Полюс - 1

ПРОЛОГ

‎Кольский полуостров, главный зал НИИ «Полюс-1»

25 декабря 2074 года

03:47

Она застыла на коленях. Сердце советской науки — главный зал НИИ «Полюс-1» — было вывернуто наизнанку. Искры с порванных кабелей дёргались в такт её собственным судорогам, отражаясь в глазах, налитых слезами и яростью. Яростью на саму себя.

Иссиня-чёрные волосы, мокрые от слёз и пота, прилипли к щекам, измазанным копотью и тёмно-багровыми брызгами. Рукав некогда стильного кожаного болеро, отороченного неоново-фиолетовой нитью — её личным вызовом уставу «Прометея», — свисал клочьями, обнажая бледную, покрытую ссадинами и царапинами кожу предплечья. Кожаные штаны, ещё утром лоснившиеся глянцем, теперь были матовыми от пыли и грязи. Из прорех на бёдрах, будто из ножевых ран, медленно сочилась кровь, тёмными ручьями стекая по грязной коже. Её сапоги на шпильках — оружие и статусный символ в одном лице — больше не мерцали угрожающим фиолетовым ритмом. Агонизирующая подсветка сапог отбрасывала на пол судорожные тени.

Каждый её вдох был скован хриплым, сдавленным рыданием, будто комок жжёного пластика встал в горле.

— Прости меня...

Едва слышный выдох затерялся в гудящем хаосе зала. Её пальцы, дрожа, коснулись светлых волос сестры, безжизненно раскинувшейся у неё на коленях.

Это была её ошибка. Её провал. Крест, к которому она сама пригвоздила тех, кто ей доверял. Который ей теперь нести.

— Я подвела тебя... всех... вас...

Ответом на сожаление служила лишь неподвижная фигура, чьё, словно отлитое из воска, лицо озаряли кровавые блики. Они исходили от единственного источника света в этом аду — гигантского, нестабильного портала, окружённого мерцающими, впитывающими энергию алыми кристаллами, растущими прямо из бетонного пола, что разорвал положенный десятки лет назад кафель. Детище советского техногенного величия — символ объединения республик и рывка в будущее — билось в агонии, выплёскивая ничем не сдерживаемую энергию ядовитыми потоками, напоминающими щупальца древнего зверя, что, наконец, вырвался на свободу после заточения, длившегося почти век. Каждый разряд бил по остаткам сдерживающей клети, добивая и без того уже мёртвую конструкцию, что ещё недавно питала энергией Союз ценой заточения этого монстра.

И тут до неё донеслось... нет, не звук. Не сразу. Сначала — ощущение. Ощущение присутствия. Чужого, тяжёлого, давящего. Секунду спустя сознание уловило шаги — неровные, словно к ней подкрадывался раненый и жаждущий реванша зверь. Шаги, под тяжестью которых осколки стекла на кафеле не скрипели, а превращались в мелкую пыль.

Но Анастасия Игатова, лейтенант, чьё имя когда-то вселяло страх в сердца врагов союзных государств, оставалась глуха. Её мир сузился до бледного лица сестры, из уголка губ которой текла тоненькая струйка крови. И до всепоглощающего чувства вины. Боль отчаяния впивалась в виски стальными когтями, затуманивая периферийное зрение.

Осознание наступило запоздало — в тот самый миг, когда тёплое, почти живое дуло пистолета упёрлось ей в затылок. Металл, ещё не остывший после недавних выстрелов, жёг кожу куда сильнее, чем любая искра.

Искажённый повреждённым войскодером механический голос пророкотал над ней, сидящей на коленях — холодный и безэмоциональный, как приговор:

— Хватит ныть, Игатова.

ГЛАВА 1

‎Москва, проспект Вернадского

29 октября 2074 года

06:14

— Нет! — голос Анастасии прозвучал как щелчок взведённого курка. Один точный выстрел в основание любого возражения.

— Но я же могу помочь, я ведь...

— Какая именно буква в слове «нет» тебе непонятна?! — рявкнула она на младшую сестру снова, и в этом крике сквозил не гнев, но сдавленная паника, словно осевшая на языке стальная пыль.

Этот спор стал их еженедельным ритуалом, который медленно разрушал всё хорошее, что оставалось между ними. Светлана, с её проснувшимся мутировавшим под влиянием кристаллов Сребро геном, доставшимся от деда — легендарного учёного Льва Игатова, — рвалась в бой. В её мире восемнадцатилетие открывало двери не только в бары и подпольные клубы, но и в мясорубку операций СОЗ, которые Настя знала слишком хорошо — и пыталась эти двери наглухо заварить, зная истинную цену билета в один конец.

— Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? — её вопрос повис в воздухе, пока она отточенным движением вкладывала в подмышечную кобуру тяжёлый электромагнитный пистолет. Холод металла прижался к рёбрам, став ещё одной частью её брони. — Мало похорон я посетила за эти пять лет, думаешь?

— Но мы другие, мы же... — Света отступила в проём кухни; её плечо прижалось к косяку, поза — вызов, но в глазах — надлом.

— Да «мы» можем быть хоть кем, автоматная очередь разницы не видит! Всё, разговор окончен, — жёсткой, отработанной скороговоркой, как мантру отсечения, произнесла Настя, набрасывая своё чёрное кожаное болеро, где фиолетовые неоновые нити пульсировали в такт её учащённому сердцебиению. Она подошла, положила руки на плечи сестры, пытаясь пробить стену её юношеского максимализма. Неоновая подошва её высоких сапог вспыхивала при каждом шаге. — Ты и так нам помогаешь, — слова стали мягче, но в них проступала стальная жила приказа. — Продолжай закрывать дыры в системе безопасности. Ты же наш лучший технарь.

— Я могу больше... я могу научиться и быть как ты... — попыталась вставить Света, но её мысль была грубо обрублена быстрым, сухим поцелуем в щёку — жестом, призванным заглушить протест.

— Можешь, я знаю. Ты можешь куда больше, — уголки губ Насти дрогнули в подобии улыбки. — Потому ты и не должна быть мной.

Дверь захлопнулась за ней с громким звуком. И тут же, на секунду, приоткрылась снова, образовав щель, в которую пролез последний шёпот:

— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.

— Да-да-да, а чего я хочу — плевать... — прошипела Светлана, как только дверь снова закрылась.

Её сжатый кулак со всей силы обрушился на стену. И на миг — всего на миг — её глаза поглотила абсолютная, бездонная, вбирающая в себя весь свет тьма — как предвестник той самой силы, которую она так отчаянно хотела выпустить наружу.

С выдохом её гнев сменился холодным, методичным принятием.

— Ладно, не может же она вечно спорить, — вновь прошептала Света в пустоту и направилась к себе в комнату.

Убранство было словно манифестом беспорядка, подросткового бунта и техногенного отчуждения: горы одежды, неубранная годами постель, разобранный дрон на столе у окна, которого Света ласково звала Кешей — в попытках превратить устройство наблюдения в домашнюю зверюшку. И на стене — выведенное неоновой краской слово «Демоны», словно жаргонное название отряда её сестры «Прометей» было её талисманом и надеждой. Ярко-оранжевый корпус терминала возле деталей дрона мерцал, как единственный живой организм в этом хаосе, заливая комнату тёплым свечением и перебивая неоновые вывески государственных корпораций, что через пламенные лозунги сулили личный статус и доступ к дефициту.

Она рухнула в кресло, на спинке которого висело оранжевое худи с длинными рукавами и капюшоном, которое Света любила натягивать на голову при каждом выходе на улицу. Пальцы уже порхали по клавиатуре, разблокируя систему. Пароль был введён рефлекторно, без участия сознания.

— Дыры латать — так дыры латать, — шёпот слился с гулом кулеров. — Может, я ещё и чего интересного в этих дырах отыщу...

Экран ожил, заливая её лицо сиянием данных. Её ярко-голубые глаза, отражающие экран, сузились. Взгляд стал острым, как скальпель.

***

Морозный октябрьский воздух Москвы впивался в кожу, словно сотня стальных игл, атакующих открытые участки тела. Анастасия вышла из подъезда, и первое, что встретило её, — это не свет утра, а колючий холод, щипавший нос и щёки с отточенной жестокостью.

«Да что с этой девчонкой не так?» — мысль прошила чёрной молнией сознание девушки, пока её пальцы, движимые мышечной памятью, прочерчивали на полупрозрачном экране карманного ЭВМ чёткий, отработанный маршрут. — «Сама же видела, в какие мясорубки превращаются наши операции. Видела пустые стулья в столовой, рыдающих на похоронах жён, мужей, детей... И ничему не научилась. Ни-че-му».

«Автомобиль: Москвич-5555 “Стрекоза”. Государственный регистрационный номер: 8704НС. Время ожидания: ~15 минут»

ГЛАВА 2

‎Москва, проспект Вернадского

29 октября 2074 года

11:12

Усталость, обволакивающая, как техногенный смог, обрушилась на Свету, едва она откинулась в кресле. Очередной бессмысленный спор с сестрой с утра пораньше вызвал тошнотворную волну досады. И будто в насмешку, на сеть «Прометея» обрушился шквал.

Атаки случались и раньше. Но эта была иной — животной, безразборной, слепой в своей ярости. Кто-то на том конце провода вывернул наизнанку весь свой арсенал, не целясь, просто пытаясь разодрать электронные заслоны в клочья.

«Скорее, группа, — промелькнуло у неё. — Один человек не может быть настолько... разносторонне опасен».

Кое-что, конечно, утекло. Но Свету это волновало меньше всего. Те, кто украл данные по Объединённым лабораториям Ковалевской, всё равно упрутся в глухую стену. Под конец жизни Виктория Ковалевская, великий учёный и жертва собственного гения, зашифровала все архивы ключ-паролем, сгенерированным на основе её уникального, мутировавшего генома. Взломать это было всё равно что подделать отпечаток души.

«М-да... — мысленно выдохнула Света, прикрывая веки, под которыми плясали остаточные изображения строк кода. — Призраки прошлого настигают в самый идиотский момент».

Желудок предательски заурчал, напоминая о пропущенном завтраке. Со вздохом она поднялась и, волоча ноги, направилась на кухню. Дверца холодильника открылась с тихим щелчком, обнажив стерильно белые, сияющие и пустые внутренности. Там было настолько пусто, что можно было бы констатировать факт добровольного ухода из жизни последней мыши.

— Вот же ж... — прошипела она, захлопывая дверцу. — Два сапога пара. Что Настя не может закупиться, что я вечно забываю. Пока желудок революцию не объявит.

Решение пришло мгновенно. Развернувшись со скоростью, которая могла бы посоревноваться с рефлексами её сестры, Света ринулась обратно в комнату и схватила своё оранжевое худи — личный скафандр от окружающей действительности. Голод, в отличие от абстрактных призраков прошлого, был тираном куда более осязаемым, и с ним нужно было разобраться.

Улица встретила её не объятиями, а плевком ледяной воды в лицо. Не снег — тот самый, из старых фильмов и бабушкиных сказок, — а всё тот же вечный ливень, подаренный человечеству Кольской аномалией в 1991-м. В тот самый день, когда Советский Союз должен был умереть, но вместо этого получил второе дыхание — в виде энергетического монополизма и климатической язвы на всей планете.

И на такой коллапс социалистическая держава отреагировала, на удивление, очень по-капиталистически: тотальным кризисом и взлётом цен.

«Ну конечно, именно сегодня, — мысленно рыкнула Света, кутаясь в капюшон. — Красота».

Её путь пролегал мимо огромного, светящегося даже в сером дневном свете голографического билборда. На нём улыбающиеся колхозницы в прозрачных дождевиках собирали неестественно яркие овощи под залитым искусственным солнцем куполом агрокомбината «Северный-1». Слоган гласил:

«СВОЁ, РОДНОЕ, СОЮЗНОЕ! Наше сельское хозяйство не знает кризисов!»

«Знает, ещё как знает, — ядовито подумала Света, ускоряя шаг. — Особенно когда паёк "комбинированный №3" стоит, как крыло дрона».

Чуть дальше, на торце хрущёвки, плакат постарее, но не менее яркий, восхвалял другую победу:

«ЭНЕРГИЯ БУДУЩЕГО — УЖЕ СЕГОДНЯ! Портал "Полюс-1" — свет и тепло наших домов!»

На рисунке стилизованный луч энергии из портала вписывался в серп и молот.

Именно эти два образа — насильственное изобилие и техногенное величие — и определяли жизнь.

Пшеница, рожь, как и остальная древняя агрокультурная братия, всё это стало дефицитом. Но Союз, ставший энергетическим гигантом благодаря «насосам», качающим энергию из самого сердца аномалии, не сдался. С привычным для ЦК размахом он вбухал миллиарды в те самые агрокомбинаты за Полярным кругом и синти-фермы, где еду для народа растили под люминесцентными лампами, как показывали на том билборде. Только вот на выходе получался не яркий овощ, а серая масса — такая же питательная, как и безвкусная.

«Вырастили, блин, безвкусную синтетику за полсотни рублей, — скептически хмыкнула она про себя, подныривая под навес над тротуаром. Вода с него лилась сплошной завесой. — На энергию из портала цены бы так не задирали ещё...»

Пробежка до круглосуточного «СоюзПита» превратилась в спринтерский забег с препятствиями. Она виртуозно петляла между лужами, похожими на мини-озёра, и чуть не поскользнулась на намёрзшей на асфальте ледяной корке. Какой-то дед в прорезиненном плаще — с виду ветеран ещё тех, первых энергетических войн — стоял под крышей и с тоской смотрел в хмурое небо, держась металлической рукой за стену.

— Держись, дед! — крикнула ему Света на бегу, не сбавляя темпа. — Говорят, в Антарктиде бананы уже вызревают! Может, и до нас дойдёт!

Она не услышала ответа, но ей почудилось, что он фыркнул.

Ворвавшись под слабо мигающий неон вывески «СоюзПит», она отряхнулась, как мокрая собака, скинула капюшон и тут же уставилась на витрину.

ГЛАВА 3

Лабораторный комплекс, НИИ «Сфера», Голицыно-2

‎29 октября 2074 года

19:56

Стекло, сталь и вымороженный воздух — таким был мир внутри «Сферы».

Коридоры института напоминали аорты живого организма, по которым текла стерильная энергия света. Люминесцентные лампы гудели под потолком, отражаясь в безупречно отполированных полах, где даже шаг казался преступлением против порядка.

За прозрачными стенами лабораторий, как диковинные рыбы в аквариуме, двигались учёные. В одних кабинетах мужчины и женщины в белоснежных халатах — таких же безликих, как и они сами, — обменивались короткими, рублеными фразами, синхронно занося данные в терминалы. В других — сосредоточенные, словно юные фанатики, вскрывали плоть свежих прототипов: кибернетических имплантов, что так и не прижились в человеческих телах; пульсирующего энергией «Сребро» оружия; и более прозаичных, но жизненно необходимых в поле приборов.

Одним из них был термобраслет на запястье Насти — её личный карманный костёр в этом холодном, вечно-дождливом мире.

Конечно, Голицынский филиал не мог сравниться с экспериментальными мощностями Ленинградского отделения «Сферы», но здесь шёл процесс не менее важный — тестирование. Там рождались идеи. Здесь — проверялась жизнь.

— Я уже на пределе, честно, — голос Анастасии прозвучал приглушённо, но в нём звенел металл. — Этим корпоративным червям... Выдать бы по «калашу» девяносто седьмой модели да отправить на Валдай. Пусть от банд мутантов город чистят — глядишь, и отчёты их станут короче, а содержание — ближе к реальности.

— Этих-то? — Мария Яцева коротко хмыкнула. Её глаза, с тёмно-красными, как запёкшаяся кровь, радужками, скользнули по Насте. — Разве что Жарков ещё помнит, с какого конца автомат держать. А вот Утробов… уверена, при виде первого аугментированного ворка после Австралии он не вспомнит даже собственный пароль от корпоративной сети.

— В гробу я видала всю эту бюрократическую карусель, — выдохнула Анастасия, остановившись перед дверью с табличкой:

84. ВЕДУЩИЙ ИНЖЕНЕР. ЯЦЕВА МАРИЯ АРТЁМОВНА.

Усталость накатывала волной, тяжёлой и липкой, обещая утянуть на дно.

— Так, хватит себя накручивать, — Мария толкнула дверь, жестом приглашая подругу внутрь. — Тебе нужно передышку. Может, со Светкой в Крым махнёте? Говорят, на Новый год там что-то эдакое готовят.

— Не до отдыха, Маш, — губы Насти дрогнули в подобии улыбки: тусклой, как гаснущая неоновая вывеска. Она ценила эту заботу, как слепой ценит луч солнца — чувствуя тепло, но не видя света. — Эти взрывы... Детский дом в Сыктывкаре. Слышала?

— Слышала, — Мария опустилась за стол, заваленный чертежами и отчётами. Её пальцы коснулись стопки бумаг, но не подняли их. — Элеонора рассказывала. Тебе надо было видеть её в тот день.

Перед внутренним взором Насти всплыло лицо лийки — Элеоноры. Кожа, словно полированная медь, спокойная улыбка, которую они знали с детства. Она, души не чаявшая в каждом ребёнке, будто в собственном.

Как она могла пережить это, не сломавшись?

— Как она вообще держится? — спросила Настя, опускаясь на старый кожаный диван. Вопрос был риторическим — таких вопросов в этом мире было слишком много.

— А она и не сломается, — Мария покачала головой. — Её сила в этом. Она умеет превращать боль в свет. Вера, сочувствие — это её щит. Всегда был.— Она улыбнулась уголками губ. — Помнишь, как и в нас, когда способности начали просыпаться?

— Ага, — Настя бросила на неё взгляд, в котором теплилась тень старой, почти забытой теплоты. — Ты же тогда всё время меня подначивала. Так и норовила ввязаться в потасовку.

— Ну а что? — глаза Марии блеснули озорными искрами. — Надо было понять, где предел моей регенерации. А ты, со своей скоростью, была идеальным испытательным стендом. — Она тихо рассмеялась. — Признай, тебе ведь нравилось. Выпустить пар. Почувствовать себя живой.

— Вот этим я и займусь, — Настя подняла глаза, и в них промелькнул огонь. — Когда найду каждого ублюдка, причастного к этим взрывам. По одному.

— Как там Света? — Мария осторожно сменила тему. Её голос стал мягче, но в нём всё ещё звучала тревога.

— Хах. Всё рвётся в бой, — Настя откинулась на спинку дивана, уставившись в стерильный потолок. — Слишком уж она на нас похожа. В её возрасте мы тоже не умели ждать.

— На тебя, — поправила Мария. — Это ты всегда бросалась в пекло с голыми руками. А я предпочитала сначала просчитать, а потом взорвать с безопасного расстояния.

— Может, и на меня. Потому я и не хочу, чтобы она повторила мои ошибки. Ещё одна такая же «я» — и «Прометей» не выдержит. Система уже трещит по швам.

— Но учить её всё равно надо, Насть, — Мария подошла ближе, остановилась, скрестив руки на груди. В её позе чувствовалась решимость защитницы. — Вспомни, чем всё закончилось с Колей.

— Давай не будем, — голос Анастасии стал плоским и острым, как лезвие. — Свою дорогу он выбрал сам.

ГЛАВА 4

«Гарпия», Москва, близ Павелецкого вокзала

30 октября 2074 года

03:42

Дверь захлопнулась за спиной, отсекая какофонию «Гарпии» — оглушительный техно-бит, клубки сизого дыма и неон, впивающийся в сетчатку, как стерильная игла.

Тишина переулка оказалась обманчивой; её нарушали лишь шёпот моросящего дождя и отдалённый гул мегаполиса. Победа в хакерском марафоне оставила на губах Светы едва уловимую тень улыбки.

«Щенки. Думают, кодировка на уровне госбанка — это надёжный заслон. Наша защита “Прометея” сожрала бы их живьём, даже не поперхнувшись.»

Она привычным движением натянула капюшон, превращаясь в безымянный оранжевый силуэт ночи. В кармане худи лежала щепка с выигрышем — солидная сумма, которой хватило бы на пару месяцев техно-апгрейдов для Кеши.

«Настя, конечно, устроит истерику. Опять. Но, чёрт... видеть ворка за терминалом, который когтями клацает по клавишам... Это дорогого стоит.»

— Эй, оранжевая! Не спеши так! — грубый, сиплый голос прорезал сырую мглу, вынырнув из глубины переулка.

Света замерла, не оборачиваясь. Мысли пронеслись с привычной, вымуштрованной скоростью:

«Двое. Сзади. Метрах в десяти. И один — впереди, у выхода из переулка. Блокируют оба пути.»

— Чего, красотка, совсем одна? — произнёс тот, что шёл на неё спереди, постукивая костяшками по металлической бите — почти игрушечной на фоне его ладони, увенчанной дешевыми кибер-усилителями.

«Значит так. Драться — не вариант. Пойду на того, что впереди, ближе к выходу. Сделаю вид, что прорываюсь, потом резко в сторону — между ним и стеной. Они неуклюжие, в узком пространстве запутаются. Потом — бежать. Пускай догоняют.»

— Спасибо, парни, программа знакомств у меня на сегодня перевыполнена, — бросила она. Голос звучал на удивление ровно, адреналин растекался по венам, как жидкий азот. Света шагнула вперёд — навстречу фигуре, перекрывавшей выход.

— Да мы не знакомиться! Купи нам пару ящиков пива — и гуляй себе на здоровье, — вновь раздался голос за спиной, с той показной «дружелюбностью», что пахнет хуже прямой угрозы.

— Ага-ага, ты ж вроде при бабле, — поддакнул напарник. Света почувствовала, как её собственный выдох превратился в белое облачко на фоне их тяжёлого, учащённого дыхания.

«Всё. Хватит. План “Б”. Рывок. Сейчас.»

И она рванула — прямо вперёд, на того, что стоял у выхода. Три быстрых, отточенных шага. Она уже почти проскочила, чувствуя, как воздух свистит в ушах... Как бита ударила её по затылку.

Мир перевернулся. Но не от удара. Нет — от чего-то иного. Все звуки разом оборвались, словно кто-то выдернул штекер из розетки мироздания. Свет фонарей, грязное небо, силуэты громил — всё поплыло, закрутилось и… погасло. Не в глазах. Вокруг.

Она не упала. Она провалилась. Не на мокрый асфальт — в тишину. Абсолютную, бархатную, давящую. В тьму, что была не отсутствием света, а живой, обволакивающей субстанцией. Она стала тенью — частью мокрого асфальта, грязной стены, самой ночи. Её тело будто растворилось, превратившись в сгусток осознания, плывущий в чёрной, безвоздушной реке.

И сквозь эту непроглядную пелену, словно из-за толстого стекла, доносились приглушённые, искажённые голоса:

— Куда она делась?!

— Да не знаю я!

— Ну не в стену же превратилась!

Света рванула вперёд, повинуясь инстинкту выживания, сметающему всё — мысли, страх, боль. Но тень, только что бывшая её укрытием, ожила: холодные, вязкие щупальца тьмы обвили запястья, пытаясь втянуть обратно, в свой безвоздушный омут. Это был не удар, а объятие утопленника, тянущего на дно. И на миг ей почудился в этой тьме сладковатый, гнилостный запах Сребро, смешанный с железным привкусом старой крови.

«Нет!»

Света с силой вырвалась — и мир обрушился обратно: давящий гул города, ледяная влага асфальта, просочившаяся сквозь ткань штанов, и оглушительная реальность, встреченная хриплым вздохом.

Она стояла на коленях. И точно знала, что нужно делать.Она была спокойна. И это спокойствие пугало больше, чем крики громил.

Взгляд упал на осколок бутылки, тускло поблёскивавший в грязи. Мысли опередили действия. Не поднимаясь, почти небрежно, она взяла его и тихо свистнула, привлекая внимание. Лица гопников, секунду назад раздутые от наглости и самоуверенности, исказились чистейшим, животным страхом.

Из её глаз, всё ещё затянутых пеленой непроглядной черноты, сочился пар. Не сизый, не серый — тёмный. Абсолютный. Он стекал по щекам чёрными слезами и растворялся в воздухе с лёгким шипением, контрастируя с оранжевым худи.

И тут она рванула вперёд. Как тень, сорвавшаяся с цепи.

Осколок вошёл в горло первому с отвратительным, чавкающим звуком рвущейся плоти. Не хруст, не звон — именно влажный, мясной звук, отпечатывающийся в памяти. Изо рта парня, вместо крика, вырвалась алая, пенистая струя, беззвучно окрашивающая ночь. Его тело ещё не успело понять, что оно мертво — мышцы, застывшие от ярости, остались в нелепом, почти танцующем положении, когда остриё стекла, кровавое и липкое, уже вырвалось из горла. Оно не сверкало — оно дымилось в холодном воздухе, оставляя за собой тонкий алый след.