Тем вечером на улице шел снег.
Крохотные хрустальные снежинки неспешно кружили в воздухе, таинственно мерцали в свете желтого фонаря и аккуратно опускались на высокие сугробы, обрамлявшие с двух сторон узкую расчищенную дорожку.
Я бежала вперед, поминутно поглядывая на часы и с досадой понимая, что опаздываю. На носу праздники, запись в салоне плотная — если не появлюсь вовремя, то вместо меня обязательно протиснется какая-нибудь дамочка. Поэтому ускорилась, проскочила последние несколько домов, взлетела на крыльцо и нажала на розовую кнопку звонка.
С вывески на меня приветливо смотрела красивая девушка с пышными ресницами и аккуратными ровными бровями, а рекламный слоган уверял, что из салона я непременно выйду самой прекрасной и неотразимой. Что ж, было бы неплохо. Перед Новым годом столько работы, что порой и причесаться лишний раз некогда.
Позади тихо скрипнул снег, потом еще раз, словно приближались чьи-то тихие шаги, но когда я обернулась, рядом никого не было. Вокруг тихо и безлюдно. Только из магазина напротив вышел мужчина с двумя большими пакетами, поежился и побрел к машине. Все остальные в такую погоду предпочитали отсиживаться с кружечкой ароматного чая в руках перед телевизором.
Взгляд почему-то зацепился за серебристую ель, раскинувшую мохнатые лапы посреди заснеженного газона. Обычная ель, обычные сугробы, только тень возле нее показалась мне гуще, чем под соседними деревьями.
Позади меня распахнулась дверь:
— Добро пожаловать!
Тут же потеряв интерес и елке, и теням, я поздоровалась и устремилась внутрь царства красоты. Там вкусно пахло дорогими средствами для волос и кофе. В креслах напротив высоких зеркал сидели расслабленные клиентки, над которыми колдовали мастерицы. Уютно, светло, радостно.
Приветливая девушка-администратор дождалась, пока разденусь, и проводила до кабинета, где меня уже поджидали.
— Привет! Опаздываешь. — Настя встретила дружеским ворчанием. — Ресницы сами себя не нарастят…
— Извини, Настюш. Непогода, пробки, — я ловко заскочила на кушетку, улеглась, сложила руки на животе и приготовилась к ритуалу красоты.
Все началось как обычно. Я закрыла глаза, расслабилась, а Настя колдовала надо мной, развлекая разговорами. Играла тихая спокойная музыка, на улице кружил снег, и я сама не заметила, как задремала.
Спустя некоторое время сквозь сон донесся скрип двери, Настя прекратила свою работу и убрала от меня руки. Я вздохнула, досадуя на то, что нас прервали, и улеглась поудобнее. Наверное, это администратор что-то забыла и хочет уточнить у Анастасии, это ненадолго.
Однако время шло, а так ничего и не прозвучало.
— Насть, все в порядке? — спросила я, тревожно вслушиваясь. В ответ ни звука, только холодно стало, будто кто-то настежь распахнул форточку. — Настя?
— Я за нее, — надо мной раздался скрипучий мужской голос.
От удивления я дернулась и распахнула глаза, за что тут же поплатилась. Защипало, закололо так сильно, что градом полились слезы. Тогда я попыталась вскочить, но не смогла даже пошевелиться — поперек тела натянулись плотные ленты, удерживавшие меня на месте.
Я словно оказалась на операционном столе: обездвиженная, беспомощная и перепуганная. И сколько бы ни пыталась кричать, с губ не слетало ни звука.
Моей шеи коснулись холодные шершавые пальцы. Они прошлись вниз до яремной впадины, задержались там лишь на долю секунды, а потом метнулись вверх, сдавили виски… И в тот же миг подступила мгла. Она пахла влажным мхом, лесом, летним дождем, обволакивала фантомными щупальцами, проникала внутрь, настойчиво тянула за собой.
Я не понимала, что происходит, но изо всех сил пыталась бороться.
Нельзя поддаваться, нельзя идти за ней, нельзя…
Надо открыть глаза, позвать на помощь…
Тело дернулось, как во сне, когда внезапно спотыкаешься и падаешь. Только в этот раз я не проснулась, а продолжила падение. Вниз, с огромной высоты, все быстрее и быстрее, пока с головой не ушла в темноту.
***
Первое, что бросилось в глаза, когда я очнулась — пыльные банки с соленьями. Огурцы, помидоры, грибы, что-то похожее на человеческие пальцы… А нет, показалось, тоже огурцы.
Я осторожно пошевелилась и попробовала сесть, но не тут-то было — руки связаны за спиной, ноги тоже перетянуты грубыми веревками. В висках отчаянно шумело, горло царапала нестерпимая жажда, да еще рот замотан грубой, вонявшей кислым молоком тряпкой. Убила бы за глоток воды.
После долгих и упорных стараний мне все-таки удалось немного приподняться. Сквозь крохотное мутное окошко под самым потолком едва пробивался солнечный свет, позволяя хоть немного осмотреться по сторонам.
Закуток, в котором я оказалась, больше всего походил на погреб старого дома где-нибудь в глубоком захолустье. Низкие глинистые стены, вместо пола — старые доски, брошенные прямо на землю, грубо тёсаные стеллажи с плотными рядами заготовок, ящики с картошкой и вязанки лука, куски вяленого мяса, развешенные на ржавых гвоздях.
Страшно. Надо как-то выбираться отсюда.
Извиваясь, словно змея, я пыталась высвободить руки из пут, ну или хотя бы вывести их из-за спины вперед, но веревки были затянуты слишком крепко, и мне никак не удавалось их ослабить. Я билась изо всех сил, стараясь не поддаваться панике и отчаянию, но в конце концов осознала тщетность попыток и сдалась.
— Спасите! — беспомощно промычала. В ответ — тишина. — Помогите! — снова промычала и осеклась, уловив тихие звуки наверху, над головой.
Едва я успела притвориться спящей, как раздался скрип, и в потолке отрылось круглое отверстие. Сквозь неплотно смеженные веки я наблюдала за тем, как в проеме появилась нечесаная мужская голова.
Ох, страшный какой!
— Очнулась?
Я чувствовала, как он всматривается в меня, но продолжала изо всех сил изображать бездыханную жертву. Мужик досадливо крякнул и стал спускаться. Зажмурившись и едва дыша, я слушала, как он подошел ближе, присел рядом, осторожно взял прядь моих волос и начал…нюхать. С таким маниакальным удовольствием, что я не выдержала и отпрянула от него.
Воздух был насквозь пропитан запахом прелых яблок, кислого молока и жареного лука. Однако, несмотря на духоту, я не спешила бежать из дома и вопить во весь голос «спасите-помогите!». Меня останавливала фраза Лойда, что если про меня узнают мужики, то начнется бойня. Может, они все здесь немного с приветом? Маньяки-женихи? Убегу от одного и попаду прямиком в лапы к другому?
Бежать сломя голову смысла нет, но и в доме засиживаться опасно. Беззубый может в любой момент прийти в себя и обрушить на меня свой гнев, и вряд ли мне удастся дважды обвести его вокруг пальца. Поэтому я стащила с гвоздя охотничью кожаную сумку на длинном ремне, положила несколько кусков хлеба, завернутых в тряпицу, флягу с водой, пару яблок. Туда же добавила складной нож, который нашла на столе, веревку и огниво.
Напоследок вдоволь напилась и, выскользнув из дома, тут же юркнула за куст сирени, раскинувший ветви возле крыльца. Из укрытия мне была видна часть улицы.
Народу мало. С дедом у дома напротив проблем не должно быть — он спал, клюя носом и не замечая, как куры выдирают у него из рук остаток хлеба, а вот трое мужиков впереди — это уже серьезно.
Одежда на них была странная: старомодные суконные брюки, широкие рубахи с распахнутым воротом, безрукавки. Ну вылитые крестьяне. Они громко разговаривали, оживленно размахивая руками, спорили, не обращая внимания на то, что творилось вокруг, но если подойдут чуть ближе, то могут меня заметить. Поэтому я попятилась, отступила за соседний куст, потом еще дальше и так мелкими перебежками ушла вглубь огорода, со всех сторон обнесенного плотным забором. Он отгораживал от соседей, а сзади — от подступавшего вплотную леса.
Вот туда мне и надо.
Пока я искала удобное место, чтобы перелезть, меня с истошным писком преследовала стая комаров, а крапива, местами превышавшая мой рост, так и норовила стегнуть по лицу. Я прикрывала голову, стараясь не шуметь и громко не охать. Наконец мне удалось отодвинуть в сторону одну из ветхих досок и, протиснувшись сквозь узкий лаз, выбраться на волю.
Юбки пытались обмотаться вокруг ног и задержать меня, поэтому я их совсем неэлегантно подняла, заткала и закрепила на поясе. Далеко уходить в лес я не планировала. Во-первых, лесник из меня так себе — заплутаю в трех соснах, а во-вторых, нет никакого смысла забираться в чащу. Обойду деревню и пойду вдоль дороги. Рано или поздно куда-нибудь да выйду. Мне главное до телефона добраться, а там уж помощь придет.
О том, почему сейчас на дворе лето и куда делась зима, я решила пока не думать. Разумных ответов не было, а от неразумных толку ноль. Вот выберусь из этой богом забытой глуши, тогда во всем и разберусь.
Обойти деревню оказалось не таким уж простым делом. Она состояла из одной единственной извилистой улицы, а дома растянулись вдоль нее лентой на несколько километров. Они то жались, чуть ли не залезая друг к другу на крышу, то расползались, утопая среди зелени.
Местами лес подступал вплотную к заборам, а иногда отходил, огибая ухоженные, а местами уже пустые картофельные поля. Кое-где был такой непроходимый бурелом, что приходилось углубляться в лес, чтобы его обойти, а где-то одиноко возвышались гордые березы, и я чуть ли не ползком перебиралась от одной к другой.
Вдобавок я пару раз едва не попалась на глаза грибникам, а однажды одинокий рыбак, возвращавшийся с уловом по едва приметной тропочке, прошел всего в паре метров от меня — в последний момент я успела упасть под малиновый куст.
Когда я, всклокоченная и чумазая, наконец, оставила деревню далеко позади и выбралась на дорогу, солнце уже клонилось к закату. Расслабляться было рано, поэтому я на ходу сжевала яблоко, сделала пару глотков из фляги и быстрым шагом пошла вперед, стараясь держаться у самой кромки, чтобы в случае чего успеть скрыться под сенью деревьев.
К счастью, навстречу мне так никто и не попался. Но если сначала я радовалась, то спустя пару часов меня это начало напрягать, потому что до ближайшего поселения могло быть как пять минут ходьбы, так и день, и тогда мне грозила весьма неприятная перспектива провести ночь в лесу в гордом одиночестве. Конечно, природа лучше, чем жених-маньяк, но все равно страшно. Судя по той тишине, что царила вокруг, меня завезли в такую глушь, что здесь запросто можно встретить и волка, и медведя, и кабана, а у меня с собой лишь короткий складной нож.
Я припустила быстрее, пытаясь обогнать подступавшие сумерки и засветло выбраться к людям, но чем дольше шла, тем яснее понимала тщетность потуг. Надо было что-то решать с ночлегом. Оставаться у дороги опасно — мало ли кто ночью может по ней перемещаться. Уходить в лес — то же не лучшая идея. Волки очень обрадуются, если найдут мое заплутавшее тельце среди елок, а мне страсть как не хочется становиться чьи-то ужином.
***
После недолгих поисков мне удалось найти крошечную прогалину, укрытую от дороги молодым орешником. С одной стороны ее полукругом опоясывала густая поросль, а с другой скромно пристроился разбитый старостью вяз, на который в случае опасности я смогла бы забраться.
Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что не стоит ждать, когда совсем стемнеет, и лучше сделать это сразу, тогда меньше шансов свалиться и сломать себе шею, тем более широкая развилка в паре метров над землей казалась вполне удобной и пригодной для отдыха, а я чертовски устала.
Пока ела, мрачно смотрела на дерево, прикидывая, как лучше к нему подступиться. Не то чтобы я была матерым древолазом, но в детстве, как и многие, с удовольствием карабкалась по березам, поэтому решительно шагнула вперед.
Самая нижняя ветка показалась подходящей. Я подпрыгнула, вцепилась в нее обеими руками, подтянулась, потом перехватилась чуть повыше, а ногами обхватила ствол. Так, еще немного, еще чуть-чуть… Непривыкшие к грубым нагрузкам ладони моментально засаднило, юбки мешались, но я не сдавалась. Карабкалась, пыхтела от усилия, сопела… да так увлеченно, что пропустила момент, когда на дороге появились всадники. Лишь когда они практически поравнялись с тем местом, которое я облюбовала на ночь, до меня дошло, что тот размеренный звук, который я слышала, вовсе не грохот собственного сердца, а перестук копыт.
Тем временем повозка проехала еще немного вперед и остановилась. Что-то встревожило чубарого. Он поднял уши, напряженно вглядываясь во тьму окружающего леса и протяжно заржал.
Мужчина на козлах тоже выпрямился, прислушался, потом легко спрыгнул на землю и подошел к коню.
— Ну тихо, тихо… — по-дружески почесал белую звездочку на лбу, похлопал по крутой шее. — Никого здесь нет. Сейчас огня добавлю, сам увидишь…
Он что-то сделала с фонарем, и тот засветил гораздо ярче, разгоняя угрюмые тени и выхватывая из темноты не только крохотный пятачок дороги, но и близлежащие деревья.
Я подалась вперед, пытаясь получше рассмотреть мужчину. Высокий, темноволосый, широкоплечий и подтянутый. На нем были темно-серые брюки, заправленные в высокие сапоги, китель такого же цвета с желтыми нашивками на груди и широким кожаным поясом.
— Вот видишь? Все хорошо…
— Я б на твоем месте не рассчитывал на это, солдатик, — из тени деревьев выступил Брок, а следом за ним и остальные, беря в кольцо одинокого путника. — Куда путь держишь, служивый?
— Да вот с побывки возвращаюсь. На службу в столицу, — спокойно ответил тот, поглаживая чубарого по крутому боку.
— Конь у тебя хороший, выносливый, — с одобрением произнес Брок, — и телега неплохая.
— Спасибо. Не жалуюсь.
Почему он так спокоен? Неужели не понимает, чем все это для него закончится? Мне отчаянно хотелось подать знак, предупредить его, закричать, чтобы бежал, пока не поздно, но рядом стоял потный громила, который вряд ли бы позволил мне это сделать.
Я украдкой посмотрела на своего стражника, пытаясь решить, как быть дальше.
Тут где-то сук валялся, тот самый, который я сломала. Я аккуратно отступила назад, в потемках пытаясь нащупать его ногой.
Ага. Вот он.
— Тихо ты! — зашипел разбойник, не оборачиваясь. Он с таким жадным интересом наблюдал за остальными, что ему было не до меня.
Тем временем на дороге продолжалась неспешная беседа:
— Представляешь, мы как раз думали, где же нам телегу раздобыть, а тут ты навстречу. Вот это совпадение.
— Сожалею, господа, но она не продается. Самому нужна.
Мужики засмеялись:
— Не продается? Во дает! Мы похожи на тех, кто будет покупать?
— Да кто ж вас знает.
Нервы у солдатика были стальные. Другой на его месте уже бы все отдал, лишь бы не трогали, а этот стоит как ни в чем не бывало, да еще и разговаривает с ними.
У меня самой внутри все просто клокотало, адреналин зашкаливал и хлестал через край. Стараясь больше не привлекать внимания, я медленно присела, нащупала шершавую палку, прижала ее к себе и так же медленно поднялась.
Дыхание срывалось, руки дрожали, казалось, что вот-вот свалюсь без чувств. Нельзя, Машенька. Никак нельзя. Не до нежностей сейчас. Вот выберешься из передряги, там и вались сколько хочешь. А сейчас надо собраться.
Я сжала ветку двумя руками, встала поудобнее и кровожадно уставилась на загривок разбойника, прикидывая, как лучше ударить.
Так-то я девушка тихая, мирная, вежливая. Но не сегодня.
Тихо выдохнула, замахнулась и как жахнула! Аж палка пополам переломилась.
— Эх ты ж, ё… — охнул мужик и, схватившись за голову, развернулся ко мне.
Падать он и не собирался. Башка у него оказалась покрепче, чем у горемычного Лойда из деревни.
Я испуганно пискнула и отступила, держа перед собой обломок ветки.
— Я тебе сейчас… — сквозь зубы процедил громила и шагнул ко мне явно не с благими намереньями. Я попыталась снова его ударить, но в этот раз он был начеку и легко перехватил мое убогое оружие. — Раз не хочешь по-хорошему, будем как обычно, — грязные лапы потянулись к горлу, но в потемках промахнулись и сомкнулись на плечах.
Силы были неравны, но я продолжала бороться. Извернулась и укусила его за руку с такой яростью, что на языке появился соленый привкус чужой крови.
Разбойник охнул, отнимая руку, а я подалась вперед и коленом засадила ему в пах, а потом бросилась бежать.
Пять шагов — и он меня настиг, ухватился за платье, пытаясь остановить. Меня тряхнуло, раздался треск рвущейся ткани и, лишившись куска подола, я понеслась дальше. Ломилась сквозь кусты, не разбирая дороги. Да и не видно ни черта в потемках. А где-то позади меня, охая и спотыкаясь, маячил разбойник.
— Попалась, коза! — прорычал он, внезапно оказавшись совсем близко.
Я рванула со всех сил в чащу, надеясь укрыться в темноте, но он схватил меня за волосы и выволок на дорогу.
Оказалось, убежала я не так и далеко. Всего в паре десятков метров стояла несчастная повозка, остальные разбойники и одинокий солдат.
— Майк, мать твою! Трудно было усмотреть?
— Чуть не загрызла меня, гадина! — головорез тряс раненой лапой и морщился. — Руку мне прокусила, бешеная!
— Зачем вам выжла? — без особого интереса поинтересовался солдат.
Разбойники быстро переглянулись между собой:
— Не твое дело, солдатик.
— Не знаю, что у вас тут за игрищи, но ее сжечь надо. Здесь деревня недалеко. Мало ли доберётся.
— Сожжем. Не переживай, — хмыкнул коренастый.
Тут я не выдержала и завизжала:
— Помогите!
Расслабленный взгляд незнакомца тут же изменился — стал цепким, хищным, жестким. Впился в меня, будто когтями.
— Помогите, — простонала я и, жалобно всхлипнув, повисла в руках бандита, — пожалуйста…
***
— Здоровая, — он не спрашивал. Утверждал.
— Здоровей не бывает, — зло выплюнул тот, кто в чьих руках я трепыхалась, — огрела меня дубиной по башке, едва не откинулся, потом чуть руку не отгрызла. — Встряхнул меня так, что зубы клацнули. — А резвая какая, еле угнался, — в голосе, несмотря на злость, проскочила изрядная доля восхищения.
— Где ж вы ее взяли, такую резвую? — солдат рассматривал меня, чуть склонив голову, и мрачно хмурился.
— Где взяли — там больше нет.
— А все-таки?
Я вскрикнула, дернулась, пытаясь отстраниться, сбежать от незнакомца, и… проснулась.
Сверху в просветы между вековыми соснами на меня равнодушно смотрело рассветное небо, в хрустально неподвижном воздухе витал запах сырого мха и горькой хвои, едва оттененной сладостью медуницы.
Было по-утреннему прохладно. Я поежилась и приподнялась на локтях, пытаясь понять, где нахожусь. Оказалось, все в той же телеге. Только теперь я лежала в кузове, по уши накрывшись чуть влажным одеялом. Кстати, удобно лежала. Под головой — свёрнутая рулоном куртка, со всех сторон свежая солома.
— Доброе утро. — Рэй услышал, что я проснулась, остановил чубарого и обернулся.
— Доброе, — без особого энтузиазма ответила я.
Почему-то мне было стыдно смотреть на спутника. То ощущение правильности, которое было вчера вечером, безвозвратно исчезло. Я снова чувствовала тревогу. Все тот же лес, та же неразбериха, только рядом со мной не пяток бандитов, а одинокий солдат, от которого все эти бандиты почему-то бросились наутек.
Пытаясь скрыть смущение, я кое-как пригладила спутанные волосы, вытащила из них соломинки, разгладила ладошками рваный подол, старательно прикрывая им ноги.
— Ты заснула и чуть не свалилась, — спокойно продолжал он, рассматривая мою заспанную, растерянную физиономию, — мне пришлось тебя переложить.
— Спасибо, — я аккуратно кивнула и села поудобнее, — сколько времени?
— Часов семь.
— Ты сам-то спал?
— Подремал немного, — Рэй пожал плечами и полез в рюкзак, — вон там за кустами ручей. Можешь освежиться, а я пока костер разведу. Воды прихватишь?
Я не стала корчить из себя рафинированную даму, которая падает в обморок от одной мысли о походной жизни, немного неуклюже слезла с телеги, взяла почерневший от копоти котелок и побрела в указанном направлении.
Колючие кусты не хотели пропускать меня, пришлось буквально продираться сквозь них, прикрывая лицо от веток, норовивших стегнуть по глазам.
— Черт, — тихо выругалась, поскользнувшись на траве, еще не просохшей от росы.
— Все в порядке? — тут же раздался голос издалека.
У него слух, как у летучей мыши!
— Да! — крикнула в ответ и поплелась дальше, внимательно глядя себе по ноги — не хватало еще на змею наступить в таких зарослях.
Ручей обнаружился метров через тридцать. С едва слышным журчанием он тек по дну небольшого оврага, укрытого раскидистыми лопухами, и терялся среди камней. Как Рэй догадался, что он здесь, для меня осталось загадкой.
Убедившись, что никто за мной не идет, я развязала завязки на груди, стащила грязное платье и осмотрела его. Часть подола позади была оборвана — это разбойник хватал своими лапами, ловя меня в ночных зарослях. Я без сожаления оторвала болтавшийся лоскут, простирнула его в студеной воде и обтерлась, охая и шипя от холода. Мне бы сейчас горячую ванну, ароматный гель для душа и красивую музыку. Ничего, выберусь из этой передряги — подарю себе поход в спа-салон. На весь день. Меня будут мять, обмазывать благовониями, а я буду млеть, блаженно прикрыв глаза…
Услужливая память тут же подкинула воспоминания о том, чем закончился мой последний поход в салон и закрытые глаза. Млеть сразу расхотелось. Я торопливо оделась, умылась, кое-как пальцем почистила зубы, набрала воды и пошла обратно.
Солдатик уже развел небольшой костер на обочине. Вбил по обе стороны от него колышки с рогатками, забрал у меня котелок и, повесив его на палку, примостил над огнем.
— Деликатесов у меня нет, ты уж извини. Я привык путешествовать налегке, без запасов, — виновато улыбаясь, он протянул мне пластинку вяленого мяса, — оно… на любителя, но голод утоляет.
— Спасибо, — я приняла угощение, с сомнением покрутила его в руках, понюхала и аккуратно укусила.
Проще жевать автомобильные покрышки. Прелые яблоки из дома Лойда уже казались не таким плохим вариантом.
— Ну как?
— Мммм… — протянула, не зная, что сказать, чтобы не обидеть, — это просто… божественно. Никогда такой вкуснятины не пробовала.
Он покачал головой и тихо засмеялся:
— Прости. Если бы знал, что встречу тебя, то подготовился бы получше. Если хочешь, можно подстрелить зайца или грибов набрать, но на это уйдет время, а мне бы хотелось засветло добраться до города.
— Не надо зайца. И грибов, — тут же отмахнулась я, — не сахарная, и это прожую.
Я была готова грызть хоть старую калошу, лишь бы поскорее добраться до цивилизации.
— У меня вроде хлеб оставался! — вспомнил Рэй и снова полез в рюкзак.
Порылся, пошелестел и вынул ломоть хлеба, завернутый в промасленную бумагу. Нахмурился, потом постучал им по ободу колеса.
— М-дя. — — Я покосилась на унылый сухарь, а вояка только виновато развел руками. — Ладно, с чаем сойдет.
Из того же рюкзака появились две жестяные кружки, в каждую из которых солдат бросил по щепотке заварки и паре кусков сахара. К этому времени вода начала неспешно булькать в котелке.
— Я сам, — он аккуратно налил в кружку и протянул ее мне, — осторожно. Горячо.
— Спасибо.
Ели мы молча. Рэй невозмутимо грыз мясо, а я размачивала хлеб в сладком чае и думала о том, как же мне хочется жареной картошки, свежемолотого кофе и пирожков с повидлом.
После завтрака, пока Рэй прикапывал костер, я сполоснула кружки остатками горячей воды и убрала весь мусор. Пора было продолжать путь. Трястись в кузове не хотелось, поэтому я накинула на плечи одеяло и села рядом с возницей, наблюдая за тем, как размеренно покачивается круп Чубарого при каждом шаге.
— Хочешь поговорить? — внезапно спросил мой спутник, когда мы выехали из чащи к большому озеру, похожему на бирюзовое зеркало.
— О чем?
— О том, где ты оказалась, — он напряженно посмотрел на меня, и в темных глазах не было ни намека на улыбку, — ты ведь все поняла?
Мне стало трудно дышать. Я смотрела на мужчину, спасшего меня от разбойников. На клинок в ножнах у него под рукой. На одежду, которой никогда не видела прежде. На лето, внезапно вытеснившее зиму.
Постоялый двор мало походил на пятизвездочный отель. Неприветливое помещение со столами и лавками, стойка, за которой сидел пузатый мужчина в неопрятной одежде, узкая лестница на второй этаж. Отвратительных запах подгоревшей еды и тусклый свет масляных ламп дополняли неприглядный антураж и наводили на мысль, что под открытым небом было не так уж и плохо.
— Чего надо? — спросил хозяин, не прекращая своего занятия.
Он потер грязной тряпкой стакан, потом поднял его к свету, недовольно хмыкнул. Плюнул. В стакан. И снова начал тереть.
Рэй лишь на миг позволил себе брезгливо изогнуть губы, потом выражение его лица вновь стало невозмутимым, а у меня поперек горла встал горький ком. Пожалуй, на сегодня я не голодна.
— Две комнаты.
— Есть только одна. Остальные заняты.
Чувствуя на себе взгляд солдата, я просто кивнула. Лучше с ним рядом. В одной комнате. В одиночестве мне станет страшно и холодно, накинутся тоскливые мысли. Я не хочу оставаться одна.
— Хорошо.
— Ужин?
Рэй еще раз посмотрел на стакан, который натирал толстяк, нервно сглотнул и покачал головой:
— Пожалуй, нет.
— Зря. У нас кабан на вертеле. Позавчерашний…
Это он так жутко воняет? Наверное, своей смертью умер.
— Пироги есть. С капустой.
Я тут же представила, как он своими грязными руками мнет тесто, попутно почесывая зад или ковыряясь в носу, и не смогла сдержать дрожь отвращения.
На губах Рэя проскочила едва заметная улыбка:
— Спасибо. Не голодны.
— А твой спутник? Почему он все время молчит?
Я сжалась еще сильнее и, стараясь казаться незаметной, отступила за широкую спину мужчины.
— Он немой и немного… не в себе.
— Убогий, что ли? — бесцеремонно спросил хозяин, вперившись в меня мутным взглядом.
— Да.
Ну спасибо тебе, солдатик! Убогой меня еще никогда не называли.
— Учти. У нас разговор простой. Начнет буянить — на вилы и за ограду.
— Не начнет. Я присмотрю, — Рэй забрал замызганный ключ и подтолкнул меня к лестнице: — Идем.
На втором этаже было еще мрачнее, чем на первом. Свет дарила одна единственная лампа возле лестницы, а дальше царил полный сумрак. Я растерялась, но тут же почувствовала, как Рэй берет меня за руку и уверенно ведет вперед.
Я понятия не имела, как ему с первого раза удалось найти замочную скважину и отпереть скрипучий замок. Темнота его совершенно не смущала. Заходить Рэй не спешил — остановился на пороге, крепко удерживая меня за руку, прислушался. Я тоже замерла и превратилась в слух, но ничего, кроме грохота собственного сердца, не услышала.
— Заходим, — наконец, тихо сказал Рэй и пропустил меня вперед.
Я сделала пару шагов и остановилась, в темноте не понимая, куда идти и что делать.
— Сейчас, — раздался тихий скрежет, дребезжание стекла, щелчок, и комнату озарил тусклый свет. Рэй стоял позади меня и сосредоточенно крутил задвижку на старой лампе: — М-да. Ярче не получится.
— А если…
— Т-с-с… — приложил палец к губам, — не надо. Молчи.
Убедившись, что лампа горит ровно и не собирается внезапно погаснуть, Рэй поставил ее на стол, подошел к окну и, чуть сдвинув штору, выглянул на улицу, скользнул по ней острым взглядом.
Обхватив себя руками, я тревожно наблюдала за тем, как мужчина подошел к низкой двери в углу комнаты, толкнул ее и шагнул внутрь. Хотелось бежать за ним, спрашивать, все ли в порядке, но не могла даже с места сдвинуться.
Спустя миг раздался звук льющейся воды.
— Все нормально, — сказал Рэй, возвращаясь ко мне, — это, конечно, не королевские купальни, но смыть дорожную грязь вполне можно.
Он подошел ко мне и начал развязывать тесемки на плаще, а я забыла, что нужно дышать.
— Сырой, надо снять, — пояснил, заметив мой изумленный взгляд.
Я сдавлено кивнула.
Внезапно показалось, что стены вокруг нас сжались, воздух ушел, оставив выжженную пустыню, стало жарко. Я только сейчас поняла, что мы с ним вдвоем, в маленькой комнате, на всю ночь. Те отблески притяжения, что осторожно тлели днем, теперь стали разгораться все сильнее.
Это, наверное, инстинкт. Тот самый, который в экстремальных ситуациях толкает навстречу понравившемуся человеку. Иначе как объяснить то, что происходило со мной, тот трепет, который расползался по венам, вытесняя здравый смысл?
— Иди первая, — Рэй невозмутимо кивнул на маленькую дверь. Он или не заметил, или просто сделал вид, что не замечает моего состояния. Забрал плащ и, пока я топталась на месте, развесил его на спинках стульев. — Иди, — повторил с нажимом, — пока горячая.
Я поспешила в умывальню. Не из-за воды, а из-за того, что щеки начало нестерпимо калить. В груди происходило что-то странное, волнующее и нестерпимо приятное. Сворачивалось теплым комом и спускалось в живот, растекалось по венам, заставляя трепетать.
Дверь в купальню не запиралась, мне даже не удалось прикрыть ее до конца. В узкую щель было видно, как Рэй ходит по комнате, раскладывая наши вещи, снимает насквозь промокший китель.
На этом моменте я отпрянула, испугавшись, что он заметит, что я за ним подглядываю. Отошла подальше и начала стягивать с себя грязную одежду. Почистить бы ее, но позже, сначала хочется искупаться самой.
В маленьком помещении было прохладно, несмотря на клубы пара, поднимавшиеся над старой деревянной кадкой. Сквозь криво заколоченное окно просачивался свежий ночной воздух. Он стелился по полу, вынуждая поджимать пальцы и ежиться, забирался по телу выше, мурашками проходился по спине.
Еще раз бросив взгляд на дверь, я забралась в кадку. Постояла пару мгновений, позволяя коже привыкнуть, и опустилась в горячую воду, стараясь не думать о том, что за тонкой перегородкой находится мужчина, при виде которого сердце начинает биться чуть быстрее.
***
Разлеживаться я не стала. Неизвестно, как в этом мире обстоят дела с водой, а нас все-таки двое, и солдату тоже надо погреться после ночной поездки под дождем. Я взяла с медной полочки кусок коричневого мыла, как и все в этой деревне пахнущее дегтем, сначала кое-как намылила спутавшие волосы, потом всю себя. Окатилась и вылезла из кадки, тут же почувствовав, как по ногам тянет прохладой.
Дальше все превратилось в кромешный ад. Меня выволокли из постоялого двора и потащили в темный переулок между соседними домами, потом по размытой улице в самый дальний конец деревни. Я сначала думала, что они собираться запереть меня в пугающе-мрачном каменном доме, похожим на темницу, но вместо этого похитители направились в обход, перелезли через ветхий забор, передавая меня из рук в руки, как не очень ценный трофей, а потом и вовсе свернули к стене, огораживающей поселение.
— Живее давай! — меня встряхнули, как куклу. — Шевелись.
Я не шевелилась. Наоборот, всячески им мешала, то начиная вырываться, то обмякая в чужих лапах и превращаясь в тяжелую и очень неудобную ношу.
— Открывай проход! — скомандовал верзила, перекидывая меня с плеча на плечо.
Второй тут же бросился к стене, между двух внушительных бревен нащупал веревку и потянут на нее, распахивая низкую, совершенно не приметную со стороны калитку.
Так мы оказались за стенами поселения.
— Зараза какая! — пыхтел стражник, когда я умудрилась ухватить за веревку и со всей мочи хлопнуть калиткой.
К сожалению, звук потонул в раскате грома.
— Отцепись! — он сжал мне пальцы так сильно, что из глаз посыпались звезды, и вырвал веревочный конец. — Все, давай дальше!
Меня снова потащили. В этот раз через дорогу к низкому пролеску. Под вспышками молнии в просветы между листвой я видела, как неотвратимо удаляются стены из частокола.
Где-то там остался Рэй, и он не знает, что со мной произошло.
Так страшно мне не было, даже когда столкнулась с разбойниками посреди пустынной дороги.
Вырваться из цепких лап я не могла и сделала единственно, что было в моих силах — постаралась запомнить дорогу. Ориентиры в темноте смешивались, поэтому приходилось полагаться больше на ощущения, чем не глаза. Прямо, сквозь кусты, мимо елки, больно хлестнувшей по щеке. Вниз по склону, направо мимо родника. Резкий запах клоповника. Вверх, по каменистой дороге, поворот, снова елки.
Очередная вспышка молнии выхватила из темноты силуэт неказистой избушки. Меня заволокли внутрь и толкнули на деревянную лавку.
— Сиди здесь с ней! — приказал верзила, зажигая маленькую лампу. — Я обратно. Надо посмотреть, что там солдат делает. Может, его уже сожрали.
— А не проще было его просто по-тихому прирезать? — проворчал стражник, скидывая с себя насквозь промокший плащ.
— Кого? Императорского солдата? Чтобы на его поиски налетели дознаватели?
— Да кому он нужен?!
— Хочешь проверить?
Стражник недовольно сплюнул на пол.
— Откинется сам — хорошо. Так и скажем — выжлы напали, а с нас взятки гладки. А нет — ну пусть валит на все четыре стороны. Так что сиди тут. Сторожи эту, — мужчина кивнул на меня, как на предмет мебели, — лапы не распускай! Узнаю, что притронулся — руки с корнем вырву! Понял?
— Да понял, вали уже!
Верзила ушел, оставив меня наедине с подлым охранником.
— Ну что, красивая, личико-то покажи, а то не успел рассмотреть… — он подошел ко мне, бесцеремонно ухватил за подбородок, вынуждая поднять голову.
Я дернулась, пытаясь вырваться, а когда не вышло, вперилась в него взглядом, полным ненависти.
— О какая! С норовом. Ничего. У нас тут мигом перевоспитаешься. Знаешь, какие были характерные? Огонь просто. Посидели пару дней в яме без еды — и все, как шелковые стали… Жаль, что кончились…
Я не хотела знать, что стало с бедными женщинами, вряд ли эти сведения помогут обрести спокойствие духа, хорошее настроение и прежнюю веру в людей.
— Жаль, обещал тебя не трогать, — он с сомнением смотрел на шнуровку на груди, — хм, может, по-быстрому? Я буду нежным, а ты никому не скажешь?
Я замычала, очень жалея, что рот заткнут. Мне было что сказать этому «милому» человеку.
— Скажешь, — разочарованно протянут он, — по глазам вижу, что проболтаешься. А зря. Я бы не обидел…
Снова протестующе замычала.
— Ну и дура, — бросил зло и отошел к умывальнику. Взял жестяной ковш, снял кружку с ведра, — черт. Вода кончилась. Сиди тихо, сейчас принесу.
Мой тюремщик взял ведро и направился к выходу, ничуть не сомневаясь в том, что буду сидеть тихо-мирно и ждать его возвращения. Я проводила его злым взглядом и, едва захлопнулась дверь, принялась ковырять веревки.
Узлы были какими-то хитрыми и очень прочными. Мне не удавалось ослабить их ни на миллиметр, сколько бы ни дергала. Осознав, что попросту теряю время, я бросила это бесполезное занятие и принялась осматриваться в поисках того, что могло помочь. В углу топор — хорошее оружие, но до него еще добраться надо, что со спутанными руками и ногами не так-то просто. Тесак на полке — тоже далеко. Что-нибудь бы поближе…
Ножницы! Ржавые, здоровенные, как садовый секатор, с кривыми кольцами-ручками. Валяются под покосившимся столом. Если доползу и смогу перепилить веревки…
Я бросила быстрый взгляд на дверь, скатилась с лавочки на пол и поползла, проклиная верёвки, которые больно впивались в кожу, платье, которое замедляло движения, и вообще весь этот мир. Почему меня занесло именно сюда?! Неужели нет мест поприятнее?!
К счастью, мужик не спешил. Поэтому мне удалось добраться до стола и начать пилить путы на руках. Кромка ножниц была совсем ржавая, истертая посередине и безнадежно тупая. Мне приходилось давить изо всех сил, чтобы прорезать волокна. Они пушились, нехотя поддавались, рвались. Но очень медленно.
Когда с улицы сквозь дождь послышались шаги и скрип ведерной ручки, я чуть не завизжала от отчаяния. Веревка еще и наполовину не была разрезана.
Уже понимая, что безнадёжно опаздываю, я начала с остервенением дергать руками, царапая кожу на запястьях. Пожалуйста. Пожалуйста! Пожалуйста!
Внезапно снаружи раздался грохот падающего ведра, звук борьбы и крик:
— Ах ты, скотина!
Рэй! Он нашел меня!
Снова борьба, хрип, ругань и, наконец, все затихло. Я уткнулась лбом в деревянный пол и чуть не зарыдала от облегчения.
Рано утром мы добрались до небольшого поселения, прятавшегося от остального мира за каменной стеной. Под прицелом бдительных стражников миновали высокие кованые ворота и оказались на вытянутой площади, где нас уже встречали, и, пока Рэй разговаривал с комендантом, я тайком осматривалась.
Слева и справа от входа располагались казармы, напротив — трехэтажное полукруглое здание. Над его покатой крышей гордо реял ярко-желтый стяг с изображением черного дракона. По обе стороны от этого здания прочь от мощеной площади уходили две широкие улицы.
Первое, что бросалось в глаза — чистота. На фоне того запустения, с которым я до сих пор сталкивалась в этом мире, Комор казался просто идеальным. И люди здесь были другие — более спокойные, опрятные и дружелюбные. Никто не пялился на нас, ощетинившись ножами, никто не шушукал за спиной и не строил коварные планы относительно моей скромной персоны. Я по привычке натягивала капюшон ниже, чтобы во мне никто не признал девушку, но, как выяснилось, зря.
— Кто это с тобой? — прозвучал строгий вопрос.
— Выжившая. Нашел в одной из деревень.
— Да? — комендант уставился на меня требовательно, но без липкого интереса.
Под его взглядом я съежилась и без чужих указаний спустила капюшон. Мужчина нахмурился:
— Ты ее в грязи валял, что ли?
Я покраснела, представив, как выгляжу со стороны — чумазая, растрепанная, в рваном платье, с колтуном волос на голове.
— Проблемы в пути, — сдержано ответил Рэй, — ночью нарвались на шайку разбойников. Пришлось отбиваться.
— Ты давай к командующему, — он махнул в сторону полукруглого дома, — а ее к Марене.
Я испуганно шагнула за спину Рэю. После ночных событий одна мысль о том, что нас хотят разделить, вызывала у меня дикий ужас. Казалось, стоит ему уйти, и тут же случится что-то страшное.
— Расслабься, Мария, — с легкой улыбкой сказал он, за плечи выдвигая меня вперед, — здесь все свои. Город под охраной.
— А если вдруг…
— Все будет в порядке, миледи, — обратился ко мне комендант, — здесь целый гарнизон. Сотня бравых ребят, которые не дадут вас в обиду. Они за версту чуют любого нарушителя, а с выжлами у них разговор вообще короткий — нарубить помельче и сжечь…
Миледи… Так меня еще никто не называл.
— Император гарантирует безопасность в Коморе…
После всего, что я пережила за последние несколько дней, мне было трудно верить таким заверениям.
— А вот и Марена.
Через площадь, чуть прихрамывая, к нам шла пожилая женщина. Немного полноватая, ссутуленная под тяжестью прожитых лет и повседневных забот. На ней было простое серое платье с шитьем по низу и вязаная накидка. Из-под невзрачного чепца выбивались непослушные седые пряди. Когда она подошла ближе, я смогла рассмотреть лицо, покрытое сеткой морщин, с глубокими складками, залёгшими у рта. И глаза. По-старчески светлые, но пронзительные, внимательные, цепкие.
— Пойдем, девочка, — она требовательно поманила рукой, — пусть мужчины с войной разбираются, а мы с тобой делом займемся.
— Каким? — подозрительно спросила я, не спеша идти следом за ней.
— Помыть тебя надо. Причесать. Да переодеть, а то как нищенка подзаборная выглядишь.
Спасибо, милая женщина. То, что надо, чтобы почувствовать себя еще более убогой в присутствии двух мужчин, один из которых мне очень нравится.
— Иди, Маш. Марена покажет, где ты будешь жить. — Рэй ободряюще улыбнулся, а потом тихо, чтобы никто не слышал, прошептал, — все хорошо. Я приду позже.
Я сдержано кивнула. Ну не спорить же с ним на глазах у остальных?
Старуха неспешно ковыляла чуть впереди, а я семенила следом, настороженно глядя по сторонам. Смотреть, если честно, было не на что. Городишко оказался меньше, чем я думала — в конце улицы уже виднелась противоположная сторона крепостной стены. Ровные ряды одинаковых, словно выстроенных под копирку, невзрачных домов. Ни цветов, ни ярких элементов. Сплошная серость.
Людей на улице почти не было. Лишь изредка нам навстречу попадались мужчины, спешащие по своим делам, а один раз в не зашторенном окне я увидела женский силуэт.
— Здесь живут женщины? — поинтересовалась у своей молчаливой спутницы.
Она не спешила с ответом. По-старчески пошамкала губами, разогнулась, растирая поясницу, и только после этого сказала:
— Живут.
— Много?
— Нет. Я, подруги мои — Светлина и Ярина. Еще Бажена и Оливия. Все остальные в столицу уехали.
— Вы почему остались? Там же безопаснее.
— Мне уже слишком много лет, девочка, чтобы думать о безопасности. Как проживу оставшееся время, так и проживу. Зато дома, со своим стариком. Да и порядок надо поддерживать. Без нас мужчины превращаются в варваров, готовых рвать и крушить. Они будут есть сырое мясо и спать там же, где разделывают туши кабанов. Женщины своим присутствием способны творить чудеса. Даже есть они такие старые, как я, — она криво усмехнулась.
— Куда мы идем?
— В Коморе есть гостевой дом для путников. Там отдохнешь, отмоешься, переоденешься.
— Было бы еще во что переодеваться, — проворчала я.
— Об этом можешь не переживать. Местные модницы уезжали в такой спешке, что побросали все свое барахло. Так что найду я тебе и платьишко, и чулочки, и туфельки. Будешь своего солдатика очаровывать.
Я смутилась и покраснела:
— Нет. Вы что…
— Старая Марена все видит, деточка. И то, как ты на него смотришь… и то, как он смотрит в ответ. Поверь мне, даже в самом старом платье ты будешь для него красивее всех… Но в новом все-таки лучше. Да и самой приятнее.
Мы поднялись на крыльцо одного из серых домов:
— С тех пор, как хворь обрушилась на нашу страну, гости в Коморе — большая редкость, так что здесь никого, кроме тебя, не будет. Выбирай любую комнату.
— Самую лучшую, — тут же произнесла я.
— Смотрю, ты не промах, — старуха одобрительно кивнула, сняла с крючка ключи с деревянной биркой в виде цифры восемь и протянула их мне, — иди наверх. Первая дверь направо. Я скоро приду.
Я действительно спала плохо, а проснулась рано — еще до рассвета.
Села на кровати, поморщилась, сдавливая пальцами виски. Странное ощущение. Вроде отдохнула, но чувство такое, будто меня всю ночь били палками и заставляли пахать землю. Щеки калило, голова неприятно гудела, а в горле будто застрял колючий камень. Похоже, ночная прогулка по лесу под дождем не прошла бесследно.
Я выбралась из-под одеяла и пошла в ванную в надежде, что если умоюсь, то голова прояснится. Заодно собиралась проверить, помогла ли вчерашняя мазь, и, если надо, перед дорогой еще раз обработать боевые раны.
Синяк на ребрах пожелтел и стал почти неразличимым, маленькие царапины затянулись, коленка уже не пугала своим разодранным видом, а вот глубокая царапина на щиколотке никуда не делась. Мало того, кожа вокруг нее потемнела, сосуды стали яркими и словно зеленые щупальца осьминога поднимались по икре к колену.
— Это что такое? — я поставила ногу на лавочку и склонилась, пытаясь получше рассмотреть свою конечность.
В памяти острой вспышкой пролетели жуткие образы. Ночь, лесная сторожка, выжла, ползущая следом за мной на крыльцо. Ее кривые когтистые пальцы, сжимающиеся на моей ноге.
Баночка выскользнула из внезапно ослабевших рук, громко стукнулась о пол и закатилась под лавку.
Я просто испачкалась! Вчера вечером, когда гуляли с Рэем, наступила в грязь и не заметила этого. Да!
Включила горячую воду и начала с остервенением тереть кожу, несмотря на боль. Зелень не уходила. Наоборот, начала подниматься вверх по ноге, оплетая ее до самого колена.
Мозг отказывался принимать единственно возможное объяснение, которое могло быть в этой ситуации.
У меня не получалось дышать. Медленно, пошатываясь и борясь с накатывавшей тошнотой, я подошла к зеркалу, протерла его ладонью и взглянула на отражение. По сравнению со вчерашним днем я была гораздо бледнее. Под глазами залегли густые тени, а глаза… В них появилась зелень. Не яркая, сочная и жизнерадостная, а уныло-бурая. Пока еще едва заметная, но уже расползавшаяся по белкам и радужке.
Я заразилась.
Та выжла в лесной сторожке меня поцарапала! А я была так испугана и так старалась выбраться живой, что попросту этого не заметила.
Что теперь скажет Рэй? Да и будет ли он говорить? Он же солдат! Тот, кто защищает людей от опасности, от разбойников, от выжл. А я становлюсь одной из них!
Что он сказал ночью на дороге, когда первый раз увидел меня в руках разбойников и принял за нежить? Предложил сжечь? Это самый действенный способ, чтобы зараза не распространялась. Сейчас зараза — это я.
За окном еще не рассвело, но первые лучи солнца уже окрашивали горизонт, и ночь отступала, нехотя сдавая позиции. Еще час, и будет светло. Рэй придет, чтобы позвать в путь, увидит меня такой и все поймет.
Я не хочу этого. Не хочу видеть разочарование в его глазах и не хочу умирать.
Решение пришло само.
Я надела походный костюм, сапоги, плащ, затянула волосы в тугую косу и тихо спустилась вниз, радуясь тому, что, кроме меня, в гостевом доме никого нет. На первом этаже нашла кладовку и бессовестно ее разграбила — вытащила холщовый рюкзак, такой же, как у Рэя, только поменьше, веревку, нож. Надеюсь, хозяин не очень расстроится, обнаружив пропажу.
Следом в рюкзак отправилась жестяная кружка, огниво, еще один нож, остатки ужина, фляга с водой. Я набивала туда все, что могло потребоваться, чтобы выжить в лесу и добраться до…
А куда мне, собственно говоря, добираться? У меня времени-то всего несколько часов, судя по тому, что зеленые прожилки уже поднялись выше колена. Я только и успею, что добраться до какой-нибудь чащи и сдохнуть там еще до заката, а выжле уже будет не нужен ни рюкзак, ни плащ, ни вода.
Я всхлипнула, уронила на пол убогие пожитки и, уткнувшись лицом в ладони, заревела. Тихо, почти беззвучно, вздрагивая всем телом. Еще вчера мне казалось, что жизнь налаживается, а сегодня выяснилось, что жизни-то почти и не осталось. Всего несколько часов.
Возможно, сдаться солдатам было самой разумной идеей. Они бы все сделали быстро. Уверена, я бы даже ничего не поняла, не почувствовала, но жажда жизни победила. Еще хоть немного, хоть пару часов. Вдохнуть свежий воздух полной грудью, пройтись босиком по траве, испить ключевой воды из маленького веселого ручья, а потом тихо уйти в забытье.
О большем я и не прошу.
Набитый до отказа рюкзак так и остался лежать на полу, а я тихо выскользнула из дома и, стараясь держаться в тени, направилась к выходу из города.
Кралась по безлюдной улице, замирая от каждого звука. Когда навстречу попадался патруль, я пряталась то за мусорным баком, то за кустами, то под крыльцом. Ждала, когда солдаты пройдут, и продолжала двигаться дальше.
Мне казалось, что я все делаю неправильно. Слишком громко дышу, слишком звонко топаю, слишком сильно в груди бьется сердце. Его грохот, наверное, слышен во всем Коморе.
Возле ворот меня ждала неприятная, но вполне ожидаемая встреча — двое стражников уныло бродили из стороны в сторону. Тот, что помладше, отчаянно зевал, а второй нервно поглядывал на казармы. Я терпеливо сидела в засаде, поджидая удобного момента, пока, наконец, не раздалось хриплое:
— Я на пару минут. Ты за главного.
Пора.
***
— Куда вы собрались, миледи? — поинтересовался молоденький солдатик, когда я подошла к нему.
— Ухожу.
Я старательно прикрывала глаза и отворачивалась от света факела, не позволяя себя рассматривать.
— У меня не было распоряжения отпускать вас.
— Я преступница?
— Чего? — удивился он.
— Я в тюрьме? Под стражей?
— Никак нет.
— Тогда почему я должна получать чье-то разрешение, чтобы уйти отсюда?
Солдат растерялся.
— Там не безопасно.
— Разберусь. Сама, — раздраженно дернула плечом, досадуя на то, что приходится тратить бесценное время на пустые разговоры, — открывайте.
К вечеру зелень уже заползла на плечи и начала спускаться вниз по рукам. Там, где она растекалась, кожа теряла чувствительность и становилась прохладной. Кажется, сердце тоже переставало чувствовать — тоска от расставания с Рэем притихла, желание жить плавно сходило на нет. Я равнодушно рассматривала свои потемневшие грязные ногти и продолжала бессмысленный путь. Куда? Зачем? Какая разница?
Интересно, я почувствую финальный переход? Когда я как человек перестану существовать, и вместо меня останется выжла? Это будет больно? Или просто как заснуть?
Стоило подумать о сне, как я поняла, что чертовски устала. Я шла весь день без остановки, забираясь все глубже в лес, и путь был непростым. Пару раз чуть не провалилась в болото, коварно укрытое мхом, нарвалась на диких пчел, застряла в гигантской паутине, к счастью, успев выбраться из нее до того, как появился хозяин.
Причин отказывать себе в такой простой радости как сон я не нашла. Между могучих корней дуба обнаружилось укромное местечко, куда я сгребла сухие листья, смешанные с землей. Нарвала в соседних зарослях гигантских лопухов и застелила ими свое ложе, а из трех самых больших листьев и гибкой тонкой ветки соорудила одеяло.
Так себе постель, но другой нет и никогда уже не будет. Поэтому я плюхнулась на шелестящий импровизированный матрац, натянула сверху лопухи и прикрыла глаза, сомневаясь, что снова их открою.
Проще говоря, я приготовилась умирать…
…Только к утру почему-то так и не умерлось. Зато чертовски захотелось есть. Настолько сильно, что игнорировать сосущее чувство голода было просто невозможно. Пришлось с кряхтением выбираться из укрытия.
Может, голод — это признак того, что иду на поправку?
Увы и ах. Хватило одного взгляда на руки, чтобы понять, что все стало еще хуже. Зелень уже не просто вилась тонкими росчерками по коже, а расползалась сплошными пятнами. На то место, где меня поцарапала выжла, даже смотреть было страшно — черная уродливая клякса, похожая на крыло ворона.
Вдобавок у меня начался жар, и щипало глаза. Солнечный свет, задорно проглядывавший сквозь кроны деревьев, раздражал, отзываясь прострелами резкой боли в висках. Если бы не голод, я бы так и продолжала лежать, ожидая своего унылого конца, но противное чувство в животе оказалось сильнее.
Я поплелась дальше, уныло глядя себе под ноги в надежде, что найду что-то съедобное: землянику, гриб, да хоть пучок щавеля. Что угодно.
Спустя некоторое время я наткнулась на чью-то кладку, припрятанную между веток сухой поваленной ели. Три пестрых яйца, размером чуть меньше куриных, лежали на подложке из сплетённых прутиков.
— Дико извиняюсь, но…
Я аккуратно пробила дырочку в скорлупе, перемешала содержимое яйца тонкой соломинкой и залпом, стараясь не дышать, выпила. Это было просто отвратительно. Вкус сырых яиц и так никогда не был в числе моих любимых, а сейчас и вовсе вызывал рвотные позывы. Надеюсь, это хотя бы какая-то птица, а не змея, ящерица или кто-то еще.
Так же морщась и давясь от отвращения, я покончила с двумя оставшимися яйцами, вытерла губы тыльной стороной ладони и поплелась дальше. Голод немного затих, но теперь во рту стоял привкус сырого белка, настолько мерзкий, что я душу готова была продать за глоток воды.
К несчастью, на пути не попадалось ни ручейка, ни озерца, ни даже лужицы. Зато я нашла малину. Густые кусты высотой в половину человеческого роста были сплошь усыпаны крупными сладкими ягодами. Я набирала их полными горстями и отправляла в рот, совершенно не заботясь о том, как выгляжу, о том, что ягодный сок течет по подбородку.
Для кого мне быть красивой? Правильно, не для кого.
Я ела, ела, ела, не чувствуя насыщения, набивая полные щеки и настойчиво пробираясь все дальше вглубь малинника, а потом вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит.
Резко обернувшись, я увидела прямо у себя за спиной выжлу. Ее руки безвольными плетями висели вдоль тела, сквозь полуистлевшее платье просматривались выпирающие ребра, в грязных волосах запутались ветки и листья.
— Мать твою! — завизжала я и отшатнулась от чудовища в тщетной попытке убежать, но через два шага неудачно зацепилась ногой за кочку и повалилась навзничь. — Не подходи!
Выжла не двигалась и смотрела на меня блеклыми глазами, в которых не было ни единого проблеска интереса, сплошное мутное болото.
Я поползла назад, помогая себе локтями и пятками, стараясь оказаться как можно дальше от нее. Надо бежать, лезть на дерево, спасаться! А я даже встать не могу!
Мне было страшно. Жутко до одури.
А она… она просто развернулась и неровной походкой поплелась сквозь малинник. Она не собирается меня жрать? Просто уходит? Я ей не понравилась?
Или она просто видит во мне свою?
Видать, в свете последних событий что-то в моей голове поломалось, потому что я вскочила на ноги и, не понимая, что творю, бросилась за ней.
— Стой! — завизжала, как потерпевшая. — Стой, тварь! — Она не реагировала, брела себе дальше, пьяной походкой обходя деревья. — Стой!
Я ее настигла и толкнула в плечо, свалив на землю. Чудовище зарычало, махнуло когтистой рукой, будто отгоняло назойливую муху, потом поднялось и снова побрело прочь. Меня душили злые рыдания, в голове нарастал колокольный звон.
— Ну же! Жри меня! Жри! — нарывалась на нее, хватала за иссохшие тонкие руки. — Вот она я, прямо перед тобой!..
Выжле было плевать. Она не видела во мне еду. Она принимала меня за свою, за такого же бесчувственного монстра.
— Я человек! Слышишь меня? Я человек, — схватила палку и бросилась на нее, но не успела сделать и пары шагов, как в голове расцвел огненный цветок боли.
Дико хрипя, я повалилась на землю и, кажется, даже на минуту оглохла от грохота, что стоял в ушах. Тело выгибало болезненными судорогами, ногти до крови впивались в землю. Я билась на траве, не в состоянии прекратить агонию, и сквозь пелену слез наблюдала за тем, как выжла уходит в лес. Я была ей не интересна.
— Пей, — чужой голос звучит через толстый слой ваты.
Я ничего не хочу. Мне плохо, меня трясет, у меня все болит, кажется, что вместо крови течет раскаленная лава. У меня нет сил открыть глаза. А может, они открыты, и я просто ослепла. Не знаю. Все равно.
Пытаюсь отвернуться, но жесткие пальцы хватают за подбородок, вынуждая открыть рот. Чувствую прикосновение к губам холодного края стакана.
— Пей.
Не могу. Пытаюсь что-то сказать, но язык не слушается. Во рту сухо настолько, что не могу сглотнуть.
— Пей, — снова звучит приказ.
Мне насильно вливают какую-то жидкость. Она горькая и пахнет болотной тиной, от нее дерет горло, а первый же глоток бежит по пищеводу, обжигая изнутри.
Меня снова выворачивает наизнанку. По-моему, в последнее время я только и делаю, что сплю, блюю и мечтаю о том, чтобы меня оставили в покое, перестали мучить, дали спокойно умереть.
Но не тут-то было. Мой мучитель никак не успокоится. Стаскивает с меня колючее одеяло и начинает обирать ледяной водой. Или это просто я настолько горячая, что мне холодно.
Протирает ноги от пальцев и бедер. Руки, плечи, живот. Я морщусь, когда сырая тряпка ложится на лицо. Хочу скинуть ее, но не могу поднять руку. Меня будто заперли в моем же теле. От бессилия хочется реветь, но слез нет. В голове сплошное марево, и очень скоро я забываю о слезах, проваливаюсь в сон, из которого меня снова выдергивает ненавистный голос
— Пей.
И все повторяется по кругу. Вонючая жижа, тошнота, ледяное обтирание.
Мои личные круги ада…
…Я просыпаюсь и медленно открываю глаза.
Мир кружится, то стягиваясь до состояния крохотного пятна, то взрывается фейерверком красок. Жмурюсь, борюсь со звоном колоколов в голове. Снова тошнит, но в этот раз мне удается сдержаться. Сглатываю горький ком и выдыхаю.
Ищу внутри себя ответы. Как меня зовут? Мария. Где я? Если рассуждать глобально — в другом мире, локально — понятия не имею. Что со мной произошло? Не знаю. Помню болотистый берег, уползающую в лес выжлу и седого старика с огнем в ладони.
Дальше провал и обрывки мучений, гремящее в памяти «пей» и горечь на губах…
…Я снова открываю глаза, жду, когда все вокруг меня перестанет крутить бешеный хоровод, и осматриваюсь.
Я в крохотной темной комнатушке с бревенчатыми стенами и низким потолком. Из щелей торчит пожелтевшая пакля, а крошечное окно наполовину забито досками. Через мутное стекло видно только лесную зелень и слышно, как в щелях завывает ветер.
Мебели в комнате нет, только кривая табуретка да низкая жесткая кровать, на которой я лежу.
Пытаюсь поднять руку и не могу — не слушается. На мгновение поднимается паника, что меня парализовало, но потом успокаиваюсь и понимаю, что просто слишком слаба. Медленно сгибаю пальцы, потом сжимаю кулак. С чувствительностью все в порядке, но нет сил. С ногами та же история. Проходит целая вечность, прежде чем мне удается пошевелить ступней.
Я так устаю от этих простых действий, что снова проваливаюсь в сон.
Вижу обрывки прежней жизни, причудливо смешанные с новой реальностью. Спускаюсь в метро и оказываюсь в подвале связанная; захожу в офис, где работаю, но вместо него попадаю в таверну. За стойкой сидит неопрятный хозяин. Он плюет на стаканы и растирает их грязным полотенцем, хриплым голосом предлагает позавчерашнего кабана.
Я хочу есть. Хоть тухлую дичь, хоть гнилые ягоды, хоть черствый хлеб. Меня душит голод, и желудок, в котором в последнее время не было ничего, кроме горькой отравы, жалобно сжимается.
Больше, чем голод меня мучает только жажда. Я вижу во сне прохладные ручьи и хрустальные водопады, слизываю пенку с ароматного капучино…
…Следующее пробуждение меня уже не пугает. Мир перед глазами больше не крутится и не переливается всеми цветами радуги. Он сер и однообразен. Но так лучше. Яркие краски больше не режут глаза, колокола затихли, оставив меня наедине с собственными мыслями, которые наконец принимают более разумные очертания.
Где тот, кто меня выхаживал? У меня к нему много вопросов.
В этот раз конечности слушаются. Мне удается согнуть ноги и приподнять голову над подушкой. Все еще слаба, но полностью себя контролирую.
Поднимаю руку и медленно касаюсь головы, чтобы убедиться, что вместо длинной косы — неровные огрызки до плеч. Тот, кто за мной ухаживал, явно не озадачивался с расческой и мытьем головы. Пускай, так даже лучше. У меня нет сил таскать гриву. Потом отрастут.
Взгляд цепляется за похудевшую бледную руку. Она покрыта грязными разводами и чем-то серым, но болезненной зелени больше нет. Даже ногти потеряли мертвецкий оттенок и стали привычно розовыми.
Скидываю с себя одеяло и, с трудом приподнявшись на локте, рассматриваю свое тело. Я почти голая. Из одежды — только ленты, прикрывающие пах и линию груди. Я некрасиво тощая. Похудела килограмм на десять, наверное. Живот впал, сухая кожа обтягивает ребра и выступающие тазовые кости, на острые коленки страшно смотреть.
Но все это мелочи, потому что зелени нет, и даже на ноге, в том месте, где меня поцарапала выжла, виднеется лишь ярко-розовый рубец.
Не знаю, как это возможно. Чудо это или нет. Может, мой спаситель настоящий кудесник, а может, домашние прививки помогли, но я выкарабкалась.
Я выжила.
***
Он появился ближе к вечеру. Сквозь неплотно смеженные веки я наблюдала, как пожилой мужчина поставил на край кровати старенький перекошенный поднос с жестяной кружкой и миской, в которой плавала тряпка, неспешно закатал рукава, отжал тряпицу и потянулся ко мне.
— Нет, — я открыла глаза и твердо придавила одеяло рукой.
Он вздрогнул, потом, не сводя с меня настороженного взгляда, отложил тряпку обратно, забрал поднос и вышел из комнаты, не проронив ни слова.
Вот и поговорили.
Затаив дыхание, я прислушивалась к тому, что происходило за дверью. Тихие шаги, звон посуды, что-то пролилось.
— Молоко будешь?
— Откуда у нас такая роскошь?
— С мужиками в деревне поменялся. Я им трав лечебных принес, а они молока дали и еще вот, — Оллин извлек из-за пазухи большой ломоть хлеба, замотанный в тряпицу.
От вида румяной корочки у меня потекли слюнки. Мы не голодали, но вся еда была из леса — коренья, грибы, ягоды. Иногда, очень редко, он приносил из леса тушку зайца, попавшего в охотничьи силки. Хлеб я пекла на воде из серой муки толокнянки, и каждый раз получалась твердая лепешка со вкусом побелки. Так что да, простой хлеб был роскошью.
Мы разделили его поровну, взяли молоко и устроились с нашим незамысловатым ужином на крыльце.
— Маш, расскажи мне, кто ты, — внезапно спросил Оллин, — я никогда не задавал тебе вопросов о том, кто ты, откуда и как оказалась на том болоте. Но сейчас хочу это знать.
— Тебе только про болото или с самого начала?
— С самого начала давай. Вечер будет долгий, мне хочется послушать твою историю.
Мне нечего скрывать. Я рассказала ему о том, как очутилась в этом мире, как сбежала из деревни, попала в руки к разбойникам и была спасена простым солдатом. Как мы попали в западню в заброшенном поселении, как я заразилась и как сбежала из Комора.
Он слушал внимательно, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Например, его очень заинтересовала мазь, которую мне дала старая Марена, или те яйца, которые я ела в лесу. Он все пытался понять, что именно помогло мне пережить болезнь.
Еще его очень заинтересовало, как мне удалось сбежать.
— Этот солдат… Он отпустил тебя? Это же подсудное дело — дать выжле уйти. За это и без головы можно остаться.
Я испугалась. Не хватало еще, чтобы у Рея были из-за меня проблемы.
— Не отпустил, а упустил. Как и все остальные. Я ночью сбежала, за мной погоня была. Не только «мой» солдат, но и целая орава других. Они преследовали меня по лесу.
— И как же ты ушла?
— Скатилась в овраг, зарылась в сухую листву и притворилась ветошью, — проворчала я. — Они мимо меня проскочили и дальше понеслись, а я к реке ушла. Переплыла через нее и затерялась в лесу.
— Тоже мне вояки… — он сокрушенно покачал головой.
Пусть думает, что хочет. Тайна о том, что произошло не берегу между мной и Реем, умрет вместе со мной
— Значит, ты попаданка, — усмехнулся в самом конце.
— Она самая.
— Не повезло тебе, конечно. Занесло, так занесло.
Я только повела плечами. Стенать и жаловаться смысла нет — я уже давно это поняла.
— Помнишь того человека, который тебя к нам отправил?
— Нет.
— Совсем? — разочаровано переспросил Оллин. — Это должен быть сильный маг, в совершенстве владеющий техникой создания переходов.
— Не помню.
— Жаль. Очень жаль, — старик вздохнул и порывисто повернулся ко мне, — а ты бы хотела вернуться домой?
Единственное, ради чего мне хотелось остаться в этом мире — это Рэй. Но теперь он ушел, и я не знаю где его искать. Да и права не имею искать. Он отпустил меня, соврал всем остальным о том, что избавился от выжлы. Нарушил ради меня закон.
Он отпустил меня, а я должна отпустить его.
— Да, я хочу вернуться. Но, увы, это невозможно.
— Кто тебе такое сказал?
— Солдат. Тот самый, который спас от разбойников. Он говорил, что в столице живут попаданки, и что у них нет возможности вернуться домой.
Оллин долго молчал, потом сказал, глядя куда-то поверх крон деревьев:
— Что если я тебе скажу, что вернуться домой можно?
— Но он же сказал, что нельзя…
— Он простой солдат. Говорит, что прикажут. Знает только то, что посчитали нужным сказать.
— А ты? Кто тогда ты, если тебе известно больше?
Он снова молчал, смотрел вдаль, задумчиво кусая хвостик соломинки.
— Оллин? — встревоженно позвала я.
— Когда-то давно я жил в столице и был одним из охранных магов, — наконец, произнес он, — смотрел за книгами и магическими кристаллами. Подавал большие надежды и мечтал однажды занять место главного придворного мага.
— Почему же не стал?
— Подсидели. Молодые, да наглые. Мои ученики. Все выставили так, что меня с позором изгнали из Виррубы. Я долго скитался, не мог найти работу ни в приморье, не в деревнях.
— Почему?
— Характер дурной, что уж скрывать. Так и пришлось обосноваться в глубинке и вести жизнь отшельника. А потом случилось это, — старец зло махнул рукой, — драконы пробудили проклятье, и на страну обрушилась болотная хмарь.
— Драконы? — аккуратно переспросила я.
— Они самые, девонька.
— Прямо ящеры?
— Прямо ящеры. Большие и крылатые, с человеческой ипостасью.
— Я не видела ни одного…
— Конечно, не видела, — он пренебрежительно сморщился, — они сидят в столице под куполом и боятся оттуда выходить. Боятся смотреть в глаза народу, который они обрекли на гибель.
Я притихла, пытаясь переварить информацию. Не скажу, что она меня сразила наповал. Зомби в этом мире есть, маги есть, так почему бы не быть драконам? Зачем-то подняла голову и впилась напряженным взглядом в небо, будто ждала, что гигантский ящер сейчас пролетит над нами, неспешно размахивая тяжелыми крыльями.
Не пролетел, и это радовало. Моя хрупкая психика не готова к встрече с драконами. Не сейчас.
— Так как же вернуться назад? — этот вопрос меня очень сильно волновал.
— Разные способы есть… — сказал он и замолк.
Я уже давно привыкла ни на что не рассчитывать и действовать по обстоятельствам, но сейчас в душе затеплился крохотный огонек надежды.
— Оллин! — дернула его за рукав.
— Прости, задумался, — он тряхнул седой бородой и начал говорить, — можно найти точку перемещения. То место, через которое ты сюда прошла, и попытаться пройти обратно.
— Я же не сама шла. Меня кто-то перенес.
— Значит, вариант отпадает. Случайно на такое место наткнуться невозможно. В метре пройдешь и не заметишь. Есть другой способ.