт, который не убивает, является ценным. Да, весьма своеобразный опыт, но какой уж есть. Планирование и организация побегов (сколько всего было попыток? Он устал считать, но не менее двадцати, две из которых вышли весьма удачными и еще четыре сорвались буквально в шаге от цели). Привычка договариваться, подкупать, шантажировать, – причем проделывать это с теми людьми, от которых зависит твоя жизнь и которые в случае чего могут прихлопнуть тебя одним ударом или росчерком пера. Навык довольствоваться малым, выживать в условиях, не предназначенных для выживания, в сотый раз начинать все с нуля, терпеть, трудиться, делать что-то из ничего. В любом случае – есть, что вспомнить, даже написать мемуары… А это, кстати, неплохая идея!

– С дороги! – верзила в неприметной одежде весьма неучтиво оттолкнул его на обочину.

Похоже, воздух свободы все же успел опъянить недавнего узника: он задумался совершенно непростительным образом, на минуту утратив бдительность.

– Карета Его высочества господина губернатора, – продолжил верзила, подталкивая его в нужном направлении. – Сделай так, чтоб тебя не было видно!

«С удовольствием, – подумал беглец. – Очевидно, Его высочество как раз следует в крепость, где его ожидает небольшой сюрприз».

Надо думать, верзила относился к «первой линии охраны» – тем, кто перед выездом важных персон идет чуть впереди и проверяет обстановку, обеспечивая первичную безопасность. Не у всех сильных мира сего таковые состояли на службе, – только у самых умных: да, негласной охране тоже надо было платить, но обычно у этих господ, в отличие от гвардейцев в парадных мундирах, имелся в наличии наметанный глаз и тренированный ум. Памятуя об этом, бывший узник постарался прикинуться идиотом: скинул шляпу, поклонился, что-то заговорил извинительным тоном, не особо вникая в смысл произнесенного, – как всякий хороший шпион, он был неплохим актером и держал в ближней памяти пару-тройку таких вот нейтральных речей на все случаи жизни... В своей маскировке беглец был вполне уверен: выглядел он сейчас совсем как простой горожанин. Куртку и простецкую шляпу пришлось позаимствовать в одной из лавок, а башмаки, по случаю купленные у одного из надзирателей взамен развалившихся, и так были старыми.

– Шевелись, придурок! – ощутимый толчок в плечо почти поверг беглеца наземь, да не где попало, а вблизи струящейся чуть поодаль сточной канавы, которая и в мороз не замерзала. – Ходят тут всякие, свиное отродье, мать их через колоду…

Видимо, что-то в нем все-таки не понравилось верзиле: не то взгляд без тени угодливости (с нею, по глубокому убеждению бывшего узника, надо было родиться), не то идеальная осанка офицера и дворянина – не чета покорно-расхлябанной сутулости приличных обывателей… Но вот матушку его, почтенную Марию-Шарлотту урожденную фон Дершау, дочь председателя суда, вдову штабс-капитана и мать шестерых детей, которая всю дорогу выручала умного, но непутевого старшего сына то советом, то денежкой… Ее поминать, определенно, не стоило! Тем более, что о покойниках принято или хорошо, или ничего, а несчастная дама уж девять лет как скончалась. Именно поездка в Данциг на ее похороны (которая была еще и предлогом для других поручений) привела его прямо в руки агентов прусского короля, а затем и в обитель с толстыми дверями в отдельном форте Магдебургской крепости.

– А кошелек-то мой… – растерянно, но громко произнес беглец, подымаясь на ноги. – Кошелек-то мой, сударь! Поостерегитесь, люди добрые! – это он говорил уже прохожим, которые, повинуясь словам верзилы, послушно отходили с пути: надо – значит надо, с нас не убудет.

Сходу войдя в роль, бывший узник хлопал себя по одежде, шарил по присыпанной тонким слоем снега обочине. Конечно, без толку – ведь никакого кошелька и не было, зато какой-то крепкий мастеровой, что шел мимо с друзьями, обернулся и сжал кулаки.

– Слышь, ты! – дюжий ремесленник, судя по комплекции, кузнец либо кожевенник, шагнул к верзиле-охраннику, толкая его в плечо; прочая компания выстроилась вокруг…

Глава 2. ВОЛК И КРОТ

Глава, в которой король негодует, а барон вспоминает.

Разумеется, на станции было плохо со всем, с чем могло быть плохо: лошади только для срочных курьеров, почтовая карета ушла час тому, а несколько частных перевозчиков выглядели почище разбойников с большой дороги. Начальник станции смотрел на Тренка, «обычного небогатого горожанина» без подорожной, как на мелкое досадное недоразумение – вроде мухи, упавшей в похлебку.

Впрочем, умение договориться с кем угодно и о чем угодно не подвело и на сей раз, и вскоре беглец, напросившись попутчиком, садился в экипаж к новому приятелю, который путешествовал по своим торговым делам вместе с молодой супругой. Сам Тренк ехал в Дрезден якобы «по делам наследства», – предлог вполне достаточный, чтобы ему не задавали лишних вопросов. Когда лошадей запрягли, и карета, наконец, выехала со станционного двора, бывший узник Магдебургской крепости откинулся на спинку сидения и с облегчением закрыл глаза. Свободен. Дальше – Дрезден, разыскать связного, а там просмотрим.

Жена приятеля-негоцианта смотрела на него с интересом, – и, Господи, как же она была похожа на Амалию! Такую, какой он помнил ее десять лет назад. Впрочем, наверно, для него сейчас все женщины были похожи на нее.

«Я напишу ей, как только доберусь до бумаги и чернил, – пообещал себе Тренк. – Найду способ тайно переслать письмо: думаю, связи Ордена при Берлинском дворе никуда не делись и после войны. Но для начала… Надо хотя бы узнать, что делается в мире, и где сейчас мои друзья: возможно, где-то неподалеку. Хотя бы Альберт… Ох, я надеюсь, он и его прелестная супруга пережили эту войну».

***

– «Против волка в праве сильнейшего

Мне нынче в надежде нет проку,

А назавтра стратег, столь жестокий, сколь ловкий,

Король найдет, как сыграть моим роком»*…

Хммм, коряво, ну да ладно.

Король раздраженно отставил в сторону оловянный кубок с начертанным на нем французским четверостишием (которое он только что зачитал по-немецки, сделав довольно успешную попытку зарифмовать).

Рядом с напыщенными строками на этой дешевой посудине была выцарапана взятая в круг эмблема: ощерившийся волк и маленький жалкий ягненок. Надо же, вот кем мнит себя этот предатель, пригретый на груди змееныш: невинным агнцем! Если уж проводить аналогию до конца и изображать монарха волком, то его бывшего адъютанта следовало бы представить хорьком – ловким и бескостным мелким хищником, способным просочиться в любую дыру… Что он и проделал накануне, покинув отдельный форт Магдебургской цитадели, который девять лет был его теплым гостеприимным домом!

– Ну и как же это вышло? – спросил король. – Говорите, он покинул камеру через подземный ход, который годами копал так, что никто не видел? Мне интересно, как он это делал, будучи закованным? Куда девал вынутый грунт? Ведь за все годы ни у кого не возникло к нему ни единого вопроса… Я понимаю, в охране тюрьмы работают слепые и глухие? Что ж, мне придется заменить эту команду инвалидов на нечто более подходящее.

Герцог Фердинанд Брауншвейгский, генерал-фельдмаршал, после окончания войны вернувшийся к обязанностям коменданта Магдебургской крепости, нервно сглотнул. «Поздно запирать конюшню, когда конь сбежал», – эта поговорка была справедливой… Зато казнить конюха точно никогда не поздно!

– Значит, Тренк пустился в бега сразу после того, как вы поведали ему о том, что за него заплатила выкуп Мария-Терезия, и вскоре он, как добропорядочный подданный Ее величества, будет переправлен в Вену? – продолжил король. – Вы ожидали обратного эффекта, так? А вам не приходило в голову, что это не было для него желательным исходом?

Герцог почтительно склонил голову: он, военачальник, обладающий твердым характером и умеющий пользоваться властью, победитель в нескольких славных сражениях, что под конец войны командовал объединённой армией союзников Пруссии, очевидно, трепетал перед великим монархом.

«Но каков шельма! – в очередной раз подумал король (разумеется, имея в виду исключительно беглеца). – Не надо было мне идти в поводу у женщины: стоило уморить его в самом начале, а не проявлять снисходительность к любовнику сестрицы. Моя доброта вечно меня губит».

– Ладно, пусть так, – сказал он вслух. – Разыграем те карты, что достались. Сомневаюсь, что этот самый граф фон Шлибен, который должен конвоировать Тренка на австрийскую территорию, хорошо знает его в лицо… Вы улавливаете мою мысль, или я зря надеюсь? Информация о побеге надежно засекречена? Надзирателям, обнаружившим что узника и след простыл, обещана премия за молчание и виселица за болтовню?

Комендант молча кивнул, стиснув в руках шляпу с пышным плюмажем.

Что ж, герцога можно было понять. Упустив заключенного, фельдмаршал сейчас оказался не просто мишенью монаршего гнева, но и центром небольшого международного скандала, ведь барон фон дер Тренк выбрал странное время для побега: как раз накануне своего освобождения и экстрадиции в Австрию. Барон, очевидно, был не дурак: неожиданно попав в список военнопленных офицеров Империи, подлежащих выкупу, он мог только гадать о своей дальнейшей судьбе. Очевидно же, что никто не собирался отпускать его на все четыре стороны: раз уж за магдебургского узника вступилась лично императрица, то, вполне вероятно, он рисковал попасть из огня да в полымя. Наверняка на той стороне его планировали использовать как агента, либо как заложника, получить через него какую-то информацию или добраться до кого-то еще…

Глава 3. НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Глава, в которой барон фон дерТренк пытается наладить связи и не очень в том преуспевает.

– Дрезден, сударь! – один из попутчиков, такой же простой горожанин, каким старался выглядеть он сам, толкнул его в бок. – Просыпайтесь уже, приехали.

Тренк открыл глаза, не очень-то понимая, где находится. Воспоминания о заточении терзали его даже когда он дремал в трясущейся по зимним дорогам карете. Во сне он снова оказывался в тесном подземном ходу, замурованный упавшим камнем. Или в сыром каземате: сидел на собственном надгробии в насквозь мокрой одежде, сверху капала вода, а по мокрым стенам ползали улитки. Или казненный Гефхардт заглядывал в его окно со свернутой набок головой и выпученными глазами. Или же он, Тренк, протягивал деньги малознакомому офицеру из тюремного гарнизона, а те на ходу распадались в гниль и труху. Он вздрагивал и просыпался, потом снова задремывал и вспоминал.

***

Последняя попытка подкупа тюремщиков окончилась странно: накануне Тренк переслал надежному человеку, назначенному чиновником посольства в Вену, чек на шесть тысяч флоринов, которые тот мог бы получить от его друзей, связанных с Орденом. Однако выплатить их оказалось некому: эти люди исчезли. Самое интересное, что деньги пленнику тогда все же передали, – но не абы кто, а всемогущий князь Кауниц, который откуда-то знал, что прибывший из Берлина служащий посольства согласился перевезти монеты, предназначенные на взятки гарнизону Магдебургской крепости. Собственно говоря, узнав об этом, барон почувствовал, что в воздухе отчетливо запахло паленым.

Между тем, подземный ход, ведущий из его камеры за крепостную стену, был закончен: оставалось выбрать удачное время и уйти. На ту пору герцог Фердинанд Брауншвейгский вновь вступил в должность коменданта крепости и первым делом навестил самого известного узника.

– Ну что, господин барон, – сказал он с улыбкой, которая показалась Тренку такой же издевательской, как раньше. – Говорят, в мое отсутствие вы делали многочисленные попытки побега? Может быть, вы дадите мне честное слово не предпринимать их более? А я буду просить Его величество помиловать вас в честь окончания войны. Служащие гарнизона утверждают, что вам помогает сам дьявол, – может быть, вам все же стоит покаяться в сотрудничестве с врагом рода человеческого?

– Не могу, Ваше высочество, – ответил Тренк. – Я твердо решил покинуть это славное место, и мой покровитель из пекла поможет мне в этом. Давайте заключим с вами пари: вы выбираете любой день и время и сообщаете их мне, собираете весь гарнизон, – и в назначенный час я предстану перед всеми на гребне крепостной стены. Пообещайте, что если я смогу это сделать, то вы отдадите приказ не стрелять в меня и дать спокойно уйти.

Комендант на это промолчал, но Тренк с удовольствием увидел, как вытянулось лицо его былого мучителя.

– Может быть, господин фон дер Тренк, – начал герцог после паузы, – вы лучше откроете мне тайну и покажете ваш секретный выход, который никто не смог обнаружить? А лучше вовсе оставите эти попытки: они обречены на провал, а между тем за вас вступилась лично императрица Мария-Терезия, внеся ваше имя в список пленных офицеров, которые должны быть выкуплены у Пруссии. Я предлагаю вам договор иного рода: вы обещаете вести себя смирно, а через пару месяцев мы передаем вас посланнику Ее величества, и вы спокойно и совершенно официально покидаете крепость. Правда, снова под конвоем, – но это будет ваш, так сказать, родной конвой.

В этот момент Тренк понял: его подземный ход закончен очень вовремя, и побег откладывать больше нельзя…

***

– Эй, сударь! Дрезден, говорю!.. Эк разморило… Да пьян он, что ли?

Тренк снова открыл глаза, молча кивнул почтарю и выбрался из кареты в пахнущий талым снегом и конским навозом станционный двор. С крыш капало: начиналась оттепель; проходящая мимо молодка в теплой накидке с капюшоном бросила на беглеца заинтересованный взгляд и одарила улыбкой. Что ж, значит заточение не смогло самым трагическим образом отразиться на его внешности, и есть шанс, что его хотя бы узнают.

Тренк отвесил барышне учтивый поклон и прошел мимо. Признаться, после оплаты путешествия в его кошельке осталась дай Бог если пара грошей, но он знал, куда обратиться и за новостями, и за пополнением кошелька, и, возможно, за новым заданием. Его путь лежал в «Ложу Трех Мечей», негласный центр тайной жизни саксонской столицы, где достаточно назвать пароль высшего допуска…

«Невидимые не оставили меня, – думал он. – Просто у них возникли проблемы в связи с войной. Все дело в этом».

***

Перед тем, как отправиться на западную окраину старого города, Тренк решил пройтись по улицам саксонской столицы и послушать, о чем говорят люди. Как и ожидалось, на устах у всех было послевоенное разорение: Дрезден до сих пор нес на себе следы последней осады, о которой напоминали разрушения, произведенные тяжелой артиллерией, что била по городскому центру из захваченных пруссаками предместий. Также по обрывкам услышанных разговоров (как любой опытный агент, он умел вычленить важную информацию из любого полунамека, если знал, что именно искать) Тренк понял, что тюрьмы полны, арестуют всех подозрительных. Более того, – эту идею протолкнула, по слухам, сама Мария-Терезия при подписании мирного договора, в обмен на солидную материальную помощь пострадавшей от войны разоренной стране.

Что ж, это было вполне логично: в конце концов, императрица, дама весьма умная и дальновидная, могла включить в число первоочередных задач очистку своих и прилежащих территорий от прусских агентов. Войны, как известно, не заканчиваются с подписанием мирных договоров: зачастую как раз после них начинается все самое интересное, порой вносящее такой разлад в установившийся и закрепленный документами баланс, что потом все просто диву даются. Так уж повелось, что зародыши новых войн возникают из не до конца зарытых трупов старых, и уничтожение зерен будущих конфликтов до того, как они начнут прорастать и входить в силу, было мудрым решением, а потому…

Глава 4. ТРИНАДЦАТЫЙ ПРИНЦ

Глава, в которой барон фон дер Тренк знакомится с пока что малоизвестной исторической личностью.

Шел третий день с визита Тренка в «Три Меча», а обещанное мастером-фельдмаршалом «вас найдут и все объяснят» все никак не случалось. Переделав все дела в первый же день – то есть написав письмо принцессе, обратившись к опытному поверенному по наследственным делам (он ведь так и не вступил в наследство на имущество своей матери, так как был арестован именно тогда, когда приехал с нею попрощаться), а также проведав нескольких знакомых в Дрездене (и узнав, к своему прискорбию, что двое из четверых были убиты на войне, зато ещё двое живы и здоровы), на вторые сутки барон начал откровенно страдать от скуки. Да, вняв совету Рутовского, он действительно посетил театр: знакомая опера «Филандр» не произвела на него большого впечатления. В конце концов, он слышал ее в гораздо лучшем исполнении, когда заглавную партию пела синьора Порпорина, супруга его доброго друга – женщина поистине гениальная, с которой судьба странным образом столкнула его когда-то на глухой лесной дороге в Баварии.

На благотворительный бал в бывшем здании придворной конюшни, перестроенной прадедом нынешнего несовершеннолетнего курфюрста под «кабинет изящных искусств» и собрание живописи*, Тренк пошел уже просто от нечего делать. В ожидании решения своей судьбы он решил слегка развеяться и составить компанию одному из уцелевших в войне приятелей-дворян, который был столь любезен, что ссудил его небольшой суммой денег и одолжил лошадь из своей конюшни.

Это решение оказалось поистине судьбоносным.

***

Невольным свидетелем стычки (пока что словесной) Тренк стал в тот поздний час, когда он, слегка притомившись от суеты и мелькания бала, пошел все же посмотреть картины. Возле несколько фривольного полотна Вермеера «Комната с весёлой компанией» (которую все называли попросту: «У сводни»), здоровенный и откровенно пьяный кирасирский майор в парадном мундире что-то яростно выговаривал невысокому молодому парню в гражданском платье. На вошедшего в помещение Тренка ни один, ни другой не обратили внимания, – видимо, были донельзя увлечены своей чрезвычайно эмоциональной беседой.

– А вы, стало быть, не воевали, во как, – чуть ли не нависая над собеседником, рычал военный. – Отсиживались в Варшаве с батюшкой, его двором и толпой прихвостней. В то время, как мы отступали перед пруссаками, а потом нас осадили в Пирне и взяли в плен, заставив присягнуть велииикому королю, мать его, Фридриху!

Юноша гордо вскинул голову, изображая презрение патриция к плебею, но промолчал. Из соседнего зала звучала музыка, звон бокалов, слитные шаги и веселые разговоры, – звуки бала заглушали невидимую для всех нешуточную ссору.

– А знаете все почему? – продолжил майор. – А потому что ваш покойный папаша со своим любимчиком Брюлем**, вместо того, чтобы нормально вооружать и финансировать армию, только и знал, что пил французские вина, развлекался с бабами, строил себе красивые дома да покупал бесполезные картинки вроде вот этой!.. Ты знаешь, щенок, черт побери, что нам не платили жалование месяцами? Что в целях экономии армию ужимали так, что накануне войны среднюю численность кавалерийской роты сократили всего до тридцати человек?! Обнищавшие солдаты дезертировали, не выдержав такого отношения, а куда было дезертировать нам, офицерам, костяку этой заброшенной армии? Ты знаешь, что перед войной наш полк, как и несколько других, вообще расформировали: лошадям нечего было жрать, потому что их объедал двор курфюрста, и нас перевели в пехоту?!! А может, тебе рассказать, каково нам было в плену и на службе неприятелю? Как в прусской армии нас считали за сброд и пушечное мясо, которым можно затыкать дыры в линии фронта? Как стреляли в спину при попытке дезертирства во время боя, – но желающие все равно находились? Как, наконец перейдя к австрийцам при Максене, мы зимой, голодные и холодные, добирались сквозь оккупированную страну в этот самый Дрезден, который не смог уберечь твой отец, но смогла отвоевать дельная королева Мария-Терезия, храни господь Ее величество? Как чудом отбились при новой осаде в шестидесятом? А, принц?! Желаешь выслушать?

– Не желаю, – ледяным тоном процедил молодой человек, стаскивая с изящной кисти белоснежную перчатку. – Я не желаю выслушивать более ни одного слова от наглого мужлана, который посмел оскорбить память моего отца!

В следующий миг перчатка полетела в лицо военного.

– Значит, вызов? – военный выглядел вполне довольным таким поворотом. – Ну что ж, добро. Раз уж я не успел добраться до Его светлости старого курфюрста, – оспа справилась быстрее, – то мне только и остается, что отправить к нему навстречу его младшего сыночка. Есть, есть в мире Божья справедливость! Завтра в семь у бывших садов***. Разумеется, биться будем на шпагах: я знать не знаю, как ты стреляешь, но против доброго клинка такой мозгляк, как ты, точно долго не продержится… Что, высочество, страшно?

– Ничуть, – с тем же звенящим льдом в голосе произнес юноша. – Думаю, во время завтрашнего Божьего суда всевышний будет на моей стороне и позволит мне покарать мерзавца.

Черт побери, такое хладнокровие было Тренку по душе. Не успев толком ничего подумать, он шагнул вперед и громко произнес:

– Позвольте, сударь, я буду вашим секундантом?

Тот, кого называли принцем, перевел взгляд на своего неожиданного союзника.

– Почту за честь, – учтиво кивнул он.

***

Полчаса спустя Тренк и его новый приятель сидели в одной из маленьких комнат непонятного назначения, что во множестве имеются в любом дворце или богатом аристократическом доме и весьма подходят как раз для такого рода случайных встреч и разговоров. На низком мраморном столике, придвинутом поближе к камину, стояла бутылка вина и два бокала.

Глава 5. ДУЭЛЬ БЕЗ ПРАВИЛ

Глава, в которой барон фон дер Тренк доступно объясняет всем желающим, что такое подлые дуэльные приемы.

В без четверти семь принц и его секундант прибыли к бывшим прекрасным садам курфюрста, от которых после осады в шестидесятом году, когда прямо здесь стояла прусская армия, ведя обстрел города из тяжелых орудий, остались, можно сказать, рожки да ножки. Сейчас на месте разоренных садов царил хаос из пней, обломков и грязи, смешанной с талым снегом, кроме того, за три прошедшие года все это густо поросло высоким, в человеческий рост бурьяном. Картину разгрома довершали несколько чудом уцелевших деревьев и треснувшая мраморная чаша фонтана, в центре которой размещалась фигура обнаженной наяды – без кувшина и даже без рук. Утром подморозило, отчего грязь покрылась сверху тонким предательским слоем льда. Как и ожидалось, противника еще не было, – судя по всему, майор знал обо всех чудесных свойствах этого места, а опаздывал, видимо, для того чтобы сполна насладиться столь примитивным издевательством.

– Где здесь драться-то? – Тренк соскочил с лошади, проломив тонкий лед на ближайшей грязной луже.

– Может, где-то дальше? – предположил принц. – В любом случае, давай дождемся противника.

Тренк кивнул. Происходящее нравилось ему чем дальше, тем меньше. Надо отдать должное принцу: он держался столь же хладнокровно, хотя вовсе не выглядел опытным дуэлянтом. «Другой на его месте сходил бы с ума от волнения, – думал барон. – И это было бы хоть как-то заметно со стороны. Что ж, из тебя, определенно, выйдет толк".

Принц возвышался в седле небольшой неподвижной конной статуей, его грустный взгляд был прикован к мраморной наяде с отбитыми руками.

– Хорошо держишься, высочество, – бодрым голосом начал Тренк. – В который раз дерешься, только честно? Третий? Пятый?

– Впервые, – юноша пожал плечами и вздохнул. – Ты знаешь, как здесь было красиво?.. Я имею в виду – раньше, до войны. А фонтан я помню – вот именно этот: он был спокойный, вода из кувшина в руках этой каменной девы падала тонкой струйкой. Здесь был самый укромный уголок сада, а потому сюда прилетали птицы: садились на краешек фонтана и пили, опуская в воду клювы, а затем задирая головки. Я любил рисовать птиц: я им не мешал, и они меня не боялись…

– Э нет, не раскисай, – Тренк хлопнул его по колену рукой, затянутой в кожаную перчатку. – Держи в голове, что все вернется. Сады зацветут, птицы прилетят, а ты женишься на своей принцессе, и у вас будет десять детей, или как-то так… Давай-ка я лучше расскажу тебе про мои секретные приемы: кое-кто зовет их подлыми, ну да ладно, зато они не раз меня выручали. Первое: перебросить шпагу в левую руку, – это вполне разрешенное действие, другое дело, что редко кто к нему прибегает, а зря: как по мне – иногда бывает очень эффективно. Как у тебя с владением левой?.. Второе: неожиданно пригнуться низко к земле, припадая на одно колено и опираясь левой рукой о землю – и уколоть снизу. Этого обычно не ожидают, и вообще это на грани допустимого, – и то если сделать вид, что случайно споткнулся и попытался защититься из этого положения, так как клинок противника уже летел в тебя…

– Спасибо, но не уверен, что мне это пригодится… – начал принц.

– Ты дослушай! – перебил его Тренк. – Третье: когда ты входишь с противником в сближение, и вы начинаете толкаться гардой к гарде, – можешь совершенно случайно, но довольно чувствительно, наступить ему на носок: парень гарантированно собьется с шага. Есть и четвертое, и пятое, но это уж совсем против правил.

Принц не успел ответить, так как в этот момент с дороги донесся топот копыт, и вскоре на прогалине оказались двое военных – вчерашний кирасирский майор и какой-то из его однополчан – такой же здоровенный, усатый и бравый, также в форме своего полка – коротком мундире и каске с гребнем.

– Доброе утро, господа, – начал майор веселым голосом. – Как это вежливо с вашей стороны –приехать пораньше и подождать нас. Капитан, вы видите сами, какая это честь: нынче меня дожидается Его высочество принц… простите, запамятовал ваше имя… Прошу меня простить: вас ведь так много…

Секундант майора улыбнулся, принц же, на которого была рассчитана эта реплика, словно бы вовсе ее не услышал, продолжая с задумчиво-меланхолическим видом созерцать остатки фонтана.

– Вы лучше скажите нам, где здесь драться? – прервал Тренк саркастическую речь майора. – Что-то я не вижу ни одной ровной площадки без бурьяна и пней.

– Чуть дальше, господин фон дер Тренк, – улыбнулся военный. – Сааамую чуточку. У нас там подготовлено для таких забав чудесное местечко – прямо манеж, да и только. Всякий раз, когда я кого-то вызываю, – я приглашаю его сюда. На дуэль, разумеется, а не на свидание…

Капитан заржал, уже не особо стесняясь.

– Что ж, ведите, – невозмутимым тоном вымолвил принц.

Расчищенная площадка и впрямь обнаружилась совсем рядом, за поворотом дороги: широкая полоса травы, когда-то, видимо, бывшая газоном, и скрытая от сторонних наблюдателей высокими зарослями все того же высохшего бурьяна. Все четверо спешились, секунданты еще раз убедились в отсутствии у дуэлянтов доспехов или иных защитных приспособлений, а также припрятанного оружия, потом проверили их шпаги: собственно, сопоставить качества и длину клинков Тренк успел еще вчера, сразу после вызова. Затем поединщикам задали стандартные вопросы о возможности принести взаимные извинения и расстаться миром… разумеется, оба решительно отказались.

– Что ж, занимайте места и начинайте по сигналу, – произнес капитан.

Тренк понял подвох, еще подъезжая сюда: покрытая тонкой наледью трава была скользкой, очень скользкой, а ждать того, что поднявшееся повыше солнце растопит лёд, нужно было как минимум час. Зная, разумеется, об этих свойствах своего излюбленного места дуэлей, оба военных подготовились: на ногах у них были кавалерийские сапоги с каблуком и подошвой в насечках, тогда как принц и Тренк, прибывшие прямиком с бала, так и остались в нарядных башмаках, больше приспособленных для ровных дорог и паркетных залов. Впрочем, у Тренка сейчас других попросту не было, а принцу возвращаться на ночь во дворец для отдыха и смены гардероба было смерти подобно. Помимо льда, была еще одна трудность – восходящее солнце. Нет, площадка не была сориентирована с востока на запад, – это вышло бы совсем против правил, но хватало и того, что было: выплывающее из-за облаков светило бросало лучи в лицо принца, хоть и под углом, но все же затрудняя зрение: юноша не выказал никакого беспокойства, но Тренк понял все по тому, как он прищурился.

Глава 6. ПЛОХИЕ НОВОСТИ

Глава, в которой все понятно из названия.

Тренк тепло распрощался с принцем, подробно рассказав, где его в случае чего искать, и снова предался скуке и ожиданию, пребывая, впрочем, настороже. Того, что после дуэли пойдут нежелательные слухи, которые могут указать на место его пребывания, он не очень-то опасался. Во-первых, оба противника, учитывая как нарушение дуэльных правил (по сути, они планировали не дуэль, но убийство), так и характер полученных ими ран (тут Тренк начинал издевательски посмеиваться), должны были молчать. Во-вторых, опальный барон снова преобразился из дворянина в простого горожанина, узнать которого в толпе таких же было непросто. Тем не менее, в эти дни он покидал гостиницу только лишь затем, чтобы прогуляться до ближайшей харчевни, – да и денег, честно говоря, было мало.

Впрочем, ожидание вышло недолгим: через два дня Тренка наконец-то нашел адепт Ордена.

– Следуйте за мной, – услышал барон со спины, когда шел к своей гостинице, выпив в харчевне изрядно вина по случаю воскресенья и только что не насвистывая от избытка хорошего настроения.

Тренк обернулся, сбавляя шаг. За ним шел незнакомый господин, который кивнул, встретив взгляд барона, а потом сложил пальцами у груди один из непростых тайных знаков, предполагающих смену нескольких фигур и потому явно незнакомый профанам. Тренк остановился у столба, обвешанного объявлениями о сдаче жилья внаем, постоял с минуту, а потом двинулся в направлении, противоположном изначальному, не упуская незнакомца из вида.

В неприметной часовне, куда он вошел вскоре после своего провожатого, было тихо, полутемно и безлюдно. Трещал огонек единственной лампадки, а коленопреклоненная фигура Невидимого маячила по центру и явно не могла бы вызвать подозрений у случайного посетителя: подумаешь, зашел человек помолиться в одиночестве. Тренк опустился на колени чуть поодаль: тесное пространство часовни располагало к совместным молитвам и беседам о вечных истинах.

– Я провел в тюрьме целую вечность: попал туда за два года до войны и вышел только сейчас, а потому совершенно ничего не понимаю… – полушепотом начал Тренк.

– В последние дни мало кто может гордиться тем, что полностью понимает происходящее, – ответил Невидимый, прервав его жестом, и перекрестился. – У Братства тяжелый период – если не сказать, катастрофа.

Он молитвенно сложил руки и сделал небольшую паузу, предоставив Тренку возможность обдумать услышанное.

– Что именно произошло? – спросил барон минуту спустя.

– Слишком многое, увы, – незнакомец тяжело вздохнул. – Его светлость скоропостижно скончался, имение было конфисковано, вершители устроили бунт, взяв в плен магистра и главную провидицу, но обоим удалось освободиться. Где они скрываются и живы ли вообще – неизвестно. Власти многих стран заподозрили о существовании разветвленной тайной организации, вмешивающейся в политику. Массовые аресты всех подозрительных позволили бросить в тюрьмы или казнить многих адептов. Затем, во время случившейся в прошлом году эпидемии оспы, некоторые из наших людей начали буквально сходить с ума: кто-то сдавался властям или сдавал своих товарищей, были дуэли со смертельным исходом, самоубийства и убийства. Совсем недавняя новость…

– Погодите, – прервал его Тренк. – Могу ли я узнать у вас о судьбе конкретных людей? Они довольно известны: провидец по имени Трисмегист и его супруга.

– Трисмегист… – задумчиво произнес его собеседник. – Собственно, речь дальше пойдет в основном о нем. Он арестован зимой шестьдесят первого и находится в Праге, в тюрьме Святого Венцеслава. Последние новости связаны именно с ним: несколько месяцев назад он был провозглашен, хотя и не избран, новым магистром и своей волей освободил нас от присяги вплоть до нового созыва. Это действительно возымело эффект: возможно, утрата единства привела к тому, что убийства и прочие восстания брата на брата прекратились. Супруга нового магистра… О судьбе его супруги сведениями не располагаю.

– Возможно, вы знаете, в чем его обвиняют? – взволнованно спросил Тренк.

При упоминании тюрьмы воображение живо нарисовало ему Магдебургскую цитадель и камеру с надгробием посередине, – только на этот раз к этой могильной плите был прикован его добрый друг Альберт, более известный под именем Трисмегист.

– Знаю, – ответил Невидимый. – Слухами земля полнится. Изначально он был осужден за мошенничество и чернокнижие, но на сей раз его пытаются обвинить в государственной измене. Если это получится, – ему грозит смертная казнь…

В этот момент Тренк понял: Альберта, кем бы он сейчас ни был, надо вытаскивать из тюрьмы. Как угодно, но надо.

***

Впрочем, это была не единственная печальная новость в тот день: второй было письмо от Амалии, которое было доставлено на почтовую станцию на его вымышленное имя. Тренк расстался с остатком денег для того, чтобы занять маленький и грязный «отдельный кабинет» станционного трактира и немедленно, но в подобающем его случаю одиночестве, прочитать письмо любимой. Первые же строки повергли его сердце в бездну отчаяния.

«Странно, что после всего произошедшего вы осмеливаетесь мне писать, господин фон дер Тренк, – он закрывал глаза и видел ее как живую: несчастную, обманутую собой и другими, с горькой улыбкой, застывающей на устах. – Я отказывалась верить тому, что вы шпионите в пользу Австрии, и никакие неоспоримые доводы вроде перехваченной переписки с вашим кузеном – генералом пандуров, не могли меня ни в чем убедить. Честно говоря, на тот момент мне это было до определенной степени все равно… Ровно до тех пор, пока две державы снова не вступили в войну. Вот тогда мне стало понятно появление при дворе вашего друга и связного господина Трисмегиста, который внес немалый вклад в развал наших военных союзов, а потом, как я слышала, отправился прямиком в Англию и продолжил мутить воду еще и там*. Я начала подозревать, что ваши зашифрованные письма и прочие изъявления любви были всего лишь красивой романтической ширмой для шпионажа. Впрочем, я не верила ни в какие ваши дурные намерения: ведь я любила вас».

Глава 7. АННА-АМАЛИЯ И АННА-ЭЛИЗАБЕТ

Глава, в которой дамы приходят и уходят, а друга все равно надо спасать.

Тринадцатый принц не стал тянуть с визитом вежливости и нашел Тренка уже на следующий день: деликатно постучался в дверь его комнатушки часов примерно в восемь и в ответ на сонное «какого черта?» почтительно пожелал доброго утра. Честно говоря, в такую рань Тренк не вставал никогда: если на утреннее время было назначено какое-то дело, он предпочитал не ложиться вовсе.

Вечером и ночью он, потихоньку приканчивая очередную бутылку вина, обдумывал планы и не приходил ни к какому однозначному мнению относительно них.

Информации у него было маловато: Альберт в тюрьме, ему светит обвинение в государственной измене и смертная казнь, – и все, больше никаких подробностей, хорошо, хоть конкретная тюрьма известна. Было ясно одно: надо ехать в Прагу и искать для лучшего друга способ покинуть застенки, – уж в этом-то Тренк с его уникальным опытом здорово поднаторел. А еще хорошо было бы провести разведку при дворе, – вряд ли такое серьезное обвинение идет мимо канцелярии Ее величества Марии-Терезии. В принципе, он уже думал, что в последнем ему мог бы помочь его новый приятель-принц: помнится, юнец обмолвился, что не так уж редко бывает при дворе своей тетушки, где и свел роковое знакомство с ее любимой дочерью. Хотя кто знает, готов ли принц рисковать расположением императрицы ради человека, которого он ни разу не видел?

Но сейчас… первым делом надо спасти Амалию. То, что она пишет, – чудовищное заблуждение, яд, влитый в ее разум коронованным братом и успевший пропитать ей душу насквозь. Яд, который медленно травит бедную Амели, грозя убить в ней все человеческое, оставив лишь сухую оболочку наподобие высохшего кокона бабочки… Нет, не брошенный тесный дом, который прекрасная летунья покинула по весне. Другой – с червоточиной на боку, выеденный изнутри так, что вылетать из него стало некому. Помнится, он как-то раз нашел такой кокон в детстве, и мать не могла понять, о чем он плачет, – а он рыдал от ощущения полной безнадежности, наконец осознав в душе поганую и подлую сущность насильственной смерти.

Нельзя оставлять любимую женщину наедине с этим хтоническим ужасом: он должен, просто обязан с ней объясниться! Дать ей надежду, пока она не умерла… Даже если принцесса не захочет принять этот дар из его рук, – ничего, пусть надежда поваляется у нее под ногами, он не гордый. Понадобится, – поднимет, отряхнет и заберет себе.

– И тебя с добрым утром, высочество, – произнес Тренк, отодвигая засов.

Принц вошел внутрь и недоуменно огляделся, барон пожал плечами: да, мол, не роскошь, но приходилось жить и в гораздо худшей обстановке. Поскольку Тренк в настоящее время был весьма стеснен в средствах, это был наилучший из вариантов, который он мог себе позволить: одна из самых маленьких и неудобно расположенных, а потому дешевых, комнат в гостинице средней руки, где останавливалась более-менее приличная публика – путешествующие по делам купцы и служащие, да и обедневшие дворяне вроде него тоже не были редкими гостями. По крайней мере, белье здесь иногда меняли, да и клопов не наблюдалось, – что еще надо после тяжелых тюремных условий?

– Я хочу еще раз выразить тебе мою признательность, – начал Тринадцатый принц, опускаясь в потертое кресло и благодарно принимая из рук Тренка бокал вина. – Ты спас мне жизнь, а потому… словом, можешь располагать моей. Время, деньги, оружие, какие-то услуги – все, что в моих силах. И это, разумеется, помимо моей искренней дружбы. Для начала… Не сочти за нескромность, друг, но прими это от меня. Я вижу, ты сейчас очень нуждаешься… – принц вытащил из-за пазухи кошелек и протянул Тренку.

– Погоди, – барон остановил его жестом, протянутая рука принца повисла в воздухе. – Ты вправду можешь мне пригодиться. Скажи, ты давно бывал в Вене, при дворе?

– Полгода назад, а что?

– Императрица, – Тренк все же взял кошелек. – Скажи, она к тебе как, расположена? Или прознала о твоем романе с принцессой и теперь ты там нежеланный гость?

– Нет, все нормально, – уверил его принц, отпивая глоток мозельвейна. – Кристина заикнулась, что хочет выйти замуж по любви, Ее величество срезала ее на лету, – и с тех пор этот вопрос больше не поднимался. А со мной… Я ей почти как сын: мне кажется, эта дама очень любит… воспитывать... Так что все же случилось? Ты хочешь о чем-то просить Ее величество через меня? Хлопотать о должности? О материальной помощи? Да, это возможно…

– Нет, дело в другом, – Тренк вздохнул. – Мне надо замолвить слово за друга, находящегося в тюрьме в Праге. Может, даже не просить за него, а разведать обстановку.

– Твой друг в тюрьме? – сочувственно произнес принц. – О Боже, это очень печально. Быть может, если я наведу Мими на мысль похлопотать за него, то ему хотя бы скостят срок или даже…

– Опять же – нет, – перебил Тренк. – Его обвиняют в государственной измене, но это неправда. Если смертный приговор будет подписан, – а это вполне вероятно, – то речь будет идти о побеге, и черт меня возьми, если я не смогу его организовать!

– Ох… – принц отставил бокал и изобразил на лице сомнение. – Извини, но… В связи с чем выдвинуто это обвинение? Знаешь ли, императрица – умная женщина и не станет осуждать кого-то за такое тяжкое преступление просто из личной неприязни, так что дыма без огня не бывает… – он осекся под тяжелым взглядом друга. – Нет, я не беру своих слов обратно и по-прежнему готов помочь тебе…

– Хорошо, – кивнул Тренк. – Значит, поможешь. А вот теперь – самое интересное. Я еду в Ахен к моей принцессе, потом в Прагу, ближе к тюрьме. Сам видишь: мне не разорваться, я нужен им всем. Но мне надо разведать обстановку в Вене. Знать о том, что, наконец, решила императрица по отношению к моему другу, – стало быть я попрошу тебя съездить к ней и осторожно все разузнать. На месте, вполне вероятно, тебе понадобится кой-какая помощь от союзников. Скажи мне, друг, ты что-нибудь слышал про Невидимых?..